Текст книги "Удар с небес"

Автор книги: Ксения Васильева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Я никого любить не смогу, а ты сможешь, но это для меня уже не будет играть никакой роли...

Через час Улите позвонил старик, попросил разрешения приехать и, извинившись, выдвинул условие, – чтобы они были только вдвоем.

Макс, почти не видя дороги от слез и ветра в лицо, мчался на своем Харли в Славинск, где жил, как оказалось вдруг, самый нужный сейчас ему человек – молоденький парнишка по имени Ангел.

34. ОТЕЦ, МАТЬ И ДЯДЯ.

Опять этот неуемный Казиев и с тем же опросом, – ну, как?? Ты же прочла? За ночь можно прочесть!

– Не забывай, в каком я состоянии, – напомнила ему Улита.

– Ах, да, – с досадой воскликнул он, – но все же сказать что-то можешь?

– Пока – ничего. – Отрезала она, – дай мне отлежаться.

– Сколько же ты намерена "отлеживаться"? – Еле сдерживаясь, чтобы не заорать, с натужной иронией спросил он.

– Сколько нужно, – бросила она.

– Даю тебе час! – Завопил уже он.

Она бросила трубку.

Казиев был уверен, – Улитка крутит.

Она, конечно, прочла сценарий. И хочет сама договориться со стариком.

Каким же идиотом стал он вдруг, – он, умница и хитрец, – когда обратился за помощью к Улите!

Он все ещё считает её принадлежащей ему сердцем и душой! А она давно думает только о себе. И её вовсе не греет, что он обещал ей роль, – не верит. И правильно делает, усмехнулся ядовито

Казиев.

Она хочет захапать сценарий, найти сама режиссера и вертеть им, как ей того будет надо.

Большая роль и участие в сценарии, соавторство!.. Они со стариком два сапога! Истинно живоглоты!

Казиев бегал как настеганный по квартире.

И не знал, что предпринять.

Ехать к Улите? И нагло сидеть у нее?.. Нет, так пожалуй не пойдет. Может появиться этот её юный сволоченок, которого почему-то Казиев не слабо – побаивается. Почему? А потому что бандит, с красивеньким личиком, кучей адвокатов, вышибал и охраны!

Хорошо же, Улитка! – Он засечет время! И ровно через час позвонит и пусть-ка она попробует отвертеться!

Ведь это он привлек её, она ж в этом деле – ни му-мур! И ни хрена бы не узнала! Мало, что мог болтать Родя! Его давно нет.

Казиев сел с бутылкой джина на тахту, – и стал ждать.

Улита озверела от того, что её бывший муж так нагло лезет в общем-то ни с какой стороны не принадлежащее ему дело!

Она поняла, что со стариком у неё будет какой-то серьезный и необычный разговор. Потому он и попросил, чтобы кроме неё никого не было.

Ей показалось ещё вчера, а теперь почти на сто уверена, что старику нужна именно она, – Улита Ильина. И ей он нужен, чтобы проверить свои фантастические, однако ей казалось, вполне реальные догадки. В общем, сумбур и страх. Да именно так: ею владели сумбур и страх.

Старик приехал скоро.

Сегодня он был более скованным, чем вчера, при Казиеве.

Он скромно уселся на стул, никаких подношений, никаких цветочков, она этому удивилась: этот человек не мог забыть, он мог СПЕЦИАЛЬНО не принести, но почему? Скоро она узнает. Надо снять напряжение.

– Так как мне вас называть? – Спросила она, пытаясь быть ироничной, хотя было не до ироний. – Абрам Исмаилович, как вы вчера подсказали?

Он посмотрел на неё каким-то собачьим затравленным взглядом и спросил, скорее – попросил, – прошу, никто, кроме вас, не должен знать, – кто я. Даже ваш очаровательный мальчик. Никто.

Она ответила серьезно, – конечно, никто. Да я и не знаю, кто вы.

– Да, да, я вам полностью доверяю, это так, старые привычки дают себя знать... Зовите меня.... – Он осмотрел ей прямо в глаза, – Андрей Андреевич.

Ее током ударило. В сценарии тот, кто... – Андрэ, Андрей! И Алекс! Алексей! Значит... Возможно ли такое, что все это – документ, а не закрученный умело сценарий?! И на фото – он, то этот старик, Андрей Андреевич, и тореро – Алекс-Рафаэль?.. Но тогда??!

Она задрожала и ей захотелось немедленно прогнать старика, пихнуть ему в руки "сценарий" и никогда-никогда этого монстра не видеть! Но надо пройти весь путь. Надо.

Старик внимательно смотрел на неё и видел изменения её лица. Когда на нем появился ужас, он вздохнул: я так и знал. Но все равно. Я ждал этого момента всю жизнь. Я должен. Обязан вам все сообщить.

Ей ещё страшнее стало от его слов и она вскрикнула, – не надо! Это было так давно! Давайте забудем о сценарии, обо всем!.. Прошу... Забудем... – совсем тихо попросила она.

– Давайте забудем, – согласился спокойно Старик. – Как скажете. И о вас и обо всех тех, кто... Страшнее мне. Но, как вы захотите. – Поставил он твердую точку и как бы утерял что-то к ней, – почитание что ли, интерес...

– Но мне страшно. – Призналась она.

– Так я пойду... – Откликнулся он глухо. Встал и потянулся за своей папкой. – Всего вам доброго. Прощайте, Улита Алексеевна.

Она поняла, сто если он сейчас уйдет, она никогда себе этого не простит!

– Нет! – Закричала она, – Нет! Останьтесь! Простите меня... – слезы вдруг появились у неё на глазах.

– Да, я понимаю... – вздохнул он с каким-то надрывом.

Она довольно неуклюже постаралась сгладить момент, – может быть, чаю, кофе?

А хотелось спросить совсем другое: это вы приходили к нам, принесли ордена?

Но почему-то испугалась вопроса и, главное, – ответа.

Он прошелестел, – ничего не надо.... – Помолчал и спросил, – может быть, тогда не все рассказывать вам, а прояснить что-то?..

– Нет, нет! – Снова вскрикнула Улита. – Все!

– Хорошо, все. – Согласился опять спокойно старик.

Она крепко сжала руки.

– Начинается эта давняя история, как начинаются сказки: много, много лет назад жили два сводных брата, младший и старший. Отслужили в Армии и им предложили, как способным, грамотным парням работать в организации, которая находилась на Лубянке. Первым, по идейным соображениям, пошел старший, за ним потянулся и младший, – братья любили друг друга и были друзьями. Оба оказались талантливыми в своем деле и быстро пошли в гору. Скоро они работали за границей – нелегалами. Чтобы вам было понятнее, назову их старым героическим словом – разведчики.

Братьев разбросали по разным странам, далеко друг от друга. Младший свое самое главное время пробыл в Испании ( испанский он знал как свой родной, – очень способный был к языкам). Старший был то в Аргентине, то в Канаде и последний год во Франции и Швейцарии... Они были классными шпионами... Асами своего дела. Там все сказано, вы читали. Кстати, это не сценарий и не роман.

Записано это все для того, чтобы ничто не было забыто.

Ну, и сумасшедший тореро (младший стал знаменитым тореро в Мадриде!) влюбился, нет, вломился, не знаю даже, какое тут подобрать слово самое точное, – в "Принцессу Дагмар" – так называли в Испании дочь шведского посланника, весьма ученого и богатого человека, а женой его была пра или как там? – внучка самой Герцогини Альба, той самой, которую писал Гойя.

Даг стала его любовницей, красавица Дагмар... – это она на фото. На море под Барселоной. Даг забеременела. И младший решил на ней жениться, бросить все и уехать с ними в Швецию. Посланник уезжал. Он вызвал старшего из Франции особым, их тайным кодом, но потом, много позже, старший узнал, что этот код знал ещё кое-кто, пронюхать – тоже талант в своем деле, старик усмехнулся и закурил. – Этого нет в записях. Вообще о ТОМ человеке не написано. Это из всех нас был самый страшный типаж, хотя и мы не были пташками-милашками.

Он замолчал.

Молчала и Улита, с бьющимся, как колокол, сердцем.

– Рафаэль ( младший брат, это было его имя тореро) совсем сбрендил: он сказал о том, что они с Даг любят друг друга... И что даже сама Альба не против их романа, хотя Даг не была целиком испанка и отец собирался навсегда увезти её из этой "средневековой страны", каковой он считал Испанию. И что он, младший, готов бросить все ради любви и их будущего ребенка!

Старший предупредил его, чтобы он не делал эту страшную ошибку, и впрямую сказал, что с этой историей надо кончать, потому что она может иметь слишком тяжелую цену. Пусть Даг едет к себе в Швецию и... все. В то страшное время их всех втроем и сфотографировал, случайно, а, скорее, как раз и не случайно, бродячий фотограф, – на берегу моря, в Коста-Даурада. Я рассказываю вам все подробно, ведь там, – он кивнул на папку, – многое затемнено специально, или написано эзоповым языком, а я хочу, чтобы вы в точности поняли и время, и братьев, и ситуацию, в которую они попали...

– Прошу вас, я слушаю... – прошептала Улита и ещё больнее сжала руки

Старик замял сигарету и сразу же закурил другую.

– Младший на слова старшего отреагировал счастливым смехом, он прямо-таки поглупел от любви... Он сказал, что ГДЕ надо, – там знают и наоборот довольны, что он подружился с дочерью господина Бильдта. Старший испугался страшно, – именно "благожелательность", – значила, что дела младшего плохи. А тот как бы и не помнил уже, что за ОРГАНИЗАЦИЯ, вернее, ОРГАНИЗМ, винтиками которого они оба были, каковы там правила и каковы... казни.

Старший уехал, а в душе его поселилась черная кошка с когтями тигра...

Старик разволновался. Старческие обвислые щеки порозовели, глаза раскрылись и оказалось, что они светлокоричневые, довольно большие, и он сразу же стал очень похож на того, с бородкой. Ошибки не было!

Улита онемела, она понимала, что сейчас не сможет вымолвить ни слова, только ждала... Она прочла сценарий, но когда вот так человек рассказывает, кажется, что что-то будет иначе... Вдруг! Как в сказке все окончится счастливо?..

Старик сильно затянулся сигаретой.

– Не буду пересказывать, что вы знаете: как старший прибыл в Москву и получил задание... Сообщили, что Рафаэль раскрылся и стал двойным агентом. Это было вранье. Даже умирая, лежа в крови на арене, он смог сказать только три слова. М сказал их по-испански: амор, Даг, Патриа (любовь, Даг, Родина)... Это уже поверх всех человеческих возможностей.

Ни слова по-русски, умирая, в полубреду, корчась от дикой боли, – Хуан разворотил ему весь живот, и сам валялся рядом, с мулетой в холке... Вы не понимаете, но это... – Он помолчал – это очень... большой профессионализм. Именно в таком вот бреду прокалываются даже асы из асов, – последнее слово говорят на родном языке, – человек уже не контролирует себя, а тут... Дальше вы знаете. Даг родила дочь и младенца отвезли в деревню, где девочка скоро умерла. Даг была в нервной клинике...

Но вот чего нет в записях.

Он замолчал и сказал Улите, – дайте, мне Ради Христа, выпить,

– так и сказал: Ради Христа...

Улита метнулась к буфету и вытащила бутылку виски, которую они же и принесли вчера. Он сделал два больших глотка.

– Так вот, дорогая моя девочка. Дочка Рафаэля и Дагмар не умерла. Ей дали имя – Соледад. Ее вывезли тайком, со страшными сложностями, – в Союз. О том, КАК это все происходило, позвольте умолчать. Привезли к вдове младшего... Привез девочку старший.

Ты смотришь на меня с ужасом, я понимаю. Но ты не знала того времени, дорогая! Если бы ТО не сделал старший, то кто-то другой обязательно, – и тогда уже всех. И Даг... И, конечно. старшего. Старшему нет оправданий и... все же они есть, по тем черным временам. последний год Сталина, он в паранойе, правит Берия...

Он снова выпил виски. Улита тоже. И подумала вдруг, а может все-таки лучше было бы ничего не знать?

– А за что же тогда Звезда Героя? Ведь это мой отец?.. – наконец решилась она, – а я...

Старик кивнул, – да, Соледад.

Улита содрогнулась, но попыталась взять себя в руки.

– Отец, – предатель? По тем временам?.. Его даже... казнили тайно?

На глазах Улиты закипели горючие слезы, именно горючие, – горькие, горячие, почти как кипяток. и жгучие как огонь.

– Нет. – Покачал головой старик, – он никого не предал и об этом хорошо знали в сером здании на площади... Ордена настоящие за настоящую беспорочную и верную службу Родине. "Они" знали, на каком языке и что он сказал перед смертью. Мне думается, что и Звездочку Героя ему посмертно дали именно за его последние слова, произнесенные на испанском.

Потому ещё я и должен был быть рядом, чтобы в другом случае прикрыть его... Но прикрывать, оказалось, не надо. А для них "то", – так старик обозначил убийство, – профилактика. Чтобы неповадно было любить. На службе. Спать – да, по необходимости обязательно! Любить преступление!

– А... мама? – Уже впрямую спросила Улита, ей стало обидно за приемную мать, Ольгу Николаевну, которая всю жизнь прожила одиноко бедной учительницей, с чужой девочкой...

Старик понял, о ком говорит Улита, Дагмар как мать для неё ещё не существовала. И будет ли?..

– Девочка моя, я должен сказать тебе всю правду. Приемную твою маму младший, я буду называть его по-настоящему, – Алексей, Алекс, – он никогда не любил. Их поженили, так было надо... А потом что-то у Ольги не сложилось с родственниками и её сразу отчислили. И брат прекратил с ней всякую связь, даже чисто товарищескую. По приказу. А ордена? Она, твоя мама, – их заслужила своей разбитой жизнью, хотя бы... Но ты знай: Даг была замечательной и не её вина что она была богата, легкомысленна, ничего не боялась... До определенного времени... – как-то кривовато усмехнулся старик. – Я устал, – он вытер большим клетчатым платком мокрый лоб. – Самым несчастливым оказался Алексей, твой отец, а потом и я, твой дядя... Боже, я кажется сейчас упаду... Так тяжко, я не думал, что ТАК...

– Ложитесь, – засуетилась Улита, она видела как старик превращается на глазах в древнюю развалину. Испугалась. И пожалела его. – полежите здесь на тахте... Помогла ему подняться из кресла и довела до тахты.

– Спасибо, моя девочка, – просипел старик, говорить он уже не мог. Тебе все понятно? – озаботился он вдруг, – кто есть кто?

– И да, и нет... – Медленно произнесла Улита, – что такое Родя? Или это – другое?..

– Нет, не другое... – Пробормотал старик. – Многое... – Как у вас в кино говорят? – Осталось за кадром. Пожалуй, и останется там, так лучше. Но... Родя. Родя – это я. Квартира, фильм, сценарий... Ваша несостоявшаяся женитьба, фиктивная, – на тебе... Наследство... Я понимал, что Родя не то... Но я не должен был показываться и-за кулис, потому что... Потому что не пришло время, ОДИН из ТЕХ был жив. И, будучи старым как я, собрал-таки около себя шваль, которая... Ладно, не буду... Но Родя оказался дураком, Полным. А я его выбрал не просто так, ведь он дальний твой родственник, не по крови, по Ольге Николаевне... Он этого не знал, но я-то знал все и решил сделать именно так. Лучше все же родственник, чем чужой. Я бы ему рассказал. Но он – трепло, бабник и без царя – уж совсем... Вот так.

– За это не... – Улита не договорила.

Старик усмехнулся, как – перекосился. – Не бойся, я доскажу. Убивают за меньшее.

– Это – вы?.. Как на смогла это произнести! Ведь старик – её дядя!

– Не будем пока, времени немного, но ещё есть, – вздохнул он,

– ты устала, устал я, разговор дальше может не сложиться.

– Да, вы правы, – откликнулась она.

– Кстати, твоя мама, Дагмар, – жива. В Испании. Я – твой дядя, Андрей Андреевич...

Это было последнее, что сказал старик перед тем, как уснуть.

Соледад... Ее имя.

И Улита – тоже её имя. Бедная мама! Бедные все!..

А она говорит с убийцей своего отца и совестно сказать, – не испытывает к нему ненависти, а только жалость вместе с изумлением, каким-то всеобъемлющим изумлением. И ещё – её всю пронизывает ужас.

Ее настоящая мать, Дагмар, жива! Ото всего можно сойти с ума! Ее бедная больная голова не могла все вобрать в себя.

И вдруг Улите опять стало обидно за маму, настоящую, как она считала, Ольгу Николаевну Ильину! Не нужна ей Дагмар! И ничего ей не нужно! Зачем? Зачем ей это все на "старости годах"!

Потом мысль её перекинулась на отца, – на братьев... Интересно, а если бы полюбил так Андрей, – ныне старик – пос – тупил бы с ним так же Алексей, её отец?.. Возможно и наверное... Штука в чем, что ей кажется: с Андреем никогда никакой любви бы не приключилось, – он в самом зародыше задавил бы ту любовь, да и "зародыша" бы не было...

В этом она почему-то была уверена. А вот о Роде она думать не хотела, не могла. Надо иметь свежую голову и во всем разобраться самой, без подсказки. Боже мой, и нет Макса! Нет и не будет. Для нее.

Улита поняла, что если не напьется сию секунду, то свихнется, и соседям придется взламывать дверь и везти её в психушку, потому что к тому времени она и со стариком что-нибудь сотворит!

Она схватила бутылку виски, там осталась половина, – мало! Сегодня полбутылки было мало!

Она нарыскала ещё какой-то джин.

Сделала смесь, без всяких финтифлюшек, – лед там, сок...

И выпила разом полстакана, а через минут пять остальные полстакана. Не только "захорошело", а "поехала крыша". Она пошла на кухню и включила любимую, под настроение, песню Любы Успенской:

"Кабриолет". И подпела:"А я сяду в кабриолет и уеду куда-нибудь, ты приедешь, – меня здесь нет, а уедешь – меня забудь"...

И, бухнувшись растрепавшейся головой на стол, зарыдала, а потом сразу обо всем, – что было, что случилось, – забыла.

Сидя, заснула.

Так они и спали: он, освободившийся от многолетнего груза своего адского наследия, она, – приняв его, нагрузившись ужас – ными и тяжкими чужими, но получалось, своими! – бедами, – ощутила на своих слабых плечах будто мешок с камнями, который ей теперь нести до конца дней.

Мама – оказалась – не мама...

Улита всегда чувствовала в маме какую-то холодноватость и не было в ней сумасшествия любящих матерей, нежной ласковости... Не было в ней хотя бы капли Натальи Ашотовны.

Были справедливость, строгость, радость, что Улита смышленая и хорошенькая... Ну и конечно удовольствие от того, что дочь стала известной актрисой.

Вот сейчас, возвратившись на мгновение туда, в годы с мамой, в полусне, она поняла это своими пьяными мозгами.

А телефон заходился, как будто сам ощущая нервную напряженность звонившего.

Но в квартире Улиты было благостно и тихо.

Никто не просыпался. И не проснулись бы до вечера, а то и до поздней ночи, если бы в дверь не стали барабанить кулаком и не скандировать в дверную щель: У-ли-та, У-ли-та!!

Улита подняла свою обезумевшую голову, и не могла вникнуть, что происходит. Кто-то её зовет, но где и кто, – неизвестно.

И день ли, ночь?..

Она встала со стула, её качнуло, увидела на столе бутылки и стакан, постепенно стало все проясняться и она застонала.

О, Господи, как же она с этим со всем будет теперь существовать?..

Мозги ещё были расплавлены, но она узнала голос Казиева за дверью и чтобы он не переполошил вконец её соседок-бабулек, она крикнула ему хрипато: да подожди ты, сейчас открою!

И, уже освобождаясь от тумана, схватила со стола сценарий и письма и запихнула все в шкаф, а на стол, пометавшись, положила другой сценарий, завалявшийся у неё с давних пор.

"Береженого Бог бережет", подумала она.

Платье было мятое, но черт с ним!

Она впустила обезумевшего Казиева, который диким оком стал оглядывать переднюю, будто Улита за это время пригласила к себе, по крайней мере группу ОМОНа для захвата Казиева!...

– Да входи же, – Раздражилась Улита, – никого, кроме Андрея Андреевича нет. А он спит.

– Все-таки не Абрам Исмаилович, – бормотнул Казиев и вдруг поморщился, – мать, ты что, напилась как сапог?

– Напилась, – подтвердила она, – тут не так напьешься...

– А что, что? – застрекотал Казиев.

Она ничего не ответила, – слишком глобален ответ и не для Казиева, – а снова повторила, – проходи же на кухню.

Он как-то очень осторожно прошел, будто чего-то побаиваясь и остро глянул на Улиту.

– Видно сладились без меня?..

35. МАЛЬЧИК – ДЕВОЧКА?..

Макс остановился в центре Славинска, на площади, чтобы отсюда начать поиски.

Здесь все было как надо в новом постсоветском людском обиталище.

Муниципалитет в бывшем здании горкома, бюст Ленина в самом центре скверика, – вместо клумбы, – с суровым лицом и хмурыми бро – вями, недоволен всем, что видит.

Тут же расположился "Супермаркет" и свой "Макдоналдс".

Попал он в Славинск в конце рабочего дня и на площади мельтешило немало народу. Он помнил, что Ангел говорил ему как-то, со смехом, что у них аж две улицы Ленина. – Почему – удивился тогда Макс. – А одной видно мало оказалось. Одна – просто Ленина, другая – вторая Ленина. Я-то на второй, конечно, живу.

Итак, вторая Ленина!

И вдруг удивился себе: с какой горы он свалился, что прибыл в этот занюханный город, к малознакомому парню, не другу даже, и не так чтоб и приятелю, – чем-то просто симпатичному...

А по правилам – надо бы шарахнуться куда-нибудь заграницу, далеко-далеко, за моря-океаны, и летать там на самолетах до одури, до того момента, как ему, самолету, надоест беситься в воздушном океане и он пойдет штопором вниз...

Зачем он здесь? Какой унылый городишко! Как тут можно жить?

И как тут вырос такой умненький парнишка?.. Наверно, из-за этого Учителя, как его там? Леонид Михайлович, кажется?

Но приехал – ищи!

А там можно прихватить с собой Ангела и мотануть сначала в Москву, не видя Улиты ("Я тебя никогда не увижу, я тебя никог – да не забуду")! А потом ещё куда-нибудь.

Без женщин, вдвоем с Ангелом. Макс научит его управлять самолетом!

Он узнал, где находится вторая Ленина, и какая-то старушенция на вопрос, не знает ли она случайно, где здесь живет Ангел...

Он только-только хотел объяснить, – какой и кто, как старушенция бойко зыркнула на него глазом и толково объяснила, как пройти. И что-то крикнула вслед.

– Что? – Обернулся он.

Старушенция сказала, – да ты сам Аньдел и есть.

И хихикнула.

– Что вы, мадам, – ответил он ей, как ответил бы во Франции,

– я скорее – наоборот.

Это оказалась старая, "хрущевская" пятиэтажка.

Максу стало нехорошо, когда он поднимался по грязной темной лестнице на четвертый этаж, соответственно, без лифта.

А родители Ангела? Что-то он говорил о пьянице-папаше?.. Но Макс тут же пресек себя: а у него родители? Вернее, родительница,

– не пьяница, но лучше уж была бы ею!

Пока Макс поднимается по лестнице, немного осветим обстановку обеда, который как раз происходит в семье Федоровых.

Папаня, глава семьи, Владимир Васильевич, был не в духе. Сегодня на работе, в обеденный перерыв, отмечали день рожде – ния старого мастера, которого через год этаким же макаром, будут провожать на заслуженный (вечный уже) отдых. Хорошо, душевно по – сидели, но мало.

Собирались после работы продолжить, но прибежала жена мастера и уволокла рожденника домой.

Развалилась компания. Хмель почти весь соскочил с Главы семьи и он был не в сильно хорошем настроении, прямо скажем, – дурном.

Надо бы взять в должок у кого-нибудь и самому продолжить рождение старика Потапыча... Но уже взято и перевзято до получки, жена слезу пустит, а дочь, которая приехала злая как демон из

Москвы, могла бы дать папаше ейные долларов сколько-то, в Славинске и обменный пункт есть, – так ведь не даст.

Потому, глядя на Ангела в упор такими же как у неё синими-синими глазами, только у него с красноватой поволокой, папаша начал к дочери вязаться.

– Ты, я вижу, все вожжохаешься со старым пьяницей (себя Владимир Васильевич пьяницей не считал – он работает!). Прекрати это дело. Нечего тебе от его учиться, как водку пить.

Ангел молча ела суп.

– Ты слышала? – Загремел папаня, – я тебе говорю?

– Леонид Матвеич мой друг, – сообщила Ангел, так и не отрывая глаз от рассольника.

– Дру-уг? Во-она! – Протянул смешливо папаня, – а я думал собутыльщик! Чему он тебя научил, учитель твой? Как в койке цельными днями валяться?

Ангел молчала.

Тогда папаня стукнул кулаком по столу и тарелки слегка подпрыгнули, а матушка тихо ойкнула...

Оставим их на момент, потому что на общую кухню входил Макс. Проникнув в квартиру вместе с какой-то белобрысой толстой теткой, которая так от него сторонилась, что он подумал, – наверное его Харли стал "подтекать" и от него несет бензином.

А тетка, это была Нюра, напугалась, – не террорист ли?

Войдя на кухню, растерялся он.

На него уставились шесть а то и больше пар глаз ( время, не забывайте – обеденное!) и женщины замерли. К ним вошел принц не принц, но кто-то подозрительный... Они не могли бы определить точно, кто к ним вошел.

– Вам кого? – Спросила самая смелая, молодая и симпатичная, Ленка-холостячка.

– Простите, – сказал Макс, – не здесь ли живет некто Ангел?.. Холостячка заскучнела лицом и ткнула половником в даль кори – дорчика, налево, там на двери пять написано.

– Спасибо, – сказал Макс, уже не добавляя "мадам", как он привык в этой трахнутой Франции. Здесь это не играло.

Макс стукнул в дверь, услышал громовое – открыто – вошел и... Ангел сорвался из-за стола так, что Макс, не успев даже как следует увидеть его, остался наедине с папой и мамой, видимо. Почему он убежал? Думал Макс, мило улыбаясь и произнося всякие слова: здравствуйте, простите, что нарушил ваш обед...

Ангел же сорвался потому, что был одет в свой старенький ситцевый халатик, подпоясанный тонким пояском.

Не потому, что халат был ветх как Мафусаил!

А потому что халат – женский, и тут уж ни взять, ни дать.

Она внеслась к Леонид Матвеичу.

Тот как обычно возлежал на тахте, курил и пил пиво.

Ангел бросилась к нему, хватаясь за его плед и чуть не залезая под него, при этом бормоча, – Леонид Матвеич, миленький, Макс приехал, он у нас, спрячьте меня, я не хочу... Спрячьте!

Сначала Леонид Матвеич не мог понять, кто такой Макс и почему Ангел прячется от него под плед.

Он просто молча смотрел на неё и только сделал одно, – перестал отхлебывать из поллитровой банки пиво.

– Что такое? Какой Макс? Что с тобой, моя девочка? Зачем ты сгоняешь старого дедушку с его ложа?

Ангел быстро напомнила ему историю, которую рассказала по приезде из Москвы.

– Ах вот в чем дело! – Вскричал Леонид Матвеич, – голубок прилетел за своей горлицей!

– Да что вы говорите, Леонид Матвеич, вы сильно выпили? – с досадой отозвалась Ангел, – какая горлица! Он ничего не знает, просто я наверно там кому-то понадобилась. Может ему самому! А я не хочу... Не хочу, чтобы он знал!.. Не хочу его видеть!

– Но он-то знает, потому и приехал! – Безапелляционно заявил Матвеич, – ему рассказали твои девчонки и сказали, где ты. Женщины болтливы, ты что, не знаешь? Вот он и примчался, потому что любил он всегда тебя, но не понимал этого. А не Улиту. Улита так, фу-ух! Дым! Воздух!.. Иди-ка ты к нему и все.

В его рассуждении была логика.

Конечно, кто-то из девчонок не утерпел и рассказал ему, а он... Значит, может быть... То, что говорит Леонид Матвеич, – правда?..

Она села на тахте и перестала стаскивать с Матвеича плед.

Он снова наконец хорошо в него завернулся, хлебнул пива и сообщил: я тебе кто? Учитель? Учитель. Значит, что я сказал, то и правда. Иди.

Матвеич хотел спать, потому что сегодня превысил пивную норму.

– Мне правда идти? – переспросила его Ангел как оракула.

– Конечно, правда. – ответил уже несколько неразборчиво Леонид Матвеич и задремал, успев однако сказать, – после мне все в подробностях расскажешь, как я был прав.

Да, к этому моменту Макс знал, что приехал не к милому парнишке Ангелу, а к девице-Ангелице, то есть, юной девушке по имени Ангелина, которая так сорвалась из-за стола, потому что не хотела показаться ему в истинном облике.

Произошло это так.

Мама, Зоя Николаевна, видя, что дочь упрыгнула в своем драненьком халатике, пригласила молодого человека присесть и спросила, кого он ищет ( она ни сном ни духом не могла предположить, что этот красавчик и богатый, сразу видно, приехал аж из Москвы к её дочери)?

– Мне нужен Ангел, – пояснил Макс, проклиная себя за свой срыв, который приобретает комические черты.

– Ангел? – Переспросила озабоченно Зоя Николаевна, – А, ну да, я её Ангелом прозвала, и все так и зовут. Ангелина вам нужна, правильно? Имя её настоящее – Ангелина.

Макс был крепкий мальчик, скажем так, – очень крепкий, но тут он покачнулся внутренне и красные шары поплыли перед его глазами!

Девчонки водили его за нос, изображая из Ангелины – парня!

А зачем? А затем, чтобы нацепить его на крючок таким вот образом. Но что, бежать? Наплевать на эту простую семью, хлопнуть дверью? Не увидеть эту Ангел...ину? А ему захотелось посмотреть на неё в девичьем облике.

Поэтому он ответил, – да, конечно, Ангелину. Мы тоже звали её Ангел... Я пойду, пусть она выйдет ко мне. Я буду у дома. У меня мало времени.

Это он сказал на всякий случай, если она не выйдет через полчаса самое большее или если она вдруг станет ему не симпатична в своем истинном виде.

– До свидания, – вежливо попрощался он и вышел, оставив родителей в состоянии истуканства.

Даже папаня молчал.

Вбежала Ангелина.

– Макс где? – Крикнула она.

Папаня начал было хвалить её за то что она там их здорово надула и он обалдел этот Макс, и так ему и надо, поганцу!...

Но матушка, всегда тихая, покорная молчунья, вдруг перебила его, обратившись к Ангелу, – быстро переденься и выйди. Он тебя на улице ждет. У нас, сама видишь, не для таких молодых человеков место, да и нет его, места-то.

Веря Леонид Матвеичу, Ангел надела все, что носила в Москве, и что здесь как-то не привилось, и вышла на улицу.

Макс сидел боком на своем Харли и курил.

– Привет, – сказала она так, как сказал бы Ангел.

– Привет, – откликнулся Макс. И – молчание.

Ангела начало слегка потряхивать.

Если Макс знал и примчался сюда, как сказал Матвеич, – "за горлицей", то встреча явно не та. Слишком странный вид у Макса и он как будто не собирается ей ничего такого особенного говорить.

Ну, что ж. Тогда и она поведет себя попрежнему.

Пусть думает, что она – трансвестит, в конце концов! Наплевать.

А Макс искоса рассматривал её. Это явный Ангел, тот, с которым он дружился в Москве! Зачем эти превращения? Или может быть... Тут он подумал о том, что она и предположила.

– Короче, – – сказала она сурово, – если ты по делу, давай говори. Если просто так, можем расстаться. Или покатаемся, у нас в городе воздух не очень, – да, явно пахло застарелой химией. – А дальше есть места красивые...

– Нет, – честно ответил Макс, – я не по делу. Мне стало плохо в Москве и мне захотелось тебя увидеть.

– А теперь – расхотелось? – Смело спросила Ангел.

– Н-нет, – ответил он замедленно, изучающе глядя на нее.

Это ей надоело и она сказала, – знай, я не парень и не полупарень. Я девчонка. Так что не раздумывай: какой я ориентации или ещё что-нибудь подобное. Мне так удобно ходить. Особенно, в Москве. А ты сразу же признал во мне парня. Ну мы и не стали разуверять тебя. Я знаю, что девчонок ты не очень ценишь... А мне хотелось с тобой дружить.

Она выговорилась. Теперь его черед.

И он сказал неожиданное, – давай показывай, где тут ваши красивые места.

У неё екнуло и покатилось сердце.

Она еле забралась на сиденье за его спиной и обхватила его руками.

И вдруг такая тоска хлынула Максу в сердце! Такая! Он вспомнил, как ещё недавно они с Улитой так же мчались... Молчи! Не смей о ней вспоминать! ТАМ все кончено. А здесь начинается? спросил он себя и ответил, – это было бы к лучшему.