355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Кристофер Уильям Гортнер » Мадемуазель Шанель » Текст книги (страница 7)
Мадемуазель Шанель
  • Текст добавлен: 22 сентября 2016, 11:21

Текст книги "Мадемуазель Шанель"


Автор книги: Кристофер Уильям Гортнер



сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

13

Когда Эмильена уехала в моей шляпке, весело помахав рукой на прощание и обещая скоро вернуться, мне стало грустно. Несчастная, одинокая и покинутая, я стояла у входа в дом, у моих ног вертелись, что-то вынюхивая, борзые Бальсана, а я печально смотрела, как ее экипаж удаляется по дороге к железнодорожной станции.

Подобные обещания я слышала и прежде. Я повернулась и вошла в дом.

– Ну чего ты раскисла? – спросил Бальсан. – Эмильена всех очаровывает, но мало кто нравится ей самой. И если уж она сказала, что вернется, то обязательно это сделает.

Он не понял, отчего мне стало грустно, откуда ему было знать о моей уверенности, что мне на роду написано: рано или поздно все от меня уходят, а я остаюсь одна. Мне не верилось, что Эмильена вернется, но я знала: если она не вернется, жизнь моя потеряет смысл. Я с головой погрузилась в работу, всякий раз хмуря брови, когда чуяла ее запах: все, к чему она прикасалась, пахло ею. Но, увы, запах этот быстро улетучивался. Бальсан заметил мое настроение. Он перестал навещать меня в постели, с утра до вечера занимался лошадьми. Наконец я не выдержала одиночества, спустилась вниз и разыскала его на конюшне, где он о чем-то беседовал с конюхами.

– Хочу учиться ездить верхом. Прямо сейчас, – заявила я.

Он оглядел меня с головы до ног:

– Прямо вот так?

Я сразу ощетинилась, нервы не выдержали его насмешливого тона, его самодовольства и благодушия, которые, казалось, постоянно исходили от него, хотя совсем еще недавно именно эти качества меня восхищали в нем.

– Да, прямо вот так. А в чем проблема?

Он еще раз оглядел меня. На мне был коротенький жакет, под ним простая блузка, юбка и сапожки, а на голове широкое канотье.

– Тебе придется осваивать дамское седло, – сказал он.

– Отлично!

И я решительно зашагала к конюшне, а Бальсан тем временем приказал конюху срочно приготовить для меня кобылу. Взобраться на нее оказалось трудней, чем я думала. И хотя Бальсан поставил передо мной специальную скамеечку, юбка моя оказалась недостаточно широкой, чтобы поднять ее, не оголяя при этом бедер. Наконец я весьма ненадежно устроилась в седле, и мне объяснили, как продеть ногу в стремя, а другую использовать для равновесия, и неожиданно мне показалось, что я выгляжу совершенно нелепо и смешно.

– Крепко держись за вожжи, но туго не натягивай, иначе порвешь ей губы, – объяснил Бальсан. – Для начала поедем медленно, не торопясь.

Я хотела сказать, что не нуждаюсь в его советах, но тут кобыла тронулась с места, следуя за Бальсаном, сидевшим верхом на призовом мерине, и я закачалась в седле, как мешок с мукой. Никогда прежде я не чувствовала себя такой неуклюжей, никогда прежде мне не было так страшно за свою жизнь. Я смотрела вниз, на землю, которая, казалось, была ужасно далеко. Обеими руками я вцепилась в поводья, но кобыла лишь храпела и мотала огромной головой, пытаясь укусить меня.

Мы медленно двигались по периметру недавно огороженного луга. Прогулка была совсем коротенькой, но к тому времени, когда мы вернулись к конюшне, я вся взмокла от пота, отбила себе ягодицы и была страшно недовольна собой.

– Ну что ж, неплохо, – сказал Бальсан, помогая мне слезть. Похоже, он даже несколько повеселел, видя, что я проявила инициативу, перестала хандрить и очередной день не просидела в своей комнате над шляпками. – Завтра получится еще лучше, – добавил он.

Сияя от похвалы, я вернулась в дом. Конечно получится. На другое я просто не согласна. Но только все будет не так, как сегодня. Если уж ездить верхом, так по-настоящему, обеими ногами в стременах, а не восседать на кобыле, как кремовая фигурка на торте.

Я отправилась в комнату Бальсана, порылась в его шкафу – прежде я не осмеливалась совать туда нос – в поисках чего-нибудь подходящего, из чего можно было бы соорудить костюм для верховой езды. Одежды у него было много, ни у кого из своих знакомых такого количества я не видела: сотни пиджаков, жилеток, брюк и рубашек, хотя нельзя сказать, что он был тщеславным, просто богатым, покупал все, что приглянется, и большинство из этих вещей так ни разу и не надевал. Наконец я наткнулась на слегка поношенную пару бриджей для верховой езды, вернулась к себе и принялась за работу, на которую потратила весь остаток дня и почти всю ночь. Зато когда на следующее утро я явилась к конюшне, Бальсан все понял с первого взгляда.

– Ну, Коко, ты действительно далеко пойдешь! – рассмеялся он.

Я не обратила внимания ни на его насмешку, ни на изумленные взгляды работников, глядевших на меня круглыми глазами. В новых, подогнанных по фигуре бриджах и в широкополой фетровой шляпе я с легкостью влезла на кобылу. Усевшись верхом, я взяла в руки поводья и посмотрела на все еще улыбающегося Бальсана:

– Вот теперь у меня получится лучше.

Так оно и вышло. Следующие несколько недель я занималась верховой ездой каждый день, пока мои импровизированные бриджи не протерлись на заднице, зато я могла уже скакать галопом, и сердце при этом не замирало от страха. Когда Бальсан сообщил, что на ближайшие выходные он снова планирует собрать друзей, моя уверенность в себе только окрепла. Я отправилась в Компьень, где у Бальсана был свой портной, предоставлявший ему кредит, и заказала для себя сразу два костюма для верховой езды – из твида и льна.

Портной, выслушав меня, недовольно засопел:

– Мадемуазель, дамы не носят брюк.

– А это не брюки, – отпарировала я. – Это бриджи для верховой езды. И дама, которая стоит перед вами, будет их носить, – сказала я, дав понять, что возражения бесполезны.

Теперь все знакомые Бальсана знали, что у него в доме живет maîtresse.[11]11
  Любовница (фр.).


[Закрыть]
Даже Адриенна, которая время от времени писала мне, сообщая последние новости о непрекращающейся битве за то, чтобы женить на себе Нексона, прислала письмо, где упомянула, что Луиза и другие наши родственники, узнав, что я живу с мужчиной, весьма обеспокоены моим поведением. Впрочем, то же самое можно было сказать и про саму Адриенну, с единственной разницей, что на мне никто не обещает жениться. Словом, ее озабоченность я проигнорировала. Это мое личное дело, и других оно не касается. Так всегда со мной было, с самого детства. Родственники не думали обо мне, не заботились о моем будущем или, по крайней мере, о том будущем, которое меня бы устроило, так теперь пусть хоть Бальсан позаботится.

Тем не менее однообразная жизнь в Руайо потихоньку стала мне надоедать. Парадоксально, конечно, но после всех испытаний и лишений, через которые мне пришлось пройти, я не могла в полной мере наслаждаться окружавшей меня роскошью, тогда как большинство девушек ради этого были готовы на все. Свобода, которую я рисовала себе в воображении, казалась столь же недостижимой, как и в те ужасные дни, когда за кусок хлеба я кривлялась на сцене. И хотя теперь я питалась как королева, спала на перине и работала в свое удовольствие, мне было не вырваться за пределы невидимых границ. Все это я не заработала своим трудом, то есть была обязана другому человеку, и такое положение начинало меня раздражать. Неудовлетворенность, даже досада – эти чувства смутной тенью вползали в мое сердце по ночам, когда я стояла перед полной окурков пепельницей и, окутанная облаком табачного дыма, курила одну сигарету за другой. Рабочий стол и пол были усеяны ленточками и обрезками ткани. В квадрате окна зияла чернота, такая же чернота зияла и в моем сердце.

Чего же мне не хватало? И сколько можно еще оставаться в роли просительницы? Ответов на эти вопросы у меня не было. Как не было и душевного покоя. Но я точно знала, что не собираюсь вечно быть любовницей Бальсана. Я не любила его по-настоящему, как он того заслуживал. Пройдет время, и я надоем ему. Он поймет, что у меня к нему только дружеские чувства, и подыщет себе более пылкую партнершу. Хотя Бальсан ни единым намеком не дал мне знать, что устал от моего общества или ждет от меня чего-то большего, он все же мужчина, и довольно привлекательный. Эмильена была его любовницей, и не единственной, хотя это случалось нечасто. Найдутся другие, которые с радостью ухватятся за возможность заменить меня. И хотя я боялась, что мне снова в одиночку придется бороться за выживание, но понимала, что не стану скучать по его редким ласкам и, более того, у меня не будет чувства вины из-за того, что я не смогла достойно отплатить Бальсану за его щедрость.

С тех пор я очень полюбила верховую езду. Страстью, конечно, она не стала, поскольку я все-таки предпочитала ходить по земле, но это увлечение было для меня отдушиной, отвлекавшей от беспокойных мыслей, еще одним достижением в жизни, которое могло бы сослужить свою службу когда-нибудь потом, хотя я не вполне понимала, каким образом.

Пройдет еще два года, пока я не найду ответа на свои сомнения. И он будет куда более внезапным и неожиданным, чем все остальные события, что со мной случались прежде.

* * *

В эти выходные в доме появилась сияющая Эмильена в окружении своих подруг – артисток и куртизанок – шумный рой бесстрашных красавиц, но, как ни странно, ни одна из них даже не пыталась пустить в ход свои чары или острые коготки, чтобы вырвать Бальсана из моих прохладных объятий.

Все они желали лишь одного – купить мои шляпки.

Когда они заполнили мою мастерскую и принялись ворковать над моими творениями, Эмильена наклонилась ко мне поближе и прошептала:

– Дорогая моя, с вами все в порядке? Вы уверены? Вы так похудели с тех пор, как мы не виделись. Уж не чахотка ли у вас?

Я опустила глаза.

– Нет-нет, все в порядке, – пробормотала я и продолжила заниматься ее подругами.

По словам Эмильены, увидев ее в Тюильри в моей шляпке, они налетели на нее, умоляя познакомить с эксцентричным шляпником, которого Эмильена ото всех прячет. Когда же она сказала, что шляпки делает женщина, у них отвисла челюсть, и теперь они горели желанием приобрести мои творения.

– Вы только представьте, – заявила одна из них, расхаживая по комнате в одной из моих шляпок с перьями на голове, – что скажет месье Ворт, когда узнает, что мы больше не носим его шляпок. Mon Dieu, скандал! Об этом заговорят во всех салонах Парижа.

Скандал был той приманкой, которая держала поклонников куртизанок в постоянном рабстве, афродизиаком, по словам Эмильены, не менее мощным, чем устрицы: какой мужчина с горячей кровью в жилах страстно не желает запретного и одновременно возвышенного?

– Откуда мне знать, – ответила я, когда мы уютно устроились в моей комнате.

Эмильена постелила свою вышитую шаль на канапе и накидала туда множество подушек. Ее подружки отправились погулять с мужчинами в саду, а Эмильена явилась ко мне в халате-кимоно и с распущенными волосами, и это значило, что остаток дня мы можем посвятить только себе.

Она внимательно оглядела меня своими кошачьими глазами:

– Не знаете? Дорогая моя, у вас такой жалкий, такой несчастный вид. Неужели вы не рады, что я привезла своих знакомых, чтобы они купили ваши изделия?

Она махнула рукой в сторону моего совершенно пустого рабочего стола, где сиротливо лежала одна-единственная, простенькая черная шляпка с квадратным верхом, одна из самых моих любимых. На полу громоздилась куча коробок из галантерейного магазина на улице Лафайет, а в них основа для моих будущих шляпок. Эмильена купила и привезла их специально для меня.

– Ну посмотрите, они смели все ваши шляпки. Готовьте новую партию, а я в следующий раз привезу вам еще толпу, они снова все раскупят. Глазом не успеете моргнуть, как ваше имя будет у всех на устах.

– Нет, конечно, я рада, – ответила я с натянутой улыбкой. – Просто я…

Я не знала, стоит ли рассказать о поселившемся в моей душе гнетущем чувстве, будто меня несет куда-то в жизненном океане без руля и ветрил, без цели, без единой надежды на настоящее счастье.

Она сразу же наклонилась ко мне:

– О нет, ma chère, только не это. Скажите, что это не так.

– Что? – Я удивленно посмотрела на нее. – Что не так?

– Я могла догадаться и раньше… – вздохнула она. – Эта странная меланхолия, потеря аппетита, эта худоба и бледность. Да вы enceinte,[12]12
  Беременна (фр.).


[Закрыть]
милая моя.

Я не сразу поняла, о чем она говорит. А когда поняла, изумилась:

– Вы думаете, я беременна? О нет, Эмильена, уверяю вас, вы ошибаетесь.

– Нет? – нахмурилась она. – Разве такое не возможно?

Я помолчала.

– Да, – наконец произнесла я, поскольку не видела причин ей лгать, ведь она прекрасно понимала, какие именно у нас с Бальсаном отношения. – Возможно, конечно. Но я не беременна.

Видимо, что-то в моем тоне сказало ей больше, чем я того хотела. Она вдруг глубоко задумалась – такой я еще ее не видела. Потом она откинулась назад, кимоно распахнулось, открыв соблазнительное пышное тело в белье из кремового шелка; сегодня она была без корсета.

– Понятно, – проговорила Эмильена.

– Да неужели? – Мне было любопытно, что она себе навоображала.

– А вы никогда не думали о том, чтобы направить его? – спросила Эмильена все тем же интимным тоном. – Мужчины – существа вполне обучаемые. Они с готовностью все усваивают, если не пожалеть времени и показать им что да как. Немного терпения и настойчивости, и они смогут приспособиться к нашим потребностям, надо только предоставить им такую возможность. – Она говорила, конечно, не о финансовых потребностях, уж это-то я поняла. Но я была так удивлена неожиданным поворотом нашего разговора, что не могла произнести ни слова. – Со мной он все проделывал достаточно хорошо, – прибавила она, приподняв выщипанную бровь. – Может, и не идеально, с другими бывало и лучше. – Она скорчила гримасу. – Я не держу тех, кто отказывается приспосабливаться, а у меня под дверью их много, целая очередь.

Наконец я обрела голос:

– Вы считаете, я должна научить Бальсана? Тренировать? Как собак?

– Ну да. Он не доставляет вам удовольствия. И вы должны что-то сделать, чтобы изменить ситуацию. Все женщины разные. Он мужчина и может не знать этого, но мы-то знаем. Откуда он это узнает, если вы не научите его?

Я не верила собственным ушам и не смогла удержаться от смеха:

– Научить? Да я сама себя плохо знаю! – Не успела я произнести это, как тут же поняла, что неумышленно попалась в собственную ловушку.

Она облизала губы:

– Так вы никогда… – Поскольку я не смогла ей ответить ничего вразумительного, хотя на этот раз прекрасно поняла, о чем идет речь, она продолжила: – Никогда не получали в постели удовольствия?

– Почему, я очень люблю спать, – едва слышно пролепетала я.

Не признаваться же ей, что я нашла применение собственным рукам, чтобы достичь сладостного трепета, от которого перехватило дыхание, – вот каков был итог моего удовольствия в постели.

– Ох, милая, да вы действительно еще совсем невинны. Просто очаровательно! Такое редко бывает в нашем кругу. И вы серьезно думаете: то, что он делает с вами… или не делает… это все?

– Я вообще об этом мало думала, – продолжала я лгать. – Хотя, признаюсь, я была…

– Разочарованы? – Она нежно погладила мою руку, и я задрожала, хотя прикосновение Эмильены не было мне неприятным. – Так часто бывает, – продолжала она, – в первый раз. Но нельзя же допустить, чтобы первое разочарование обманывало нас. Ведь мы не жены, в конце концов, а они не мужья. У нас есть иные возможности и альтернативы.

Нежное поглаживание ее пальцев проникало сквозь ткань, сладко охватывая все мое существо. Я слегка отпрянула, что было вызвано отнюдь не отвращением. Мне нравился ее запах: аромат чистого тела, тщательно вымытого с мылом, без приторного цветочного благоухания, характерного для demimondaines.[13]13
  Дамы полусвета (фр.).


[Закрыть]
Именно такой чистотой пахло в свое время от нас в Обазине. Белоснежная кожа Эмильены напоминала свежевыпавший снег, сквозь кружевное белье соблазнительно просвечивали груди с розовыми сосками. И тем не менее мне стало страшно. Ведь это и была та самая пресловутая сила, которой славилась Эмильена, запретная, темная, притягивающая к себе мужчин. Вот почему она стала одной из самых преуспевающих куртизанок Парижа. Эмильена д’Алансон была воплощенным соблазном и искушением, а теперь она направляла свои женские чары на меня. И я не знала, как мне на это реагировать.

Она, конечно, все поняла.

– Хотите, я вам покажу, ma chère? – спросила она.

И фраза эта содержала не столько вопрос, сколько утверждение. Она наклонилась ко мне и прикоснулась губами к моим, я сидела неподвижно и с интересом ждала, что я буду чувствовать.

Ее поцелуй был как взбитые сливки – теплый и влажный, и сладкий вдобавок, как мед. А тем временем ее руки делали свое дело: легкие, как ветерок, они расстегивали пуговицы, сбрасывали с меня одежду, но мне не было противно. Однако и желания пока не возникало, я была лишь поражена ее смелостью и решимостью, позволяющей отбросить всякое притворство и не разыгрывать из себя скромницу. И как ни странно, меня совсем не беспокоило, что мы с ней обе женщины. В Обазине я часто видела, как девочки залезают в постель друг к другу, и думала, что монашки делают то же самое. Словом, я никого не осуждала. Я считала: если люди что-то делают, то это их личное дело и кто я такая, чтобы осуждать их, при условии, что меня не заставляют делать то же самое?

Меня никто и не заставлял. Она опрокинула меня на спину и принялась дразнить своим проворным язычком и шаловливыми пальчиками, разжигая во мне доселе спящее желание. Я настолько распалилась, что в порыве страсти запустила пальцы ей в волосы и полностью отдалась новым для меня ощущениям. Я словно снова стала хозяйкой своего тела. Теперь оно больше не служило лишь для демонстрации нарядов или удовлетворения скромных запросов Бальсана. Нет, теперь оно стало инструментом для получения невероятного удовольствия. И когда губы Эмильены отыскали мой клитор, меня охватило безграничное и безбрежное наслаждение.

Наконец она подняла над моими раздвинутыми ногами возбужденное, раскрасневшееся лицо, волосы ее растрепались, губы блестели.

– Я… – прошептала я, задыхаясь, – я была не права.

– Да еще как, – пробормотала она. – Вот видишь? Милая моя, возможность выбирать – это оружие женщины.

14

Вот так мы с Эмильеной стали любовницами, хотя в то время такого слова я не употребляла. Для меня оно все еще имело тот смысл, к которому я привыкла, который извлекла, беспрерывно читая романы, то есть безумное соединение двух жаждущих сердец. После своих визитов к нам она на несколько месяцев возвращалась в Париж, лишь время от времени приезжая на выходные с очередной толпой подруг, страстно желающих приобрести мои шляпки, а ближе к вечеру она уединялась со мной, чтобы доставить мне наслаждение. Мы с ней ни разу не заикнулись о любви, и, хотя мне доставляли удовольствие ее прикосновения, ее смех, ее острый ум, я не любила Эмильену.

Это все, что я могла сказать по этому поводу. Похоже, любовь – чувство мне чуждое и любить я не способна.

И как часто случается, когда возникает близость, Эмильена стала говорить такое, что меня встревожило. Однажды, после того как мы занимались любовью, вместе приняли ванну и уселись на канапе поболтать, она как бы невзначай обронила, что имей я желание, то в Париже могла бы сделать великолепный дебют.

– Ты такая необычная, похожа на девчонку-сорванца, – сказала она. – Мужчины будут ломать голову, девочка ты или мальчик, они с ума станут сходить, покупать тебе все, что пожелаешь. Ты всем нам дашь сто очков вперед, а сама сколотишь кругленькое состояние. – Она лениво улыбнулась, томная, ослабевшая после наших горячих ласк и не менее горячей ванны, ароматизированной олеандром. – А ты разве не думала об этом? Ты же сама говорила, что тебе здесь не нравится, мало радости, да и Бальсан… Ну, ты все понимаешь, у него совсем другие интересы.

Я вздрогнула и убрала голые ноги, касавшиеся ее ног. Мы обе откинулись назад, откровенно глядя друг другу в лицо; внезапно близость Эмильены показалась мне тягостной. Я понимала, что она имеет в виду. Бальсан частенько уезжал к родственникам в Лион или в Париж к друзьям, причем надолго, порой его не было по нескольку недель, но ни разу не пригласил меня с собой. Его отлучки даже нравились мне, поскольку я могла делать, что хотела: работать, кататься верхом, читать, бродить по всем комнатам этого огромного замка, где угодно стряхивать сигаретный пепел и оставлять после себя беспорядок. Возвращаясь, он неизменно был очень рад меня видеть, даже волновался. Но я никогда не ждала от него верности, учитывая собственные к нему чувства.

Тем не менее, когда все это было высказано вслух, я не на шутку встревожилась. Потянулась к портсигару, закурила и с деланой самоуверенностью пустила струю дыма:

– Конечно, я знаю, у него есть и другие женщины, но я не говорила, что несчастлива.

– Ну конечно не говорила. Но я же вижу, что ты несчастлива. Почему бы тебе не прокатиться в Париж? Я введу тебя в свой круг, будешь у меня первой ученицей. – Она провела ладонью по шее. – Наступит время, когда мне придется смириться с неизбежным и позволить другой занять мое место. Почему бы мне самой не выбрать ее?

Видно было, что Эмильена говорит искренне. Честность в отношениях с людьми она ценила очень высоко, правда, мужчин, которых она завлекала своими чарами, это не касалось. Я же о Париже мечтала всегда. Но надо как следует все обдумать. В принципе, конечно, она права, я с неохотой, но признавала это. В последнее время я стала какой-то беспокойной; даже невозмутимый Бальсан порой бормотал, что мне надо почаще выходить на воздух и прекратить возиться с этими чертовыми шляпками.

И все же я понимала, что не смогу стать такой, как Эмильена, несмотря на все ее замечания.

– Да и ты, моя милая, – говорила она, – моложе не становишься. Сколько тебе сейчас? Двадцать семь?

– Двадцать пять, – ответила я.

– Вот-вот. – Она махнула рукой, словно несколько лет были не в счет. – Это все равно, как раз тот возраст, когда большинство женщин или давно уже замужем, или становятся любовницей, которую скоро бросят, или примиряются с ролью старой девы. И ты хочешь для себя такой участи? Мрачноватая перспектива.

– Нет, не хочу, – покачала я головой. – Но и того, что ты предлагаешь, тоже не хочу. – Но, увидев, как застыло ее лицо, я мягко добавила: – Ты только не подумай, что я осуждаю тебя, ничего подобного. Просто это не для меня. Я не хочу быть куртизанкой.

Она молчала, словно размышляла над моими словами.

– Eh, bon.[14]14
  Ну хорошо (фр.).


[Закрыть]
Тогда чего же ты хочешь? Только не говори, что хочешь остаться здесь навсегда в качестве особой подруги Бальсана, все равно не поверю.

Я пожала плечами, затянулась сигаретой:

– Вот в этом-то вся и загвоздка. Я пока сама не знаю. Мне хотелось бы самой зарабатывать, как я хочу. Работы я никогда не боялась.

– А что, по-твоему, делаю я? Если это не тяжкая работа, тогда я вообще не знаю, что это такое. – Эмильена помолчала, задумчиво меня разглядывая. – Понимаю, – наконец сказала она, – другими словами, ты хочешь настоящей работы. Может, тебе нужно свое ателье?

Неизвестно, откуда ей пришла в голову эта мысль, скорее ехидная, чем просто дурацкая, но я вдруг подумала: это лучшее, что мне до сих пор приходилось слышать.

– А почему бы и нет? Вон твои подруги, все без ума от моих шляпок. Ты же сама говорила, что стоит им увидеть на тебе такую, сразу спрашивают, где ты ее купила. Я откладываю каждый франк, который зарабатываю. Почему мне нельзя открыть собственное ателье?

Эмильена поджала губы:

– Чтобы открыть ателье, нужны деньги, много денег, несколькими франками тут не обойдешься.

– Могу попросить у Бальсана, – сказала я, но представила его реакцию и сразу упала духом. – Он ведь может помочь мне, как думаешь?

– Вопрос не в том, может или не может, главное – захочет ли. И внутренний голос говорит мне, что ему эта мысль покажется, мягко говоря, весьма оригинальной. – Она встала. – Мне надо одеться. Они скоро вернутся с охоты, и нам, как благовоспитанным дамам, надо сидеть в гостиной с чашечкой кофе, n’est-ce pas?

И она ушла, оставив меня одну, с сигаретой в руке. Вот и весь наш разговор о моем положении. К чести Эмильены, она больше ни разу не предлагала мне стать куртизанкой, даже не заговаривала об этом. Но вот мысль, которую она столь беспечно обронила, пустила в моей душе корни.

Собственное ателье. Почему нет?

* * *

Как только представилась благоприятная возможность, я изложила свою просьбу Бальсану. Сначала я намеревалась обсудить все после одной из наших недолгих интерлюдий, но не выдержала и без предупреждения заговорила об этом за ужином, когда лакей уже смахивал щеткой со стола крошки.

– Я хочу открыть шляпное ателье! – выпалила я.

Бальсан поднял на меня насмешливый взгляд.

– Ателье? – как эхо повторил он.

– Да, – ответила я и выдала заранее отрепетированный монолог о том, что Эмильена и все ее знакомые ценят и любят мои шляпки, что я сама уже кое-что заработала и скопила, что не видать мне душевного покоя, пока не найду себе дела. – Ателье – идеальный вариант, я могла бы заниматься своими шляпками, а все, кому это интересно, могли бы приходить и смотреть, и это дало бы мне возможность…

– Если Эмильена со своими красавицами потакают твоему странному хобби, – резко перебил он, – это не значит, что ты должна немедленно куда-то бежать и открывать свое ателье.

Слово «ателье» он произнес так, словно оно оставляло у него во рту неприятный привкус, и впервые у меня в голове мелькнула мысль, что в душе он обыкновенный буржуа, богач, рожденный для денег и взращенный на деньгах, которых у него куры не клюют.

– Так ты считаешь, что это хобби? – сквозь зубы процедила я.

Чтобы разозлить меня наверняка, большего и не надо, достаточно просто намекнуть, что не я сама решаю, что мне делать и как.

– А что, разве не так? – Он постучал сигаретой по столу и подождал, когда лакей поднесет ему зажженную зажигалку. – Твои шляпки очень милые, конечно, и красивые. Да, они произвели некоторое впечатление на дам, которые вьются вокруг Эмильены, но с чего ты взяла, что я стану поддерживать эту авантюру? Я считаю ее безнравственной. Женщины у нас не работают и не должны работать, а если кто и пытается, никогда не добивается успеха, если только не идет по стопам Эмильены – лежа на спине.

Я резко вскочила, едва не перевернув стул.

Он пустил в потолок кольцо дыма:

– И не смотри на меня такими глазами. Я что, мало даю тебе денег? Если надо больше, спроси. Я никогда тебе ни в чем не отказывал.

– Мне не нужны твои деньги! – фыркнула я.

– Правда? Должно быть, я что-то неправильно понял. Я думал, именно этого ты всегда и хотела.

Я развернулась и пулей выскочила из комнаты, не обращая внимания на его смех и призывы вернуться и не вести себя как ребенок. Он вовсе не хотел уязвить или обидеть меня, просто такой он был человек. У него в голове не укладывалось, что женщина может желать чего-то большего, чем он давал мне, ведь большинство женщин так себя не ведут.

Но я к этому большинству не принадлежала. Ярость, которая заставила меня мчаться, перепрыгивая через ступеньки, в свою комнату, где я тотчас закрылась на ключ и весь остаток вечера не хотела его даже видеть, эта ярость ожесточила мою душу, чувство благодарности к нему потускнело, как серебро, покрытое патиной.

Ненависти я к нему не питала и не хотела питать. Он слишком мне нравился.

Любым путем, как угодно, я должна найти собственный путь.

* * *

Желая поднять мне настроение, Бальсан уговорил меня прокатиться на ипподром, подальше от Руайо. Я хотела отказаться – мол, пусть знает, что у меня своя голова на плечах, что я буду делать только то, что мне самой нравится, – но соблазн хоть на время вырваться из замка оказался слишком силен. Изоляция сделалась для меня невыносимой. Меньше всего мне хотелось превращаться в мегеру, с обиженным видом бродящую по пустому дому.

И мы отправились в Лонгшан пообщаться с представителями высшего парижского общества. Дорогие скаковые лошади мчались по беговым дорожкам, а все те, кто хоть что-нибудь собой представлял, из кожи вон лезли, чтобы их тоже заметили. Что касается моды, она почти не изменилась. Был 1908 год, прошло почти десятилетие нового века, газеты провозгласили расцвет революционной эпохи. А женщины по-прежнему горделиво расхаживали все в тех же дурацких платьях с тесным лифом, сидеть в которых было сущим мучением, и с похожими на кочан капусты, нелепыми сооружениями на голове.

Я очень удивилась, когда встретила здесь Адриенну: она приехала в Лонгшан посмотреть на скачки со своей новой опекуншей, мадам Мозель, той самой свахой, организовавшей бегство в Египет. В первую минуту я не узнала свою юную тетушку, скромно прохаживающуюся вместе с сопровождающей ее мадам у самой беговой дорожки, огороженной белым заборчиком: тонкая фигурка в белых и кремовых тонах, вся в лентах, затянутая в корсет так, что, кажется, еще немного – и дух вон. Адриенна остановилась и мельком бросила на меня взгляд. Я стояла одна, в мужской шляпе с мягкими полями, простой блузке, с коротеньким шелковым галстуком под воротничком (я взяла галстук Бальсана и подрезала его), в подпоясанном ремешком черном жакете, юбке до щиколотки из верблюжьей шерсти и сапожках на низком каблуке. Лицо Адриенны вдруг осветилось.

– Габриэль! – крикнула она.

Я стала в замешательстве озираться, пока не поняла, что она обращается ко мне.

С тех пор как я уехала из Мулена, меня никто не называл по имени. Мадам Мозель окинула меня оценивающим взглядом, в котором читались и насмешка, и отвращение, а тетя обняла меня.

– Вы только посмотрите на нее, – тихо произнесла она, – как всегда, элегантна. Господи, как я по тебе соскучилась! Ты мне совсем не пишешь. Обидно даже. А ты? Ты скучала по мне?

Да, очень скучала, я поняла это только теперь. Скучала по ее мягкой, кроткой натуре, по ее живому природному изяществу – она совсем не изменилась, хотя любовь к Морису подняла ее общественный и материальный статус довольно высоко, судя по роскошному платью и сверкающим на запястьях браслетам с драгоценными камнями.

– Ты вышла замуж? – спросила я.

Почему-то мне пришло в голову, что она давно замужем, хотя на свадьбу меня не пригласила.

Мадам Мозель громко фыркнула, и тогда Адриенна взяла меня под руку и предложила пройтись.

– Нет еще, – грустно ответила Адриенна. – Ну а ты как поживаешь? Рассказывай, рассказывай все. Ты, наверное, так любишь своего Бальсана, ты живешь у него в замке, вот приехала с ним сюда. Завидую я тебе. А мы с Морисом делаем все тайком. Мы должны доказать его родственникам, что нас связывает настоящая, чистая любовь. Я не живу с ним, а вижусь всегда в присутствии мадам Мозель. Мы ни на минутку не остаемся одни: порядочная дама не может позволить мужчине таких вольностей.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю