Текст книги "Цветы для Анюты (СИ)"

Автор книги: Ксения Александрова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

 – Да, пешком, по морозу… – пробормотал я. – Да мы замерзнем по дороге.

– Может быть, этого они и хотят, – задумчиво произнесла Нютка. Она вся дрожала от холода, и моя куртка, что была на ее плечах, совершенно не спасала ее.

– Надень, надень куртку, – велел я ей, а затем поднял Аню на руки, так как она была босая – как танцевала в клубе, так и выбежала без обуви.

Торопливо я зашагал в темноту, совершенно не зная, куда. Я надеялся встретить какой-нибудь дом, где, может быть, живут добрые люди. Нам бы согреться, да позвонить. Но сколько мы не шли, не встретили ни одного жилого дома, и даже ни одной живой души, и это не смотря на то, что сегодня, вообще-то, новогодняя ночь. Хотя уже, конечно, утро. Что это за деревня такая? Или родители Виталия были отшельниками? А может, просто в селе не осталось никого – все разъехались, уехали в город.

Я брел по снегу, моля Бога, чтобы не дал мне упасть. Нельзя падать, иначе мы просто замерзнем. Я чувствовал, как немеют от тяжести и холода руки. Я почти уже не ощущал их. Холод пронизывал мое тело насквозь, так как я был в одной футболке – ведь куртку я отдал Нютке. Я обрадовался, когда, наконец, дошел до трассы, но вскоре радость сменилась отчаяньем – ни одной машины. Я не знаю, сколько времени так шел вдоль дороги. Аня уже не шмыгала носом, и даже ее дыхание перестало обжигать мою шею.

– Аня, позвал я ее охрипшим от холода голосом, – Аня! – я хотел позвать громче, но не смог – голос сорвался, а в горле запершило, что вызвало кашель. – Аня, проснись, – шептал я ей. – Проснись, нельзя спать. Нельзя…

«Это конец, – думал я. – Это конец».

Где-то вдалеке я увидел свет. Возможно, мне мерещилось, а может быть, это действительно был свет автомобильных фар. Но что, если машина просто проедет мимо?

Я вышел на дорогу, и встал аккуратно посередине – так, что объехать нас будет невозможно. Уж лучше пусть наш конец наступит быстро, чем умирать мы будем долго и мучительно, замерзая от холода.

Машина приближалась, и вот, водитель начинает сигналить. Ну же, дурень, не видишь, что людям нужна помощь? Я не собирался отступать, и вот, когда до нас оставались какие-то метра два, водитель остановился.

– Тебе чего, жить надоело, что ли? – заорал мужик, высунувшись в окно.

– Наоборот, – прохрипел я, – очень хочется. Довези нас до города, а? Если бросишь нас здесь, мы замерзнем.

– Что с девчонкой? – уже с беспокойством спросил мужчина.

– Замерзает она.

– Давай, – кивнул он, жестом приглашая разместиться на заднем сидении.

– Спасибо! – с искренней благодарностью воскликнул я, и чуть не прослезился от внезапно нахлынувших чувств. – Все будет хорошо, – сказал я спящей Ане, которой, казалось, было уже все равно.

Глава 24.

Весна скромно и застенчиво стучалась в окна моросящим дождем. А за окном стояла не по-весеннему холодная погода.  Хотя нужно ли ждать иного от марта? Но все же погода больше напоминала позднюю осень, нежели раннюю весну.

Я нехотя вышел из дома. В такую погоду вообще никуда не хочется выходить, а уж тем более – идти в полицейский участок.  Сегодня очередной допрос по делу смерти Виталия. В ту ночь, когда мы с Аней сбежали, этот псих, видимо, пустил себе пулю в висок. Вот что за выстрел я слышал, выбегая из дома.

В ту ночь, а вернее, раннее утро, нам удалось добраться до города благодаря тому мужчине, что подобрал нас. У Ани было сильное переохлаждение и обморожение ступней второй стадии. В больнице она провела больше месяца, я чуть меньше. И я, и Нютка схватили воспаление легких. Но мы выжили, и это главное. Для Ани кошмар уже почти закончился, а вот для меня, кажется, еще нет. Еще необходимо доказать, что это не я прикончил Виталия. Дядя Саша обещает помочь, но дело, говорит, серьезное. Очень трудно доказать мою невиновность, тем более, что никто ничего не видел и не слышал.

Наши с Илоной отношения окончательно свелись на «нет», и вскоре нас ждет развод. Моя жена никак не может поверить в смерть дядюшки, а еще она совсем не верит, что я его не убивал. Эту дуру никак не смущает тот факт, что ее родственник длительное время тиранил и меня, и мою сестру, это помимо того, что он занимался преступным бизнесом, но зато подозрения касательно моей непричастности в его смерти сводят ее с ума. Она едва ли не головой об стену билась, в истерике доказывая мне, что я редкостный негодяй и двуличный мерзавец. Вот я однажды и высказал ей все, что думаю и о ней, и ее родственнике. Так мы и решили, что развод неизбежен.

– Привет, Сергей, – вздохнул дядя Саша, когда я вошел в его кабинет. – Подожди немного. Следователь сейчас занят. Посиди пока, подожди его.

– Хорошо, – ответил я, и послушно присел на стульчике рядом с рабочим столом дяди Саши. – Дядя Саш, – осторожно обратился я к нему, так как мужчина был занят, копошась с бумагами, – а как вообще обстоят дела? Что говорит следователь?

– А? – растерянно переспросил он. – Ах, это… Скажу честно, ничем не могу тебя порадовать. Свидетелей нет, эти клоуны, что были там с вами в ту ночь, говорят, что слышали выстрел, когда ты был в доме.

– Они лгут! – возмущенно воскликнул я. – Я уже вышел, когда Виталий застрелился!

Дядя Саша лишь пожал плечами, и у меня начало складываться подозрение, что и он мне не верит.

– Может, они просто не видели, как ты выходил. Ты говоришь, они в машине сидели?

– Вроде да. Я только помню, как Нютка выбежала ко мне, а потом мы пошли пешком искать помощь.

– М-м-м. – пробормотал дядя Саша.

– Почему бы не спросить Аню? Она все подтвердит!

– Конечно, она все подтвердит, на то она и сестра. Аню обязательно допросят, но ее показания не будут иметь достаточной силы, понимаешь. Тем более, что она тоже была в машине в тот момент, а значит, ничего не могла видеть и знать. Все бы ничего, но дело осложняют отпечатки твоих пальцев на пистолете.

– Я же уже рассказал, зачем брал его в руки, я ведь не отрицаю этого, – устало сказал я.

– Да, но это не снимает с тебя подозрений, – вздохнул дядя Саша. – Поверь, я очень хочу тебе помочь, но дело, действительно, очень серьезное.

– Сколько мне дадут? – прямо спросил я.

– Надеюсь, до этого не дойдет.

– Но все же?

– Я не знаю, это будет зависеть от многих факторов – таких, как например ваш конфликт, и похищение Виталием твоей сестры.

– То есть, это может сократить срок?

– Я же говорю, будем надеяться, что до сроков не дойдет.

Ага, как же, а сам едва ли не напрямую говорит, что я безнадежен. Я тяжело вздохнул. Еще и этот следователь будет клепать мне мозг. Не успел я подумать о нем, как он нарисовался на пороге.

– Пришел? – спросил он дядю Сашу, будто и сам не видел, что я в кабинете. Вот кто-кто, а он абсолютно не верит в мою невиновность, и это очень плохо. Он всячески будет копаться в деле, выискивая доказательства, чтобы уже железно предъявить мне обвинения. Ну, вот, почему он даже слушать ничего не желает, когда я пытаюсь рассказать ему все, как было на самом деле? Неужели моя история настолько неправдоподобна? Ведь вскрытие подтвердило, что у Виталия была саркома, и справки есть. Тогда почему мне не верят? Почему не считают, что человек может просто сдаться, устав от болей и страданий?

– Проходи, присаживайся, – сказал мне следователь, когда мы вошли в его кабинет. – Итак, вы по-прежнему не признаете своей вины? – сходу начал он, не замечая скачков в обращении ко мне. Интересно то, что он всегда так общался – прыгал с «вы» на «ты», и наоборот. Признаюсь, это нервировало меня. Создается впечатление, что человек не может определиться – уважать ли тебя, или уже не скрывать своего презрения.

– Я не убивал Виталия… Виталия Николаевича.

– А почему вы называете его по имени? Вы что, были приятелями? – в тысячный раз задал этот вопрос следователь. Я тяжело вздохнул. Кто бы только знал, как я устал твердить одно и то же, по сотому кругу отвечая на одни и те же вопросы!

– Нет, мы работали вместе. Вернее, я работал у него.

– Кем?

– Помощником.

– А в деле говорится, что вы совместно вели бизнес.

– В вашем деле ошибка.

– Не в «вашем», а в твоем! – психанул он. – В твоем деле! Ты знал, что Романов планировал покушение на убийство Князева Игоря Владимировича? – снова перешел он на «ты».

– Нет.

Господи, только бы им не было известно о том, что я крал информацию с компьютера главбуха! Но как им может быть известно? Если только Нютка сдала бы меня, но она не сдаст.

– Значит, не знал. И о том, что Виталий Николаевич занимался похищением девушек и принуждением их к занятию проституцией, вам тоже не было известно? – обратился он ко мне уже на «вы». Он не понимает, что это раздражает?

– До поры до времени, – ответил я, и, поймав недоуменный взгляд следователя, пояснил: – Не знал, до поры до времени, пока моя сестра не оказалась у него.

– Ее он тоже удерживал у себя силой?

– Вам же должно быть известно!

– Отвечай на вопрос.

– Да.

– И заставлял заниматься…

– Нет! – повысил я голос, но поняв, что зря, уже спокойным голосом продолжил: – Он шантажировал меня, использовал мою сестру как средство манипулирования мной.

– Вот как? Очень любопытно.

Нет ничего любопытного, – хотел я сказать, но промолчал.

– Да.

– И что же он хотел от вас?

«От вас». Ну, вот, опять.

– Чтобы я отказался от его племянницы – своей жены.

– У вас был с ней роман?

– Да.

– Почему Романов не хотел, чтобы вы женились на его племяннице?

– Откуда я…. Я не знаю. Это бы у него спросить, но он нам уже не скажет.

– Острите, – заметил следователь, и мне захотелось отрезать себе язык. Хотя чего уж там? Все равно…

Уже все равно.

– Он считал, что я слишком беден.

– Понятно. Но вы все-таки женились…

– Да. Против его воли. Это имеет отношение к делу?

– Все имеет, если я спрашиваю, – грубо ответил он.

– Илона ждала ребенка, – признался я, опасаясь, что следователь сочтет, что я убил Виталия из корыстных побуждений.

– Ага, – протянул он. – Расскажите еще раз, как вы оказались в родительском доме Романова.

– Нас привезли туда его люди. В ту ночь, Аня танцевала в его клубе, по принуждению… И я был там…

– Вы знали, что Аня будет танцевать?

– Нет, не знал. Я пошел в клуб, чтобы напиться. Мы с моей женой поругались, и…

– Понятно. В клубе вы увидели сестру, и… Что было дальше?

– Дальше я попытался увести ее.

– Увести?

– Да, увести, забрать оттуда! Нас задержали его люди, и…

– Чьи люди? Романова?

– Ну, конечно. О ком мы сейчас говорим? Да, они схватили нас, затолкали в машину.

– Это случилось в клубе?

– Нет, уже на выходе, нам удалось выбежать, но уехать мы не успели.

– Вы были не одни? С вами был ваш друг – Павел Алексеевич.

– Да, но Пашке удалось уехать, а вот мы с Нюткой не успели.

– Вы с вашим другом пришли в клуб вместе?

– Нет, я пришел туда один.

Дальше я рассказал о том, что Пашка знал, что Аня помогает полиции, рассказал, что Аня передала Пашке компромат на Виталия, и в подробностях поведал о том, что именно происходило в доме Виталия.  Этот нудный, дотошный разговор длился еще примерно минут сорок, а затем следователь сообщил, что до суда я побуду пока на свободе, под подпиской о невыезде.

– Благодари за это Александра Петровича! – бросил он мне.

Итак, дело передают в суд, который состоится через два месяца.

Глава 25.

 – Подсудимый, встаньте! Вам предоставляется последнее слово. Вам есть, что сказать? – голос судьи доносился до меня откуда-то издалека. Я поднял на него бессильные, уставшие от бессонных ночей и, не скрою – нередких слез, глаза.

– Я не убивал, – тихо и безнадежно сказал я.

Я знал, что меня осудят. Я, по слезным мольбам Ани продал свой дом, чтобы нанять хорошего адвоката, но все без толку.  По-моему, он и сам знал, что проиграл это дело, хотя и поддерживал меня до последнего, мол, не волнуйся, все под контролем.

То время, что длилось заседание присяжных, казалось мне вечностью, и я уже желал лишь одного – чтобы это все скорее закончилось. Не важно, в мою ли пользу. Я старался не смотреть в ту сторону, где сидели Аня с Пашкой. Слишком уж тяжело мне было смотреть и на Пашку, и тем более, на рыдающую Нютку.

И вот, наконец, оглашение приговора: «Никитина Сергея Александровича признать виновным…»

Дальше я уже не слышал. Голова моя закружилась, а уши словно набили ватой. Сквозь звуковую завесу я слышал лишь рыдания Ани.

– Не переживайте, Сергей, – услышал я голос своего адвоката. – Мы подадим на апелляцию. Еще не все потеряно. Будем бороться!

Я хотел ответить ему, чтобы шел куда подальше. Будем бороться! Понимает ли он, что я пережил? Что для меня означает эта борьба, и каких нервов она стоит?

Я покорно протянул руки, чтобы на них защелкнули наручники, и меня повели из зала суда.

С того дня я превратился в зомби, я словно умер. Я вроде был живой – я говорил (правда, редко, лишь тогда, когда приходилось отвечать на вопросы), ходил, справлял нужду, и так далее, но тело мое двигалось самостоятельно, без меня. В моей голове совершенно не было мыслей, и иногда мне казалось, что и меня самого во мне нет, нет души – она будто умерла тогда, при вынесении приговора, от пережитого стресса.

 За время нахождения в тюрьме я  узнал о рождении сына, а однажды ко мне пришел мой адвокат. Я очень обрадовался свиданию с ним. Во-первых, это всегда надежда на то, что дело откроют заново, и обнаружатся новые обстоятельства, которые помогут мне выйти на свободу. По крайней мере, так меня утешал мой адвокат. Но одного он все-таки добился – дело действительно открыли, и расследуется заново. У меня есть шанс. Только лишь надежда помогала мне держаться и не сойти с ума. Дело в том, что насмотревшись всяких фильмов о тюрьме, я опасался стать жертвой издевательств со стороны сокамерников. Правда, в каком-то смысле мне повезло, и отношение ко мне было вполне терпимым, несмотря на то, что осужден я был за убийство.

Я не стал оправдываться, говоря, что я не убивал, так как это все равно, бесполезно.

«Все тут ни за что, ни про что!» – таков ответ на подобное заявление.

Я сказал, что убил за сестру. Тогда выяснилось, что со мной в камере сидит парень, чья сестра стала жертвой Виталия – девушку похитили, и долго держали в неволе, насилуя и заставляя заниматься проституцией. Однажды бедняжку нашли повешенной.

Так что я добился что-то вроде уважения. Правда, это пока никто не знает, что я работал с Виталием. Надеюсь, что к тому времени, когда это станет известно, я уже буду далеко-далеко, на свободе.

А пока моя жизнь не кажется мне адовой пыткой, правда это, конечно же, относительно.

– Здравствуй, Сергей, – поприветствовал меня Виктор Андреевич.

– Здравствуйте! – счастливо ответил я.

– У меня для тебя две новости, и, конечно же, как всегда они делятся на хорошую и плохую. В нашем случае, это хорошая новость и…ужасная.

– Что случилось? – с тревогой спросил я, боясь услышать то, что скажет адвокат. Если новость не просто плохая, а ужасная, то, наверно, кто-то умер.

– Начнем со второй? – деловито поинтересовался Виктор.

– Да-да, – раздраженно ответил я, – говорите уже. Не томите!

– Ваша жена, Илона, покончила с собой. Мне очень жаль, Сергей.

– Как это случилось? – осипшим, севшим голосом спросил я.

– Вам ведь известно, что она страдала психическим расстройством?

– Конечно.

– Так вот, как говорят доктора, после тяжелых родов, Илона впала в тяжелейшую депрессию, и под действием  наркотических веществ выбросилась из окна.

– Но Илона не принимала наркотиков! – возразил я.

– Ну, возможно, раньше и не принимала, – равнодушно ответил мужчина.

– Господи, что теперь будет с моим сыном, – спросил я даже не его, и не ожидал получить ответа, но Виктор, как мой адвокат, видимо, посчитал, что должен отвечать на все вопросы.

– Ваша сестра, Анна, она ведь уже совершеннолетняя? – поинтересовался он.

– Ей девятнадцать, – ответил я.

– Ну, вот, она могла бы взять опеку над вашим ребенком.

– Да... Уверен, что так она и сделает, хотя сам бы я не хотел, чтобы она тратила свою юность на…

– Но в ином случае ребенок отправится в детский дом.

– Да, и этого я хочу еще меньше. А что за вторая новость? – перевел я тему разговора, а то уйдет, и забудет. – Вы говорили, что есть и хорошая новость.

– Ах, да-да, конечно, – вспомнил Виктор. Ну, вот, точно забыл. – В твоем деле открылись кое-какие обстоятельства. Я бы хотел, Сергей, чтобы ты еще раз, но только уже подробнее вспомнил и рассказал мне события той злополучной ночи. Это очень и очень важно.

– Хорошо, – заволновался я. – Я постараюсь.

– Скажи, Сергей, как тебе удалось покинуть дом Виталия? Он сам отпустил тебя, или же ты сбежал?

– Э-м-м, – задумался я.

– Между вами не было потасовки?

– Что вы имеете ввиду? – растерялся я.

– Ну, может быть, ты ударил его, и тем самым…

– Нет! – горячо возразил я. Что он пытает меня? Будто не адвокат, а следователь какой.

– Хорошо. А как его пистолет оказался у тебя в руках?

– Он сам дал его мне. Я сказал, что ненавижу его, и жалею, что не убил. Тогда он достал из кармана пистолет, и, кинув его мне, посоветовал наверстать упущенное. А для того, чтобы совсем уж вывести меня из себя, он позвонил своим людям, этим тупоголовым амбалам, и сказал им, что могут делать с Аней все, что захотят, если через пятнадцать минут не услышат выстрел.

– Вот как? Почему же ты не рассказал этого раньше?

– Я не знаю.

Потому что надеялся на дядю Сашу, дурак. Думал, что он выручит меня, раз уж и я, и Нютка помогали вывести Виталия на чистую воду. В итоге я в тюрьме, а Нютка едва осталась жива.

– Ладно, – по-отцовски мягко сказал Виктор. – Что было дальше?

– Дальше я подобрал пистолет,  и даже прицелился, но…но не смог выстрелить.

– Почему не смог? Произошла осечка или что?

– Нет, я просто не смог, не смог сделать это.

– Ага, понятно.

– Я бросил пистолет на пол, и Виталий стал смеяться, поддевать меня, называя тряпкой, а после чего неожиданно принялся изливать мне душу. Тогда он и рассказал, что смертельно болен и жить ему осталось недолго. Я ответил, что  меня не интересуют его проблемы.

– Скажи, Сергей, а ты знал до этого, что Виталий болен?

– До той ночи нет. Последнее время замечал, что ему нездоровиться, но о болезни мне было неизвестно.

– Хорошо. Что было после? Он отпустил тебя?

– Вроде того. Он сказал, чтобы я катился к черту.

– И?

– Ну, я и пошел, – тихо засмеялся я. – А уже когда вышел за ворота, услышал выстрел – глухой такой, но я не стал возвращаться, чтобы выяснить, что, да как.

– Это понятно, – согласился со мной адвокат, – ведь он мог стрелять тебе вслед.

 – Да, могло быть и так.

– Дело вот в чем – распечатка последних звонков Виталия показала, что он, действительно звонил своим людям, и давал им указания. Но самое важное то, что они признались, что видели, как ты выходил из дома, после чего Виталий позвонил, и велел не препятствовать вашему с Аней уходу. Это говорит о том, что если доказать, что Виталий был еще жив, когда ты вышел на улицу, то…

– Не может быть…– не поверил я своим ушам. Я готов был рыдать от счастья.

– Может, – улыбнулся Виктор, – и очень даже.

– А эти псы, то есть люди Виталия, они согласятся подтвердить?

– Да, они уже дали показания в прокуратуре, и теперь выступят в суде.

– Интересно, что их заставило так раздобриться.

– Наверно, солидарность. По себе знают – каково это, сидеть в тюрьме, а в твоем случае, еще и ни за что. Наверно, это место, иногда все же исправляет людей.

– Угу. Если только не калечит.

– Так что, вот такие вот новости, – подвел итог Виктор, собираясь уже уходить.

– Замечательные новости! – вдохновенно сказал я. – Спасибо!

– Пока еще не за что, – улыбнулся Виктор, и, попрощавшись,  ушел.

По дороге в камеру, я улыбался пусть и идиотской, но счастливой улыбкой.

Глава 26.

«Здравствуй, Аня. Как ты? Как поживаешь?» – нет, не то. Будто не сестре пишу, а давнему знакомому. Я скомкал лист бумаги, и начал заново:

«Здравствуй, Аня. Как ты? Надеюсь, что у тебя все хорошо. А еще я надеюсь на то, что ты восстановилась в колледже. Мне очень важно, чтобы ты продолжила учебу. Не смей бросать! Я, хотя и надеюсь на скорое освобождение, но все же хочу заранее предупредить, что очень рассчитываю на твое дальнейшее образование. Так что, после окончания колледжа – сразу же в университет! Прямиком и не откладывая! Деньги ты знаешь, где взять. И не перечь. Я, на правах старшего брата принял это решение, и оно должно быть исполнено. Ну, а если честно, мне просто хотелось бы, чтобы ты сделала это ради меня.

За меня не переживай. Я жив и здоров, и даже временами бываю весел. Особенно, в те дни, когда приходит Виктор Андреевич и приносит хорошие вести. Он говорит, что скоро состоится слушание, и у нас есть все шансы выиграть. Так что, возможно, я здесь пробуду совсем недолго.

Ты спрашивала, разрешения на оформление опеки над Сашей. Конечно, я не против – ведь я живу лишь надеждами на скорое освобождение, а как там на самом деле сложится, одному лишь Богу известно.

И еще – я не против вашего брака с Пашкой. А откуда я узнал о вас, не спрашивай – не скажу и под угрозой щекотки. Да-да, новости доходят даже сюда, причем легко и довольно быстро. А то, что ты сама не рассказала, вот этим я немного расстроен»…

– Ты там поэму строчишь, что ли? – донесся до меня сонный голос Петьки – моего сокамерника.

– Извини, если мешаю, – шепотом ответил я.

– Девушке своей пишешь? – заискивающе спросил он.

– Нет, сестре.

– Да ну? – удивился и не поверил он. – Целый час?

– Ты спал или за мной следил? – поинтересовался я.

– И то, и другое. Одним глазом спал,  а другим за тобой присматривал!

– Хорош галдеть! – раздался недовольный бас Шефа – это здесь так называют Толю. Он, типа, главный. Шеф, Босс, Начальник, Голова – вот его прозвища. А еще, если Толя сказал – прыгать, то спрашивать нужно, лишь, насколько высоко.

Я вздохнул, и, сложив лист с письмом, положил его под подушку. В письме я успел попрощаться на скорую руку:

« К сожалению, должен закончить письмо. В принципе, вроде бы все, что хотел, написал.  Очень скучаю и надеюсь на скорую встречу.

Сергей

PS: Теплее одевайся – тебе нельзя простывать, доктор говорил, что может начаться рецидив».

 На следующий день я передал письмо с Виктором. Ответ от Ани он так же, принесет, когда придет в следующий раз. Другими способами мы с Аней не общаемся. Только через посредника, то есть, моего адвоката. Теперь, когда я передал письмо, мне остается лишь ждать, ждать, ждать… целую вечность.

Но это ожидание, хоть и сводило меня с ума, но все же, давало силы, чтобы жить – просыпаться по утрам, когда, открыв глаза, видишь все тот же потолок, все те же, ненавистные стены; дышать, когда хочется затаить дыхание и не сдаваться, даже если грудную клетку вот-вот разорвет. Это ожидание давало мужество, чтобы не сойти с ума. Это ожидание дарило вдохновение и желание жить.

В тот день, когда Виктор Андреевич пришел, чтобы обсудить кое-какие вопросы касательно предстоящего слушания, я первым делом протянул руку, желая скорее получить письмо.

В камере же, как только наступил отбой, я, убедившись в том, что все спят, достал драгоценное письмо, и, развернув листок, принялся жадно читать.

«Здравствуй, Сереж! У меня все хорошо, и даже отлично! В колледже удалось восстановиться, правда, не без труда, так что об этом тебе не стоит волноваться, а о продолжении учебы думать еще рано.

По поводу свадьбы… Мы с Пашей вовсе не планируем пожениться, по крайней мере, в ближайшее время, так что можешь не надеяться на то, что тебе удастся отвертеться от свадебного подарка. Да и на самой свадьбе, увы – будь уверен, придется погулять!

Лучше расскажи о себе. Как ты? Все ли в порядке со здоровьем? Боюсь спросить, не обижают ли тебя…»,  – я едва не рассмеялся. На миг я вдруг почувствовал себя маленьким ребенком, которого мама, забирая из детского сада, спрашивает – не обижают ли тебя? Тут, я заметил, что буквы слегка размыты, будто были подмочены водой. Наверняка, Нютка ревела, писав это письмо.

«Хочу тебя обрадовать – Сашеньку я забрала себе и документы готовы, ну, думаю, ты уже знаешь.  Он очень славный малыш – здоровый и веселый.

Виктор Андреевич должен был передать еще один конверт. Это сделано вчера», – я взял конверт, на который поначалу просто не обратил внимания, и, открыв, извлек оттуда маленькую фотографию, на котором был изображен ребенок – мой сын. Сын, которого я ни разу не видел. Доведется ли мне когда-нибудь увидеть его вживую?

Я вглядывался в уже знакомые мне черты, странное ощущение – словно разглядываю свое детское фото, только на нем вроде бы я, а вроде и нет.

«Через две с половиной недели состоится суд. Я даже не представляю, что сейчас творится у тебя в душе! Но надеюсь, и знаю, что ты держишься. Виктор Андреевич настроен очень оптимистично, что предает оптимизма и мне. Хочу, чтобы и ты настроился на позитив, и желаю, чтобы эти два месяца прошли для тебя как можно скорее.

Крепко обнимаю с уверенностью в скорой встрече.

Аня».

Я жадно сжал в ладони письмо с фотографией сына, и, впервые за долгое время, проведенное здесь, уснул крепким сном.

– Макарова Нина Евгеньевна, – обратился судья к свидетельнице, – работали горничной у Романова Виталия Николаевича до его кончины, верно?

– Да, все правильно, – тихо ответила женщина, сдерживая волнение  в голосе.

– У стороны обвинения есть вопросы к свидетелю? – обратился судья к прокурору.

– Нет, Ваша Честь.

– У стороны защиты?

– Да, Ваша Честь. Я бы хотел задать свидетелю несколько вопросов.

– Пожалуйста.

–Пожалуйста, Нина Евгеньевна, – обратился Виктор к женщине, – расскажите, каким был Виталий Николаевич? Как он относился к персоналу, и к вам, в том числе?

– Ну, – замялась женщина, – Виталий Николаевич был человеком добрым, и…

– Так ли уж добрым?

– Пожалуйста, господин адвокат, не мешайте свидетелю давать показания, – вмешался судья.

– Прошу прощения, Ваша Честь. Итак, Нина Евгеньевна, продолжайте.

– Ну, как я уже сказала, Виталий Николаевич хорошо относился и ко мне, и к остальным слугам, то есть, служащему персоналу. Хотя, был временами строгим.

– Что вы имеете в виду?

– Ну, мог накричать, прогнать из комнаты, если не во время вошли.

– Ага. Скажите, Нина Евгеньевна, а Виталий Николаевич жаловался на здоровье?

– Мне нет, но я как-то раз слышала, чисто случайно, как Виталий Николаевич говорил по телефону.

– И что же он говорил?

– Он жаловался, что эта болезнь сводит его с ума.

– Так и говорил?

– Да, так он и сказал. Передаю дословно. Он говорил, что его мучают жуткие боли, от которых не спасают никакие обезболивающие, и он так устал, что давно пустил бы себе пулю в лоб, если бы не был тряпкой….

Я крепко сжал в кулак дрожащие от волнения пальцы. Несмотря на то, что в зале суда было довольно прохладно, я вспотел.

После того, как судебные прения были закончены, и все свидетели выслушаны, мне оставалось ждать вынесения приговора.

Я никогда раньше не молился, хотя и не относил себя к атеистам, но сегодня я неустанно молил Бога, и, кажется, Он меня услышал:

« Никитина Сергея Александровича оправдать»…

Оправдать. Оправдать. Оправдать! Я не знал, кого благодарить в первую очередь – Господа или Виктора Андреевича.

Я оправдан. Я не виновен. Я свободен!

Я крепко, с искренней благодарностью жал руку своему адвокату, и отпустил только, когда заметил его вежливую, смущенную улыбку.

– Спасибо! Огромное спасибо! – лепетал я от радости, не в силах подобрать нужных слов.

– Вот теперь, пожалуйста! – улыбнулся он. – Теперь можно выдохнуть.

Краем глаза я заметил подходящего ко мне Пашку. Он протянул мне руку:

– Поздравляю, дружище, – сказал он, – Мы все очень переживали!

– Боже мой! – это уже Нютка бросилась мне на шею, стискивая в объятиях. Она и смеялась, и рыдала, и моя щека была мокрой от ее слез.

– Все хорошо, – тихо сказал я ей. – Теперь все будет хорошо.

Глава 27.

Сегодня погода выдалась замечательная. Майские ветра и пыль уже закончились, и теперь на улице стояла теплая, солнечная погода. Май – это самый прекрасный месяц в году. Серьезно. Еще не жарко, но уже тепло и солнечно. То, что надо.

Выйдя на улицу, я неторопливо направился к стоянке, где меня ожидал новенький, лишь три дня назад купленный автомобиль. И хотя я и наслаждался погодой и хотел бы прогуляться подольше. Но, то наслаждение, что испытываешь, садясь в прохладный салон собственного, недавно купленного, а главное – новенького, автомобиля, ничуть не уступает удовольствию от прогулки в хорошую погоду.

Я не сразу завел двигатель, и еще какое-то время просто сидел, улыбаясь сам себе, своим мыслям, да и просто тому, что мне сейчас хорошо.

Внезапно мое благоговейное состояние прервали грубо и совершенно бесцеремонно – стукнув о бампер моей машины. Ярость и желание придушить нахала пришли быстрее понимания случившегося.

Я вышел из машины и, отдуваясь и пыхтя от негодования, направился к машине, стоявшей позади меня.

– Ты, что, парковаться не умеешь? – ревел я от злости. – Чайник ты без ручки! – ругал я незадачливого водителя. Но какого же было мое удивление, когда я увидел, что за рулем БМВ сидела молодая женщина!

– Извините, пожалуйста, – виновато залепетала она. Хорошенькая она, между прочим, но, видимо, совершенно безмозглая. Кто ей только права выдал?

– Что мне толку от ваших извинений! – с досадой огрызнулся я.

– А что вы мне грубите? – возмутилась она. – Как будто я виновата, что здесь развернуться негде!

– Значит, надо было парковаться в другом месте!

– Где? – развела руками девушка.

– Раз, по-вашему, негде, то ездите на автобусе! – бросил я ей, и принялся осматривать машину. Не повезло – на бампере образовалась царапина. Я вздохнул. Настроение упало ниже некуда.

– Хотите, я оплачу ремонт? – предложила незнакомка.

– Я только три дня назад купил ее, – горько вздохнул я, совсем расстроившись.

– Ну, что я могу сделать? – растерялась она, и ее голос поник, будто и она расстроилась не меньше меня.

– Ничего, – ответил я, – ничего мне от вас не нужно.

Сев в машину, я аккуратно выехал со стоянки, и, затем прибавив скорость, в расстроенных чувствах отправился домой.

А дома меня ждали одинокие стены и бездушная, пронзительная тишина. Порой мне и вовсе не хотелось возвращаться в квартиру. За исключением тех дней, когда я так уставал, что просто мечтал скорее добраться до кровати, и рухнуть, забыться сном, проспав беспросыпно до самого утра.

С того времени, как я вышел из заключения, прошло пять лет. Поначалу, только освободившись, я испытывал эйфорию – невероятно, окрыляющее счастье,  а затем последовало отчаянье, и даже апатия. У меня не было квартиры, не было работы, не было денег – те средства, что хранились на моем счету в банке, я не посмел тронуть, так как они предназначались на содержание моего сына. И да – я так и не забрал его. Более того – я написал отказ, добровольно лишив себя права считаться отцом. Кидайте, кидайте в меня камни, наверно, я этого заслуживаю, но… Нютка сама просила меня об этом.