Текст книги "До тошноты (ЛП)"

Автор книги: К.У. ЛаСарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

– Что за черт?

Он поднял еe, прочитав неровную надпись сверху. Обратного адреса нет, только имя и адрес в Нью-Йорке. Как, черт возьми, ты сюда попалa? Для доставки почты было еще слишком рано, да и на коробке не было никаких почтовых пометок. Должно быть, кто-то доставил коробку вручную. Стью поставил чашку на стол и сел на качели на веранде, сосредоточенно нахмурив брови.

– Доминик Беттанкур. Откуда я знаю это имя?

Перевод: Zanahorras

«ПОКЛОННИК СЕСТРЫ ЭЛИС»

Плюх!

Элис наклонилась вперед на унитазе. Ее внимание привлекло белое шевеление, и она посмотрела вниз, на промежность своих трусиков, спущенных до колен. Пухлый белый червяк, прилип к хлопку, его безглазая передняя часть рыскала в воздухе в поисках пищи.

О, Боже! О, Боже мой! Это личинка!

Элис упала на колени и повернулась лицом к унитазу, желчь обожгла ей горло, когда она наклонилась к унитазу, чтобы ее вырвало. Она откинулась назад и в последний момент попыталась сдержаться, но рвота забрызгала ее платье и чистый пол в ванной. Зажав рот рукой, она подавила рыдание и боролась с новой волной тошноты, ее глаза выпучились на бледном лице. Холодный пот выступил у нее между лопаток, и она начала дрожать.

Я умираю и никому не могу сказать!

Она закрыла глаза и помолилась, чтобы все это прошло. Она снова открыла их, заглянула в чашу и отпрянула при виде этого. Десятки личинок плавали среди ее частично переваренного обеда, но они не выходили у нее изо рта.

Полоса боли сжалась вокруг ее живота, и она непроизвольно издала: Ооо! Начались роды.

Элис неуверенно проползла по кафелю в свою спальню и прижалась лицом к плюшевому ковру, когда началась очередная жестокая схватка. Она без раздумий сбросила свои мерзкие трусики. Когда боль ослабла, она почувствовала несильный удар, вызвавший у нее необъяснимую панику.

Она не хотела этой беременности, была настолько напугана обстоятельствами зачатия, что никому не говорила об этом последние девять месяцев, втайне надеясь, что у нее случится выкидыш. Она даже пыталась сама сделать аборт с помощью трав и лекарств, но безуспешно. По мере того, как беременность прогрессировала, когда она становилась больше и чувствовала шевеление младенца в ее утробе, Элис почувствовала, что у нее формируется привязанность. Она почувствовала, как в ней проснулась материнская любовь, заставившая ее отказаться от попытки прервать беременность. Теперь она боялась за ребенка. Что, если ребенок не выживет? Что, если она его повредила? Она знала, что этот ребенок не был естественным, но это не имело значения. Она любила его. Чем бы он ни оказался, она будет заботиться о нем и любить его, как подобает матери. Никто не отнимет это у нее. Никто. Она убьет ради своего ребенка, голыми руками, если потребуется.

Ее ребенок выживет.

Элис забралась по одеялу на кровать, где откинулась на подушки и схватилась за свой вздувшийся живот. Боли начались быстро и сильно, и она пыталась дышать неглубоко, как она читала в книгах по родовспоможению, но было трудно не задыхаться.

Она неуклюже сняла платье и прижала руки к своему раздутому животу. Пятнистые, темные пятна, которые появились несколько месяцев назад, теперь превратились в ужасно измятую массу пурпурно-черной плоти, тугую, блестящую и почему-то гнилостно выглядящую, как труп недельной давности.

Ее схватки стали безжалостными.

У Элис с тревожным хлопком отошли воды, и между ее бедер хлынула дурно пахнущая амниотическая жидкость; ее белые простыни теперь были грязно-серого цвета использованной воды для мытья полов. В лучах послеполуденного солнца она увидела отблеск темных сгустков крови и склизкой зеленой слизи, скопившейся на простынях. Она закричала от очередной судороги, откинув голову назад и зажмурив глаза.

С закрытыми глазами в полутрансе родов Элис вспомнила ночь девятимесячной давности. Какой бы болезненной она ни была, всякий раз, когда она была подавлена, она искала утешения в той ночи.

* * *

Элис получила прозвище "Сестра Элис" десятилетиями ранее, в колледже, будучи последней девственницей в своем общежитии. Студентки делали ставки на то, когда она может сдаться, большинство из них ставили свои деньги на то, что никогда – пари, которое они бы выиграли.

В сорок пять лет она была стереотипной неряшливой библиотекаршей. Несмотря на свои мышиные черты, она довела до совершенства суровое выражение лица, которое одним взглядом заставляло замолчать самую шумную компанию подростков. Ее работа была ее жизнью. Каждую ночь она возвращалась домой, в коттедж старой девы, расположенный на окраине города. Маленькая и аккуратная, она украсила его салфетками почти на каждой поверхности и водила компанию с шестью кошками. У нее не было других друзей и ничего, что мешало бы вести светскую жизнь. Ее единственной живой семьей была Шейла, младшая сестра, счастливо вышедшая замуж, имеющая троих детей и живущая на другом конце страны, в Нью-Гэмпшире.

Находясь на пороге менопаузы, Элис давным-давно отказалась от возможности завести собственную семью, чего она всегда отчаянно хотела. Теперь она была довольна своим одиночеством и своей простой жизнью. Ее даже не беспокоило, что ее романтической жизни не существовало. У нее не было настоящего свидания со времен колледжа, и даже тогда капитан шахматного клуба быстро порвал с ней, обвинив ее в том, что она фригидна и скучна. Отсутствие у нее перспектив было темой, о которой Шейла не переставала твердить в их телефонных разговорах раз в два месяца.

Телефонные звонки всегда были одинаковыми. В течение первых получаса Шейла рассказывала о своих детях и их различных занятиях. Элис изо всех сил старалась казаться заинтересованной и веселой, когда Шейла рассказывала, как хорошо старшая выступила на ее танцевальном концерте и как Младший в очередной раз засунул горошек себе в нос. Затем минут десять Шейла рассказывала о своем муже Фрэнке и о том, что он сделал для нее в последнее время, в то время как Элис молча терпела, стиснув зубы. Затем разговор переходил к занятиям Элис и к расспросам Шейлы о том, встречала ли она каких-нибудь интересных мужчин. Это всегда приводило к тому, что Элис по крайней мере пятнадцать минут защищалась от назойливых приставаний своей сестры. Наконец, это заканчивалось неловким молчанием с краткими прощаниями.

Это был особенно тяжелый день, и Элис уже выпила полбутылки красного вина после возвращения домой, что она делала редко, когда раздался запланированный телефонный звонок. Она продолжала пить, пока Шейла продолжала болтать, и она была совершенно пьяна, когда разговор принял неизбежный оборот к ее собственному жалкому одинокому существованию.

– Я просто не понимаю, почему ты не занимаешься ничем социальным, Элис. Ты определенно не найдешь мистера "Правильного", сидящего весь день за столом и каталогизирующего пыльные, старые книги.

– Может быть, для меня нет никакого мистера "Правильного". Ты когда-нибудь думал об этом? – Элис почувствовала гордость от того, что в ее голосе прозвучал лишь намек на невнятность. – Кроме того, я сейчас очень занята в библиотеке. У меня даже не было бы времени на свидания, если бы я захотела".

– Но разве ты не хочешь? Я имею в виду, мне ненавистна мысль о том, что ты будешь гноиться в этом доме совсем одна, в компании только этих паршивых кошек! Тебе нужно взаимодействие, человеческое взаимодействие!

– Мои кошки не паршивые! – oгрызнулась Элис. – А тебе никогда не приходило в голову, что, может быть, я не хочу мужа и детей? Может быть, я не люблю проклятых детей?!

Шейла некоторое время молчала, и Элис сразу почувствовала себя виноватой, пока искала нужные слова для извинения, когда Шейла снова заговорила более мягким тоном.

– Я буду молиться за тебя, Элис. Это все, что я могу сделать. Может быть, Бог сможет исцелить твое ожесточенное сердце, приведя в твою жизнь замечательного мужчину.

Это стало последней каплей. Будучи также глубоко религиозной всю свою жизнь, но теперь пьяная и разъяренная предположениями Шейлы и ее вмешательством, Элис схватила телефонную трубку и заговорила сквозь плотно сжатые зубы, слова слетали с ее губ прежде, чем она могла даже подумать о недостатке мудрости, стоящем за ними.

– Ты просто иди вперед и молись Богу. Потому что я не собираюсь этого делать. Он ни черта не сделал для меня в этой области. Думаю, сегодня вечером я помолюсь Дьяволу; может быть, он пошлет мне мужчину.

Элис повесила трубку, не сказав больше ни слова, горячие слезы стыда и сожаления застилали ей глаза, и одним долгим глотком допила бутылку вина, прежде чем, спотыкаясь, отправиться в постель. Когда ее веки закрылись, звук голоса сестры эхом отозвался в ее голове. Она вздрогнула при воспоминании о своих собственных враждебных словах и плотно сомкнула веки, чтобы отгородиться от них. Довольно скоро ее настойчивость и выпитая бутылка вина помогли ей отправиться в Страну Грёз, где ее ждала мечта. Яркая мечта. Сексуальная мечта.

* * *

Элис была в саду, теплый августовский туман густел вокруг ее тела, скрывая ее от прохожих на улице. Она не помнила, как встала с кровати, чтобы прийти сюда, или как сняла платье и практичные трусики. Но вот она стояла здесь. Обнаженная перед всем миром.

Она провела руками по своим грудям, наслаждаясь влажным ощущением конденсата на своей плоти. Внезапно она возбудилась от того, что была такой наглой, такой обнаженной в месте, где ее могли легко обнаружить. Ее ладонь скользнула вниз по слегка припухлому животу, чтобы подразнить между бедер.

Туман расступился, и перед ней в дымке предстал молодой человек, его бледное обнаженное тело блестело в мерцании лунного света. Ему было не больше двадцати, и он был красив.

Глаза Элис проследили за мускулистым изгибом его бедра, восхитительно изогнувшегося к его члену, который стоял во впечатляющем возбуждении. Ее глаза расширились. Несмотря на его сильную эрекцию, его коже недоставало сексуального румянца. Вместо этого его плоть приобрела нездоровый оттенок серого, глаза были молочно-белыми и немигающими, как мрамор, а горло распахнуто от уха до уха в жуткой оскаленной гримасе. Она могла видеть узловатые хрящи в почти бескровной ране на его шее, когда ее глаза осматривали его с головы до ног.

Несмотря на всю свою юношескую сексуальность, мужчина перед ней был явно мертв.

Его вид должен был заставить Элис кричать в ночи. Но она не боялась его. Она почувствовала, что не может удержаться, чтобы не положить ладонь на холодные, твердые мышцы, образующие гребень его живота. Она удивилась, когда он неожиданно упал, приземлившись на спину с мясистым стуком, его остекленевшие глаза медленно поднялись на нее.

Ошеломленная таким поворотом событий, Элис опустилась на колени рядом с ним, теплый ночной воздух ласкал ее тело, когда ее взгляд оторвался от него и остановился на его эрекции. Вспышка сексуального осознания зашипела между ее бедер. Она знала, что должна быть в ужасе от этого чувства, испытывать отвращение к трупу, который лежал перед ней, но она не могла подавить свое возбуждение. Годы, проведенные за тем, чтобы спрятать свою сексуальность под обыденными деталями жизни, обрушились на нее, вызвав голод, который требовал удовлетворения, несмотря на болезненные обстоятельства.

Находясь так близко, она чувствовала его запах, гнилой, но слегка сладковатый аромат. Она все еще испытывала непреодолимую потребность ощутить эту твердую, молодую плоть внутри себя. Она понятия не имела, как его пенис может быть эрегирован без притока крови, но ей было все равно. Вместо этого она восхищалась толстыми, крепкими венами, которые темнели под голубоватой кожей.

Он был мертв, но он был здесь, и он принадлежал ей! Предоставьте Дьяволу доставлять мертвеца к ее двери. Даже во сне у нее были смутные воспоминания о том, как она бросала этот вызов, и она принимала все, что могла получить. Наконец-то она могла познать плотское блаженство совокупления с мужчиной. Она могла испытать все то удовольствие, о котором стонали девушки в общежитии, безжалостно насмехаясь над ней.

Элис оседлала мальчика, ее рука ласкала шелковистую, твердую кожу его члена. Он был холодным, когда она медленно вводила его в свою горячую плоть; восхитительное ощущение растяжения, чтобы приспособиться к нему, заставило ее громко застонать от удовольствия.

Он не двигался, но оставался выпрямленным, позволяя ей скользить и тереться о него, наращивая собственный темп, ее руки царапали холодные, твердые грудные мышцы. Она хотела, чтобы он коснулся ее груди, но его руки оставались неподвижными по бокам, поэтому она сама схватила их, самозабвенно лаская и пощипывая собственные соски, когда почувствовала приближение оргазма. Элис продолжала скакать на нем, сильно раскачиваясь, когда ее оргазм накатывал на нее изысканными волнами, которые казались бесконечными. Он издал странный искаженный звук, похожий на сдавленный стон, а затем его член задвигался, содрогаясь внутри нее, когда он хлынул наружу, заливая ее внутренности холодной спермой.

* * *

Утром после этого сна Элис проспала далеко за десять, утренний свет, пробивающийся сквозь жалюзи, бил ей в глаза. Она уже много лет не спала так допоздна, но было воскресенье, ее выходной, так что это не имело значения.

От выпитого вина у нее разболелась голова, но она почувствовала приятную пульсацию в паху и засомневалась, стоит ли вообще вставать. Ее бедра были липкими, и она смутно помнила свой эротический сон.

Должно быть, это было по-настоящему круто.

Откинув одеяло, она была ошеломлена, осознав, что была обнажена, сбросив ночную одежду. Ее рука взлетела ко рту, и она издала крик ужаса, когда ее взгляд упал на бедра. Местами непрозрачная густая черная слизь покрывала ее кожу от промежности до колен.

Пахло дохлой рыбой, гниющей на солнце.

Элис вскочила с кровати и побежала в соседнюю ванную, включив воду настолько горячую, насколько могла, прежде чем вымыть свое тело. Она продолжала мыться еще долго после того, как грязь исчезла, издавая резкие рыдания и дрожа от отвращения. Ее разум отказывался признавать, что этот эпизод был чем-то большим, чем извращенный сон, несмотря на доказательства, которые утекли в канализацию. Она вышла и выбросила испачканные мочалки (потребовалось три, чтобы удалить все следы мерзкой слизи с ее бедер) в мусорное ведро.

Одетая в старую футболку и джинсы, она только начала снимать постельное белье со своей кровати, когда раздался стук в дверь. Она замерла, внезапно занервничав. К ней домой никто никогда не приходил. Она решила проигнорировать это, ее волосы все еще были мокрыми, и она не потрудилась надеть лифчик, настолько она была поглощена уборкой постели. Стук раздался снова, на этот раз более настойчиво, и она пошла открывать.

Молодой человек в костюме стоял на крыльце ее дома, его значок блестел в лучах послеполуденного солнца, когда он протянул его ей, чтобы она рассмотрела. Он улыбнулся ей, но это не коснулось его глаз. Элис уставилась на него, недоумевая, почему полицейский стоит у ее двери.

Должно быть, это официальное дело.

Он откашлялся и заговорил.

– Простите, что беспокою вас. Мисс...

– Коллинз. Элис Коллинз.

– Мисс Коллинз. Я – детектив Данлави, и я здесь в ответ на звонок от пешехода, который кое-что увидел в вашем саду этим утром, когда выгуливал свою собаку.

У детектива были приятные манеры, но его глаза были острыми, внимательно изучающими ее реакцию. Она надеялась, что не выглядит нервной, и на самом деле у нее не было причин нервничать, поскольку она не знала, о чем он говорит. Обрывки ее сна начали всплывать в ее голове, и она почувствовала себя немного нехорошо.

– Так что же было в моем саду, офицер?

Она пыталась обрести уверенность, используя свой деловой голос библиотекаря, но внутри дрожала от страха. Элис чувствовала себя отстраненной от ситуации, в ней боролись сложные эмоции, но внешне она была на удивление спокойной.

– Не было, мисс Коллинз. В вашем саду есть тело.

– Что? Bы серьезно?! Как тело могло оказаться в моем саду?

Элис почувствовала, что вот-вот упадет в обморок.

Сон! О, проклятый сон! Что я наделалa?

Она споткнулась, и молодой детектив поймал ее за руку, затем отвел в гостиную и усадил на диван, а сам исчез на кухне за стаканом воды. Когда он вернулся, его обвиняющий взгляд исчез.

Теперь он, должно быть, верит, что я не имею к этому никакого отношения. Элис знала, что она еще не выбралась из положения, потому что будет расследование, и она, естественно, станет подозреваемой. Офицер стоял в нескольких футах от нее, наблюдая, как она пьет воду.

– Мне жаль, что приходится сообщать вам эту новость, мэм.

– Этот человек был убит? – cпросила Элис, ее глаза расширились от удивления, уверенная, что она каким-то образом оказалась по ту сторону зазеркалья.

– Ну, это самое странное, – молодой офицер переступил с ноги на ногу, явно испытывая неловкость. – Он был убит. Но мы уже знаем, кто это сделал. Этот парень был убит два дня назад своим соседом по комнате в общежитии колледжа.

– О, Господи! – воскликнула Элис. – Я знаю, о чем вы говорите! Тот бедный мальчик, сосед по комнате которого перерезал ему горло, пока он спал. Я слышала об этом! Ужасное дело. Я работаю в колледже в библиотеке; и, ну, вы же знаете, как молодые люди сплетничают. Так как же он оказался в моем саду?

– Это то, что мы пытаемся выяснить, мисс Коллинз. Его тело было объявлено пропавшим из морга прошлой ночью. C семьей были некоторые юридические проблемы – мы задержали его для вскрытия, но они не хотели, чтобы его проводили. Затем прошлой ночью он просто исчез и появился в вашем саду сегодня утром.

– Почему мой двор?

Элис была искренне озадачена, хотя у нее было ужасное подозрение, что полицейский ошибся в своей теории. Она начинала верить, что нечто гораздо более зловещее принесло труп в ее собственность.

– Я не знаю наверняка. У вас были какие-то проблемы с каким-то конкретным учеником?

– Ни один из них не запомнился мне.

– Как насчет прошлой ночи? Bы слышали что-нибудь необычное?

– Нет, проститe. Я спала.

Ее взгляд метнулся к пустой винной бутылке, и полицейский тоже посмотрел на нее, легкая улыбка скривила его рот в знак понимания.

Что ж, пусть лучше он думает, что я пьяница, чем некрофилкa, - подумала Элис.

Детектив Данлави не упустил из виду нервное поведение Элис или признаки употребления алкоголя предыдущей ночью. Записи с камер наблюдения из морга не было, хотя специалистам еще предстояло найти какие-либо доказательства того, что камеры были взломаны. У него было подозрение, что это была какая-то шутка, разыгранная студентами колледжа над тихой библиотекаршей, но он оставался настороже, расспрашивая ее, ища признаки того, что она могла быть каким-то образом замешана. Он был уверен, что убийство раскрыто, сосед по комнате признался в преступлении, а улики не указывали ни на какую альтернативу, но он все равно должен был расследовать этот тревожный поворот дела.

Детектив задержался еще на некоторое время, расспрашивая Элис о ее местонахождении прошлым вечером и в ночь убийства, прежде чем взять у Элис официальное заявление. Офис коронера позаботился об извлечении тела. Она не пошла смотреть на это, не хотела видеть это и подтверждать свои ужасные подозрения. Детектив Данлави ушeл с извинениями и обещанием скоро связаться. Элис посмотрела ему вслед, затем заперла за ним дверь, ее колени так сильно дрожали, что она рухнула прямо там, в фойе, и разрыдалась.

Детектив Данлави связывался с Элис еще три раза в течение следующего месяца, надеясь, что она вспомнит какую-нибудь деталь, которая могла бы помочь их расследованию, но она ничего не могла ему предложить. Семья молодого человека похоронила его, и жизнь продолжалась. Поскольку никаких правдоподобных зацепок по делу не было, оно вскоре было отложено в сторону и по большей части забыто. Молодому человеку, убившему студента, поставили диагноз "шизофрения" и поместили в психиатрическую больницу. Элис было совершенно наплевать на это дело или на то, как тело оказалось у нее во дворе. Она знала ужасную правду. У нее были более важные причины для беспокойства.

В том месяце у нее пропустились месячные.

* * *

Сначала Элис проигнорировала это, решив, что, возможно, у нее начинается менопауза, хотя у нее не было ни одного из обычных признаков того, что ее менструальный цикл подходит к концу. Это, должно быть, был какой-то ужасный сон.

Трупы не приходят в ваш сад с намерением совокупиться, и они, конечно же, не обрюхатят вас в процессе!

Она подумывала позвонить, чтобы записаться на прием к своему врачу на следующий день, но не сделала этого. Она боялась того, что они могли найти, уверенная, что внутри нее остались доказательства ее мерзкой неосмотрительности и они навсегда запрут ее в какой-нибудь лечебнице. Как только она была вынуждена разгласить ужасные подробности зачатия, следующий звонок акушера, несомненно, был бы к психиатру. Она не могла пойти к врачу, или, скорее, на каком-то уровне она знала, что не пойдет к врачу. Она молилась, чтобы симптомы прошли.

На ранних сроках беременности Элис потратила много времени на поиск информации об абортах в Интернете, заказывая бесчисленное количество растительных лекарств, которые обещали прервать ребенка "мягко и естественно". Ни одно из них не подействовало.

Приступы сильной тошноты и спазмы оставляли ее слабой на несколько дней, но ребенок, казалось, все еще процветал. Это было безнадежно. Она должна была довести это до конца или умереть, пытаясь. Элис задавалась вопросом, что сказали бы копы, если бы нашли ее тело. О, какой ужас это вызвало бы в обществе, когда они обнаружили бы монстра, которого она вынашивала в своей больной утробе.

* * *

Следующие пару месяцев она пыталась выполнять свою работу, игнорируя утреннюю тошноту и усталость, притворяясь, что у нее просто грипп. Когда ее вздувшийся живот стал таким большим, что его невозможно было прикрыть одеждой, Элис взяла перерыв в работе, сославшись на умственное истощение после стресса, вызванного шалостью в ее саду. После десятилетий работы в том же колледже она получила должность, и, не имея семьи и простых вкусов, ее сбережений было более чем достаточно, чтобы прокормить ее. Поскольку ни друзей, ни ее сестры не было так близко, к ней не приходили гости, чтобы проведать, что ей как раз и нравилось.

Оставшись одна в своем доме, Элис больше не могла притворяться, что она не беременна. Не было теста, подтверждающего это, но у нее были все обычные симптомы. Она становилась больше с каждым днем; и примерно через шесть месяцев нечто внутри нее начало извиваться, вызывая желание вспороть себе живот и вырвать его наружу.

Были и другие симптомы. На ее животе появились темные кровоподтеки, которые быстро распространялись, образуя пятнистые узоры по всему туловищу, напоминающие какой-то грибок. Ее зубы начали гнить почти за ночь, потемнели и покрылись мхом, прежде чем выпали из десен, которые кровоточили почти ежедневно.

И еще у нее был аппетит. Элис знала, что будущим матерям часто хочется странной пищи, иногда даже несъедобных вещей, таких как земля или яичная скорлупа. Она все еще была уверена, что ее пристрастие к ней зашкаливает. Ей стало плохо, когда она ела фрукты и овощи, поэтому она ограничивалась молочными продуктами, мясом и хлебом. Тогда она могла пить только молоко, которое давно свернулось. Она ждала, пока плесень не вырастет на ее сыре и хлебе, и наслаждалась ее затхлым зеленым вкусом, как если бы это была сладчайшая амброзия.

Хуже всего, однако, было мясо. Она часто оставляла сырые стейки и гамбургеры на прилавке на несколько дней, вгрызаясь в них, как только они меняли рубиново-красный цвет на зеленовато-серый. Эти вещи должны были отравить ее, по крайней мере, сделать совсем больной, но они показались ей вкуснее, чем пинта мороженого "Роки роуд".

Какими бы ужасными ни были эти вещи, они были ничем по сравнению с ее запахом. К тому времени, когда Элис была на седьмом месяце, она вообще больше не могла выходить на публику. Ее ужасная бледность и почти беззубый рот выглядели отвратительно, но вонь от нее была невыносимой. Она отказалась от попыток найти другое мыло и дезодоранты, чтобы справиться с этим, и спринцевание было бесполезно. Несмотря ни на что, от нее всегда пахло гнилью и сыростью, как от мертвого животного. Она думала, что, возможно, умирает. Элис заказала все необходимое онлайн, проинструктировав доставщиков оставить все это на крыльце. Ей стало интересно, чувствуют ли они ее запах через дверь.

Возможно, даже ее кошки, которых отталкивал запах, не хотели иметь с ней ничего общего, половина из них убежала и больше не вернулась. Оставшиеся трое проводили большую часть времени, прячась от нее, и выходили из своих укрытий только для того, чтобы поесть. Они полностью отказывались от ужина и убегали прочь, когда она пыталась к ним прикоснуться.

* * *

Элис не выдержала и записалась на прием к акушеру. В приемной другие женщины шарахались от нее, явно пытаясь скрыть свое отвращение, но потерпели сокрушительную неудачу. Даже секретарша в приемной отворачивала голову от Элис, когда они разговаривали, пытаясь спастись от резкого запаха ее тела.

Доктор вздрогнул, когда увидел ее, и Элис показалось, что она услышала, как он подавился во время гинекологического осмотра.

– Элис, в вашем возрасте и учитывая отсутствие дородового ухода, я бы посоветовал сделать УЗИ и генетическое тестирование, – cказал врач.

– Я пока сделаю УЗИ, но мне нужно подумать о дальнейшем обследовании.

Ладони Элис вспотели, а ее разум лихорадочно соображал, что же покажет тестирование. Она откинулась на стол и закрыла глаза, пока доктор намазывал ей на живот густое желе, прижимая к ней круглый инструмент и щурясь на изображение на экране мобильного ультразвукового аппарата. Он покачал головой и что-то проворчал, пройдясь по одному и тому же месту несколько раз. Когда он вытер ей живот и помог вернуться в сидячее положение, он печально посмотрел на нее, явно недовольный новостями, которые собирался ей сообщить.

– Оно живое? – спросила она, и ее грубая и бесстрастная манера застала доктора врасплох.

– Сердцебиение есть, но оно кажется нерегулярным. Также были некоторые... отклонения... структурные отклонения, которые меня беспокоят. Я чувствую, что в ваших интересах на данном этапе продолжить генетическое тестирование и амниоцентез^[6].

Элис на мгновение замолчала, прежде чем коротко кивнуть.

– Я понимаю ваши опасения, доктор. Дайте мне о многом подумать. Мне понадобится день или два, чтобы решить, что я хочу делать.

Оставив доктора с обещанием позвонить в течение следующего дня, Элис поехала домой и села на диван, а на столе перед ней стоял пакет испорченного молока. Она представила, как проходит тестирование. Длинная игла проткнула ее матку, чтобы вытянуть черную вязкую жидкость. Как будто он мог прочитать ее мысли, ребенок брыкнулся. Она потерла свой живот, бессознательно успокаивая его. Малыш откликнулся на ее нежное прикосновение, прекратив свои беспокойные движения.

Элис почувствовала неожиданный прилив нежности к этому существу. Она не знала, что это будет, но, несмотря на его отцовство, оно принадлежало ей. Она начала испытывать завистливое уважение к маленькому существу, которое отказывалось быть уничтоженным. Когда ее разум начал сходить с ума, это уважение превратилось в привязанность.

Опасаясь того, что могут показать анализы, Элис позвонила в кабинет врача на следующий день и сказала, что обратится за лечением к другому акушеру. Это была ложь. Теперь она знала, что справится со всем, что ждет ее впереди, одна. Захваченная врасплох растущей любовью, которую она испытывала к малышу, она никому не позволит помешать ей довести дело до конца.

* * *

Элис откинулась на кровать, на ее шее торчали жгуты сухожилий, а когтистые руки запутались в простынях. Ее тело покрылось жирным потом, а из сосков потекло кровавое молоко, когда она подавляла крики, испугавшись, что кто-нибудь из соседей услышит ее и вызовет полицию.

Она уперлась пятками в матрас. Ее ноги широко раздвинулись, она тужилась изо всех сил. Теперь она действовала чисто инстинктивно, как животное, реагирующее на боль при родах. Агония была невыносимой и стала для нее всем миром, пока она пыталась изгнать младенца, боясь, что разорвется прямо посередине и истечет кровью в собственной постели. Этот мучительно долгий процесс подорвал ее силы.

Услышав, как рвется ее собственная плоть, Элис завыла, все мысли о том, что соседи вызовут полицию, вылетели у нее из головы под давлением невыносимой боли. Не в силах сдержаться, она толкнула изо всех оставшихся сил, изгоняя существо, порождение мерзкого семени ее мертвого любовника, на промокшую постель. Она откинула голову на спинку кровати и заплакала от облегчения, не потрудившись позаботиться о новорожденном, пока не услышала его рычащие крики. Она почувствовала, как натянулись простыни, когда зверь начал пробираться к ней, и что-то, должно быть, когти, укололо ее окровавленное бедро.

Она наклонилась вперед, чтобы забрать своего ребенка, но узловатая пуповина свисала, все еще прикрепленная, тянулась вверх, исчезая в ее изуродованном влагалище. Элис потянула, чтобы освободить его, и жгучая боль вспыхнула внутри нее, так как упрямая плацента отказывалась отделяться. Не сумев достать ножницы из ящика туалетного столика, она вместо этого поднесла жилистый фиолетовый трос ко рту существа, позволив ему перегрызть шнур своими крошечными острыми зубками. Осторожно, избегая кусающих губ, она нежно провела ладонью по его щеке, удаляя личинку, которая застряла в слизи при рождении.

Это был мальчик.

Перевод: Zanahorras

«РУКА, КОТОРАЯ КОРМИТ»

– Эй, деда? Ты не расскажешь нам историю о том, как ты был в тюрьме?

Мальчик уперся локтями в колени, его глаза искрились озорством.

– Послушай, приятель, я не был в тюрьме. Я просто там работал.

– Да, деда. Расскажи нам историю о том, как вы с Наной работали в тюрьме, – девочка отложила модный журнал, который листала, и улыбнулась. – Это моя любимaя.

– Ну, не знаю. Твоей маме не нравится, когда я рассказываю эту историю.

– Мамы здесь нет, – рассудительно заявил мальчик.

– То, чего она не знает, ей не повредит. Мы никому не скажем, – вмешалась девочка.

Дед откинулся на спинку стула и посмотрел на своих внуков с игривым вниманием, задумчиво сдвинув кустистые брови, а его морщинистое лицо было исполнено притворной суровости.

Он знал, что расскажет им эту историю, но это было частью игры – немного затянуть ее. С тех пор, как они начали ходить в школу, было традицией, что дети проводили последнюю неделю летних каникул со своими бабушкой и дедушкой, но он знал, что в десять и четырнадцать лет они не захотят больше тусоваться со своими стариками.