Текст книги "Гуляш из турула"

Автор книги: Кшиштоф Варга

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

Я тоже когда-то курил «Sopianae», привозил их из Венгрии и выпендривался в лицее, помнится, в самом начале своей учебы там. Я оставлял их для особых случаев, по будням довольствуясь тем, что было легко купить, – «Радомскими», «Крепкими», сигаретами со странным названием «Восемь с половиной», как если бы их производил поклонник Феллини; пару раз я в отчаянии опустился даже до сигарет «Силезия». «Sopianae» в Польше восьмидесятых годов были дуновением большого мира. Дуновением прямиком в легкие. У них был специальный фильтр, и можно было поверить, что они на самом деле совсем не вредны. Принадлежали эти сигареты, как и почти все остальное, что только можно было привезти тогда из Венгрии и что мы с отцом транспортировали нагруженным доверху голубым «фордом-эскортом», к миру Запада. Жевательная резинка, стиральные порошки, концентрированные фруктовые сиропы, искусственный лимонный сок в желтых бутылках. Со временем в варшавском бюро торгового советника Венгерской Народной Республики на улице Шеволежеров появился магазин для служащих бюро и посольства. Маленький магазинчик в подвале этого слишком большого для чиновничьих нужд дома, кажется, по соседству с гаражом. Раз в неделю на улицу Шеволежеров приезжала фура из Будапешта, переполненная земными благами, которых так не хватало Польше восьмидесятых. Грузовик заменял трех волхвов, приносящих ценные благоухающие дары. И опять мы с отцом загружали «форд-эскорт» туалетной бумагой, ветчиной, гигиеническими средствами – символом достатка. А я возвращался оттуда пешком через парк Лазенки, жуя только что купленные изюм, грецкие орехи и фундук, а после перекатывая во рту круглую, твердую жвачку, которая окрашивала язык в красный и синий цвета и крошилась на мелкие кусочки.

Однажды я обменял коробку «Sopianae» на настоящий вьетнамский пробковый шлем, принадлежавший парню из соседнего подъезда. Мне кажется, мой сосед извлек больше выгоды из этой сделки: ему было что курить, а я только и мог что примерять шлем дома перед зеркалом, гладить его зеленую подкладку и удивляться легкости, так разительно отличающей его от тяжелых немецких штальхельмов – самых известных шлемов в военной истории – или от польских шлемов «номер тридцать пять», так называемых «горшков», которые мне случалось примерять раньше.

Кстати, коли речь зашла о шлемах: в магазине оружия на бульваре Святого Иштвана у моста Маргариты всего за двадцать тысяч форинтов можно приобрести портрет Хорти. Среди немецких шлемов и альбомов «Венгерские королевские гусары 1920–1945» особой красотой отличается огромный диплом в оправе темного дерева «На память о службе».

В четырех углах представлены персонификации четырех сторон света, в центре – гусар на коне вздымает свою саблю, по бокам стоят пехотинец и артиллерист, в глубине развеваются знамена, а надо всем этим из овального портрета на нас сурово поглядывает адмирал Хорти. Такой, как на большинстве портретов и фотографий: в мундире морского офицера, увешанный орденами, словно советский генерал; слегка морщит брови и поджимает губы. Чем-то напоминает актера немого кино. У него несколько голливудская внешность – но не героя-любовника, а скорее злого, ревнивого мужа, второстепенного персонажа, который будет наказан за свои мелкие злодейства. На некоторых, подобных этому, дипломах значатся даты, хотя неясно, была ли это служба внутри страны или за границей. Однако 1942 год, которым датирован этот диплом, по-видимому, свидетельствует о службе на Восточном фронте.

На улице Баттьяни тоже есть красивая витрина, посвященная венгерской армии; здесь кроме фотографий сегодняшних гонведов, мечущихся около устаревших гаубиц и строчащих из «Калашникова» (подпись к фотографиям гласит: «Сила»), можно увидеть ностальгические архивные снимки. На снимке 1942 года, например, гонведы, преклонив колени, благоговейно молятся – как сообщает подпись – «в одном из украинских костелов». Что это за костел и какой дьявол послал туда гонведов на обедню, к сожалению, неизвестно. Дата наводит на мысль, что мы имеем дело с паломничеством 2-й армии, которая была разбита и, увы, почти в полном составе угодила прямиком в ад под Воронежем в январе 1943 года. После воронежского поражения Хорти, уже всерьез решив вывернуться из военной петли, пробовал договориться с англичанами и американцами. О чем, разумеется, прекрасно знал Адольф Гитлер. В 1944 году немцы поменяли Хорти на «венгерского Гитлера» Ференца Салаши[28]28
  Ференц Салаши (1897–1946) – венгерский нацист, с октября по декабрь 1944 г. был премьер-министром Венгрии, «фюрером венгерского народа». Глава венгерской нацистской партии «Скрещенные стрелы», последний союзник Гитлера.


[Закрыть], так, как меняют прохудившуюся резиновую прокладку в кране.

На других фотографиях с витрины на улице Баттьяни солдаты едут на «поезде свободы» с надписью «Только для солдат»; стоят вокруг зенитной пушки и сосредоточенно глядят в небо или бегут по полю, как в сцене из фильма о войне. Та, с солдатами у пушки, датирована 1944 годом. Над Венгрией уже летит целый рой советских самолетов, и артиллеристы высматривают их с плохо скрываемой тревогой. Можно сказать наверняка, что среди них нет никого из украинского костела. Усатые пилигримы из 2-й армии либо уже мертвы, либо умирают в советских лагерях.

Среди них нет и моего отца, хоть он и служил тогда в противовоздушной обороне и бегал с ящиками боеприпасов. Как-то раз сказал мне с какой-то странной, неоправданной гордостью, что его пушка не подбила ни одного самолета. Он ненавидел армию, любую, питал отвращение к мундирам, к одному только их виду, но больше всего ненавидел усатых мужчин. В свое время мой отец оказался в советском плену и попал в лагерь для военнопленных в Казахстане. Сидел там с другими венграми, а также с немцами и, кажется, даже с японцами. Из лагерной жизни кроме голода и жажды запомнил усатого советского сержанта – специалиста по части брутального унижения заключенных. У моего отца никогда не было щетины, он всегда очень следил за тем, чтобы быть гладко выбритым. Интересно, как он себя чувствовал, когда мы навещали моего единокровного брата, Андраша, в его квартире на улице Дертян, а Андраш, с хулиганским блеском в темных глазах, которые унаследовал от нашего отца, поглаживая свои черные усы, вел занудные разговоры о работе или о политике. Когда я посетил Андраша много лет спустя, уже после смерти отца, блеск в его глазах поугас, а усы как будто поблекли, хотя, кажется, их еще не тронула седина.

В 1944 году в украинском костеле русские курят махорку. Венгры предпринимают бездарные попытки выпутаться из проигранной войны – если только этот снимок не сделан уже после того, как немцы во время акции «Panzerfaust» свергли мягкотелого диктатора и отдали власть в руки Ференца Салаши.

Есть одна такая фотография 1942 года, которую я как-то по-своему люблю и даже на какое-то время сделал себе из нее заставку на экране компьютера. Первая танковая дивизия 2-й армии гонведов марширует на учениях под Эстергомом. На фоне Дунайской излучины и мягких изгибов Вышеградских хребтов движутся легкие танки «Тольди», из их тесных башен высовываются командиры в пилотках, на втором плане мы видим самоходный «Нимрод» с большими черными крестами, дальше – грузовики, полные солдат в штальхельмах, какие носил вермахт; некоторые грузовики тянут пушки, между ними проезжают автомобили, которые, конечно, везут высший офицерский состав, может быть, даже каких-нибудь генералов. Военно-полевой парад, исполненный достоинства и безосновательного спокойствия. Я люблю этот снимок – в нем обнаруживается вовсе не мощь, а меланхолия. В этом марше запечатлелась неотвратимость истории. Армия будущих трупов достойно и спокойно идет на верную смерть.

Суп из Ракоши

Венгерская кухня повсеместно считается острой, пикантной, жгучей. Каждый, кому пришлись по вкусу паприкаш, блинчики по-хортобадьски[29]29
  Хортобадь – пушта и заповедник в Восточной Венгрии.


[Закрыть] или фасолевый суп à la Йокаи[30]30
  Мор Йокаи (1825–1904) – известный венгерский писатель и, как утверждают венгры, большой поклонник фасолевого супа, названного в его честь.


[Закрыть], знает, что это неправда – все блюда здесь щедро заправляют сметаной, способной смягчить любую остроту. Венгерская кухня – это и сладкие десерты, творожные кнедлики, шоколадно-ореховые блинчики Гунделя[31]31
  Карой Гундель (1883–1956) – венгерский кулинар и ресторатор.


[Закрыть], пюре из каштанов, бисквиты со взбитыми сливками. По правде говоря, всему острому и жгучему венгры предпочитают сладкое. А более всего остального любят сладкий вкус поражения.

В будапештском Музее армии, посреди гусарских мундиров и знамен 1848 года, есть зал, полностью посвященный тому, как итальянский миноносец затопил венгерский линкор «Святой Иштван». Гордость австро-венгерского флота (адмиралом которого как раз и был Хорти) пошла на дно легко, как «Титаник». Самое грандиозное морское событие в стране, где море заменяет Балатон, мелкое кишкообразное озеро, – это в то же время и самое грандиозное поражение. Так что нет ничего удивительного в том, что оно заслуживает отдельного зала в музее. Мне, конечно, известно, что еще перед Первой мировой войной мадьярская монархия одной ногой стояла в Адриатике, а большой палец этой ноги мочила в Риекском заливе, но на старых картах и на их современных репринтах, которые продаются для ободрения страдающих венгерских сердец, эти места и так носят название «Horvat-Szlavonorszag» (Хорватия-Славония).

В окрестностях Мохача[32]32
  Город на правом берегу Дуная. После битвы войск турецкого султана Сулеймана I с объединенным венгро-чешско-хорватским войском под Мохачем в 1526 г. большая часть Венгрии попала под власть Османской империи.


[Закрыть] есть мавзолей, построенный на месте массовых захоронений, где погребены пятнадцать тысяч погибших. Мавзолей возведен в память о поражении, которое венгры потерпели в 1526 году, но оно не утратило своей притягательной силы по сей день. Да, правда, что вследствие этого поражения распалось Венгерское королевство и венгры попали в зависимость, с одной стороны, от Турции, а с другой – от Габсбургов – зависимость, от которой Венгрия смогла полностью избавиться только после Первой мировой войны и падения Габсбургской монархии. Только затем, чтобы поначалу сделаться зависимой от результатов Трианонского договора, потом от Германии, а после 1945 года – от СССР. А сегодня, когда зависимость от Брюсселя и глобального рынка только безумцы считают оккупацией, венграм остается зависимость от памяти и истории.

Помня о поражении при Мохаче, венгры не помнят о его причинах: представители венгерской политической элиты XVI века не могли договориться друг с другом насчет финансирования армии перед надвигающейся угрозой турецкого владычества. Высшей целью для них было ослабление королевской власти. Папский легат писал тогда в Ватикан: «Если бы за три форинта можно было спасти наш край, не нашлось бы трех человек, которые захотели бы принести такую жертву». Мохачская битва стала поражением по собственному заказу: «один разгром, пожалуйста, прямо тут, на месте!»

Мохачская травма, наряду с Трианоном, до сих пор – самый большой и болезненный нарост на памяти. Список венгерских побед невелик, его легко забыть. Может ли благородно страдать страна, которой случалось побеждать? Но кто запретит жалеть себя стране, которая всегда оказывалась в проигрыше? Память вечных поражений помогает забыть, что мадьяр не всегда был жертвой, но иной раз и палачом. Список венгерских бедствий прикрывает список венгерских преступлений.

В затянутом патетическом фильме Гезы Беремени «Человек-мост», где речь идет об Иштване Сечени[33]33
  Иштван Сечени (1791–1860) – политик-реформатор и писатель.


[Закрыть], выдающемся реформаторе XIX века, появляется мотив венгерского восстания 1948 года, но батальные сцены показаны там очень скупо и бегло. Фактически этот мотив исчерпывается сценой перехода закованных в кандалы венгерских пленных через Цепной мост в Будапеште. Мост этот был idée fixe Сечени: он строил мост, чтобы венгры прошли по нему от неволи к свободе. Пленные идут с опущенной головой, униженные и побежденные. Вторая такая сцена – это расстрел австрийцами премьера Лайоша Баттьяни[34]34
  Лайош Баттьяни (1807–1849) – политик, глава правительства Венгрии во время революции 1848–1849 гг.


[Закрыть]. Баттьяни, именем которого сегодня названа площадь, где вторая линия будапештского метро пересекается с железнодорожными путями пригородных электричек HÉV, стоит на коленях перед своими палачами в известной по иконографии позе с воздетой вверх правой рукой, восклицая: «Да здравствует Отчизна!» Фильм Берени сделан чуть ли не с голливудским размахом, он очень эффектный, высокобюджетный – не настолько, однако, чтобы режиссер позволил себе снимать накладные батальные сцены. Будь они в фильме, венгерские гусары падали бы замертво, а австрийские фельдфебели бросали бы в огонь трофейные мадьярские знамена. Режиссер скорее выбрал бы капитуляцию армии генерала Артура Гёргея под Вилагошем[35]35
  В августе 1849 г. под Вилагошем (сейчас – в Румынии) венгерские революционные войска под предводительством генерала Артура Гёргея капитулировали перед войсками главнокомандующего русской армией князя И. Ф. Паскевича.


[Закрыть], чем трансильванские победы генерала Бема[36]36
  Юзеф Бем (1794–1850) – польский полководец, главнокомандующий венгерской революционной армией (1848–1849).


[Закрыть].

«Человек-мост» начинается сценой, в которой в австрийскую клинику для душевнобольных в Дёблинге привозят Сечени, бормочущего: «Я Антихрист, убийца Венгрии, я Ариман, я бестия Апокалипсиса». Хотя в истории войн и революций все хотели быть Христами Спасителями (как, например, Кошут[37]37
  Лайош Кошут (1802–1894) – государственный деятель, революционер, президент-регент Венгрии в период революции 1848–1849 гг.


[Закрыть]), неплохо, что в толпе Спасителей нашелся один Антихрист, поскольку его устами, как правило, говорит здравый смысл. Венграм и полякам в ключевые моменты их истории не хватало Антихристов, которые могли бы их спасти. Рассудок Сечени доводит его до безумия, а затем и до самоубийства.

Генералу Гёргею – этому воплощению неудач (стоит признать, правда, что на его счету есть и пара побед) – поставлен огромный памятник на стенах замка: верхом на коне, в каменном раздумье, генерал глядит на холмы Буды. Памятник стоит спиной к турулу, сидящему на тех же стенах и вперившему свой орлиный взор в дома Пешта. Турул – мифологический символ победы, Гёргей – подлинный символ поражения. Они стоят, отвернувшись друг от друга, смотрят в противоположные стороны, их взгляды никогда не встретятся.

Гигантские памятники победы были останками коммунизма, поэтому их вывезли в Собор-парк[38]38
  Парк скульптур (венг.), куда перевезли после демонтажа многочисленные памятники соцреализма.


[Закрыть] – музей-скансен на окраине Будапешта.

Монументы в честь победы устанавливали победители, а стало быть, не венгры. Единственный монументальный памятник победы – нависшая над городом с цитадели, построенной победителями-австрийцами, статуя Свободы на горе Геллерта – сувенир на память о советской власти. Сначала там собирались поставить памятник сыну Хорти, летчику, погибшему в 1943 году на Восточном фронте. Не успели – Восточный фронт сам пришел сюда и поставил себе собственный памятник. Венгерский памятник должен был стать монументом во славу памяти и поражения. Только по исторической случайности его подменил памятник победы. Чужой, правда.

Парк скульптур расположен в Будатетене, у окольной дороги номер семь, ведущей к Балатону. Он нежданно-негаданно появляется справа, сразу за поворотом, его легко, не заметив, проехать мимо. Его будто стыдливо спрятали, хотя он создан именно для того, чтобы привлекать туристов.

Тут собраны самые известные коммунистические монументы Будапешта, справедливо избавленные от уничтожения в печах и под молотом. Парк скульптур возник в 1992–1993 годах, чтобы стать кладбищем падшей системы, мавзолеем-предупреждением для потомков.

Это музей пафосной соцреалистической скульптуры, кое-где сдобренной соцавангардом. Бежит на месте знаменитый рабочий со знаменем с памятника Советской республике, установленного в 1969 году, в пятидесятую годовщину коммунистической революции, на площади Демонстраций (сегодня это площадь 1956 года, на которой теперь стоит памятник венгерского Октября: тесно подогнанные друг к другу, уже ржавеющие – думаю, это часть творческого замысла – столбы).

Есть в Собор-парке советские солдаты и рабочие, есть тут и барельеф в память о коммунистах-жертвах революции 56-го года, то есть подвергнутых линчеванию и убитых сотрудников венгерской госбезопасности. И наконец, памятник Беле Куну, мой любимый монумент в Собор-парке. Это творение Имре Варги, самого известного венгерского скульптора наших дней, установленное в 1986 году в парке Вермезё в I квартале Будапешта. Бела Кун ведет к светлому будущему своих героев из хромированной стали: солдат, моряков, рабочих, пожилого мужчину, женщину с зонтиком, средневекового рыцаря и какую-то странную фигуру, с виду человеческую, но с физиономией обезьяны. В этих фигурах вовсе не чувствуется революционной мощи, они плоские и тонкие, словно сделаны не из хромированной стали, а из серебряной фольги от шоколадок. Такое ощущение, что сильный порыв ветра легко сдунет этот памятник. Нет в нем тяжести традиционных соцреалистических глыб, представляющих советских солдат или Ленина, который приветствует всех входящих в Собор-парк. И в самом деле, ветер истории скоро прогнал веселую компанию Белы Куна из будайского парка Вермезё: всего-то четыре года и постояла она там. К слову сказать, место, которое называется Вермезё, то есть Кровавое поле, идеально подходит для памятников революционерам.

Карьера этого монумента столь же коротка, как сама история Венгерской Советской Республики, которая продержалась сто тридцать три дня. Были это тем не менее сто тридцать три дня, которые потрясли Венгрию и стали мифом основания послевоенной Венгерской Народной Республики. К этому мифу позже обращались чрезвычайно охотно – и не удивительно, ведь это была единственная, если не считать российской, коммунистическая революция, которая удалась. Удалась, правда, ненадолго, но все же. Ее окончательный провал – исключение в истории венгерских неудач: он не стал народным бедствием, а был политическим крахом антинародного революционного проекта. Взамен сразу же появился проект националистический, позже – профашистский и наконец, всего на пару месяцев, уже откровенно фашистский.

Венгерская Советская Республика родилась 21 марта 1919 года. Я родился 21 марта 1968-го. Может быть, поэтому я несколько сентиментально отношусь к той дате. Эх, родиться бы мне годом позже, в пятидесятую годовщину революции… Впрочем, так тоже неплохо. Теперь уже навсегда дата моего рождения связана с коммунистической революцией гораздо больше, чем с первым днем весны или с днем прогульщика, когда ученики, оправданные традицией, переодеваются в дурацкие тряпки и убегают с занятий.

Ровно сорок лет спустя после основания Венгерской Советской Республики, 21 марта 1959 года, был приговорен к смертной казни и повешен Петер Мансфельд. Мансфельд был будапештским подростком, подмастерьем на фабрике. После подавления восстания 56-го года он и несколько его товарищей создали что-то вроде маленькой подпольной организации. В пятьдесят шестом пятнадцатилетний Петер Мансфельд был связным во время боев на площади Сены, сражался в отряде легендарного дяди Сабо[39]39
  Янош Сабо (1897–1957) – водитель грузовика. С 1949 г. неоднократно арестовывался по ложным обвинениям в связях с югославской разведкой; в 1956 г. – руководитель повстанческих отрядов в Будапеште, казнен военным судом после подавления восстания советскими войсками.


[Закрыть], которого казнили, когда восстание было подавлено. Товарищи Мансфельда по оружию сидели в тюрьме, и Мансфельд жаждал их освободить. Все достижения этой несчастной герильи – кража автомобиля и разоружение милиционера, стоявшего на страже австрийского посольства. Заговорщики, ясное дело, с невероятной легкостью попали в руки соответствующих органов и стали героями показательного процесса, так называемого «процесса Йожефа Блашки» по имени второго, наряду с Мансфельдом, предводителя заговора, единственного совершеннолетнего во всей этой компании. Чтобы привести в действие приговор, вынесенный Мансфельду, терпеливо ждали, когда ему исполнится восемнадцать, и тогда уже повесили.

Фотографию Мансфельда сегодня можно увидеть на стене Дома Террора на улице Андраши, 60, рядом со снимками других жертв коммунистического реванша. Мансфельд сделался героем, окруженным своеобразным культом, венгерским Маленьким Повстанцем[40]40
  По аналогии с польским Маленьким Повстанцем времен Варшавского восстания 1944 г., героический собирательный образ которого тиражируется в польской исторической памяти, в искусстве, литературе. Памятник Маленькому Повстанцу установлен в Варшаве, на улице Подвале, в 1983 г.


[Закрыть]. По случаю пятидесятой годовщины революции был снят художественный фильм «Мансфельд», воссоздающий историю этого детского крестового похода. Некоторую двусмысленность фильму придает тот факт, что главных гебистов, ведущих дело Мансфельда, играют актеры, несколькими годами раньше снявшиеся в ролях Лайоша Кошута (Эрвин Надь) и Иштвана Сечени (Карой Эперьеш) в фильме «Человек-мост». Каким-то идиотским образом они повторяют свои жесты из «Человека-моста» – поручик Феньё спокоен и сдержан, как Кошут, а подполковником Бараньешем движет страсть и безумие Сечени. Их разговоры о деле Мансфельда выглядят карикатурой споров Кошута и Сечени о революции.

21 марта 1959 года Мансфельд, словно агнец, был принесен в жертву на алтарь большевистской революции Белы Куна, которого, в свою очередь, благодарные советские товарищи, по своему обыкновению, судили, приговорили к смерти и приговор исполнили. Это было в 1939 году, спустя двадцать лет после того, как Кун создал свой маленький придунайский Советский Союз. Может, именно поэтому Бела Кун всегда ассоциировался у меня с Бруно Ясенским, хотя первый и не был поэтом, а последний не был солдатом. История, если она и впрямь любит повторяться, еще больше любит смеяться над своими жертвами, жонглируя датами и символами.

Места исторических событий тоже участвуют в этой игре. Как, например, Terror Háza, Дом Террора, некогда наводящий ужас, сегодня – мультимедийный музей репрессий фашистского и коммунистического режимов. В массивном здании на улице Андраши, наикрасивейшей аллее Будапешта, ведущей к площади Героев, во время войны пытали своих жертв нацисты из «Скрещенных стрел», а после войны – авоши. Ни место, ни методы не менялись, менялись лишь декорации, эмблемы, антураж – что может быть проще замены перекрещенных стрел красными звездами? Испытанных методов не меняют.

Пройдя по выставочным залам, послушав голоса Ракоши[41]41
  Матьяш Ракоши (1892–1971) – генеральный секретарь Венгерской коммунистической партии (1945–1948), до 1956 г. – первый секретарь Венгерской партии трудящихся, сторонник политического террора.


[Закрыть] и Салаши, посмотрев документы с процесса Имре Надя[42]42
  Имре Надь (1896–1958) – венгерский государственный деятель; в 1930–1944 гг. – сотрудник НКВД в СССР. Став председателем совета министров ВНР в 1956 г., поддержал Венгерское восстание и требование вывода Венгрии из Организации Варшавского договора, обвинен в государственной измене и казнен.


[Закрыть], посетив карцеры и камеры смертников в подвалах, выслушав свидетельства очевидцев об исполнении смертных приговоров, можно сделать памятные покупки в специальном магазинчике: майку с надписью «Terror Haza», металлическую кружку заключенного ГУЛАГа и красную свечку в форме головы Ленина. Кровавая история – хорошая почва для прибыльных сделок.

Имре Варга – многогранный художник: в Вермезё он соорудил памятник революционерам Белы Куна, а в курортном городе Шиофок – солдатам 2-й армии гонведов. Три хромированные фигуры, смахивающие на персонажей оперетки или гостиничных бóев, а может, даже пиратов, поскольку у каждого из них – по палке вместо ноги, вроде деревянного протеза, который в литературе и фильмах для юношества был обязательным знаком отличия главаря пиратской банды. Вот так в публичном пространстве и в памяти совершается подмена актуальных в тот или иной момент героев: Белу Куна прячут в шкафу с другими скелетами, а из соседнего шкафа вытаскивают несчастных гонведов 2-й армии.

Если бы мне пришлось выбирать между памятниками Беле Куну и 2-й армии, я выбрал бы третье: скульптуру Варги «Дождливые девушки» из Обуды[43]43
  Старая Буда (венг.) – район Будапешта.


[Закрыть]. Четыре печальные молодые женщины из бронзы держат над головами зонтики. Они не участвуют в революции, не возвращаются с войны, на них просто льет дождь, и ими овладевает меланхолия, а может, и депрессия. Они представляются мне какими-то более венгерскими, чем блестящие чудаки с монумента Белы Куна или опереточные инвалиды памятника 2-й армии.

Варга между тем является автором одной нефигуративной скульптуры: за синагогой на улице Дохани стоит раскидистая металлическая плакучая ива – памятник венгерским жертвам Холокоста. На листьях вырезаны имена убитых и даты их смерти; когда поднимается ветер, дерево шумит с металлическим звоном. Кажется, это самый красивый памятник мартирологии, какой я только видел в жизни: никаких патетических жестов, гримас, человеческих фигур. Только судьба, выгравированная на металлических листьях, и ветер истории, который их сотрясает.

Парк скульптур – это Hősök tere à rebours – площадь Героев наоборот, площадь героев изгнанных. Или даже их остатков: перед воротами Собор-парка стоят огромные ноги Сталина, вернее, часть этих ног – ступни и голени в сапогах. Когда в 1956 году повстанцы крушили памятник Джугашвили на площади Демонстраций, они сломали его до колен; остались гротескные ступни с обрубками ног, и именно они производят самое сильное впечатление в Собор-парке. Эти ноги тревожат воображение: а вдруг из них, как в фильмах ужасов или в других кошмарах science fiction, снова начнет что-то вырастать – сначала колени, из которых выдвинутся мощные ляжки, из них выпростаются широкие бедра, потом сильный ствол туловища, грудная клетка и спина, оттуда вылезет тугая ветвь шеи, а из нее – голова чудовища, которое вот-вот опять начнет пыхать огнем и выдыхать ядовитые испарения. За ногами Сталина нужно все время наблюдать, не начнут ли странно удлиняться, а если однажды вдруг окажется, что они стали хотя бы на пару сантиметров выше, нужно бить тревогу.

Миклош Янчо, режиссер, не менее известный в Венгрии, чем Иштван Сабо[44]44
  Иштван Сабо (р. 1938) – кинорежиссер, сценарист и писатель.


[Закрыть], десять с лишним лет назад снял документальный фильм «Площадь Героев – субъективная история». Это не классический документальный фильм, а монтаж старых кинохроник без авторского комментария. Все основано на неожиданных сопоставлениях, показывающих площадь Героев активным свидетелем венгерских событий XX века. Кого там только не было, кто только не возлагал цветов, не молился, не произносил речей и не дефилировал на парадах! Янчо отказался от хронологии, перемешал даты и эпохи, но все гладко смонтировал, не заботясь об историческом чередовании судеб, – в фильме сменяют друг друга адмирал Хорти (на белом коне и пешком) и товарищ Матьяш Ракоши, сам себя называвший «лучшим учеником Сталина», правивший Венгрией приблизительно в то же время, что и Болеслав Берут[45]45
  Болеслав Берут (1892–1956) – польский партийный и государственный деятель, первый секретарь ЦК ПОРП (1948–1956), президент ПНР (1947–1952).


[Закрыть] в Польше. Адольф Гитлер и его парни из гитлерюгенда чередуются с Брежневым и Горбачевым, папа Пий XII – с Иоанном Павлом II, Янош Кадар – с Йожефом Анталлом[46]46
  Йожеф Анталл (1932–1993) – политик, участник Венгерского восстания 1956 г., премьер-министр первого в стране посткоммунистического правительства (1990–1993).


[Закрыть], маршируют гонведы в штальхельмах и «новая демократическая милиция», а потом эти гонведы идут в советские тюрьмы, потому что на площади Героев играют уже не военные оркестры, там звучит музыка красноармейских зенитных орудий; генералы, чьи парадные мундиры недавно сверкали орденами, теперь в полевых шинелях прикладывают ладони к мятым фуражкам, отдавая честь и кланяясь с подобострастной улыбкой торжествующим большевикам.

Все смешалось: война и мир, моменты триумфов и поражений; история играет свой безжалостный спектакль, комедия dell’arte сменяется брутальным театром. Опережают друг друга в состязаниях официантов мужчины в белых куртках, едут велогонщики, маршируют перед почетной трибуной представители «сектора электрической промышленности», спортсмены «Вашаша»[47]47
  «Вашаш» – будапештский спортивный клуб, существует с 1911 г.


[Закрыть] (нету ли среди них моего отца, тогдашнего члена этого заслуженного клуба?) и колхозники, пляшут танцоры народных ансамблей, рабочие и служащие телефонного завода и кинофабрики выражают массовую поддержку товарищу Ракоши, когда тот критикует Партию мелких собственников за реакционность. Еще стоят на трибунах и поздравляют рабочий народ Ласло Райк[48]48
  Ласло Райк (1909–1949) – политический деятель, в годы диктатуры Матьяша Ракоши – министр внутренних дел, был обвинен в «титоизме» и казнен.


[Закрыть] и Имре Надь, еще их не осудили и не вынесли им приговоры, они еще не знают, что уже чуть-чуть мертвы, слегка повешены. А пока что они упиваются марширующими толпами, хоть на лице Надя ни разу, ни в одном из кадров фильма, не проскальзывает улыбка. Зато непрерывно улыбается Матьяш Ракоши, с его бульдожьего лица не сходит лицемерная гримаса. Бочкообразный коротышка Ракоши берет на руки детей (как каждый генсек, он по-педофильски обожает тискать и целовать маленьких детей), вздымает сжатый кулак на манер испанских республиканцев и приветствует народ, а народ радуется, поскольку, видимо, не понимает, что любимый вождь этим кулаком грозит ему самому. «Лучший ученик Сталина» приветствует артистов, демонстрирующих ему свои таланты: клоунов, жонглеров, акробатов в костюме Тарзана, журналистов и типографских работников – человеческий паноптикум, дающий концерт в честь Бестии. Карусель истории кружится на площади Героев. Замыкающие площадь с обеих сторон Музей изящных искусств и галерею «Műcsarnok» визитируют советские генералы и гитлеровские офицеры. В какой-то момент становится трудно понять – что, в общем, не удивительно, – видим ли мы выставку скульптур соцреализма или национал-социализма. В обоих случаях одна и та же неоклассицистско-гомосексуальная эстетика. Та же мечта о сильном, хорошо сложенном мужчине, который как раз снял безупречно скроенный эсэсовский мундир или сбросил заляпанный соляркой комбинезон тракториста. Только звезды или свастика на макетах зданий могут подсказать, презентация ли это великих архитектурных проектов Альберта Шпеера[49]49
  Альберт Шпеер (1905–1981) – личный архитектор Гитлера, член НСДАП, рейхсминистр вооружений и военной промышленности Германии (1942–1945).


[Закрыть] или дело рук какого-то советского академика.

На площади Героев проходили партейтаги, демонстрации поддержки и церковные службы, до оптического обмана схожие между собой.

Менялись только сановники на трибунах и лозунги на транспарантах, народ неизменно был тот же. С официальными визитами приезжали новые идолы, возлагали цветы в том же самом месте. Цветы, однако, быстро вянут, не оставляя следа от визитов. Эрнесто Че Гевара в пелерине и самом знаменитом берете мира, печально ковыляя за солдатами, несущими венок, не обязан знать, что повторяет путь и копирует жесты Миклоша Хорти и Адольфа Гитлера. А после него там же, уже на цветной пленке, появляется Маргарет Тэтчер с принцем Чарльзом, который явно мучается, не зная, куда себя деть, и неуклюже топчется на одном месте. Закаленные в таких боях ветераны дипломатического корпуса подсказывают ему, куда надо встать и когда подойти к Могиле Неизвестного Солдата. Принц подходит и беспомощно мнет в руках веточки венка.

Не обошлось и без генерала Ярузельского, как обычно, невозмутимого, в столь же знаменитых, как берет Че Гевары, темных очках. Не знаю только, почему сразу после кадров с Ярузельским, возлагающим венок, популярный венгерский бард Тамаш Чех поет: «Русский брат, возвращайся домой». Может, он предлагает генералу вернуться в Сибирь, где тот одно время жил, за что много лет спустя и получил от ультраправого президента (благодаря выразительной ошибке) орден Сибиряка?[50]50
  Крест ссыльных в Сибирь – государственная награда Польши для поляков, депортированных в Сибирь в 1939–1956 гг. В списке награждаемых в 2006 г., подписанном президентом Лехом Качиньским, оказался генерал Ярузельский, в начале 40-х гг. бывший в ссылке на Алтае. Вскоре администрация президента объявила, что Ярузельский награжден по ошибке.


[Закрыть]

Ну да, конечно, я подтасовываю факты; после песенки Чеха появляются кадры, показывающие выход советских войск из Венгрии. Вот пограничный мост, командующий советскими войсками нежно прощается с венгерскими офицерами: объятия, поцелуи, прощальные взмахи рук уже с противоположных сторон границы, будто расстаются страстные влюбленные, которые не могут дождаться новой встречи. А все потому, что во время символических похорон Имре Надя на площади Героев Виктор Орбан сказал, что русские должны уехать из Венгрии. И русские уехали. И даже не вернулись, как сделали это в 1956 году, не разворотили будапештских улиц гусеницами танков.

А все же, когда на площади чеканили шаг русские войска, каждого пробирала дрожь, парады вермахта были маршем военной мощи, это настоящие армии Гога и Магога. Когда же в фильме Янчо маршируют «сильные, сплоченные, готовые» гонведы, едут конные жандармы с петушиными перьями на шляпах, когда крутят педали отряды велосипедистов, стучат колеса тачанок со станковыми пулеметами, это не что иное, как парад беспомощности в маскарадном костюме силы.

Я присутствовал на одном массовом сборище на площади Героев, хотя оно и не вошло в фильм Миклоша Янчо – это случилось уже после того, как фильм был снят, к тому же не было там ни одного знаменитого вождя, разве что Иштван Чурка[51]51
  Иштван Чурка – режиссер, драматург и политик-популист, в 1993 г. создал радикально-националистическую партию MIÉP.


[Закрыть], но это все равно как если бы на стадионе Уэмбли играл сегодня клуб «Вашаш» – абсолютная несовместимость субъекта и места. Шел 2002 год, посткоммунисты из MSZP[52]52
  Венгерская социалистическая партия, созданная в 1989 г.


[Закрыть] только что победили на парламентских выборах. Площадь Героев кипела от бессильной ярости тысяч сторонников крайних правых, убежденных в фальсификации выборов; полоскались на ветру красно-бело-зеленые знамена с вырезанной посередине дырой и зелено-белые флаги «Ференцвароша»[53]53
  Самый популярный футбольный клуб Венгрии, основан в 1899 г.


[Закрыть], шелестели флаги с поясами Арпадов[54]54
  Красно-белые полосы на знаменах, гербах и щитах – геральдический знак династии Арпадов, названной по имени ее основателя, первого князя мадьяр Арпада, который правил Венгрией в 889–907 гг.


[Закрыть], происходило какое-то prêt-à-porter национальной моды: кроме банальных скинхедовских берцев можно было встретить черные и синие гусарские куртки, императорско-королевские полевые мундиры; старики, увешанные медалями, словно манекены из военного музея на Замковом холме, вышли прогуляться по городу. Было торжественно и спокойно – полиция не разгоняла еще антиправительственных демонстраций, вслепую стреляя петардами и распыляя слезоточивый газ, болельщики и скины еще не поджигали машин, прохожие не получали резиновыми дубинками по голове. Все это пришло четырьмя годами позже, когда показы националистической моды превратились в настоящие баталии, о которых оторопело оповещали мир международные информационные агентства. А тогда все это было еще фольклором, своеобразным «táncház», домом танца, где культивируются традиции народных танцев в региональных национальных костюмах.