Текст книги "Музыка перемен. Книга вторая"

Автор книги: Ксения Нихельман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

Никаких призраков в театре мы не встретили. Царила тишина и темнота. Я принялась спорить, что слышу, как играет оркестр, конечно, в шутку. Как раздаются шаги по сцене, слышится шелест ткани в костюмерной. Я дала волю фантазии, отвлекаясь от реальности и погружаясь в вымысел.

Мы вышли в холл, где вдоль двух стен висели фотографии всех артистов. Вот была фотография Максима, еще молодого студента. Как же он возмужал за последнее время! Вот фотография Пьеро с его авторитарным взглядом. Мы дошли до стенда с фотографиями старых артистов, некоторых я никогда не видела. У одной такой фотокарточки незнакомой женщины я остановилась. На вид ей было около сорока. Красивое лицо с большими черными глазами, тонкими губами. Она улыбалась так мягко, дружелюбно, что хотелось непременно познакомиться с ней.

– Никогда не видела этой артистки.

– Я видел, – не отрывая глаз от женщины, сказал Пьеро. – Я видел все ее спектакли.

Меня вдруг осенила мысль, а что если мы с Пьеро виделись еще в детстве, на каком-нибудь детском утреннике. Маленькие, глупенькие, беспечные дети, но уже пронизанные одной нитью судьбы. Однажды на детском спектакле, прекрасно помню, что это был «Кот в сапогах», я сидела рядом с толстопузым очкариком, капризничающим, что ему ничего не видно. Тогда его мама усадила капризулю к себе на колени, а он, впившись пухлыми ручонками в кресло впереди сидящего ребенка, принялся разглядывать представление. Я, маленькая деловая колбаса, была шокирована поведением мальчика, потому что никогда себя не вела подобнейшим образом, за что моим родителям пришлось бы стыдиться. О том, что потом я буду целоваться за школьной стеной, я даже и представить не могла. Может быть, этот карапуз и был Пьеро? Я посмотрела на него и тихо рассмеялась. Нет, это Пьеро, будучи ребенком, мог поправить любого взрослого говорить правильно, вести себя правильно. Пока я вела безмолвный диалог сама с собой, он дважды успел поправить волосы и очки, которые, по его мнению, всегда заслуживали отдельного, более детального, внимания. Но втайне от Пьеро мне удалось разгадать его маленькую тайну – это отнюдь не маниакальное желание выглядеть безупречно, а обыкновенная нервозность, рядом со мной несгибаемый и волевой мужчина попросту нервничал.

Подумав о нашем детстве, мне с нетерпением захотелось узнать, какой Пьеро был в детстве, увидеть его детские фотокарточки, подержать в руках сохранившиеся детские вещи, вдохнуть любимый запах, заполнить свою память воспоминаниями его детства, юности. Какие он носил костюмы для утренников? Какой у него почерк, не в коротких записках, а в длинных письмах? Я хотела носить его одежду, засыпать на его подушке, укрываться его одеялом. Разве такое возможно? Нормально ли ощущать подобные желания? Но я знала одно, что сожалею, что не встретила Пьеро раньше и допустила провести столько лет вдалеке друг от друга. На мой вопрос о детстве, фотографиях, костюмчиках Пьеро скромно улыбнулся, но пообещал, что покажет. Я обрадовалась, и совсем разгорячившись, добавила, указав на фото незнакомой артистки:

– Возможно из-за черно-белой фотографии, но мне кажется, будто глаза женщины очень похожи на твои. Такие же бездонные и завораживающие.

– Не кажется. У меня ее глаза.

– Мм?

– Это моя мама.

– Это твоя мама?

Пьеро с улыбкой кивнул.

– Но ведь никто об этом не знает, не так ли?

– А зачем? Я сам за себя.

Я сглотнула ком подступающих слез. Он сам за себя. Неужели кто-то еще в этом сумасшедшем мире пытается быть самим собой и идти непроторенной тропинкой. Я была не одна, нас двое. Я больше двух недель не появлялась в прокуратуре и вовсе не скучала, не рвалась туда сердцем, не хотела бежать по знакомому тротуару и подниматься по тем ступеням на высокий этаж. Я хотела обнять Пьеро, поцеловать и остаться с ним здесь.

– Ну что ты? – ласково спросил он, прижимая рыдающую меня. – Из-за чего огорчилась?

– Мне так жаль, что я не знала тебя раньше.

И он поцеловал, что я опять растворилась в нем.

Часть 13. МАКСИМ

Потихоньку убрав руку Артема с себя, я выбрался из постели. С недавнего времени я вернулся к пробежкам, пришла пора вспомнить о былых привычках. За окном дребезжал зарождающийся рассвет, и чтобы первые лучи не разбудили спящего, я наглухо прикрыл окно шторой. Сегодня раньше полудня Артем не проснется точно, следы бесперебойных рабочих дней закрепились не только на лице Артема, но и на общем состоянии организма. Но, несмотря на дикую усталость и недостаток сна, он до глубокой ночи провозился с покупками.

Покупки. Воспоминание о вчерашнем походе в книжный магазин подтолкнуло меня живее собираться на пробежку. Уже на пороге, едва замешкавшись, я все же вернулся к небольшому столику, на котором среди книжного паровозика – каждая книга служила закладкой для последующей, в последней между страницами торчал карандаш – манящим пятном лежала и моя покупка. Я в сотый раз покрутил книжку. Новенькая, в запечатанной целлофановой обертке. Какая-то невообразимая глупость с моей стороны была подцепить ее взглядом в книжном магазине, и теперь она здесь.

Бесшумно, поглядывая на спящего Артема, я небрежно кинул ее в прикроватную тумбочку. Пусть пылится до незапамятных времен среди прочего барахла, которым ни я, ни Артем не пользовались. Но к сожалению, я переоценил обстановку в собственной тумбочке, оказавшейся по-холостяцки пустой. Я снова вынул книгу и, сунув ее подмышку, прокрался к выходу, словно незаконно проносил колбасу с завода. Бесповоротно настроившись вынести раздражающий предмет из квартиры, я опять помедлил. Что на это скажет Артем? Если он спросит, куда подевался его подарок? Что на это отвечу я? Наверняка придумаю новую историю. В сочинительстве историй я стал мастером, моя жизнь обрастала клубком лживых историй: от загадочной связи с юной художницей до скрываемой дружбы с Владом. Хуже того, о втором пришествии Влада я умолчал даже сестре. Почему я решился на столь гадкий поступок по отношению к Ксюше, объяснения не находилось. С самого раннего детства (да что скрывать, с ее рождения) у меня не было друга ближе, ее радость была моей, ей больно и мне тоже. Но в связи с последними событиями я отдалялся от сестры. Может быть, это было связано с ее романом с Пьеро, которому я радовался не меньше ее самой. Я был твердо уверен, что отдаю сестру в надежные мужские руки. Об этом я смело мог судить, поскольку делил с Пьеро самое страшное, – то, что порой приводит к распаду даже достаточно крепких семей, я делил с ним успех. Разделяя это коварное чувство, стоя с ним плечом к плечу, подтверждал свою правоту в чистоте и искренности этого парня. Может быть, просто пришло время разорвать между мной и сестрой пуповину? Ведь мы больше не походили на подростков, жавшихся друг к дружке от пытающихся нас сломить ненастий, мы входили в период взрослой жизни, где у каждого из нас имелись скелеты в шкафу. Еще пару годков и я подведу черту своего тридцатилетия. Мне стукнет тридцать, а мозгов как бы и не прибавилось. Кого я стараюсь обмануть, оправдывая ложь? Молчать, значит утаить, а утаить, значит солгать. Мой шкаф ломился от скелетов, а я все пытался запихнуть покрепче, всплывающую то там, то сям правду. Поразмыслив, все-таки вернул книгу на прежнее место среди других, ярко отличающихся книг, и скорым шагом покинул квартиру.

В моей однушке постепенно стали появляться новые предметы. Книги по искусству, живописи, художественной культуре, различная учебная историческая литература по искусствоведению, будто без моего спроса подселился школьный учитель по рисованию или вечно учащийся студент. Некоторые издания были старыми с потертыми корочками и пожелтевшими страницами, другие были современные. Я радовался тому, что крохотными шажочками, по частичке, по крупице Артем переселяется ко мне. Вдвойне приятней было, что он начал с дорогих ему вещей – книг, если следующим этапом за книгами потянутся кисти, краски и, о боже, мольберт, который займет маленькую комнатку, можно считать его переезд окончательным. Вчера до поздней ночи Артем читал свежекупленный экземпляр, подчерпывая из него новые знания. Я же листал страницы, не заморачиваясь на смысле, просто разглядывая картинки произведений именитых художников. Во всех эпохах прослеживалась одна закономерность: музыка шла неразрывно с изобразительным искусством. Взять, например, эпоху барокко: вычурность фасадов архитектурных шедевров, щеголявших изобилием лепнины, сложность скульптурных образов, так и в живописи преобладали точно такие же экспрессивные, динамичные сюжеты с огромным количеством персонажей на полотне. В музыке все было схожим. Стоило вспомнить Вивальди или оперы Генделя, где мелодия больше походила на запутанную тропу испытаний для исполнителя. В юности я был влюблен в оперы барочного стиля, можно было похвастать силой голоса, виртуозностью его использования, переходя с ноты на ноту без добора дыхания, но с возрастом утратил влюбленность. Казалось, что композиторы того времени нашпиговывали свою музыку всем тем, чем только могли, стараясь усложнить, выделить себя среди других маэстро. Это как есть мясной рулет с начинкой из мяса, запеченный в мясе. Трудно жевать, тяжесть в желудке и проблемы с пищеварением. Для меня стала ближе, как ни романтично звучало, эпоха романтизма. Верди, Пуччини, Россини. Оперное исполнение все равно требовало усилий, учебы и подготовки, но их музыка была душевной, она не прокладывала сразу путь к желудку, чтобы окончательно перевариться. Такую музыку, как изысканное вино, принято смаковать, ощущая на языке весь ансамбль вкуса. Вчера вечером мне самому понравилась идея сравнивать музыку и живопись, что я не удержался и поделился открытием с Артемом, отвлекая его от чтения. Уже перебравшись в кровать и погасив свет, мы долго лежали, рассуждая об искусстве.

С Владом я тоже много рассуждал, но на другие темы. С ним я вел себя осторожно, ступал ногой в зыбкую почву и носком ноги искал небольшой квадратик устойчивости. Влад же вел себя противоположно моему поведению. Внезапно открывшись мне всем существом, раскрывая секреты, и ожидающий равной прямолинейности от меня. Упавшая с неба прямо мне в руки его откровенность, с которой я не знал что делать: радоваться или начать беспокоиться его нездоровым интересом. Может, он и правда тронулся умом из-за меня, или возобновилось тайное обострение в его голове? Влад потрошил меня расспросами о моей сексуальности, точно большую советскую энциклопедию. На многие вопросы я не знал ответов и растерянно пожимал плечами, ощущая себя участником злободневного интервью на телевизионном канале. Вопросы вокруг да около крутились рядом с ним, и естественно, я не мог сказать, что Влад сыграл чуть ли не главную роль. Как-то раз я пошутил, не ищет ли Влад в себе симптомов гомосексуальности, на что он спокойно ответил согласием. Дальше он объяснил это обычными неудачами с женщинами, с которыми не испытывал счастья и удовлетворения, как уставал от их пустой болтовни, от своего нежелания вновь женится ни по чьему приказу. Я с замиранием сердца выслушивал мужское откровение и надеялся, что вот-вот Влад схватит меня за нос, засмеется, скажет «саечка за испуг» и добавит, что лучше под поезд ляжет, чем подумает о подобном. Но Влад говорил на полном серьезе, при этом поясняя, что и к мужчинам никакого влечения не испытывает и никогда не испытывал. Я поинтересовался у него, как он относится к игрокам в команде, проводя каждый день в мужском коллективе, замечал ли он за собой неподвластные ему желания, которые он никогда бы не смог допустить? Я ожидал, что на этом вопросе наша дружба закончится, даже немного напряг корпус в случае драки, но к моему удивлению, Влад призадумался, точно вспоминая, испытывал ли он те ощущения, о которых я сказал. Нет, ничего подобного Влад не чувствовал. В мужской команде он с малых лет, и мужское тело для него лишь тело с развитой мускулатурой, способное четко выполнять поставленную задачу на футбольном поле. «Значит, все с тобой в порядке. Живи спокойно!» – констатировал диагноз я и посоветовал ему сосредоточиться на отношениях с пышной блондинкой с филологическим образованием, а подобную чушь выбросить из головы. Влад многозначительно покачал головой и пощечиной ударил вопросом об Артеме. Он видел его мельком, в кофейне, но мысль о нем глубоко засела у него в мозгу.

– Почему? – спросил я.

– Я представил вас вместе.

– Мы и так вместе.

– Я представил вас вместе, – еще раз, как для тупых, произнес Влад. – Меня это разозлило.

А меня разозлило, что Влад сует свой нос в мои отношения с Артемом. Его не было столько лет рядом со мной, когда появился, то подло сбежал, а теперь решил, что имеет право расспрашивать об Артеме? Все, что было связано с Артемом, было драгоценно, бесценно для меня, его любовь ко мне, моя ответственность перед ним, мое внутреннее предательство, которое я учился преодолевать вблизи с предметом запретной любви. Я моментально закрыл поток откровенности.

О том, что я общался с Владом, Артем не знал. Это было очередное молчание. Даже пробежка не могла встряхнуть меня, я постоянно мучился вопросом: рассказать об этом или нет, познакомить их или нет? Что-то останавливало от шага в пропасть.

Вчера мы с Артемом зашли в книжный магазин за очередной порцией искусствоведения. Сразу же разделились, каждый свернул в свой ряд. Я прошелся по художественной литературе, рассматривая обложки и названия новых изданий. Мне нравилось читать, еще в школе открылись мои способности к литературе, но с загруженностью в театре удавалось почитать редко, как правило, на ночь или иногда уединившись в гримерке во время отдыха. Книги производили на меня возбуждающее впечатление – бумага, шрифт, запах типографской краски, ощущение нового издания в своих руках – как заниматься любовью впервые, вся острота ощущений от прикосновения к непостигнутому. Среди экземпляров двумя полками выделялись яркие издания Пауло Коэльо. Как всегда, обложкам этого автора уделялось большее внимание со стороны издателя. Несмотря на голод читателя на этого автора, я обходил полки с его именем, но не потому, что мне что-то не нравилось. Я даже никогда не читал его произведений, просто сам факт, что его читают все, заставлял проходить мимо. Я предпочитал читать то, о чем меньше говорили и что меньше всего вызывало интерес. В этот раз я потянулся к Коэльо, к незамысловатой обложке. Три вишни на желтоватом фоне с названием вверху «Адюльтер». Измена. Нехотя, но уже не в силах отправить ее обратно на полку, я поплелся искать Артема, держа пресловутое издание в руках названием вниз, будто нес не книгу, а упаковку презервативов для анального секса по детскому магазину.

Артем уже определился с тем, что собирался купить. Он с любопытством поглядел на мой выбор и повертел книгу:

– Тебе же никогда он не нравился. С чего вдруг?

– Ну не то, чтобы не нравился. Я ведь и не читал, может, увлекусь.

Артем несколько секунд разглядывал обложку и, шутя, произнес:

– Название какое кричащее. Адюльтер. Уж не готовишься ли ты к измене? Или ищешь оправдания в лице умного автора?

От его фразы меня словно облили из ведра водой и оставили замерзать на морозе. И как по волшебству начал оправдываться, дескать, что это я, изменяя своим принципам, схватил то, что ни за что не прочитал бы. Артем сощурил глаза, и я воткнул книгу на свободное место после выбранных им книг. Уже подходя к кассе, Артем попросил подождать и скрылся в книжных проемах. Он появился с Коэльо в руках.

– Может, и правда, тебе понравится. Может, я почитаю, что подчерпну для себя.

Раздраженно кинув книгу в общую кучу, мы сцепились в перепалке. Каждый хотел заплатить за все. Чувствуя приступ ярости и готовый взорваться, я придвинул книги ближе к себе, но Артем использовал запрещенный прием. Внимательно следя за кассиршей, он слишком эротично провел большим пальцем по моим губам, от чего я замер как вкопанный, а он выложил купюры. Расплатившись, протянул книгу со словами «твой подарок», озарив меня своей улыбкой. Я молча проклял день, книжный магазин, Коэльо и себя.

Когда я вернулся с пробежки, как и полагал, Артем спал. Я принял душ, выпил кофе и абсолютно был не готов делить выходной в одиночку. Заглушая совесть, которая вечно лезла с упреками не будить спящих, мне все-таки удалось разбудить Артема. И я не прогадал в своем желании, мы быстро скоротали остаток утра, упиваясь долгожданными совместными минутами, которые так безбожно крала его и моя работа. Для меня стало радостью услышать слова Артема, что он не хочет никуда идти, никакого насыщенного времяпровождения, никаких умных книг, мы даже условились есть заказанную пиццу прямо в постели.

Мы болтали, ели, смеялись, смотрели веселые фильмы и никак не могли насытиться друг другом. Впервые я заметил, что говорило о моей невнимательности, когда Артем улыбался, то правый уголок рта опускался ниже левого, чуть искривляя улыбку. Но легкий, еле заметный, недостаток умилял меня. Я даже словил себя на мысли, что будь у него тысяча недостатков, я обожал бы каждый. Кривая улыбка? Я тут же целовал уголок рта. Тонкие запястья? От них веяло воспоминанием о первом разе, и я сходил с ума. Худое тело? Я обожал каждый сантиметр этого тонкого, ни на что не похожего, мужского тела. Раньше я с замиранием всматривался в глаза парней, надеясь хоть на долю оттенка увидеть тот золотисто-оливковый отблеск, но все было тщетно, – я желал в них утонуть и с болью наслаждения представлял сладострастный миг. А теперь я вглядывался в небесную гладь глаз Артема и изумлялся тому, как рядом с ним переставали бежать минуты, останавливались часы, жизнь из круговертного потока превращалась в безмятежность, спокойствие, казалось, будто ритм моего сердца замедлялся, обретая свободу. Так парят птицы в небе, рассекая сильными взмахами крыльев синий воздух. Их движения полета завораживающие, стремительные, свободные, не поддающиеся законам физики. На то, на чем стоит все человечество, птицы плевали сверху, взмываясь ввысь. Я больше не хотел тонуть, я мечтал летать.

Артем никогда не жаловался на изнуряющий труд. Занимаясь любимым делом, он принимал все угрозы для здоровья, столь стремительно вытекающие, если усердно заниматься любимым делом. Сводило кисти рук, ныла спина, бесконечные боли в затекших шее и плечах – все это он принимал как должное, как расплата за талант художника. «Если не болит, значит, я плохо потрудился!» – отшучивался Артем. По очереди, каждый палец своего художника я массировал круговыми движениями, поднимаясь выше, – кисти, выемки на локтях, плечи. Сперва Артем отдернул руки, вспыхивая румянцем, и запротивился. Порой он реагировал подобным образом на мою нежность, отчасти от того, что я проявлял ее гораздо реже, чем было необходимо. Соглашусь, что с Артемом я был жесток в проявлении чувств, скупился на чувственность, скупился в щедрости дарить мимолетную радость, больше заботился о себе и собственных желаниях. Стоило только надавить на пальцы, как они задрожали. Артем побаивался моих таких спонтанных порывов, редких и непредсказуемых. А когда я его поцеловал в кофейне, почти прилюдно, то от этого жеста Артем вообще чуть не потерял сознание. Поначалу он прикидывался, что расслабляющий массаж вовсе ни к чему, просто мое желание сделать ему приятно, а ему приятно от одного моего присутствия, но как только, мои пальцы задели больные места, Артем со стоном облегчения отдался мне в руки. Массируя, я удивлялся, как в таком одновременно хрупком, но крепком теле уживается необъятная сила. Вспомнил, как Влад сжал меня в спортзале, как я почувствовал силу, настоящую мужскую силу, но это была чисто физическая сила, способная сворачивать горы и гнуть железо. В Артеме существовала другая внутренняя сила, которую бесполезно гнуть. Гни его к земле, рви в клочья, пугай чем угодно – ничего не выйдет. В нем был электрический заряд, искра, от которой вспыхивал я сам. Если вспомнить всех своих немногочисленных любовников, то ни к одному меня не тянуло спустя определенное время. Только к Артему. Как заколдованный я набирал его номер телефона, появлялся на пороге дома или мастерской. А он всегда ждал, столько лет ждал и ведь добился, что мы вместе. Я был рад, что смог доставить ему удовольствие и пусть самую малость, но избавить от физического дискомфорта.

– Легче? – спросил я, целуя его в шею, ключицу, между лопаток.

– Ты настоящий целитель!

Артем обвил меня руками. Его благодарность не знала границ, я чувствовал ее, ценил и уважал.

– Тебе звонят, – прошептал он.

Звонят? Я удивился, что забылся настолько, что не услышал звонка. Было ошибкой оставить в такой день телефон включенным. Сегодня, кто бы ни звонил, я для всех умер.

– Не ответишь?

– Нет.

– Может, что случилось? Даже не взглянешь, кто звонит?

Под настойчивостью Артема я раздраженно потянулся за телефоном. Звонящий также проявлял настойчивость, слушая безответные гудки на том конце провода. Взглянув на экран телефона, я замер. Меня охватило чувство растерянности, смешанной с беспомощностью. Звонившим, так некстати, оказался Влад. Ну, не мог я не ответить на его звонок! Одного имени на экране было достаточно, чтобы парализовать мое мышление. Ответить прямо сейчас при Артеме или перезвонить позже? Остаться на месте или выйти на кухню и там поговорить? Кухню и комнату разделяет тонкая стеночка, все равно будет слышен разговор. В таком случае лучше выйти на балкон и закрыть за собой дверь. Но что на это скажет Артем? И почему он должен что-то сказать? Мало ли кто мне звонит, я не обязан отчитываться перед ним, – я свободный человек с самого рождения. Сказать, что звонят с работы? Но от этой затеи припомнилось вранье старшего брата, который называл свои любовные походы «задержусь на работе, звонили с работы, вместе работаем». Я сразу же прогнал мысль, передернувшись; солгать подобным образом означало уже одно – за старшим братом я начну донашивать не только одежду и обувь, но и ложь. Поэтому просто оставаясь сидеть рядом с Артемом, ответил на звонок и заговорил ровным, не выдающим беспокойства, голосом.

Влад радостно сообщил мне великолепную новость, площадка готова. Он приглашал посмотреть, что получилось и просто увидеться.

– Как насчет сегодня? Сможешь?

– Сегодня никак.

– По работе занят?

– Нет.

В трубке повисло молчание. Влад соображал, что сказать. Присутствие Артема в моей жизни для него было пустым звуком, он отмахивался от фигуры моего парня, как от назойливой мухи, которая только что и делала, как злила Влада.

– Ты сейчас не один?

– Естественно, я не один. – Заключил я и обратил внимание, как при этих словах встрепенулся Артем.

– Тогда приходи не один. – Следующие слова Влад выдавил из-себя сквозь силу, будто его пытали раскаленным железом. – Приходи с другом.

– Хорошо, мы подумаем.

Не с парнем, с другом. Влад до конца так и не осознал мою сущность. Он до сих пор одергивал себя на «твой парень», заменяя на «твой друг». Я же раздражался и пытался стереть грань, где больше не существовало понятия «друг», с которым я спал и делил дом. Я ежедневно вдалбливал в голову Влада, что не играю в бирюльки, заводя отношения с мужчиной. Что это не прихоть любопытства поиграться с членом своим и другого мужика, а потом выдавать за житейский опыт! Вновь и вновь доказывал ему, что не отношусь к разряду тех мужиков, которых привлекают любые отверстия под собой, и специалисту меня не нужно показывать.

– Кто звонил? – спросил Артем.

Я немного помыслил, как назвать Влада. Знакомым или другом?

– Приятель, – выкрутился я. – Приглашает нас к себе.

– Нас? Он знает о нас? – Артем насторожился и принял серьезный вид. Информация о том, что кто-то знает о нас, да еще и из моих уст, наверняка вызвала у него всплеск чувств.

– Да, он знает. Мне пришлось рассказать о нас.

– Конечно, мы согласимся.

Влад встретил нас на том же самом месте, где встретил меня перед тем, как я признался ему в любви. К счастью, Артем не вспомнил Влада, чуть не убившего его, если бы я вовремя не среагировал. Я настроился на неприятное знакомство. Всеми фибрами души ощущал, что более глупого поступка, чем встреча Артема и Влада, не сыскать на белом свете. Однако я оказался не совсем прав, более того, они протянули друг другу руки, и Влад несколько минут стоял завороженным дружелюбием и любезностью Артема. Мы осмотрели площадку, которая радовала глаз разнообразными каруселями, качелями, лесенками, столиками, скамейками, полем, конечно, еще без зелени, но полностью огороженное высоким металлическим забором-сеткой. Здесь могли уживаться любители погонять мяч, не боясь, что он укатится или попадет кому-нибудь в голову, и любители спокойных игр, не отвлекаясь на меры предосторожности и безопасности. Все четко и продуманно.

– Такое место заслуживает официального открытия, – с улыбкой произнес Артем, чем натолкнул меня на мысль. А почему бы не устроить детям праздник? На улице разгоралась теплая весна, можно было провести весь день на свежем воздухе. Я предложил приготовить костюмированное представление с соревнованиями, играми и прочими детскими забавами. Артистов брался взять на себя. Влад подхватил мою идею с радостью и предложил ее развить дальше, отправившись куда-нибудь перекусить. Мы согласились.

Возвращались мы с Артемом домой в полной тишине. Я нервно вел машину, постоянно нарываясь подрезать или обогнать кого-нибудь.

– Лично я никуда не тороплюсь. Но если у тебя есть важные дела, мог бы просто сообщить, и не пришлось бы задерживаться допоздна. – Упрекнул меня Артем.

– В ваш разговор трудно было вставить хоть слово, знаешь ли! Не разлей вода!

Отправившись втроем обсуждать задумку, получилось ровным счетом так, как говорят в народе, третий лишний. Лишним оказался я. Эти двое болтали без умолку, перейдя от детского праздника к футболу, о котором Артем не просто слышал, а владел всем необходимым набором познаний. Он использовал термины, знал, как называются позиции игроков, следил за играми, у него даже имелись команды, которым он отдавал предпочтение. Они то и дело костерили игроков, их плохую игру, о каких-то футболистах говорили восторженным тоном. Я же сидел, проглотив язык, и ощущал себя удачливой свахой, сведшей счастливую парочку. Сначала где-то в низу живота закопошилось уже знакомое мне чувство ревности, потом охватило уже все тело. Чем их разговор становился веселее и захватывающе, тем быстрее набирала обороты ревность, что я с трудом мог определить, к кому и кого ревную. Влада, который растрындычался с геем, которых терпеть не мог, что бежал от меня, сверкая пятками? Или Артема, разозлившего меня своей идиотской дружелюбностью и способностью заводить разговор абсолютно с любым человеком и влюбить его в себя до беспамятства? Почему Влад не собирался дать в рожу Артему, – они сидели так близко друг к другу, а когда обсуждали самые яркие футбольные моменты, то сам Влад брал Артема за руку или за плечо, – как мне? Почему Артем никогда не говорил мне, что интересуется футболом? Что еще за тайны он держал при себе, о которых я был не в курсе? Я опять почувствовал уколы ревности к Артему, если он жаждал глубокого общения во всех сферах, и не получив от меня ответного желания, мог с легкостью утолять информационный голод на стороне! Но только ли информационный? А если он добирал на стороне еще что? И как назло, Влад забыл о жене, разводе, о блондинке и о том, что считал себя неудачником! Я распсиховался с такой силой, что не сумел сдержаться. Хамил направо и налево, вел себя, как капризный дрянной мальчишка, что вскоре разлюбезная парочка соизволила расстаться и расходиться по домам. Под конец, прощаясь, я съязвил, почему бы всем не расцеловаться? Влад лишь приподнял бровь и осуждающе посмотрел. Артем опустил вниз голову и подтолкнул меня к выходу.

Теперь я отрывался на Артеме в машине. Издевки так и сыпались с меня, такое произошло со мной первый раз в жизни, я сам себя не узнавал. Подавлял настойчивое желание остановить автомобиль и наброситься на Артема, и владеть его телом. Желание пульсировало в голове, что застилало вид на ночную дорогу. Какое-то странное, дикое, больше первобытное желание – чтобы он принадлежал только мне, чтобы только я мог делать с ним безрассудные вещи, чтобы только под моими ласками он прогибался и просил еще, чтобы… Злость и ревность закипали во мне.

– А что плохого в том, что я поддерживал разговор с твоим приятелем? Что тебе не понравилось?

– Да ты со мной так никогда не разговаривал! – пожаловался я. – Такое чувство, что со мной и поговорить не о чем.

– Хочешь по-настоящему поговорить? Тогда, может быть, объяснишь, почему твой, как ты его назвал, приятель знает о тебе гораздо больше, чем я? Почему какой-то приятель, друг детства твоего брата, знает о том, что ты спишь со мной, а брат и родители не знают? Кого из двоих ты приревновал: нынешнего или будущего?

То, каким спокойным тоном, это произнес Артем, меня заставило моментально замолчать и забыть о задетом самолюбии. Артем оказался проницательным, и возможно, что-то начал подозревать. Но его подозрения были безосновательны, Влад был другим, для Артема он не представлял угрозы как соперник. Но вот говорить Артему о моих былых чувствах к Владу все-таки не стоило. Хорошим не кончится, узнай Артем, что я продолжаю общаться с мужчиной, в которого безответно влюблен.

Сейчас мне было легче свернуть с дороги в столб, чем потерять Артема. Страх, остаться без него, засел глубоко в душе и сковал тело.

– Что ты городишь? Влад натурал, он вот недавно пережил развод. А рассказал я ему о нас только потому, что он поделился своим горем и ждал в ответ такого же жеста. Я сам испугался, что сболтнул лишнего, но он никому ничего не расскажет, на него можно положиться. Он единственный, кто воспринял меня спокойно, – как всегда, приврал я, лишь бы убедить Артема, что подозрения не имеют почвы, надуманы его воображением, и все это полная чушь. И перевернул диалог таким образом, – это сам Артем флиртовал с Владом, распаляясь на улыбки, и лично у меня имеются основания этому полагать, все видел собственными глазами. Дальше, подпитываемый возбуждением, я набрался смелости и ударил в лоб вопросом:

– Не строй из себя недотрогу, у тебя же были другие парни? Не мог же ты сидеть и дожидаться меня? Ни один парень не способен воздерживаться так долго.

– Это какое имеет значение?

– Самое прямое.

– Я не должен отвечать.

– Я хочу знать, спал ли ты еще с кем-нибудь?

– В то время как ты бегал ко мне вечерами? Украдкой?