Текст книги "Уходи! И точка... (СИ)"
Автор книги: Ксюша Иванова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)
29 глава.
Захар
Лежу. Размышляю. Судя по утреннему сумраку, еще семи нет. Иначе бы Вероника или Елена Константиновна явились уже.
Две женщины в одной палате – это треш какой-то! Особенно, если одна из них – ревнивая фурия Вероника! Антон, конечно, удружил! В качестве санитарки нанял мне ещё не совсем старую женщину, причем достаточно симпатичную внешне! Правда, тот факт, что она пришла ко мне и постоянно находилась в халате и медицинской шапочке, ну и, наверное, отсутствие у меня к ней какой-либо симпатии, а может, привыкание к своей беспомощности… все это не делало для меня проблему в том, чтобы позволить ей ухаживать за мной. Я воспринимал Елену Константиновну именно как медсестру, как санитарку, как помощницу, и она всячески способствовала подобному отношению с моей стороны. Психологически я ей мог разрешить о себе заботиться, а Веронике нет! Но это ведь понятно! Я искренне не понимал, почему Веронику этот факт расстраивает!
Германия, это вам не Россия-матушка! В Германии сопровождающим отдельная палата положена. Хотя, это у меня палата. Где ночуют мои "женщины", я увидеть, естественно, не могу. Но мы в одном здании. Это точно. Потому что приходят ко мне почти каждый час. А днем Вероника сидит рядом практически постоянно.
И там, в той комнате, где она ночует… Это фантазии мои… Делать же все равно больше нечего, кроме как фантазировать… Там, наверное, есть собственный душ. Не так, как в нашей российской больнице, где мы с Вероникой провели две недели. Потому что приходит она всегда сладко пахнущей, с высушенными феном, длинными своими волосами…
…В коридоре у двери раздается звук шагов. Двери здесь тоже хорошие. У нас в больничке пройди вот так утром по коридору! Половина палат под ружье встанут! А здесь вон – еле слышно, да и то только потому, что я не сплю!
– Вероника! – отчетливо слышу мужской голос за дверью. Проклятая дверь – какая сволочь ее сделала! Мне не разобрать, кроме этого "Вероника" ничего больше. Но разговаривают! И ее голосок так радостно, так счастливо звучит! Как будто она там Санта Клауса встретила собственной персоной! С мешком подарков…
Приподнимаю голову. Научился, да. Голова работает. Теперь это слово в моем исполнении звучит правильно. О чем они там? Кто это вообще? И по-русски же шпарит – у фрицев совсем другие интонации. Пытаюсь вслушаться, даже уши, как локаторы, поворачиваю – то одним к двери, то другим. Но нет! Немецкая дверь проклятая! Кто это там с нею? Нет, терпение – это не про меня! Если бы мог, уже дополз бы до двери и посмотрел, с кем моя девочка беседы ведет так долго и так радостно!
Злость немного уменьшает нечаянно впрыснутое в мозг подсознанием, неожиданное, непонятное – "моя"! О чем это я! Зарок же дал и ее заставил – если операция пройдет неудачно, если шансы сдуются и подняться с этой койки мне светить совсем перестанет, она уйдет. И "моя" не исполнится. Потому что смысл тогда какой? Лежать у неё на глазах говорящим чурбаком, пока ее молодость проходит? Нет, мы так не договаривались!
Дверь приоткрывается и я снова весь превращаюсь в слух.
– Тогда до вечера, meine liebe Freulein? – говорит хмырь в зеленом медицинском костюме и шапочке с принтом в виде кроликов и при этом он ТАК смотрит на Веронику! Прямо-таки взглядом пожирает!
– Угу, bis zum Abend! – цветет эта коза и впрыгивает в мою палату. – Привет, красавчик!
Цветы в руках! И это тебе, Дикий, не банальные розы, до которых ты, возможно, сумел бы додуматься. Но и то не факт, не факт… Это что-то нереально красивое – розовое, из пышных шапок состоящее, моментально запахом своим заполнившее все окружающее пространство. Достает из шкафчика стеклянный кувшин и, набрав из-под крана воды, ставит на тумбочку у моей кровати свой букет.
– А по-немецки слабо? – выдавливаю из себя, чувствуя, как распирает изнутри болезненная, не имеющая права на существование, горькая ревность.
– Nein, nicht schwach, – смеется она и тут же переводит для меня, тупого идиота. – Нет, не слабо! Hallo, Hübscher!
– Хюб… кто? Стесняюсь спросить? – охреневаю я.
– Шшер-р! – рявкает Вероника. – А что у нас сегодня с настроением, м? Чем недоволен мой самый любимый пациент?
И мне, конечно, этого говорить нельзя. Я же помню про возможный сценарий нашей жизни, который будет реализовываться уже буквально через пару дней. Но оно само изо рта вылетает!
– Просто я в школе тоже учился. И помню еще, что означает meine liebe Freulein…
Прекратив тасовать цветы в кувшине, Вероника подходит ко мне. Вместе со своим свежим ароматом, который заглушает для меня даже вездесущий запах этих цветов. Берет за руку. Не чувствую. Вижу это, как будто не меня за руку берёт, а просто, за чью-то отдельную, чужую, лежащую на моей кровати без хозяина, руку. Зачем-то наклоняется к ней, к руке. Ее волосы закрывают от меня, не дают разглядеть, что же она там… Целует, что ли?
– Мне очень приятна твоя ревность… – а в глазах, вдруг поднятых на меня, я вижу слезы! И меня отпускает! Ну, не может она так радоваться моей реакции, если для ревности есть повод!
– Кто этот кролик-самоубийца? – киваю в сторону двери.
Усаживается рядом на кровать. И я не чувствую этого тоже, но вижу, как ее бедро прижимается к моему предплечью. Наверное, можно было бы тепло почувствовать даже через одежду. А если под халатик руку запустить… Я знаю, он короткий у нее… То там… юбка сегодня там, едва прикрывающая колени… И тоненькие телесного цвета колготки… Рукой по ним под юбку… Если бы я мог…
– Захар? – мой взгляд перескакивает с ее коленей в глаза. Улыбается. Она такая красивая, когда улыбается. – Он не кролик, а… хм, скорее заяц. Зайцев Виталий Борисович, бывший ученик моего папы. И не самоубийца, а выдающийся хирург-кардиолог, между прочим. Работает здесь…
– И что в нем такого выдающегося? Внешне ничего вроде не выдается. Разве что, между заячьих нижних конечностей есть что-то особенное?
– Захар! Как тебе не стыдно! Выдающееся у него в голове!
– Ладно, оставим пока в покое обсуждение Виталькиных достоинств. Ответь мне лучше, куда ты собралась с ним вечером? Давай, начинай выкручиваться, meine liebe Freulein!
– Мы с Виталик… ем Борисовичем очень хорошо знакомы, – поглядывает на меня – провоцирует, ждет реакции! – Он в гости к нам приходил домой, когда ещё в папином институте учился. Даже однажды в поход ходил с нашей семьёй! У меня папа – любитель с палатками у костра, гитара там, сплавы по горным рекам… Отец мой ему помогал защититься. Говорил, что у Виталика талант.
– А чего ходил-то к вам? К бате твоему подлизывался? Сам, без протекции, защититься не мог, да?
Я помнил сейчас про Антона и его роль в моей судьбе. И, конечно, не осуждал незнакомого мне Виталика за личное знакомство и дружбу с человеком, от которого зависела его дальнейшая судьба. Но дико хотелось хоть как-то дискредитировать в Вероникиных глазах соперника, удержаться от этого было просто нереально.
– Мог и сам. Но отец его приглашал из симпатии, а он из симпатии к… нашей семье не мог отказаться.
– Конкретнее. К кому из членов вашей семьи он эту симпатию испытывал? Постой-постой! Я сам отгадаю!
– Попробуй.
– К твоей бабушке!
– И к ней, кстати, тоже!
– Не смешно.
– А я разве смеюсь? Представь, как замечательно, что он здесь! Мы вчера встретились случайно в коридоре, а сегодня Виталик спросил, как он мне помочь может. И вот! Я у него попрошу, чтобы он лично поспособствовал… Поговорил с врачом твоим…
Мы ругаемся. Каждый день. И сегодняшний Виталик (и откуда он только здесь за тридевять земель от России взялся!) по сути, всего лишь повод! Просто, кроме гадостей, которые ей говорю, я никак больше предъявить на неё права не могу! Ну, что мне сейчас ей сказать? "Не ходи к нему?" Это ж Вероника! Она не послушает ведь! А вдруг он приставать начнет? Как ему морду набить? Как?
– Нет. Мне его помощь не нужна! Только попробуй пойти!
– Почему? Ты не понимаешь, какая это удача…
– Почему не понимаю? Понимаю! Его я очень хорошо понимаю! Стопроцентную гарантию дам, что заячьи лапки сегодня попытаются сцапать мою белочку! И утащить в свой бундестаг!
– Куда-куда? – хохочет Вероника. – Скажи просто, что ты ревнуешь, и не выдумывай все эти гадости!
Я ревную. Сам понимаю. Но не признаюсь ни за что!
– Я не ревную. Чего мне ревновать? Просто ты одна в чужой стране. Я тебя, сама понимаешь, спасти не смогу. Обидит, падлюка! Вот чувствую, что обидит!
Замолчала. Переваривает. Смотрит в окошко. Губки у неё розовые, нижняя пухленькая такая и вот сейчас… вот… да-а! Язычок высовывается и самым кончиком по верхней!
Это странно и неприятно – в голове возбуждение есть, а в теле ничего не чувствуется. И меня разрывает от несоответствия, от постоянного ожидания – а вдруг сейчас почувствую то щемящее чувство, когда в пах ударяет кровь. Но нет. Только легкие фантомные, похожие на щекотку, боли ещё чудятся мне где-то в районе ног. Не подкрепляемое физической реакцией, возбуждение быстро сходит на нет, оставляя раздражение и почему-то головную боль.
– Захар… – она вдруг залезает ко мне на кровать, сбросив на пол тапочки. Укладывается сбоку, обнимает мое бесчувственное тело и утыкается носом в щеку. – Антон говорит, что я должна улыбаться и верить в лучшее… Но мне… Мне так страшно, Захар… Мне так страшно! Что дальше будет? Как мы с тобой будем жить? Мы будем жить?
Мне хочется её успокоить. Я мужчина. Я обязан быть сильным. Это ей, как девочке, можно плакать! Но я не хочу, чтобы она, вот эта девчонка, которая мне не жена и даже не невеста, которой я ничего не дал, ничего не сделал для которой, вот эта сильная девочка, благодаря какому-то странному капризу судьбы оказавшаяся рядом со мной, плакала!
Я понимаю, она – лучшее, что могло случиться в моей жизни. И то, что я к ней чувствую, не умещается в слово "люблю". Я восхищен ею, я благодарен ей, я потрясён, влюблен, очарован и ещё много-много всего. И люблю. Потому что как не любить ее такую – красивую, умную, искреннюю? И понять не могу, как мог я на других смотреть вообще? Как мог сразу не заметить вот этого всего, что есть в ней? Но признаться, значит, потом, когда ей нужно будет уйти, добавить к её переживаниям ещё и жалость к моим чувствам! Ведь если будет знать, что люблю, не уйдет! Молчать, это – единственный шанс отпустить её!
– Вероника, – зову, чтобы сказать что-то ласковое, утешающее, а что именно не знаю. Очень в любви признаться хочется, порадовать её. Ведь она обрадуется, знаю. Для неё это очень важно. Уверен, не обещания жениться и тому подобное, а именно слова о чувствах важны. – Ты самая лучшая девочка, какую я только встречал в своей жизни. Ты заслуживаешь… всего! Ты у меня умная девочка. Ты не позволишь этому… Кролику… обидеть себя. Не проси его обо мне. Пусть мой фриц-мясник сам полученные деньги отрабатывает! Просто сходи и отдохни с этим… с Виталиком от больницы, от всего этого. Пусть он тебя в кафе, в кино сводит. И не думай, что я обижусь. Отдохнешь и ко мне вернешься!
Я не хочу, чтобы шла. Это больно представлять себе даже. Какой-то зеленый хмырь сможет взять ее за руку, мороженое ей купить. Он сможет смотреть на неё и чувствовать не только мозгом, всем телом своим, какая она замечательная! А я ж даже волосы, упавшие ей сейчас на щеку, убрать не могу! Такую девочку – преданную, верную, красивую – ее всю жизнь на руках носить нужно! Но это тоже не про меня… Будь моя воля, Вероника двадцать четыре на семь была бы рядом. Но разве могу я с ней так!
Она шевелится, и я щекой чувствую ее мокрое личико. Сжимаю зубы на внутренней части своей щеки до боли, зажмуриваюсь на мгновение и очень надеюсь, что… моя улыбка на улыбку хоть немного похожа!
– Отставить слёзы! Что ж ты такая плаксивая-то! Чуть что, сразу ревешь! Давай силу воли будем с тобой тренировать?
– А как? – Она садится сбоку (благо кровать широкая – фрицы, они знают толк в комфорте!), поджав под себя ноги.
– Я знаю кучу способов. Вот в детстве мы с пацанами, например, играли в гляделки…
30 глава.
Антон
– Дежавю, мля! – с трудом шевелю разбитыми губами и сбрасываю очередной звонок от Агнии. Не могу сейчас – говорю с трудом, сразу поймет, что что-то не так! Пусть уж лучше думает, что я занят. Пишу в очередной раз, чтобы не волновалась: "Я скоро. Все в порядке. Всё объясню".
– И не говори! – Игорь с беспокойством посматривает на меня, отвлекаясь от заливаемого бесконечными потоками дождя лобового. – Пора тебя из Будды в Шамана переименовывать!
– Чего это? – не догоняю я и заглядываю в бардачок – вдруг он не забыл и сегодня коньяк для меня купить?
– Сзади. В пакете, – кивает в салон. – А потому, Антоха, что каждая твоя победа теперь заканчивается вот таким ураганом! Будет прикол, если и Свят нам послезавтра цунами какое-нибудь забабахает!
– Ох, чует мое сердце, цунами сейчас будет ждать меня дома…
– Это такое миленькое и с косой?
Ржем вместе. Губа снова кровит.
– Так ей и не сказал, что сегодня снова драться будешь?
– Нет, не сказал. Она в прошлый раз перед боем полночи надо мной рыдала, как будто на фронт провожала!
Коньяк достал, но пить почему-то вдруг расхотелось – мало того, что снова вся морда в гематомах, так еще и перегаром на неё дышать! Не-е, что-то настроения нет!
– А, между прочим, – усмехается Игорь, паркуясь у ворот моего дома. – Агния на тебя очень хорошо влияет. Бой был тяжелый, а ты спокоен, как удав! И даже не нажрался, как раньше!
– Вот думаю, может, жениться…
– Он ещё думает! Хватай девчонку, пока она согласна, и в ЗАГС тащи, а то уведут!
– Кто? Я им уведу! Я им ноги пообломаю! Ты видел возле неё кого-то! Рассказывай! Свят, да?
– О-о-о, я только порадовался твоей адекватности, а ты снова за старое. Я так, образно! Она же на тебя, как на божество смотрит! Там без вариантов вообще!
Пожимаем друг другу руки. И я, накинув на голову капюшон, как тогда, два месяца назад, когда в моем доме впервые появилась Агния, бегу по выложенной брусчаткой дорожке к крыльцу, поливаемый сверху ледяным дождем. Две недели назад, после боя, дождь тоже был, но не такой сильный…
В доме, где живут пацаны, темно. Свят с Семенычем уложили наших бойцов по режиму. В моем доме тоже ни огонька. Может, заснула? Няньку, нанятую на время её болезни, пришлось уволить – во-первых, у меня на неё не было средств, а во-вторых, Агния решила, что я ей не доверяю ребенка… Поэтому ей нелегко сейчас приходится – за Аликом смотрит, по дому шуршит – даже готовит для нас сама! Может, устала и уснула, пока ждала?
Точно, дежавю! Она стоит в прихожей у окна, ровно на том же месте, где в ту ночь стоял Дикий. И когда я залетаю в дом, насквозь мокрый, голодный и злой, шагает мне навстречу. Щелчок выключателя. И вот он я во всей красе – морда отекшая, под глазом фингалище, губа вдребезги…
– Опять? – у валькирии моей так яростно сверкают глаза, что мне кажется, сейчас штору на окне подпалит! – Да что же это такое? Зачем, Антон? Что за страсть к саморазрушению? Что за варварство?
– Это скорее страсть к деньгам, – не выдерживаю я. – Иди лучше, поцелуй своего воина! Я победил врага, срезал его скальп и обесчестил жену!
– И где добыча? Где скальп? Где жена? Подавай их сюда в качестве доказательства! – воинственно складывает руки на груди. Задерживаюсь взглядом на манящих холмиках, прикрытых шелковой тканью нового коротенького халатика. Кстати! Перевожу взгляд на его подол – ах, какие же у моей девочки ножки! Загляденье просто!
– Не, жены не было. Преувеличил немного, – ретируюсь я, сбрасываю кроссовки, быстро снимаю куртку и шагаю к ней. Отступает. Два шага и упирается спиной в стену. – Попалась, валькирия моя!
Упираю руки в стену по обе стороны от её головы, всматриваюсь в красивое личико. Жаль, с поцелуями в ближайшую неделю совсем никак… Но я знаю и другие способы порадовать мою красавицу!
– Если ты мне не объяснишь, зачем ты дерешься, я… я…
– Ну, давай! Озвучь свою страшную угрозу! Напугай меня!
– Я буду спать с Аликом!
– Напугала. Да-а-а. Окей. Скажу. Я кто?
– Антон Радулов?
– Это понятно. Кто по профессии?
– Тренер?
– Тренер. Спортсмен. Боксёр. Мастер спорта по смешанным единоборствам, по боксу…
– Это ты сейчас хочешь, чтобы я от восхищения упала к твоим ногам?
– Было бы здорово! А ты можешь? – показываю ей взглядом на ширинку – чего зря-то падать, можно сразу с пользой!
– Ах, ты! – кулаком впечатывает в грудь, потом почему-то глаза её наполняются слезами и Агния начинает причитать. – Прости! Прости! Тебе и так больно, а тут еще я! Я не хотела!
Холодные пальчики ложатся на мои щеки, осторожно поглаживают нетронутые в бою участки кожи. Обнимает, лицом утыкается в мою грудь. Хорошо! Вот так бы всегда встречала! Это нужно озвучить!
– Встречай меня так всегда! Договорились? – глажу по волосам, втягиваю носом её запах – как же хорошо!
– Только если ты прекратишь драться!
– Агния!
Прижимается крепче и говорит, касаясь губами моей кожи у ворота футболки:
– Я волнуюсь, Антон! Я не хочу, чтобы с тобой так, как с Захаром случилось! Но Свят говорит, что Захар дрался потому, что у него карьера, потому что развиваться нужно, дальше идти. А тебе зачем это? Тебе же поздно уже карьеру в боксе делать?
И я, конечно, могу сейчас свинтить на тему возраста. Но, во-первых, мусолить решенное и обговоренное не в моих правилах, а во-вторых, врать как-то неправильно, что ли…
– Я ж сказал, малыш, дело не в карьере. Дело в том, что мне нужны деньги. Много-много денег. Куча просто. За бои платят. За победу платят еще больше. Ты, кстати, можешь гордиться, твой воин сегодня был круче всех…
Но она не ведется на мое хвастовство. Почему-то отстраняется и смотрит… странно. Словно только сейчас услышала о том, что в запрещенных боях есть тотализатор. Смешная! Мелкая совсем. Откуда ей знать прозу жизни…
– Деньги? Тебе деньги нужны всего лишь? Только деньги и всё?
– Что за вопросы такие у тебя странные? – подхватываю на руки – ибо не фиг время зря терять! У меня, между прочим, адреналин в крови и я знаю отличный способ пустить его в дело. – Не то чтобы я бабки так уж любил… Жизнь так складывается…
Не сопротивляется, обнимает за шею, губами по коже водит. И это отвлекает, конечно. Но раз уж решил правду говорить, нужно довести это дело до конца.
– Там Захару счет выставили из клиники. Он в разы превышает ту сумму, что за квартиру я получил. А операция уже назначена и отступать поздно! И мне Свят помогает – тоже драться будет. Просто форму он в тюрьме подрастерял, восстанавливается с трудом. Поэтому мне так часто приходится…
– Антон, – шепчет она на ухо. От звука своего имени из ее уст я до сих пор с ума схожу и ускоряюсь, идя вверх по лестнице. – Я знаю способ заработать деньги лучше и быстрее. И больше, поверь мне. Намного больше…
– Да я, знаешь, сколько сегодня…
– Женись на мне!
– Ч-что?
– Женись на мне!
– Что? – я резко останавливаюсь от неожиданности. Руки как-то странно ведут себя – немного разжимаются, и моя ноша сама соскальзывает, становясь на пол рядом, обхватывает мое лицо руками так, как делала это только что внизу, у входа, и смотрит в глаза.
– Понимаешь, я не хочу, чтобы дядя Юра претендовал на мамино состояние. А так, я вступлю в наследство и все деньги станут моими, то есть… нашими! А там хватит и на лечение Захару и… на всё, что нужно хватит! И тебе драться не нужно будет… И Святу не нужно…
И вот как на это реагировать? Как это понять? И я бы принял это! И деньги эти принял бы! И ничего обидного для себя не разглядел бы в подобном… Если бы сам, лично, до этого разговора, сделал предложение! Но я-то не сделал! Я-то, тормоз, вообще еще до сих пор женат на другой! Да и что она, девочка моя, теперь подумает обо мне? Ведь, элементарно же, решит, что я согласился (согласился, блядь, а не захотел!) на ней жениться только из-за денег!
А это не так? Чего ты, Радулов, сам-то хочешь? Хочешь снова свадьбы-штампы-кольца? Тебе это надо? Это ж не Лиана – любительница кругосветок! Эта девчонка ведь рядом будет, каждый день мозолить глаза, пилить, истерики закатывать, детей еще рожать захочет…
Я очень, очень старался уговорить себя, очень старался представить себе все негативные стороны семейной жизни с Агнией. Но… не получалось совсем! А от мысли о том, что ребенок, наш общий, ее и мой, может привязать ее ко мне навсегда, вообще какая-то эйфория накатила! Какой же ты, Антон, идиот! Что ж ты так усложнил-то всё?
– А потом, когда я в наследство вступлю, мы разведемся… Если захочешь… – и голосок ее дрожит.
– О, Господи! И за что мне это всё? – прижимаю ее к себе за затылок, зажмуриваюсь. – Как теперь сказать тебе, чтобы не накосячить? Сто процентов же не так поймешь!
– Скажи уже как-нибудь, – бурчит она в мое плечо. – А то ведь не услышу – придумаю сама…
– Это точно. Ты – та еще выдумщица!
– Антон!
– Может присядем где-нибудь? Или, лучше, приляжем? – пытаюсь отсрочить казнь.
– Нет! Сейчас! Прямо сейчас! И не юли! Как на духу! Честно говори, почему не хочешь на мне жениться! Иначе я… Иначе я…
– Заревешь?
– Да! Нет! Иначе я сама пойду к Юрию Анатольевичу за наследством своим! Потому что, если ты мне никто, то и решать мои проблемы нечего! Вот!
– Ах, так, да! Ладно! Тогда слушай! – отскакиваю от нее и начинаю метаться по площадке рядом с дверями в спальни. – Это херня, вообще, что я женат! Даже если Лиана против будет, нас разведут по суду, я уже консультировался у одного знакомого юриста – мы три года не живем вместе… И херня, что время потратим – всё равно это пора сделать уже. Только теперь, если я сейчас… блядь! Звучит-то как! Если я сейчас приму твое предложение! – так хочется треснуть обо что-то! Так выпустить пар хочется! Вот такого меня на ринг бы сейчас – победа нокаутом в первом раунде гарантирована! – Ты же обо мне надумаешь чего попало! Ты ж решишь, что я только ради денег! Ты ж потом всю жизнь меня этим корить будешь, до самой моей старости! И это, знаешь ли, как-то мерзко смотрится со стороны! Как будто я специально всё подстроил! И я не хочу за твой счет! Что я за мужик, в конце концов, если буду за счет своей бабы проблемы решать!
Останавливаюсь возле нее, замершей, прислонившись спиной к стене и нервно сжавшей на груди руки.
– Ты хоть понимаешь, о чем я? Или так, "в молоко" треплюсь? – рычу, едва контролируя свою ярость.
– Я-то понимаю! Но что ж сделаешь, если ты сам не додумался мне сделать предложение! Я и так целый месяц уже жду! Но, мне кажется, выбора у тебя все равно нет. Потому что, вряд ли ты захочешь, чтобы наш будущий ребенок носил не твою фамилию!
Полное ощущение пропущенного удара в голову! Даже хуже… У меня искрит перед глазами и даже, кажется, немного кружится голова. Резко останавливаюсь рядом с ней, упираюсь ладонью в стену сбоку от ее головы, потому что реально устоять трудно.
– Ты что, беременна? – рявкаю я – ну, а что, может, она так, на будущее, угрожает мне.
– Ну, месячных уже три недели нет… А тест я делать боюсь…
Чувствуя отвратительную слабость в ногах, я съезжаю спиной по стене. Да, так лучше! Так хотя бы не грохнусь в обморок перед ней! Вообще не думал об этом! И, вроде бы, без презерватива всего пару раз у нас было, и я успевал… кажется, успевал всегда…
– Только, умоляю тебя, не спрашивай, твой это ребенок или нет!
Еще месяц назад моя девочка, наверное, не смогла бы так спокойно и откровенно со мной говорить о таких вещах! Идиотская улыбка растягивает разбитые губы. Но мы очень настойчиво над вопросами раскрепощенности работаем… И, похоже, моя скромница многому научилась!
– Ты чего смеешься? Антон! Так! Всё! Я не собираюсь больше унижаться!
Но ноги-ногами, а реакция у меня все-таки неплохая – уйти не позволяю! Хватаю за руку, опрокидываю к себе на колени.
– Посиди, отдохни, фурия моя! Гормоны замучили, да? Теперь понятно, чего ты такая сегодня… хм, яростная!
Ну, собственно, так даже лучше! Ведь правда, Радулов? Так вообще замечательно! Теперь у тебя выбора нет! И у нее нет тоже! Смеюсь, запрокинув вверх голову! Вырывается. Стискиваю, ладонью накрывая животик – блин, как это всё странно… Вот здесь, под моей рукой, под ее кожей… мой малыш…
– Слушай, женщина, что тебе твой мужчина скажет! Ребенок будет носить мою фамилию. Это не оговаривается. Утром же Лианку поведу разводиться! Дальше. Дальше мы едем в больницу… Да! Это обязательное условие! Я хочу знать… Я обязан знать, что с тобой и с ним всё в порядке! И нет! Не смотри так! Если вдруг ты не беременна даже, это уже ничего не изменит! Но меня расстроит, учти! Очень расстроит! Так сильно расстроит, что придется тебе всю ночь меня успокаивать! Так, я что-то отвлекся… Дальше мы едем к твоему отчиму. Хотя нет, тебе не нужны лишние волнения. Я сам разберусь. Сам съезжу. И еще… – тяжело вздыхаю – это, действительно, самое сложное. – Прости меня, девочка моя! Всё это я давно должен был сделать! И я хотел! И хочу! И ребенка хочу! И жениться на тебе очень хочу! И мне деньги твои не нужны! Слышишь? Ты мне и так достаточно подарков сделала… Ты у меня самый главный подарок…
Я так увлекся, стараясь, чтобы моя речь была как можно более убедительной, что забыл совершенно о том, что в доме люди, что ребенок поблизости спит. И, когда дверь справа от нас, сидящих на полу, распахнулась, вздрогнул от неожиданности. Алик стоял в проеме молча, сонно тер кулачком глаза, а увидев нас, вдруг скривился и заплакал. Агния соскочила с моих колен и бегом бросилась к нему.
– Маленький мой, что случилось? – запричитала над ним, хватая на руки.
– Мама-а-а!
