Текст книги "Удар с небес"

Автор книги: Ксения Васильева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

Что она не с Максом, можно и нужно винить только себя.

Алена – это как бы мечта, воплощенная на сцене. Это очень похоже на его любовь к Улите. А она, – Ангел, как ни парадоксально это звучит рядом с её именем, – реальный человек.

Но как же глупо, что она ему тогда отказала! Ведь он не знает, что такое – лишить девушку невинности!

Она – тупая и прямолинейная, как кусок рельса, железяка! Оказалось, что на своего папашу Ангел гораздо больше похожа, чем думала всегда она и остальные.

В конечном итоге, она не так уж влюблена в Макса, чтобы с кем-нибудь бороться за него...

И задремала.

Но так же быстро и очнулась. Сначала от телефонного звонка и какого-то короткого разговора...

В следующий раз от разговоров, – не громких, но прорывающихся интенсивностью. Кто бы это мог быть в два часа ночи?.. Кто-то из киношников?.. Или вдруг Нюра разыскала Матвеича?..

Ангел на всякий случай оделась, – мало ли кто там?..

Но выходить не спешила. Неприлично сразу выскакивать, ведь не зовет же её Леонид Матвеич? Если что, – позвал бы...

А в гостиной, – меж тем, происходило братание.

Казиев позвонил Матвеичу довольно поздно. Нанес пурги насчет своих болезней, – напридумывал пострашнее, чем радикулит, – сказал, что может надолго залечь в больницу и хотел бы повидаться со старым товарищем, потому что кошка не совсем черная, но темнобурая, между ними пробежала. Пусть простит, что так поздно, но ему только что сделали укол и он почувствовал себя лучше.

Сначала Матвеич как-то не соглашался на приезд гостя, относя визит на завтра, на день, но узнав о печальных обстоятельствах Ти – моши, отмяк и позвал старого друга.

– Да я на часок я, не больше, – предупредил больной Тимоша.

– А завтра ты ко мне приедешь.

Ковать железо надо сразу! Завтра можно продолжить уже как надо, – с чувством, толком, расстановкой. И на старые дрожжеч – ки!.. Будет самое оно.

Казиев взял из своих закромов бутылку джина "Гордонс", тоник, лимон, упаковку ветчины и баночку маринованного чеснока, который они все в молодости любили, но не любили их руководители за ужасный запах, усиливающий ещё и дух алкоголя.

Конечно, Матвеича сразу же не погонят, за второй раз... сильно "пожурят", а уж на третий, – все сто, отправят!

Ладно, начало есть.

Они расцеловались как старинные друзья и Казиев выставил на стол свои "дары".

Матвеич вроде бы поморщился, глянув на джин, и Казиев взял его со стола ( знал, что делает!) и сунул в кейс.

– Ну, чего уж, – как бы нехотя произнес Матвеич, – привез, так убирать не следует. Сам знаешь.

– Я подумал по стопарику с тоником – ничего. Ты как?.. – спросил Казиев имено о ТОМ.

– Завязал, – охотно поделился своей новостью Матвеич,

– знаешь, там все-таки очень гнусно было! И я как-то потерял все, что имел. Видишь, каким стал? Ты-то – орел, хоть и больной.

– Да брось ты, Леник, какой я орел! Гнилой весь! Вон уж и кино перестал снимать. Тяжко. Начинаю и... Все. Чувствую силенки-то кончаются... Так-то вот. Но не будем о грустном, а поговорим как старички на завалинке. Но ты – молоток! Как это получилось?.. Я ведь тебе звонил туда не раз...

– Не звонил ты, Тима, ни разу. Вот просьбу я твою письменную помню, насчет какой-никакой идейки? Что, совсем плохой стал?

Казиев готов был взорваться, но сдержался.

– Сказал же – болею, что ты не понимаешь? Диабет, артрит – колени так сводит, шагу ступить не могу. И сразу же мозги не в ту степь. Мысли о том, что скоро...

– Ладно тебе, Тим!

– Давай выпьем за нас, молодых, красивых, талантливых! Какими были когда-то! – Предложил Казиев и они выпили.

Закусывая чесноком и нахваливая его, Казиев рассказал, как на него напали, как он еле выкарабкался и что вот после этого все болячки, которые были в тайне, полезли наружу.

– А кто, как ты думаешь? – Спросил подхмелевший Леонид.

– Думаю, из-за Улитки. Я тебе такое расскажу... Давай ещё за дружбу!

Они выпили за дружбу и Матвеич тоже закусил чесночком.

Ангел никак не могла взять в толк, кто бы это мог быть в гостях у Учителя? А что – гости – стало ясно.

Слышалось чоканье рюмок, гульканье наливаемого напитка, мужские, возбужденные голоса...

Кто пришел ночью к Учителю и поит его? Кто?

Она стала элементарно подслушивать. А что делать? Она знала, что Учитель дал зарок и потому его взяли на фильм... Кто же это пакостит?..

И услышала такой знакомый гортанный сексголос!

Казиев!

Но он же тяжело болен!? Болен он! Змей подколодный!

... Как хорошо, – будто кто подсказал! – Что она поехала сюда.

Ангел распахнула дверь.

... Как? Откуда появилась эта мерзкий трансвестит? ужаснулся Казиев и быстро оглядел стол, – все прилично, отпито немого. Матвеич пьяненький, но не сильно... Какого ей здесь надо? Встре – чаются старые друзья...

– О-о, вот моя лучшая любимая ученица! Познакомься, Тим! Ангел, это Тим Казиев!

– Знаю. – Жестко бросила Ангел. – Сейчас два ночи, у вас полная бутылка джина. Хорошее начало для завтрашних съемок. Господин Казиев, собирайте ваши бебехи и уходите.

– Как? – Закричал Казиев, – ты, мой друг, позволяешь какой-то девчонке так себя вести в нашем присутствии?! Она гонит прочь твоего старинного товарища?

Леонид Матвеич смутился.

Он понимал, что пить ему сейчас нельзя, но отказать, как всякий мягкотелый интеллигент, – не мог. А сейчас уже хотелось выпить еще. И поговорить с Тимошей начистоту. И о его рассказе Ангелу! Матвеич этого не забыл!

И забормотал, – Ангел, миленькая, ну перестань! Сядь с нами, посиди, послушай, что вспоминают старики. Выпьем мы по чу-чуть и разбежимся через полчаса...

Но Ангел не смотрела на своего учителя. Она смотрела на Казиева.

И под её стреляющим взглядом тот стал собирать "бебехи".

– Ладно, – сказал он угрожающе, – я уйду, но мне никто не запретит дружить с Леонидом, верно, Леонид?

– Конечно, конечно, Тимоша. – бормотал неловко Матвеич.

Ангел открыла входную дверь и стояла возле нее.

И Казиев с внутренними проклятиями выкатился из номера.

Учитель покачал головой и хотел было что-то сказать, но Ангел опередила его, закрывая дверь на ключ и ключ кладя в карман.

– Завтра благодарить будете.

Макса всю ночь мытарил братец, прибыв к нему "с визитом".

Насчет тетки Натальи, Максовой маман.

Макс сначала хотел спать, потом разозлился, потом устал и был готов на все, но Мишка как клещ вцепился в него и монотонно растолковывал и растолковывал, какой у его матери нрав, какая нервная система и какая безумная любовь к нему, – Максу.

Он так довел Макса, что тот согласился увидеться с матерью.

– Она тебе все объяснит. А ты знаешь, что твоя маман просила прощения у Улиты, и не наедине?

– Ну, конечно, когда Улита стала великой женщиной! – откликнулся Макс.

Мишка взъярился.

– Ты, мальчишка! Не болтай, чего не знаешь! У твоей матери такой характер, что если бы она не чувствовала, что должна сде – лать это, она бы не стала. И потом, это поступок! Она вполне могла бы потиху. Только Улита бы и знала об извинении...

– Значит, виновата. – Отрезал Макс.

– Значит, В ЧЕМ-ТО виновата, но не в том, что ты думаешь...

– Брат! Дай мне поспать! Я так хочу спать! – Взмолился Макс,

– хотя спать совсем не хотел.

Мишка как будто не слышал его.

– Кстати, я видел, как ты сегодня бросился на эту девочку...

– Ты там был?

– Да, меня пригласили в просмотровую. Потрясающе вы отработали, главное – случайно!.. Вот в чем самый смак! – сказал Миша серьезно, – но я боюсь, что это вторая история с Улитой, только наоборот...

– Как – наоборот, уточни, – сухо бросил Макс.

– Так, – сказал Миша, – не рви постромки, приятель! Ты можешь сделать несчастной девочку. Ты же не в неё влюбился, а в образ. А она наверняка совсем другая... Вот отсюда и пляши, дружок.

Макс разозлился. Всюду менторы и учителя!

Будет у него роман с Аленой, – он ещё не знает, а они уже все разложили по полкам! – так будет! Нет, – так нет. И никому не должно быть до этого дела.

– Все, Миша, спасибо за учебу. Семинар был полезным. Ты остаешься у меня?

– А, иди ты на фиг, – лениво отбрехнулся Мишка, – надоел. Поеду домой.

Старик, он же Степан Семенович, он же Андрей Андреевич и Абрам Исмаилович всю ночь жег в свой печурке папки и бумаги, ко – торыми наполнен был его гардероб.

Он аккуратно раздирал их на мелкие части и запихивал в печку со словами, – вот ещё одна история, которая уже никому не нужна.

Может, и нужна, но столько с ней возни... И к лучшему ли? Не уверен.

Когда под утро последняя бумажка была сожжена, он отмыл руки от сажи, взял тоненькую пластиковую папку, вложил какие-то банковские документы, чье-то свидетельство о рождении и удочерении такого-то ребенка женского пола, пачку долларов, магнитную карту и сказал самому себе, что теперь его дела закончены.

Через час домишко заполыхал.

Было совсем раннее утро и в этих пустынных переулках некому было обратить внимание на пожар в покосившейся хибаре.

А когда все-таки какой-то прохожий, решивший скостить путь к Садовому, увидел объятый пламенем домишко, вызвал пожарных, тем ничего не оставалось, как залить синеющие последним пламенем остатки, чтобы не перекинулось ненароком на бывшую фабричку каких-то аптечных препаратов.

Трупов, сказали пожарные, не было. Но лазать по обгорелым бревнам никому из них не захотелось, тем более, что дом значился нежилым помещением.

Старик, – он же Степан... и так далее, больше нигде не появился, хотя и был нужен.

Улита же, придя в свою квартиру, увидела на столе пластиковую папку с документами и деньгами и сидела надо всем этим долго, задумавшись...

О чем, нам знать не дано.

Может быть, если бы кто-то явился на Багамы или в Мексику, случайно увидел бы похожего старика... Но старики – все похожи, а потом может это был брат, сват или ещё кто, приходящийся родней "нашему старику" и потому похожий на него.

Но, странно, он столько сделал для многих, столько судеб переменилось в лучшую сторону, а его быстро забыли.

Будто и не было его вовсе.

Лишь добряга Леонид Матвеич, когда ключом открывал дверь своей московской однокомнатной квартиры, молился о продлении его, старика, дней.

41. БЕСЕДЫ ПО ДУШАМ...

Едва начались съемочные дни, а уже все, сопутствующее работе над фильмами, – проявилось и пошло вровень с истинной работой.

Слухи и слушки, интрижки и интриги, обиды маленькие и обиды побольше, просьбы вполне выполнимые и совсем не выполнимые, ну и так далее и тому подобное.

И что замечательно, – ничего замечательного в этом, естественно не было! – все со всеми проблемами шли к Улите, как к Ца – рице-матушке, на поклон, тайную беседу или со срочным сообщением.

Улита мечтала, когда же она оставит группу и уедет, улетит, умчится отсюда! Но этого, она понимала, не будет, пока не будет готов фильм, где она играет... саму себя.

И мечта – так и оставалась мечтой.

Но мечта эта имела свой изъян. Ее родная мать, сеньора Дагмар.

Дагмар не раз, когда звонила Улите, а звонила она каждый день, спрашивала, когда, когда же она увидит свою дочь! Она так ждет ее! Ведь Дагмар за семьдесят и она хочет успеть увидеть свое родное потерянное дитя!

Но штука-то состояла в том, что "дитя" не сильно хотело увидеться с матушкой! Что почувствует к незнакомой пожилой даме, сама Улита, – тоже незнакомая, не молоденькая девочка?

Скорее всего, мало, что почувствует. Симпатию. А вдруг антипатию?..

Надо будет выражать бурные чувства, иначе обидишь даму, то есть, в общем-то, не какую-то "даму", а несчастную мать.

На этой жалости и решила строить Улита-Соледад все с Дагмар.

Ну, сами представьте: жили вы жили одной жизнью и дожили до, скажем, достаточных лет, – и вдруг оказывается, что у вас совсем другая мать и ещё иностранка! И настанет у вас совсем иная жизнь. Что с вами станется?

Иностранцев, честно говоря, Улита не долюбливала за их спесь в отношении России. Подумаешь, святые! Откуда? С какого дерева эти "святые учителя" свалились? Ну, ладно, не в этом дело, в общем-то.

Но жизнь её пошла вдруг по совсем дугой колее: шел поезд, – ни шатко, ни валко, но в понятном направлении, а тут – поворот на сто градусов!

А ещё ей надо снимать кино и решать всяческие вопросы, и смотреть за финансами, и сниматься в конце – самой...

И разбираться в себе, за что вообще страшновато браться, – столько там понамешано.

Снимать сцену гибели героя и все испанские сцены они будут в Испании, а уж потом – отъезд в Россию, где играть будет она одна из их троицы: Макс, Алена, Улита. Они станут возникать лишь как бесплотные тени... А их истории с Максом вовсе не будет в фильме. Так она решила.

Дагмар ненавидит Мадрид, сообщила она, никогда там не бывает, живет в Барселоне. Она сняла группе виллу на побережье Средиземного моря, в курортном местечке Калелла.

Улиту ждет хотя бы на один день. Бывают же у неё свободные дни? Бывают... Но не решила дочь к матери.

К Улите собрались в очередь, Алена, Ангел и Учитель.

Первой увидела её Алена. Завела в просмотровую комнату, где было всегда темновато и дрожащим голосом заявила, что она сни – маться не будет.

Улита так и села на табуретку.

– Что такое, Алена? В чем дело? – Спросила она строгим голосом. Последнее время это стал её голос, потому что решать сложности можно не только твердым характером, но и наитвердейшим голосом.

Алена расплакалась и невразумительно стала говорить, что она не сможет сыграть такую роль, что всем просто показалось, что именно она – та красавица Дагмар, которую полюбил Рафаэль (теперь Эми и Федерико) и вообще...

– Что "вообще"? – ещё строже спросила Улита, понимая, примерно, что такое это "вообще"...

– Я не смогу играть с Максом, – бухнула Алена.

– Тебе, что, он не нравится? – Удивилась Улита.

Алена молчала.

Тогда Улита быстро заговорила, – знаешь, милая моя, на твоем месте, в твои годы, я бы плясала от счастья, что мне подвалила такая удача! Такой фильм! Да ты что? Партнер? Он тебе не нравится? Ничего страшного! Я где-то читала, что многим, например, красавчику Тони Кертису не нравилась Мерлин Монро и он даже сказал, что поцеловать её для него тоже, что прикоснуться губами к роже Гитлера! А как они сыграли? Ты видела, наверное "В джазе только девушки"? Вот это и называется – актерская ра-бо-та!

Наконец прорвалась Алена, утирая последние слезы, так Улитин налет подействовал на нее.

– Нет, Улита Алексеевна, наоборот... Я... Я боюсь, что влюблюсь в него, а это для меня – трагедия.

– Но почему? – Воскликнула Улита.

– Потому что он-то меня никогда не полюбит, а я себя знаю, я привязчивая как кошка! И буду таскаться за ним... – Тут слезы снова полились из её светлосерых глаз, – и ведь это же не я сейчас! У меня вставлены линзы, у меня макияж, я совсем другой ощущаю себя на сцене, а дома я такая обыкновенная, а он – такой!..

Алена упала на грудь Улиты и рыдала почти в голос.

Улита не знала, что делать с бедной девчонкой. Отпустить домой?.. Оберечь её от разочарований и драмы?.. Ведь у Макса – волчьи зубы... Она это хорошо запомнила.

Но ведь Алена такая способная, ей играть и играть!..

– Вот что Алена, – сказала она, – давай с тобой договоримся. Ты человек взрослый и разумный. Этот фильм ты обязана провести, кровь из носу. Все уже заложено в договорах. Так, милочка моя, не делается. Кино, как ни странно, – очень серьезное производство. Это не игры на лужайке, хи-хи-ха-ха и фильм готов, а потом готовы фантастические сплетни обо всем. Но это я уже не туда... Советую тебе, с валерианочкой, с чем ещё таким же, но сыграть так, как ты можешь, поверь мне, я-то уж понимаю в актерах. А потом вы с Максом можете никогда не встретиться! Да кажется он и не хочет становиться актером. Его влекут самолеты и небеса... Ну а если все не так? Если он тебя полюбит?.. Вон ты какая красотка стала! И не в линзах здесь дело, а в том, что ты нашла себя! Вот в чем, милая девочка! Ты о таком не подумала? И ты уже стала другой, понимаешь, стала! Не будешь ты дома сидеть у телевизора и варить супы мужу, Максу ли, нет ли... Кино тебя ещё изменит и ты станешь вообще другой. Верь мне. Иди. Хватит рыданий. И чтобы больше я от тебя подобного не слышала, ну, а если будет тяжко, я здесь.

– А говорят, что вы улетаете скоро... – Прошептала Алена, утирая глаза и нос платком.

– Хотела бы, но не могу я вас всех тут бросить! Не имею права! Только эту тайну пока знаем я и ты. Пусть все думают, что я улечу, – немного подберутся, подтянутся, – страшно без меня, ведь так?

– Так. Как мы без вас! – Испуганно-удивленно сказала Алена. Она совершенно отделила Улиту от Макса, да и историю их слышала только от Тинки, а у неё – пятьдесят процентов вранья,

– мало еще! Поэтому Алена так спокойно и шла на полную откровенность с Улитой. А Улита?.. Что ж... Такого она ожидала. Должна держаться и молчать. Алену ей было жалко, она её так понимала!

Ангел увидела Улиту с Аленой, выходящими из просмотровки, и сразу расстроилась и даже – рассердилась. Эта тихоня уже шушукается только с Улитой! Как хорошо бы было, если бы получилось с гостиницей! И не буду я тогда зависеть от Алены, – у которой ей пришлось снова жить, потому что Матвеич переехал в новую свою квартиру. Звал он и Ангела, но она отказалась наотрез. Хватит. Надо же человеку пожить одному. Хорошо хоть, что Алена не знает Славинской истории с Максом. Они знают только двое: Макс и она.

А Макс себя ведет так, будто вообще ничего не было. Плохо это. Но деться некуда.

– Улита Алексеевна! – Крикнула Ангел и Улита остановилась. Так случилось, что они впервые близко, наедине, видели друг друга.

... Она очень красивая, подумала Ангел. Макс никогда не разлюбит её, пусть он сто раз влюбится в свою Алену и женится на ней! В глубине он будет любит эту, потому что она – недосягаема, так думала Ангел, глядя в лицо Улиты.

А Улита глядела на Ангела и сожалела. Какая бы из них с Максом получилась отличная пара! Они подходят друг другу как винтик и шпунтик, но что поделаешь, когда в жизни все бывает наоборот и редко – в точку!

Она мило обратилась к Ангелу.

– Тоже ко мне? Тут у нас с Аленой была целое собеседование об актерском мастерстве... А ты о чем?

– Я прозаично, – откликнулась Ангел, – о жилье.

– Но Алена говорила мне, что у неё места хватает и вы будете жить вместе?

– Нет, – ответила Ангел, – жить вместе – обуза для обеих, я так считаю.

Она было хотела рассказать про ночной визит Казиева, но отказалась от этой идеи. Хрен с ним, с Казиевым, он все понял, да и Учитель тоже. Лишние сплетни. Не надо.

– Хорошо, – согласилась Улита, – ты правильно решила. Сегодня же у тебя будет номер, в той же гостинице, где жил Леонид Матвеич. Знаешь, ведь Степан Семенович оставил мне деньги, тебе на квартиру! Так что недолго тебе жить в гостинице.

И она мягко и тепло пожала плечо Ангела. Ангел не успела ничего сказать от изумления, а Улита уже мелькала где-то...

Ангел шла из павильона, задумавшись. Как бывает в жизни! Встретились случайно на бульваре со стариком, потом Франция, убийство Роди и все остальное... Старик явно хотел убрать её, но почему-то медлил. Она же это шкуркой чувствовала! Потому так рвалась убежать, без паспорта, без рукописи... А теперь – от него квартира. Может, именно за то, что хотел сделать? И не захотел, в конце концов?.. Да кто теперь узнает, – так ли это или как-то по-другому?

Леонид Матвеич прихватил старинную свою подругу на выходе.

– Ты мне нужна для важного разговора.

... Боже, что ещё случилось, подумала Улита.

– Недолго, Леник? Мне надо в банк, но пробуду там недолго, может быть, потом, у меня, под кофе?..

– Кофе лучше в следующий раз, я сегодня дико уставший, а разговор не долог: да-да, нет-нет...

– Что такое? Не хочешь ли ты смотаться в свой, как он там, Зарайск? То есть – за раем... Там наверное, хорошо... – Мечтательно произнесла она.

– Очень хорошо, – не стал разубеждать её Леонид Матвеич, а перешел к делу. – Ко мне приезжал Тима.

Улита вскинула брови и хотела что-то сказать, но Леонид остановил её, – я все скажу, потом – ты. Главное запомни, никаких потачек: да-да, нет-нет. Повторяю.

И он стал говорить о Казиеве, что тот в плохом состоянии, не столько болен физически, сколько страдает морально, что они оба

– и Леонид и Улита, знают, конечно, что такое Казиев и очень хорошо знают, но... Но бывают моменты в жизни, когда надо подать упавшему руку и тебе это зачтется... Потому что именно сейчас... И, главное, Тима сам ничего не просил, просто Леонид все понял.

Улита перебила его.

– Все ясно. Я знаю Казиева лучше тебя, согласись? Он тут... – Она помолчала, решив ничего не рассказывать о том, что здесь было, пока Леонид гулял по за-райским тропинкам. – чего он хочет?

– Он уже, по-моему, ничего не хочет, – ответил Леонид, – мы говорили с ним на отвлеченные темы... Ты собралась лететь к ма – тери? – Неожиданно спросил он.

Улита помедлила и ответила честно, – нет, только вместе с группой.

– Это очень здорово! А то я – один, фактически. Андрей Андреевич так странно исчез, а он так помог во многом! И помог бы еще...

– Да-а, – протянула Улита, – сделал все свои дела и исчез. Но я так и думала.

– А ты не думаешь, что его... Что он совсем?.. – Спросил с некоторой неловкостью Леонид.

– Не думаю, но с ним может быть – все. И Багамы и... тот свет, ответила Улита суховато, давая понять, что тема эта тяготит её.

Матвеич понял и с новой страстью заговорил о прежнем.

– Так вот, Улита, я прошу тебя, единственный раз в жизни поступись своим отношением. Введи Казиева вторым постановщиком, или консультантом, что ли?.. Знаешь, я боюсь, что не совладаю со всем, а тебя трясти ежечасно прямо-таки неловко, у тебя и так дел по горло!

– Но у нас же есть Ангел! Она сто очков даст каждому киношнику, ну, девка! – огонь и холодный разум.

– Да, это так, но мне НУЖЕН Казиев, Улита. Мы с ним почти одно целое...

– Были, – Ответила Улита, – не забывай слово – были...

– Пусть так, – упрямился Леонид, – но Казиев мне необходим.

И... Пожалей его, а? Неужели ты такая же злая, как все?..

... Наверное такая же, подумала Улита, а вслух сказала, – вы мне все надоели, как говорила моя мама, хуже горькой редьки! Решай сам.

– Разрешаешь? – Крикнул Леонид.

– Не имею права запрещать! – Тоже громко ответила она.

– Так – "ДА"?

Она пожала плечами и кинулась в свою шкоду. И так рванула, что завизжали покрышки.

* * *

Энергичная Дагмар Бильдт сняла для всей группы огромную виллу с куском пляжа, который большим языком уходил в море.

Там и решили ставить выгородку театра корриды.

Сначала наметили снимать Испанию в Крыму, но многие стали противиться и главным закоперщикам идеи Крыма – Ангелу и Леониду

– пришлось согласиться с большинством.

Казиев так и не появился на съемках.

На просьбу приехать на переговоры, подписанную Леонидом Афониным, режиссером-постановщиком, он прислал факс, что болячки его давят и наверно додавят и потому он благодарит дирекцию и режиссера за приглашение, но никак.

Улита вздохнула с облегчением. Все-таки понял хоть однажды.

А он зло рыдал у себя дома.

Он понимал, что это Леонид по дружбе выпросил его... А личные его заслуги забыты, будто их и не было. В кино – так. Вообще в искусстве.

Он представлял себе эту сцену...

Между жесточайшей Улиткой и мягким Леонидом, когда она, разрывая вокруг себя атмосферу в клочья, согласилась.

Потому что Матвеич нудил и нудил, и донудился

Казиев рыдал, кусал себя за руку, чтобы не услышала Тинка, спавшая рядом на раскладушке, – и радикулит ещё разыгрался не в шутку!

Тинка утешала его тем, что её родители оформляют свой отъезд в Америку, где у неё оказался прадедушка, и там её Тима снимет такое кино, какое не снилось этим гнилушкам вонючим!

Она отказалась от небольшой роли, хотя ей очень не хотелось этого делать. Но заради любимого мужа, – расписывались они через две недели, она была готова на любые жертвы!

42. В ИСПАНИИ СЕЙЧАС И МНОГО ЛЕТ НАЗАД.

Дагмар и Улита встретились сразу по приезде группы в Калелу. Улита хотела бы потянуть время встречи, – боялась! – но Дагмар позвонила и сказала, что ждет её вечером у себя и пусть там хоть все повалятся от ужаса, что Соледад не с ними!

Улита повиновалась.

Поехала в Барселону, только успев принять душ и "уделать" себя, нельзя же показывать матери (как странно звучит!), что у нее, скажем так, не сильно юная дочь.

А Дагмар было все равно. Будь даже её Соледад уродиной, грымзой, старухой... Главное, что её девочка жива! И Дагмар спо – добилась дожить до этого момента, о котором она беспочвенно, сказочно мечтала десятилетия, зная, что мечта – беспочвенна.

Хотя случались за эти годы странности.

Однажды, это было очень много лет назад, к ней на улице привязался нищий цыган и что-то ей бормотал и бормотал о своей несчастной судьбе... Чтобы отвязаться от него, она положила в заско – рузлую от грязи руку монетку и почувствовала, как в её руку скользнула крошечная бумажка. Не зная, чему повинуясь, она не отшвырнула этот клочок, а до боли сжала его в кулаке и сунула в карман пальто.

Дома она закрылась в своем будуаре, задвинула жалюзи ( почему она так делала, – она не могла объяснить себе ни тогда, ни потом), зажгла свет и развернула грязный клочок.

Там было нацарапано: "дочь жива. В другой стране".

У Дагмар перехватило горло.

Она сначала спрятала этот клочок бумажки и, вдруг чего-то испугавшись, сожгла его и тут-то и зарыдала, затряслась, – будто сожгла нить, протянувшуюся – невесть откуда, – к ней от её дочери, на маленькую могилку которой она ездила каждую неделю...

Отцу она ничего не сказала. Мамы уже не было.

Не скоро Дагмар успокоилась. Она ждала ещё чего-то. Какого-нибудь серьезного подтверждения, что дочь, её Солли, жива...

Но шли недели, месяцы, годы...

Ничего не происходило и Даг решила, что это была чья-то злая шутка, вот только – чья? Андрэ?.. Зачем?

И она снова заставила себя забыть обо всем и не думать, не думать, не думать!..

Года через три-четыре после этой встречи, – они были в Швеции,

– она поехала на большой прием, по случаю какого-то события. Ид – ти не хотелось, настроение не то, чтобы прыгать по приемам и парти. Но подруга, жена американского советника, Элис, заставила её нарядиться, надеть свои роскошные драгоценности и пойти.

Элис с таинственным видом объявила Даг, что в неё влюбился какой-то знаменитый индийский путешественник и жаждет с ней познакомиться. Даг с удивлением посмотрела на подругу. Что, она шутит или больше, чем надо, выпила? О каких "интересах" может идти речь, когда Даг почти нигде не бывает, а влюбиться за секунду?.. Да и не видела она нигде никого, кто бы хоть каплю напоминал индийца. Что-то выдумывает Элис! Опять пытается её с кем-то свести.

А Элис прямо-таки втолкнула Дагмар в какую-то гостиную и ей навстречу поднялся высокой худой человек с огненно-черными гла – зами, в чалме. подбородок и щеки его покрывали вьющиеся, иссиня черные волосы. Он был по-своему красив, но... Дагмар не замети – ла в нем ни тени влюбленности, о которой прожужжала ей уши Элис.

Он предложил выпить мартини, завязался ничего незначащий разговор, не сидеть же молча! И вдруг индиец, ни с того, ни с сего, стал рассказывать о несчастье своей семьи... Его брата убили экстремисты, жена умерла от горя и в живых осталась лишь крошка-дочь, но её похитили и вот он колесит по всем странам, пытаясь найти хотя бы след девочки...

Индиец прямо смотрел на Дагмар своими огненными глазами и шептал, я знаю, знаю, что она жива...

Даг встала и, сославшись на головную боль, которая в действительности началась, ушла.

И сразу же покинула прием. Индиец – сумасшедший!

Но он опять напомнил ей о... Солли, Солли, которой давно нет, а было бы уже лет двадцать.

После этой встречи мысли о дочери снова стали терзать её и ей даже однажды ночью, когда она, перепробовав все снотворные, все же не заснула, а впала в странную дрему, вдруг показалось совершенно ясно, что не индиец то был, а сам Андрэ, который хотел таким вот кружным способом сказать, что Солли жива.

Утром она, вспомнив ночные бредни, отмахнулась от них и даже немного повздорила с Элис из-за её пособничества. Но Элис все было ни по чем.

– Но он действительно просил познакомить вас... Кстати, после твоего ухода он исчез и никто его больше не видел. А что он делал здесь? полюбопытствовала Элис.

– А ты не знаешь? – Удивилась Дагмар, ей казалось, что Элис знает об этом индийце хоть что-то. Но оказалось, Элис о нем ничего не знает. – Вел какие-то раскопки, – первое попавшее на ум бросила Даг.

– Да-а? – Широко раскрыла глаза Элис, – а мне говорили о фамильных бриллиантах, которые он разыскивает...

... Чушь. И никак ничего не узнаешь. Можно было бы эксгумировать трупик дочери, но она умерла младенцем, и прошло столько лет!.. Тем более, что надо будет объяснять, почему она этого хочет. Нет.

Снова побежали, понеслись безжалостные годы.

И вот года этак три назад, на улице, она неловко столкнулась с молодым человеком, который, не извинившись, сказал ей тихо, – идите за мной. Осторожно.

Она пошла. Бояться чего-либо она перестала давно. Все ужасное, что может случиться с человеком, – с ней случилось: она трагически потеряла любимого и крошку-дочь.

Они долго шли и вышли, наконец, кружным путем к вокзалу. Там молодой человек сел в вагон, она – тоже, но в другую дверь. Они оказались в разных концах вагона. На одной из дальних остановок парень вышел, вышла и она. Он широко и быстро зашагал к небольшой гостинице. Она остановилась, как бы примеряясь, куда ей пой – ти, и прогулочным шагом двинулась к гостинице.

Там она прошла в бар, заказала мартини. Появился парень и сделал ей знак глазами и, немного постояв, будто что-то вспоми – ная, быстро вышел.

Допив спокойно свой мартини, Дагмар, – а внутри у неё все дрожало, медленно встала, расплатилась, и со скучающим видом покинула бар. Впереди мелькнула спина парня.

Долго он будет мотать её по улицам? Стало темнеть, она надела очки, потому что темная куртка парня сливалась с окружающим.

Дагмар не только не боялась, но злилась. Может, все это опять чья-то злая игра?.. Но она не отстанет от парня, нагонит его и спросит, наконец, что от неё хотят?

Они вошли в парк. Там веселилась молодежь, прогуливались пожилые пары и парень, взяв её за руку, втянул в какой-то хоровод и так они, с этим хороводом, визжащим и поющим, прошли вглубь парка. И неожиданно оказались одни. Парень присел на траву и пригласил: садитесь. Место было глухое. Она не стала садиться на влажную траву, а прислонилась к дереву. И ждала. Как, явно, ждал чего-то и парень.

И тут из-за дерева, как бес из шкатулки, выкатился круглый горбатый старик и подошел к ней, а парень исчез. Этот круглый горбатый, довольно страшный – уж очень некрасив! – старик, сразу же сказал: я – Андрэ, ты узнала меня Даг?

Она молчала в ужасе, потому что, сколько бы десятилетий не прошло, ТОТ Андрэ не мог превратиться в этакое чудище... И вспомнила, – что с ней за эти годы все время происходили странности, которые как бы падали в вечность, не имея ни продолжения, ни объяснения.