Текст книги "Клевер и Трубка Мира (СИ)"
Автор книги: Кушнер Гриша
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)
– Во-о-т, значит... в последний день пришел я с ночной смены, переоделся, захожу в балок отметиться вижу, сидят начальники и "мусор" при них. Говорят мне многозначительно: "Проверка личных вещей, Шубин, пошли в твой вагончик". Ну, пошли мы, а из всех балков повылазили эти фраера, ухмыляются. Пришли. Мент на улице остался, а контролер давай по сумке моей шнырять. Ну, и точно – вынимает мешочек с песком. Только он рот открыл "мусора" звать, как я его за дверь-то и выбросил, а ее на щеколды закрыл. Я к своей двери еще две щеколды приделал, кроме родной, – с самого верха, и с самого низа. Так что пока они сообразят, как дверь открыть, у меня время лишнее будет. А сам в окно. В балках на такой случай на окне решетки стоят, но я свою давно съемной сделал, тоже как раз на такой случай. Окно в моем вагончике на лес выходило. Туда я и побежал. Недалеко ушел, слышу что-то заголосили, не иначе, как в балок вошли. Припустил я быстрее, добежал до схрона, где у одного наиподлейшего фраера самое ценное хранилось. Взял его рюкзачок, карабин с патронами и ходу к заливу. А вот еду взять не успел – у меня в лесу была припрятана тушенка, сухари, курево, но туда возвращаться уже нельзя было. Три дня шел, ел ягоды и воду пил. Ослабел сильно и на какой-то коряге споткнулся и ногу вывихнул или сломал, не знаю, но идти дальше почти не мог. Палку нашел какую-то, костыль сделал, и где ползком, где пешком добрался до тропы. По ней и на ту хибару и вышел. Нашел бумагу и бутылку, решил, что записка в бутылке – мой последний шанс, хотя и почти невероятный. А вот оказалось, Бог мне помогает. Не знаю почему.
На заливе послышался стук двигателя – это шел вызванный Женькой баркас с фельдшером. Он осмотрел ногу и сказал, что нужно делать рентген, а дальше видно будет:
– Думаю перелом, но не исключен и вывих.
– А осложнений нет? Какая-то там опухоль черная...
– Да нет, – говорит фельдшер, – думаю, обойдется. Давай помоги его на баркас завести.
Женя зашел со стороны больной ноги и повел Генку по трапу на борт. На прощание обнялись:
– Давай, Генка, лечись, всего тебе хорошего.
– Жека, я твой должник по гроб жизни, там в моем рюкзаке что найдешь – все твое. Ты мужик правильный, найдешь применение, не сомневаюсь. Давай, друг, прощай, здоров будь.
В оставленном рюкзаке Женя нашел завернутый в тряпку тяжелый не по размеру предмет. Развернул и увидел поразительный по форме и размеру золотой самородок. Место ему было в лучших геологических музеях мира, а находился он на краю земли, на Богом забытом маяке, в руках мало кому известного паренька – Женьки Болванова. Самородок представлял собой словно бы специально отлитую скульптором фигуру вставшего на дыбы медведя высотой около 20 сантиметров.
Впрочем, был ли этот маяк на самом деле забыт Богом, у Женьки через несколько лет возникли сильные сомнения.
Надо сказать, что самородком этим Женька ничуть не дорожил – всем его показывал, оставлял в чемодане, который сдавал на время летних практик в камеру хранения в общежитии. И странное дело, никто за пять лет учебы на это сокровище не покусился – ни многочисленные Женькины знакомые, ни милиция, до которой, казалось бы, за это время должны были бы какие-то слухи о неучтенном золотом самородке дойти.
5.Сватовство.
В субботу, как и обещал Евгений Александрович Зазорин, к воротам воинской части подкатили две белые «Волги». В одной ехал Евгений Александрович, во второй – охрана. Утреннее построение только что закончилось, и студенты строем направлялись в столовую, сонными голосами распевая строевые песни. Руководство вооруженными силами вряд ли одобрило бы « Как родная меня мать провожала», звучавшую, как явная фронда, но майор Кудряшов, дежуривший в этот день, пребывал в благодушном настроении и особенно в слова не вслушивался. Евгений Александрович вошел в столовую, когда все уже расселись за столы. Костя Чирвин, увидев генерала, вскочил и завопил что было сил: «Батарея смирна-а-а-а-а!!!». Майор Кудряшов лениво повернулся, думая, что это очередная выходка его плохо управляемых подчиненных, и тут же подскочил, как ужаленный. Схватив фуражку, он бегом побежал к незнакомому генералу и, как водится, доложил, что происшествий на курсах нет, а контингент завтракает.
– Ладно, майор, знаю я, что происшествий у вас никогда не бывает. Кто свататься поедет от руководства?
– К кому свататься? – Обалдело спросил Кудряшов.
– Что значит к кому? К цыганам.
– К цыганам..., – глаза у майора начали смотреть в разные стороны – явный признак того, что сейчас майор чего-нибудь соврет, – подполковник Рогов поедет, товарищ генерал. Кудряшов, конечно, понимал, что только что поставил в трудное положение своего непосредственного начальника. Но сознаться в том, что дежурный офицер не знает ровным счетом ничего о деле, по которому в часть приехал генерал, было еще хуже.
– Сам поедет? Ну, так зови его майор, времени нет, мне еще в Питер на совещание надо успеть.
– Курсант Баранов, знаешь, где подполковник живет? – спрашивает Кудряшов.
– Знаю, товарищ майор.
– Ну, так пулей за ним, бегом марш!
– Куда бегом, – не спеша произнес Евгений Александрович, – этак мы за день не управимся. Машину мою возьми, курсант.
И уже обращаясь к стоявшему рядом охраннику в майорской форме:
– Коля съезди с ним.
Выборг городок небольшой, до квартиры, которую снимал подполковник Рогов, доехали минут за 10. За рулем сидел майор, которого генерал назвал Колей, а Леня Баранов сидел сзади, как в отдельном кабинете, потому что передние кресла были отделены от задних, пассажирских, стеклянной перегородкой.
Подполковника Леня застал за бритьем, одна щека была еще в мыле:
– Тебе чего, Баранов?
– Товарищ подполковник, в часть генерал приехал, меня майор Кудряшов за вами послал.
– Послал..., – растерялся Бес, – а что же не позвонил?
– Так он с генералом.
– Эх, как же это..., – разволновался подполковник, – ладно, сейчас машину вызову.
– Не надо машину, генерал свою дал.
– Свою дал, ой-ё, что же там такое...??
Рогов быстро оделся, схватил какую-то папку ("для доклада" – насмешливо-уважительно подумал Леня) и забрался рядом с курсантом на заднее сидение.
Едва сев в машину, Бес начал разговор, которого Леня ожидал и к которому пытался подготовиться с того момента, как получил приказание Рогова ехать за подполковником:
– Баранов, что там случилось, знаешь?
– Более-менее, товарищ подполковник...
–Ну? Зачем генерал приехал?
– Сватать.
–Сватать? – Подполковник впал в ступор и молчал некоторое время. – Кого сватать?
– Невесту для Цыбина.
– Невесту для Цыбина..., невесту для Цыбина..., невесту для Цыбина – пока Бес на все лады примерялся к этой информации, Леня подумал, что тот рехнулся: " Не мудрено, я бы тоже с ума сошел".
– Какую невесту, почему сватать, причем тут генерал?
– Ну, товарищ подполковник, так быстро не расскажешь, но генерал для этого приехал.
Бес понял, что ехать к генералу, не разобравшись что к чему, никак нельзя, постучал по стеклу, отделяющему их с Леней от водителя:
– Друг, останови на пару минут, мне тут с бойцом потолковать надо.
Майор тоже соображал быстро и армейские порядки понимал хорошо:
– Только недолго, товарищ подполковник, генерал торопится.
"Знаю я, знаю, генералы всегда торопятся, даже если никуда не спешат", – справедливо подумал Бес и начал допрос курсанта Баранова.
В течение 15 минут Леня рассказывал Рогову о Дне военно-морского флота, цыганском бароне, его сестре, Вовке Цыбине, его любви с больщой буквы, генерале и назначенном на сегодня сватовстве.
Когда машина вновь тронулась, мысли Беса, закрутились быстрее, чем колеса автомобиля: "Так, – думал подполковник,– генерал, конечно, ко мне прямого отношения по службе не имеет, но, все же, это генерал! И, если ему что-нибудь не понравится, я с этой теплой должности начальника военной кафедры в Ленинградском ВУЗе запросто могу загреметь в какой-нибудь Прибайкальский военный округ в строевую часть – у генерала и знакомства генеральские – какому-нибудь приятелю в министерстве шепнет словечко, и – здравствуй, священный Байкал. Не-е-е-т уж, надо ехать сватать этого проклятого Цыбина. А с ним самим я после разберусь".
Приехали в часть. Евгений Александрович по-прежнему находился в столовой – сидел за столом и премило разговаривал со студентами. Напротив него сидел смущенный Вовка Цыбин, который тоже не верил, хотя и надеялся, что сватать ему невесту приедет настоящий генерал. Евгений Александрович, уже успевший оценить Вовкино обаяние теперь нисколько не сомневался в правильности своего решения приехать в Выборг.
Бес строевым шагом пересек столовую и, как обычно, отрапортовал генералу о том, что происшествий в части нет, а курсанты отдыхают.
– Вольно, подполковник, – разрешил Евгений Александрович – какие могут быть происшествия с такими орлами?
"Ага, – подумал Бес, – конечно, никаких происшествий быть не может..., правда эти орлы неделю назад на учебных стрельбах чуть самолет не сбили, а в остальном полный порядок".
– У тебя такое событие в части, а ты, подполковник, опаздываешь, давай собирайся, времени мало.
– Виноват, товарищ генерал, мы вас немного позже ждали, вот и задержался.
Студенты переглянулись, а Костя Чирвин вполголоса спросил у Лени:
– Ты ему, что ли рассказал?
– А что было делать, он машину остановил и давай меня пытать...
– Да, нет нормально все, видишь, как заливается. Теперь все будет хорошо.
А Бес уже вовсю отдавал распоряжения, как будто затея со сватовством была делом его жизни.
– Старшина, все, кто входит в делегацию, готовы?
– Так точно. – Рапортует Костя.
– Через пять минут построение на плацу, в парадной форме. Все лично проверю.
– Есть, товарищ подполковник. Делегация к Барону – бегом в казарму переодеваться, через пять минут построение на плацу. Разрешите, товарищ подполковник, и мне переодеться, я тоже еду.
– Бегом, старшина.
В делегацию входили Костя Чирвин, как старшина, человек бывалый, член партии, да еще и самый высокий студент, Дима Куклин – уважаемый человек и знаток обычаев сватовства в Казахстане, Женька Болванов – владелец Медведя, Валера Соловьев – лучший друг Вовы Цыбина. Хотели взять и самого Вовку, но Дима, подумав, сказал, что это не положено. Так что Вовка остался переживать в казарме.
Минут через 10 на плацу, где проводились утренние и вечерние построения, образовались две, стоящие лицом одна к другой шеренги: маленькая – сваты; и большая провожающие. Между шеренгами прогуливались Евгений Александрович и Бес.
Рогов сказал короткую прочувствованную речь о том, что женитьба дело ответственное и что задача, стоящая перед делегацией весьма важна с точки зрения укрепления чувства взаимовыручки боевого подразделения. Начал было по привычке переходить к решениям очередного съезда КПСС, но Зазорин легонько тронул его за рукав и что-то прошептал на ухо.
– Так точно, товарищ генерал-майор, – ответил Бес и скомандовал посадку на машины.
Ехали на двух зазоринских "Волгах". Дом Барона был на окраине Выборга среди поселка, застроенного небольшими щитовыми и брусчатыми домиками. Он выделялся среди них, как бык среди стада овец – двухэтажный, сложенный из белого силикатного кирпича, обнесенный таким же кирпичным двухметровым забором.
Костя по приказу Рогова подошел к воротам и нажал на кнопку звонка. Был ли звонок, слышно не было, но в зеленых воротах открылась калитка, из нее вышел хмурый молодой человек в черной шляпе и вопросительно посмотрел на Костю.
– К Барону генерал приехал, надо поговорить.
– Какой еще... – начал было недовольно человек в шляпе, но увидев вышедшего из автомобиля Евгения Александровича, оторопело замолчал, а потом скрылся за воротами.
Дима Куклин потом рассказывал, что сомневался в том, что к ним вообще кто-нибудь выйдет. Но нет – ворота открылись, человек в шляпе махнул, приглашающе, рукой, и обе "Волги" заехали на большую асфальтированную площадку перед домом. Вышли, осмотрелись: вдоль всей кирпичной ограды был высажен ровно постриженный газон, на нем через равные промежутки стояли деревья с круглыми кронами. Недалеко от ворот был припаркован красный москвич.
Дверь дома открылась, и на крыльцо вышел невысокий несколько располневший мужчина лет сорока в темном костюме и белой рубашке без галстука. Он был непропорционально широк в плечах, нетороплив в движениях, за которыми угадывалась большая физическая сила. На круглом лоснящемся лице сверкали хитрые маленькие черные глаза. Глаза эти, несмотря на растянутые в улыбке губы оставались колючими и настороженными.
– Заходите, гости дорогие, заходите..., – пригласил хозяин, широко распахивая дверь. Потоптались в прихожей, раздумывая нужно ли разуваться, потом решив, что в форме и без обуви будет, как-то не солидно, пошли, не разуваясь. В большой гостиной, стоял обеденный стол со стульями вокруг, диван, два кресла и телевизор. Хотя на дощатом полу лежали какие-то домотканые пестрые дорожки, а на окне висели тяжелые красные портьеры ,комната казалась нежилой. Хозяин что-то крикнул по-цыгански и две черноволосые женщины в длинных юбках быстро, не произнося ни слова, накрыли стол к чаю, потом принесли бутылку коньяка, рюмки и нарезанный лимон. Откупорив бутылку, женщины ушли.
Хозяин разлил по рюмкам коньяк и произнес:
– Давайте, гости дорогие, познакомимся, а то вы меня знаете, а я вас нет.
– Да ведь и мы вас не знаем,– весело произнес Евгений Александрович,– так что обязательно надо знакомиться.
– Меня зовут Михаил.
Все представились по именам, только Бес представился, как подполковник Рогов.
– Давайте, друзья, выпьем за знакомство, – сказал Михаил. Выпили, закусили лимоном, потом молчаливая цыганка разлила по чашкам чай, выпили чаю, заели печеньем. Разговор крутился вокруг армейской службы, потом Зазорин рассказал несколько историй о космонавтах, с которыми он, казалось, водит близкое знакомство. Так оно и было: в доме Евгения Александровича была масса свидетельств этому – совместные фотографии с автографами, макеты космических кораблей и последних моделей боевых самолетов.
Ну, разговоры разговорами, но и о деле поговорить надо.
– Мы ведь, что пришли, Михаил...,– начал Зазорин.
– Да-да, рассказывайте, чем могу, помогу, – отвечает хозяин.
– Мы ведь, Михаил, свататься пришли...
Михаил сидит, молча, глаза опустил, рюмку наклонил и по столу катает.
– У тебя есть сестра Маша, – продолжает Евгений Александрович, а у нас студент Цыбин Владимир Сергеевич. Он очень любит твою сестру и предлагает ей руку и сердце. В общем, хочет жениться. Без твоего разрешения Маша выходить замуж не может и не хочет. Вот мы и пришли к тебе спросить, что ты по этому поводу думаешь?
Михаил посидел еще несколько минут молча, потом сказал:
– Вову я знаю, человек он хороший. Да и сестра моя плохого не полюбит – у нее от бабки нашей дар: она человека видит.... Любит она его – я знаю. И замуж просится – тоже знаю.... Но, – Михаил помолчал со значением, – трудно мне свою сестру за неизвестного человека отдать, да еще не за цыгана. Не поймут меня люди.
– Правильно ли я понимаю, Михаил,– отвечает Евгений Александрович,– что ты в принципе не против жениха, как человека, но мешает, что он не цыган?
– Не совсем, генерал..., как тебе объяснить..., это же сестра моя. И жених ее должен быть не простой человек, чем-то он должен от других отличаться...
– Ну, так он и отличается – твоя сестра его полюбила – значит не такой, как другие.
– Ну-у, как тебе сказать, генерал..., это он для нее от других отличается, а для меня он, такой же, как все.
– Так что же ему делать? – спросил Евгений Александрович и посмотрел на Диму Куклина, который сидел и с неодобрительным пониманием слегка кивал головой.
– Ну что делать, что делать? Мне понравиться! – Михаил хитро и с видом превосходства обвел взглядом всю делегацию.
– Ну, мы это понимаем, – спокойно отвечает Зазорин, – привезли тебе подарок, надеюсь, лишним он в нашем деле не будет. Женя, покажи, что у нас есть для Михаила.
Женька раскрыл спортивную сумку и вытащил небольшую тяжелую коробку. За ней ему вчера пришлось ехать в Ленинград, в камеру хранения общежития на Малом проспекте, 40 – легендарной общаги Горного института.
Женька не спеша развязал бечевку, вынул из нее сверток и начал снимать бумагу слой за слоем. Михаил смотрел с любопытством и нетерпением. Когда же на мгновение желтым тусклым отблеском сверкнул самородок, Михаил вытянулся, как гончая в стойке, не отрывая глаз от свертка. Женька наконец развернул Медведя и передал его Евгению Александровичу. Тот с усилием приподнял, осмотрел фигурку и передал ее Михаилу.
Какой же цыган золото не любит? Но Михаил, должно быть, пылал к нему особенной страстью. Он взял Медведя дрожащими руками, взвесил в ладонях, поставил на стол, опять поднял, опять поставил. Потом, встал на колени, чтобы Медведь оказался на уровне его глаз. Встал, опять взял в руки, прижал зачем-то к лицу и, спросил, наконец, хриплым голосом:
–Золото?!
– Золото, конечно!
– Где взяли?
– Жень, расскажешь? – Зазорин посмотрел на Женю.
– Да подарили его мне на Чукотке. Он прямо с прииска – нигде не числится и никто его искать не будет.
Михаил, подумав, сказал:
– Надо же какое совпадение – меня ведь свои цыгане Рычей называют, а это по-цыгански и есть медведь. Ну, что сказать..., если мне такой подарок делаете, нет никаких вопросов. Я согласен на свадьбу. Только мне его, – Михаил кивнул на Медведя, – проверить надо.
– Проверяй, конечно, – отвечает Зазорин.
После этого еще посидели, еще выпили, Женька без излишних подробностей рассказал историю самородка. На прощанье Михаил сказал, что через три дня, если все будет нормально, сам приедет в часть и с женихом обговорит все, что касается свадьбы.
В машине Евгений Александрович повернулся к Бесу:
– Ты, подполковник, возьми это дело на контроль – у тебя и власти и возможностей побольше – не очень-то я этому... Рыче верю.
– Так точно, товарищ генерал.
Евгений Александрович улыбнулся: "И на свадьбу позвать не забудьте".
6. Тревога.
Прошло 4 дня. От Михаила не было никаких известий. Маша не появлялась. Вова Цыбин несколько раз ходил к дому Барона, но, сколько ни звонил, ни стучал, никто ему не открыл. Мишка Афонькин попробовал было найти своего «агента», но и этого не получилось, – казалось, дом необитаем. Тогда на пятый день после сватовства Миша пришел ранним утром, еще затемно, к дому Барона, взяв с собой в бутылку портвейна воду и немного еды. В кустах напротив ворот он устроил наблюдательный пункт и приготовился сидеть в нем столько времени, сколько понадобиться, чтобы понять, что происходит в доме. И это ему удалось. Около одиннадцати часов из дома вышел тот самый цыган, с которым Мише несколько недель назад удалось завести знакомство. Дождавшись, пока тот завернул за угол, Миша его догнал и пошел рядом. Тот вначале не хотел ничего говорить, но против портвейна устоять не смог.
– Не хочет Барон свадьбу делать, Машу собирается к родственникам под Ленинград отправить, и сам уедет, пока у вас сборы не закончатся.
– Вот же гад, – говорит Миша.
– Почему гад, – уважительно отвечал цыган, – он Барон, он хитрый.
В тот же день подполковник Рогов на вечернем построении спросил Вовку Цыбина, когда будет свадьба? Тот грустно ответил, что не знает.
– Как не знаешь? Барон приезжал?
– Не приезжал, товарищ подполковник....
– Не приезжал?! Та-а-ак, а сколько дней прошло?
– Пять.
– Ясно. Старшина, после построения – ко мне в кабинет с Цыбиным, Болвановым, Куклиным.
– Так точно, товарищ подполковник.
В половине девятого собрались в кабинете Беса. Подполковник напряженно сидел за столом.
– Так что же цыган нас обманул?
Костя Чирвин рассказал о том, что выяснил утром Миша Афонькин.
– Та-ак, генерал-майор прав был – как в воду глядел, – задумчиво сказал Рогов. Потом взглянул на Женьку:
– А точно статуэтка золотая была?
– Это не статуэтка, товарищ подполковник, это самородок. Я сам анализы делал на кафедре минералогии – точно золото.
– Цыбин, невеста не приходила, записок не передавала, какие-нибудь вообще известия от нее есть?
– Нет, товарищ подполковник, никаких известий.
– Куклин, ты тут самый знающий по сватовским обычаям. Что в таких случаях делают?
– Да, какой я специалист..., в таком случае, в Казахстане, калым, насколько я знаю, возвращают.
– В Казахстане..., тут не Казахстан. Ладно. Все, кроме старшины, свободны.
Бес был, с одной стороны, обеспокоен тем, что поручение генерала может быть не выполнено, но, главным было другое чувство – полковник был в тихом бешенстве, что какой-то там Барон обвел вокруг пальца и генерала, и его, и простодушного Женьку и вообще Армию – ведь ни одного гражданского в составе делегации сватов не было. Это было оскорбление. И оставить его без последствий подполковник Рогов не мог.
Костя Чирвин вышел из кабинета Беса минут через пять в несколько растерянном и в то же время возбужденном состоянии.
Он вошел в казарму и громко крикнул: "Командиры взводов ко мне!"
Взводов всего было три – три студента подошли к Косте и о чем-то недолго поговорили. Минут через сорок казарма улеглась в койки, свет погасили, все было, как всегда, только табуретки, на которых обычно должна была лежать форма, на этот раз были пусты.
Ровно в полночь дневальный включил в казарме сирену, зажег весь свет и начал громко кричать: " Учебная тревога, подъем! Построение!" Звук сирены, яркий свет, начавшийся гомон могли бы разбудить и покойника, поэтому даже самые сонливые студенты через пять минут стояли перед казармой на общем построении.
Рогов выслушал рапорты командиров взводов. И объявил проведение учебной тревоги. Весь состав курсов должен отправляться к местам расположения боевой техники, привести ее в походное положение разместиться по штатным местам и ждать дальнейших распоряжений.
–Бегом марш!
Послышались команды: "Первый взвод напра-во, бегом марш! Второй взвод напра-во..., третий взвод...!!!"
Вначале бежали вразнобой, но постепенно скорость выровнялась, побежали в ногу. Этот ночной забег от казармы до гаражей с техникой многим запомнился на всю жизнь: сосредоточенный одновременный шаг сотни людей создавал у участников ощущение причастности к опасной силе, на пути которой лучше не вставать.
Перед воротами боксов с техникой построились снова. Бес объявил о выезде на учебные стрельбы. Приказал командирам расчетов получить на складе по 4 холостых снаряда – по военному – выстрела, после чего занять места согласно штатному порядку. Снаряды были получены, защитная смазка удалена заряжающими расчетов, и пушки – 76мм зенитные орудия – прицеплены к тягачам-"Уралам", в кузове которых расселись студенческие расчеты. Четыре сцепки выстроились в колонну, впереди которой ехал "Газик" подполковника. Ехали не торопясь, создавая в спящем городе немалый шум. Приехали к дому Барона.
Две пушки развернули на мощеной дороге прямо перед воротами, две другие, сломав несколько кустов, с трудом расставили по углам кирпичной ограды. Последовал приказ привести орудия в положение для стрельбы. Через пять минут опоры каждого орудия уперлись в землю, стволы были расчехлены, вращающиеся платформы сняты с запоров, расчеты заняли штатные места. Подполковник взял мегафон:
– Рыча, – загремел его голос в ночной темноте, – ты хотел Советскую Армию обмануть! Так вот Армия пришла к тебе. Сейчас разнесем твое гнездо к чертовой матери! Можешь выбирать – Машу отдать или Медведя.
Подполковник помолчал немного и снова сказал в мегафон:
– Заряжай бронебойными!
Заряжающие установили снаряды – холостые, за неимением бронебойных – закрыли казенную часть, доложили о готовности к стрельбе.
– Прямой наводкой, одиночными.... Огонь!
– Огонь! Прокричали командиры расчетов.
Наводчик нажал на педаль..., раздался ужасающий грохот почти одновременно выстреливших четырех орудий. Потянуло пороховым дымом, с грохотом выпали четыре гильзы.
– Заряжай, – рявкнул в мегафон Бес.
В доме уже давно всюду горел свет, открывались и задергивались портьеры, метались какие-то тени. Картина, открывающаяся из окон, была, должно быть, волнующая. Освещенные фарами "Уралов" четыре пушки с четырехметровыми стволами и грохот выстрелов навевали ностальгические воспоминания о войне с белофиннами.
– Прямой наводкой, одиночными.... Огонь!
Опять потянуло дымком, выпали гильзы.
Больше стрелять не пришлось. Открылись ворота, выбежал Миша, крича что-то и размахивая руками. Подполковник развернулся к нему, не сделав навстречу ни малейшего движения. Миша подбежал, задыхаясь и волнуясь так, что невозможно было разобрать ни слова, хотя он честно пытался что-то рассказать Бесу. Тот посмотрел на него и повернувшись к ближайшему орудию, поднес к губам мегафон:
– Заряжай!
– Все, все..., не надо, подполковник, все, не надо не стреляй больше, не надо..., – наконец, сумел выдохнуть Барон
– Где Маша? Ты же согласился...!
– Все, подполковник, будет свадьба, будет. Обещаю!
– Ты и тогда обещал. Веди сюда Машу.
Но вести Машу уже не было необходимости. Она забралась на лафет и стояла рядом с Вовкой Цыбиным, держа его за руку. Глаза у нее сверкали. Казалось, скажет сейчас Бес "огонь", и она сама нажмет на педаль.
Подполковник подошел к ней и, глядя снизу вверх, спросил:
– Не передумала?
Маша покачала головой.
– Тогда с нами поедешь, не верю я братцу твоему. Поедешь?
– Поеду,– отвечает Маша.
– Подполковник, – говорит Барон, – не сомневайся, свадьба будет – сам все организую, мужа Машкиного со всей душой приму. Правду говорю.
– Вот завтра приезжай, поговорим. А Машу сейчас увезу.
– Как увезешь? Чтобы она в казарме жила? Опозорить меня хочешь?
– В какой казарме, сдурел ты что ли? У меня будет жить – с женой моей. Она за ней присмотрит.
Миша стоял совершенно обалдевший. Неизменная цыганская шляпа сдвинулась на затылок, он беспрерывно вытирал лицо большим красным платком.
– Батарея, – закричал Рогов в мегафон, – привести орудия в походное положение, построиться в колонну! Гильзы от выстрелов взять с собой.
Подошел к орудию, на котором стояла Маша:
– Иди в мою машину, не мешайся здесь.
Сборы уже почти закончились, когда приехала милиция. Милиционеры растерянно осмотрели поле боя, подошли к Бесу.
– Что за шум здесь был? Стреляли что ли?
– Стреляли, лейтенант – подполковник огляделся – нет ли поблизости Барона, – холостыми, конечно. Учебная тревога: отрабатывали прикрытие зенитным огнем жилых районов в условиях ночного боя.
Милиционеры переглянулись – прав задерживать военных, у милиции не было – сели в машину и уехали.
Свадьба Вовки Цыбина состоялась через месяц, в Ленинграде. Все, действительно, организовал и оплатил Миша. Было весело, как всегда бывает на свадьбах. Евгений Александрович Зазорин блистал красноречием, Рогов – начищенными сапогами, Вовка Цыбин – радостной улыбкой, а Маша всем видом обещала Вовке вечное счастье.
А еще через месяц были защищены дипломы, и все участники этой истории разъехались в разные концы огромной страны, чтобы начать трудовую жизнь. Сорок лет никто не знал, что стало с Вовкой Цыбиным, и так бы и не узнал, если бы не Интернет. На встрече выпускников, посвященной 40-летию окончания Горного института, приехал с Сахалина Вовка Цыбин. Потрепанные жизнью мальчики и девочки жались к нему, как к спустившемуся с неба архангелу – ведь он остался точно таким же, как раньше, общим добрым папой, и для всех находилось место в его большом сердце. Всех интересовало, как сложилась его семейная жизнь – было бы обидно, если, несмотря на все усилия сорокалетней давности, она сложилась бы неудачно. На такие вопросы он ответил просто и коротко: "Ни одной минуты, ни одной секунды я не пожалел о том, что женился на Маше". На что подвыпивший Женька Болванов сказал глубокомысленно: "Бог – он знает, что делает..."
Увольнение.
Сеня окончил Свердловский горный институт и уехал работать по распределению в Северо-Западное геологическое Управление. Оно находилось в Ленинграде, и по простоте душевной Сеня рассчитывал стать в скором времени ленинградцем. Однако в отделе кадров Управления на его предписании написали, что он поступает в распоряжение Карельской комплексной геологоразведочной экспедиции, находящейся в Петрозаводске. Конечно, Сеня был очень расстроен: ехать в какой-то там Петрозаводск, в какую-то непонятную Карелию... да ведь это настоящая глухомань. Наверное, ни одного порядочного человека не найдешь – все пьют водку и вместо преферанса играют в буру. Даже слово Петрозаводск звучало как-то неприятно и отдавало дымом из труб за высокими кирпичными заборами. Из-за всех этих мыслей в поезд Сеня сел грустным. Хорошо, что попутчики попались разговорчивые и объяснили, что Петрозаводск, разумеется, не Ленинград, но городок очень даже неплохой и три года, обязательные для работы по месту распределения, пролетят незаметно. Так что скоро Сеня повеселел и даже печальные названия станций: Лужа, Сясьстрой, Олонец – огорчали его уже не так сильно.
Петрозаводск порадовал Сеню красивым большим вокзалом со шпилем, крепкими сталинскими домами с лепниной на фасадах, и троллейбусами. Было раннее утро, светило скромное осеннее солнце, и Сеня радовался жизни, шагая с нетяжелым чемоданом по улице Ленина. Вот и здание Карельской экспедиции. Самый центр города, солидный четырехэтажный дом, высокое крыльцо и массивная застекленная дверь с медной ручкой. Сеня ждал начала рабочего дня, сидя на лавочке в расположенном напротив здания экспедиции небольшом сквере. Все было, как будто бы, не так уж плохо.... Вот только эта медная ручка вновь навеяла грустные мысли. Случилось это, наверное, оттого, что она напоминала своим важным видом какое-то серьезное столичное учреждение. А у Сени была мечта.... Хотелось ему жить в Москве. Ходить каждый день по московским улицам, ездить в метро и свысока поглядывать на приезжих. Работал бы он в каком-нибудь проектном институте – что-то там проектировал бы, носил по коридорам чертежи, а с работы уходил в чистой одежде и с красивым портфелем. По специальности Сеня был горным инженером – шахтостроителем. Во время производственных практик он поработал на нескольких шахтах в разных концах Советского Союза и как-то сразу понял, что работа под землей ему совершенно не нравится. Не нравится месить грязь резиновыми сапогами в тускло освещенных проходах, не нравится постоянная сырость и капающая за воротник вода, оглушительные взрывы, неизбежные при прохождении горных выработок. Не говоря уже о многочисленных опасностях, скрывающихся почти за каждым углом – обрушение кровли, обрыв клети, взрыв газа, нештатное срабатывание зарядов и еще десятки, если не сотни неприятных неожиданностей.
