Текст книги "Удар с небес"

Автор книги: Ксения Васильева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Васильева Ксения
Удар с небес

КСЕНИЯ ВАСИЛЬЕВА

УДАР С НЕБЕС

Роман

ПРОЛОГ.

"Я стоял в вонючем загоне для быков. Стоял так, чтобы до поры Хуан меня не учуял. Он бил своей тяжелой ногой по утрамбованной быками земле и хрипел. Будто понимал, зачем я здесь. А ведь понимал, скотина! Стоп. Скотина – ты, а он – бык, попавший случайно в поганое дело.

Все-таки я заплакал, как ни крепился. Не плакал я лет двадцать или больше.

Поминки по Рафаэлю...

А Рафаэль, счастливый, смеется и раскланивается перед публикой, проводя почти по земле своей треуголкой. Этот бой он посвятит Дагмар, сказал он вчера. Дагмар всегда ждала его в машине у театра, никогда на заходя внутрь, к арене.

Свихнулся Раф, слишком отдался чувству. Нельзя. И вот теперь я, его брат и друг, обязан его... убрать. Подлым способом. Через взбесившегося неожиданно, внезапно, Хуана, которому я...

Стоп! Никаких размышлений! Бери ампулу. Пока тебя никто не застукал.

Хуан, мне казалось, с удивлением посмотрел на меня.

В его бычьих, вроде бы дурных глазах, что-то сверкнуло, типа: а ты оказался дерьмом, братец...

Я не ответил ему."

1. "АНГЕЛ ИЗ АВОСЬКИ".

– Чего пристал? – зашипела я, резко обернувшись к дряхлому старикашке, давно плетущемуся за мной по бульварам.

– Молодой человек, я... – забормотал он и скоренько от меня отодвинулся, испугавшись, видно, что я тресну его по лысому кумполу ( что "молодой человек", – меня не удивило и порадовало: значит, похожа на мальчишку лет шестнадцати, как говорят... А я

– девчонка, семнадцати, сбежавшая из дома, из нашего тихого городочка, но об этом потом...).

Я шастала по центру в поисках объявлений о сдаче комнаты, но уже поняла, что за мои пятьдесят долларов ( которые я увела у матушки, из её заветной железной коробочки) никакой квартирки я не сниму.

На бульварах я и заметила этого дедка и теперь готова была и вправду пихануть его, чтоб отстал.

Но он, отойдя от меня на пару шагов, остановился и опять обратился ко мне.

– Молодой человек, не сердитесь, прошу вас... Вы не москвич? Впервые в Москве?

Большей пакости старикашка не мог бы придумать! Значит я так выгляжу! Занюханным парнишкой из Тьмутараканьска, которому негде преклонить голову ( не удивляйтесь, что я правильно говорю оп-русски, не так, как мои сверстники. Это все незабвенный мой учитель литературы в нашей школе и сосед по квартире. Случай привел в наш городок, – и Леонид Матвеич почему-то выбрал меня из всего класса и старался передать мне все, что сам знал. А знал он немало).

Я не ответила старику, но почему-то не ушла, – так и стояла перед ним со своим рюкзачком за спиной, в старых джинсах и чер – ной майке. Дедок увидев, что я не убегаю и не собираюсь, вроде бы, его бить, начал быстро бормотать.

– Я ничего дурного вам не желаю, молодой человек, я просто вижу своими старыми глазами, много видевшими на своем веку, что вот молодой симпатичный человек, скорее всего, совсем недавно в Москве, в поисках пристанища. А я таковое имею и мог бы...

Я стала обдумывать его не лишенную для меня интереса болтовню.

Сам старик мне не понравился ( как вообще могут "нравиться" такие старики!). Он был очень старый, лысый, горбатый – или сильно горбился, – с висячим носом и брюхом, с мешками под маленькими неопределенного цвета глазками, которые почти были скрыты бровями, как у скотч-терьеров, и разглядеть эти глазенки и что в них, – было почти невозможно.

Костюм на нем был черный, лоснящийся от старости, скрученный черный галстук, белая затрепанная, но достаточно чистая рубашка и пыльные, какие-то все кривые штиблеты.

Нет, он мне определенно не нравился.

Ну, а где мне приткнуться хотя бы на ночь?..

И потому я стояла, смотрела на противного старика и молчала, но сама-то уже почти решилась, а что мне оставалось?..

Разыскивать Алену из нашего класса, которая меня давно забыла?

И в Москве ли она?

Ее папашу, директора нашего единственного, но очень "серьезного", завода в городке, вызвали в Москву и они все быстро собрались и уехали.

Меж тем старик продолжал свой нескончаемый рассказ.

... Что живет он в центре, недалеко, что очень это удобно и он каждый день гуляет бульварами и что я ему глубоко симпатичен и он просто хочет помочь мне... Что одинок и...

А я, помня ежеминутно о своих долларах, завернутых в платочек и приколотых булавкой к изнанке джинсов, пробурчала, что денег у меня нет. Хотя ещё деревянный стольник у меня был, тоже маменькин... Когда я вспоминала свою милую, тихую матушку, сердце у меня сжималось и хотелось плакать, плакать и мчаться на вокзал, купить билет обратно в наш городок и никуда! никогда! не уезжать!

Но жизнь все равно тянет и тащит своими путями и я понимала, что не уеду я из Москвы и буду здесь жить. И слово, данное Леонид Матвеичу, сдержу... А вот как, – не знаю. Но найду его друга (забыла фамилию... У меня записано!).

Среди какого-то длинного описания, – то ли старикова дома, то ли его квартиры, я сказала охрипшим от долгого молчания голосом,

– я у вас переночую и заплачу.

– Ну, вот и ладненько, ну, вот и хорошо. Я сразу понял, что вы разумный молодой человек! Идемте же! – Обрадованно прокудахтал старик.

И тут же очень бойко затрюхал по бульварам, все время оглядываясь, иду ли я.

Шли мы совсем недолго и попали в переулок, где никем из "новых" ещё было не тронуто.

Дом старика был двухэтажный, деревянный. Халупа.

Мы поднялись на второй этаж.

Прошли длинным коридором и очутились под самой крышей, перед маленькой дверцей, которую старик со скрипом открывал минут пять огромным ржавым ключом.

В комнате, куда мы попали, я ничего сначала не могла разглядеть, потому что стояла кромешная тьма: окна были плотно занавешены.

Старик зажег где-то у пола настольную лампу и я наконец-то огляделась. И удивилась, что у такого древнего старикана может быть так чисто в комнате. Комната была одна и ещё что-то вроде кухни рядом.

И, что меня как-то снова напугало и заставило сомневаться в моем выборе, это то, что в доме, пока мы шли, я не почувствовала присутствия людей.

Я сразу же спросила, – а вы здесь один живете?

– Да. – Гордо ответил старик, – этот дом – мой. Но в силу... И удалился на кухню. А я осмотрелась уже хорошенько, – нас – колько позволяла настольная лампа на полу (он, что, скрывается? Боится воров? А воровать-то у него нечего!).

В комнате был порядок, я бы даже сказала, – военный, хотя не знаю, какой он, этот "военный порядок".

Пустой письменный стол. Три стула. Раскладушка, застеленная байковым одеялом, подогнутым под матрац.

Высокий черный узкий гардероб на замке и клеенчатый старый диван.

Я стояла, не снимая с плеч рюкзачок, потому что не знала – бежать мне отсюда поскорее или все же остаться на одну ночь, а уж завтра мотать отсюда...

Притащился старик ( мы так пока и не познакомились...) с кипящим чайником и тарелкой сушек. Я была голодна до предела, вид сушек меня не вдохновил и я опять пожалела, что появилась здесь.

Но хозяин мой был востер: сразу заметил мое разочарование и успокоил.

– Не волнуйтесь, юноша, голодным спать не ляжете.

Делал он все размеренно и спокойно, исчезла его бывшая на улице суетливость и униженность, он даже как-то распрямился, вроде бы подрос.

Застелил письменный стол клеенкой, чайник угнездил на подставку. Ключиком на цепочке, который висел где-то у него на брюхе, открыл замок на гардеробе и с полочки, застеленной белой бумагой, достал хлеб, колбасу и половинку копченой курицы.

Что ж, конечно, я осталась у старика! Голод не тетка, знаете ли.

Сам он только пососал сушку и выпил чаю. Все остальное срубила я.

И тогда старик спросил меня.

– Юноша, а зовут вас как? Меня – Степан Семенович. Фамилию мою вам знать не обязательно.

– Ангел! – Выпалила я.

Дело в том, что моя матушка, рожавшая меня трудно, и в роддоме напротив церкви, решила назвать меня Ангелина – чтобы, так сказать, сразу определить мой жизненный статус, – не получилось у нее, увы... Звала она меня – Ангел, а девчонки и ребята, вслед за ней, со смехом, правда, тоже: Ангел да Ангел...

Ну, вот я и брякнула старику свое истинное имя, хотя всю дорогу твердила себе, что я – Володя, Володя, и Володя, – как мой папаня.

Старик расхохотался. Он становился все более вальяжным и свободным. И я понимала, что начинаю его очень бояться...

– Значит, Ангел, – повторил он, – вот наверное поэтому я вас и пригласил к себе... Я ведь гостей не люблю. А вот Ангел мне очень нужен. И хихикнул довольно мерзко.

Странный какой!..

И услышала его шепот.

– Не вздумайте что-нибудь украсть, Ангелок! Я вас достану и оторву голову, – он как-то внимательно посмотрел на меня и таин – ственно так спросил, – а вы Ангел, – не девочка ли? Я заподозрил это сразу! Вы думаете, я зазвал бы к себе парня? Чтобы он меня угробил и обворовал?

Я содрогнулась. Так вот какой он, этот старик! Узнал сразу главное...

Старик хохотнул.

– Ну, что вы испугались так, Ангелочек? Я на вас не претендую, мне уже ничего ТАКОГО не надо. Раньше... Раньше у меня были такие женщины, такие, моя радость! Да что вам говорить. Вы же не представляете, каким я был, и ничего не понимаете.

Он полез в свой гардероб и стал рыться на нижней полке.

Я успела заметить, что кроме полки с едой, – все остальные заполнены бумагами и папками. Вот это да!

Но тут мне была сунута под нос старая, однако очень красиво сделанная плотная фотография. На ней были трое: двое мужчин и девушка. Где-то на берегу моря или широкой реки, или... не знаю, чего. Океана.

Девушка в платье старинных годов, как бы газовом, развевающимся.

Она смеялась и волосы её, какие-то серебристые, вьющиеся, трепал ветер.

Толстый волосатый палец с искривленным ногтем ткнул в одного из мужчин: вот он я...

Я всмотрелась в этого мужчину на фото и поняла, что старик разыгрывает меня.

Ну, не мог тот стройный черноволосый красавец стать этой развальней с противным лицом и ужасным телом!..

– Давай сюда, дура! – Вдруг крикнул старик и выхватил фотографию у меня из рук.

Я же ничего же не сказала! Только посмотрела на теперешнего Степана Семеновича! А он сразу ругаться! Сам дурак.

И неожиданно я захлюпала носом: все сказалось, – и мое бегство, и то, что я обокрала маменьку, и то, что мне пришлось придти сюда и – главное! я не знаю, что со мной будет.

– Ладно, не ревите, милый Ангел, – уже насмешливо заявил мой хозяин, уложил фотографию снова в гардероб и запер его на ключ.

– Реветь надо мне. Но старики почему-то не плачут. Давайте ложиться спать.

Он постелил мне на диванчике и я думала, засну мгновенно, но не тут-то было.

Спать расхотелось сразу, как только меня обступила тьма.

Я села на диване и меня затрясло. Вдруг вот так сразу.

И Старик почему-то не спал, он подошел ко мне, наклонился и, зловеще спросил: страшно, Ангел?

– С-стр-ра-а-ашно, – сказала я правду.

А Степан расселся на стуле, закурил ( мне почему-то казалось, что он не курит!) и мечтательно произнес.

– Ты не знаешь, что такое настоящий страх. И как его преодолевают. Ты меня не бойся, Ангелица. Я – уже не страшный. Вот когда я был таким, как на фотографии, – тогда я был страшным.

Он докурил сигарету и сказал, – все, спать. Завтра у нас с тобой дела.

Какие у меня с ним могут быть дела?..

Я убежала из дома не для его дел! Я убежала, чтобы начать красивую, прекрасную жизнь в столице, о которой мне столько рассказывал Леонид Матвеич!

И потом ДЕЛО У МЕНЯ!

Я должна, обязана, найти друга Матвеича – режиссера и передать ему рукопись моего учителя: какой-то потрясающий роман на все века... И рассказать все о несчастной судьбе его создателя. И из этого режиссер тот должен слепить убойное кино.

А там появится и сам Леонид Матвеич, который к тому времени бросит пить, купит костюм, и прибудет в Москву на нанятой машине! (на какие деньги он её наймет, я не задумывалась, но Леонид Матвеич настолько умный фокусник, что все сможет!).

Старик разбудил меня рано, но сам был уже одет в черный костюм, белую рубашку и черный галстук, – как и вчера.

Мы быстренько сели со стариком ( моим новым хозяином? Шиш ему!) за завтрак, – чай с сушками и кусок колбасы.

Позавтракав, старик ( никак он не назывался у меня Степаном Семеновичем!) закурил длинную коричневую сигарету с золотым об – резом и я подумала, что не так он и беден, как подумалось мне сначала. ПРИТВОРЯЕТСЯ бедным... Для чего? Мои мысли прервал его вопрос.

– Ну-с, Ангелица, откуда ты и – главное – зачем? Кстати, – перебил он сам себя, – а паспорт ты уже получила?

Вот уж этого вопроса я не боялась! Мне же было семнадцать!

Я тут же схватила свой рюкзачок, проверив заодно, – на месте ли рукопись, – кто его знает, этого Степана Семеновича! – рукопись была на месте.

Из потайного кармана вытащила паспорт и гордо подала старику...

Дура! Из дур – дура! Говорил же мне Леонид Матвеич, чтобы я никогда, ничего... – никаких документов, бумаг, денег никому в руки не давала, пока не удостоверюсь, что это человек порядочный и достойный.

Старик оказался недостойным.

Он схватил мой паспорт, проглянул его по всем позициям, и засунул себе куда-то в пиджак.

Я, не успев даже ничего сообразить, кинулась к нему, но...

Но у него моментально в руке оказался маленький пистолетик и он с улыбкой динозавра, прикрикнул, хотя я уже и сама, глядя на пистолет, стояла столбом.

– Тихо, крошка моя, не шебуршись. Паспорт твой полежит здесь, пока ты у меня будешь жить. Сбежишь – пеняй на себя.

Он хлопнул меня по ноге ручкой пистолетика.

– Садись, не расстраивайся, ничего плохого я тебе не сделаю. Просто задам несколько вопросиков. Ты ответишь и я объясню, что тебе надо будет делать. А после, – иди на все четыре стороны, куда хочешь. Значит, ты из славного города Славинска. И зачем же сюда явилась?

Я не имела права говорить ему о рукописи Леонид Матвеича и потому пометавшись, сказала.

– Хочу поступать в институт...

Старик приподнял свои огромные брови, блеснули маленькие глазки.

– Значит, учиться? Умница! А то, что все уже документы подали, а платный ВУЗ ты не потянешь, это как? Не ври.

Он встал и подошел ко мне.

Его кривопалая лапа схватила меня зашкирку, приподняла со стула и он, повторив, – не ври мне никогда! – крепко усадил снова на стул, так, что у меня заболел копчик, – старик-то оказался ещё и сильным!

И вообще он не выглядел сейчас тем добреньким дедушкой, который брел вчера со мной по бульварам...

– Что за листочки у тебя в рюкзаке? – Спросил он и я поняла, насколько во всем прокололась! Во всем.

Я сдержалась, чтобы не заплакать. Ведь не была же я ревой! Старик вроде бы сжалился надо мной и сказал, – ладно, можешь не говорить! Я все и так понял, я ведь, глупышка ты моя, умный. Умный, в отличие от того дурня, который понаписал ту дребедень, которую ты, конечно же, привезла, чтобы показывать в Москве и всех поражать его талантами... Как там? Михаил Чекан? Псевдоним, кончено, дохленький, но для такой рукописьки – сойдет. Теперь мне надо знать, почему ты скрываешься под видом мальчишки? Натворила что, там, у себя?

Я захолодела: неужели он догадался и о том, что я обокрала свою семью?..

Конечно, мой злобный и в пьяни жутко агрессивный папаша уже сбегал в милицию и меня ищут по всем местам!

Но я ответила довольно беззаботно, – так мне казалось!

– Потому что меня прозвали "Ангелом из авоськи", а я не хочу...

– Из авоськи? Это ещё что такое?

Я объяснила.

– Когда я родилась, мама быстро пошла на работу, и оставляла меня на папу. А он ходил играть в домино, он тогда не работал. Засовывал меня в авоську и вывешивал за окно, чтоб я гуляла... Соседки нажаловались маме, я перестала так "гулять", но с тех пор...

– Я-асно... – Протянул старик – значит, просто сбежала? А мать оставила проливать слезы? Да и денежек, поди, прихватила из общака домашнего, а? Ну-ка, ну-ка, признавайся во всем. Молчишь, значит, говоришь – да, я украла, да, я – воровка...

Я все-таки заревела, а старик назидательно долбил, – это ещё хорошо, что ты ревешь, – совесть не совсем потеряла. Но такая мне и нужна. Знай тебя ищут и найдут, если я тебе не помогу, и ты сбежишь от меня. Да куда тебе бежать? В тюрьму разве?.. Паспорт твой у меня. Рукопись твоего друга я сейчас могу бросить в печку, у меня на кухне печечка есть... Так что, куда ни кинь,

– всюду Клин, такая вот пословица, "Ангел из авоськи"!

Внезапно наступила тьма – я ничего не видела, не слышала и не чувствовала.

Потеряла сознание и свалилась со стула.

2. ВАЖНЫЕ ПЕРСОНЫ

Тимофей Казиев и Родя ( Родерик! Не как-нибудь) Онисимов сидели в Ницце у самого синего моря, на пляже, – сильно поистертым телами великих людей.

Казиев и Родя пили пиво. Но не "престижно", как пьют теперь из бутылок и банок, а хлебали по-простецки сей напиток из возимых Казиевым с собой общепитовских граненых стаканов!

Казиеву так нравилось, ибо он давно и прочно был Великим кинорежиссером, получившим столько различного рода призов, что ему обрыдли светские приемы, фуршеты, парти, икра ложками, лобстеры (шмобстеры) и хотелось черных корявых сухарей, с бочковым "Жигулевским", где-нибудь в самой занюханной российской пивнухе...

В загранке надо показать этим слабосильным европанам, что такое русский мужик, к тому же Великий режиссер!

А вот Родя, преуспевающий адвокат, не так давно выскочивший по "чьему-то велению, чьему-то хотению" на поверхность с доброт – ным количеством Хороших акций, – с радостью поошивался бы на баллюстраде отеля, где восседала киношная "шушера", как выражался Казиев... Но сидеть по-простецки с самим Казиевым на песке и дуть на глазах фактически всего мира! – пиво, – это вам не кот начихал! Престижнее – некуда!

День был жарчайший, Казиев закатал свои парусиновые штаны до колен (шорты он не носил принципиально, потому что их носили ВСЕ) и своими сизокарими глазами, прищурясь, вглядывался в морскую невыносимо синюю даль, а Родя нет-нет да и посматривал на него, – чего тот зазвал его сюда?

Родя был довольно известен, и консультировал на последнем фильме-римейке Казиева, – "Зона ядовитой стрекозы".

И знал (слышал, скажем точнее), что МАСТЕР задумал новый фильм, с каким-то чудовищно убойным сюжетом. И как будто хочет, чтобы Родя снова был консультом.

Роде надоели и адвокатские дела, и консультации – до самого этого! Он жаждал киномира по-настоящему! Не в качестве десятистепенного юриста, а продюсера или даже – такой облом: режиссера. И на это были кое-какие надежды...

Ну, а если нет, – у Казика всегда можно подсуетиться. И вроде бы у того и сценарий написан, только загвоздка с Главной героиней... Никак не найдет нечто нечеловечески прекрасное! Так Родя слышал.

Но что не "старуху", – свою бывшую теперь жену Улиту Ильину,

– возьмет Тим, – говорил весь околокиношный люд.

Кто-то шепотом, с придыханием, проговаривал рабочее название фильма, "Роскошное убийство фройляйн Ханни"...

И тут, как показалось Роде (который изнемогал от дышащего ядом жара полдня, и ещё пива! – каковое Родя просто ненавидел!),

Казиев как-то подобрался, сильно сощурились его жуткие (так считал Родя) глаза и он спросил, как бы просто так, от нечего делать ( но Родя-то знал "Мага и Кудесника", ой, как хорошо!).

– Слушь, Родька, а что там у тебя за "Цыпа-Дрыпа"?

Прежде чем что-то сообразить с ответом, Родя подумал желчно: узнали, сволочи! Сучье племя эти киношники! Откуда?? Ну, откуда они могли узнать и уже сообщить этому демону о Родиной тайной красотке, дуре непроходимой, но необыкновенной по всем другим статьям, – Тинатин Нугзаровне Шадваридзе! Просто – Тинке.

Это ее! Ее назвал сейчас Казиев "Цыпой-Дрыпой"!

Родя созрел для ответа, с" приветом".

– О чем ты, Тим ? Какая "Дрыпа"?

Казиев со своей волчьей улыбочкой, открывающей все его белые, клыкастые зубы (которые в первые минуты общения с ним ввергали дам в состояние непреходящего сексуального стресса), ответил небрежно.

– Ласточка моя, Родик, Не ежься, все же знают, как ты к ней мотаешь в Сан Тропе, а туда путь не ближний! Влюблен, что ли?

И Казиев захохотал, открыв розовое как креветка небо и все свои сверкающие белизной клыки!

– Чушь какая-то... – пробормотал Родерик, уже понимая, что ему не отвертеться от этого гангстера, если он, Родерик Владимирович, хочет ещё иметь с этим волчарой дела!

– Короче, – разозлился Казиев, – я ведь не сказки пришел тебе на море рассказывать, а там, – он презрительно кивнул на отель с дамами в шляпах ретро, – там подслушает даже комар, которых принципиально здесь нет. Или ты отвечаешь, или я ухожу. Ты мне надоел, впрочем, как и все здесь. Так что Цыпа? И почему ты тогда клеишься к моей старухе, которая, правда, мне абсолютно не нужна, но я должен врубаться в любую ситуацию. А Цыпу я бы у тебя взял... На время. Купил, если хочешь.

Он сказал это серьезно и встал.

Родя от нахлынувшей злости даже не смог встать, а так и сидел в своих тонкой замши роскошных шортах, и "раскололся". Надоел Казя!

– Да, Тим, есть "Цыпа"... В кругах её зовут Тинка-грузинка. Восемнадцать лет, сбежала из своего Тбилисо от папы-мамы, не бедных и довольно-таки знатных, ну, захотела! Тут кантовалась по вокзалам сначала, очень недолго, потому что хороша, – попала к одному, другому... Жениться, как она возмечтала, не хотят. Но она вбила себе в голову, что станет именно здесь Дивой. И папа-мама, и какой-то там Абел узнают, наконец, чего она стоит!

Я её прямо-таки подобрал на улице – деньги все просаживает, мужики бросают, как только видят, что за "товар", хоть и пер – воклассный. Вот и все. А твоя "старуха", как ты говоришь... Она хоть и "старуха", но последний её фильм с дамой "серебряного" века" – это высший класс! Она тебе надоела, я понимаю! Мне – моя давно... Но на "Цыпе", как ты её прозвал, я жениться не собираюсь. Накладно. Жаль, конечно, "Цыпу", – хороша, бесовка, но для друга я...

– ... в воду готов, да жаль, что с воды меня рвет, – зачел Казиев и вдруг спихнул Родю прямо в море. Постыдно и унизитель – но. На виду дам с балюстрады отеля.

Но Родя виду не показал, заржал, смешно выполз из воды. Казиев все стоял, не уходил, о чем-то раздумывая.

... Господи, неужели он эту дурандасину в фильм возьмет? А что, подумал Родя, вполне. Казя сумасшедший.

Сначала Родя вроде бы расстроился, что лишится услад восточных, а теперь как-то прозрение пришло – во время! Все делается во время! Пусть Цыпу берет Казя! И, наконец, можно будет всерьез обсудить с Улитой их помолвку. Тот, кто эту заварушку затевает, торопит. И со своим гонцом, сопляком каким-то, передал записку, что и сюжет есть феерический, какого ещё не бывало, что-то типа Хемингуэй-2000, именно для Улитки. Жутко, как все таинственно и секретно! Никому – ни полслова. Конечно, может розыгрыш... Но уже одно серьезно: Родина вторая квартира – Улитке... И куча тайн и условий. Родя не в накладе – часть баксов уже шуршит в кармане! И ещё будут. А если Кино!! Завтра, сказал сопляк, то ли секретарь, то ли охранник неприметный... Завтра встреча.

Как ни кинь, а в каком-то там Сан Тропе или даже Ницце, – куда спокойнее, чем в родимой России. Никто и носом не ведет! Предложил "место встречи" не Родя, а "тот"... Забирайте, Тимофей Михайлович, "Цыпу-Дрыпу"! А вот в Родином кино, если оно будет!

– тьфу-тьфу, чтоб не сглазить!.. – станут играть только самые-рассамые! Нет. Пока даже думать страшно.

Еще одно глодало Родю, – как это Улита согласилась, – вроде бы да?! на их помолвку? Боится своего Казиева? Боится остаться одна?.. Еще фильм-два и она выйдет в тираж? А уж мамушек-бабушек она играть никогда не будет.

Как она ему сказала?

... Лягу тогда на стол, поставлю свечу, не буду ни жрать, ни пить, – и подохну.

– Ну, как? – Раздражился его молчанием Казиев. Родя понял: задела девка стареющего Казанову! А как не задеть?! Талия – тростинка, груди как поспевшие груши, личико – иконописное! И кожа! Белизны снега горних вершин! Конечно, на экране это будет нечто! Но "Цыпка" двигаться не умеет, ни тельцем, ни личиком, знает две-три нужные позы и кранты. Все при ней, и ничего нет.

Казиев с актерами работать не любит и, – признался себе в тайне души Родя, – не умеет. Многого не умеет Казя, как оказалось, когда поработал с ним примечающий все Родя. Но об этом – никому и никогда!

Отдаст Родик белоснежную грузинскую княжну!

– Бери. Бесплатно. – Великодушно сообщил Родерик, когда они медленно шли к отелю, – дарю. И почувствовал себя на Белом коне.

И подумал, что Казиеву сейчас жуть как стыдно но вместе с тем

– очень хочется...

– Давай сделаем следующее, – Родя уже гарцевал на Коне, которым всю жизнь владел Казиев, – я сегодня съезжу к ней, скажу, что у нас мол, все...

– Нет. – Резко заявил Казиев. – Никаких сегодняшних твоих поездок и предупреждений! Мы приедем завтра после презентации и просто познакомимся, а там уж будет мое дело, – и он усмехнулся.

– Ну, а с мадам как будем? Баш на баш?

Казиев заржал, опять показав свое креветочное небо, в которое Роде захотелось воткнуть что-нибудь вроде шила или острой отвертки.

– Потрох ты все-таки, Казиев, – неизвестно как вырвалось у Роди, мадам, если хочешь знать, стоит раз в пятьдесят, – это по-малому счету, больше, чем юная "Цыпа"! Мы с самой мадам договорились. Надоело ей болтаться при тебе то ли маразматичной мамашей, то ли домоправительницей, которую вот-вот выпихнут под зад коленом.

К случаю сказать, – не так уж и восторгался Улитой наш Родерик – он и сам любил молоденьких пышненьких девулек, и не влюблен он в неё был, он просто нюхом своим адвокатским учуял, что эта дама, прежде чем совсем уйти в небытие, ещё "даст дрозда" зрителю... Да и беспокоились о ней какие-то силы.

Было, было чутье у, казалось бы, глупого, и, – скажем вперед,

– несчастного Родерика.

А Казиев? Теперь он вальяжно направился к баллюстраде, с которой уже издали благосклонно кивали ему страусовые перья на дамских ретро-шляпах.

Его принимали всяким.

Стоило ему появиться, как тут же бежал и ширился шепот: Казиев, Сам Казиев, Тим! Тимофей Михайлович!..

Все это он знал-перезнал, и все-таки любил. Себя – в них во всех.

3. ЖУТКОЕ УТРО.

Длинный междугородний звонок в половине четвертого утра подкинул Алену с постели в секунду. Она как и все нормальные женщины боялась таких полуночных звонков. С кем-то что-то... Но не с ними!.. Бабушка тихо похрапывает в соседней комнате, папа здесь, в Москве, вчера вечером звонил, – а больше у неё никого нет. Мама умерла.

Поэтому, поняв, что этот звонок – что-то чужое, она недовольно спросила: кто это в такое время?

И услышала близкий голос, с рыданиями! подружки Тинки-грузинки, – так её все звали, а была она гордая ТИНАТИН!

Тинка отдыхала, кажется в Сан-Тропе, – а слышно, как из-за стенки, даже лучше, успела подумать Алена, как тут же и ахнула, охнула и начала бессмысленно бормотать всякую якобы утешающую чушь.

Тинка рыдала и кричала, что её Родика убили, прикончили! Террористы!..

Что на самом деле случилось, – Алена понять не смогла.

Тинка требовала, чтобы Алена немедленно вылетала к ней или она тут же кинется под первый же "мерс"!..

От Тинки-грузинки можно было ждать всякого. Вполне возможно, процентов на 70, что они с Родей поцапались и Родя надавал ей затрещин, и у Тинки началась её обычная истерика, которая подогревалась горячей грузинской кровью, и Тинка играла-наигрывала на этом, как ударник на барабане своими палочками.

Во всяком случае, даже если это убийство и было правдой, лететь, естественно, Алена никуда не собиралась.

Меж тем, тихо уже бормотнув, что она здесь совсем одна и не на хрен ей этот Тропе... – Тинка повесила трубку.

Заснуть Алена, конечно, не смогла.

Надо позвонить в этот Тропе и узнать толком, может, у Тинки действительно нет денег и ей вылететь даже не на что?..

Алене не нравился Родя. Маленький мафиози, который все тянется до большого, да никак. Жена, хоть и разводка, но куча детей...

И его внезапная страсть или что там ещё к актриске, которую уже все давно забыли, и вдруг она снялась в роли потрясной княгини, – вся в шляпах, шелках, газовых шарфах, – Серебряный Век – и все тусовщики стали закатывать глаза при её имени и шептать,

"великая, великолепная, Грета Гарбо, не меньше"... И Родя тут как тут... Это Тинка Алене рассказала, она – девчонка откровенная! А сама Тинка, пусть дурочка, пусть бесшабашная, врушка и все, как говорится, "при ей", но ведь небесной красоты девчонка!

Красота-то красотой, а хаты своей до сих пор нет и денег – тоже. Заплатили какой-то мизер за фото, которые нигде не вышли – ходят наверное по порно-тусовкам... Обули, – видят – балда, а наобещали сто бочек соленых арестантов! Алена Тинку любит, на все её похождения плевала, – нравится Тинке? Так какое дело до этого Алене? Познакомились они случайно, у кого-то, и с тех пор дружат. Тинка добрая, красивая и с ней не соскучишься!

Чаще всего Тинка у них кантуется, благо квартира большая и Алена вдвоем с бабкой. Правда, бабка злится, считает Тинку шлюхой, хотя такого слова не произносит, а говорит:" она непорядочная девушка"...

4. КОШМАР НА ПРЕЗЕНТАЦИИ

Как же тепла и черна ночь! И какая прекрасная странность!... На небе россыпь звезд, а луны – нет.

И пистолет в кармане стал теплым и чем-то будто обыденным, – типа пряжки от пояса, карманных часов...

Да мало ли что может лежать в кармане! Куча металлических франков, к примеру...

Существо, – мужчина? Женщина?... – свернулось, замерло на белой витой скамейке. В белой одежде.

Все – или почти все, за исключением бедных или непричастных, собрались на презентацию в честь открытия нового отеля.

За огромным, полуоткрытым окном, – собственно, – стеной зала,

– бешено веселились.

"Существо" тоже могло бы быть там... Но зачем?.. Неинтересно, и главное – не нужно.

ТОТ, о ком думало сейчас существо ("какой подонок! Какой грязный подонок"!..), лихо отплясывал у самой стеклянной стены с длинной красоткой, которая отчего-то все хохотала...

А кавалер её был хоть куда!

Вполне приятный мужчина в хорошем возрасте.

Звали его Родерик Онисимов, – так вот распорядились родители, чтобы у сына их было необыкновенное имя. Что ж, может быть потому судьба была к Родерику весьма внимательна. А уж как?.. – её, судьбы, – дело.

Улиты, о которой уже столько сказано, здесь не было. Видимо, она принадлежала к тем, кто не хотел плясать и поливаться шампанским...

Или сидела она в своей однокомнатной московской квартирке одна, за чашкой кофе?..

Гражданский, но давний муж её Казиев как-то очень ловко выпер Улиту из их общей огромной квартиры, – то есть уехала она оттуда сама, но так получилось, что съезжать было надо, – хоть рыдай, хоть самоубивайся!

Размышляла ли о том, почему дала, – полусогласие, правда, – на помолвку ( Зачем? Что это значит?..) с Родериком Онисимо – вым?..

Не самое замечательное деяние в её жизни.