Текст книги "Удар с небес"

Автор книги: Ксения Васильева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Со слезами в голосе Тинка, заметив их перегляд, заорала, – чего уставились? Да, так любят настоящие мужчины!

И гордо задрала голову.

Алена стушевалась, Ангел же, будучи провинциально-прямодушной особой, сказала с легким оттенком осуждения, – я бы не позволила себя так...

С Тинкой началась истерика.

Она упала на ковер и стала кричать, что посмотрела бы она на них!.. Наткнулась взглядом на тоненькое колечко с бриллиантиком на своем среднем пальце... Всего-то! И зарыдала взахлеб.

Разумная Алена сказала.

– Тинка, ты же знаешь, как мы к тебе относимся. Ты выговорись, расскажи все, и увидишь, станет легче, – как будто ничего и не было.

И уже весело добавила, – и вообще пора обсудить ситуацию. Каждой из нас. Что мы сидим как клуши? Вон, у Ангела дед пропал, а она не хочет звонить его друзьям! Ну, как?

Первой выступила Тинка.

Она особо долго не рассказывала.

Намекнула на дикий необузданный темперамент Тима, его безумную любовь к ней, сказала, что он её прямо-таки умыкнул от Ашотовны, что задарил драгоценностями, но она выбрала вот это скромное колечко, хотел везти её по магазинам за всякой модерновой одежкой и вообще... – хочет снимать в главной роли, жену свою бывшую ненавидит, она, видно, ему столько пакостей наделала! И теперь... хотела она сказать, он ищет для меня сценарий, но почему-то не сказала, а закончила, скромно потупившись: Тим сделал мне предложение. Совсем почти...

Девчонки слушали, замерев, и все, о чем рассказывала Тинка, выглядело вполне пристойно, вот только эти ужасные укусы и черные синяки...

Но откуда им, девственницам, знать, в конце-то концов, о темпераменте мужчины, – к тому же человека искусства.

Главное, что судьба наконец-то повернулась к Тинке своею светлой стороной.

Заговорила Алена.

С каким-то надрывом сказала, что ей и рассказывать-то нечего.

Кого и что она может вспомнить?...

Покойную маму, которую не очень любила, как и та – её.

Папа тоже был вечно занят.

Вот бабушка Алену обожала. (Но увы – люди обычно не очень-то привечают обожание и самих обожателей и скорее злятся на них за это ирреальное чувство, которое некуда прилепить...)

Потом они переехали в Москву. Заболела мама и очень скоро умерла. И очень скоро отец женился на своей молодой секретарше и у него, наконец-то! – родился сын.

– Вот и все мои "приключения"... – Грустно сказала Алена. – Главное мое приключение – это вы.

Ангелу почему-то стало тоскливо... И совестно.

Перед ними сидела некрасивая девочка, которую любили все, а в сущности – никто.

А как она завидовала Алене в детстве!

Что та живет в красивом доме, что у неё такие умные и важные родители, что у неё куча книг и игрушек...

Наступило молчание, которое оборвалось ехидным вопросом Тинки: ну, а ты что молчишь? Где твой американский дедушка? Почему ты до сих пор живешь...

Алена быстро и жестко спросила: а ты чего тут живешь?

Тинка хотела оскорбиться, но поняла, что деваться ей тогда будет некуда и неизвестно, будет ли рад Тим, если она явится к нему со своим баулом.

Она промолчала.

Ангел, почувствовав поддержку, крикнула по-дворовому.

– Не нравится, что я здесь живу, – съеду хоть сейчас!

А сама решилась. Была-не была, кое-что надо рассказать, не век же ей сидеть за железными или какими там? стальными дверями, не высовывая нос наружу.

– Ален, помнишь, у нас был учитель литературы Леонид Матвеич? Алена радостно кивнула.

– Ну вот, он ведь сам-то из Москвы, до нашего городка добрался, не знаю, как... И осел. У нашей соседки Нюрки. Сколько он мне дал! Умный он и очень образованный... Роман написал про жизнь, читал мне. Так все переживательно... Он мне и велел ехать сюда и найти тут режиссера одного, друга его, и отдать роман ему и самой к нему пристроиться, мол, Матвеич просил... Забыла фамилию этого режиссера, а бумажку не найду никак, потерялась.

Большой режиссер, его картина недавно шла...

– Казиев? – Выскочила Тинка.

– Кажется, да... – Ответила удивленно Ангел. – Да! А ты с чего взяла?

– Так мой Тим ведь Казиев! – завизжала Тинка, танцуя на ковре танец диких белокожих княжен. – Что же ты? Давай! Едем сейчас к нему! Он так ищет сценарий, прямо вот-вот загнется! Никогда не думала, что у режиссеров может быть такое!.. – Вопила Тинка, дергая Ангела за майку.

Ангел подняла на них свои яркосиние глаза, полные слез.

– Ты что? – испугалась Алена, – что с тобой, Ангел?..

– Со мной все в порядке, – с горьким смешком ответила она. – Дело не во мне. Дело в том, что романа этого нет.

– Как? – крикнули обе, – но ты же...

– Заткнитесь, вы, дети добропорядочных родителей. И слушайте, как бывает в жизни. Я снова могла бы наврать вам сто верст до небес и все лесом... Но хватит брехни.

Алена и Тинка притихли, такое горькое выражение было на лице у Ангела.

– Ну так вот. Благословил меня на отъезд Леонид Матвеич и дал свой роман, для того Казиева. Ну, а дальше, как в сказке – все страшнее и страшнее.

Дед мне не дед и ни в какой он не в Америке.

Встретились мы с ним – случайно. Идти мне некуда. Он зазвал. Я пошла. Показала ему паспорт, – а он паспорт цоп и пистолет мне в пузо... Взял и рукопись... И все куда-то заховал.

А потом мы улетели в Ниццу, где я должна быть его охраной и посредником. Он меня первую всегда запускал, везде, чтобы если пуля, то мне. Он должен был встретиться с твоим ( кивок в сторону Тинки) Родей. Но Родю грохнули и мой старик удрал оттуда как настеганный. Испугался.

И тут стал меня запирать, а сам где-то бродил до ночи... Дал мне пистолет, с холостыми патронами... Я убежала. Как – сама не пойму. Тетрадь Леонида Матвеича у него, паспорт мой – тоже, а меня ищут с собаками.

Про то, что у неё часть бумажек старика, Ангел почему-то не сказала. Она и сама ещё не смотрела, что там...

Встала и добавила, – а теперь, я ухожу. Хватит висеть у добрых людей на голове, надо и честь знать. Пока, девочки, спасибо за приют, Алена.

В комнате наступил момент переполоха.

Алена кричала, что никуда Ангела не отпустит и вообще – нечестно так поступать и ещё что-то такое же правильное и моральное.

Тинка, как всегда в сложных случаях, рыдала, и вопила.

– Как тебе не стыдно нас бросать! Ты же наш друг!

Ангела уговорили, уломали, хоть на недельку ещё остаться, она нехотя согласилась, потому что сейчас, – уход выглядел бы выпендрежем. Да и куда "уход"-то?..

Алена предложила поскорее проникнуть к старику или просто втроем придти к нему и потребовать роман Леонид Матвеича. И паспорт Ангела!

Тинка и Ангел были согласны, но тут Алена, подумав, предложила ещё один вариант, она сказала – оптимальный.

Сделать это все должен не кто иной, как Максимилиан, потому что они втроем – это ерунда на постном масле.

Старик их запугает и мало ли что сделает. А Макс – парень крутой, Алене так кажется.

Ангел согласилась.

– Я с Максом пойду, смешно ведь, правда: парень просит парня сделать ЗА НЕГО ЕГО ДЕЛО! Не проходит. Я – парень, об этом не забывать ни на минуту. А про паспорт Максу молчок. Как-нибудь огорюем этот факт.

16. НЕБОЛЬШОЕ СОБЫТИЕ И БОЛЬШИЕ ПОСЛЕДСТВИЯ.

Было очень раннее, очень ясное и какое-то слишком чистое и тихое утро. Когда кажется, что мечты сбудутся, что ты – юна и прекрасна, что...

Да ещё когда не надо никому ничего готовить, никто не кричит тебе, не пора ли уже выкатываться из дома...

И так далее и тому подобное.

В такое утро на своей новой чистой, красивой кухне сидела Улита и пила утренний кофе с сигаретой.

На ней был легкий шифоновый сизосиний пеньюар, волосы распущены по плечам, косметики минимум, только слегка подчеркнуты её светлые, почти как это раннее небо, глаза, и максимум славного настроя.

Хотя чего уж так радоваться? Приглашений сниматься нет. В театре осталась одна роль.

В дверь твердо позвонили.

Она удивилась, потому что её паж, как она звала для себя Максимилиана, хотел заставить её сесть на мотоцикл и, кажется, сегодня... Но он обычно сначала звонит по телефону?..

Пройдя мимо трюмо, она мельком глянула на себя: достойная дама "в возрасте элегантности", – и отворила дверь.

Взгляд её сразу упал вниз.

Перед нею стояла очень маленькая женщина необъятых размеров, на тонких коротеньких маленьких ножках и с очаровательным, почти детски хорошеньким личиком, с отменным макияжем.

Такая вот дама с многочисленные перстни на ухоженных ручках со свежайшим маникюром.

– Можно войти? – улыбнулась чуть иронически, но очень мило, дама показав кипенно белые (явно вставные) зубки.

– Конечно, конечно, – заторопилась Улита, отодвинувшись от двери и пропуская даму в квартиру. ... Кто такая?..

Войдя в квартиру, дама очень внимательно оглядела её, и направилась в кухню. Там она плотно села на стул.

Улита вдруг начала что-то – слабо еще! – соображать. И спросила, простите, с кем имею честь? Может быть, вы ошиблись номером квартиры?

– Я ошиблась??! – Вдруг сразу закусила удила дама, – Хотите знать как меня зовут? Пожалуйста! Нина Григорьевна Онисимова, вдова Родерика Владимировича!

Тут, – как и ждала Улита, – вдова зарыдала, достала из блестящей крокодиловой кожи сумки нежнейший платочек в цветах и стала утирать не сильно брызнувшие слезы – макияж не пострадал, а порывшись в сумочке, достала паспорт, разломив его довольно лихо свой маленькой пухлой ручкой, и толстеньким пальчиком указала на место, которое, видимо, должно было сильно заинтересовать, может, и просто убить Улиту. Запись о браке.

Дама видимо думала, что Улита бросится сейчас, развевая полы, туда, где спрятана у неё дарственная на квартиру.

Но Улита как сидела, так и осталась сидеть.

Только день из светлого и праздничного превратился в бесцветный. В котором никаких надежд и уж точно – никаких мечтаний!

Не потому что у неё отбирали квартиру! День испоганен, вот что.

Она сто тысяч раз говорила себе, что не поедет сюда, что все это чепуха и ерунда и никаких прав она на квартиру не имеет...

И столько же тысяч раз ей все, вплоть до юристов, твердили, что она дура и что квартира принадлежит ей.

Улита только-только хотела сообщить Нине Григорьевне, что не претендует на эту жилплощадь, как та не дождавшись ответа, заорала.

– Скотина! Вперлась в чужую квартиру и проживает здесь с кем ни попадя! Скотина!

Улита была из крепких женщин и немало на её роду приходилось ей слушать оскорблений...

Но чтобы вот такая элегантная миленькая маленькая женщинка, с которой она не сказала и двух слов, так орала на нее?

Улита почувствовала, что у неё начинается истерика, – не хватало ещё этого, при этой бабе с привоза! – но уже затряслась голова, задергались веко и верхняя губа, и в голове как повернулось что-то...

И она, – полная дура, – на миг чуток потеряла сознание. Очухалась быстро от каких-то громких разговоров, криков...

Узнала голос Макса, который грубо выпирал тетеху-даму из квартиры.

Таким Улита его не знала. Оказалось, что он может быть другим.

Эти его острые волчьи зубы...

Он стоял над ней и лицо его ещё оставалось злым, но в миг поменялось.

Ах, Боже мой, как случайно разнесло их по временам, а предназначены они были друг для друга!.. Но нет никаких случайнос – тей. Значит, так надо. Так красивее...

А иной раз ей казалось, что вообще у них просто легкие необязательные приятельские отношения. Которые могут распасться в любой момент. Ведь никогда ничего не было сказано. Ни ею, ни им.

И прекрасно! Будь счастлива, что к склону лет вдруг, так случилось, молодой мужчина, юноша, смотрит тебе в ЛИЦО, В ГЛАЗА, – а не оценивает постав крупа...

– Как ты здесь очутился? И вообще, – как дамуля удалилась? Я толком не поняла, – Улита рассмеялась: нельзя ей выглядеть старой рухлядью, которая от слова – "скотина" – обмирает как институтка, а от щелчка по носу не дай Бог – помрет... Сделай вид, что ты молодая, здоровая и, – главное, красавица!

Он коротко сообщил, что позвонил ей, телефон не отвечал и он решил смотаться сюда... Ну и отправил мадам Онисимову, куда ей следовало отправиться.

– Мне надо немедленно уезжать.

– Вы настолько напуганы? Зачем вам уезжать, Улита (он незаметно стал называть её только по имени, и она не поправляла его)? Есть хорошие адвокаты, у вас-то все документы настоящие, а вот за подделку в паспорте можно и присесть на некоторое время некоей мадам Онисимовой, да ещё за нецензурную брань и противоправные действия ( Макс не сказал, что тетка-мадам пришла не од – на. За дверью находились два амбала, которые однозначно готовились вышвыривать хозяйку квартиры на улицу).

– Макс, я ни за что не останусь здесь. И вообще, это было какое-то наваждение...

– Что именно? – Спросил он.

– Все. – Ответила она. – Идиотское соглашение с Родей... Квартира-подарок?.. Я до сих пор ничего не могу понять. Что произошло с реалистом Родей? А я как-то вдруг поддалась на уговоры. Мы, актеры, такие эмоциональные и сумасшедшие, что...

Она замолчала.

Макс спросил её серьезно, – так вы точно не хотите оставаться здесь?

– Точно. Без всяких.

Макс подпрыгнул до потолка, дотронувшись до какой-то из лепнин и крикнул: вот и отлично! Эта квартира пахнет пропастью...

Улита не стала спрашивать, что это значит, но как-то по-своему поняла и кивнула.

* * *

Уже совсем поздно, когда бы перевезено все, Улита и Макс сидели за кофе и так было тихо и покойно, как бывало для Улиты лишь в этой квартире.

Они вспоминали событие утра уже как юмор и смеялись над теткой Онисимовой. Где откопал её Родя?..

И тут Улита спросила, о чем хотела спросить Макса давно.

– А как ты меня откопал, Макс, и зачем? Извини. Если не хочешь отвечать, – не надо, я не обижусь.

И подумала, зря она этак спросила, как бы вытягивая юнца на признания, что ли? На копание в душе?.. А этого современная молодежь не выносит.

Он молчал.

И она, ещё раз обругав себя за какую-то простецкую как... как сковорода, бестактность, заговорила о другом: где бы ей достать хорошего щенка...

Макс живо откликнулся.

Они обсудили все породы и остановились на мастифе. Пока.

Макс закурил и вдруг сказал, – можно я не отвечу на ваш вопрос? Сейчас.

Улита покраснела. Какая же она все-таки баба и дура!

И тут же откликнулась со смехом, – конечно, Макс! Да я и задала его так, просто, вдруг в голову приплыло. Старость накаты – вает... – Она улыбнулась грустновато, – Скоро мне перестанут присылать сценарии. Для актера – это... очень плохо.

Он хотел что-то сказать, но Улиту было не остановить. Чего её понесло?..

– Родя пообещал мне потрясающий фильм и роль, какой ещё не было, ну может у кого-то из великих...

– Ваш Родя был подонок, – твердо и зло сказал Макс. – И ничего бы он не сделал. Поверьте мне.

– Зачем ты так! – Вскрикнула Улита, – жестоко. Он несчастный человек, его убили, а я – несчастная актриса, но жива. Впрочем, что я разнылась? Все, все прошло, мой мальчик.

И она снова улыбнулась. Постаралась – весело.

Он как бы понимающе кивнул и они снова заговорили о стороннем, а вскоре Макс ушел. Быстро, как всегда.

Он мчался на своем Харли и думал о том, как бы он ответил ей, но никогда не ответит, никогда не скажет.

... На вашем последнем фильме, дорогая Улита, – "Тайна лиловой гвоздики", – я дрогнул. Именно дрогнул, когда появились вы в этой огромной шляпе с перьями и вуалеткой, в платье до полу, со шлейфом, по-моему, и вдруг подняли рукой в перчатке край шля – пы... – и в меня посмотрели трагические, почти белые глаза, с таким выражением тоски и призыва о помощи...

Я каким-то сотым чутьем понял, что это не актриса и её роль! Что это вы сама! Вы просите о помощи... Или же вы – и вправду великая и гениальная актриса всех времен народов... Я пошел вто – рой раз... И после стал упорно искать с вами встречи. Чтобы убедить себя, что вы – такая же как все, что это игра, и только, и что я, наверное, просто психопат.

А потом... А потом я встретил вас у нашего подъезда и вы мне так улыбнулись, что я растаял и поклялся себе, что обязательно с вами познакомлюсь и узнаю, наконец, вашу тайну... Великая вы актриса или просто женщина, которой повезло сыграть то, что она чувствует? И тогда мне показалось, что я понял: вы – и то, и другое: вы – неповторимая актриса и вы – великая, не очень счастливая женщина...

И даже когда вам станет девяносто лет, – вы ничего не потеряете для меня. Идолы и идеалы со временем приобретают все больше величия и шарма. Особенно красивые талантливые женщины. Я вас вижу, слышу, могу общаться, могу дотронуться до руки или волос... Какое мне дело, сколько вам становится лет?

Вот что он мог бы сказать ей... Ну а потом?..

Потом он бы соскользнул на пол перед ней, и положил голову ей на колени... И все.

А она пусть бы провела рукой по его лицу... И все, все! Ничего больше.

17. "БОГАТЫЕ ТОЖЕ ПЛАЧУТ".

Было два часа ночи.

В роскошной квартире крупных издателей, владельцев недвижимости, счетов в банках и т.д. – господ Божко никто не спал.

Наталья Ашотовна рыдала и каждую минуту прислушивалась к лифту и стукам дверей, – не вернулся ли – откуда??! – сын. Папа Божко бодрствовал, потому что не спала и плакала жена.

Хотя сам он был склонен думать, что их сынуля, вполне уже развитый мужчина, валяется сейчас у какой-нибудь хорошенькой шлюшки и забыл думать о том, что нужно позвонить домой.

Папа относился к Максу довольно равнодушно, – слишком красивый. Мужик должен быть чуть лучше черта, остальное – в другом,

Про себя папа Божко так и считал и был совершенно собой доволен.

Мамаша Наталья тряслась над дитем как над снесенным золотым яйцом. И все чего-то устраивала, сотворяла, подсматривала, подслушивала...

И ещё нашла себе "подружку" – бабу Пашу, которая теперь ни обеды не готовит, не стирает, не моет пол, а носится по всем квартирам, где проживают её кумушки, и собирает сплетни об Улите, этой знаменитой актрисульке, красивой ещё бабе вполне.

А Наталья как сказилась: решила, что Макс влюблен в эту стареющую даму и проводит дни и ночи у нее.

Но папа Божко не верил: на кой, скажите, ляд, молодому парню, который может, – со своими всеми-то данными! – выбрать себе любую, хотя бы и принцессу! – зариться на немолодую мадам? Ну, пусть даже ничего еще. Это бредни его сумасшедшей жены и маразматички тети Паши.

Баба Паша сидела тут же, как особо приближенная, и подавала Наталье то воды, то валерианки, а то и керосинчику добавляла в пылающий и без того огонь, – типа: да он от её не отходить! Да он все глаза проглядел на эту старую .....

Тут баба Паша будучи женщиной простой называла все своими именами, чем повергала Наталью уже в полный транс.

А вдруг Максик придет сегодня и скажет что женится на этой... как ее... – Улите. Имя-то какое идиотское!

И тут же следовал вопль: воды, тазепам!

И баба Паша трюхала за снадобьем.

Она была при деле и ей это очень даже нравилось.

Наконец, атмосфера достигла температуры горящей лавы.

– Что ты сидишь? – Закричала вдруг не своим голосом Наталья,

– и это называется отец! Ну сделай же хоть что-то! Позвони куда-нибудь! На неё можно найти управу! Она – Член Союза кино или как там... Она играет в театре, там есть её адрес! Да спустись вниз, к консьержке, и спроси – она наверняка знает, куда уехала

– Наталья не выбирала выражений. – эта шлюха! Адрес!

Александр Павлович Божко ушел. Но недалеко.

Он спустился на этаж, присел на подоконник, где его не было видно из их квартиры и закурил. А закурив в тишине, он как-то сразу почувствовал себя мужчиной и человеком. И окончательно понял, что искать Макса незачем, что сам он придет, когда захочет, и надо им всем успокаиваться и ложиться спать-почивать.

Вот только эта бабка воду баламутит, дура!

Затушил сигарету в стоящую здесь всегда баночку, – хотелось иногда покурить в тишине, на лестнице, по старой ещё молодежной привычке...

Как вдруг перед ним возник сын.

Волосы его разметались от ветра, – видно, ехал без шлема, пахло от него "техникой" и чем-то ещё неуловимым – нежным и тягучим.

Духами, чем же еще, подумал папа и похвалил себя за сообразительность.

Но строгость нужна и он сурово спросил.

– Ты где был?

– А в чем дело? – Не ответил сын.

– Мать море слез пролила, а ты даже не позвонил.

– А что я всегда звоню?

– Нет, конечно, – сдался папа Божко, – но, видишь, тут такая ситуация... Баба Паша и её подружки...

– Меня не интересует баба Паша с её подружками, – сообщил надменно сын и повернул к своей двери.

– Нет, ты подожди минуту, – крикнул папа Божко, разозлясь на такое невнимание к его словам. – баба Паша сообщила маме, что ты клеишься к этой актрисе и что...

– А вот уж это мое дело к кому клеится, – нагло заявил сын и, открыв ключом дверь, бросил из-за плеча, – спокойной ночи, па.

Ничего толком не узнав от мужа о разговоре, Наталья промаялась всю ночь без сна. Картины, представляющиеся ей, заставляли её дрожать от ужаса и гнева вместе. То ей казалось, что сын приводит к ним в дом "эту старуху" и говорит: знакомьтесь, это моя жена. То виделся ей какой-то маленький уродливый старичок, который называл её бабушка, то вдруг прямо на глазах в старичка превращался её юный красавчик, блистающий Макс, Максимилиан...

И все время слышался где-то за спиной зловещий хохот.

Она знала: хохотали над ней. Над тем, как она оберегала своего ребенка от плохих детей, как она хотела стать богатой, лезла вон из кожи, – тоже для него: чтобы ему было вольно и прекрасно и он смог бы уехать из этой ужасной страны куда-нибудь в тихую Австралию, подальше, подальше отсюда!.. Он стал бы там королем!

Но ничего этого не будет. Мальчика отняла старая баба. Околдовала она его, что ли? Наверное. Или он сошел с ума, заболел?.. И как лечить? Тинатин?.. – ерунда! Слишком глупа, чтобы что-нибудь придумать неординарное, да и подружки, конечно, такие же... И деньги зря ухлопаны.

Бедный её мальчик! Околдованный! Это же ясно! Ведь в кино-то она вся в гриме! И снимается через сетку. Наталье рассказывали, как снимают этих стареющих "див". Может, и дома у неё какие-нибудь приспособления?

А он ещё дитя и не понимает ничего... Но он же видит её, видит! Или... уже глаза застило?

Под самый рассвет Наталья с трудом, но заставила себя немного успокоиться. Хватит! Надо действовать!

Вон, уже и баба Паша ничего не говорит, только головой качает.

И, когда Наталья садится утром в машину, соседки липнут к окнам.

Рады, сволочи, что "богатеи" тоже поимели свою тугу.

Наталья Ашотовна оделась, причесалась и намакияжилась, как на малый прием. Она хотела выглядеть и деловой, и все-таки с какими-то женскими прибамбасиками...

Белые как мел щеки – подрумянила, а красные как у рака глаза прикрыла очками с притемненными стеклами.

Туфли на высоком каблуке. Зонт на локте, – мадам готова на свидание... с сыном.

Она могла бы совершенно честно поклясться, что ни одно свидание в юности её так не волновало и внутренне не сотрясало. Она НЕ ЗНАЛА, что услышит от своего сына.

И безумно боялась. Всего.

Последнее время Макс как-то совсем не заговаривал о деньгах, будто они ему не были нужны... И Наталья с новым ужасом поняла, что он где-то работает! Чтобы содержать!?.

– О-о, – застонала она и решительно стукнула в дверь.

Промчались легкие шажки ( а вдруг "она" там? И сразу же загорелись щеки, заходила ходуном вся издерганная нервная система Натальи – никакой тазепам тут не помощник!) и дверь открылась.

На пороге стоял Максик.

А её глаза сами собой устремились не на сына, – она даже не ответила на его улыбку, – а в комнату, на постель, уже прибранную и прикрытую пледом. От сердца отлегло, – "ТОЙ" нет! И Макс не из тех, кто будет прятать любовницу!

Познакомит. Как один раз и было.

Макс заметил её нервный взгляд и, усмехнувшись, сказал, – мамочка, кроме меня, здесь никого нет.

Наталья еле-еле сдержала внезапно подступившие слезы и жалобно прошептала, – мальчик мой...

И больше ничего не смогла сказать.

Макс буквально втащил её в комнату – спортивно-холодноватого стиля, ничего лишнего, и спросил: хочешь кофе?

Да, вот что надо было ей в эту минуту – чашку горячего сладкого кофе, чтобы как-то согреться внутри и смочь хоть что-то толковое из себя выдавить.

Она попробовала точно так же легко и весело, как и он, ответить, – не отказалась бы!

Скоро они сидели за столиком и Наталья вдруг увидела на стуле небрежно брошенный бронежилет. Видимо, когда она стучала в дверь, он собрался его надевать.

Сердце и печень поменялись местами и она скорее хлебнула кофе, – он оказался очень горячим, к счастью, – наверное, это и спасло её от глубокого обморока или скоропостижной смерти.

Бронежилет!

Она знает, что это такое! Но никогда не видела его у Макса! Откуда? И – ЗАЧЕМ?

Но с Максом надо держать ухо востро, не так спросишь, – ничего не услышишь. Как видно и получилось вчера вечером у папаши.

– А эта штука тебе куда? – Спросила спокойно (ей так казалось!) Наталья.

– Да так, – ответил беспечно Макс и рассмеялся, – подарила одна дурочка...

Все. Весь ответ. Что ещё можно после этого спрашивать?

– Ты что-то сегодня совсем рано, – попыталась продлить разговор Наталья.

– Разве? – Удивился Макс, – я вполне выспался. Мам, ты что-то хотела? Тебе помочь в чем-то?

Вот он – хороший сын и добрый мальчик!

Но как и чем он ЕЙ поможет! Себе бы помог.

– Нет, просто папа немного обижен на тебя. Он хотел вечером поболтать с тобой, а ты как-то довольно грубо ему ответил... – Лепетала Наталья, понимая, что лепечет.

И прыгнула в ледяную прорубь. Но – в другую.

– Знаешь, папа, как всегда, не сказал тебе главного: ты принят (хотя документы ещё не пришли, но это неважно!) в Парижскую Эколь Финансик и, наверное, недели через две тебе уже надо будет лететь туда. Правда, здорово?

И она жалко покривилась, что должно было означать счастливую улыбку.

Макс внимательно осмотрел, – именно осмотрел – её лицо, изучил, и спросил, – спасаете? Ну, давайте. Только я никуда не поеду. И буду жить и работать здесь. Пока. Уж этот год – точно, не хочу вводить вас в заблуждение. А работаю я, чтобы вы уже все знали, – в автосервисе и неплохо зарабатываю.

Наталью прорвало.

– Макс, ты поедешь учиться в Париж! Как можно отказываться? С твоими данными! С нашими возможностями! Многие дети хотели бы этого, но не могут! А мы всю свою жизнь отдали тебе, старались для тебя и что теперь?.. Занюханый автосервис? Ты, что, сошел с ума? Ты не имеешь права не ехать! Подумай, из-за кого ты не едешь? Ты не едешь из-за...

– Мама! Дальше ни слова! Или мы с тобой поссоримся очень серьезно! крикнул он и уже спокойнее произнес, – Я не поеду, а вот по какой причине тебя не должно касаться. И давай, мамочка, прекратим эту сцену. Я вас не заставлял богатеть, вы сами это сделали. Для меня? Спасибо. Я постараюсь отдать вам все долги. Только пожалуйста без обид, – видя, что у неё набухают веки.

– когда вы устанете или вам надоест работать. И не надо меня ни от чего и ни от кого спасать. И слушать сплетни. Я ничего не буду тебе объяснять, потому что ты не поймешь. Прости. Но ничего дурного я не делаю.

Он замолчал, явно ожидая, когда она уйдет.

Она встала, согбенная как старуха, и пошла к двери.

Там она обернулась и со слезами и пафосом сказала: спасибо, сын. Если ты хотел убить меня, то ты это сделал.

Он улыбнулся.

– Н-у, мамочка, зачем такие жестокости! Потом, потом, ты скажешь мне все, что хочешь, ладно? И я, клянусь, выслушаю все, а теперь – спешу. Пока.

Он чмокнул её в голову и нежно выпроводил за дверь.

* * *

Она еле доковыляла до машины – последнее время слабость одолевала Наталью Ашотовну, и она стала ездить с шофером, славным, веселым малым, который иногда даже отвлекал её от безумных, тяжких мыслей.

Плюхнулась на заднее сиденье, чего никогда не делала. Надо было привести себя хотя бы в некоторый порядок.

Достала мешочек с косметикой и вдруг отшвырнула его на и завелась.

Она плакала и плакала, не стесняясь чужого парня, понимая лишь одно, сына она потеряла. Им всецело владеет ТА.

Ощутила, что они остановились, но это был какой-то переулок, а вовсе не издательский парадный подъезд.

– Что такое, Саша? – Спросила она дрожащим от слез голосом.

– Наталья Ашотовна, нельзя вам такой на службе показываться,

– сказал Саша, обернувшись к ней, и она увидела а его глазах сочувствие. И это чужое сочувствие сделало свое дело.

Она разрыдалась вразливанную, а Саша говорил.

Оказалось, все уже знают, что сын издателей бегает как собачонка за этой никудышней актриской и проводит у неё все свое время и вообще...

Наталье было и стыдно слушать все это и вместе с тем ей было приятно, что люди сочувствуют ей, а не ТОЙ, хотя та и актриса и, по правде, красавица.

– Прям, красавица, – расхохотался Саша, – все кости повылазили! Вот кто красавица, так та грузиночка, которую вы снимали на календаоь! Ваш-то с ней куда-то ездил... Не понравилась видно, – и Саша вздохнул.

Чувствовалось, что ему-то красавица такая не только б понравилась, но и с большим удовольствием на ней бы женился.

Саша был холост и имел жилплощадь.

И ещё ощущалась в Саше некая враждебность, – которую он старался скрыть, – к Максу, – типа, с жиру бесится.

Голова у Натальи шла кругом.

И когда она услышала от Саши некое предложение, она не удивилась и не испугалась.

Несколько смущаясь и подбирая самые невинные, – на Сашин взгляд, слова, Саша предложил "попугать" дамочку, чтоб неповадно было.

– Как? – Спросила Наталья и с ужасом поняла, что говорит об этом, как о деле решенном.

– Легко, – откликнулся Саша, – прижать легонько да сказать, что, мол, самому-то неудобно, вот он, Макс, то есть, и попросил товарища передать ей, чтоб на него не рассчитывала. А будет лезть – ей же хуже. Так что ли... Закончил скромно Саша. – Мы за вас переживаем.

Наталья, с теперь уже непреходящим ужасом спросила тихо, – а-а, как это – "поприжать"?

И вспомнила неожиданно бронежилет Макса...

– Только не его! Ни в коем случае! – Почти закричала она.

– Да что вы, Наталья Ашотовна, – серьезно и достойно ответил Саша, мы его ни пальцем... Он-то при чем? Это она его, мальчонку, захороводила. А "поприжать"?.. Ну, это по-разному. Можно поговорить ( Саша хотел сказать "побазарить", но понял, что такое слово не для хозяйки), предупредить, а можно у стеночки малость поприжать... Главное, что это, мол, сам Максим велел передать. В глаза говорить такое неудобно.

– А она поверит? – Подумала вслух Наталья.

– Это уж как скажешь. Она из таких дамочек, которые выяснять ничего не будут. Прогонит и все. Чего бы он ни делал. Или съедет куда-никуда.

Да-а, Саша оказался большим психологом и, главное, – действенным.

Пока она рыдала, пока папаша разгуливал по издательству с трубочкой в руке, простой Саша имел конкретный план спасения! И прав он в том, что мадам не станет ничего выяснять! Не глупо!

– Санечка, – завопила Наталья, – во-первых, тебе прибавка к зарплате!

– Да что вы, Наталья Ашотовна! – засмущался Саша, он был стеснительный юноша по натуре.