Текст книги "Уходи! И точка... (СИ)"
Автор книги: Ксюша Иванова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)
27 глава.
Агния
– Там ветер сегодня. Надень мою куртку, – Антон кидает на кровать свою кожанку и снова ищет что-то в шкафу.
– Я на минуточку только, – возражаю не потому, что не хочу его куртку надевать, а скорее для того, чтобы обратить его внимание на себя. Он почти не разговаривает со мной. Кормит. Спит рядом. Ну, то есть на диванчике у окна… Вторую ночь. Наверное, боится заразиться от меня. И это правильно. Да. Но это как-то… обидно!
– Не наденешь, никуда не пойдешь! – твердо доносится из глубины шкафа. Он даже не оборачивается ко мне.
– Почему ты мною командуешь? – а мне еще обиднее от понимания, что он прав – там холодно, а у меня своих вещей нет… И я еще болею.
– Потому что ты еще маленькая? – намекает на тот наш разговор в машине, после которого он отстранился, и я хочу развить эту тему, чтобы понять, чем обидела его тогда, шагаю навстречу Антону – не могу так больше! Я хочу определенности! Я хочу ответов на свои вопросы! Я хочу его нежности! Просто чтобы обнимал меня! Дотронуться хотя бы… Но он, держа в руках вешалки с висящими на них наглаженной белой рубахой и пиджаком, обходит меня и устремляется прочь из комнаты.
– Это нечестно! – бросаю в мощную спину и добавляю в закрывающуюся дверь. – Поговори со мною…
В никуда:
– Пожалуйста…
Что я сделала не так? Он пришел за мной. Он целовал. Он был очень рад мне! Он заставил Марка, которого я смутно помню, но который был там, у моего дома… у дома дяди Юры (мысленно поправляю себя), отвлекать недавно нанятую моим отчимом охрану, а сам, рискуя, проник в дом и выкрал меня! Это же что-то значит! Ведь значит же что-то? Я ему небезразлична? Почему тогда сейчас игнорирует? Почему не разговаривает практически?
Натягиваю поверх выданного мне Светочкой спортивного костюма, куртку Антона – доктор, приходивший утром разрешил мне выйти на пятнадцать минут на улицу. Пока медленно застегиваюсь, он возвращается в комнату, удовлетворенно кивает, взглянув на меня, и, не останавливаясь, проходит к шкафу. Забыл что-то. Вздыхаю. Бесполезно спрашивать, куда он и зачем. Отделывается общими фразами.
Строгий костюм ему очень идет. Брюки сидят идеально, подчеркивая узкие бедра. Белая рубашка оттеняет смуглую кожу… У него волосы очень короткие на затылке, почти под ноль… А сверху немного вьются и сейчас они уложены назад. Он копается на верхней полке. Я застываю в метре позади. Не могу оторвать взгляда от того места, где ворот рубашки касается шеи. Мне хочется встать на цыпочки и над ним, над воротом этим, провести языком… По загорелой коже… Какой же он… Потрясающий! Делаю шаг к нему и вдруг замечаю в зеркале шкафа себя – бледную, растрепанную, с воспаленными глазами, с плохо расчесанными волосами – без бальзама они превратились в солому. Антон просто меня не хочет больше! Увидел вот такую вот! Некрасивую! В спортивном костюме с чужого плеча! И все! Тем более, у него жена есть! Тем более, он мне так ничего и не пообещал. И даже не предложил!
Неожиданно для себя всхлипываю и, чтобы заглушить этот звук, чтобы притвориться, что это скрип, шорох, шаги… что угодно, разворачиваюсь и шагаю к двери. Но, оказывается, мои ужимки – лишние! У Антона буквально в ту же секунду звонит телефон. Он достает его из кармана брюк и прикладывает к уху, с подозрением взглянув на меня.
– Да, Вероника? – снова косит в мою сторону, берет какую-то коробку и идет ближе. – Да, она может поговорить с тобой.
Сует мне в руку телефон и молча выходит из комнаты. И я ловлю еще один странный взгляд. Как будто он сожалеет о чем-то! О чем? О том, что я здесь? О том, что спас меня? О том, что привез сюда?
– Вероника?
– Агния! Я так рада тебя, наконец-то, слышать! И Захар рад! Слушай!
– Агния, привет! – в трубку смеется Захар. – Ты как там? Совсем тебя наш Будда замучил? Он такой, да… Но я знаю, как с ним бороться. Я сейчас тебе… Эй, подожди!
На заднем плане обиженный голос Вероники:
– И нечего с чужими девушками столько любезничать!
Захар:
– Вот только встану, ты пожалеешь, что позволила себе это!
Вероника:
– А ты встань уже поскорее! А то я устала быть твоими руками и ногами! Агния!
Непроизвольно улыбаюсь. Они не ругаются. Хотя, конечно, ругаются они. Но не по-настоящему! Они ругаются… как будто развлекают так друг друга. Как будто играют в какую-то, только им двоим известную, игру!
– Да, Вероника?
– Мы послезавтра улетаем.
Куда? В Германию все-таки? Я ж ничего не знаю! Я как будто выпала из жизни! Как будто потерялась!
– В Германию! Антон тебе не рассказывал? Он квартиру продает. Задаток уже перечислили. Билеты куплены.
– Зачем продает? – почему-то цепляюсь именно за это.
– Ну, на операцию для Захара… Деньги нужны… – куда-то в сторону спрашивает. – Почему ей не нужно об этом? Она же его любит… Должна знать о проблемах…
Как в каком-то странном сне, словно Я снова не Я, а увязшая по уши муха, я прощаюсь с Вероникой и Захаром, обещая, как они требуют, потом, через месяц, встречать в аэропорту. Должна знать… Только кто бы мне сказал? Мне не доверяют. Во мне не нуждаются больше в этом доме. И даже для Алика нанята другая няня.
Я ничего не понимаю! Я дезориентирована! Зачем спасал? Зачем, если не нужна? И ту его радость Я помню! Потому охладел, что видел меня больной? Тогда грош – цена таким его чувствам! Мне такие не нужны!
На улице ветер. Снова дождь собирается? Стою на крыльце, подняв вверх лицо. Смотрю в стремительно темнеющее небо. Слышу, как у ворот заводит машину Антон. Зачем я в его доме? Я чувствую себя здесь лишней. Только и уйти мне некуда. Ну, не к дяде Юре ведь, правда?
Антон
Вздыхает. Снова. Крутится на моей кровати. Может, ей опять плохо? Как сегодня в душе.
Вспоминаю, как вошел в комнату и услышал её крик в ванной. Хорошо, что она там не заперлась – успел, поймал практически у самого пола. Бледную. Распаренную от горячей воды. Она совсем обессилела от болезни. Исхудала ещё сильнее. И так была тоненькая, как тростиночка, а тут просто высохла вся.
А я нес её голенькую в спальню. И все понимал – и молодая она чересчур, и только-только выздоравливать начала, и похудела… Только полушария молочно-белой груди, влажной от воды, так призывно подрагивали при каждом моем шаге… И я не мог удержать свой бесстыжий взгляд! Я её не только руками лапал сейчас (руками хотя бы вынужденно!), но и глазами! И тут я не знал границ!
Уложил на кровать. Не успел подумать, что делать дальше – сама глаза открыла. И первое, что сделала – потянула на себя одеяло, скрываясь от моего взгляда! Конечно, она от меня получила всё, что хотела, все, зачем пришла – я ее защитил от отчима, спрятал в своем доме, куда ему путь заказан. Она тогда телом своим просто расплатилась со мною. Да…
Безотчетно захотелось до зуда в кулаках треснуть ими в стену! Не хочет, чтобы я смотрел! Бред? Да бред, конечно! Никто не выменивает девственность на защиту? Или? Впрочем, я был настойчив, а она, возможно, просто не смогла отказать! А в машине целовала… Из благодарности…
…Плачет. Плачет? Точно! Невыносимо! Лежать, Радулов! Лежать, я сказал! Но она ведь плачет! Ей плохо! Я должен… Я хочу! И я отлично знаю, как сейчас правильно – свет включить, сесть на кровать… подальше от нее. И она расскажет, что ее мучает, отчего рыдает. Но поступаю иначе. Так, как эгоистично хочу сам! Практически бесшумно встаю с проклятого дивана…
…Лёг за её спиной, почувствовав, как испуганно дернулась, но не отстранилась, не стала скидывать руку, которой прижал ее к себе вместе с одеялом.
– У тебя что-то болит? – и не узнаю собственного голоса – так хрипло он звучит.
– Н-нет, то есть, да! – путается она.
– Что? – вздыхаю, привычно трогаю ладонью её лоб. Он негорячий.
– Э-э… Сердце? – почему-то спрашивает она у меня.
– Да-а, доктор что-то такое говорил, – пытаюсь сосредоточиться я. Это сложно – ее волосы пахнут моим шампунем, они, откинутые на подушку, сейчас касаются моего лица. Или это я лицом касаюсь их? Неважно… – Та-ак, он говорил, что-о-о если ангиной часто болеть, потом начинаются проблемы с сердцем. Ты часто болеешь ангиной?
– Не знаю. Не помню. Кажется, нет, – лепечет она в ответ.
– И про память он говорил… – напрягаюсь, пытаясь вспомнить, что же там было про память. К сожалению, напрягаюсь не только мозгом… Не столько мозгом, а гораздо ниже. И это не способствует возвращению памяти. – Вроде бы… после сильной лихорадки… у тебя была такая… можно не всё помнить… особенно из недавнего прошлого…
Как извращенец, усиливая свою дикую похоть, тяну носом у ее шеи. Там не мылом, не духами, ею… Кожей ее пахнет, ее нежностью… молодостью ее. Не могу удержаться. Пусть хотя бы еще пару минут не сопротивляется! Прикладываюсь губами к этому местечку, утыкаюсь носом в кожу… А-а! Как наркоман какой-то! Ей, может быть, это неприятно! Но пусть еще потерпит меня! А лучше… пусть еще раз отблагодарит!
Эта мысль отрезвляет. Проясняет сознание. Но не постепенно, а враз как-то, словно ведро ледяной воды на разгоряченное под палящим солнцем тело. Только один орган эта вода не задевает. И он ноет от уже придуманного хода моих действий, уже сложившегося в голове. Не-ет! Против воли я не хочу! И из благодарности мне не надо! Врать не буду, что не голоден! Голоден и даже очень. Но перетерплю… Мужик я или нет?
Сажусь, уперев локти в колени, с силой тру лоб пальцами, пытаясь прийти в себя. И она садится тоже. Прислоняется к спинке кровати. Заворачивается в одеяло. Прячется от меня. Закрывается. Всё правильно. Я не ошибся. Моя миссия выполнена. Сладкого мне больше не положено. Обломись, Радулов!
– Ошибаешься, Антон, – словно в продолжение моих мыслей неожиданно обиженным голосом говорит она. – С памятью у меня, как раз, все в полном порядке. И я очень хорошо помню, как ты мне здесь, в этом доме, несколько дней назад говорил…
– Что? – на выдохе выдаю, пытаясь вспомнить, что я тогда мог сказать такого особенного, но отчего-то помнятся только мои проговоренные ей вслух эротические фантазии. Нет, наверное, у меня с памятью проблемы, а не у нее!
– Ты говорил, что хочешь меня увезти куда-нибудь подальше ото всех, запереться в комнате вдвоем, – ее голос дрожит, и мне кажется, что она снова зарыдает. Да в чем, блядь, дело! Я напугал тогда? Или сейчас пугаю? Но спросить не успеваю. Она вдруг быстро-быстро, боясь, что смелось иссякнет, продолжает. – Мне казалось тогда, что я тебе нравлюсь, что тебе нравится то… То, что между нами происходило. А теперь я больше неинтересна тебе. Теперь ты из жал-лости возишься со мною… И не хочешь меня!
– Что? – как идиот, повторяю снова.
Она все-таки срывается в плач. И я не вспоминаю, что хотел… хочу её успокоить. Сижу, как статуя, обездвиженно, открыв рот в немом "что?"
И только одно сейчас понимаю. Она ревет потому, что я якобы её не хочу! Значит… Наконец, разум возвращается. В мозгу происходит эндорфиновый взрыв – она ХОЧЕТ, чтобы я её ХОТЕЛ!
– Иди ко мне…
28 глава.
Агния
Реву. Стыдно и больно. Не знаю, чего больше сейчас – стыда или боли. Молчит. Пораженно смотрит на меня. Что, Антон Викторович, думал, что только ты можешь быть откровенным? Я могу тоже! Пусть через силу, но могу!
Слава Богу, что темно в комнате! Ему не видно моего распухшего лица. Но мне уже и дышать трудно – из носа течёт, глаза режет. Мне кажется, я теперь не смогу остановиться… Буду реветь до самого утра. Или до потери сознания! Ну и пусть!
– Иди ко мне, – вдруг говорит он. И мои слёзы, как по волшебству, тут же высыхают.
Так и подмывает сказать это его любимое "что?", но сдерживаюсь. Вдруг не дождется моего ответа и уйдет обратно на свой диван! Одним резким движением отбрасываю прочь одеяло. Не важно, зачем позвал! Позвал же! Пусть хотя бы пожалеет меня сейчас, если на другое не способен!
Тянусь к нему, становясь на колени на кровати. И он со сдавленным стоном обхватывает за талию руками и усаживает… лицом к себе, раскидав мои ноги по обе стороны от своих бедер! Замираю на нём сверху. Потому что сегодня на мне вовсе не пижамные штанишки. На мне футболка Антона. И так-то, если встать, она закрывает бедра, но сейчас я ее чувствую где-то на талии! Хорошо хоть, боясь сбросить ночью одеяло и оголиться перед ним, надела трусы! Впрочем, когда его горячая, чуть подрагивающая эрекция через два слоя тонкой ткани, упирается в эти трусики, преграда в виде них уже не кажется надежной!
И руки, массирующие спину. Губы, ласкающие шею, его запах, он так близко… Я цепляюсь за крутые плечи, наслаждаясь тем, какой он упруго-твердый, как двигаются под его кожей тугие мышцы. И это не жалость! Нет! Из жалости разве так целуют? Разве так нежно держат в руках из жалости?
Я знаю, что он меня сейчас хочет. Я это чувствую! И думаю с радостью не о том, что его телу все еще хочется моего тела! Я чувствую, что из Антона прямо-таки рвутся слова. Но он сдерживается и молчит. Хочу знать!
– Скажи, пожалуйста, – прошу его, обхватывая руками лицо и заставляя в темноте вглядываться в мои глаза. Вижу, как он отрицательно качает головой. Тянется губами к моим губам. Сама не понимая своей власти над ним непроизвольно ерзаю, потираясь о его член. Он стонет. Я улыбаюсь. Теперь уже намеренно повторяю. А потом чуть отодвигаюсь, чтобы не касаться. И вдруг…
– Что сказать? – хрипит он.
– То, что ты хочешь сейчас сказать.
– Я банально не хочу говорить вообще. Трахнуть тебя хочу…
– Нет, ты хочешь сказать!
– Ладно, только я буду в процессе это делать. Согласна? – чувствую, как он улыбается.
Но разрешения от меня не ждет – руки уже ласкают грудь, сжимают соски. И я еще чувствую его улыбку, когда он вжимается ртом в мои губы. Ангина же! Вырываюсь, отодвигаюсь. Тянется ртом следом. Прикрываю ладонью его губы. Мгновенно реагирует, скорректировав расположение пальцев и один направляет себе в рот. Мои глаза непроизвольно закатываются – это странно приятно, это как-то волнительно даже, он сильно сжимает внутри и ритмично втягивает глубже, как если бы это я делала с его членом! Да, я думала об этом! Я фантазировала об этом. С трудом вспоминаю, почему не стала целоваться с ним.
– Ангина же…заразно!
– Похер… Хочу!
Тогда и я хочу! Отталкиваюсь двумя руками от его груди и встаю перед ним на ноги. Отпускает. Я не вижу по лицу, но комната прямо-таки наполнена его недовольством и разочарованием.
– Почему?
– Ты обещал мне что-то рассказать, – подсказываю я. Как это сделать? На колени перед ним встать? Как? Смелость быстро испаряется…
– Да, я хотел сказать тебе. Мы не подходим друг другу…
Что? Что? Все-таки не подходим…
– Но то, что со мной творится… это пи. дец какой-то… ты – девочка совсем. Я в отцы тебе гожусь! И при этом все время тебя хочу! У тебя температура зашкаливает, а я, как долбанный извращенец, только об одном думаю! Я хотел бы дать тебе выбор. Сказать, что спать со мной для того, чтобы я тебя защищал, не обязательно. Я тебя по-любому прикрою и обижать никому не позволю. Но, девочка, нет у тебя выбора… Не надо было давать мне в первый раз. Я тебя попробовал. И это мне понравилось… Теперь суррогат не смогу. Только тебя…
Откровенно, как я и просила. Даже больше. У меня от его слов такая буря в груди, что дышать трудно. Последние слова Антона еще, кажется, не успели рассеяться в намагниченном воздухе комнаты, а мои руки уже легли на его колени. И, раздвинув еще шире, я, опираясь на них, опускаюсь вниз. Я его, наверное, сейчас хорошо чувствую. Как будто бы парой свои ласк он повернул во мне тумблер настройки и теперь я на его волне. Ощущаю легкое замешательство. Не понимает, что я собираюсь делать. Но когда моя рука ложится на натянувший ткань его боксеров член, его эмоции меняются.
– Оу… Серьезно?
Сгорая от стыда, готова убить его за этот вопрос. Хотя вообще-то, положа руку на сердце, знаю, что откровенность мне безумно нравится в нем. Антон с готовностью сдергивает трусы. Как же жаль, что темно! Но в следующий раз, обещаю сама себе, я смогу рассматривать его столько, сколько захочу. Сейчас же, чтобы не передумать, перекидываю распущенные волосы на одно плечо и наклоняюсь туда, к его бедрам, где член стоит практически вертикально. Рукой пробегаюсь вдоль плоти, трогаю большим пальцем крупную влажную головку. Спешу. Тыкаюсь губами в теплую шелковистую плоть. Успеваю уловить терпкий мужской запах. Успеваю понять, что мне он приятен. И языком обвожу головку. Он стонет. Не двигается. Облизываю его, снизу-вверх, как леденец на палочке. Терпит некоторое время. Молча. А я не знаю, что дальше? Как? Это просто – трогать языком. Мне самой так хотелось. Но, судя по тому, как он затаил дыхание, он ждет продолжения. А я это продолжение не могу придумать! Расстраиваюсь. И когда уже решаюсь прекратить то, что не имело смысла начинать с моим нулевым опытом, на мою нижнюю челюсть ложатся сильные пальцы. Зажмуриваюсь.
– Открой рот… – не приказ, скорее просьба, с надрывом, с придыханием даже. – Шире.
Видит он в темноте, что ли? Но, наверное, и я, как кошка, вижу тоже. Потому что понимаю, что член его приближается и дальше чувствую, как он давит на челюсть пальцами… и втискивается в рот. Заполняет все пространство внутри. И… легко двигается, подаваясь бедрами ко мне! О, Боже! В первую секунду пытаюсь оттолкнуть, уперевшись ладонями в пресс, но потом вдруг доходит, что это не больно, а дышать можно через нос. Паника исчезает. И он это чувствует. И толкается немного глубже.
Пошлые влажные звуки. Это я. И член, орудующий у меня во рту. По подбородку стекает слюна. Это тоже, наверное, пошло. Но… меня очень волнуют его яростно сжимающиеся ягодичные мышцы, в которые я впиваюсь ногтями. А еще волнует тот факт, что в трусиках у меня становится очень влажно…
Антон
– Ти-ише…
Хотя я сам же виноват! Уже практически потеряв контроль над своим телом, толкнулся глубже, и она прикусила до боли чувствительную сейчас разгоряченную головку.
Тяну ее за руку на себя, поднимая с колен. Укладываю на спину. Быстро стягиваю одежду. На долгие ласки я сейчас не способен. Поздно. Сил нет, как внутрь моей девочки хочется! Пальцами раскрываю ее, трогаю складочки. Жаль темно в комнате. Посмотреть на неё хочу. Она очень скользкая и влажная. Понравилось, значит. Еще и сама не понимаешь, милая, что тебе понравится всё, что я смогу тебе дать, так, как я хочу с тобой спать, несмотря на то, что ты вся такая ванильная у меня девочка! И это просто чудо какое-то, что ты мне досталась… В точности такая, какая мне нужна…
Подаётся бедрами, прогибается, волосы на белой наволочке разметались шелковым покрывалом. Грудь тяжелая, налитая, моя рука на ней очень гармонично смотрится. Настолько, что убрать не могу – сжимаю, наполняю нежной плотью пригоршню. Пощипываю сосочек, второй рукой раздвигая складочки и впиваясь губами в сладкую плоть. Стонет протяжно, долго. Взрывает мой мозг. А заодно и выдержку. Покружив языком вокруг клитора, поймав, зафиксировав в голове предоргазменную дрожь её бёдер, подтягиваю ближе к себе, вжимаюсь головкой в узкую щелочку. Дергается навстречу… Замираю, пытаясь не кончить от одного этого ощущения – как колечко её внутренних мышц ритмично сжимает мой член. Нужно срочно подумать о чем-то отвлеченном…
– Ещё… А-антон…
Шепчет Агния, снося мою выдержку напрочь. Ещё? Подтягиваю её ещё выше… Ставлю одну ступню себе на плечо. И, да-а, это ещё глубже, моя девочка… Теперь она стонет от каждого моего сильного глубокого толчка.
И этого достаточно для меня. Этого чересчур много даже. Только рта её не хватает. Отпускаю ногу, ложусь сверху, целую уже не отвечающие мне губы и чувствуя её сокращения, едва успеваю выйти и кончить на животик.
… – Почему ты всё время говоришь, что ты старый?
Мало того, что мешает мне руками – не позволяет касаться "пока мы не поговорим", так ещё и вопрос этот надоевший.
– Мне 40 скоро, тебе 24. Конечно, я старый, – разжевываю ей, как ребенку.
– Мне через неделю 25, а тебе еще целый месяц будет 39! – заявляет она.
– И что это меняет? Подумай, представь… Через каких-то семь лет я буду так же стар, как твой дядя Юра сейчас. Однако его ты не воспринимаешь, как возможного мужа или любовника.
– Антон! – с обидой толкает кулаком в плечо. – Ты и он это совсем разное! Это нельзя сравнивать! Он же был мужем моей мамы! Я его помню в те годы, когда ещё в школе училась. И я не считаю его старым… Хотя нет, если честно, считаю… Но… Ты видел его?
– Нет. Не видел.
– Просто ты… ты молодо очень выглядишь. Ты тренированный, мускулистый, сильный. Он другой…
– Во-от значит, что тебе во мне нравится! Только красивое тело и все! – играю я в обиженку, но она знает правила этой игры. Подхватывается с моего плеча и… неожиданно усаживается на меня сверху! Эт-то что за самоуправство! Хотя, нет-нет, оставайся так! Так мы ещё не пробовали…
– Да-а, – тянет мечтательно, скользя ладошками по плечам и груди. – У тебя самое красивое тело на свете.
А потом шепотом добавляет:
– Я его люблю…
От неожиданности забываю о том, что собирался её подвинуть ниже, на бедра к себе. Замираю, обдумывая это заявление. Она прерывается, словно хочет договорить, словно это ещё не все. Помогаю ей:
– Только мое тело любишь?
– Нет. Не только. Я тебя всего люблю. И мне все равно, сколько тебе лет.
И мне от этой её фразы орать хочется! Раскинуть руки в стороны и в небо: "А-а-а!" Или… схватить её, закружить по комнате, так, чтобы пищала от восторга и радости! Но Алик в соседней комнате, Свят неподалёку… Условности какие-то, что-то между мной и ею, между мной и моим счастьем… нет-нет, не между нами, между желанием и возможностью выразить, что внутри!
А между мной и ею ничего не стоит! И я не позволю, чтобы стояло. Пока думаю обо всем этом, дебильно улыбаясь в темноте, не замечаю, что Агния напряженно ждет чего-то. Я что-то сказать должен… Должен или нет? Туплю от счастья…
– Ты недоволен, что я это сказала? – спрашивает обиженно.
А! Точно!
– Доволен! – притягиваю поближе, сжимаю в объятиях, целую лоб, волосы. – Я очень-очень доволен! Я так доволен, что дар речи потерял.
Вздыхает. Но облегчения и радости не слышу в этом вздохе.
– Ты чего, девочка моя? Что я не так… Идиот! – доходит наконец-то. – Глупая моя девочка, ты что, думаешь, что тебя можно не любить? Да я без ума от тебя просто! Я без тебя… дышать не могу! Счастье моё… Люблю…
