Текст книги "Музыка перемен. Книга вторая"

Автор книги: Ксения Нихельман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

Часть 3. КСЕНИЯ

Я дернула ручку двери кабинета Удальцова, но кабинет оказался пуст. Где его черти носят? Скорее всего, у второго заместителя: хвастают друг перед другом. Хвастовство привычное и обыденное занятие этого места. Утро начиналось с выяснения – у кого больше в этом месяце зарплата, выше премия, кому готовить дырочку под очередную медаль ежегодного праздника доблестной прокуратуры. «Я купил новую машину, а ты? Я еду в отпуск в Европу, а ты?» Как маленькие дети в песочнице: «У меня лопатка! А у меня ведерко!» Победителей не жаловали, выскочек, шедших на шаг впереди, проклинали, обещая надрать задницу.

Эти люди отличались от меня. Они жили в другом мире, дышали другим воздухом, ели другую еду и запивали ее другими напитками. Они жили в мире богатства и роскоши, в мире элитных ресторанов и магазинов брендовых марок. Мне было нечем ответить. Я уперто работала бесплатным помощником, и никому из них не приходило в голову, что иногда жизнь вынуждает и к такому. На обед работники уезжали на дорогих автомобилях в рестораны, а мы, мелкие рыбешки, что существовали за плинтусом их воображения, оставались в помещении и употребляли домашнюю еду, приготовленную своими руками.

Однажды Удальцов и его коллеги-дружки вернулись сытые и довольные с обеда. Заметив наше скромное сообщество, начали притворно принюхиваться и кривить носы, тем самым намекая, что за дерьмо вы едите?

Я оказалась права. Удальцов вышел из соседнего кабинета, и его глаза забегали, как у нашкодившего кота. Если он решил, что я подслушивала, стоя под дверьми, то он сильно ошибался. Он мог обсуждать и осуждать кого угодно, в том числе и меня. Мне абсолютно все равно. Я пропустила начальника в кабинет первым и прошла за ним, волочась позади.

В глаза бросился его вид со спины. Ноги, как у кавалериста, привыкшего постоянно сжимать бедрами седло, двойная макушка, нескладная походка. Одна нога так и норовила обогнать вторую, поэтому со стороны казалось, что Удальцов подпрыгивал с пятки на пятку. Большой размер обуви, что не скрывал итальянский бренд, плечи хоть и широкие, но угловатые и скошенные к низу. Я разглядывала начальника с таким изумлением, будто только что вошедшего незнакомого человека. Почему я раньше не замечала?

Мы сели за стол. Я протянула документы на проверку, но нас прервал звонок его телефона. Из трубки донесся женский голос. Я в раз определила, что на том конце его жена. Удальцов говорил с ней вяло и небрежно, закатывая глаза.

– Хочешь – бери, не хочешь – не бери. Мне без разницы. – Протянул он.

Их разговор длился около двадцати минут в пренебрежительной манере. Все сводилось к тому, что она настоятельно требовала участия Удальцова в своей жизни, а ему было плевать, и хотел он одного, чтобы она отстала и оставила в покое. Я подумала, что бы было, если я стала его любовницей? Что стало бы с этой несчастной истерившей женщиной? На моих глазах уже разворачивалась подобная история. Костя и Ира. Их супружеская жизнь со скоростью набирала обороты: Костя искал новых приключений на одну ночь, а Ира тонула в болоте молчания и грязи измен мужа. И если Удальцов был мне чужим человеком, то за спасение души брата я начала молиться.

– Уезжаем в отпуск с женой, – пояснил он, делая ударение на слове «жена», – в Турцию.

– Хорошего вам отдыха!

– Да отдохнем уж хорошо, это точно. Девятый раз едем. Причем в одно и то же место, в тот же самый отель.

– А вам не хотелось бы посмотреть что-нибудь новое, интересное? – недоумевая, спросила я и представила, как в десятый, юбилейный, раз чету Удальцовых в аэропорту радостно, как самых дорогих гостей, встречают турки с разноцветными воздушными шариками и плакатами.

– Я разве еду туда смотреть? Для меня важно наличие, – он подался вперед и начал загибать пальцы, – кровати, еды, бара и бассейна.

Польщенно отвалившись на спинку кресла, ни к селу ни к городу принялся посвящать меня в секретные подробности своих заграничных поездок, до которых мне не было дела. Я сменила тему, напомнив о ждущих проверки документах.

– Хорошо, – просмотрев, заключил Удальцов и поставил подпись. – Хорошая работа!

Мне не раз западало в душу желание проникнуться тем успехом, который испытывал Макс, а теперь еще и Пьеро, когда зал купал их в аплодисментах. Восторг, самозабвение, исступление? Ощущение себя значимым, а не рядовым винтиком в странном механизме госаппарата. Каково обладать сверхспособностью – управлять настроением зала? Нажимать на кнопочки, дергать за рычажки, выплескивая из людей притаившиеся эмоции. Хоть на секундочку, но мне непреодолимо захотелось это узнать, прочувствовать, прожить. И невпопад я ляпнула:

– А не могли бы вы поаплодировать мне?

– Что?

– Ну, похлопать в ладоши?

Удальцов посмотрел на меня с таким ужасом, будто я попросила его станцевать голым на столе у прокурора.

– А может, тебе еще зарплату выплатить? – зло кинул он.

Я обмякла на стуле, почувствовав, как опустились плечи. На глаза навернулись слезы, но я сдержала их. Это было больно, равносильно удару по лицу. Лучше бы швырнул в меня документом и прогнал прочь, чем то, что он сказал. Месть за несостоявшийся перепихон в его машине.

– Я сегодня уйду пораньше? – словно не расслышав его вопроса, спросила я. – Я все сделала.

– Куда ты все бегаешь? На свидания что ли?

– Да нет, что вы! Какие могут быть свидания? – Я улыбнулась, сквозь силу сглатывая ком в горле. – Подрабатываю.

– Подрабатываешь? Где? Кем?

– В подъездах полы мою. На поездку в Турцию, конечно, не накопить, но на проезд и обед хватает.

– Господи Боже! – Удальцов потер пальцами виски. – Просто законченный детский сад! Скажи тебе слово, ты найдешь десять.

– Так я пойду пораньше? – настаивала я.

– Делай, что хочешь! – И, наконец-то, швырнул бумаги. – Можешь вообще не появляться здесь!

– Тогда я пойду, спасибо.

Повернувшись к нему спиной, я направилась к двери. Через пару минут ноги неслись по знакомой дорожке через дворы. Театр притягивал, как магнит, и я послушно шла навстречу.

Я зашла не через служебный вход, а через парадный. В холле над одним из окон была оборвана гардина, которая валялась под окном, занимая большую часть зала. Рядом крутился пожилой мужчина, скорее, дедушка. Он уже приготовил высокую стремянку – потолки в холле достаточно высоковаты – и копался в чемоданчике с инструментами. Ну почему ремонтными работами всегда занимаются люди, сами требующие капитального ремонта?

– Сама оторвалась? – спросила я.

– Ребятня бесилась. Устроили тут догонялки да прятки. Раз, два за шторку, вот она и полетела. Хорошо, что никого не зацепила.

Найдя необходимое, мужчина потряс стремянку, проверяя ее на устойчивость, и собрался вскарабкаться на нее.

– Вам помочь? – Я скинула верхнюю одежду.

Он махнул рукой. Поставил одну ногу, отклячивая смешно зад и цепляясь за лестницу двумя руками. Что-то хрустнуло. Я боялась предположить, но, возможно, это был его коленный сустав.

– Эм, может, кого позвать? – неуверенно предложила я. – Например, кого-нибудь помоложе?

– Не надо, – на распев пропел дедушка. – Не в первой!

Я не знала, кого держать: сумасшедшего престарелого альпиниста или шатающуюся лестницу. Озираясь по сторонам, заметила молодого человека и поманила его рукой, зовя на помощь. Парень нахмурился и пожал плечами, мол, зачем – дед-то еще рабочий!

– А давайте я! – Пьеро налетел из ниоткуда, как вихрь.

– Ох, устал я с вами, молодежью, бороться! – слезая кое-как, бурчал дед. – Пойду, перекурю тогда что ли.

Еще и курит! Правда, сумасшедший! Пьеро махом влетел на стремянку и был уже наверху. Чертова старая лестница так и метила сложиться пополам. Не хватало, чтобы он разбил голову на моих глазах. Я совершенно не умела оказывать первую скорую помощь. На уроках безопасности жизнедеятельности мы дули в рот резиновой кукле и били ей в грудь, выгоняя воду. Из всей группы зачет с первого раза сдала только я – парни пялились на колышущуюся грудь девчонкам, производившим реанимационные действия, а что касалось меня, то у резиновой куклы грудь была куда больше моей. Зато из резиновых погрызенных губ сразу же вырвался небольшой фонтанчик воды. Но мы не на воде, а значит, если Пьеро навернется, то мои навыки вряд ли помогут. Я стала держать лестницу руками.

– Ты что, беспокоишься за меня? – сверху проорал Пьеро.

– Еще чего! Я бы и деда подержала.

Он захохотал и специально начал шатать под собой лестницу. Вот придурок! Мое сердце оторвалось и покатилось по холлу театра.

– Не смешно! Прекрати! – закричала я и ударила его по ноге. – Пьеро, пожалуйста!

Он тут же замер, ковыряя гардину. Его имя выскочило из моих уст случайно. У врагов имени нет. По имени зовешь того врага, которого уважаешь. Я же никого не уважаю. Индюк, павлин, очкарик, заносчивая задница и ничего более.

– Раз стоишь без дела, подай-ка парочку шурупов!

Я поглядела в лежащий на полу чемодан. Там много отделов с похожими друг на друга гвоздями.

– А какие именно?

– Те, что слева.

– Те, что слева от меня, или те, что слева от тебя? – Я выглядела полной дурой. У меня было два старших брата, и естественно, с такими вещами я была не знакома. Я виновато подняла голову – уголки его губ уже подняты. Пьеро смеялся надо мной.

– Вот эти! – Он бросил колечко от гардины, метко попадая в нужный отдел. Я подала.

– Эта сторона готова. – Пьеро шустро спускался по дрожавшим перекладинам. Внезапно его рука взлетела прямо под моим носом, и я схватила ее, думая, что он летит вниз на напольную плитку. Я напрасно перепугалась, мужские ноги крепко стояли на полу. Однако руку я не выпустила. Такая большая, сильная. Пьеро не врал, когда пообещал свернуть мне шею. Ему не понадобилось бы много усилий, чтобы расправиться со мной, как с котенком. Широкая ладонь с длинными пальцами. Красивая мужская рука с изрезанной линиями ладонью. Я провела по линиям указательным пальцем.

– Сколько осталось жить? – Пьеро вернул меня. В его голосе прозвучали сладкие нотки, он мягко смотрел на меня и руку не отдергивал. Отдернула я, как ошпаренная кипятком.

– Будешь раскачиваться на стремянке, и этот день станет последним.

– Ладно, пошли на вторую сторону.

Пьеро установил лестницу, прихватил с собой инструмент и влез на нее.

– Держи меня! – скомандовал он.

Я обняла его за ноги, буквально воспринимая слова, отчего Пьеро принялся хохотать.

– Я не могу пошевелить ногой.

– Извини, просто ты сказал держать тебя, и я держу тебя! – Второй раз я выставила себя дурочкой. Куда запропастился дед?

Концы брюк снова подвернуты с идеальной длиной. Я даже прикинула на глаз точность в сантиметрах. Идеально! Из-под концов подворотов видны открытые щиколотки. Я рассматривала их, и мне хотелось прикоснуться до кожи, как до линий на его ладони. Таращиться на мужские щиколотки для меня уже верх извращенства! Одернув саму себя, я попыталась переключить внимание. Но еще один раз разрешила посмотреть – краем глаза, одним глазком, посмотреть так, как обычно, «не считается». Скользнула взглядом по его стройным ногам, крепким бедрам, между поясом брюк и футболкой узкая полоска смуглой кожи. Прямая спина, напряженные плечи, сильные руки.

– Дочка, ты бы рот прикрыла, а то мало ли что с потолка упадет! – От голоса вернувшегося дедушки я вздрогнула. Горячая волна стала подниматься от кончиков пальцев на ногах, приливая к моему лицу. Я, наверное, даже пошла красными пятнами. Хорошо, Пьеро наверху и не видит этого унижения. Но по тряске лестницы я чувствовала, как он извивается в очередном приступе смеха.

Когда все закончилось, мерзкий старикашка попросил Пьеро отнести стремянку на место. Тот схватил ее и потащился, оглядываясь на меня. Последний раз обернувшись, перед тем как скрыться из виду, его лицо просияло.

Часть 4. МАКСИМ

Это были первые полноценные отношения с парнем. Я пожелал сразу съехаться ко мне, но Артем возражал, аргументируя тем, что нам с ним необходимо для начала просто встречаться. Догадываясь, к чему он клонит, я сопротивлялся. Камнем преткновения стала форма отношений: открытые или же тайные. Его предложение «просто встречаться» означало посещать общественные места вместе, навещать друзей вместе, прогуливаться по парку вместе, даже, черт возьми, ходить в супермаркет за покупками тоже вместе. Парой. Я же хотел затаиться и наслаждаться обществом друг друга без присмотра.

Нередко мне удавалось уговорить Артема остаться дома и не высовываться, но это было чрезвычайно редко. И вот мы уже тащились по центральному парку или разглядывали черно-белые фотографии на выставке заезжего фотографа.

– Какой дурак, увидев двух молодых людей на прогулке, сразу же примет их за пару? – уламывал он меня. – Ты настолько примитивно мыслишь, расслабься, привыкай получать удовольствие от самых простых вещей.

Ненавидя себя за то, что рядом с Артемом становился покорной овцой, я вдобавок злился на него, что он имеет такое влияние на меня. Но за мной сохранилось право устанавливать дистанцию: идти поодаль друг от друга, не садиться близко и не соприкасаться разными частями тела. Я следил за выполнением правил и сокрушался в длинных ругательствах, когда они нарушались, – легкое касание его тонких пальцев моей ладони, неоднозначные взгляды, как бы невзначай он дотронулся плечом моего плеча, поправил мою выбившуюся прядь волос, его рука на моей спине. Каждый раз я испуганно вздрагивал и крутил головой на сто восемьдесят градусов, только бы никто не заметил. Самое ужасное происходило в тот момент, когда, надеясь не встретить никого из своих знакомых, на нашем пути знакомые слетались, как пчелы на мед. Я мычал что-то невнятное, краснея и мечтая поскорее отделаться. Ко мне часто подходили поклонники (завсегдатаи театра), выражая слова благодарности и восхищения, я кивал им головой, не спуская глаз с Артема, стоявшего всегда позади. Если на воре и шапка горит, то на счастливом лице Артема было написано: «Да, совершенно верно, мы вместе». Он опровергал мои подозрения, объясняя мое поведение обычной программной установкой сознания, – я пытаюсь скрыть данный факт ото всех, и тем больше начинает казаться, что об этом обязательно узнают все. Артем смеялся надо мной, предвещал, что скоро я превращусь в мнительного, подозрительного, неуверенного в себе человека. Возможно, в этом и была доля правды, но все же я держал дистанцию.

Мы были вместе месяц, и я начал верить в возможность наступления счастливой жизни. Мне было невероятно хорошо. Разве что я делал все не очень умело и часто разочаровывал Артема. Он упивался своей любовью, не скрывал ее и готов был простить мне любую досадную оплошность. Я был похож на неоперившегося птенца, боязливо выглядывающего из гнезда и не решающегося сделать первый самостоятельный шаг. Так любивший высоту, я дрожал перед ней и отступал, не готовый к первому полету. А ведь любовь это и есть прыжок с высоты, не прыгнув, не поймешь, нравится тебе или нет. В свои двадцать семь я оказался не готов строить правильные отношения, из-за отсутствия опыта постоянно спотыкался и падал. Но впервые рядом со мной был партнер, готовый подать руку и позволить опереться на него, пока заживут полученные от падения раны. Я ценил его за это еще больше, чем прежде. И только иногда шрам на сердце поднывал от тянущей боли, за что я не мог простить сам себя.

Артем много писал. На него словно снисходило вдохновение, и он не мог оторваться от белого полотна. Мне нравилось наблюдать за ним в минуты его творчества. Изящные пальцы, держа тонкую кисть, выводили сперва незатейливые узоры, превращающиеся в шедевры. Все полотна горели красным, цветом страсти. Это была целая серия влюбленных людей в порыве страсти.

– Красный означает не только страсть, – твердил я, – но и цвет тревоги, знак остановки.

– Любовь всегда носит красный цвет. Цвет огня. Если любишь, то нужно сгореть до конца, а не тлеть, то разгораясь, то затухая на ветру, – отвечал он и, перемазывая меня краской с его одежды, доказывал свою любовь.

Артем сблизился с сестрой, они шушукались в сторонке от меня, хихикая. Когда мы гуляли втроем, я испытывал облегчение. Ей нравился Артем, нравилось проводить с ним время, и казалось, между ними гораздо больше общего, чем у него со мной. Одним вечером мы втроем сидели в его мастерской-студии. Артем показывал свои работы сестре; они, точно маленькие дети, возились на полу, с живым интересом перебирая картины и всякие виды красок, которые я до сих пор не могу запомнить. Они смеялись, подкалывали друг друга, пока Артем не решил устроить рисовальный кружок для начинающих. Он устроился позади сестры, взял ее руку в свою, и на холсте проявилось изображение. Мне это кое-что напомнило: в детстве и я клал ее руки на свои и играл на фортепиано. Мы с сестрой были пронизаны одной нитью, и она неразрывно вела нас по жизни. Когда к их баловству присоединялся я, то между мной и Артемом становилось жарко. Я едва сдерживал дыхание, вырывающееся из груди, ловил его затуманенный желанием взор. Прикосновения проскальзывали все чаще и не так мимолетно, а вполне осознанно. Стоило сестре скрыться за дверью, как мы с жадностью набрасывались друг на друга. Наши тела бились, готовые разлететься вдребезги. И каждый раз после я притягивал его к себе, прося прощения за немую боль внутри себя. И целых три дня я засыпал и просыпался не один. Находил его пальцы и сплетал со своими.

Сегодня Артем обещал мне показать что-то важное. Мы отправились в одну кофейню. Артем предпочитал сидеть у окна и любоваться видом на сумеречный город, утопающий в мягком свете фар и фонарей последнего февральского снегопада. К его досаде, расположились мы за столиком в темном углу, снова скрываясь, – на этом настоял я. Артем грустно рассматривал меню, водя по нижней губе указательным пальцем. Я поборол желание напомнить себе вкус его губ и пальцев.

– Пересядем. – И потянул его за собой.

– Куда?

Мы пересели за столик у окна. Артем расплылся в детской счастливой улыбке, поглядывая в окно и судорожно хватая мои пальцы. Но тут же их отдернул, вспоминая установленные правила.

– Когда-нибудь я научусь замечательно писать и городские пейзажи тоже, – он горько вздохнул.

– Конечно.

Я глянул в темное окно на городской пейзаж. Улицу кружило в круговороте белых хлопьев. Из прогноза погоды следовало, что это последний снегопад и ожидается наступление ранней весны. Прохожие шли мимо, не обращая внимания на парочку сидящих в кофейне парней. Взрослые, дети, молодые люди бежали по своим делам. Две девочки подросткового возраста подошли совсем вплотную к нашему окну, что-то вытащили из кармана и внимательно вглядывались, пользуясь светом. Я радостно удивился, увидев в их руках билеты в свой театр, и напрасно попытался запомнить их лица, чтобы узнавать на спектаклях. Я невольно улыбнулся. Или мне хотелось улыбаться? Да, не только губами, но и глазами, а главное душой. Я снова поглядел в окно – это не просто последний снег, это мой прощальный снегопад. Сегодня он заметет мою прежнюю холостую жизнь и уступит место новой, наполненной тихим счастьем. Встретившись взглядом с Артемом, я понял, что растрачиваю свою душу на незнакомых людей, на их мнение и одобрение, забывая о том, кто сидит напротив меня и молчаливо ждет. Я пересел к нему и поцеловал. Артем смотрел на меня, не веря собственным глазам. Потом отодвинулся и спрятал лицо.

– Как тебе тут? – после паузы произнес он. Артем дышал как марафонец.

Я окинул взглядом кофейню и засмеялся. Стоило ли задавать этот вопрос, если сама обстановка подтолкнула меня на столь рискованный шаг?

– Мне очень нравится. Я никогда раньше здесь не бывал.

– Она недавно открылась. Что скажешь о фресках?

Стены были расписаны в красивые городские пейзажи. Зал поделен на отдельные зоны. В первой посетителей встречала тесная, переполненная людьми улочка с видом на Эйфелеву башню. Другая зона посвящена итальянским мотивам. В третьей испанское фламенко прямо посреди улицы так и взывало к танцу. Мы находились в последней зоне.

– Превосходно.

– Это все ручная работа, – пояснил он.

Нам принесли наш заказ. Девушка-официантка мило разболталась с Артемом, спрашивала о его делах, чем он сейчас занят, над чем работает, называла его по имени. Они явно были знакомы.

Девушка посмотрела на меня и тоже улыбнулась:

– Вам повезло с другом. Если бы не Артем, то ничего бы не было. Это он создал эту красоту в кофейне.

Я обратился к нему. Он застенчиво подтвердил.

– А вы же Надеждин Максим? – спросила девушка у меня.

– Да, – робко ответил я.

– Здорово. Я знаю вас, вы выступаете в театре оперы и оперетты. Мы с подругами часто ходим. И если быть до конца честной, то только ради вас.

Я встал поблагодарить девушку и обнять. Когда она ушла, Артем, не поднимая головы, проговорил:

– Мне тоже повезло с другом. Как видишь, не все люди в первую очередь обращают внимание на то, спим мы с тобой или нет. Есть другие более важные вещи, чем личная постель человека.

– Почему ты не сказал о том, что рисуешь здесь?

Он пожал плечами:

– Хотел сделать сюрприз. Приятный! Ну как, получилось?

– Ты провоцируешь меня, да? – я засмеялся.

– Скоро я приступлю к подобному проекту.

– Ты бы мог продать свои картины? – спросил я, рассчитывая на откровенность.

– Нет, они не для продажи. Их продать означает продать самого себя. Только в случае крайней необходимости, которая, дай бог, не произойдет.

Это был отличный вечер. Оказалось, мы здесь были за счет заведения, в благодарность художнику. Мы направились к выходу и в дверях столкнулись с мужчиной и женщиной. Я потерял дар речи – этого мужчину узнаю с любого ракурса. Влад был с девушкой. С пышной блондинкой с ярко-красной помадой на губах. На его шее я заметил красноватые следы.

От Кости мне стало известно, что Влад признал исковые требования жены, отдал ей квартиру и окончательно переехал сюда. Он занялся поиском спонсоров на строительство детской площадки. Теперь какая-то часть денежных средств от игр перечислялась на специальный счет. Вот так, мелкими шажками он шел к своей мечте. И уже не один. Я стиснул зубы.

Артем вежливо пропустил даму вперед, оборачиваясь на меня. Он был счастлив, потому коснулся пальцами моей щеки. Я среагировал молниеносно, закрывая Артема собой от удара. Поскольку я был выше него, то удар пришелся мне в плечо. Влад гневно засверкал глазами и впился в мое плечо острыми пальцами.

– Вы бы хоть на людях вели себя по-человечески! – процедил он.

Я ждал, что Влад накинется на меня с кулаками, но вместо этого он толкнул непонимающего Артема рукой в грудь, от чего тот пошатнулся. Схватив Влада, я тряхнул его и придавил к стене.

– Пусть твой сопляк сам за себя отвечает. Мужик он или баба?

Влад в упор смотрел на меня. Золотисто-оливковый взгляд, дразнящий мое сердце. Я бы не смог причинить боль этому человеку даже за свои страдания. Влад не шевелился в моих руках, но он сам был как вызов, как красная тряпка для быка. Завизжала блондинка звонче автомобильной сигнализации, под ногами мешался Артем, влезая между нами. Я отпустил Влада. И он поплелся со своей подружкой, оборачиваясь и скалясь на нас как волк.

– Что это было? – испуганно произнес Артем.

– Твой розовый мир, который раскрасил бы твое лицо кулаком в красный цвет. – Рявкнул я.