Текст книги "Клевер и Трубка Мира (СИ)"
Автор книги: Кушнер Гриша
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)
– Мы там вчера долго все осматривали. Там кругом осыпи. Размеры обломков от щебня до глыб. Пещеры мы не нашли.
Игорь Абрамович обратился к Шалимову:
– Что Вы скажете, Александр Иванович?
Тот отвечает, не спеша, как на лекции, спокойным и хорошо поставленным голосом:
– Известно, что вдоль пологого склона "Утюга" проходит долгоживущее тектоническое нарушение. По нему постоянно происходят мелкие подвижки, из-за этого по склону и сыпятся обломки. Мы можем долго искать входы в эти пещеры и ничего не найти, разве что случайно, но лезть туда, думаю, все равно крайне опасно.... Но, у меня появилась одна мысль...
– Какая именно? Ну, не томите Вы, Александр Иванович!
– Возможно, имеет смысл подойти к делу в полном смысле слова с другой стороны.
– Это, как же?
– Тот слой известняков, о котором мы говорим, слабо наклонен от входов в пещеры в противоположном направлении, то есть к обрыву. Он, кстати, даже вот в это наше окно прекрасно виден.
– Так-так, и что дальше?
–Я думаю, что потоки воды, промывшие пещеры, должны стекать в направлении наклона слоев, и, следовательно, вытекать прямо в обрыв. А это означает, что со стороны обрыва пещеры могут иметь другие входы.
Одесский помолчал и задумчиво произнес:
– А ведь это мысль! Конечно, такое вполне может быть. Есть у кого-нибудь бинокль?
– Биноклей нет, Игорь Абрамович, но есть теодолиты на складе.
Через репродуктор Одесский попросил принести в преподавательскую теодолит. А, спустя еще несколько минут, тренога с закрепленным прибором стояла перед с распахнутым окном. Через 30-кратную оптику вертикальный обрыв "Утюга" был виден, как на ладони. Вращая регулировочные винты, Игорь Абрамович отыскал белый слой известняка, поводил в разные стороны трубой теодолита и произнес:
– Карстовые отверстия вижу! Да их тут много, не меньше 15. Стоп, стоп!! А это, что такое!? Вы только посмотрите, Александр Иванович ...
Тот посмотрел в окуляр. Изображение было перевернутым, поэтому Шалимов по-птичьи наклонял голову набок:
– Насколько я могу судить, это студент специальности "Техника разведки месторождений полезных ископаемых" Андрей Александрович Чупруненко. Не из-за него ли эта милая барышня Апельсина столько слез пролила?
В одном из округлых пещерных выходов была отчетливо видна физиономия Танечкиного воздыхателя, рассматривавшего окружающие красоты с высоты птичьего полета.
Все заговорили одновременно. Пока остальные по очереди смотрели в теодолит, Одесский ходил вокруг стола и переговаривался с другими преподавателями. Наконец, когда стало тихо, он произнес:
– Так, товарищи, пока эти ... умники... не полезли вниз, а они нам это вполне могут устроить – и будет у нас тогда точно пять трупов – нам нужно решить, как их оттуда вытаскивать. Обращаться за помощью к кому бы то ни было, мне бы не хотелось. Мы сейчас и так держимся на честном слове. При таком ЧП, практику немедленно закроют.
Дело в том, что летом 1970 года, когда происходили все эти события, весь юг Советского Союза был зоной карантина из-за эпидемии холеры. Поезда в южном направлении перевозили только воздух и проводников, и, что интересно, строго по расписанию. Все детские учреждения эвакуировались. Даже из санаториев и домов отдыха людей выселяли. Лагерь ЛГИ отстоять удалось. Но если теперь создать властям хлопоты в связи с пропавшими студентами, его, конечно, ликвидировали бы без всяких разговоров.
– Так какие будут предложения? – повторил Одесский.
– Ну, а что тут думать, – произнес Захаров, – если за помощью обращаться нельзя, нужно организовать спасательные работы своими силами. Среди студентов есть и альпинисты, и спелеологи, пусть и не очень опытные. Оказывается, есть и специальное снаряжение. Соберем всех, поставим задачу и за дело.
После короткого обсуждения это предложение было принято.
Через репродуктор Одесский вызвал в преподавательскую всех имеющихся в лагере спелеологов и альпинистов. Таковых набралась 10 человек. Руководить работами Одесский назначил Диму. Через полчаса практически все студенты и преподаватели двинулись на вершину «Утюга». В лагере Дима оставил нескольких человек, необходимых для экстренного вызова настоящих спасателей, если на «Утюге» сложится чрезвычайная ситуация. Один из оставшихся должен был непрерывно наблюдать за работами на горе через теодолит, поставленный на открытой поляне. Рядом находился сигнальщик, в руках у которого были какие-то предметы красного цвета из гардероба девочек. Предметы эти должны были служить импровизированными флажками для обмена сигналами с «Утюгом». Для наблюдения за этими сигналами, в гору несли второй теодолит.
Место навески снаряжения выбирали, ориентируясь по указаниям снизу, которые можно было рассмотреть благодаря установленному на горе теодолиту. Деревьев на вершине не было. Пришлось для закрепления веревок и лестниц заколачивать в трещины систему крючьев. На страховку посадили самых крепких ребят. Каждый из них сам был пристегнут к отдельным крючьям. К тому же рядом находились по несколько человек, готовых помочь в случае рывка страховочной веревки. Спускаться должны были вначале Дима и Леня. При необходимости к ним должны были присоединиться Григорий и Леша, имевший альпинистский опыт.
Итак, проволочная лестница сброшена вниз. Она состоит из трех скрепленных карабинами стандартных 20-метровых отрезков. Сложность была в том, что склон горы в том месте, где находилась нужная пещера, имел обратный уклон. Свободно висящая лестница на уровне пещер находилась метрах в двух от стены. Надежда была на то, что буровики находятся поблизости, поймают специально захваченный конец веревки и смогут притянуть лестницу к себе. Первым начал спускаться Дима. Через несколько минут он оказался перед круглым, диаметром около двух метров входом в пещеру. Ни одного человека, вблизи него видно не было. Дима попробовал было кричать, но быстро понял, что занятие это совершенно бесполезное, потому что из темноты усиленное гулким эхом слышалось фальшивое и дружное пение.
Солнце закатилось спать за облака,
Тянется ночная смена,
Я держусь за шпиндель, грязного станка,
Хочется уснуть мгновенно.
Станок гудит, ревет со страшной силой,
И, нарушая повсюду тишину,
По сантиметрику, по сантиметру,
Коронка лезет, лезет в глубину.
Выбрали не зря мы Горный институт,
Славную судьбу бродяги.
Лучше с рюкзаками прокладывать маршрут,
Чем всю жизнь марать бумаги.
Мы будем петь и пить со страшной силой,
И нарушать повсюду тишину.
По сантиметрику, по сантиметру,
Коронка лезет, лезет в глубину.
Смерть придет, как призрак, грязный и босой,
Где-нибудь в горах Бырранга.
Стукнет из каприза даже не косой,
А шестиметровой штангой.
И заревет станок со страшной силой,
Когда под гробовую тишину,
По сантиметрику, по сантиметру,
Нас на веревках спустят в глубину". (Автор Юрий Траубе).
Дима висит на лестнице в двух метрах перед входом в пещеру, ниже – около 200 метров пустоты, выше – 40 метров трудного подъема... и слушает «Гимн РТ». Руки у него начинают затекать, и слова он произносит такие, что и боцман с пиратского брига покраснел бы, как девушка. Дождавшись окончания песни, Дима все же докричался до певцов, бросил им привязанную к лестнице веревку и был, наконец, втянут в отверстие пещеры.
– Все живы-здоровы?
– А то?– отвечают хористы.
Дима показывает большой палец наблюдателю у нижнего теодолита, тот передает условный знак на вершину горы, Одесский облегченно произносит несколько крепких выражений и все вокруг начинают улыбаться.
Однако девочки из альпсекции, отвечающие за страховку, напоминают, что ничего еще не закончено. И даже, возможно, наоборот, самое трудное только начинается. Леня с двумя запасными концами веревок и пятью репшнурами (веревка диаметром 4-8мм) без приключений спускается вниз. Каждому буровику делают из репшнура грудную обвязку. Опыта лазанья по проволочной лестнице у них нет. А условия для первой попытки совсем непростые: высота подъема большая; из-за отрицательного наклона, лестница в месте перегиба плотно прижимается к стене и за тонкую ступеньку трудно ухватиться. И, наконец, просто раскачиваться на такой высоте не каждому доставляет удовольствие.
Но сколько в пропасть не заглядывай, крылья не отрастут – надо самим выбираться.
Первому из поднимающихся карабинами пристегнули к грудной обвязке два
страховочных конца. Сзади привязали длинный репшнур, второй конец которого остался в пещере. Пара неприличных выражений и человек уже раскачивается над пропастью. Глядя, как он неловко попадает ногами в узкие ступени, зависая почти в горизонтальном положении, Дима покачивает головой и объясняет остальным, что держаться нужно как можно вертикальнее, тогда нагрузка на руки будет меньше. Надежда была на страхующих. Они должны были в случае чего просто вытянуть человека наверх. Поэтому и решено было страховать каждого поднимающегося двумя веревками.
Сигнальщик внизу делает знак – первый пошел. Стоящие на страховке ребята напряглись и начали выбирать веревки. Прошло все на удивление гладко: страхующие, возможно, в силу своей неопытности, не стали дожидаться экстремальной ситуации и делали то, что обычно при страховке считается ошибкой – тянули изо всех сил. Леня только присвистнул, когда висящий каракатицей буровик вдруг принял вертикальное положение и, почти не касаясь ступеней, быстро полез наверх. Там его отцепили от страховочных концов, привязали их к репшнуру, который он вытянул на спине, и сбросили страховочные веревки вниз. Репшнуром их вновь затянули в пещеру.
Остальные подъемы прошли точно также, то есть безо всяких осложнений. Только, Андрей Чупруненко, последний из буровиков, перед тем, как оторваться от стенки, как будто, между прочим произнес:
–А что же вы про клад ничего не спрашиваете?
А что спрашивать,– отвечает Дима,– сейчас сами и посмотрим.
Несмотря на строжайший запрет Одесского, не могло быть и речи о том, чтобы упустить такой случай и не проверить пещеры. О причинах задержки потом можно было что-нибудь насочинять. Андрей взглянул серьезно:
–Вы там, Димыч, поосторожнее...
–А что там такое?
–Сами увидите, тут недалеко – второй поворот направо и вверх.
Отправив Андрея, Дима и Леня включили закрепленные на касках светильники и пошли в глубину пещеры. Основной ход был сырым, под ногами чавкала грязь, на стенках по налету глины было видно, до какой высоты поднимается в паводок вода. Прошли первый поворот, подошли ко второму. Повернули и попали в резко поднимающийся вверх, совершенно сухой ход, дно которого было устлано белым песком. Метров через тридцать ход привел их в зал, диаметром около пятидесяти метров и высотой не менее десяти. Весь он был уставлен деревянными с металлическими защелками ящиками, между которыми были оставлены ровные проходы. На каждом ящике красовался немного угловатый орел, держащий в когтистых лапах свастику. Дима щелкнул замками, поднял крышку и увидел ряд аккуратно обернутых промасленной бумагой артиллерийских снарядов.
Когда через полчаса Дима вылез наверх, к нему подошел Одесский:
– Там, что, правда, снаряды? Вы видели?
–Да, Игорь Абрамович, правда, хоть вы и не разрешили, но нужно же было удостовериться, – схитрил Дима, решив не говорить, что Андрей им про снаряды ничего не рассказывал.
Оставшиеся три недели практики работа шла своим чередом, только военных в Куйбышево стало много. Приезжали и уезжали экскаваторы и тяжелые грузовики, даже вертолеты на «Утюг» садились. Со стороны пологого склона входы в пещеры вначале откопали, затем укрепили склон выше них, а после окончания работ залили бетоном. На что Александр Иванович философски заметил: «Могли бы и не стараться – через пару сотен лет все равно промоет».
Около костра по вечерам только и разговоров было, что о немецком складе. Непонятного в этой истории было, конечно, много. Прежде всего – как это буровики так легко нашли и пещеры, и склад, а местные там так ни разу и не побывали. Известно, конечно, что... буровикам... всегда везет, но все же всем хотелось знать подробности. Об этом Григорий и спрашивал Свету. Она сказала, что о том, что на дальней стороне "Утюга" могут быть пещеры, в поселке догадывались, но никто их, как место, где мог быть спрятан татарский клад, всерьез не рассматривал. Во-первых, это было далеко от поселка. Так можно было предположить, что клад спрятан в любом месте в Крымских горах – пещер в них немало, все не облазаешь. Во-вторых, классических входов в пещеры в виде гротов или более-менее больших отверстий там не было. В лучшем случае это были щели между глыбами, которые могли закрыться в любой момент. По этой причине место это считалось очень опасным, и никто туда не совался. Предполагалось также, что, если даже там и есть пещеры, то они очень сырые – очень уж много воды втекало туда во время паводков. Так что, скорее всего, права народная мудрость, и буровикам просто повезло.
У Светы, была подружка, а у той сестра, муж которой был военным и участвовал в эвакуации немецких боеприпасов. Подружка эта сказала, что военные собираются послать письмо от Министерства обороны в Ленинградский Горный институт с благодарностью за находку немецкого склада оружия и с просьбой поощрить отличившихся студентов и преподавателей. Было ли такое письмо, поощрили ли преподавателей, история умалчивает. Студентов точно не поощрили. Наверное, в воспитательных целях. Обо всей это истории старались никогда больше не вспоминать. Может быть, компетентные органы поспособствовали.... Попробуйте сейчас поспрашивать о тех событиях их участников – никто не сознается.
Через три недели на вокзале в Бахчисарае толпа студентов ждала ленинградский поезд. Только, Дима, Леня, Гриша и Нина ехали в другую сторону – в Кропоткин, а затем в Адлер, в Воронцовские пещеры. Опять нет денег, и надежда только на старшекурсников, которые должны приехать со своих практик с набитыми карманами. Говорят же: "Не будь миллионером – будь горным инженером". Только вот никто из них в пещеры тогда так и не приехал – из-за холерного карантина. Но к нашим событиям это уже не имеет отношения.
Через три года, в конце четвертого курса Григорий встретил в институтском коридоре Таню Апельсину:
–Таня, мы с Лешей Горшковым тебе восемь рублей должны. Помнишь, на практику в Крым ехали?
– Да ладно...,– с надеждой в голосе отвечает Таня, – вы же моего Андрюшу спасли.
–Не мы – это Димыч с Ленькой, – говорит Григорий и, протянув руку, возвращает старый долг.
2010г.
–
Крымская геологическая практика занимала в то время, так же как и теперь, особое место в жизни студентов геологических специальностей. О ней не могут не вспоминать ни молодые, зеленые еще, выпускники, ни пенсионеры, собирающиеся на 50летие окончания ВУЗа. Поэтому в студенческом фольклоре разных лет и разных геологических институтов она занимает особенное место. Возможно, приведенные ниже незамысловатые образцы самодеятельных стихов и песен помогут читателю хоть в небольшой степени приобщиться к этому незабываемому для каждого бывшего студента-геолога празднику, под названием Крымская практика.
НАМ ПОМНИТСЯ В ПРОХЛАДНОМ.*
Нам помнится в Прохладном,
А может не в Прохладном,
А может где-то рядом,
А может и не там
Стоял прекрасный лагерь,
А может и не лагерь,
А может не прекрасный,
А, может, не стоял.
И жили там студенты,
Профессора, доценты,
Водители – любители
И повар Михаил.
И все они работали
Аж до седьмого пота там,
А кто-то где-то пиво пил,
Маршрут он закосил.
А если заболеешь,
В маршруте ласты склеишь,
В медпункте избавления
Тебе никто не даст:
Сестра тебя разденет,
Обмажет вазелином,
А в справочке напишет -
Детский паралич.
Потом наклеит пластырь,
А, может, вставит клизму,
А, может, аскорбинку даст,
А, может, и не даст.
Придешь домой с маршрута
Усталый, грязный, потный,
Захочешь ты помыться,
Принять горячий душ.
А там вода такая,
А там вода такая,
А там вода, какая?
Короче, нет воды.
Расстроенный, немытый,
Обиженный, сердитый
Бежишь скорей в столовую,
Все позабыть спешишь.
А там с утра позавтракать,
К полудню пообедать,
А к вечеру поужинать
Наивно ты решишь.
Когда наступит вечер,
Зажгутся в небе звезды,
Весь лагерь оживает -
Стаканы достает.
А тут какой-то Гриша,
А может и не Гриша,
Да нет, конечно, Гриша,
Как что-то запоет...
Идею этой сказки,
А может и не сказки,
Поймет не только умный,
Но даже идиот.
Хотите стать геологом -
Не жалуйтесь на трудности,
Хотите стать геологом-
Забудьте про комфорт.
ВОТ!!!
Авторы: Д. Артемьев, Д. Скобелев (МГУ)
* Вблизи пос. Прохладное находился студенческий лагерь геофака МГУ.
КРЫМСКАЯ ПОЭМА
1 А не спеть ли нам о лете в эту мерзкую погоду,
2 Когда осень, хмуря брови, нам придумывает кары?
3 А не вспомнить ли о Крыме, о любимом и желанном,
4 О земле обетованной, что зовется полигоном?
5 О черешневых деревьях во саду ли, в огороде,
6 И о птице-сельбухрянке, что поет при лунном свете,
7 Что кричит в сиянье лунном и летит над Сель-Бухрою,
8 Над Беш-Кошем, Яных-Сыртом, над оврагом Джидаирским,
9 Пролетая над Скалистым, Трудолюбовку минуя,
10 И стремится к Чатыр-Дагу, от Кермена улетая.
11 В Верхоречье отдохнувши, на Патиль летит обратно,
12 Чуть качнув крылом над Длинной, Шелудивой, Кременною,
13 Белой, Резаной, Присяжной и немного над Прохладным,
14 Новопавловкой, Научным, Керт-Меликом и Бельбеком,
15 Над Такмой, Шайтан-Кобою, над Сувлу-, Сююр-Каею ...
16 Уф! И птица-сельбухрянка, не познавшая покоя,
17 Хриплым воплем возвещает новый день: ВНИМАНЬЕ, БАЗА!!!
18 Как не вспомнить о походах, о маршрутах наших славных!
19 В мергелях с ожелезненьем и ходами илоедов,
20 В андезитах и базальтах, в граувакках и во флише,
21 Даже в глыбах известковых, и в песчаниках, и в туфах,
22 И в конкрециях кремневых, и в биасалинских глинах,
23 Словом, в разных обнаженьях, мы искали фаунишку*.
24 Мы нашли ее повсюду! Зверь ужасно расплодился
25 В маастрихте и танете, берриасе и лютете,
26 В валанжине и кампане, коньяке и сеномане.
27 А в сантоне, альбе, ипре проживал он, как на Кипре;
28 В готериве, апте, дании** было лучше, чем в Испании.
29 Всюду жизнь, как говорится (даже в таврике плодится!).
30 Так да здравствуют все свиты: белогорская и мангуш,
31 Симферопольская тоже, белокаменская также,
32 Резанской хвалу воздайте, и бахчисарайской слава!
33 Качинской и старосельской, и прохладненской, конечно.
34 Высокобугорской слава и биасалинской тоже!
35 Кудринскую не забудьте, карадагскую*** любите!
36 (Если что-то упустила ради бога, извините!).
37 Прекратим воспоминанья (многословье это плохо),
38 Лишь отметим, что в сей песне (или басне?) нота бене:
39 С той поры, как светит солнце, адрес каждого студента
40 Первого-второго курса, и геолога при этом
Знает каждый, кто влюблен
вечно в КРЫМСКИЙ ПОЛИГОН! Автор: Д. Баранова. ( МГУ)
* Фауна – здесь – окаменелые останки животных(геол.)
** Название возрастных подразделений в геологической истории.
*** Названия свит (что такое свита см. ниже)
*******************************************************
Четвертые сутки мы ищем границу*,
Когда же прибудет сей свите** конец?
Не падайте с квесты, поручик Голицын,
Корнет Оболенский, возьми образец.
Мелькают в карьерах знакомые лица:
Мы здесь не одни – это радует нас.
Ищите границу, поручик Голицын,
Корнет Оболенский, достаньте компас.
А где-то на море купаются люди.
Зачем же торчим здесь без пищи и сна?
Подаете мне флягу, поручик Голицын,
Корнет Оболенский, не пейте до дна.
По трассе машина уходит на базу,
Ну что загрустили, мой юный корнет?
Поручик Голицын, не шарьтесь по карте,
Ведь нам все равно не успеть на обед.
Над Качей угрюмо плетемся цепочкой,
Опять под ногами сплошной известняк.
Поручик Голицын, не ставьте здесь точку,
Поймите, ее не привяжешь никак.
Ах, крымское солнце, проклятое солнце!
И душному пеклу не виден предел!
Поручик Голицын, а, может, вернемся?
И будем, поручик, картировать мел***?
Автор М. Сорокалетов. (МГУ)
* Имеется в виду граница между геологическими подразделениям, например ,свитами..
**Свита, – геологическое подразделение с характерными особенностями строения.
*** Имеются в виду породы, относящиеся по возрасту к меловому периоду геологической истории.
–
ТАВРИЧЕСКАЯ БАЛЛАДА
Я помню Крыма сказочный приют:
Равнину в ожерелье плоских гор,
Ущелий затерявшихся уют,
Невидимых ручьев неслышный разговор,
Манящих берегов причудливый узор,
Лазурь небес и моря синеву ...
И не могу поверить до сих пор,
Что все, что было, было наяву.
Я помню дней вневременную цепь,
Связавших чувств разноголосый хор,
Покой души торжественный, как степь,
Пустых страстей бушующий костер,
И дружеских бесед неповторимый вздор,
Ночной восторг желанных rendez-vous ...
И не могу поверить до сих пор,
Что все, что было, было наяву.
Я помню плен любовного угара,
Когда манящим вдруг казался взор,
Когда огонь возникшего пожара
С сияньем солнечным вступал в неравный спор,
Но равнодушия жестокий приговор
Бесстрастно рвал живой мечты канву ...
И не могу поверить до сих пор,
Что все, что было, было наяву.
Возможно, все, что было, это вздор:
И страсти, и покой, и счастье, и костер ...
Но истину в свидетели зову,
Что не могу не верить до сих пор,
Что все, что было, было наяву.
Автор Э. Калинин (Московский
Геологоразведочный институт)
Медведь или цыганская невеста.
1. День военно-морского флота.
Все началось в воскресенье, 28 июля, в День Военно-Морского флота. Во второй половине дня на концерт в соседнюю часть, где служили моряки, ушли почти все студенты Ленинградского Горного института, проходившие в Выборге двухмесячные военные сборы. Костя Чирвин, ставший на сборах старшиной, быстро нашел, кем можно было бы заменить в казарме дневального, мечтавшего хоть на время расстаться с тумбочкой:
–Григорий, ты же не хочешь идти на концерт?
Конечно же, тот идти на концерт не хотел и согласился постоять за дневального у входа в казарму. Забинтованная правая рука, на большой палец которой три дня назад упал четырехметровый ствол 76 мм зенитного орудия, у Григория уже почти не болела, и побыть в прохладной тишине пустой казармы, почитывая какой-нибудь толстый журнал, было заманчиво.
Через некоторое время выяснилось, что на концерте отсутствовал не только Григорий. Первым, в конце длинного коридора в виде неясного контура, на фоне светлого прямоугольника входной двери появился студент Ольшевский. Он шел в гражданской одежде и, несмотря на свои немалые габариты, с трудом нес огромную спортивную сумку, стеклянно позвякивающую при каждом шаге. Григорий подивился аппетитам северо-восточного угла казармы, где стояла койка Ольшевского, и опять углубился в чтение.
Не прошло и нескольких минут, как Ольшевский, уже в форме, деловым шагом прошел в обратном направлении, сообщив на ходу:
– Я на концерт.
– Давай, – отозвался Григорий.
Вторым на фоне входной двери казармы появился ангел. Силуэт ангела был размыт из-за ослепляющего света, шедшего от всей его фигуры. Шел ли ангел по полу или передвигался способом левитации, Григорий не разобрал, возможно, потому, что все его внимание было приковано к короткой юбочке, колыхающейся на ангельских бедрах. Не меньше внимание и.о. дневального привлекла и нежная верхняя часть ангельской фигуры, колеблющаяся под воздушной шифоновой блузкой. Постепенно глаза Григория привыкли к божественному свету, и он смог разобрать, что к охраняемой тумбочке движется мило улыбающаяся девушка. Рядом с ней, вдоль обеих стен неширокого коридора шли, сильно раскачиваясь и периодически хватаясь за них, два брата Холодка – студенты специальности "Техника разведки месторождений". Посмотрев в бессмысленные глаза братьев и услышав невнятное приветствие, Григорий предположил высокую вероятность существенного алкогольного опьянения обоих. Когда вся троица скрылась в казарме, дневальный подумал, что, хотя точных формулировок "Устава Караульной и Гарнизонной службы" он не помнил, но по логике вещей, женщин в казарме быть, вроде бы, не должно. Впрочем, предпринимать что-либо было уже поздно.
Продолжая машинально смотреть в журнал, Григорий углубился в размышления о сложностях взаимоотношений военнослужащих и женщин и о путях решения неожиданной проблемы этих взаимоотношений, подброшенной ему жизнью.
От этих раздумий его отвлек вкрадчивый голос начальника курсов подполковника Рогова, прозванного курсантами чудесным именем Бес:
– Дневальный, за тумбочкой читать не разрешается,...плохо Уставы учили?
Григорий, не успевший, конечно, решить вопрос о способе удаления из казармы ангела, вытаращился на подполковника, теперь уже безуспешно пытаясь решить вопрос о возможности предупреждения неизбежного столкновения светлых и темных сил, если Рогов войдет в казарму. Это уже потом опытный Костя Чирвин объяснит, что нужно было открыть дверь казармы и крикнуть что есть мочи: "Батарея смирна-а-а-а!!".
– Ну, ты чудак..., и что, что никого в казарме нет? – отвечал Костя на немой вопрос Григория. – Зато спрятать бы ее успели!
Но это все было потом, а сейчас Рогов с каким-то охотничьим нетерпением спросил:
– Ольшевский здесь?
– Нет,– честно ответил дневальный, – на концерте.
Этот факт подполковник решил проверить лично. Лучше бы он этого не делал.
Появление Беса в казарме в воскресный день было событием необычным и имело свою предысторию.
Утром этого же дня, он, решив культурно провести выходной, отправился в винный отдел гастронома, где увидел мелькнувший среди толпы знакомый силуэт. Полной уверенности, что он принадлежит студенту Ольшевскому, у подполковника не было, так как лицо ему разглядеть не удалось. А вот в содержимом большой сумки сомневаться не приходилось: перед тем, как с трудом водрузить ремень сумки на плечо, предполагаемый Ольшевский запихнул в нее последнюю бутылку пива.
"Так-так, в понедельник я с этим разберусь!" – отметил для себя подполковник и отправился в пельменную. Отстояв очередь, он занял место у окна, посыпал пельмени молотым перцем из граненой стеклянной перечницы, полил уксусом, и уже положил было в рот первый пельмень, как вновь увидел Ольшевского с аппетитом, доедающего свою порцию. При этом одним глазом он косил в сторону подполковника, но явно не испытывал не только ни малейших угрызений совести, но и не проявлял ни малейшего беспокойства. Пока Бес решал, подойти ли ему сейчас же к наглому студенту, тот вновь быстро надел на плечо сумку и вышел.
Мысленно представляя все кары, которые будут обрушены на наглеца, подполковник без прежнего аппетита покончил с пельменями и пошел в кинотеатр, где собирался купить билет на вечерний сеанс. И надо же такому случиться, что Ольшевский и с расписанием фильмов успел ознакомиться раньше подполковника, и когда тот только подходил к афишам, уже быстро удалялся по противоположному тротуару. Терпение Беса лопнуло, и он решил успеть в казарму раньше Ольшевского и что называется взять его с поличным прямо у входа. Но куда там толстенькому подполковнику обогнать напоминающего сохатого Ольшевского, закаленного не одним маршрутом с тяжеленными рюкзаками. Пока Рогов налегке двигался по тротуару, Ольшевский штурмовал холм, на котором располагалась казарма, прямо в лоб, по самому короткому направлению, продираясь сквозь кусты и попадающийся бурелом похожего на лес парка, окружающего военный городок ...
Так что Ольшевского в казарме подполковник, как известно, не застал. Зато застал ангела. Надо сказать, реакция подполковника на ангела сильно отличалась от реакции Григория (хотя стадия некоторого паралича тоже имелась). В этом он убедился, когда Бес с багровым лицом выбежал из казармы и дрожащей рукой принялся на телефоне, стоящем на тумбочке, набирать номер, бормоча что-то заплетающимся языком о милиции. Григорий смотрел на красную подполковничью шею, и откуда-то из глубин книжных знаний пришли почти бессмысленные до этого времени слова: "апоплексический удар". До этого, к счастью, дело не дошло. Возможно, потому что из казармы выскочил абсолютно трезвый один из братьев Холодков и стал кричать на ухо подполковнику: " Не надо звонить, товарищ подполковник, это моя жена... не надо звонить!!" Кричать пришлось несколько раз, пока, наконец, Рогов не швырнул трубку на телефон и не заорал командным голосом, указывая пальцем на противоположный конец коридора:
– Во-о-о-он!!!
Немедленно из казармы вылетел ангел с залитым слезами лицом и начал удаляться, быстро вновь превращаясь в непостижимое сияние. Следом бежал братец Холодок. Весь его вид: и униженно согнутая спина, и заплетающиеся ноги, и простертые вслед ангелу руки, говорили о полном и безоговорочном раскаянии за все вольные и невольные уже совершенные и еще несостоявшиеся промахи семейной жизни.
– Эх-х...,– только и подумал Григорий, вспоминая колышущуюся короткую юбочку, и проникаясь сочувствием к братцу Холодку. Правда, разобраться в собственных ощущениях Григорий не успел, так как начали приходить с концерта студенты, вызванные Бесом на построение.
– Что тут случилось? – подходят они к Григорию с одним и тем же вопросом. Историю изгнания из казармы ангела дневальный рассказывал с воодушевлением, отвернувшись от коридора, когда увидел, что слушатели с округлившимися глазами смотрят на что-то у него за спиной.
Там стоял пылающий негодованием подполковник Рогов, сверлящий Григория немигающим грозным взглядом. У стоящей вокруг толпы зрителей возникла отчетливая ассоциация со сценой кормления удава. Однако если они думали, что Григорий чувствует себя кроликом, то они сильно заблуждались. Он в этот момент пытался решить для себя сложную этическую задачу: нужно ли отдавать рапорт вышестоящему начальнику в этой ситуации? Сам рапорт у него в голове уже сложился. Сказать он решил о том, что в батарее происшествий нет, что, конечно, мягко говоря, мало соответствовало действительности, но вполне соответствовало армейским порядкам. Сложность была в том, что дневальный сомневался, нужно ли при этом отдавать честь, а если и нужно, то можно ли это делать забинтованной рукой. Немая сцена, в течение которой подполковник и дневальный стояли друг против друга с выпученными глазами, продолжалась довольно долго. Все это время Григорий думал, что Бес ждет от него правильного выполнения требований устава, и решил, наконец, для себя, что честь надо все же отдать. Вылупив глаза насколько это было возможно, он поднес забинтованную руку к пилотке. Это вызвало у подполковника неожиданную реакцию – он завыл, а потом завопил дисконтом:
– Старшина-а-а! А-а-а! Немедленна-а-а-а сменить дневального! Три наряда вне очереди!!!
Потом было построение, на котором подполковник, наконец-то, встретился с Ольшевским. Однако попытки добиться от него чистосердечного признания в самовольной отлучке из части закончились безрезультатно. Тот, глядя на подполковника честными глазами, уверял его в том, что провел все утро в подготовке к празднику Военно-морского флота – чистил сапоги, надраивал бляху ремня, чистил форму и т. п. Может быть, на этом бы дело и закончилось, тем более, что Рогову хотелось сохранить силы перед допросом главного обвиняемого – братца Холодка. Однако Ольшевский был настолько неосторожен и так вошел в роль прилежного курсанта, что рассказал подполковнику, как гладил с утра свои портянки, чем вполне предсказуемо вызвал у него новый приступ неконтролируемых эмоций. Был произведен обыск, в результате которого обнаружилось главное вещественное доказательство – сумка со спиртным. Ольшевский, разумеется, тут же сказал, что сумка это не его, а что касается ее содержимого, то он сам возмущен не меньше подполковника таким вопиющим нарушением армейской дисциплины и, если бы знал имя нарушителя, бессовестно засунувшего ее под чужую койку, немедленно сообщил бы об этом.
