Текст книги "Клевер и Трубка Мира (СИ)"
Автор книги: Кушнер Гриша
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)
После этого начался пир. Много всяких вкусных вещей было в тот вечер съедено и выпито. Невиданные сорта плодов заморских растений, редкие орехи, ягоды, грибы, сладкая кукуруза и картофель и много чего такого, названия чему Клевер не запомнил, потому что и слов таких никогда раньше не слышал. Произнесли множество речей, прославлявших народ сусликов и его Королеву, отважных путешественников, красоты и чудеса этого мира.
На следующий день начали собираться в обратный путь, запасались дровами, пищей и водой. И надо сказать, что Карола оказалась очень веселой и работящей суслихой и старалась во всем помогать нашим бывалым путешественникам. Перед отлетом Королева поговорила с Клевером наедине. Со слезами на глазах она сказала, что очень любит свою племянницу Каролу и с трудом представляет разлуку с ней. Она попросила, чтобы во время полета Клевер обучил Каролу всем премудростям управления Воздушным Бизоном. Тогда она сможет один или два раза в год брать положенный Королевам отпуск и прилетать в родные края.
И вот Клевер привычно чиркнул спичкой, в печке весело затрещали дрова, и из трубы летающего домика повалил дым. Трындя два раза задвинула заслонку, раздались протяжные прощальные гудки и домик начал медленно подниматься в небо. Суслики, все, как один, достали платочки и начали ими размахивать, время от времени утирая слезы. Внутри домика тоже не обошлось без рыданий – Карола стояла перед окном и, пока можно было еще что-то разглядеть на земле, махала своим розовым платочком. Да и у остальных глаза были на мокром месте.
Обратный полет, благодаря попутному ветру, занял намного меньше времени, чем ожидалось. Никаких приключений на этот раз не было. Карола быстро выучилась управлению воздушным судном и всегда стояла у руля, когда Трындя вылетала на поиски блестящих сокровищ. Кроме того, она взяла на себя приготовление еды и всегда баловала путешественников чем-нибудь вкусненьким. Клевер даже попросил у нее рецепт приготовления оладьев из бананов с орехами, чтобы баловать ими своих московских друзей друзей и Грету по праздникам. Наконец, показались индейские вигвамы, и стало понятно, что долгая дорога подходит к концу.
Встречать воздушный домик опять высыпали все индейцы, их гости, индейские собаки и суслики. Нет слов, чтобы описать радость встречающих. Суслики проявили по отношению к Кароле чудеса учтивости и сразу повели ее в подземный город, чтобы представить Королеве и начать организацию выборов. Путешественников же окружили радостные индейцы, и те начали рассказывать обо всем, что случилось во время полета. Выяснилось, что в эти края тоже дошли слухи о битве с обезьянами и коричневой змеей, но точно было неизвестно, кто были герои, победившие в этом сражении. Все были горды и счастливы, когда узнали, что это были Клевер, Трындя, Фаня, Груня и Петр. Индейцы потрясали копьями и томагавками, а собаки устроили настоящий концерт. Теперь они смотрели на Клевера совсем другими глазами.
На следующий день у сусликов были выборы Королевы. Разумеется, ею стала, по единодушному решению, Карола. Состоялась передача власти, а дальше произошло то событие, ради которого Клевер прилетел в Америку. Из ворот города вышла делегация сусликов. В своих лапках они с благоговением держали Трубку Мира и торжественно передали ее индейским вождям, нарядившимся по этому случаю в самые праздничные свои наряды. Не теряя времени, вожди пошли в Главный Вигвам и занялись ритуалом заключения вечного мира между всеми индейскими племенами.
Вот так и закончилась эта история. В заключение надо сказать, что, узнав, что у сусликов появилась новая Королева, прилетевшая из далеких краев, в город начали возвращаться суслихи. Почему это случилось, Клевер точно не понял, но он точно знал, что теперь им каждый день дарят цветы и подарки, берут на футбол, ходят с ними в театры. Кроме того, суслики начали убирать в своих квартирах и по праздникам печь оладьи из бананов. Пока так будет продолжаться, одиночество сусликам не угрожает.
А через несколько дней Клевер уже подлетал на быстроходном американском самолете к Москве. Его сопровождала та же делегация во главе с Ангри, что несколько недель назад забирала из Москвы для проведения поисков Трубки Мира. В специальном футляре Клевер вез американскую медаль. На ней была надпись: "Лучшему сыщику". В другой красивой коробочке была Почетная грамота. Но Клевера больше интересовала сейчас другая коробочка. Та, с которой ждала его в аэропорту жена Грета. В коробочке, что была у нее в руках, лежала та самая, любимая Клевером московская косточка. Обняв Грету и почувствовав запах косточки, Клевер подумал: "Наконец-то я дома!"
Приложение: рецепт банановых оладьев, которые жарила Карола: на два банана добавить 100г молотых орехов и 0.5 стакана манки(можно густую манную кашу), 1яйцо, при желании добавить изюм. Жарить на подсолнечном масле.
Одноклассница.
Леша Горшков, наверное, был из тех, кого называют вечными студентами. Он уже учился когда-то в нашем институте. Знал в старинном здании все входы и выходы, был знаком с преподавателями и за руку здоровался с деканом. Немногословие и мудрая улыбка поднимала его над толпами шумных недорослей, впервые оторвавшихся от материнской юбки. Казалось, что все, видевшееся нам мало-мальски значимым, он уже испытал на себе. Знал ветеранов институтской альпсекции, когда-то занимался боксом, ходил в геологические маршруты и работал на буровой. У него постоянно не было денег, одежда была та, которую он сам мог себе купить. От него пахло табаком и холостяцким бытом. Но было что-то еще, что выделяло его среди других 23-летних институтских стариков. Тех, что тоже и в армии послужили, и поработали в экспедициях, и дымили как коптильни, и также страдали от безденежья. Была в нем теплая интеллигентская неуверенность и почти детская незащищенность, странно сочетавшаяся с ощущением надежности и бесстрашием дворового авторитета. Доброта, мягкость и боязнь обидеть уживались, если было необходимо, с твердостью и прямотой. Он был талантливый человек, но, думаю, не знал ни самого этого факта, ни, конечно, того, в чем заключалось его призвание. Институт с нами вместе он не закончил – ушел в академический отпуск с четвертого курса. Никто из знакомых никогда его больше не видел. Никто не знает, что с ним стало, в чем проявились его таланты и кого он сейчас греет своим теплом.
Эти выходные Леше, наконец-то, удалось провести в городе. От буровой до него было километров 15 – совсем немного для 22-летнего парня, соскучившегося по благам цивилизации. Программа была обычная – баня, ресторан, вечер с буровым мастером, у которого была выходная неделя и городская квартира. И в ресторане все, как будто, хорошо складывалось. И деньги были, и девчонки веселые попались.
Весь вечер испортила назойливая девица, сверлившая Лешу взглядом из другого конца зала. Просто некуда было от этого взгляда деться. Она напомнила щенка – спаниеля, из детства, который часами не отводил от Леши глаз. Но главное, она была чем-то похожа на одноклассницу, с которой было много чего связано, что никогда не улучшало Лешиного настроения. Несколько раз он даже почти решился к ней подойти, но не подошел – каждый раз что-то отвлекало.
В общем, настроение было испорчено. Девиц, к немалому их неудовольствию, проводили домой, а сами еще часов до четырех утра сидели с буровым мастером на кухне в его квартире и опустошали запасы спиртного из холодильника. Из-за этого проснулись позже, чем планировалось. А это было важно, так как чтобы попасть с утра на работу, нужно было успеть к переправе через Юлу до пяти часов вечера, позже никакими силами лодочника работать было уже не заставить.
Места были северные, километров 300 к юго-востоку от Архангельска. Дорога, хорошо наезженная гусеничными вездеходами, тракторами, "Уралами" и начальскими "УАЗиками", шла прямо через тундру. Но надежды встретить здесь попутку не было никакой. По эту сторону реки бурение было уже закончено, и теперь на оставшиеся скважины транспорт шел, делая большой крюк, через мост недалеко от Сылоги.
Стояло бабье лето, то есть лучшее в этих местах время года. Уже не было гудящих днем и ночью комариных туч. Еще не начались ни затяжные осенние дожди, когда тундра набухает водой и даже гати начинают плыть. Не начались еще снежные бури, внезапно сменяющиеся оттепелями с ураганными юго-западными ветрами. Ничего этого не было. А была эта сухая твердая дорога, с торчащими из земли по бокам гладкими валунами. Был слабо прогреваемый северным солнцем прозрачный воздух. Была звенящая тишина и кажущееся бесконечным безлюдное пространство вокруг.
Конечно, это счастье шагать по такой дороге. Только Леша сегодня ни воздуха, ни дороги с валунами не замечал. Раз уж вспомнил он ту свою одноклассницу, значит, теперь несколько дней она ему покоя давать не будет.
История-то, собственно говоря, простая до банальности. Влюбился Леша в одноклассницу. Дело было в Лодейном Поле, в девятом и десятом классах. Ну, гуляли, целовались, сидели на скамейках в парке, планы строили.... Ну, обычное дело. Ушел Леша в армию, а она возьми да и выйди замуж. Ну, опять же с кем не бывает. И никогда Леша больше ее не видел – она как-то быстро из города уехала. Только одно письмо от нее потом и получил: "Прости, Леша. Только тебя люблю..." Ничего было, конечно, не понятно, но никто потом, когда он уже пришел из армии, сколько он ни расспрашивал, ничего объяснить не мог. Только одна бабка спьяну бормотала как-то на ухо, что, мол, обещана она была давным-давно какому-то человеку.... Ну, кто ж ей будет верить, этой бабке? Чушь какая-то. Уехала Лешина девушка, кстати, как раз в эти края. Муж у нее не лодейнопольский был, а какой-то рыбак с севера. Доходили потом слухи через одного общего знакомого, который в Плисецке работал, что тяжело ей живется, муж жестокий и ребенка она потеряла, но все это как-то издалека, через десятые руки.
Вот ведь.... Все как у многих – так, как часто, очень часто бывает, а забыть ее Леша не мог. Вставали иногда перед ним ее огромные разноцветные глаза, глубокие, как у кошки. То ночью приснится и все шепчет: " Тебя одного люблю, Лешенька...! " То кто-то чем-нибудь ее напомнит, как вчерашняя девица из ресторана. И тогда все. Несколько дней все из рук валится, а на девушек, так просто смотреть противно становится. Ну, что за напасть!
Вот с такими невеселыми мыслями подошел Леша к реке. По времени, вроде бы, успел. Но лодка на том берегу, привязанная к причалу не качается, а лежит вытащенная на берег и перевозчика ни в ней, ни рядом нет. А это признак плохой. Если он уже в дом ушел, а тем более первый стакан успел принять, все – больше не поплывет. Самогон у этого лодочника знаменитый был, крепости необычайной. На еловых иголках настоянный, он мог бы напомнить знатокам английский джин. Только, знатоков таких в этих краях отродясь не водилось. Лодочника, правда, это обстоятельство ничуть не огорчало, поскольку окрестное население давно его продукт распробовало и с удовольствием употребляло.
Походил Леша вдоль берега, покричал, даже камни попытался бросать, но куда там. Речка широкая, не перебросить, да и бесполезно это, лодочник все равно уже не повезет. Начинало темнеть, стало холоднее, а ночью вообще могло подморозить. Надо было что-то придумывать с ночлегом.
На противоположной стороне реки стояло, кроме лодочникова, еще 2-3 дома, и все они были жилыми, а с Лешиной стороны был только один, да и тот заброшенный. Стоял он метрах в пятидесяти от воды. Темный, окна заколочены, мрачноватый немного, но крыша у него имелась, и от дождя и ветра он отлично мог защитить. Доски с входной двери Леша отодрал, ни в какие комнаты заходить не стал. Печь затапливать – себе дороже – пока растопишь, утро наступит, да и дымоход неизвестно в каком состоянии: можно и угореть.
А вот на чердаке было очень хорошо: сухо и тихо. Пол был засыпан галькой, так что безо всяких опасений был разведен небольшой костер, испечена картошка, А также разогрета тушенка и вскипячен котелок чая. Пара толстых чурбаков из ближайшего лесочка, должны были обеспечить Лешу теплом на всю ночь. Ну, вот, жизнь все-таки прекрасна, друзья мои. Телогреечку положим поближе к костру, но так, чтобы не загорелась. На крупную гальку поставим свечку, откроем книгу и мы почти в раю. Да, не забыть еще будильник завести, чтобы завтра встать пораньше и успеть к началу смены на буровую.
Проснулся Леша среди ночи, потому что по реке плыла в лодке разудалая компания. Шумели и кричали они на всю округу. Но пронзительнее всего хохотала какая-то женщина. Громко, с повизгиваниями, почти беспрерывно, как будто ее щекочут. Сначала Леша попытался не обращать на шум внимания, но потом проснулся окончательно. И начал к голосам с речки невольно прислушиваться. С удивлением обнаружил, что голосов-то как будто уже и не слышно. Все заглушал этот истерический женский смех. Странно было еще и то, что звуки ни вверх, ни вниз по реке не передвигались. А ведь трудно представить себе, чтобы лодка стояла на одном месте. "Да и откуда", – внезапно подумал Леша, – " здесь вообще взялась эта лодка, а в ней молодая компания? Здесь же на километры вокруг молодежи нет. И погода сейчас совсем не для водных прогулок. Да, наконец, просто на улице сейчас абсолютно темно".
Впрочем, смех этот, похоже, был уже не на реке. Он явно приближался к дому. Все ближе и ближе. Визгливый с какими-то всхлипываниями смех молодой женщины. Только смех уже вовсе не веселый, а какой-то болезненный и злой. Вот она остановилась и начала обходить дом. Сказать, что Леша испугался, это значит, ничего не сказать. Он был в ужасе. Из всех возможных мыслей в голове теперь билась лишь одна: " Только бы она не зашла...". Свечку он давно уже задул, а теперь принялся лихорадочно разбрасывать угли, чтобы полностью слиться с темнотой. Потом забился в самый дальний угол, натянул на голову телогрейку, закрыл глаза и в холодном поту продолжал повторять про себя: "Только бы не зашла..., только бы не зашла...".
В дом эта веселая женщина так и не заглянула. Побродила вокруг и как-то постепенно стала уходить все дальше и дальше, а потом и вовсе стало тихо. Леша дрожал в своем углу от страха и холода до самого рассвета. Но, чтобы снова разжечь костер или хотя бы одеться потеплее и подумать боялся. Рюкзак с теплым свитером, свечам и спичками лежал где-то в другом конце чердака. А шарить в темноте ему вовсе не хотелось. Так и представлялось, как натыкается его рука в темноте на холодную молчаливую фигуру.
Успокоился и уснул Леша только, когда посветлело небо за слуховым окном и стало понемногу теплеть. А, когда проснулся, понял, что на смену опоздал бесповоротно. Сквозь все щели, пробивался яркий свет, было тепло, а о ночном происшествии напоминали только разбросанные вещи и разбитый будильник. Леша собрался, спустился вниз, приколотил камнем доски к входной двери и пошел к реке.
Лодочник покуривал у причала, лодка, как обычно, покачивалась на воде и Леша через несколько минут оказался на другом берегу реки. Забирая деньги, лодочник, кивнув на другой берег, спросил:
– Это не ты ночью в том доме огонь зажигал?
–Ага,– отвечает Леша, – переночевал на чердаке. А что?
– Да, просто мы в тот дом не заходим никогда, там два года назад женщина повесилась...
Буровой лагерь было уже недалеко, и минут через сорок Леша уже заходил в свой вагончик, представляя непростой разговор с бригадиром и обдумывая, как будет оправдываться, отстаивая квартальную премию. Лешиного соседа по вагончику, Паши, тоже помощника бурильщика, на месте не было, но это было понятно, он остался после своей ночной смены вместо Леши на смену дневную. А вот где все остальные, было совершенно не ясно. Ни бригадира, ни выходного сменного мастера, ни шофера водовозки, ни тракториста – никого в лагере не было. Леша заглянул на кухню. Повариха что-то сыпала в стоящую на плите громадную кастрюлю.
– Мариш, привет, а где все? Дашь что-нибудь перехватить?
–Ой, Леша, ты пришел! Какой перехватить, беги на буровую скорей...
–А, что случилось?
–Беги, Лешенька, беги, Пашу задавило!
До скважины было километра полтора, и уже подбегая к ней, Леша услышал шум садящегося вертолета. Буровая стояла, сильно накренившись, и рядом с ней кучей лежал весь набор, штук двести, тяжеленных шестиметровых буровых штанг. В памяти, к Лешиному стыду, хотя и совершенно к месту, промелькнули строчки из старого гимна буровиков:
Смерть придет, как призрак старый и хромой
Где-нибудь в горах Бырранга.
Вдарит из каприза даже не косой,
А шестиметровой штангой...
Носилки погрузили в вертолет, и когда он взлетел, бригадир, повернувшись к Леше и показывая рукой в небо, сказал:
–А ведь там ты должен был быть. В рубахе, ты Леха родился.
С тех пор Лешу одноклассница его больше никогда не тревожила. Не то, чтобы он ее забыл,... нет, не забыл, конечно. Но сниться она перестала, и беспокойство мучительное от мыслей о ней прошло навсегда.
Крымская история
В Крым первокурсники геологоразведочного и геофизического факультетов Ленинградского Горного института (ЛГИ) уезжали около 23 часов севастопольским поездом с Московского вокзала. Они только что вернулись с месячной геодезической практики, проходившей под Вышегородом в Псковской области, и должны были провести сутки в общежитии на Шкиперском проезде Васильевского острова, попросту называемом Шкиперкой, начинавшем постепенно заполняться робкими абитуриентами 1970 года поступления.
Будущие геологи и геофизики впервые испытали ощущение начала новой жизни, которое появляется при возвращении в город после полевого сезона. В течение суток общежитие было похоже на большой веселящийся перевалочный лагерь. Девочки приводили себя в порядок, собирались в новую дорогу и были полны забот, мелькая по коридорам, как птички. А мальчики в основном слонялись из комнаты в комнату и занимались ненужными на первый взгляд, но страшно важными вещами.
В комнате у Леши Горшкова, на столе стоят две бутылки "Каберне", тарелки с нарезанным хлебом и колбасой. Рядом ручной машинкой производится стрижка желающих "под ноль". Учитывая, что за месяц в Вышегороде у многих отросли бороды, из комнаты выходят натуральные абреки, правда, слегка захмелевшие.
– Да, Грэг, – сказал Леша, пробующий силы в роли парикмахера,– если бы не красная борода был бы ты вылитый Ибрагим Оглы. Страшный был человек.
"Угрюм-река" Григорию нравится, а сравнение не очень. Он задумчиво рассматривает себя в зеркало:
– На Ибрагима не знаю.... А вот на уголовника я точно похож... страшного.
Потом приятели показывали свои новые прически в других комнатах, кого-то еще стригли, где-то снова выпивали и закусывали, чем Бог послал, да и укладкой рюкзаков все же нужно было заняться. Дел было много...
А за пять минут до отхода поезда, в центре Московского вокзала, прямо возле бюста Ильича, Леша обнаружил, что у него нечего курить. Поэтому, когда севастопольский поезд набрал ход и скрылся в летней белизне ленинградской ночи, Григорий все еще сидел на рюкзаках около вождя, а Леша стоял в очереди за сигаретами.
Всего опоздавших было пятеро. Кроме Леши и Григория была еще Танечка Апельсина, ожидавшая отправления поезда в каком-то парадном неподалеку от Московского вокзала вместе с провожавшим ее женихом – студентом специальности "Техника разведки месторождений" того же геологоразведочного факультета и два совсем темных африканских негра.
У дежурного по вокзалу все решилось быстро. Негров куда-то вежливо проводили и в следующий раз они объявились только через три месяца в деканатском коридоре института, а остальным сказали, что в ближайшие сутки никаких поездов, проезжающих Бахчисарай, не будет, и предложили уходивший утром Новороссийский поезд с остановкой в Джанкое:
– А там как-нибудь доберетесь...
Троица, с перепугу забывшая, куда они вообще, в конечном счете, должны добраться, переглянулась и согласилась на Джанкой.
Ехать предстояло около двух суток. По прошествии времени вся дорога воспринималась, как сплошное испытание едой. Дело в том, что или на вокзале, или по дороге на вокзал, или еще в общежитии, у Григория пропали все деньги – то есть выделенные родителями 30 рублей, которых должно было хватить до следующей стипендии. У Леши денег отродясь не бывало. Надежда оставалась только на Танечку. И она не подкачала. У нее было рублей 20, из которых она выдала по 4 рубля своим спутникам, а остальное оставила на дорогу от Джанкоя до Бахчисарая, и далее до поселка Куйбышево, в районе которого, как было установлено после отчаянного мозгового штурма, и должен был находиться полевой лагерь ЛГИ. Все деньги, решено было тратить очень экономно, не только потому, что отныне было принято коллективное решение стать серьезными и ответственными (на что только нужда не толкнет), но и потому, что никто точно не представлял, сколько будет стоить дальнейшая дорога.
Стиснув зубы, компания собралась провести несколько голодных суток и тратить деньги разве что на чай с сахаром и хлеб с солью. На самом деле голодно было только первые несколько часов, пока ехавшие в вагоне женщины не поняли, что перед ними не беглые каторжники. После этого можно было есть на выбор украинские пампушки или осетинские пироги, яйца вареные и огурцы малосольные, вареную картошку, вяленую рыбу, пирожки с разными начинками, не говоря уже о яблоках и прочих фруктах. Под шумок пытались разжиться закуской и какие-то непонятные личности из соседних вагонов, но были с позором изгнаны сердобольными мамашами, прочно взявшими шефство над "сиротинушками" и "дитятками".
Так они и коротали время между едой, сном и историями из личной жизни. Поскольку особенной личной жизни у Татьяны и Григория не было по причине малолетства, то рассказывать приходилось все больше Леше. Он был из институтских стариков. Ему было 23 года, то есть он и в армии успел послужить, и в экспедициях поработать, да и в институте он уже начинал учиться, уйдя пару лет назад в академический отпуск по таинственным, но, похоже, романтическим личным обстоятельствам.
В Джанкой поезд приехал часа за два до рассвета. Вагон, окружала бархатная теплота южной ночи. Казалось, что густой воздух, насыщенный терпкими ароматами трав, цветов и стрекотанием цикад, нужно раздвигать руками. На фоне бесчисленных звезд угадывались узкие контуры тополей, подсвеченных заходящей луной.
Выяснили, что до Бахчисарая можно доехать на электричке, ждать которую предстояло еще около часа. Пока осматривали вокзальные достопримечательности, Лешей и Григорием, заинтересовалась вокзальная милиция. Причем, особенно их увлекал Григорий. Леша, хоть и был пострижен наголо, все же был гладок лицом и одет в приятного апельсинового цвета жеваные брюки. Григорий же, мало того, что кроме блистающей лысины, семафорил еще упомянутой ранее рыже-красной густой бородой, имел еще и штаны весьма оригинальной конструкции. То есть, в целом это были нормальные полевые штаны из брезентухи, но имевшие, с точки зрения стороннего наблюдателя, существенный изъян: нормальной длины в них была только одна штанина, а вторая, обгоревшая еще в феврале во время сушки у костра, не доходила до колена. По линии огня она сохранила почти естественный причудливый контур, который в целях экономии материала был лишь слегка выровнен ножницами. Паспорта и студенческие билеты были проверены несколькими нарядами, пока вышедший из дежурки милицейский капитан с пирожком в одной руке и стаканом чая в другой не сказал:
– Ребята, да бросьте вы их. Уже три дня такие чудики едут.
Что было правдой – в горной части Крыма были учебные лагеря нескольких московских и ленинградских геологических ВУЗов.
До Бахчисарая доехали без приключений, а дальше, к поселку Куйбышево, настроились идти пешком, так как рейсового автобуса нужно было ждать до обеда. Татьяна резонно сказала, что все равно весь путь до обеда не пройти, а стало быть и идти смысла нет. Но Леша был уверен, что попадется какая-нибудь попутка, поэтому, спросив дорогу, компания двинулась вперед. И действительно, не прошли они и километра, как были подобраны пустым ПАЗиком, водитель которого по-дружески сообщил, что "ваших" он вчера до обеда возил. Это, однако, не помешало ему потребовать за перевоз три рубля.
– Рубль,– строго сказала Таня.
Водитель высадил их в центре поселка, горестно вздохнув, положил в карман рубль и показал дорогу в «лагерь к студентам»:
– От поселка идти еще километра три.
Куйбышево состояло их двух-трех десятков улиц, застроенных по большей части одноэтажными домиками, утопавшими в цветах за невысокими деревянными заборами. Стояло раннее утро, не было видно ни одного живого существа. Молчали даже собаки. Все, должно быть, наслаждались последними часами прохлады перед наступлением знойного дня.
– Грэг, сегодня у Томочки Кузмицкой день рождения,– сказал Леша. – Нужно ей цветы подарить.
Томочка была самой красивой девушкой факультета.
– Где же их взять? – наивно спрашивает Григорий, не замечая, что путь их проходит среди сплошных цветников.
– Сейчас найдем, – Леша посмотрел на ушедшую вперед Татьяну и полез через какой-то забор.
За забором были видны нескольких цветочных горок, окруженных ярко зелеными газонами. Вдоль выложенных разноцветными камнями узких дорожек росли ровно постриженные кусты барбариса, плотная стена которых разрывалась стволами фруктовых деревьев. Немного дальше угадывались очертания небольшого домика, чьи розовые стены и небольшие окна были густо увиты виноградом. Леша подошел к розовому кусту, присел и несколько минут рассматривал цветы. Когда выбор был сделан, и Леша уже полез в карман за перочинным ножом, Григорий немного повернул голову и увидел под одним из деревьев почти незаметную на фоне кустов зеленую скамейку. На скамейке сидела девушка в легком ярком платье с заплетенными в косу белокурыми волосами и с цветочным венком на голове. На коленях у нее лежала книга, а рукой она машинально поглаживала маленькую похожую на болонку собачку. Если бы девушка не подняла голову, заметить ее на фоне окружающего буйства красок было бы совершенно невозможно. Сейчас же она рассматривала красную бороду Григория с интересом не меньшим, чем тот рассматривал ее сад.
Неизвестно сколько продолжалась бы эта немая сцена, если бы собачка не выскользнула из-под руки девушки и не бросилась, огибая кусты и заливаясь истошным лаем, в направлении Леши. Он еще только начал поднимать голову, когда она уже повисла на нем, как пиранья, ухватив зубами за брюки пониже спины. Все вокруг мгновенно изменилось. Девушка, вскочив, тоже побежала к Леше с криком: "Жучка, Жучка, нельзя!!", тот крутился вокруг себя, опасаясь схватить собачку руками, и не придумав пока никакого другого способы действий, а все несколько сотен поселковых собак начали рассказывать друг другу, как Жучка спасает хозяйские розы.
Девушка оторвала болонку от Лешиных штанов и начала с ним какие-то переговоры. Конечно, расслышать что-нибудь из-за собачьего лая вокруг было нельзя. Видно было, что Леша то покаянно прикладывает руки к груди, то показывает ими куда-то в сторону, а девушка покачивает головой, при этом поглядывая иногда в сторону Григория. Наконец, она зашла в дом, вернулась с большими садовыми ножницами и, отрезав несколько крупных бордовых роз на длинных стеблях, завернула их в какую-то ткань и отдала Леше. Потом, держа собаку в руках, прошла с ним до калитки и, сказав что-то на прощанье, выпустила на улицу.
По дороге к лагерю происшествие, разумеется, обсуждалось. При этом Татьяна ругала Лешу, а заодно почему-то и Григория, категорически отказываясь принимать во внимание аргументы, касающиеся Томочкиного дня рождения. Леша посмеивался, Григорий помалкивал, вспоминая изумленные глаза, косу и венок из полевых цветов. Когда Татьяна ушла вперед, Леша посмотрел на Григория:
–Хорошая девушка попалась, однако.
–Да..., а что она там тебе говорила?
– Спрашивала, кто мы такие, зачем нам цветы и почему просто не попросили?
–А ты?
–Ну, рассказал, что денег нет, что день рождения ...
–А она?
–Про день рождения ей тоже как-то не очень понравилось, но потом, пожалела нас – все же штаны-то ее собачка мне порвала. Она, между прочим, просила, чтобы я тебе спасибо сказал.
– За что?
–За то, что борода у тебя такого цвета. Сказала, что ты вылитый моряк Билли Бонс. Так удивилась, что рассердиться не успела. Спросила, где ты такую краску яркую берешь.
–Ничего себе...обижает, – только и смог сказать Григорий, которому такие вопросы уже не один раз задавали, но пиратом еще не называли никогда.
–Сказала, что ее зовут Света, и на танцы в поселок приглашала.
Лагерь обнаружился издалека по приятному голосу Дина Рида, на всю округу восславлявшего через репродуктор прелести Элизабет. На большую площадку с баскетбольным кольцом на одном конце и футбольными воротами на другой, предназначенную для проведения утренних зарядок и общих сборов, без излишнего энтузиазма, цепляя одной ногой другую, подтягивались обитатели лагеря. Все это было похоже на принудительный сбор населения деревни, занятой жестоким врагом. Звуки "Элизабет" выглядели, как дополнительное утонченное издевательство. Вот и Томочка подошла с закрытыми глазами и в изнеможении прислонилась к стойке баскетбольного щита. В ответ на поздравления Леши и Григория, сделала попытку открыть глаза, увенчавшуюся успехом ровно наполовину: "Мальчики..., это вы... спасибо..., как доехали...?"
Таким образом, вся компания все же успела на первую физзарядку и последовавшую за ней речь начальника лагеря, доцента кафедры динамической геологии и известного весельчака Игоря Абрамовича Одесского. Такие ежедневные утренние выступления, в которых описывались вчерашние лагерные происшествия и давались рекомендации, как не попасть в герои выступления завтрашнего, будили народ лучше всякой утренней зарядки. По-видимому, из-за многих забот, связанных с первыми днями полевой жизни, Игорь Абрамович не стал особенно насмехаться над нашей троицей, сказав только, что в связи с перенесенными ими тяготами самостоятельного путешествия им решено предоставить особо запоминающиеся спальные места. Где спала последующие два с половиной месяца Татьяна, для Григория с Лешей осталось тайной, потому что все это время девичьи палатки охранялись не хуже гарема бахчисарайского султана. А вот им самим достались койки в левом переднем углу 20-местной палатки, в метре от которого располагался столб с репродуктором, направленным прямо в ухо Григорию, из которого каждый день, без единого перерыва, ровно в 6-30 утра раздавался призыв Дина Рида: "Э – ЛИ – ЗА – БЕТ... Э-ЛИ-ЗА-БЕТ!"
