Текст книги "День бумеранга"

Автор книги: Кристофер Тэйлор Бакли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

– Твоя правда, – согласился Терри. – Мы были по горло заняты бедствиями, которые шли одно за другим. Джон Кеннеди, Роберт Кеннеди, Мартин Лютер Кинг, Вьетнам…

– Вьетнам? Напомни мне, не в эту ли войну восемьдесят процентов твоего поколения уклонилось от призыва?

– Это была не очень хорошая война.

– А вы, значит, ждали войны получше?

– Я до сих пор жду, – заметил Ранди.

– Потом был Уотергейт… – начал Терри.

– Верно. И вас, бедных бэби-бумеров, это событие лишило всяких иллюзий. Какой удар! Вы, видимо, росли в полной уверенности, что такого не бывает и быть не может.

– Инфляция, бензиновый кризис… К твоему сведению, мисс Благородное Негодование, я большую часть семидесятых, чтобы ездить на машине, воровал бензин из соседских газонокосилок.

– Медаль Чести от конгресса Терри Таккеру!

– Мне очень неприятно прерывать столь блестящую иеремиаду, – сказал Ранди, – но мне сегодня звонил Митч Глинт из АББА. Он хочет сделать заявление на очередном заседании комиссии.

– Что ему нужно? – спросила Касс.

– Просто сделать маленькое, ну, заявление.

– Дай попробую угадать. Бумерский манифест? По-моему, они уже получили все мыслимое. Чего им еще? Тостеры оплатить? Настенные часы? Кухонные ножи? Может быть, увеличители члена?

Ранди поджал губы.

– Он упомянул о… Он вроде бы хочет…

– Говори, не бойся, – подбодрила его Касс. – Я уже потеряла способность удивляться. И ужасаться.

– В общем, что-то вроде… Арлингтонского кладбища для совершивших «восхождение».

Касс уставилась на него.

– Им нужно собственное кладбище? И где должна быть выделена эта земля чести и славы? Постой, не говори, я знаю: прямо здесь, в Вашингтоне, на Молле. А что? Убрать мемориал Линкольна и устроить кладбище. Чем, собственно, Линкольн так отличился?

– Я не думаю, что им особенно важно, где это будет. Послушай. Если так мы заручимся поддержкой самого мощного бумерского лобби, почему нет? Политика – это торг. Чтобы получать, надо давать.

– Не лучше ли сразу обеспечить каждому бумеру криогенную заморозку за счет моего поколения и оживить их одним махом, когда будут побеждены все болезни и глобальное потепление, а на Ближнем Востоке установится мир? Ведь сколько они, бедные бумеры, перестрадали!

– Гм, – сказал Ранди. – Это мысль.

– Можешь сделать это центральной темой своей вице-президентской кампании.

– Куда ты? – спросил Ранди.

– Хочу найти какой-нибудь «БМВ», он же «бумер», и располосовать шины, – объяснила Касс.

Последнее заседание «комиссии по „восхождению“ и снижению налогового бремени» было объявлено открытым.

Гидеон Пейн явился с перебинтованной головой и в темных очках. Вылитый Человек-Невидимка. Его ужасала мысль, что русские проститутки, которым он, как он думал, подарил свои драгоценные часы, смогут увидеть его по телевизору и узнать. Его вид, разумеется, всех ошеломил. Он объяснил, что перенес лазерную операцию на глазах и в период выздоровления упал с лестницы.

– Заверяю вас, – сказал он репортерам, – что внутри у меня все работает отлично.

Они облизывались, предвкушая финальную схватку между ним и его противницей. Но их ждало разочарование: войдя в зал и увидев Пейна в таком состоянии, Касс двинулась к нему. Произошел разговор, которого репортеры слышать не могли.

– Ваше преподобие, – сказала она, – что случилось? Вы нездоровы?

Гидеон, застигнутый врасплох ее мягким, сочувственным тоном, промямлил:

– Э… да. Несчастный случай.

– Очень жаль. Но вы идете на поправку?

– Да, да. Мне гораздо лучше.

– Я не очень-то ласково с вами обходилась.

Гидеон не знал, как на это реагировать. У него занялось дыхание. Он чувствовал запах ее духов.

– Но ведь и вы, – продолжила Касс, – были ко мне не слишком доброжелательны.

Гидеон прокашлялся. Она была сногсшибательно красива… Он выдавил из себя только:

– Да, это… наверно, так. У нас получился плохой старт.

– Хотите верьте, хотите нет, – сказала она, – но мы с ним не занимались сексом на минном поле.

– А я не убивал свою мать.

– Я верю вам.

Касс протянула ему руку. Защелкали фотоаппараты. Гидеон, поколебавшись, пожал ей руку. Ее ладонь была мягкая. Ему хотелось держать ее вечно.

– Что ж, замечательно… – Она улыбнулась и пошла на свое место.

– Что это за хренотень такая? – спросил репортер «Вашингтон пост» колумниста «Таймс».

Когда Касс садилась рядом с Ранди, он посмотрел на нее.

– Сначала Северная Корея, а теперь Гидеон Пейн? – прошептал он.

– Мне надоело злиться на всё и на всех.

– Ты забыла, что его предок застрелил моего предка? И что он заявил, будто я трахал тебя на минном поле?

– Ранди, – сказала она, – ты трахал меня везде, кроме этого минного поля.

– Как прикажешь это понимать? – спросил Ранди.

Председатель стукнул молотком, призывая зал к тишине.

– Что-то происходит, – заметил репортер «Пост», глядя на обменивающихся репликами Ранди и Касс и жалея, что не привел специалиста по чтению с губ.

Глава 31

Два месяца спустя…

Мало каких отчетов комиссий в истории – если не считать тех случаев, когда расследовали убийство президента, – ждали с таким нетерпением, как отчета комиссии по «восхождению».

Председательствовал в ней бывший сенатор, министр труда, министр энергетики и представитель США в международной организации с центром в Брюсселе, чьи реальные задачи никто ни разу толком не определил. Само его имя – Баском П.Бледсоу – ассоциировалось с костюмом в тонкую полоску, деревянными стенными панелями и приглушенными голосами. Он внушал спокойствие посредством скуки. Тают ли полярные льды, летит ли на нас астероид, рушится ли международная банковская система, погружается ли в хаос Латинская Америка – голос Баскома П.Бледсоу не повысится, пот его не прошибет. В момент подлинного апокалипсиса он негромко кашлянет и скажет: «Судя по всему, существенного улучшения ситуации не наблюдается». Не человек, а анестезийный препарат – идеальная фигура, чтобы возглавить орган, который должен решить, является ли массовое самоубийство адекватной реакцией на крах системы социального обеспечения. Неудивительно, что президент назначил его председателем комиссии.

Взвесив мнения различных ее членов, Бледсоу сформулировал вывод с редкими в Вашингтоне ясностью и лаконизмом: «Необходимо дальнейшее изучение вопроса».

Надеявшиеся на «бурю и натиск» испытали разочарование. Натиска в официальном заявлении не чувствовалось, бури – тем более. У члена комиссии Кассандры Девайн, напротив, бури и натиска было в избытке.

– Это просто смехотворно! – негодовала она. – «Необходимо дальнейшее изучение»! Так можно говорить о… палеонтологии.

– Радость моя, – сказал Ранди, – не заводись ты из-за этого. Мы сделали все, что могли.

– Нас использовали. Как ты не понимаешь?

– Этап пройден. Надо двигаться дальше.

– Что ты имеешь в виду?

– Иногда надо бороться, иногда не надо, – объяснил Ранди. – Сейчас как раз не надо. Время войне, и время миру.

Белый дом выпустил заявление, где поблагодарил Бледсоу и членов комиссии за «самопожертвование, усердие и добросовестную работу». На следующий день во время пресс-конференции на вопрос об отчете комиссии президент ответил, что он тоже сторонник дальнейшего изучения проблемы и считает определенный этап успешно пройденным.

– Пройденным? Забавно, – сказала Касс Ранди. – Белый дом пользуется теми же выражениями, что и ты.

– Расхожий оборот, – отмахнулся Ранди.

– Именно так – этап за этапом – мы и дошли до нынешнего состояния. Не надо никаких этапов! Вопрос надо решить здесь и сейчас.

– Слона по ложечке едят, – возразил Ранди.

– У меня слуховая галлюцинация, – спросила Касс, – или до тебя тоже доносится шорох большого веника, которым под гигантский ковер заметают неотложный вопрос государственной важности?

Ранди положил газету, которую читал, и прислушался.

– Нет, не доносится. Наверно, галлюцинация.

– Ты ведь знал, что так будет? – обвиняюще спросила она. – Такое впечатление, что все было разыграно по сценарию.

– Ты же видела отчет, который я подал Бледсоу. Он был битком набит рекомендациями. Согласись – напористый отчет. Я всей душой за «восхождение». Но в пределах разумного.

– Ну конечно. Ты порекомендовал «восхождение» в возрасте восьмидесяти пяти лет! Ты полностью сдался на милость АББА и других бумерских лобби.

– Милая моя, ну что я могу поделать, если Бледсоу замотал мои предложения? На вид мягкий, а внутри настоящий пруссак. Вместо крови – ледяная вода. Говорят, мастерски играет в сквош.

– Ты что-то слишком… спокойно на все реагируешь, – заметила Касс. – С трудом верится, что когда-то ты пропагандировал эту идею.

– Что мне на это сказать? Я же белый-англосакс-протестант. Стараюсь сдерживать внешние проявления. А внутри весь киплю.

– С заявлением не хочешь выступить?

– Может быть, в газете что-нибудь опубликую.

Касс сидела и смотрела на него.

– Что ты? – спросил Ранди.

– Ничего похожего на «Атаку легкой бригады», полагаю, ждать от тебя не приходится. «Может быть, в газете что-нибудь опубликую. Выдам им правду-матку. Но сперва чайку попью».

– Перестань брюзжать. Не забыла, что это метавопрос? Мы уже добились многого.

– Слышать этого не хочу. Почему ты не сядешь и не напишешь свое «J'accuse!»?[93]93
  «Я обвиняю!» (фр.) – Так называлась статья Эмиля Золя в защиту Альфреда Дрейфуса.


[Закрыть]

– Если уж ты действительно хочешь знать, – чуточку застенчиво сказал Ранди, – может быть, я прошвырнусь по Пенсильвания-авеню до Белого дома и поинтересуюсь, когда они выполнят свою часть сделки.

– Сделки?

– Пост вице-президента, дорогая моя. Забыла?

– Так, значит, ты и правда заключил сделку? Что сдашь «восхождение» в обмен на…

– Не «сдам». Хотя – ладно, пусть. Считай, что сдал. Но за это – должность вице.

– Я и не понимала, – вздохнула Касс, – что в твоем маленьком договорчике все так четко прописано.

– Ну, не то чтобы совсем четко, – сказал Ранди. – Пресс-релиз об этом они выпустить не могли. – Он чмокнул ее в лоб. – Не унывай. Когда-нибудь ты станешь первой леди Соединенных Штатов. И тогда, – он усмехнулся, – сможешь создать свою собственную комиссию по «восхождению». Мы даже сделаем «восхождение» обязательным. В пятидесятилетнем возрасте. Как тебе эта идея?

– Большое спасибо. Настоящий образец покровительственного тона.

– Радость моя, я гораздо больше смогу сделать для твоего обремененного долгами поколения изнутри Белого дома.

– Что ж, пошлешь мне открытку, когда там окажешься, – проговорила Касс под стук своих каблуков по гладкому паркету его джорджтаунского особняка. Она шла к выходу.

– Ты куда? – крикнул Ранди ей вслед.

– Свергать правительство.

– Кассандра!

Пока шли заседания комиссии, она сравнительно тихо вела себя в блоге. Ныне же, сидя перед светящимся экраном, она почувствовала себя военным летчиком, который устраивается в кабине, запускает двигатель и проверяет бортовые системы вооружения.

Она напечатала: «Необходимо дальнейшее изучение причин очковтирательства в комиссии!» И блаженно, самозабвенно поддавала жару в блоге до самого утра.

Первое подозрение, что не все в полном ажуре, зародилось у Ранди, когда он позвонил Бакки Трамблу и не смог сразу к нему пробиться.

– По какому вопросу? – поинтересовался помощник Бакки.

– Это сенатор Джепперсон, – повторил Ранди. – Сенатор Рандольф Джепперсон.

Он невольно задался вопросом, не добавить ли, что от Массачусетса.

Помощник пообещал «передать». Ранди положил трубку и стал смотреть на телефон. Через десять минут у него возникла мысль, что бывает и более полезное времяпрепровождение, чем усилием воли пытаться заставить неодушевленный предмет издать звук, и он занялся поправкой к законопроекту об автострадах. Бакки позвонил через пять с половиной часов.

– Прошу прощения, – сказал Бакки. – Тяжелый день. Вспышка на Ближнем Востоке.

– Надо же, как необычно, – сухо проговорил Ранди. – Там всегда тишь да гладь.

– Ну, что скажете?.. Кстати, какая муха укусила вашу подругу?

– В смысле?

– Вдруг набросилась на нас в своем блоге. Пишет, что с выводами комиссии все было предрешено.

– А разве не было? – спросил Ранди.

– Посоветуйте ей сбавить тон. Она назвала президента «гнусным манипулятором». Неподходящий лексикон для члена президентской комиссии.

– Я не знал. Со мной она это не согласовывает. И у меня есть дела поважней, чем следить за блогами.

– Может быть, стоило бы последить. Вас она обозвала тряпкой.

– Что?

– Пишет, что вы «в качестве тряпки стали участником очковтирательства». Это цитата.

– Я… – Ранди раздраженно крякнул. – Я ей сделаю хорошую выволочку. Ладно. Послушайте, мне надо поговорить с президентом.

– С президентом? – повторил Бакки без большого энтузиазма. – Есть конкретная тема для разговора?

Конкретная тема?

– Да, конечно. Есть тема.

– А именно?

– Прошу прощения, я что, ошибся номером? Это Белый дом? Вашингтон, округ Колумбия?

– Да… – ответил Бакки тоном человека, который решает кроссворд или набрасывает план президентской речи о положении в стране.

– Вы что, считаете, нам с ним нечего обсуждать?

– Нет-нет. Не думайте так. Просто я завален работой. Дайте взгляну на календарь. – Бакки прищелкнул языком. – Довольно плотно на этой неделе. И на следующей тоже. Может быть, сначала обрисуете вопрос мне по телефону, чтобы я мог изложить ему суть?

– Честно говоря, хотелось бы напрямую.

– Тогда, наверно… посмотрим, что в следующем месяце…

– В следующем месяце? Послушайте…

– Если только вы не хотите сесть с ним в самолет на будущей неделе.

– В самолет? Почему бы и нет. Конечно, хочу. – Вот это уже лучше.

– Он собирается облететь те штаты, где засуха. С ним будет вице-президент. Пожалуйста, никому ни слова об этом по соображениям безопасности. Обычно они не летают вместе. Но поскольку вице-президент из Оклахомы… Наверняка будет очень интересная поездка. С участием ведущих специалистов по засухам и орошению.

– Звучит заманчиво. Вы говорите, вице-президент тоже летит?

– Да. Это создает для вас какие-то проблемы?

– Видите ли, Бакки, – сказал Ранди, – как раз об этом я и рассчитывал побеседовать с президентом.

Молчание на линии. Наконец Бакки промолвил:

– Вот оно что. Я… понимаю. Понимаю. Да. Черт возьми, Ранди, мне немножко неловко. Но скажу вам прямо. Были кое-какие события на этом фронте. Вице-президент заявил президенту, что хочет остаться. Врачи сказали, что с простатой у него все в порядке. Так что он по-прежнему в команде. Президент, как вы знаете, человек в высшей степени лояльный. Было бы здорово включить в команду вас, но, увы, вакансии нет. Понятно, что вы будете разочарованы. Вы колоссальную работу провернули в комиссии. Мы были бы рады видеть вас в числе уполномоченных представителей президента во время кампании. И, хотя я не должен этого говорить, после ноябрьских выборов у нас ожидается несколько свободных министерских постов. Но для избрания надо будет потрудиться в поте лица. Кампания предстоит тяжелая… Ранди?.. Алло!..

Терри и Касс готовили презентацию для клиента, владевшего пятистами пятьюдесятью зоомагазинами по всей стране. Он хотел, чтобы Служба охраны дикой природы США отменила запрет на ввоз мотато – амазонских саламандр особой породы, чья кожа способна накапливать лунный свет и светиться в темноте. Он предвидел огромный спрос на светящихся саламандр и, сверх обычной оплаты, предложил Терри пятимиллионную премию в случае, если запрет будет снят.

Проблем было две. Во-первых, надо было убедить начальника отдела импортных саламандр в составе Службы, что ввоз не представляет опасности для мотато как вида. Во-вторых, некое местное индейское племя считало саламандру священным существом, и отсюда вытекала необходимость, выражаясь языком Кей-стрит, «поработать» с рядом бразильских правительственных чиновников (подкупить, проще говоря). Именно эту сторону дела анализировали Терри и Касс, когда дверь кабинета распахнулась и в нее, хромая, ввалился сенатор от славного штата Массачусетс.

– Я тебе звоню уже два дня, – сказал он Касс сердито. – Почему ты не отзваниваешь?

– Я тут саламандрами занимаюсь, – беззаботно ответила Касс.

– Расспрашивать лучше не надо, – посоветовал Терри сенатору.

– Они, конечно, скользкие, но не настолько, как иные представители рода человеческого, – продолжила Касс.

– Если вы собираетесь устроить тут потасовку, я уйду, – сказал Терри.

Ранди рухнул в кожаное кресло.

– Не очень-то красиво с твоей стороны было назвать меня в блоге тряпкой.

– Вообще-то я смягчила выражения. Хотела написать, что ты мерзкий ренегат.

– Благодарю тебя, – отозвался Ранди. – Я тронут. Но в том, что касается отношений с президентом, ты мне подпортила игру. Мне дали понять, что ему не нравится, когда его называют гнусным манипулятором. Касс, ну зачем ты так.

Он пересказал телефонный разговор с Бакки Трамблом.

– В общем, получается, что нас кинули.

– Нет, милый мой, – поправила его Касс. – Это тебя кинули.

– Как угодно, – промолвил Ранди. Его глаза приобрели то самое «маленько потустороннее» выражение. – Но я тебя уверяю: Рандольф К.Джепперсон воздаст им за это сторицей.

– Сторицей? – переспросил Терри.

– В переводе с аристократического языка его круга, – объяснила Касс, – это означает: «Пасть порву». И что же, сенатор? Какой теперь план? Собираешься с мыслями, чтобы написать громобойную газетную статью?

– К черту статью. Мы идем.

Касс и Терри уставились на него.

– В президенты, – пояснил он.

– Дорогой мой, – незло спросила его Касс. – С чем?

– В каком смысле?

– Видишь ли, обычно, когда человек баллотируется в президенты, у него для этого имеется какая-то – ну – причина. Помимо нелюбви к действующему президенту. Это называется «платформа».

– У меня она есть.

– Должно быть, я пропустила этот пресс-релиз. И в чем она состоит? Только если ты начнешь сейчас говорить о «восхождении», я вот эту вот ручку всажу тебе в сердце.

– Честно говоря, «восхождение» действительно составляет часть моей программы. Ответственная финансовая политика. Не перекидывать долг на следующее поколение. Подотчетность. Руководство…

– Не забудь про глобальное потепление. А как ты относишься к преступлениям против личности?

– Отрицательно. – Ранди встал с кресла. – Значит, так. Я хотел бы вас использовать.

– Ты уже это сделал.

– Я понимаю, ты обижена. Я тебя не упрекаю. Я вел себя как идиот. И может быть, когда я говорю, что собираюсь бороться за президентский пост, это звучит напыщенно. Но с того самого дня, как я вошел в библиотеку имени Кеннеди…

– Вошел весь обдолбанный ЛСД. Когда станешь объявлять о намерении баллотироваться, на этом можно будет построить волнующую речь.

– Ладно, оставим это в стороне. Главное – я чувствую, что вся моя жизнь направлена именно туда. Судьба не зря нас с тобой свела на минном поле в Боснии…

– Не судьба, а твое желание поесть чего-нибудь вкусненького.

– Я пытаюсь объяснить, почему я хочу стать президентом.

– Ранди, мне не интересно. Мне плевать. Хочешь закатить речугу – отправляйся на C-SPAN.

Ранди встал. Посмотрел на Терри. Тот пожал плечами. Ранди двинулся к выходу. В дверях остановился и проговорил:

– По милости моего поколения твое поколение стало банкротом. Я хочу как-то это исправить. Скоро президентские выборы, и я буду в них участвовать. Я хотел бы вас использовать – в том смысле, что вы мне нужны. Но как вам угодно. Желаю успеха с саламандрами.

Оставшись с Касс наедине, Терри сказал ей:

– Можешь говорить что хочешь, но эффектно уйти этот человек умеет.

Касс в ту ночь почти не спала – причем не из-за «ред булла» и не из-за блоггинга. Утром уставилась мутными глазами на экран компьютера и прочла, как и весь остальной мир, сообщение Белого дома, что калифорнийский компьютерщик-миллиардер Фрэнк Коуэн назначен финансовым директором Комитета по перевыборам президента Пичема.

Она позвонила Ранди на сотовый.

– Ладно, – сказала она. – Я подключаюсь.

– Ах ты, лапочка моя! – возликовал Ранди. – Это же просто чудесно. Чудесно, чудесно, чудесно.

– Мне по барабану, – ответила она и нажала отбой.

Глава 32

Гидеон Пейн тоже никак не мог пробиться к президенту, и это его нервировало. Он даже к Бакки Трамблу не смог сразу пробиться. За кого, интересно, мистер Бакминстер Трамбл его держит? У Белого дома, конечно, дел по горло, но он, Пейн, не привык, чтобы ему по нескольку часов не отзванивали. Наглости у этих людей!

Это были неспокойные два месяца. Вначале – прискорбный эпизод у монсеньора Монтефельтро с участием русских блудниц. Часы – тю-тю. Вероятно, шлюхи куда-нибудь их заложили и накупили наркотиков. Его рука и теперь то и дело бессознательно тянулась к жилетному карману. Он нанял частного детектива, чтобы тот поискал часы в ломбардах и магазинах ювелирного антиквариата.

Во-вторых – комиссия и неожиданный примирительный жест Кассандры Девайн. Что его вызвало? Неужели всего-навсего вид его забинтованной головы? Или в ней заговорила некая глубинная порядочность, доброта? Он мечтал о еще одном прикосновении ее руки, но в душе понимал, что мечтает напрасно. По слухам, она собирается замуж за этого Джепперсона, за пустоголового оппортуниста-янки.

Что касается работы комиссии, Гидеон откровенно высказал свое мнение ее председателю Баскому П.Бледсоу. Бледсоу, по всей видимости, сознательно решил поставить крест на нечестивом деле, заявив о необходимости дальнейшего изучения вопроса. Законопроект Джепперсона о «восхождении» будет теперь надежно похоронен в недрах сената.

Тем временем доходы «Тихой гавани» выросли на 50 % благодаря новому программному обеспечению, которое Сидни, главный операционный директор компании, купил за серьезную сумму у калифорнийской программистской фирмы. Этот софт позволил «Гавани» с умом выбирать, каких стариков принимать, а каких нет, и пока что его прогнозы были потрясающе точны. Вновь принятые мерли как мухи, предварительно передав «Гавани» свои сбережения, и благодаря этому компания просто купалась в деньгах. Что было весьма кстати, поскольку «Гавани» и Гидеону нужно было, черт возьми, расплачиваться по судебным искам, связанным с преступлениями Артура Кламма. Но, если так пойдет и дальше, компания сможет расширяться, открывать новые и новые дома престарелых. Будущее представлялось очень даже радужным. Деньги, как ничто другое, способны подбодрить человека, вселить в него уверенность. Гидеона подмывало пройтись танцующей походкой к Белому дому, громко постучать в дверь и потребовать, чтобы президент наконец заявил о поддержке идеи мемориала 43 миллионам. Заявил как следует, внятно, а не пролепетал об «отсутствии принципиальных возражений». Время экивоков прошло. Разве Гидеон не сражался в комиссии на стороне президента? Власть перед ним в долгу.

– Гидеон! Простите, что раньше не перезвонил, – сказал Бакки. – Я занят, как… – Он хотел продолжить: «…как одноногий на чемпионате по поджопникам», но решил не говорить такого «его преподобию». – …как не знаю кто. Как дела? Как самочувствие?

– Спасибо, все хорошо, – ответил Гидеон. – Я счастлив, что наконец-то слышу ваш голос, Бакки.

– Я все понимаю, все понимаю. Глубочайшие извинения. Глубочайшие. Итак, комиссия закончила работу.

– Я бы предпочел более четкую осуждающую формулировку. Но в нашем несовершенном мире «необходимо дальнейшее изучение» – это уже победа.

– Не для протокола: нам пришлось здорово поработать со стариком Баскомом. Не удивляйтесь, если он на днях будет назначен в совет Федерального резервного банка.

– Ох-ох-ох… – посетовал Гидеон. – Насколько же отличаются действия правительства от того, что пишется в детских книжках. Отцы-основатели, наверно, горько плачут на небесах.

– Я рад, что вы позвонили, Гидеон. Вы нам будете очень нужны. Впереди – тяжелая борьба.

– Могу себе представить. Я видел последние рейтинги. Тридцать один процент. Ох-ох-ох. Уж не исторический ли это минимум для президента, идущего на второй срок?

Бакки кашлянул.

– Нет, нет. Но, конечно же, это не те цифры, какие мы хотели бы видеть. Именно поэтому мы на вас очень рассчитываем. Чтобы вы донесли до публики наши идеи.

– Какие идеи конкретно?

– Не мне вам говорить. Наши идеи – это ваши идеи. Сильное моральное руководство в нелегкие времена.

– Да, конечно, это одна из полезных формулировок. Полностью согласен. И это подводит меня к тому, ради чего я позвонил…

Бакки застонал про себя. Вот оно. Начинается. Не сказать ли, что меня срочно вызывает президент?..

– …Мемориал.

Черт, опоздал.

– Президент уже обозначил свою поддержку, Гидеон.

– Да. Но очень зыбко обозначил. Напоминает дымовые сигналы, которыми обмениваются индейцы в ковбойских фильмах. Я рассчитывал на нечто более, скажем так, осязательного свойства.

– Гидеон…

– Бакки…

– Войдите в наше положение. В этом году выборы. Состояние экономики – наихудшее с двадцать девятого года. Разумеется, по причинам, не зависящим от президента. Конъюнктура вялая, как осенняя муха. Госказна дала большую течь. Мемориал сорока трем миллионам, извиняюсь, зародышей, – Бакки вздохнул, – это, мягко говоря, вопрос не первой важности сейчас. Но обещаю, что сразу после выборов мы… это осуществим… так или иначе.

– Ладно, значит, тогда и поговорим. Сразу после выборов. Тем временем я сообщу сорока трем миллионам взрослых людей с правом голоса, поддерживающих жизнь, что им следует поискать другого кандидата, убежденного, как они, в нерушимой святости человеческого существования.

– Гидеон…

– Всего вам хорошего, сэр.

Гидеон непроизвольно потянулся к золотым часам. Их по-прежнему не было.

Бакки вошел в Овальный кабинет шаркающей походкой, со всей живостью душевнобольного, накачанного психотропными. У президента, когда он выслушал его, вытянулось лицо.

– Это еще что за херня! Мы, можно сказать, для него всю эту комиссию сварганили, а потом позаботились, чтобы старый зануда Баском всех усыпил выводами, – и какого теперь ему хрена нужно?

– Мемориал, – объяснил Бакки. – Похоже, он хочет поставить его рядом с мемориалом Франклина Рузвельта.

– Ну нет. Фигушки. Держи карман. Никаких зародышей в центре столицы. Чтобы этим запомнилось мое правление? Сторонники абортов и женские группы живьем меня слопают. Скажи засранцу Гидеону Пейну, чтобы катился куда подальше… Нет, отставить. – Президент потянулся к телефону. – Я этому толстомясому святоше сам все объясню!

– Мистер президент, – сказал Бакки. – Оставьте, пожалуйста, трубку в покое. Не стоит орать на человека, контролирующего миллионы избирателей.

– Как мне это надоело! Просто рвут на части. Дай, дай, дай – вот и все, что я слышу. Круглые сутки – дай, дай, дай. Я эти сорок три миллиона зародышей запихну ему в задницу! И уверяю тебя – места там хватит.

Бакки позволил президенту еще немного побесноваться, потом, шаркая, вышел из кабинета и позвонил Гидеону.

– Я обсудил с президентом ваше предложение, – сказал Бакки, – и он всей душой за то, чтобы соорудить мемориал здесь, на Молле.

Хотя Бакки не тянул с этим звонком, он все же малость опоздал. Произнеся коротенькую, но яркую речь о том, как предложит своим сторонникам поискать другого кандидата, Гидеон вдруг проникся мыслью, что ему самому следует выставить свою кандидатуру. Почему бы и нет? Баллотировались и менее достойные люди – и, черт возьми, порой даже побеждали. Он, скорее всего, не победит, но сам процесс обещает быть увлекательным. К тому же это должно благотворно подействовать на гонорары за выступления.

– Что ж, – сказал Гидеон Бакки Трамблу, – спасибо за согласие. Передайте президенту мой горячий привет и скажите ему, что мы непременно встретимся осенью на дебатах.

– Осенью? – переспросил Бакки. – На дебатах?

– Дебаты перед президентскими выборами обычно осенью происходят, – объяснил Гидеон. – Хотя мы, я полагаю, схлестнемся раньше – на первичных в Нью-Гэмпшире и Айове. В феврале в Нью-Гэмпшире, наверно, собачий холод. Не мой климат, конечно. Я южный человек. Но что делать, приходится идти на жертвы. Видимо, мне понадобится теплый пуховик от этой северной торговой фирмы – как она называется? «Л. Л. Бин»? Всего вам хорошего, сэр.

Касс подала Ранди идею объявить, что он идет в президенты, у здания Администрации социального обеспечения в Вашингтоне. Они с Терри написали ему речь.

– Это здание позади меня, которое в прошлом было символом соглашения между народом и правительством, ныне являет собой символ измены правительства своему народу, подлинное вместилище стыда и пустых обещаний. Американцы, которым еще нет тридцати, могут видеть в нем новую Бастилию – тюрьму, где гибнут все их надежды на светлое будущее.

В кульминационный момент Ранди дал группе молодых людей (отобранных, по правде говоря, за яркую цветущую внешность) огромный плакат, где крупными буквами было написано:

СЧЕТ

Плательщик: Американцы до 30 лет

Получатель: Бэби-бумеры

Назначение платежа: Пенсии и льготы

Сумма: 77 триллионов долларов

ОПЛАТА ПО ПЕРВОМУ ТРЕБОВАНИЮ

Правительство США

Ранди был всем этим чрезвычайно взволнован. Он хотел вставить фразу: «Бумерские пенсии превращают вас в поколение экономических инвалидов!» После чего он должен был наклониться, отстегнуть протез, взмахнуть им и воскликнуть: «Меня тоже американская политика сделала инвалидом, так что я понимаю ваше положение!»

У него вышел жаркий спор с Касс и Терри, которые считали, что махать во время речи над головой искусственными конечностями – это «не по-президентски». Они даже заявили, что уйдут из команды, если он так сделает. Ранди уступил. Когда он ушел, Терри сказал Касс:

– Ей-богу, я на время кампании присобачу эту штуку к его культе каким-нибудь суперклеем.

Лозунг кампании они придумали такой: «Джепперсон – не хуже других!» Не без риска, но своя логика здесь была. Идея Касс заключалась в следующем: надо обратиться к молодым избирателям и убедить их, что соцобеспечение – это узаконенное рабство, что они попросту ограблены старшими поколениями. Но все опросы говорили, что люди в возрасте до тридцати составляют, как выразился один социолог, «самое циничное поколение в американской истории». Большинство из них получало всю информацию о политике из вечерних развлекательных телепрограмм. Поэтому, доказывала Касс, нет смысла сочинять лозунг, где говорилось бы, что все прочие кандидаты Рандольфу Джепперсону в подметки не годятся. Она ссылалась на «побарабанный фактор». Предлагала сказать: «Вот наш кандидат. Может быть, он изменит ситуацию к лучшему. Может быть, и нет, но по крайней мере мы не бьем себя в грудь и не кричим, что наверняка изменит. Так почему не проголосовать за него? Мы честны хотя бы». Этакая агитационная лента Мебиуса.

Кандидата, возомнившего себя неким новым Кеннеди, заставить согласиться на такое было нелегко.

Ранди долго смотрел на плакат со своим красивым профилем и лозунгом.

– А нельзя ли было придумать что-нибудь более позитивное? А то я похож на что-то такое в меню, в чем ты не вполне уверен.