Текст книги "Маг четвёртого ранга (СИ)"

Автор книги: Кутагава Рюясаки

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 22 страниц)

Глава 20 – Свет, тьма и ядовитая месть.

Яру не понравилась Милька. От слова совсем. Сначала он её даже не увидел, не рассмотрел за гривой коня, она сидит перед Тоддом, ноги напряженны, руками вцепилась в волосы животного, пытается удержаться. А между ней и Тоддом находится сумка с бутылём, полная какой-то жуткой дряни, и пусть Милька клятвенно заверила, что сосуд этот закалён и зачарован на прочность и «хренушки он просто так разобьётся», но Тодд всё равно постоянно пялился вниз, на сумку между ними. Вот Яр и невольно отследил взгляд Тодда, пытаясь понять куда это он смотрит... И увидел чёрную шевелюру за гривой коня, и короткие ножки по бокам, которых там быть явно не должно.

И вот они стоят посреди пыльного тракта, на выезде из Дорлака, вдалеке ещё виднеются дозорные башни, и даже очертания скрюченного деда, что приложив ладонь ко лбу козырьком, пялился на троицу всадников издалека, на них и на Мильку, которую явно заметил, когда всадники проскочил мимо башни.

– Кто этот ребёнок? – спросил деликатно Яр.

И тут же раздался недовольный девичий голос:

– Ребёнка ты у себя в заднице отыщешь, а я алхи... О мой бог! – Милька свесилась набок, и увидела наконец церковника, про которого так много ей плакались в прошлый вечер. – Какой красавчик! А мне не говорили, что ты такой симпатяга, клирик! – её голос звучал искренне и восхищённо, настолько, что в тусклом свете нового дня, маг, рыцарь и алхимик смогли наблюдать багровый румянец на обычно бледных щёчках клирика.

Но Яр быстро взял самообладание в свои нежные длинные пальцы, как раз в те, которыми в этот миг до побеления сжимал поводья.

– Ты только что оскорбила светлого клирика, девушка из племени полуросликов!

– Виновата! Меня зовут Милька, и я умею создавать лечебные зелья, различные яды и порошки, и я вам пригожусь, командир!

Тодд, который только что был разжалован из командиров, весело хмыкнул.

Взгляд Яра устремился к нему.

– Что это за...

– Милька, она же тебе сказала.

– Ты хочешь взять её с нами?

– Уже взял.

– Ты же понимаешь, что никакой награды для неё не будет, и если она будет болтать про наше задание посторонним, то я...

– И что ты сделаешь, священный ушлёпок? – бесцеремонно влезла в разговор Милька.

Яривэль выпучил глаза, он пару мгновений задумчиво пялился на эту миниатюрную дрянь, а потом молча достал из кожуха на бедре свой скипетр и направил острый кончик точно в центр лба полурослика.

Милька молча свалилась из седла, отряхнула ноги, и вытащила из левого подсумка на поясе зелёную склянку со слегка треснувшим горлышком.

Карие гордые взбешённые глаза встретились с глазами Яра, до краёв полных праведного гнева.

И тут же между ними въехал на своём здоровенном тягловом коне рыцарь "трёх холмов".

– Не, я конечно всё понимаю... Она весьма вспыльчивая особа и ты имеешь право Яр, однако если так и дальше пойдёт, то мы все поубиваем друг друга и твою святую "очень важную миссию" так никто и не выпо...

– Стойте! – Прервал гудящую тираду рыцаря Тодд. – Сюда едут всадники, их семеро, и они при оружии.

Тут и остальные заметили семеро фигур, что быстро приближались к ним, они услышали лёгкий топот коней, который не слышали до этого. И тоже развернули своих лошадей. Милька спряталась за круп коня Тодда. Чужаки были всё ближе и сейчас им удалось рассмотреть, что у троих из семёрки чужаков в руках арбалеты, а другие на весу держат мечи и топоры, однако брони ни у кого из них нет, лишь толстые меховые полушубки. На дворе как ни как всё ещё зима, и ветер на равнине гулял ледяной и рваный, промораживающий насквозь. Наверное поэтому одежда этих людей была обычной, но для путешественников казалась странной, они таких ещё не видели, ведь вся дорога у них пролегала почти безлюдно, а те люди, что всё же попадались были либо крестьяне в тулупах, либо рыцари в латных доспехах, а тут... семеро мужчин, у троих в руках арбалеты, все здоровенные, у вожака, что выехала чуть вперёд, когда все остальные остановились позади, нет одного глаза, лицо старое, испещрено в шрамах. И на каждом из чужаков напялен меховой полушубок, цена которого для простого люда непозволительно велика.

Арбалетчики остановились немного поодаль, ненавязчиво направили наконечники болтов точно на тела четвёрки странников.

– Я знаю, что с вами поехала травница Милька, верните её обратно в Дорлак и езжайте себе с миром! – заявил одноглазый. – Она собственность купца Филигана, а он очень недоволен, что его ценный актив взял и сбежал с вами... Ты слышишь меня Милька? Лучше вернись сама, а иначе вместо твоего уютного домика переедешь в подвал Филигана и будешь сидеть на сухарях и воде до конца твоих долгих дней, ты поняла меня?

Яр чуть свесился набок, чтобы быть к Тодду поближе и тихо велел:

– Отдай её им. Эта малявка мешает нашему заданию, если не отдашь её сам, то я...

Тодд не дослушал. Слез с коня, на губах его играла счастливая улыбка.

"Наконец-то!" – подумал он, в одном рывке оказываясь рядом с одноглазым. Все трое арбалетчиков попытались навести на него болты, а одноглазый замахнулся мечом. – "Как же мне этого не хватало!" – Тодд прильнул к лошади одноглазого, светлая в тёмных пятнышках, удар мечом прошёл рядом с плечом Тодда, а он ухватился поплотнее за массивную шею лошади и опрокинул её вместе с всадником.

Одноглазый завопил от боли в придавленной лошадью ноге. Арбалетчики спустили скобы. Два болта прошло мимо, а один вскользь по боку Тодда, продрал его дорожный плащ, дублет, и прочертил линию по кольчуге, но плоти так и не коснулся.

Тодд нагнулся к вопящему на земле одноглазому, что всем телом метался, пытаясь выкарабкаться из-под придавившей его лошади, и сама лошадь металась, пытаясь встать, она явно неудачно отбила бок при ударе о промороженную землю. Правая латная перчатка Тодда загорелась зелёным пламенем, он сжал руку в кулак и ударил по роже одноглазого. От удара вылетел сноп зелёных искр, волосы одноглазого вспыхнули, но самому одноглазому было уже все равно, ведь вместо лица у него теперь одна большая вогнутая вовнутрь дыра.

Всё это было проделано с такой скоростью, что остальные наёмники, больше похожие на бандитов, только-только осознали увиденное, поудобнее ухватились за оружие и спрыгнули с лошадей, не желая повторить участи своего командира. Один из них был к Тодду ближе всего, в руках его топор, он уже собирался ударить, а Тодд стоял к нему боком и смотрел на дело рук своих. Топор взлетел вверх, готовый опуститься точно на темечко Тодда, но… в тело война с топор влетел стеклянный бутылёк с треснувшим горлышком, он тут же лопнул, оглашая округу незаметным в пучине схватки звоном, и орошая тело война с топором зелёной жижей. Воин отпрянул.

Его наконец-то заметил Тодд, повернулся немного ошалевший, правая рука всё ещё горела пламенем, однако бить он не спешил, ведь этого вроде как и не требовалось… ибо зрелище было чудовищным. Одежда на воине, куда опрокинулась жижа, дымилась, часть брызг попала на его руки, шею и лицо. Воин упал на колени и схватился руками за шею, глаза его вылезли из орбит, лицо вздулось и очень сильно покраснело, он шипел и кряхтел, пытаясь вдохнуть воздуха, при этом из под рук на его шее выбивался зеленоватый дымок, он облизывал кожу на его подбородке и губы, оставляя на них мгновенно проявившиеся здоровенные волдыри, а на его руках, куда попало всего несколько капель, проступила обгорелая плоть, чёрная кровь и шипящие капли продолжали жечь его плоть.

Тодду вдруг стало жаль воина с топором. Но он не решался его добить, ведь тогда есть маленькая вероятность заляпаться самому в этой бурде, и тут он почувствовал боль, уставился вниз и увидел, что его ноги тоже дымятся и небольшие дырки на них говорят о том, что и на него попало несколько капель. Он направил к этим дыркам целебную Ману, и постарался о них на время забыть, ведь двое пеших воинов уже рядом, они отвлеклись на миг, поражённые тем, что случилось с их товарищем, но сейчас уже оклемались, и у одного в руке одноручный клинок, а у второго длинный кинжал в одной и нож обратным хватом в другой. Они стоят в трёх, четырёх шагах от Тодда, но это расстояние ничто не значит, ведь они уже двигаются вперёд, а где-то сбоку должны были вновь зарядить арбалеты... Но выстрелов нет, Тодд краем глаза замечает вспышки света, крики и шуршащий металла, что погружается в плоть.

Двое кружат вокруг него, он быстрее, но их-то двое. Он быстро замахивается на того, кто стоит к нему лицом, с мечом, удар быстрый, но не достигает тела воина, он успевает отшатнуться, и тут же в шею Тодда, в прорезь между воротом и краем кольчуги входит лезвие ножа, не глубоко, потому что клинку пришлось прошить ткань дублета и внутренний мех, но лезвие вошло в болезненную точку, и Тодда оглушило, его голова дёргалась, он пытался повернуться и дотянуться до того, кто стоял за его спиной, но двигаться получалось с трудом, клинок в шее мешал нестерпимо, а человек сзади прислонил длинный кинжал к низу его спины и постепенно вдавливал наконечник в поясницу Тодда, несколько слоёв одежды и кольчуга не позволяли сделать это легко, но рука у убийцы была тверда, а Тодд пытаясь обернуться и ухватить человека позади него и всё глубже насаживался на кинжал.

Всё это произошло быстро, вот воин с мечом только отпрыгнул от удара Тодда, а вот уже сам Тодд насажен на два лезвия и почти беззащитен, его серые глаза метаются из стороны в сторону, никого не видя, он испуган. А воин с мечом, что стоит перед ним, замахивается с плеча, собираясь перерубить шею Тодда.

Вспышка заставляет Тодда прикрыть глаза и чуть прийти в себя, но тут же он теряет самообладание ведь клинок врубается в его шею, но удар выходит не очень сильный и не под тем углом, чтобы перерубить кость. Меч врезается в него, но тут же выскальзывает из раны, кровь струится, заливая одежду Тодда горячим потоком, сам же он стремительно холодеет. Но руна Рахи на груди работает на полную мощь, рана тут же начинает затягиваться, кровь струится всё медленнее. А сзади слышится тяжёлая поступь латного доспеха. Тодд открывает глаза, присматривается, перед ним согнувшись стоит воин, его меч воткнут в землю, одна рука вяло держит клинок за печатку, а вторая шарит по глазам, что-то щупает там, надавливает... Тодд смотрит в глаза воина, а там... белёсая пелена с голубоватым отливом, перламутровый зрачок мечется, а из покрасневших уголков без конца льются слёзы. На Тодда смотрит слепец.

Звук рассекаемой плоти, с лязгом о кости, и за спиной Тодда стремительно выдыхают:

– А-а..х...р...

Боль внизу спины прекращается, слышится падение тела, и новый сокрушительный удар знакомого двуручника. Тодд втягивает воздух, и на выдохе быстро вытаскивает нож из своей шеи. Большая раскосая рана уже успела затянуться и теперь алеет толстым красным шрамом.

Тодд смотрит на слепца с сочувствием, пламя на его перчатке давно потухло, и он решает прикончить калеку милосердно, без лишней агрессии. Просто сгущает побольше силы в руке, и бьёт ладонью по его щеке. От удара летят осколки скул и хребта, голова кубарем летит вбок, рванные ошмёток шеи торчат костями, наружу выдавливается тёмно-красная кровь.

– Фуу... Какая дрянь! – слышится позади дребезжащий металлом голос Рейвена. – Дал бы мне его прикончить! Получилось бы более... благородно. А то умереть от пощёчины, это как-то не по чести...

Тодд оглянулся. Рейвен был по сравнению с ним чистеньким, лишь тут и там на рыцаре виднелись капли крови, ну и нижняя грань клинка покрыта свежей смазкой и прилипшими к ней волосами. Сам же Тодд был с ног до головы покрыт кровью с вкраплениями грязи и осколками костей.

Он нашёл взглядом остальных. Милька выглядывала из-за крупа его коня, на губах её застыла усмешка, глаза были холодны, но довольны. Клирик Яр сидел на своём коне, рука со скипетром повисла, а взгляд был направлен на Тодда, очень недовольный взгляд, наполненный утомлённостью. Яр заметил, что Тодд на него смотрит, и без лишних слов указал большим пальцем назад, в сторону ведущую подальше от Дорлака, и развернув коня клирик двинулся по тракту, не дожидаясь товарищей и новых местных ублюдков, что решат отомстить.

У Тодда передёрнулись плечи, он ощутил холодную склизку вину, прилипшую к нему где-то в области живота, и поспешил к своему коню.

Их путь продолжается, они уже близки к цели.

***

Они нагнали их у низины, это когда равнина вдруг устремляется ниже, и образует собой небольшое плато, которое чуть дальше вновь возвышается и превращается в равнину. Такие плато представляют собой что-то вроде гладкой чаши, распростёртой на много лиг, но из-за того, что низина располагалась достаточно низко, ветер в ней был не сильным, и в её центре росли вполне крупные деревья, высотой в три-четыре роста обычного человека. И в центре же виднелись серебряные нити ручьёв, сверкающие грани которых хорошо просматривались сверху, с той стороны, откуда подъехал к низине небольшой отряд героев.

И они тут же спрыгнули с лошадей, отогнали животных от края, а сами пригнулись, почти утопая в траве. Всё из-за того, что внизу встретились две силы, между которых их малому отряду влезать никак не нельзя, иначе есть большая вероятность просто не выжить.

В последние дни они двигались весьма быстро. Делая длительные остановки только раз в два-три дня у очередного селения или храма, и очень скоро они стали наступать на пятки светлого воинства, ведь те двигалось гораздо медленнее всадников, не отягощённых ни телегами с припасами, ни пешим сопровождением. И под конец путешествия их отряды отделяло всего пару дней пути, которые клирик быстро сократил, при этом жертвуя отдыхом и сном. Их кони тяжело дышали позади, а они же в то время старались не дышать вовсе, ибо картина перед ними предстала страшная.

Тьма и свет встретились в этой низине.

Повозки тёмных, усеянные кольями с черепами, и запряжённые призрачными полумёртвыми лошадьми, были брошены ими не далеко от одного из ручьёв, а светлые встали ровными рядами рыцарей с флагами различных храмов и земель, а также с огромной четырёхгранной звездой из чистого серебра, что источала чуть видимый свет, удерживаемая тремя мощными носильщиками через шесты.

Тёмные же никакого порядка не представляли вовсе, скопление фигур, в рваных плащах и разномастной одёжке, они стояли единой массой, но на небольшом отдалении друг от друга. Среди них выделялись невысокие фигуры в полностью закрытых балахонах, с настолько глубокими капюшонами, что рассмотреть их лица, сокрытые в тени, было невозможно. Однако на свету были их уродливые руки, с длинными грязными ногтями, что удерживали посохи, на верхушке каждого из которых белел человеческий череп.

Небо затянули тучи, и были они настолько темны и мрачны, что света стало сильно не хватать, словно ночь наступила, и не было мгновением назад никакого светлого зимнего дня, и лишь огромная звезда на шестах источала мерное сияние, освещая людей, собравшихся подле неё.

Раздвигая ряды рыцарей, вперёд вышла здоровенная двухметровая бабища. В руках она сжимала массивный, окованный светлым металлом, с шипами на обеих концах, посох. Её пышные тёмные волосы, с седыми прядями, были завиты в десятки косичек, и убраны назад, под металлический ворот кирасы. Она двигалась уверено и твёрдо ставила ногу на землю, первые рыцари, что не заметили её приближения и не успели подвинуться, отлетали в стороны как пушинки на ветру, и следующие ряды воинов, услышав лязг и причитания упавших собратьев, уже не делали такой ошибки и успевали вовремя расширить проход.

Она вышла вперёд перед рядами светлого воинства на десяток шагов. Воткнула в землю посох, и набрав побольше воздуха в широкую внушительную грудь выдала громоподобный рёв:

– ГДЕ ЖЕ ТЫ, ТЁМНЫЙ ВЫРАДОК, КАТАРОН?!

Толпа тёмного племени зашевелилась, оттуда вышел невзрачный мужчина, в рваном плаще, как и многие вокруг, в остроносых сапогах. Без какого-либо оружия. Под плащом проступала худощавая фигура в простой синеватой рубахе, что от долгого ношения умудрилась выцвести и на вороте, где не хватало пары пуговиц, ткань рубахи была грязно-серого цвета. Отряд Клирика расположился таким образом, что Светлое воинство стояло к ним спиной, а тёмное племя вполне хорошо просматривалось, и лидер их воинства был хорошо виден, в отличие от Анфаис, ведь та стоял к ним практически спиной.

Так вот Катарон на фоне массивной Анфаис казался невзрачным и болезным парнем. Молодым мужчиной. У него приятные черты, прямой нос, улыбчивое дружелюбное лицо.

– Зачем ты здесь, светлая шлюха?– вопрос его услышали все в округе, и нельзя было сказать, что он громко произнёс эти слова, ведь тон его голоса был обычным. Однако слова прокатились по низине волнами, то утихая, то усиливаясь, и под конец откатились назад, гудя эхом. То была магия, не было никаких сомнений.

Тодда же этот парень разочаровал. Он ожидал увидеть громилу с глазами в которых бы плескалось пламя преисподней и одним движением руки, который мог бы отнять десятки, сотни неприкаянных человеческих душ, выдрать их из людей и тут же сожрать. А тут стоит обычный человек… на вид крайне бедный, недоедающий, и уставший.

– Я ПРИШЛА ЗА ТВОЕЙ ГОЛОВОЙ! И Я ЗАБЕРУ ЕЙ ВО ИМЯ СВЕТЛОЛИКОГО! – продолжала голосить Анфаис, голос которой под конец уже хрипел.

Катарон развёл в стороны руки, его рваный плащ свалился на землю, и грязными краями его рубахи заиграл ветер.

– Так возьми! – с широкой улыбкой на устах, с полуприкрытыми сонными глазами, сказал он… и тут же одежда на нём осыпалась пеплом.

Анфаис выдернула из земли посох, и указала им на тёмное племя, завопила, что есть силы, срывая голос до пищащего хрипа:

– В БОЙ СВЕТЛОЕ ВОИНСТВО! В БООООЙ!

Ряды рыцарей лязгнули щитами, и монотонным быстрым шагом двинулись на встречу к врагу, опуская копья. Среди них возвышались массивный воины в чуть светящихся доспехах, которых Тодд раньше не замеяал, среди пёстрых стягов и поднятых копий. Но теперь он видел эти фигуры, они не уступали в росте Анфаис, а в ширине плеч превосходили. У каждого в руках широкий невероятных размеров меч, они держат его на плечах. Их доспехи выглядят по-настоящему непробиваемыми, больше напоминая небольшие бронированные башни для осады, они шагают навстречу к тёмному племени. Позади светлого воинства стоит небольшая группка людей в светлых рясах, и трое носильщиков замерли на месте, удерживая на руках четырёхгранную серебряную звезду.

Внезапно обнажённый Катарон окутался с ног до груди тёмным туманом. Его глаза затянула чернота. Его кожа вдруг сделалась алебастровой, пугающе белой как у трупа, вены проступили на этом теле чёрными сгустками сетей. Из его головы, прямо из черепа, минуя ворох вороньих локонов, вытянулись костлявые рога, они сплетались меж собой, образуя над ним костяной овод, очень похожий на корону… мимо него стремясь пожрать горячей крови и плоти проносились тенями высокие и гибкие твари с горящими алым глазами.

Тодд, что лежал сверху, на возвышении, и глядел на это всё из-за высокой травы, испытал странное чувство. Словно что-то родное растянулось в его груди, с нежной тревогой расцвело и заставило сердце биться чаще. Ему захотелось вкусить человеческой плоти вновь…

В это же время тьма и свет встретились, и по округе раздался дикий звук сминаемых костей, вопли боли, яростный рёв, лязг металла, вгрызающегося в кость, и жалобный треск переломанных копий.

Все четверо странников смотрели вниз, их глаза блуждали по низине, и везде натыкались на буквально видимую боль и дымящуюся кровь… мелькающие повсюду тела. Это зрелище воистину поражало и быстро утомляло.

Уже вскоре им наскучило, и лёжа в траве они уплетали за обе щеки лепёшки и кусочки козьего сыра, запивали водой, и лишь краем глаза посматривали вниз. Лишь клирик Яр не спускал взгляда с низины, то и дело замирая, и сводя вместе руки, он беззвучно молился… и продолжал неотрывно смотреть.

Тёмные побеждали. Сначала это было не ясно и всё казалось наоборот, особенно в момент, когда твари налетели на копья и повисли на них, орошая землю кровь и кишками из распоротых брюх. В этой сокрушительной атаке кажется полегло не мало тёмных, но... следующие твари прыгали точно на своих товарищей, тем самым ещё сильнее нанизывая их на копья, но сумев перебраться в ряды рыцарей, и тут же собирая там кровавую жатву. Их теневые когти без видимых проблем рвали металл доспехов, вместе с мясом и костями, но это продолжалось до того мига, пока до тёмных тварей не добрались паладины. Теневые когти и клыки так же с лёгкостью вонзались в доспехи паладинов, но застревали там и беззащитно осыпались пеплом, а твари кричали... Крик этот был странным, полузвериный, они метались, вновь пытаясь вскрыть чужие доспехи, но действовать начинали в яростной безрассудности и становились менее ловкими, уже не успевали уклоняться от копий и клинков и вскоре становились похожими на ежей, которых беспощадно казнили паладины. Всегда одним ударом, вертикальным сверху вниз, они чуть ли не на пополам делили тёмных, но удары паладины делали редко, лишь в тот момент, когда тварей умудрялись замедлить, и удар их был неспешным, твёрдым, плавным, но орудовать такой махиной они не могли быстро... Тодд глядя на это подобия оружия в серьёз раздумывал смог бы он орудовать таким огромным мечом, не накачивая себя силой до треска каналов? Вряд ли. Это всё равно что орудовать его молотом где-то на втором ударе, но только без конца, всегда ощущая безумную тяжесть.

Однако, вместе с поголовьем тёмных тварей сокращалось и количество паладинов. Прямо на глазах у Тодда парочка тварей вскрыли шлем одного из огромных воинов и в краткий миг раскрошили ему голову, клыками срывая лоскуты кожи, вместе с волосами и мышцами, а паладин мотал головой, и пытался их откинуть, но он совсем не поспевал за тёмными...

***

Остатки светлых сгрудились вокруг серебряной звёзды, щиты и пару десятков уцелевших копий выставлены наружу в глухой обороне. Тёмные вокруг них хохочут, и то дело вырывают из круга парочку воинов и тут же, на глазах их братьев рвут их на части.

Но вдруг монахи в рясах растянули в стороны руки. Их всего трое, но они заметны издалека, потому что руки их золотисто сияют, и пелена такого же цвета растекается вокруг остатков светлого воинства заключая из в защитный барьер. Рядом с ними стоит с видимым трудом Анфаис, пол её лица изодрано в кровавое месиво, шрам проходит через нос, и из раны то и дело вырываются кровавые пузыри вместе с воздухом. Но вот она что-то кричит с яростью, уже не так громоподобно, как раньше и звук её крика тонет во всеобщей сваре. Она отбрасывает свой молот в сторону и руки устремляет к небесам, пошатываясь она что-то бормочет, быстро шевеля губами.

Белый дым окутывает её тело, и его мутная пелена сгущается за её спиной, вырисовывая неясные очертания двух распростёртых крыльев, и с каждым мигом они становятся всё чётче, ощутимее... Глаза Анфаис затягивает бирюза, она запрокидывает голову к небесам и выдыхает из себя последнее слово заклинания.

Небеса горят. Не так, как бывает от солнца в ясный день. Грозные тучи никуда не делись. Однако за ними словно вспыхнули десятки звёзд, и с каждым мигом они загораются всё сильнее. Света так много, что тени внизу уменьшились, исказились, почти прилипли к земле.

Тёмные твари словно стали меньше, они смотрят в небеса с ужасом... А медальон на груди Тодда пылает, причиняя ощутимую боль, так словно металл вмиг раскалился.

А с другой стороны низины, так и не двинувшись с места, стоит обнажённый Катарон, в тёмной дымке, что единственная не рассеялась, не потеряла ни капли своей черноты, а напротив, стала гуще, крепче, затянула его с ног до шеи непроглядной тьмой.

Он смотрел в небеса безучастно, разве что малость улыбался, пока небеса разгорались всё ярче.

За его спиной из тьмы ткались чёрные кости. Скрюченные, длинные, отвратительные на вид и не человеческие, они срастались друг с другом в одно неказистое крыло, но в отличие от света, оно было без перьев и на него не хотелось смотреть, однако оно болезненно притягивало взгляд, словно бородавка на прекрасном лице...

Катарон поднял к небу руку. Без слов. Его губы даже не шевельнулось. Лишь встрепенулось за его спиной одинокое костлявое крыло.

А по небу вдруг растеклась маслянистая чёрная плёнка, она пульсировала, и разрасталась, затягивая небеса над низиной мрачной тьмой, и с каждым мигом всё вокруг становилось темнее, и с каждым мигом глаза Катарона из кромешный тьмы разгорались голодным красным огнём.

Твари перестали дрожать, их глаза, подобно их господину разгорались красным сиянием. Тодд прикусил до крови губу, чтобы не застонать в неге, он очень радовался, что никто из товарищей не смотрит на него, поражённые тем, что происходит в низине.

Лошади испуганно ржали и истерично били о землю копытами, несколько из них бежали прочь как можно дальше, остальные припали к земле мордами, из их пастей шла белёсая пена.

Светлые клирики упали на колени, вместе с Анфаис, они сложили руки вместе, и в позе покаяния запрокинули головы к небесам. От их невзрачных фигур исходило сияния, но ярче всех горела четырёхгранная заезда, она как солнце разгоралась всё ярче.

И вот здесь всё и началось.

Что-то яркое билось о чёрную плёнку с той стороны, озаряя простор золотистым светом и тут же гаснув, но загораясь в другом месте. Вспышки становились всё ярче. Небеса бурлили, ходили пеленой, источая белый и чёрный дым, мрачная плёнка словно становилась всё тоньше, всё менее крепкой, всё более блеклой и наконец прорвалась...

Лишь в одном месте. И с небес упала звезда, имеющая очертания огромной стрелы из чистого света... Она упала в толпу тёмных, разметав десяток из них в стороны, она рассыпалась морем искр и пучков света, тёмные твари визжали чудовищными голосами, трава горела белым огнём, по земле струился туман, и тут же остатки рыцарей пошли в наступление. Анфаис с трудом поднялась с земли и потянулась к посоху...

А с другой стороны, улыбка слетела с уст Катарона. Пропал красный огонь в его глазах. Он весь напрягся, белый лицом, испещрённый чёрными венами. Неведомая сила приподняла его над землёй, а костяное крыло за его спиной, скрипя и треща взмахнуло, отправляя Катарона в чудовищном рывке вперёд, в бой.

– Эй, ребята, а что это там за повозка такая с охраной в виде бабки? – вопрос Мильки прервал их наблюдения, и все трое как один уставились в сторону, куда указывала миниатюрной рукой девушка-полурослик.

И действительно, в стороне от боя, подальше от всех остальных повозок, как бы неприметно, поближе к лесу, стояла большая крытая повозка тёмного племени. Отличало её от других то, что она единственная была с охраной. На козлах её сидела бабка, пожухлая на вид, но черты лица издалека не разобрать. Лишь костяной череп на шесте, что у тёмных в ходу, и ворох седых грязных волос, прилипших к голове. Бабка явно наблюдает за сражением, но при этом даже не делает попытки встать и помочь своему племени. Напротив, сидит и терпеливо ожидает завершения битвы.

– Может там золото или артефакты какие, может регалии князя... Кто этих тёмных разберёт? – ответил и тут же задал риторический вопрос рыцарь, поскрипывая плечами.

– Оно так и есть… – согласилась Милька поворачиваясь лицом к товарищам и хитро улыбаясь. – Но я тут подумала, а что если нам сходить и по-тихому стибрить то, что в этой повозке лежит, пока эти тут кишки друг другу наружу выпускают?

– Нет! – жёстко пресёк Яр.

– Но мы только туда и обратно, нас никто и не заметит даже! – возразила ему полурослик, упирая кулачки в пояс.

– Нет! Я сюда направлен как наблюдатель, чтобы я сообщил о итогах похода, а вы моя охрана, и не забывайся, мелкая дрянь!

Милька тянется к подсумку за чем-то убойным. Яр стоит не шевелясь, но с таким взглядом, словно вот-вот испепелит её в мелкую серую пыль.

А Тодд смотрит на всё это и думает о том, как же сильно надоело ему это дерьмо… вонючее, эгоистичное, церковное дерьмо, имеющее даже собственное имя – Яривэль, и звание "светлый клирик".

Почему я продолжаю терпеть его? Я бы мог уже давно сбежать и наплевать на смутные угрозы церкви, мне же не привыкать прятаться от них по подвалам... Хотя на этот раз я туда не полезу, просто сменю имя, внешность, уйду в другие земли, и никто меня не отыщет.

Но я продолжаю его терпеть, слушаться почему-то и зачем-то.

Хотя он... Прикрыл тогда меня, в той драке у Дорлака, если бы не он, то удар по моей шее пришелся бы в разы сильнее, возможно, я бы не смог её залечить и умер бы. Неужели я чувствую, что обязан ему? Да неее, я же не благородная рожа, однако... Этот рыцарь на меня плохо влияет!

И Яр чем-то похож на учителя. Неуловимо, но всё же отчасти похож.

– Тодд, а ты что скажешь? Втолкуй уже этому святоше, что нас может поджидать выгодный улов! – вырвал меня из размышлений голос Мильки. Она явно была возмущена, что такой возможностью мы не пользуемся сполна.

И ведь, в чём она не права? Почему только эту повозку охраняют?

Смотрю на Яра. Он смотрит на меня.

– Мы сходим. Втроём. Без тебя. Если подохнем, то твоей миссии никак не навредим.

– Вам ничего не заплатят, не единого вшивого медяка, если вы сейчас спуститесь туда! – шипит он многообещающе, так словно держит меня на за бубенцы и грозится оторвать.

Но деньги мало заботят меня, было бы что поесть и кровать, чтобы поспать. Я фермерский сын, и в детстве ни одной монеты в руках не держал.

Смотрю на Мильку, та беспощадно лыбится, что наводит на мысль о каком-то подвохе, но я всё равно ей киваю, соглашаясь на авантюры.

Мы спускаемся вниз по дуге, припав к земле, быстрыми перебежками. Тяжелее всего это даётся рыцарю, которого даже не спросив, подписали на чудовищный шаг в бездну.

Слышу, как он стонет металлом мне в затылок:

– Ох, если я умру, то считай, что мы в расчёте, Тодд!

Прячу улыбку в траве, не сбавляя хода. Милька бежит впереди, она сама по себе не высокого роста, а трава мне чуть выше пояса и всё гуще становится, чем мы ближе к центру низины, потому полурослика и вовсе не видно лишь трава шуршит.

Ощущая спиной жгучий взгляд. Думаю о том, что хотя бы с одним верным товарищем, пусть и малость трусливым, но верным, мне повезло.

– Хорошо, если умрёшь, то считай долг оплаченным сполна, и ты, как дворянин... чего-то да стоишь.

Не вижу его усмешки. Не слышу её, а знаю, что она есть, и это как-то даже греет.

Мы не смотрит на бой, даже головы не поворачиваем в ту сторону, боясь, что нас увидят.

Но от бабки на козлах незамеченным остаться не выходит, она сидит на повозке, а значит находится на возвышении. Увидела нас шагов за тридцать, обернулась, привстала, приложила руку к морщинистому лбу, и разглядела сначала рыцаря за моей спиной, а затем и меня.