Текст книги "Клевер и Трубка Мира (СИ)"
Автор книги: Кушнер Гриша
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)
Наконец начался рабочий день. Показав вахтерше заполненное в Ленинграде предписание, Сеня подошел к двери отдела кадров. Постучал и, не услышав ответа, заглянул в кабинет. За столом сидела крепкая круглолицая женщина, лет 45, прической и цветом волос напомнившая Сене барашки волн на морском мелководье. В одной руке она держала телефонную трубку, другой что-то записывала на бумаге, привычно прижатой к столу немаленькой грудью. В промежутках между фразами женщина, как фокусник, перебрасывала из одного угла рта в другой дымящуюся папиросу. Когда ничего записывать было не нужно, дама совершала несколько абсолютно синхронных движений: прижимала трубку головой к плечу, освободившейся рукой вынимала изо рта папиросу, а второй рукой положив ручку, поднимала чашку с чем-то горячим. Когда же вновь требовалось сделать запись, все повторялось слаженно и быстро в обратном порядке. Сеня так вытаращился на это живое воплощение четырехрукого Шивы, что оно начало беспокойно ерзать и поглядывать на Сеню злыми бесцветными глазами. Поскольку своих глаз отвести от нее Сеня не мог, женщина постаралась закончить разговор, с грохотом швырнула трубку на рычаг и, напирая на шипящие, спросила:
–Ш-ш-што у тебя?!
–Штравствуйте, – скромно сказал Сеня. Немного шепелявил он с третьего курса института, после неудачного лечения сломанной в драке челюсти. – Вот приехал к вам на работу.
Женщине показалось, что Сеня ее передразнивает. Мгновенно приготовившись к боевым действиям, она покраснела, как римский легионер перед схваткой:
–На работу, ко мне?!
–Ну, не к Вам, а в экшпедишию, – оробел Сеня.
Кадровичка одним цепким взглядом охватила всю его маленькую фигуру, черные вьющиеся волосы, грустные карие глаза, мятые брюки, нестиранную рубашку, поношенные пыльные ботинки и успокоилась, поняв, что Сеня ей не противник:
–Давай документы.
Несколько минут она рассматривала Сенины бумаги, потом сняла трубку и елейным голосом произнесла: "Сергей Христофорович, из управления молодого специалиста прислали..., да-да тот самый,...Свердловский Горный институт... шахтер, шахтер. Нет, никто не звонил, не беспокойтесь. Хорошо, Сергей Христофорович, поняла – как договаривались...."
–Та-а-ак, Семен,– сказала дама, положив трубку и направив на Сеню длинный нос, выглядывающий из белых кудряшек, как волнорез. Папиросный дым вновь навеял воспоминания о туманном утре на ялтинском пляже.– Руководство экспедиции направляет тебя на работу в Уксинскую геологоразведочную партию, там как раз нужен горный мастер на разведочную шахту.
Сеня стоял, словно пораженный громом. Он понял, что жителем Петрозаводска ему тоже не бывать, и что работать придется в шахте.
– А-а-а... это г-г-де?
–Уксинская ГРП? – любезно уточнила кадровичка, – это километров 15 от Питкяранты, в поселке Укса.
–А где Питкяранта?
–Ну-у-у..., это ты потом узнаешь, а пока тебя туда и поезд прекрасно довезет. Отправление около 11 вечера, ехать туда часов 8 – уточнишь сам на вокзале. Из Питкяранты до Уксы идет автобус, там спросишь. Деньги у тебя есть? А то можешь в бухгалтерии взять аванс.
Деньги у Сени были. А вот желания жить почти не осталось.
Он взял билет на вечерний поезд до Питкяранты, потом бесцельно бродил по городу. Прошел от железнодорожного вокзала до берега Онежского озера, зашел на речной вокзал и долго рассматривал расписание движения теплоходов на острова Кижи и Валаам. Размышления о спокойной монашеской жизни прервала подошедшая уборщица. Она проинформировала Сеню о том, что сезон закончился, и теплоходы теперь никуда уже не ходят. Из карты, висящей на стене рядом с кассами, Сеня узнал, что Питкяранта находится на берегу Ладожского озера, и остров Валаам расположен от этого города не слишком далеко. Потом Сеня, словно в забытьи, сел в какой-то троллейбус и долго ехал с безотчетным желанием приехать в какую-нибудь новую счастливую жизнь. Вышел, услышав голос водителя: "Конечная. Все выходим!" Огляделся, прочитал название остановки: "Мясокомбинат", потоптался вокруг и зачем-то пошел в пустынный переулок. Впрочем, и на прилегающих улочках больших скоплений людей не наблюдалось: вдали мелькнул и скрылся за какими-то заборами одинокий пешеход. За спиной Сеня услышал звук захлопывающихся дверей, но троллейбус остался стоять на остановке. Водитель то ли ушел куда-то, то ли устроился поспать на заднем сидении. Одним словом, остался Сеня один. Между тем вечерело – на севере осенью темнеет рано – фонари, однако, еще не зажглись. Не успел Сеня пройти и полусотни метров, удивляясь, откуда в таком опрятном городе, вдруг появился целый район почерневших от времени деревянных бараков с подозрительными разноцветными лужами вокруг, как возле самых его ног раздался звонкий оглушительный лай. Подпрыгнув и проворно обернувшись, Сеня увидел около своих ног маленькую, лохматую собачонку. Было видно, как горда она произведенным эффектом. Сеня выпучил глаза и затопал ногами, думая, что этого будет достаточно, чтобы нагнать на собачку страха. Но, куда там.... Она явно демонстрировала намерение схватить Сеню за единственные брюки. Он наклонился за камнем, собачка же, как водится в таких случаях, бросилась бежать. Взяв упреждение, Сеня размахнулся, готовясь закрепить успех, когда увидел, что собачка вовсе не несется, куда глаза глядят: метрах в тридцати стояла ватага беспородных уличных псов в количестве не меньше двух десятков. Псы молча смотрели на Сеню, явно не одобряя его поведения. Он оглянулся, измеряя расстояние до троллейбуса – нет, не успеть, к тому же обратный путь начала перерезать другая собачья стая, появившаяся из-за угла. Из глубин памяти всплыли слова "засадный полк", относящиеся то ли к Ледовому побоищу, то ли к Куликовской битве. Никогда не отличавшийся знанием истории Сеня подумал, что если перед ним, как это положено перед смертью, начали проноситься воспоминания о прожитой жизни, то начались они, как-то слишком уж издалека. Не исключено, однако, что эти мысли о героических делах предков, привели Сеню к решению дорого продать свою жизнь. Схватив с земли какую-то палку и бросив в "засадный полк" камнем, предназначавшимся маленькой собачке, Сеня со страшным криком ринулся на прорыв к троллейбусу. Вид маленького Сени, изображавшего из себя Тарзана, так удивил псов, что они пропустили его, и только через несколько секунд, опомнившись, бросились вдогонку. Другое дело "основное войско" – оно уже успело набрать скорость и буквально дышало Сене в спину. Подбегая к троллейбусу, Сеня понял, что будет съеден прямо около этого образца интеллектуального превосходства человека, потому что двери были заперты, а водителя искать было явно некогда. Тогда, не сбавляя скорости, Сеня повернул в сторону находящейся позади троллейбуса лестницы и одним прыжком очутился на ее ступеньках. "Спасен",– подумал Сеня и посмотрел вниз. Собаки с отчаянным лаем бегали вокруг. По некоторым из них можно было изучать этапы деградации известных собачьих пород. Особенно выделялся огромный черный пес. Ростом он был в два раза выше других самых крупных собак. А лай его, по сравнению с тявканьем остальных, был похож на грохот пушки на фоне пистолетных выстрелов. Кроме того, он щеголял густой лопатообразной черной бородой. "Не иначе, мамаша, эрдель-терьериха, с черным терьером согрешила",– подумал Сеня и показал бородачу язык. В ответ тот с необъяснимой для его габаритов ловкостью подпрыгнул и клацнул зубами около самого Сениного носа. Эту бородатую морду с налившимися кровью бешеными глазами Сеня отныне запомнит надолго.... Тут заработал двигатель троллейбуса. Собачья стая нехотя потрусила в переулок, Сеня же смог спуститься и зайти в спасительный салон.
Ночь, проведенная в плацкартном вагоне лениво постукивавшего на стыках поезда, не принесла Сене ни покоя, ни отдыха. На частых полустанках в вагон входили или выходили из него угрюмые мужчины с рюкзаками и сумками. Это на леспромхозовских делянках проходила смена бригад. Слышался звон стаканов и кружек, шумные разговоры, переходящие временами в громкое выяснение отношений. Сеня лежал на второй полке, поглядывал на часы и жалел, что не занял третью, багажную, под самым потолком.
Около шести часов утра поезд остановился у пыльного перрона Питкярантского вокзала, представлявшего собой одноэтажное деревянное здание, окрашенное зеленой краской. Прохладный ветерок с Ладоги доносил до непривычного Сениного носа сладковато-приторный запах. Несколько лет назад нужда заставила Сеню поработать пару месяцев на кожевенной фабрике, отравлявшей всю округу невообразимыми ароматами. Пожалуй, Питкярантский целлюлозно-бумажный комбинат по омерзительности запахов ни в чем ей не уступал, но многократно превосходил масштабами производства. Впрочем, минут через десять, подходя к маленькой, похожей на дачный туалет, будочке, где продавали автобусные билеты, Сеня уже привык к нему и перестал замечать.
Узнав, что до Уксы ехать всего 11 километров и взяв билет на автобус Питкяранта-Салми, Сеня вскоре уже поглядывал в окно, направляясь к месту будущей работы. Центр города был застроен двумя десятками типовых панельных пятиэтажек, мелькнуло здание кинотеатра с афишей фильма "Репортер", пара магазинов и сберкасса. Дальше ехали мимо окруженных заборами одноэтажных щитовых или рубленных деревянных домов и убранных огородов. Но и они быстро закончились. Автобус выехал на укатанную грунтовую дорогу, вдоль которой стеной стояла карельская тайга. Вот прямо среди этой тайги водитель, крикнув: "Укса! Кто спрашивал...", Сеню минут через десять и высадил.
Он вышел из автобуса в стелящийся по земле неплотный туман. Изо рта шел пар, сверху как-то незаметно начал накрапывать дождь. Среди густой влажной травы виднелись гладкие блестящие гранитные выступы, называемые в Карелии "лбами". Они тянулись по краю невысокой гряды, расположенной вдоль одной стороны дороги. Сверху, на самой гряде и напротив нее стояли по-осеннему печальные сосны. Когда стих шум отъехавшего автобуса, голову Сене сдавила глубокая тишина. Никаких признаков присутствия людей заметно не было, и, если бы не синий указатель с надписью "Укса", Сеня решил бы, что водитель его разыграл. Но указатель имелся. Его тронутая ржавчиной опора скрывалась в покрывавшем траву тумане, отчего синяя металлическая табличка казалась волшебным образом подвешенной в воздухе. Если бы кто-то мог в этот момент посмотреть на Сеню сверху, то увидел бы стоящего на облаке в окружении вечнозеленых деревьев маленького человека с чемоданом. "Да,– подумал бы этот кто-то,– оказывается, и в рай надо прибывать с вещами". Но Сеня не знал, что он в раю, поэтому он вытащил из облака свой чемодан и, скользя на мокрых камнях, начал подниматься на гряду.
Наверху он огляделся, и опять показалось было, что вокруг сплошной девственный лес, но перед глазами мелькнуло вдруг что-то неестественно яркое для тоскливого серо-зеленого пейзажа. Приглядевшись, Сеня увидел красный флаг, бессильно повисший на высоком древке, а следом за ним, как в детской картинке-загадке, вдруг разом разглядел и бревенчатый дом, на котором был закреплен флаг и другие живописно разбросанные среди сосен бревенчатые и щитовые домики. Из труб некоторых из них поднимался к небу дымок, и замерзший голодный Сеня живо представил себе теплую кухню и заставленный тарелками стол. Подивившись неожиданно открывшейся картине, Сеня двинулся к избушке с флагом, безошибочно узнав в ней пункт дислокации местного начальства.
Мокрые деревянные ступени привели его на крыльцо под крепким навесом. Сеня потопал ногами, встряхнулся, как большая собака, и безо всякой надежды потянул ручку двери. Как ни странно, та легко подалась, и Сеня, переступив высокий порог, оказался в светлом квадратном помещении, из которого вело четыре двери. Три из них с табличками "Секретарь", "Бухгалтерия" и "Отдел кадров" были закрыты, а в проеме четвертой, снабженной надписью "Инженер по технике безопасности", стоял высокий, худощавый белобрысый парень лет двадцати пяти с острыми глазами и улыбчивым лицом.
–Привет, – сказал он, – ты кто? На работу приехал?
–Привет, – печально вздохнул Сеня.– Это Уксинская ГРП?
– Ага, – ухмыльнулся белобрысый, – она, родная.
– Тогда, я к вам..., на работу..., меня Семеном зовут.
–На шахту что ли? Давно дожидаемся..., а я Коля. Давай, пиджак снимай, сейчас посушим, да и сам заходи, погрейся, чайку попьем.
Он усадил Сеню к горячей круглой железной печи, налил кипяток в эмалированную кружку, насыпал на глазок заварки и сахара, помешал алюминиевой ложкой, подвинул тарелку с бутербродами:
– У меня дежурство заканчивается, скоро дома поем. А ты давай, ешь, столовая только в девять откроется.
–А что за дежурство? – Сеня спрашивал безо всякого интереса, просто из вежливости, да и бутерброды во рту мешали разговаривать.
–Да я тут за технику безопасности отвечаю. Сижу на связи на всякий случай.... Буровые же работают, шахта – мало ли что...– туманно ответил Николай.
Долго им поговорить не пришлось – краем глаза Сеня увидел за дверью мелькнувшую большую фигуру.
– О, начальство появилось, – вполголоса сказал Николай, с деловым видом уселся за стол и торопливо начал записывать что-то в большую книгу.
За дверью послышались основательные шаги и через секунду, пригнувшись, чтобы не задеть притолоку, в комнату вошел великан. Вошел как-то боком, очевидно, беспокоясь о сохранности дверных откосов. Непропорционально большая голова без каких либо признаков шеи покоилась на относительно нешироких плечах и почти касалась потолка. Грудь переходила в перепоясанный ремнем выступающий живот, являющийся самой обширной частью тела. Опорой этой конструкции служили напоминающие колонны ноги, упакованные в теплые черные брюки. Последние были заправлены в колоссальных размеров кирзовые сапоги, тщательно начищенные и блестевшие, как перед парадом. Темная клетчатая рубаха с надетым сверху теплым жилетом почти до середины груди закрывалась окладистой черной бородой, переходившей в густые бакенбарды и усы. Где-то среди них временами угадывались белые зубы. Словно шляпка подберезовика среди травы, торчал нос. Зачесанные назад волосы открывали узкий лоб с густыми бровями, ниже которых сверкали большие темные с красноватыми белками пристально смотрящие глаза.
Великан открыл рот, и послышался высокий звук надвигающегося вихря, а затем мерный рокот камнепада. Завороженный Сеня, успел разобрать только конец фразы, обращенной к Николаю: "...дела на буровых?". Тот хотя и был, разумеется, более привычен к особенностям речи великана, судя по растерянному виду, тоже мало что понял, и поэтому сидел молча с выпученными глазами. Великан без видимого усилия до отказа заполнил голосом комнату. Сеню при этом ощутимо качнуло, а ложечка в кружке задребезжала:
– Николай, ты что, не проснулся? Или как?! Я спрашиваю, как дела на шахте и буровых?
–А-а-а, Всеволод Михалыч...да я... это... не спал..., все в порядке... никаких происшествий.
–Все в журнал запиши. Ты Семен? – обратился великан к Сене.
–Да, – прошелестел тот.
–Ко мне в кабинет.
На ватных ногах Сеня пошел за Великаном.
Через комнату секретаря прошли в кабинет с табличкой "Начальник Уксинской ГРП Миронюк В.М.". Свет пасмурного утра, льющийся через три тщательно вымытых окна с красивыми лакированными переплетами, освещал расположенные буквой "Т" столы и два ряда стульев.
– Садись, Семен.
Сеня робко устроился в образованном столами углу прямо напротив великана. Тот сел, оперся локтями о стол и слегка наклонился вперед, отчего голова его оказалась рядом с Сениным лицом.
–Ну, что, Сеня, будем вместе работать...,– задумчиво констатировал Великан. – Или как?!! Это "или как" было произнесено с таким нажимом и какой-то внутриутробной вибрацией, что в Сенином животе начало что-то поворачиваться, быстро и неумолимо, как в центрифуге. Мысль о бегстве пришла, но тут же исчезла – бежать было совершенно некуда. Сеня судорожно сглотнул и прошептал:
–Будем....
–Это хорошо,– благожелательно сообщил Великан. – А то некоторым здесь не нравится, видите ли..., надеюсь, ты не из их числа?! Или как? – голос его вновь стал похожим на рычание. И Сене вдруг показалось, что где-то с ним что-то подобное недавно происходило. И этот ужас он уже переживал, и даже это бородатое лицо с красными злыми глазами он недавно видел, и даже это рычание ..., рычание... – воспоминание уже почти прорвалось на передний край Сениного сознания, но вся обстановка мешала сосредоточиться и вспомнить окончательно. В этот момент Великан, заметив, что Сеня отвлекся, наклонился к нему и громко сказал: "Гав!" Он любил пошутить, этот Большой Человек.
Позже Сеня узнал, что из всех прозвищ, которые давались местными острословами своему начальнику – Борода, Гулливер, Пузо, Людоед – самым популярным было, конечно же, Иликак. Но в этот первый день знакомства с Миронюком, Сеня этого, естественно, знать не мог, поэтому на все эти: " Или как?" только ошарашено кивал головой, чем вызывал у собеседника удовлетворенное хмыканье. Сене было обещаны прекрасные жилищные условия, должность горного мастера, оклад 120 рублей в месяц, плюс надбавка за работу в подземных условиях и повышающий районный коэффициент к зарплате в размере 15%. Для человека, менее изумленного и в меньшей степени тоскующего по красивой столичной жизни, все перечисленное выглядело бы, возможно, довольно привлекательно..., но не для Сени. Он видел перед собой затерянный среди карельской тайги и поливаемый бесконечным дождиком маленький геологический поселок; перспективу проживания в общежитии вместе с какими-нибудь местными олухами; работу в темных, сырых и тесных подземных выработках и скуку, скуку, смертельную скуку, без всяких возможностей перемен.
Еще через полчаса Сеня в обществе местной поварихи, разбитной женщины по имени Маша, уже ел в местном пункте питания пшенную кашу без признаков наличия молока и явным присутствием маргарина. Маша расспрашивала Сеню о его личной жизни и сильно оживилась, узнав о его холостом состоянии. Надо сказать, что, несмотря на явный перевес в мужском населении, все шесть незамужних девушек поселка, среди которых была и Маша, страдали от отсутствия серьезных кандидатов в мужья.
Опытные люди знают, что не бывает постоянно все плохо. Бывает или постоянно, но не очень плохо или плохо, но не постоянно. В этом скоро убедился и не слишком искушенный жизнью Сеня. Общежитие инженерно-технического персонала, в котором ему предстояло жить, представляло собой половину одноэтажного дома с неким подобием веранды. Внутри оно состояло из кухни с дровяной плитой и большой светлой комнаты с беленой печью. Печь и лежащая рядом с ней пара березовых поленьев странным образом вызывали чувство умиротворения. А аккуратно уложенные в поленницу дрова на веранде, хотя и тревожили немного мыслями о предстоящих холодах, в то же время указывали пути их преодоления и создавали ощущение уюта. В комнате стояло две кровати, но жить Сене предстояло почти все время одному, потому что холостых инженеров, не имеющих квартир, в поселке было мало. А те, что были, почти все время находились на участках, приезжая только в конце месяца для закрытия нарядов. Ну, и, наконец, главное счастье – в комнате имелся телевизор. Да не просто имелся, а еще и неплохо работал. Так что уже к середине дня Сеня несколько повеселел.
В это же день он отнес в отдел кадров свою тоненькую трудовую книжку, расписался в приказе о приеме на работу, прошел инструктаж по технике безопасности, получил спецодежду, аванс и купил на продовольственном складе три банки тушенки, соль сахар, чай и макароны. Вечером после мастерски сваренных макарон по-флотски Семен попивал чай ┼ 36 и смотрел по телевизору футбол. Жить было неплохо, а было бы даже и вовсе хорошо, если бы не мысли о Москве и некоторая тревога по поводу завтрашнего первого дня на шахте.
В последующие несколько месяцев дни были похожи один на другой, как близнецы. Трудный ранний подъем по звонку двух будильников, часовая поездка на шахту в освещенном тусклой лампочкой закрытом тентом кузове вахтовой машины. Посматривая сквозь завесу табачного дыма на играющих в карты, матерящихся шахтеров, Сеня с тоской вспоминал их студенческую бригаду преферансистов, обыгрывающих простаков на южных пляжах. На шахте он, переодевшись в робу и получив в световой фонарь, расписывался в приеме смены, спускался в штольню, расставлял на места рабочих, проводил инструктаж, давал задания и закрывал наряды. Через 7 часов – подъем на поверхность, душ, обратный путь в поселок и холостяцкий ужин с телевизором. Но, наверное, самым сложным для Сени было любое общение с Миронюком. Была какая-то несовместимость Сениных внутренних органов с устрашающими раскатами голоса начальника. Разумеется, Иликака побаивались все, но Сеня после каждой планерки выходил буквально зеленый. Миронюк же, считавший, что запугивание – самый действенный инструмент в руках руководителя, и просто обожавший нагонять страх на подчиненных, взял за правило отпускать издевательские насмешки в Сенин адрес при каждом удобном случае.
Несмотря на компанейский, в общем, характер, дружеские отношения с молодежью поселка у Сени не складывались. То ли некоторый Сенин снобизм был тому причиной, то ли равнодушие к алкоголю (что, впрочем, воспринималось окружающими, как явления взаимосвязанные), но он не появлялся на частых вечерних посиделках в соседнем доме. Там жили три незамужние молодые девицы: две Татьяны и Нина-Одноклассница. Последняя получила свое прозвище за частые и несколько экзальтированные воспоминания о законченной лет 10 назад школе. С одной из Татьян Сеня попробовал, было, без особого желания пофлиртовать, но получил решительный отпор, по-видимому, как раз из-за недостатка желания. Она даже закрепила их отношения ударом по скучающей Сениной физиономии сложенным в несколько раз журналом "Огонек".
Возможно, единственным человеком, с которым Сеня приятельствовал, был Григорий, молодой специалист, приехавший из Ленинграда по распределению. Он работал почти постоянно на отдаленном участке, а когда появлялся в Уксе, жил в общежитии вместе с Сеней. Ему-то Сеня и рассказывал о своем незавидном положении и мечтах о красивой московской жизни. Григорий Сене от всей души сочувствовал, хотя и не очень понимал, о чем так уж сильно волноваться: ведь Сене осталось отработать по распределению всего-то немного больше двух лет... Да, разумеется, публика в поселке, в основном, малоинтеллигентная; конечно, поговорить нормально почти не с кем и работа на шахте, уж точно, не сахар.... Да и вода в колодце, а не из крана и удобства во дворе очень впечатляли, особенно зимой. Но затевать из-за этого процедуру открепления – то есть писать в Министерство геологии, собирать справки о невозможности продолжать работу по распределению и проделать массу других скучных дел казалось Григорию занятием малопродуктивным: меньше 2 лет на это вряд ли уйдет, а через это время и так можно будет спокойно уволиться. Однако, Сеня на такие доводы, обычно, говорил:
– Ты меня не понимаешь. Ты геолог и к такой или, примерно, такой жизни был готов, когда ехал сюда по распределению. И твои институтские практики проходили в похожих условиях...
– Ага,– поддакивал Григорий,– там еще ни света, ни телевизора не было, а тут: город в десятке километров, кинотеатр, ресторан, баня – просто рай какой-то.
–Какой там рай? Жуткая дыра, да еще и с шахтой впридачу. Да еще и начальник – людоед. Нет, не хочу я здесь оставаться.
И Сеня времени даром не терял. Почти сразу после начала работы он начал собирать нужные справки и направил письмо в Министерство с просьбой о досрочном прекращении работы по распределению. Письмо в положенном неспешном порядке рассмотрели и решили, что правильнее всего будет оставить окончательное решение этого вопроса на усмотрение Управления. Там вопрос передали в Карельскую экспедицию, а те, разумеется, переложили ответственность на руководство Уксинской ГРП. Так Сенино ходатайство попало к Миронюку.
И вот однажды, когда вахтовая машина привезла в поселок очередную смену, к Сене подошел Николай – тот самый, что поил чаем в первое утро в Уксе – и сказал, что того ждет Миронюк:
– Соберись, Семен, Иликак в гневе. Сегодня так орал, что Зоя из бухгалтерии начала рожать раньше времени – в Питкяранту увезли.
– Соберись.... Легко тебе говорить, это ты перед увольнением такой смелый. А, что случилось? На шахте, как будто, все нормально.... Ну, то есть, не нормально, конечно – бардак, но обычный, не хуже, чем всегда.
Николай, который действительно увольнялся и должен был через пару недель навсегда покинуть благословенную Уксу, мог позволить себе некоторые вольности в отношениях с начальством. Нет, разумеется, ни о каком организованном сопротивлении не могло быть и речи, но желудочные спазмы от голоса начальника как-то само собой прекратились.
– Да ладно, я его никогда особенно и не боялся, – ответил Николай. – Но дело-то, похоже, не в шахте, там что-то другое..., какое-то он письмо получил – вроде бы о тебе. Может такое быть?
Сеня допускал, что его просьба о досрочном увольнении с места распределения может, сделав круг, вернуться из Москвы в Уксу. Теперь он понял, что его опасения, по-видимому, оправдались. Уже много дней он мысленно готовился к неизбежному в этом случае разговору с Миронюком. Но разве к этому можно подготовиться? Ноги опять, как перед каждым свиданием с ним, стали мягкими, а безнадежное желание превратиться в никому невидимую амебу нестерпимым.
– Да, может быть ..., наверное.... Не знаю..., – тихо ответил Сеня. Помолчал и добавил:
–Ладно...,пойду.
– Давай, Семен, не дрейфь. Ты не одинок, – весело хлопнул его по плечу Николай и убежал.
Примерно через полчаса Сеня вышел от Миронюка, обычной в таких случаях походкой лунатика, но впервые с относительно ясным сознанием. Трудно сказать, что стало причиной такой перемены. Возможно, сыграла роль закалка, приобретенная в длительном ежедневном общении с шахтерами, которые, в общем-то, вовсе не были в большинстве своем мягче в общении, чем начальник ГРП – скорее наоборот – правда, не обладали таким устрашающим видом и голосом. Возможно, что и сам Иликак не использовал на этот раз все свои возможности, а больше старался по-доброму убедить Семена прекратить бесполезные попытки уволиться раньше времени:
– Что ты Семен крутишься, как червяк? От меня еще никто не уходил, и ты не уйдешь. Мне нужен человек, который за шахту отвечает, в шахтном деле разбирается, а главное, кого, случись какая авария, можно будет посадить. Не самому же сидеть.... Ха-ха-ха! Тем более вон Колька Ильин увольняется – еще и инженера по ТБ не будет. Как же работать с такими паразитами?! Так что я тебе сказал: будешь работать. Будешь! И точка! А, может, ты со мной хочешь повоевать, а? Аника-воин, хочешь повоевать? Или как?!
Воевать с Миронюком Сеня не хотел, разве что убить его, как-нибудь из засады, по-партизански.
Размышляя вечером о причинах того, почему на этот раз ему удалось не впасть в обычное состояние грогги после разговора с начальником, Сеня робко подумал, что, может быть, становится менее восприимчивым к парализующим раскатам его голоса и отупляющему хамству. Более того, к собственному удивлению, Сеня поймал себя на мысли о том, что продолжает строить планы о том, как уехать из Уксы. Причем теперь, кроме обычного побудительного мотива – желания поскорее начать строить свою жизнь в соответствие с собственными о ней представлениями, появился еще один. Сене хотелось отстоять собственное достоинство. Мотив, разумеется, не удивительный и не новый, скорее даже банальный. Однако, в данном случае – совершенно оригинальный. Никто в отношениях с Миронюком не то, что не пытался, а даже в мыслях не оказывал ему сопротивления.
Интересно, что на эти мечты о свободе каким-то причудливым образом начал оказывать влияние тот случай полуторагодичной давности, когда Сеня в ходе блужданий по Петрозаводску был атакован бродячими собаками. В Сениных размышлениях образ Миронюка каким-то непостижимым образом давно соединился с образом громадного пса – вожака бродячей собачей стаи – нагнавшей тогда на Сеню страха: черные бородатые громогласные хулиганы, которым все позволено. Сходство это в первый же день знакомства с Иликаком было Сеней замечено, но не осознано до конца. Только через несколько дней он понял, кого тот ему напоминает.
И вот сегодня, после разговора с ним, Сеня впервые подумал, что ведь по существу сумел выбраться из того столкновения с собаками победителем. Не таким уж он оказался тогда беспомощным. Так, может быть, попробовать повторить то, что однажды уже удалось. Тем более что наперегонки с Иликаком бегать, точно, не придется. Просить о чем-либо судьбу Сеня не решался с той памятной зачетной недели на третьем курсе института. У судьбы, конечно, решения найдутся, но такие, о которых потом сто раз пожалеешь. Так что решил Сеня надеяться только на себя: может быть, какие-то новые ходатайства написать, посоветоваться во время будущего отпуска с какими-нибудь знающими людьми, ну, или, в конце концов, дождаться удачного стечения обстоятельств, правильно их оценить и попробовать использовать для прорыва к свободе.
А примерно через месяц Григорию, находящемуся на участке, по рации, между прочим, сообщили, что Сеню назначили инженером по технике безопасности. О подробностях Григорий узнал в первый же свой приезд в Уксу. Сеня рассказал, как на планерке Миронюк, проклиная все на свете, рычал о том, что в партию нужен инженер по технике безопасности, а из Петрозаводска присылать его отказываются. Говорят, чтобы искали среди своих. Среди своих же никто не соглашался – работа ответственная, а заработок у всех возможных претендентов существенно снижался бы.
– И тут я понял, – рассказывал дальше Сеня,– это для меня реальный шанс!
– А в чем же тут шанс?– Удивлялся Григорий.
–Ну, как же, как же? – Туманно отвечает Сеня, – Возможности очень даже большие.
Григорий, как и большинство людей, привык должность инженера по технике безопасности воспринимать в лучшем случае, как несерьезную:
– Да, что же там за возможности? Это же просто пустое место какое-то, а не работа.
– Ну-у,– неуверенно отвечал Сеня, – это как подойти..., можно ведь попробовать организовать работу по всем правилам.
– По каким правилам?
– А вот... как раз... по "Правилам техники безопасности".
– Ну, они же и так, наверное, соблюдаются?– наивно осведомляется Григорий.
– Да ты что такое говоришь? – Хмыкнул Сеня,– они, можно сказать, вовсе не соблюдаются. Ты просто не знаешь, потому что с техникой не соприкасаешься – на шахте и буровых не бываешь. Но ведь даже и ты технику безопасности, наверное, нарушаешь.
