Текст книги "Музыка перемен. Книга вторая"

Автор книги: Ксения Нихельман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Музыка перемен
Книга вторая
Ксения Нихельман

Дизайнер обложки Валентина Гредина

© Ксения Нихельман, 2018

© Валентина Гредина, дизайн обложки, 2018

ISBN 978-5-4493-3373-5 (т. 2)

ISBN 978-5-4493-3374-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Все события, диалоги и персонажи, представленные в данном романе, являются плодом авторской фантазии. Любое совпадение с реально живущими или жившими людьми, фактами их жизни является совершенной случайностью

Маме и Папе! Спасибо, что именно Вы мои Родители!

Тебе!

Часть 1. МАКСИМ

– Когда тебя теперь ожидать?

Я спросил в шутку, вовсе не хотел Артема обидеть или другим неприятнейшим образом задеть. Просто привыкший к его странностям, в частности, к загадочным исчезновениям и к таким же возвращениям, я задал обычный вопрос. В ответ он наклонил голову чуть в бок и опустил глаза, на что я спросил:

– Я сделал что-то не так?

– Совсем из головы вылетело. Сейчас вернусь.

Артем поднялся и прошел в коридор, через пару минут вернувшись с каким-то журналом в руках.

– Вот, погляди, – он протянул журнал мне, держа его раскрытым на извороте.

Небольшая статья, посвященная моему театру, а именно закрытию прошлого года оперой «Тоска». Интервью худрука, фотографии с оперы, зрительские отзывы. Я перевернул страницу. На половине листа красовалась моя фотография, я в концертном костюме: черные брюки, белая на выпуск рубашка и черная жилетка. Я прижимаю руки к груди и, несмотря на трагедию, изображаю любовника. На самом деле жалкая фотография.

– Ведь это все было для кого-то, да? – тихо спросил он.

– Что значит для кого?

– Для того, кто сидел в темном зрительном зале и смотрел на тебя.

Мне стало не по себе. В тот вечер произошли неведомые мне самому события. Я еще раз посмотрел на свое глянцевое изображение. Тот «я» еще не догадывается, что его сердце отшвырнут в сторону, как кусок протухшего мяса. Взирающий взгляд, полный безрассудной надежды. Влад вычеркнул меня из своей жизни, перечеркнул дружбу, избавился, как от недуга, могущего нанести вред его организму.

Влад был моим видением, фантазией. Теперь же я очнулся от долгого сна и посмеялся над собственной глупостью. Пустая дыра в моей груди со временем затянется, но останется шрам, до конца дней напоминающий о былом. А боль? Человек навечно проклят жить с болью, ее мне не удастся усмирить.

– В зале никого не было, – я ответил чистую правду. – Только ты.

Артем забрал журнал в свои руки и, смотря на блестящие страницы, о чем-то думал. В нем происходила тайная борьба с самим собой. Хотел сказать, но не решался. Прикрыв лоб рукой, срывающимся голосом он произнес:

– Ты, наверное, сочтешь меня полным идиотом. Знаю, то, что я сейчас тебе скажу, совершенно на меня не похоже. – Рывком подскочив на ноги, он отпрянул от меня на несколько шагов назад, словно издалека легче говорить, чем прямо мне в лицо. – Теперь я хочу попросить тебя остаться со мной.

Я открыл было рот, но Артем остановил меня.

– Макс, не перебивай, пожалуйста! Моя просьба не похожа на твою, я не прошу тебя от безысходности. Да, согласен, отчасти я тоже в безысходном положении, но по другой причине. В твоих глазах я всегда читал к себе желание – они горят страстью, ты хочешь меня – однако в них никогда не было влюбленности ко мне. И я видел, как ты уязвлен, как страдаешь рядом со мной, уносясь мыслями к какому-то своему идеалу. Я не идеален, а всего лишь влюбленный мужчина. Каждый раз я давал тебе то, что ты хотел, чтобы утешить и залечить твои тело и душу, и отпускал тебя, не зная, вернешься ко мне или нет. Мой воздух – ты, но отныне мне нечем дышать, ты удаляешься от меня.

Артем присел на колени, опускаясь на пятки, передо мной и вновь опустил голову. Я не смел пошевелиться. Он продолжил:

– Кто бы ни был этот человек, живущий в твоем сердце, но если ты позволишь сделать мне тебя счастливым…

Я не дал договорить ему, беря его лицо в свои ладони и смотря в пронзительные небесного цвета глаза, накрыл его рот своими губами. Артем лихорадочно подрагивал, все еще натянутый как струна. Жизнь дает мне второй шанс начать все сначала, и я использую его. Надо было быть глупцом, чтобы не замечать его любви. И значит, я не просто глупец, а слепой глупец: не распознать в нежном существе сильного и любящего мужчину!

– Это расценивается как «да»? – Своими горячими ладонями он накрыл мои ладони.

– Да, – твердо и уверенно ответил я.

– Но позволь мне просить еще об одном!

– Конечно.

– Максим, мы не будем скрываться, щемиться, как испуганные крысы по углам. Это будут открытые отношения.

– Вот сейчас ты просишь о невозможном. – Я отскочил от него. Не успев начаться, наши отношения, длиною в минуту, поразила первая ссора. – Как ты себе это представляешь? По-твоему, мы будем запросто разгуливать по городу, держаться за руки, целоваться у всех на виду? Ходить на семейные ужины, а наши родные станут одной большой семьей? Нет, не будет так.

– А ты предлагаешь всю жизнь прятаться по квартирам, за темным углом и ласкать друг друга исключительно под покровом ночи, а на утро делать вид, что ничего не произошло?

– Да, именно это я и предлагаю! – сам того не осознавая, я перешел на крик. – Моя семья не примет меня, а что говорить, если я приведу тебя? Знакомьтесь, это мой парень! Мой брат первым убьет меня, у него ни глаз, ни рука не дрогнут.

Перед глазами предстала нелицеприятная картинка: мы стоим перед родителями с понуренными головами и просим пощады. Артем просит прощения за любовь, а я за то, что родился чертовым педиком и трахаю мужиков. Это никогда не произойдет, я клянусь.

– Миру нужно противостоять и выстоять, а не забиться в самый дальний угол конуры и отсчитывать последние секунды своего существования, – уговаривал Артем. – Тем более, что мы будем вместе.

– Ты глухой? – Я совсем озверел. – Очнись, оглянись кругом! Я не вижу счастливо разгуливающих мужиков, подобных нам. Я вижу только презрение и осуждение! Даже тот, кого я называл когда-то другом, узнав, готов плюнуть в лицо. Ты этого хочешь? Хочешь, чтобы каждый мудак мог показать пальцем? У меня публичная профессия, я артист. Меня знает каждый второй в городе! – Я схватил журнал, потряс им и в бешеном порыве закинул черт знает куда. – Ты хочешь, чтобы меня поперли из театра? Отличное светлое будущее намечается. Выйди в люди из своей мастерской, посмотри на настоящий мир, а не живи иллюзией.

– Хорошо, договорились. – Спокойно ответил он. – Если для тебя так значит твоя бесценная репутация, то больше не трахай меня! Найди девушку, порадуй родителей, брата, и живите все дружно и счастливо.

Артем обиделся и начал собираться, чтобы уйти. Он молод, и его непомерная творческая натура дала о себе знать. Он просто не понимал, о чем просил, – его переполняли чувства, и, как обыкновенному влюбленному, ему хотелось кричать о них на каждом шагу. Но не в нашем случае. Артему с близкими повезло куда больше, чем мне. У него была только мать, которая догадалась о предпочтениях сына еще по детскому поведению. Или, может быть, Артем больше доверял ей? Или просто-напросто он оказался смелее и правдивее, чем я? Так или иначе, но мир он видел в светлых и ярких тонах, таким же и изображал его на своих картинах. Так рисуют маленькие дети, у которых вся поганая жизнь далеко впереди. Мне хотелось подойти к Артему и начать трясти, чтобы из его наивной головы вывалились глупые мысли.

Мы боролись. Я стаскивал с него полунадетое пальто, уговаривал остаться и просил не вести себя, как мальчишка.

– Я мальчишка? – гневно засверкал он глазами. – Это я хочу жить, как подросток, пряча свою жизнь по тайникам, будто курю втихаря?

Артем бросился к двери. Вот упертый! Но я сильнее, и через мгновение он, уже прижатый к стене, не может пошевелить руками, только мотает головой и что-то бормочет, чтобы я оставил его. В порыве оглушающей страсти я смял его восхитительные, такие манящие, особенно сейчас, чуть надутые от обиды губы. Водил по ним языком, кусал, наши языки переплелись. Артем тянулся освободить руки, но я крепко держал, наслаждаясь его ртом.

– Неужели тебе меня такого не достаточно? – шептал я. – И об этом обязательно знать другим?

– Макс, я и секс для тебя одно целое, я же прошу большего.

– Не сейчас. – Возбуждение коснулось низа живота, и вразумлять Артема на данную минуту мне совершенно не хотелось.

– Хорошо, тогда сделай одну единственную вещь!

– Какую? Что ты хочешь, чтобы я сделал?

– Не отпускай меня.

Часть 2. КСЕНИЯ

Первая неделя в прокуратуре далась хуже, чем я себе представляла. Все новогодние праздники я прозанималась подготовкой к экзаменам: читала, учила, повторяла, но, к счастью, не напрасно – сессия закрыта на «отлично». На столе лежала приличная стопка приостановленных уголовных дел, подлежащих проверке на соответствие закону. Я разложила их на более маленькие стопочки по возбужденным статьям. Самую большую часть составляли кражи. Фамилии заявителей мелькали повторно по разным делам. Какой-то нескончаемый круговорот!

Я зависла над толстенным делом, состоящим из трех томов. Провела пальцами по уставшим глазам. Строчки начали сливаться, и я перестала вникать в смысл просмотренного текста. Меня охватила грусть, что захотелось заплакать. Среди запыленной бумаги и картона я сама скоро превращусь в бумажного человечка. Упав головой на дело, я сомкнула глаза. Даже с закрытыми веками, ощущала, как стены кабинета давили, сдавливали мой мозг. Вот примерно в таком же кабинете пройдет моя жизнь, и умру я тоже посреди этих дел, возможно, мое окоченевшее тело не обнаружат в бумажном завале.

В первый рабочий день я столкнулась с Удальцовым. После заграничного отдыха Иван Николаевич выглядел отдохнувшим; загорел, на носу чуток подгорел. А я шла ему навстречу худой, бледной и измученной. Первой произнесла приветствие очень сдержанно: «Здравствуйте!» Он, немного подумав, наоборот, очень мягко и приветливо сказал: «Привет!» Оглядел меня с ног до головы и пошел прочь. Наверное, он провел отличные новогодние каникулы с супругой, может быть, гораздо лучше, чем сам себе ожидал. Что ж, я была рада за него.

Сегодня, как никогда в жизни, меня кололо в одно заветное место встать и сбежать пораньше. Я намеревалась это сделать на обеде, но заболталась с Надей. На часах около пяти. Еще целых полтора часа до конца рабочего дня, но мне было невтерпеж.

Набравшись смелости, нервной походкой я поплелась к кабинету Удальцова. Дверь кабинета настежь распахнута, но я не отважилась зайти сразу. Выждав время, я переступила порог.

Он что-то поспешно спрятал. Оказывается, это был телефон с наушниками! Начальники тоже смотрят фильмы или слушают музыку на рабочем месте, пока бесплатные работники лопатят их работу.

– Можно я уйду пораньше? – я ударила вопросом сразу ему в лоб.

– А что случилось? Что-то уважительное? Надо бы проверить дела приостановленные. Как у тебя с ними? Есть что на отмену?

– Есть. Может, лучше завтра обсудим? На свежую голову?

Удальцов пожал плечами:

– Хорошо, иди. Не имею права тебя задерживать.

– Спасибо!

Я выскочила на свежий воздух, полной грудью вдохнув спасительный глоток, и обернулась на мрачное здание за спиной, из которого только что вышла. Что летом, что зимой это здание мрачнее тучи, как здоровенный неуклюжий великан, с уродскими покореженными окнами.

Ноги сами понесли меня по протоптанной дорожке через дворы – прямиком в театр. Не найдя брата в гримерке, я выперлась прогуливаться по сцене, по залу, болтала со знакомыми. На этих выходных будут играть премьеру, почти все готово. Я уселась на свое любимое место одиннадцатого ряда, забронированного за мной пожизненно.

Мое настроение ухудшилось, когда я заметила вышагивающего по сцене Индюка. Сегодня он опять в белоснежной рубашке с закатанными рукавами. Белый цвет его любимый, это точно. Завидев меня, он прищурился и громко спросил, рассчитывая, что я слышу, у присутствующих:

– Почему посторонние здесь?

Ему что-то ответили. Пьеро пристально поглядел на меня и царственно поплелся за кулисы. Посидев еще немного, я тоже собралась вернуться назад к брату.

По пути, встретив Алену, – солистку театра, она недавно получила главную роль в одной оперетте, – я остановилась по-дружески поболтать. Она артистка второго плана, к сожалению, и о главной роли мечтает с давних пор. Девушка красочно рассказывала, как они репетируют, как она вкладывается в первую главную роль, что просто невозможно передать. Мы громко разговаривали и смеялись. Как назло, мимо прошагал Пьеро. Мысленно я пожелала ему всю жизнь бездельно бродить по коридорам или в лучшем случае петь в хоре, стоя в самом последнем ряду слева, где занавес закроет его самодовольное лицо. Он даже не посмотрел на меня, но поправил очки.

– Улетный зад! – вслед ему бросила Алена.

– У кого? – прикинувшись валенком, переспросила я.

– У новенького.

– Ничего особенного, – хмыкнула я.

Пьеро спиной стоял в конце коридора. Зачем она сказала это мне? Разве я похожа на девушку, очарованную его задом? Я правильно сказала: «Ничего особенного». Такой зад у всех мужчин, и Пьеро не исключение. Самый обыкновенный, не привлекательный, не интересный, подтянутый, упругий, сексуальный. Я провела языком по пересохшим губам. В коридоре душновато, захотелось разом осушить стакан ледяной воды.

У него широкие плечи, и сквозь рубашку проявлялись очертания выпирающих лопаток. Стройная талия и этот чертов зад! Конечно, что греха таить, когда в моей жизни наступит полная жопа, то я была бы не прочь, если она выглядела бы именно так.

Пока я медленно приходила в себя, пытаясь оторваться от предмета разглядывания, Пьеро обернулся и уставился на меня с любопытным взглядом. Как в прошлый раз он улыбнулся только уголками губ. Негодующе я поспешила вернуться к разговору с Аленой, однако в коридоре я стояла одна, вызывая усмешку на мужском лице.

Вскинув голову, я двинулась навстречу ему. Поравнявшись, специально толкнула гнусного задаваку в плечо.

– Тебе в принципе правила не писаны? Что на дороге, что в помещениях? – зло прошипел он.

– Извини, – иронически протянула я.

Пьеро схватил меня за руку:

– Ну-ка, подожди-ка! Вздумала шутки шутить? Я после той встречи с тобой на перекрестке несколько дней уснуть не мог, а если засыпал, то перед глазами мелькало одно и то же изображение, как я сбиваю насмерть человека! Я чуть с ума не сошел, а тебе весело? Я сохранил обувь в надежде, что когда-нибудь увижу эту сумасшедшую, чтобы засунуть ей их в одно место! А тут сама судьба свела, и если бы не присутствие твоего брата, я свернул бы тебе шею немедленно!

Он приблизился слишком близко. Его глаза стали еще больше. Пьеро часто дышал и также часто моргал длинными черными ресницами. А мне припомнилось лицо Удальцова, когда он увидел меня босую: брезгливо подергал носиком, как от таракана. Я неосознанно засмеялась от стукнувшего в голову воспоминания, а Пьеро затрясло от злости, отчего его безупречная густая шевелюра разлохматилась. Он стал смешным, как разозлившийся котенок.

– Ты издеваешься? – округлив глаза, спросил он.

– Не нервничай так, у тебя прическа рассыпалась! – Я расхохоталась, и Пьеро автоматически потянулся рукой к волосам, но тут же отдернул ее. – Для тех, кто в очках, горел зеленый!

– Молодец, цвета различаешь! Зеленый, но для меня! Для водителя!

– А для таких, как ты, всегда горит зеленый.

Он поднял руки, жестом говоря: «Умываю руки»:

– Хорошо, как скажешь. Пусть будет по-твоему.

Мы стояли напротив друг друга и фальшиво улыбались, будто участвовали в конкурсе на самую широкую улыбку.

Сзади к Пьеро подлетел Володя и хлопнул его по плечу.

– Я смотрю, ты уже и с Ксенией успел сдружиться.

– Сдружиться! Как громко. Дружба это раз и на всю жизнь, а у нас так, встретились, поболтали, разошлись. – Не отрываясь от меня, съехидничал Пьеро.

– Поболтали! Как громко. Болтают, когда есть о чем! – ответила я. Мама с моего раннего детства утверждала, что отвратным языком я пошла в старшего брата. За двадцать три года мне в кои-то веки пригодилось Костино хамство.

Володя удивленно посмотрел на нас обоих и поведал самую страшную новость:

– Как это не о чем? У Пьеро на выходных дебют и сразу главный солист.

Этот павлин здесь без малого неделю – две и уже будет солировать! Не хор, не роль дворецкого, не слуги, а главная! Он выиграл, и победа расползлась по нахальному лицу.

Прозвенел третий звонок, и толпа опаздывающих наплывом ринулась по залу, занимая места. Зал собрался полным, ни одного пустующего места. Сегодня меня порадовало присутствие молодежи, что бывает крайне редко. По обыкновению на спектакли приходят люди взрослые, порой преклонного возраста, и очень много женщин. Два ряда ниже нашего занимали сплошь женщины, мужчины как будто вымерли. Но это было жестокой правдой! Мужчины потихоньку вымирали, отдавая свои несчастные концы в пивных забегаловках, задыхаясь кальянным дымом и засовывая последние гроши в трусы стриптизерше.

Мы с Артемом уже давно заняли места. Первым делом он указал на потолок, покрытый фресками, и рассказал о своем желании вытворить что-нибудь подобное. Артем большой поклонник искусства эпохи Возрождения: да Винчи, Микеланджело, Тициан, Боттичелли. Он как художник мечтал посетить Сикстинскую капеллу и увидеть знаменитые на весь мир фрески Микеланджело «Сотворение Адама» и «Страшный Суд». Я могла бы часами слушать Артема о том, как непросто было художникам того времени изображать свое видение, сдерживать напор критики христианской церкви, но они боролись за свое место под солнцем, боролись за право быть услышанными и понятыми. Артем восхищался Микеланджело, его даром и силой противостоять устоявшимся законам, бросить вызов и показать человека земным, грешным, кающимся, совершающим различного рода поступки, но в тоже время красивым, сильным, влюбленным, могущим в одиночку противоборствовать небесным напастям.

В зале погас свет, и открылась сцена с сидящим на ней симфоническим оркестром. В первом отделении будут звучать лучшие оперные арии, а во втором лучшие мировые шлягеры. Дирижер взмахнул рукой, как волшебной палочкой, и по залу разлились изумительные, ласкающие слух звуки. Концерт начался с «La forza del destino» Джузеппе Верди. В наслаждение я прикрыла глаза.

На сцену вышел первый солист, пожал руки первой скрипке, дирижеру, отвесил низкий поклон и поприветствовал зал белоснежной улыбкой. Меня омыла волна раздражения. Первый, он выступит первым! Грянула музыка, и началась «No puede ser». Его разговорный голос заметно отличался от того, что я слышала сейчас. Это был густой, всепоглощающий, заполняющий все пространство голос. Авторитарный взгляд из-под очков, гордо поднятая голова, расправленные плечи, статное тело. Сцена, оркестр, музыка и он. В другом амплуа представить этого мужчину было невозможно. Зал тут же взорвался аплодисментами, некоторые зрители даже встали и продолжили аплодировать стоя. Я же предпочла сидеть и не бить в ладоши.

Прозвучали арии из опер «Кармен», «Севильский цирюльник», «Волшебная флейта», «Тоска». Потом вышли вместе Макс и Пьеро. Вдвоем. Они исполняют «Nessun dorma» из оперы «Турандот» Джакомо Пуччини. Первым начал брат – я почувствовала гордость. Но глядя на Пьеро, во мне закрадывалось подозрение, что он захочет соперничать с братом, начнет перебивать своим голосом, в общем, всячески перетягивать на свою сторону. Я ошиблась. Финал они исполняют вдвоем, сливаясь в унисон. Вокруг все перестает существовать, больше нет ни сцены, ни театра, ни нашего города, только один единственный голос, принадлежащий двум мужчинам. Это было поразительно!

Артем повернулся ко мне с сияющим лицом:

– Боже, я в музыкальном экстазе!

И я тоже. Зал встает и не отпускает их, крича самые сумасшедшие слова восклицания! Максим впитывал энергию зала, как солнечную энергию, как воздух. Он спокоен и расслаблен, это его стихия, он и есть музыка. Пьеро же, наоборот, возбужден, его глаза горят чертовским огнем, грудь часто вздымается, и я первый раз замечаю, как он по-настоящему улыбается. Пьеро берет за руку брата и обнимает по-дружески. Он поистине украшение сегодняшнего вечера. Мне придется признать поражение, уже в который раз.

Первое отделение труппа закончила арией из «Травиаты» «Libiamo ne’ lieti calici». Все мужчины одеты в бархатные костюмы темно-синего цвета, расшитые серебряными нитями. И только у Макса и Пьеро нить была золотой.

Во втором отделении я настроилась на новые сюрпризы. И они не заставили себя долго ждать. Пьеро исполняет «Per te». Он вышел близко к краю сцены, очень близко, рискуя упасть вниз. Я поерзала на кресле, мне стало неудобно сидеть, закружилась голова. Он смотрел на меня. Его большие темные глаза отчетливо нашли мои глаза среди всех зрителей. Зачем он смотрит? Голос усиливался. «Per te» – «Для тебя». Для тебя, для тебя… если он еще раз это произнесет, то я поверю, что он на самом деле поет для меня, живет для меня, со мной он будет иметь тысячи счастливых дней и ночей. Я снова поерзала на кресле, по спине бежали мурашки. В миг в зале стало зябко, руки похолодели. В зале отключили отопление?

Per te…

Концерт закончился. И я решила найти Макса, чтобы задать ему один единственный вопрос.

– Максим, зал просматривается вами со сцены?

– Не полностью, первые четыре или пять рядов.

– А дальше?

– А дальше? А дальше – темнота.

Мне показалось! Он не видел меня. И, слава богу! Охваченная волнением, я совсем не заметила, как налетела на человека. В нос ударил знакомый шоколадный запах. Я подняла на него глаза, и земля поплыла из-под ног.

– Тебе понравилось?

– Так себе.

– «Per te» я посвятил тебе.

– Не слышала, выходила в туалет.

Уголки его губ поползли наверх.