Текст книги "Гуляш из турула"

Автор книги: Кшиштоф Варга

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

Салями из святого Иштвана

В котле драматических неудач, в свете подзабытых спортивных и музыкальных достижений, еще остаются два предмета венгерской гордости (крайне важных и живых), которых нет нигде, кроме Венгрии. Это свинья мангалица и серая корова. Обе живут в пуште, их изображения можно увидеть в музее в Хортобади, а если повезет, то и наблюдать в натуре – пасущимися в венгерской степи или роющими землю у забора. Мангалица крупнее обычной свиньи, у нее лохматая шерсть и огромные уши, а ее мясо, по слухам, полезнее мяса розовой свиньи. В коммунистической Венгрии мангалица считалась свиньей непрогрессивной, дающей больше жира, чем мяса, свиньей венгерской, а не интернациональной и поэтому подверглась преследованиям. Сегодня она с триумфом возвращается.

Szürke marha, пепельная корова с огромными рогами, хоть ее мясо ничем не отличается от мяса коров во всем мире, внешне с ними не сравнима. Она слегка похожа на африканскую антилопу. К тому же говорят, будто бы у нее иммунитет на коровье бешенство. Это истинно венгерская корова, поскольку бешенство в Венгрии уступает дорогу меланхолии. Так что эта корова в здравом уме, но с несомненно больной душой. В будапештском ресторане «Малиган» на улице Лайоша можно заказать шашлык из мангалицы и мясо серой коровы. Для полного постижения венгерского духа на тарелке не хватает только жареного турула.

Из Венгрии нельзя убежать. Несмотря на то что эту маленькую страну можно легко проехать от северной до южной и от восточной до западной границы за несколько часов, любая попытка спастись бегством заканчивается провалом.

Герой известной (также и в Польше) драмы «Португалия» Золтана Эгрешши бросает работу, Будапешт и модную жену, чтобы в одиночестве отправиться в Португалию – туда, где можно дышать океаном, откуда виден настоящий простор. Задыхаясь в большом городе маленькой страны, он жаждет освобождения, а чем больше освобождается, тем крепче затягивает петлю на своей шее.

Первой остановкой на пути его неудачного бегства становится деревенский трактир в венгерской провинции. И хотя расстояние от Будапешта до западной границы – всего лишь каких-нибудь двести километров, отчаявшийся сорокалетний мужчина не в состоянии покинуть страну, которая ему так страшно обрыдла. Его бегство напоминает путешествие Хулио Кортасара по автостраде Солнца, во время которого писатель с женой останавливались и ночевали на каждом паркинге. Ехали, но как бы стояли на месте. Их slow trip был, однако, сознательным художественным концептом, а медленное бегство страдающего будапештца – ненамеренное. Он бежит очень быстро, но только какой в этом прок, если бежит он на одном месте. Беглец принимает участие в провинциальной жизни трактира, оказывает знаки внимания дочке трактирщика и все время намеревается бежать, чтобы в конце концов… вернуться в Будапешт.

Спектакль «Португалия» в театре Катоны – словно карусель в луна-парке. Кто-то без конца вбегает и выбегает, со сцены сыплется мат, так что элегантную публику выворачивает со смеху, священник опрокидывает рюмку «Уникума» за рюмкой, трактирщик выливает остатки шприцера в вино, жизнь катится, только явно не с деревенской, а как минимум будапештской скоростью. Актеры играют гротескно, сверхэкспрессивно, самые важные реплики выкрикивают, чтобы лучше доходили до публики. Даже налакавшийся до одури алкоголик Сатана перемещается чересчур резво для мертвецки пьяного человека. Мы наблюдаем отчаянные попытки криком заглушить тоску, замаскировать депрессию, чтобы свистом и бодрыми песнями придать себе отваги в темном лесу, полном диких зверей. Публика бешено аплодирует, ей нравится послушать в субботний вечер, как известные и любимые актеры матерятся, словно сапожники. Их крики мешают распознать немощь героя, который рвется в свою вожделенную Португалию, но не в силах оставить унылый притон, где вместо порто наливают кислое вино с содовой. Наконец он решается ехать в Лиссабон, но вместо этого садится в обратный поезд до Будапешта, чтобы, по всей вероятности, провести там остаток своих дней.

В пьесе «Геза-дитя» Яноша Хая парень-аутист из деревни близ городка Соб на севере страны получает работу в каменоломнях. Его обязанность – следить, чтобы на конвейере, перемещающем камни, ничего не случилось. В случае аварии или несчастного случая он должен нажать красную кнопку. Но ничего не происходит, и Геза чувствует себя невостребованным, вместо пользы от его работы – одна видимость, от него ничего не зависит. Он бросает работу и возвращается домой, жить с матерью и считать кафельные плитки на полу. Геза, деревенский дурачок, замечает очевидную истину, которую прекрасно видят и остальные рабочие, но не осознают ее, а может, не хотят в этом признаться, заливая глаза в пивной после работы, подобно жителям деревни, до которой добрался будапештский беглец из пьесы Эгрешши. Они знают, что перемены невозможны. Только недоразвитый Геза может думать, будто что-то изменится. Но даже он наконец понимает, что нужно отказаться от мечты о лучшей судьбе, потому что судьбу нельзя изменить. Потому-то она и судьба, а не план, как провести вечер, который всегда можно поменять.

«Геза-дитя» и «Португалия» – сюжеты не только о безнадежности венгерской посткоммунистической провинции, но прежде всего о невозможности бегства, об обреченности на венгерскую судьбу. О Португалии можно мечтать, но нельзя ее увидеть, доехать до нее, потому что нельзя стать португальцем, если ты – венгр, и рано или поздно тебе придется возвратиться в Будапешт, где ждут жена и работа. Герой «Португалии» добровольно возвращается в свою приватную тюрьму, поскольку знает, что там его место.

В Португалию можно попасть только вопреки своей воле. Там, в изгнании, в 1957 году умер Миклош Хорти. Его тело вернулось в Венгрию в 1993 году и было похоронено в его родном городке Кендереш, на полпути между Будапештом и Дебреценом. Португалия со своей бесконечной Атлантикой, с традицией великих мореплавателей была подходящим местом для бывшего адмирала. Может, время от времени он смотрел на океан и вспоминал времена, когда руководил мощным флотом и отдавал приказы имперско-королевским морякам? А может, больше размышлял о своем поражении, о нереализованной мечте о Великой Венгрии, завидуя Салазару и Франко, что им удалось удержать власть, хотя их проект – он должен был это понимать – был куда менее дерзновенным, чем его.

В Кендереш ведет дорога номер четыре, самая якобы опасная дорога в стране. В городке находится могила Хорти, дворец его имени и музей, ему посвященный. Надгробие адмирала аскетично, вытесано из белого камня, с полукруглой стелой. На камне простым шрифтом высечена надпись: «Витязь Миклош Хорти де Надьбанья[60]60
  Орден Витязя (Рыцаря) – высшая государственная награда Венгрии периода регентской монархии 1920–1944 гг.


[Закрыть], адмирал, правитель Венгрии в 1920–1944 годах». А сверху написано: «Помним и молимся». На ограде, препятствующей доступу к могиле, висят ленты, окрашенные в цвета национального флага, которые привязывают паломники со всех концов страны. На белых полосах – названия городов или партий (есть, конечно, и фашиствующая MIÉP, нету, естественно, социалистической MSZP), даты посещений, а между лентами всунуты образки. Хорти для многих тоже является святым, мучеником Общего Дела. Я здесь – нетипичный пилигрим: в этот солнечный сентябрьский день хочу взглянуть на могилу слабого тирана, пристанище вечного покоя останков проигравшего вождя. Увидеть место захоронения утопической идеи.

Находящийся неподалеку музей, посвященный адмиралу, к сожалению, закрыт – его перестраивают. Сквозь дверное стекло можно увидеть только вестибюль: две витрины с адмиральскими мундирами и огромный якорь. В окнах видны лишь пустые залы со строительным мусором на полу. Не похоже на то, чтобы кто-то спешил с этим ремонтом. На дверях висит лишь записка, в которой нас информируют о возможности записаться на экскурсию по местам адмиральской славы, прейскурант и номер телефона.

Дворец семейства Хорти выглядит величественно. Все калитки, правда, заперты, а таблички, предупреждающие о злых собаках, бегающих по саду, не располагают к нелегальным вылазкам.

На перекрестках почти всех улиц стоят дорожные указатели, посылающие в путь по местам памяти о регенте, но не заметно, чтобы кто-то, кроме меня, внял им, чтобы кто-то отправился по следам вождя несостоявшейся Великой Венгрии. Только я кружу по городу, моя машина с заграничными номерами возбуждает сдержанное любопытство. Интересно, появляются ли тут другие заграничные машины с номерами из Темешвара, Кашши или Уйвидека.

Память о Хорти здесь, в Кендереше, выцвела и полиняла, как красно-бело-зеленые ленты на ограде его могилы. Мне кажется, что Хорти со своей идеей тем живее, чем дальше от Кендереша. Он оживает не в музеях и не на кладбище, а в распивочных, букинистических магазинах и на базарах.

На рынке на площади Бошняк в Будапеште – рынке, который скоро исчезнет, а на его месте, по соседству с проектируемой станцией новой линии метро, вырастет торговый центр – можно увидеть край, которого давно уже нет.

И тем не менее он по-прежнему существует: в умах и на рисунках, нашивках, плакатах и вышитых ковриках.

Мясная лавка на базаре на площади Бошняк целиком оклеена плакатами «Ференцвароша» и картами Венгрии до Трианона. «Ференцварош» – олицетворение Великой Венгрии и подобно ей уже мал и хил. Мясники тем не менее испытывают слабость к «Фради»[61]61
  Прозвище футбольной команды «Ференцварош».


[Закрыть]. В мясном магазине на углу площади Москвы и улицы Декан тоже висят старые афиши и флажки «Ференцвароша». Над столами, за которыми служащие и местные старики едят хурку, уныло блекнут плакаты с составами «Фради» в 1967 и 1976 годах. Только прошлое имеет цену; никого не удовлетворяют ни нынешние границы Венгрии, ни нынешний «Ференцварош», бледная тень давней команды, плетущаяся где-то во второй лиге. На базаре на площади Бошняк аббревиатура FTC (Ferencvárosi Torna Club) дополняет обрамленное красно-бело-зеленым флагом изображение земель Короны Святого Иштвана.

Наклейки с контурами Венгрии до Трианона, края, очертаниями напоминающего отбивную котлету, можно увидеть на автомобилях, куртках и ранцах гимназистов чаще, чем значки FTC. Глядя на сегодняшний «Ференцварош», невозможно поверить в его былую мощь. В мощь земель Короны Святого Иштвана удается поверить с большей легкостью, потому что это мощь мифа, который все время культивируется и подпитывается.

Мне нравится базар на площади Бошняк, и тем больше, чем ближе час его уничтожения. Бывало, я садился в центре в семерку и ехал туда только затем, чтобы пройтись между мясными и фруктово-овощными рядами, а потом стоя съесть лангош с сыром и сметаной или паприкаш с картошкой. Именно по этой причине меня радуют финансовые проблемы, возникшие при строительстве четвертой линии метро, которая должна была заканчиваться как раз у площади Бошняк, а сейчас дойдет в лучшем случае до вокзала Келети. А если когда-нибудь (наверное, так оно и будет) будку с лангошами вытеснит McDonald’s, мясной магазин с мясниками – националистами за прилавком – Kentucky Fried Chicken, а ряды с нелегальными китайскими подделками фирменной одежды и обуви – модные бутики с официальными китайскими подделками, то, возможно, меня уже не будет.

А пока я существую, пока все еще думаю о Будапеште, могу – как все, кто живет по-прежнему в Зугло, на площади Уйвидек, улицах Дертян и Таллер – обстукивать дыни и арбузы, проверяя их спелость, выбирать из кучи перцев твердые и не сморщенные, а потом съесть паприкаш с картошкой, вспомнить гимны Белы Хамваса в честь сала с паприкой и думать, что вот это и есть счастье.

Единообразие венгерских базаров заменит унификация международной торговли – скучной и везде одинаковой. Венгерские базары тоже одинаковы, но только в Венгрии. Будапештские рынки заслуживают великой поэмы александрийским стихом – этот, на площади Бошняк, и тот, что на улице Фени, на тылах торгового центра «Маммут». Будапештские базары ждут своей поэмы, воспевающей овощные и мясные ряды, буфеты с дешевым вином и палинкой, где с раннего утра солидарно надираются рабочие и пенсионеры; будки с лангошами, в которых жизнь начинается с рассвета и достигает кульминации около полудня, когда пора покупок гармонично перетекает в обеденное время и рядом с очередями к овощным и мясным будкам выстраиваются очереди в забегаловки и к окошкам, где мужчины в заляпанных фартуках жарят и тушат мясо. Когда, наконец, после полудня жизнь начинает замирать, базар понемногу пустеет: все уже куплено, предназначенные на сегодня форинты истрачены, на кухнях домов в Зугло, в Эржебетвароше и Буде мужья и жены режут лук, паприку и помидоры, готовя вечернюю трапезу, а из большой комнаты доносится голос теледиктора.

В Мадьярок хаза – Доме Венгров на улице Земмельвайса, на углу улицы Ракоци[62]62
  Династия князей Трансильвании XVI–XVIII вв.


[Закрыть], по которой перемещаются стада синих автобусов, еще недавно был магазин, где продавались только венгерские продукты. Международные концерны не имели туда доступа, у всех этих Johnson&Johnson, Unilever, Craft Foods, PepsiCo не было ни малейших шансов. Шансов там оказаться не было ни у международных или американских производителей продуктов и средств гигиены, ни у китайских продавцов кедов и маек. Это была утопическая торговля со скидками, доказывающая самодостаточность венгерского народа. Идеальное сочетание магазина бытовой химии с приходской лавкой церковной утвари. Было там шило и мыло, мед и стиральный порошок, средство для мытья окон и палинка, чай, сигареты «Hungaria» и «Pannonia», которые уже самим названием демонстрировали чистоту своего происхождения. Курить их – все равно что дышать чистым воздухом пушты; воняет навозом, но это наш национальный навоз. В таком магазине не могло обойтись без предметов мартирологии. Кроме трехцветных свечей с венгерским гербом здесь можно было купить восковые свечки с надписью «Трианон» и портретом святого Иштвана, стоящего на фоне карты Великой Венгрии и девиза «Так было, так будет». Рядом со свечами лежали стопки дамских колготок, название которых «Bella Patricia» настораживало своей иностранной этимологией. Но спокойно, без паники – это были венгерские колготки на венгерские ноги. Кроме колготок были там трусы, хлопчатобумажные и кружевные, для венгерских женщин, а может, и для венгерских мужчин, для фетишистов и трансвеститов националистического толка. Когда мы уже натянем венгерские колготки на венгерские трусы, можно надеть рубашку с венгерским гербом, а на голову нахлобучить кепку с турулом на фоне Великой Венгрии за тысячу восемьсот форинтов. Ну и ко всему этому в придачу – картошка и лук в деревянных ящиках у входа, сыры и колбасы и, конечно, паштет из гусиной печенки, который можно купить в каждом магазине.

Того магазина уже нет – конечно, он прогорел, большому двухэтажному супермаркету со столь странным ассортиментом трудно было бы устоять в самом центре города. Без сомнения, дешевый китайский лук и дешевые китайские трусы победили венгерские, а молодые парни в воинских куртках с эмблемой Арпадов покупают кофе и средства для мытья посуды в лавках в своем микрорайоне; им не нужно для этого тащиться на улицу Земмельвайса. Одежду купят себе в магазине оружия и военной экипировки, а что-нибудь для души и ума – в книжном магазине «Szittya».

Универсам с улицы Земмельвайса, который я, как и мясную лавку на улице Декан, хочу спасти от забвения за его скромное обаяние утопической национальной самодостаточности, переехал позже чуть дальше, на улицу Вармедь, при этом сильно уменьшившись в размерах, но и там долго не продержался; после него остались вывеска «Венгерские продукты» да серая бумага, закрывающая витрины.

Зато национальный книжный магазин «Szittya» на улице Йожефа Аттилы процветает, потому что там не продают ни лука, ни трусов, только книги, флаги, карты и медали; здесь всегда оживленно. Может, сюда и не приходят толпы: в этом магазине есть что-то элитарное. Он небольшой, но набит всякой всячиной, что создает впечатление небывалого богатства – тут можно купить книжки об истории Венгрии, карты всевозможных размеров и масштабов (хоть и показывающие один и тот же край), майки с доходчивым требованием «Отдайте наши горы!» (относится к румынам) и непонятными руническими знаками, которыми якобы пользовались правенгры. Руны никто до сих пор порядком не расшифровал, они таинственнее, чем кипу инков, но в «Szittya» маек с мадьярским всадником с азиатскими чертами лица в венке рунических надписей – полным-полно.

Я перебираю майки, выбираю одну и спрашиваю продавщицу, что означает руническая надпись на ней. Продавщица внимательно рассматривает символы, трогает их пальцем и начинает читать по слогам: «Вен-гри-я прос-нись». Но, кажется, она не слишком уверена в точности своего перевода, поэтому просит помощи у товарки, которая, морща черненые брови, произносит: «Да здравствует Венгрия!»

Можно тут найти биографию Дьюлы Гёмбёша, фашистского премьер-министра Венгрии в тридцатых годах, и книжку об Иисусе с пробуждающим смутную тревогу названием: «Правда ли, что Христос был евреем?» Можно еще купить – или хотя бы полистать – руководства по фитнес-гимнастике. Американские культуристки напрягают мышцы, принимают позы и совершают движения, недостойные националистов. На соседней витрине, рядом с книгами об истории гонведов и сокровищах Трансильвании, стыдливо засунуты поглубже все произведения Пауло Коэльо, переведенные на венгерский.

Хозяин, мужик среднего возраста в островерхой меховой шапке, серо-коричневых штанах и такого же цвета рубахе, перетянутой кожаным ремнем, в столь непрактичных в дождливую погоду лаптях, посвящает клиента еще более среднего возраста в тайны приготовления доброй крестьянской похлебки в котелке – сколько нужно добавить смальца, долить воды и порезать колбасы и чем все это приправить. Вот истинное, не подлежащее уничтожению знание о мире.

Однажды я купил в «Szittya» коврик для компьютерной мыши в форме Венгрии 1914 года: разноцветное множество комитатов, лоскутная мозаика регионов и народов, пластико-резиновые земли Венгерской Святой Короны, карманная (или скорее настольная) версия империи. Теперь я путешествую с компьютерной мышкой по несуществующей державе: от комитата Гаромсек в правом нижнем углу до комитата Шарош со столицей в Эперьеше на севере. А потом быстрым движением съезжаю по диагонали в левый нижний угол, туда, где фиолетовым цветом манит комитат Загреб (столица Загреб). Дальше еду вправо, до зеленого комитата Срем, и далее через Сисак, Осиек аж до Митровицы. А потом снова вверх и вправо, минуя по пути комитаты Торонтал, Темеш, Арад, Бихар, и опять вправо до Клужа и Марамароша, и так себе гуляю по нынешним Хорватии, Словакии, Сербии и Румынии, почти не касаясь границ сегодняшней Венгрии.

«Урезанная Венгрия – это не край, целая Венгрия – это рай». Этот сердитый слоган находит отражение в картах земель Короны Святого Иштвана, которые можно купить в каждом книжном магазине, для этого не нужно идти в «Szittya». Слова «Венгрия» (Magyarország) и «рай» (mennyország) фонетически созвучны; говоря «Венгрия», мы не только думаем «рай», но и почти произносим свои мысли вслух. А коли уж рай, так с границами до Трианонского договора. Поэтому атлас автомобильных дорог Карпатского бассейна издательства «Картография» попросту, безо всякого камуфляжа, представляет собой карту Великой Венгрии. После страниц, где показаны дороги Венгрии, Словакии и Трансильвании, целый разворот занимают земли Короны Святого Иштвана (в 1886 году), разделенные на комитаты. Далее следует разворот с гербами комитатов. Чтобы помнили, как выглядят оригинальные символы Братиславы и Риеки, то есть Пожони и Фиуме.

На площади Морица Жигмонда[63]63
  Мориц Жигмовд (1879–1942) – венгерский писатель, автор исторических романов.


[Закрыть] есть магазин с близким моему сердцу названием «Турул». Над входом надувается спесью моя любимая птица, а внутри – куча всякого добра. Так должен выглядеть Эдем, в который попадают настоящие венгры, а приветствовать их должен сам князь Арпад со своими военачальниками. Я нашел это место с помощью интернет-сайта www.kuruc.info, портала воинствующих националистов. Они бдительно выслеживают все проявления антивенгерскости, подсчитывают преступления, совершенные цыганами, докладывают об уличных стычках, а еще указывают сайты магазинов с бесценным богатством: реконструированным снаряжением азиатских всадников – луками и колчанами древних мадьяр, их меховыми шапками и барабанами. Может, если б поискать хорошенько, в ассортименте нашлись бы еще длинные черные усы, раскосые глаза и выступающие скулы? А если их нет, то самое время о них подумать. Интернет-магазины, предлагающие полную экипировку мадьярских воинов, в которой можно выглядеть так, как выглядели предки в 896 году, не дают, однако, ответа на вопрос: кто мы, откуда пришли и куда идем.

Впрочем, может ли вообще венгр ответить себе на этот вопрос, если не может поехать туда, откуда берет начало его история, потому что никто не знает этого места? Предпринимались уже не раз паломничества и экспедиции в поисках места рождения народа, но найти первоисточник всего венгерского оказалось намного труднее, чем открыть происхождение амазонок. Шандор Кёрёши Чома[64]64
  Шандор Кёрёши Чома (1784–1842) – венгерский и румынский востоковед, автор первого тибетско-английского словаря и грамматики, основатель научной тибетологии.


[Закрыть] в XIX веке отправился на поиски родственников венгерского народа в Азию и закончил свою жизнь в Гималаях, где исследовал тибетский язык. Не он первый искал и не нашел. Поиски пра-Венгрии – как поиски Атлантиды: когда-то и где-то якобы она была, но где и когда – этого, наверное, нам узнать не суждено. Но если бы ее нашли, чем бы тогда мы питали нашу мечту, на чем основывали бы легенды и домыслы?

Были, конечно, и такие, кто утверждал, что нашел. Автор «Венгерской Библии», какой-то венгерский Эрих фон Дэникен[65]65
  Эрих фон Дэникен (р. 1935) – швейцарский писатель и кинорежиссер, уфолог, автор теории о влиянии инопланетян на древние цивилизации.


[Закрыть], нашел венгров, правда, не в космосе, а среди шумеров, расшифровав их записки на глиняных табличках. Он нашел венгров даже еще дальше – дальше, собственно говоря, некуда – в библейском раю. По мнению автора, Адам, да-да, тот самый, который является нашим праотцем, который съел яблоко и остался на бобах, как раз и был тем самым первым венгром, что ясно доказывает его имя. «Адам» – это архаическая запись слова «adám», то есть «я дал». Это человек, который отдал ребро, чтобы из него появились женщина и весь человеческий род, в первую очередь венгерский род, все эти Иштваны, Шандоры, Андраши, Лайоши, Илонки, Жужанны и Агнеш. Имея такое происхождение, трудно примириться с несправедливо и не по ранжиру ничтожной ролью венгерского государства в современном мире.