Текст книги "День бумеранга"

Автор книги: Кристофер Тэйлор Бакли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

Глава 29

Фрэнк Коуэн стоял у штурвала своей двенадцатиметровой яхты «Дорогая штучка», которая шла под свежим бризом у залива Монтерей, участвуя в подготовительных испытаниях перед Кубком Америки, – и тут подал голос его сотовый. Когда Фрэнк находился на борту, телефон был запрограммирован только на звонки секретарши, имевшей право звонить лишь по вопросам апокалипсической важности.

– Да, Джин, в чем дело?! – рявкнул он. «Дорогая штучка» только что обогнула наветренный контрольный знак. Команда ставила спинакер – непростая процедура, требующая от рулевого предельной сосредоточенности.

– Простите за беспокойство, мистер Коуэн, но на разговоре с вами настаивает репортер из «Йель дейли ньюс».

– Йель – что? Какой еще репортер?

– Он говорит, у него есть к вам вопросы в связи со статьей, которую он пишет по поводу – это его слова – того, что вы, цитирую, дали Йельскому университету взятку, чтобы они не исключали Бойда… Мистер Коуэн?.. Сэр?

– Мать твою!

Фрэнк Коуэн швырнул сотовый телефон за борт.

– Мистер Коуэн! Сэр! Она поворачивает через фордевинд!

Рывок, громкий треск – и майларовый парус стоимостью в шестьдесят тысяч долларов из громадной выпяченной груди превратился в клочья.

– Мистер Кейн! – сказала Джин репортеру «Йель дейли ньюс». – Простите, что долго держу вас на телефоне. Разговор с мистером Коуэном у меня прервался. Он в море, на яхте. Я постараюсь с ним связаться и перезвоню вам позже.

Чарли Кейн, йельский второкурсник, штатный сотрудник «самой старой ежедневной университетской газеты», как гордо именует себя «Йель дейли ньюс», сообщил любезной секретарше мистера Коуэна, что крайний срок – через три часа. Он положил трубку и вернулся к работе над заметкой.

Тема, как многие выигрышные темы, досталась ему случайно. Подруга девушки, которая вместе с ним ходила на занятия философией, встречалась с Бойдом Бейкером. Бойд был одним из самых больших гуляк кампуса. Он ухитрился завалить все предметы до единого, и его попросили было уйти и, как деликатно выражаются в Йеле, в течение года «заново оценить свои приоритеты». Но за этим ничего не последовало. Он остался в колледже.

Однажды на исходе долгой риталиново-экстазийно-кайфовой ночи Бойд признался своей подружке, что его отчим, охренительно богатый калифорнийский компьютерщик, дал Йелю взятку в двадцать пять миллионов, чтобы его оставили. Классный сюжет! – подумал, услышав про это, Чарли. На носу были ежегодные выборы в редколлегию, и с такой публикацией в активе он вполне мог бы рассчитывать на место главного редактора.

Ожидая звонка, Чарли напечатал: «Попытки связаться с Фрэнком Коуэном, находящимся на яхте, не увенчались успехом» Перечитал фразу, стер. Набрал в поисковике Google «Коуэн» и «Кубок Америки» проглядел полученную информацию и напечатал: «Попытки связаться с Фрэнком Коуэном, находящимся на своей ультрасовременной яхте, справедливо названной „Дорогая штучка“, не увенчались успехом».

На секунду задумался, не перевести ли «попытки» в единственное число.

– У кого есть телефон? – щелкнул пальцами Фрэнк Коуэн. – У кого есть телефон? У кого-нибудь он должен, на хер, быть!

Тактик порылся в чемоданчике и дал ему свой.

– Возьми штурвал, – скомандовал Фрэнк.

«Дорогая штучка» опять взяла курс против ветра и обогнула еще один знак. Фрэнк ринулся на нос, наступая на руки членам экипажа, которые свесились за борт, чтобы уменьшить крен. Они знали, что охать лучше не надо и тем более не надо кричать: «Под ноги себе смотри, мудила!»

– Джин, это я. Соедини меня с этим йельским студентиком.

– Мистер Кейн? Мистер Коуэн на линии. Говорите, сэр.

– Мистер Коуэн? Здравствуйте. Меня зовут Чарльз…

– Понятно, понятно. Да, это Фрэнк Коуэн. Какого…

Та часть мозга Фрэнка Коуэна, что не пылала бешеной яростью, пыталась сказать Фрэнку: Полегче, магнат, полегче. Но когда заряженный человек ступает на борт своей собственной яхты и принимает командование, в нем неизбежно просыпается некий внутренний капитан Блай,[90]90
  Блай Уильям (1754–1817) командовал кораблем «Баунти», на котором в 1789 г. произошел знаменитый мятеж.


[Закрыть] которого нелегко столкнуть с мостика. Фрэнк Коуэн ничего не мог с собой поделать.

– …хрена вы тут выдрючиваетесь? Вы что, произнесли слово «взятка»? Прямо так и сказали – «взятка»?

Чарли Кейну, которому шел всего двадцать второй год, еще ни разу за всю его короткую репортерскую карьеру не давал оплеуху калифорнийский миллиардер. В голове у него было одно: главный редактор.

– Видите ли, сэр, мне известно, что двадцать четвертого числа прошлого месяца вы посетили кабинет нашего ректора. В его календаре встреч есть соответствующая запись. А согласно документам отдела развития, позднее в тот же день в дар от благотворительного фонда Коуэна было получено пятнадцать миллионов долларов. – (Источник Чарли преувеличил размер взятки, но Чарли заметил и исправил ошибку.) – Ваш пасынок Бойд Бейкер был до этого извещен о временном отчислении за неуспеваемость. Он сам это подтвердил.

Фрэнка передернуло. Ну Бойд! Ну кретин! Чарли Кейн продолжал:

– Но в данный момент он по-прежнему числится в Йеле. Соединяя точки, я…

– Соединяя точки? Соединяя точки? Вы что, в детстве в игры не наигрались? Позвольте вас спросить, мистер Кейн, вам известно, сколько у меня юристов на полной зарплате?

– У меня нет этой информации, но из ваших слов заключаю, что много. Это так, сэр?

– Двадцать пять. Двадцать пять штатных юристов. Все до единого акулы. Большие белые твари. Никогда не спят, круглые сутки рыщут и всем на своем пути предъявляют иски…

– Да, сэр, целая армия юристов.

– Именно армия! Ваша говенная правда! И если этого будет мало, я могу нанять любого другого юриста страны. И я вас засужу, если посмеете напечатать эту зловредную ложь – эту зловредную, пакостную, клеветническую ложь. Я официально вас предупреждаю, что… Мать честная, просто не верится. Что, сделать подарок колледжу – преступление? Вам не приходило в голову, что я забочусь о Йеле? Именно о Йеле. Разве я даю такие деньги Гарварду?

– Я думаю, суть дела не в этом, сэр.

– Мистер Кейн. – Фрэнк сменил тон на более спокойный, холодный – ледяной, можно сказать. – Поймите простую вещь. Ради вашего же блага. Поймите, что я подам на вас в суд – на вас лично, не на «Йель дейли ньюс», – если вы печатно заявите, будто я дал якобы какую-то там «взятку». Воспримите как серьезное предупреждение. Я сделаю так, что вам нечего будет кушать, что вашим родителям нечего будет кушать, и дедушкам с бабушками тоже. Я доходчиво говорю?

– Моих дедушек и бабушек уже нет в живых, сэр.

– Кончай дурью маяться, прыщ на жопе! Поищи меня в списке «Форбса»! У меня такие возможности, каких ты и представить себе не в состоянии. Я тебя в порошок сотру и пущу на удобрение. Слышишь меня?.. Кейн!

Чарли Кейн не мог поверить своему счастью. Чувак спятил! Его пальцы летали по клавишам.

– Угу.

– Как это понимать – «угу»?

– Значит, таков ваш комментарий? Что вы сделаете всех моих родных нищими, а меня пустите на удобрение?

– Мой комментарий? Мой комментарий, мистер Кейн, таков, что вы мертвец. Давайте скажу по буквам, чтобы до вас лучше дошло: эм-е-эр-тэ-вэ-е-цэ. Поняли меня?

– Да, сэр. Мертвец. Благодарю вас. Удачной вам гонки.

После чего Фрэнк Коуэн швырнул в Тихий океан еще один ни в чем не повинный сотовый телефон. И ринулся на корму к штурвалу. Члены команды, свесившиеся за борт, по очереди убирали руки. Один тихо сказал другому:

– Капитан сегодня в боевом настроении.

Все новости, какие Бакки Трамбл мог в эти дни сообщить президенту, были плохие, а то, что с какого-то момента это начинает приносить неприятности вестнику, можно считать аксиомой. Властителям мира сего куда приятней слышать: «Сэр, ваш рейтинг зашкаливает!» – или: «Сир, враг капитулировал!», чем хавать большие порции политического мрака, из которого в основном состояли ежедневные совещания Пичема с Бакки. Нынешнее не было исключением.

– Ну? – рявкнул президент не глядя. – Ну?

В былые дни он сказал бы: «А вот и наш Баккерино! Садись, жалкое ты мурло, лей себе пойло в стакан и вываливай все говно, какое есть!» Ныне же Бакки доставалось только «Ну?», в лучшем случае – «Ну что еще?»

– ФБР сообщило про компьютер Кассандры Девайн, сэр.

– Дальше.

– Они ничего там не нашли, что напрямую связывало бы ее с Артуром Кламмом.

Президент хмуро поглядел на Бакки.

– Я так понял, что ты собирался над этим поработать.

– Я считал, что поработал. Не знаю, как это объяснить. Я, конечно, позвоню Фрэнку Ко…

– Не надо. – Президент поднял руку. – Не говори мне ничего такого, о чем мне слушать не стоит. Скажи лучше что-нибудь такое, о чем мне слушать хочется. Разрешаю даже выдумать все от и до.

– Между прочим, есть кое-что. Похоже, что Девайн и ее пиаровский босс Таккер занимаются нелегальным бизнесом с Северной Кореей.

– С Северной Кореей? – Президент просветлел. – Ха, черт побери. Почему сразу не сказал? Хорошая работа, Бак. Мастерская работа. Хо-хо. Ты хитрый подлюга у меня, Бакки.

Президент ухмыльнулся. А Бакки подумал: Он решил, что я ввел это туда.

– Сэр, я был бы рад получить лавры, но этот факт имеет место… э… фактически. То есть реально. Они нашли это в компьютерах.

Президент был удивлен.

– Вот как. Ну что ж. Отлично. Даже лучше. Значит, ФБР может ее взять за жопу и отправить за решетку?

– Видите ли, сэр, они все-таки не продавали северокорейцам самолеты F-16 или крылатые ракеты.

Президент нахмурился.

– А что они им продавали?

Бакки постарался, чтобы звучало как можно более зловеще.

– Сэр, эта парочка сговаривалась с правительством Северной Кореи, страны, открыто враждебной Соединенным Штатам, о том, чтобы, – он сделал паузу, откашлялся, – провести турнир по гольфу.

– По гольфу? Ты сказал – турнир по гольфу?

– Да, сэр. Это же надо – так надругаться над одним из самых демократических видов досуга в цивилизованном мире! Тоталитарный турнир по гольфу. В Пхеньяне. На вражеской территории. Якобы ради – я цитирую – мира и взаимопонимания. А на самом деле чтобы придать приличный вид зверскому режиму. Прикрыть его харю большой улыбающейся маской. Одному богу известно, на что еще они могли пойти. Это не шутки, сэр. Не шутки.

– Да всем начхать будет на какой-то там турнир по гольфу! Черт возьми, Бакки, я было подумал, что они продавали им обогащенный плутоний, или бациллы сибирской язвы, или…

– ФБР, похоже, считает, что это серьезно. Заголовок хотите услышать? СОВЕТНИКИ ДЖЕППЕРСОНА НА ЖАЛОВАНЬЕ У СЕВЕРНОЙ КОРЕИ.

Президент поразмыслил.

– Что ж, такой заголовок мне очень даже нравится.

– Еще бы. – Уф, пронесло.

Раздался скрип президентского кожаного кресла.

– Но такой заголовок не стоит пускать в ход раньше времени. Его надо приберечь до подходящего момента. Например…

– До первичных выборов в Нью-Гэмпшире?

– Или даже позже. Передашь это пожелание нашим добрым друзьям фэбээровцам?

– Я трясу, начальник! – радостно воскликнул Бакки. – Я трясу!

Это была реплика из фильма «Хладнокровный Люк», где арестант, зайдя за куст помочиться, должен трясти его, показывая конвоиру, что он не убежал. Бакки много раз ее повторял в те горячие деньки, когда они вдвоем с губернатором Пичемом летали по стране на одномоторной «сессне», делая по дюжине предвыборных посадок в день. Тогда Пичем хохотал и хохотал над этой фразой, где ирония и подобострастие сочетались в нужной пропорции. Теперь же он бросил своему верному оруженосцу только: «Хорошо» – и вернулся к бумажной работе. Он писал прочувствованное личное обращение к директору Федерального резервного банка с просьбой не повышать базисную ставку до 20 %.

Бакки отправился к себе в кабинет, усталый до предела и с ощущением, что не получил полной благодарности за верную службу. Он ослабил галстук и стал смотреть электронную почту. Его ожидало триста посланий, в том числе одно от помощника с пометой: «Срочно! Прочтите как можно скорее».

Он открыл письмо. Там содержалась ссылка на заметку в онлайн-издании «Йель дейли ньюс». Что, к чертям, такое важное может быть в университетской газетенке? Он пошел по ссылке и прочел заметку.

– Ох, – произнес он, не обращаясь ни к кому конкретно. – Дрянь какая.

Джин, секретарша Фрэнка Коуэна, позвонила ему, когда он ехал домой от яхтенной стоянки (в бардачке «Энцо Феррари» у него был запасной телефон).

Она прочла ему заметку из онлайн-версии «Йель дейли ньюс». Когда дошла до слов несчастного Бойда, признавшего под запись, что «да, мой отчим разрулил как бы это дело, подбросил им, не знаю, доллар-другой, в общем, сделал предложение, от которого нельзя отказаться. Он продвинутый по этой части», Фрэнк до того разъярился, что ему ради своей же безопасности пришлось остановить «Энцо» на обочине и сделать несколько глубоких вдохов.

Далее в заметке Кейна говорилось:

«Официально Йель ситуацию пока не прокомментировал, однако в отделе развития сказали, что „мистер Коуэн был и остается чрезвычайно щедрым спонсором Йеля“. Декан Джон Уилкинсон не ответил на мои неоднократные звонки с просьбой прояснить нынешний академический статус Бейкера».

– Всё? – простонал Фрэнк.

– Да, мистер Коуэн. Между тем было довольно много звонков. Мистер Трамбл из Белого дома: «Срочно, просьба позвонить не откладывая». Ректор Йеля мистер Райгелют: «Срочно, прошу позвонить при первой возможности».

Фрэнк нажал отбой и задумался, кому звонить первому. Эни-бени…

– Бак! Фрэнк.

– Фрэнк! Мать честная.

– Ну что мне сказать? Сучонок репортеришка.

Фрэнк готов был уже выдать серию ругательств в адрес кретина пасынка, как вдруг его осенило.

– Ну что мне сказать? – повторил Фрэнк. – Люблю я этого остолопа. Он мне как родной сын.

Молчание. Фрэнк ждал, желая понять, поразила ли цель эта стрела вдохновенной лжи.

– Это очень, э, благородно с вашей стороны, Фрэнк.

– Ну, я и поступил по-старому, по-вашингтонски, – сказал Фрэнк. – Видишь проблему – вывали на нее побольше денег и посмотри, что получится. Доказать они ничего не докажут. Быть щедрым – не преступление у нас пока что.

– Фрэнк, – сказал Бакки. – Я вообще-то о другом хотел с вами поговорить.

Фрэнк забыл с самого начала включить записывающее устройство. Он сделал это сейчас.

– Да? Я слушаю.

– Насчет этого дела, которое мы обсуждали. ФБР и компьютеры.

– Какие компьютеры?

Бакки стало немножко не по себе. В трубке слышен был шум проезжающих машин, и это значило, что Фрэнк разговаривает по сотовому. Бакки не любил откровенничать при таком способе связи.

– В «Уок-н-ролле». Помните?

– А, это. Да. Помню. И что?

– У меня создалось впечатление, что вы согласились осуществить то, о чем мы говорили.

– Осуществить? Что именно?

Бакки стало уже сильно не по себе.

– Фрэнк!

– Да, Бакки?

– Вы… записываете этот разговор?

– Я все свои телефонные разговоры записываю. И вообще все разговоры. Даже те, что происходят в дрянных китайских ресторанчиках в Арлингтоне.

– Что вы хотите этим сказать?

– Ничего. Пока ничего. Я буду на связи. Передайте президенту, что я с нетерпением жду избирательной кампании. Честно говоря, мне хочется в ней участвовать. Самым непосредственным образом.

Дыхание Бакки превратилось в пыхтение. Фрэнк нажал отбой.

Следующий звонок Фрэнка был начальнику отдела интернета в его компании. Фрэнк велел ему хорошенько обработать онлайн-версию «Йель дейли ньюс» Антипауком™, чтобы если кому вздумается ввести в строку поиска Google слова «Коуэн», «взятка» и «Йель», он не нашел никаких соответствий.

Подвергнув шантажу главного советника президента и разобравшись со своим маленьким скандальчиком (неплохо для десяти минут на обочине!), Фрэнк Коуэн включил сцепление «Энцо», вырулил на Тихоокеанское шоссе с его эвкалиптовым запахом и погнал домой. Он, честно говоря, предвкушал, как, рассказывая об очередном проявлении бойдовского раздолбайства, заставит Лизу помучиться. В сложившихся обстоятельствах он считал своим законным правом выжать отсюда все удовлетворение до последней капли. Одновременно поздравлял себя с тем, что перехитрил большого зубастого волка. Бакки Трамбл теперь был у него в руках. Думая о себе, Фрэнк не мог не прийти к выводу, что он с его интуицией будет для избирательной кампании Пичема настоящей находкой.

Он ехал и насвистывал.

Глава 30

Гидеон Пейн испытывал боль, и не только физическую.

Все его попытки припомнить, как он добровольно отдал двум отвратительным русским проституткам свои фамильные часы с цепочкой, были тщетными. Никаких воспоминаний. Абсолютно. («Судя по всему, пьяный провал памяти», – предположил Монтефельтро.) И теперь эти две – Пейна передернуло – блудницы московские не только знают Гидеона в лицо, но и владеют часами, на которых выгравировано его имя. От этой мысли у него перехватывало дыхание.

Увы, он помнил все-таки, хотя и смутно, как в эту злосчастную ночь позвонил по телефону монсеньора… как спросил в справочной службе номер эскорт-сервиса: «Какой угодно – ик – эскорт-сервис». Вот оно, возмездие за грех!

Всякий раз теперь при любом звонке любого телефона Гидеона бросало в дрожь и прошибал холодный пот. Неужели они?

Он слышал внутри себя неумолимый, издевательский голос: Грешная душа врать хороша… до Судного дня.

Он сидел тихо. Хотя на последнее заседание комиссии по «восхождению» прийти все-таки надо было. Но что, если русские блудницы смотрят C-SPAN? Боже мой…

Тем временем монсеньор Монтефельтро все глубже проваливался в яму своей же копки.

Монсеньор решил, что ему ничего не остается, как заплатить мерзким русским шантажистам девятьсот долларов, которые они требовали. Он снял деньги со своего личного счета, надел нецерковную одежду и круглые темные очки, какие в свое время любили носить Джекки Онассис и Грета Гарбо, и договорился о встрече с жутким Иваном или Владимиром (имени он не спросил) на определенном углу в Джорджтауне, далеко от его дома. Там он протянул русскому, курившему сигарету, конверт. Тот разорвал его, пересчитал купюры и прорычал:

– Этого мало.

– Как мало? – запротестовал монсеньор. – Вы просили девятьсот долларов. Здесь девятьсот!

Иван-Владимир покачал головой.

– Нет. За двух девушек – тысяча двести.

– Вы просили девятьсот. Я вам дал девятьсот. А теперь я с вами прощаюсь! Dasvidanya!

И монсеньор, негодуя, удалился.

Когда добрался до дому, был весь мокрый от пота. Открывая дверь, услышал телефонные звонки. Взял трубку и стал слушать.

– Это священник Монтефельтро? Эскорт-сервис. С вас триста долларов.

– Говорил вам уже: я не священник! Это был маскарад!

– Маскарад только для двоих?

– Вы сказали – девятьсот долларов! Я дал вашему уроду девятьсот! Отстаньте от меня!

– Я ошиблась. Другая сумма. Вы тоже ошиблись. Сильно. Теперь с вас еще триста.

Какая низость!

– Хорошо, хорошо, – сказал монсеньор. – Вы получите ваши триста. И на этом кончено. Но верните часы и цепочку, которые я вам дал.

– Нет.

– Si.[91]91
  Да (ит.).


[Закрыть]

– Нет. Часы и цепочка – подарок девушкам. Кто такой Ги-дьон Пайн?

Лоб пастыря вспотел еще сильнее.

– Не знаю. Это старинные часы.

– Так на них написано. Ги-дьон Пайн. Это он девушек вызвал, да? Акцент другой, чем у вас. Южные штаты. Нам не вы звонили. Вы итальянец. Священник. Дом принадлежит Массимо Монтефельтро. Это вы?

Загнанный в угол монсеньор закрыл глаза и призвал ангелов и архангелов явиться с огненными мечами и покарать нечестивцев. Открыв их снова, увидел ту самую гостиную, где случился грех и до сих пор немножко пахло протестантской блевотиной и чистящим средством.

– Ладно, ладно! Скажите вашему Ивану или Владимиру, что я на том же месте дам ему триста долларов. И на этом поставим точку. Навсегда.

– Не нужно.

– Что не нужно?

– На том же месте. Он сейчас у вашей двери.

Монсеньор положил трубку. Секунду спустя – новый звонок. Он рявкнул в трубку:

– Да, русская сводня! Будут вам деньги!

В ответ – молчание, слабый шорох помех на международной линии и наконец неуверенный женский голос, спрашивающий по-итальянски:

– Говорит оператор Ватикана. Это дом монсеньора Массимо Монтефельтро?

Jesu Christo.

– Да, да, – ответил монсеньор по-итальянски несколько иным тоном. – Тут вклинился другой звонок, ошиблись номером. Простите. – Он постарался преисполниться достоинства. – Это сам монсеньор Монтефельтро. Кто его спрашивает?

– Кардинал Рестемпопо-Бандолини. Одну секунду, я вас соединю.

Будь это обычный вторник, Монтефельтро был бы рад и даже польщен: звонит не кто-нибудь, а главный советник Римского Папы и глава Конгрегации по распространению и защите веры. Обе должности были очень высокими, а вместе они делали его вторым человеком Ватикана и, следовательно, всего католического мира. Даже кардиналы иной раз трепетали, слыша приближающиеся по мраморному полу шаги обутых в алое ног кардинала Бонифаччо Рестемпопо-Бандолини.

Можно понять, что у монсеньора Монтефельтро этот звонок в такой момент вызвал не прилив гордости, а панику. Под аккомпанемент звонков в дверь, подкрепляемых стуком тяжелого славянского кулака, он глядел в адскую бездну.

– Массимо, – прозвучал в трубке высокий голос.

– Ваше высокопреосвященство.

Бум-бум-бум. Дин-дон. Бум-БУМ-БУМ.

– По-братски приветствую вас.

Бум-бум-бум…

– И я вас, ваше высокопреосвященство.

– Я звоню вам по очень важному делу.

БУМ-БУМ-БУМ.

– Массимо, там у вас какой-то шум.

– Прошу прощения, ваше высокопреосвященство. Тут у нас… строительные работы, возводится… часовня. Может быть, я перезвоню вашему высокопреосвященству из более спокойного места?

– Нет, нет, мне сейчас надо будет сопровождать его святейшество на важную встречу. Конкретные указания я пришлю вам в письменном виде с курьером. Но я хотел лично сказать вам, что Ватикан испытывает глубокое беспокойство из-за вашингтонского законопроекта о «восхождении».

– Понимаю, ваше высокопреосвященство. Я слежу за событиями самым пристальным образом.

БУМ-БУМ-БУМ.

– Вам поручается публично осудить этот законопроект в самых решительных выражениях.

– В каком смысле «публично», ваше высокопреосвященство?

– Со всех кафедр. В особенности по телевидению. Вы очень хороши по телевидению. Вы будете нашим лидером в Америке по этому вопросу.

Во рту у Монтефельтро стало сухо-сухо, как в пустой чаше для святой воды.

– Но, ваше преосвященство, – прохрипел он, – американские кардиналы и папский нунций гораздо лучше подходят для…

– Массимо. Послушайте меня. Я передаю вам волю его святейшества. Это величайшая честь. Он доволен вами. Он оказывает вам огромное доверие.

– Его святейшество слишком великодушен. Я…

– Теперь я хочу открыть вам очень большой секрет, которого не должен знать больше никто. В новом году вас повысят до кардинала-архиепископа. Вы станете следующим папским нунцием в Соединенных Штатах. Но его святейшество ни в коем случае не должен знать, что вам это известно. Он хочет сообщить новость сам. Сделать вам сюрприз. Вы довольны, Массимо?

БУМБУМБУМ.

– Да, ваше высокопреосвященство.

– Что-то у вас не очень довольный голос.

– Я ошеломлен.

– Ну ладно. Теперь слушайте меня внимательно. Вам поручается заявить от имени священного престола, что если этот жуткий законопроект будет принят, его святейшество издаст буллу об отлучении всякого американского католика, который его поддержит. Вы поняли?

БУМ-БУМ-БУМ. ДИН-ДОНДИН-ДОНДИН-ДОНБУМБУМБУМ.

– Кажется, они уже вешают колокол в вашей новой часовне. Я должен идти. До свидания, Массимо, Господь с вами.

– До свидания, ваше высокопреосвященство.

Монсеньор Массимо Монтефельтро медленно положил трубку – ту самую, с помощью которой лидер американских защитников жизни вызвал эскорт-сервис, из-за чего в эту минуту в доме пытались высадить дверь. Согласно указанию самого Римского Папы, монсеньор, чей телефонный номер и – мало того – лицо были известны нескольким сотрудникам эскорт-сервиса, должен был появиться на всех телеэкранах страны, с тем чтобы… выразить моральное негодование.

БУМ-БУМ-БУМ.

А в это самое время совсем недалеко – на Пенсильвания-авеню – звонил другой телефон.

Бакки Трамбл потерянно сидел за своим письменным столом, созерцая розовую бутылочку пепто-бисмола.[92]92
  Пепто-бисмол – расхожее средство от расстройств пищеварения.


[Закрыть] Его желудок казался ему Везувием кипящих соков. Он был уверен, что образуются язвы.

– Мистер Трамбл, – сказала секретарша. – Звонит мистер Коуэн.

Бакки еще раз глотнул розовую жидкость и взял трубку.

– Что вы хотите?

– Кажется, вы не очень-то рады моему звонку.

– Вы уже отрегулировали на магнитофоне уровень громкости? Может быть, мне сосчитать до десяти? Раз, два, три…

– Да ладно вам, Бакки, дружище! Не разыгрывайте дурачка. Можно подумать, это не вы в Белом доме придумали записывать разговоры.

– Ближе к делу.

– Ну скажите, разве это не здорово, что не надо больше гнать фуфло? Теперь можете говорить со мной начистоту. Не надо лизать мне задницу, не надо вешать на уши лапшу типа: «Ах, Фрэнк, я только что беседовал с президентом, он наметил вас на очень важный пост в следующей администрации». Хотя, между прочим, моя задница сейчас просит, чтобы вы ее полизали. Ради этого я и звоню.

– Какую часть вашей задницы мне сегодня лизать, Фрэнк?

– Всю сплошь! Я хочу подключиться.

– К чему?

– К избирательной кампании. В узкий круг. К черту всю эту хренотень насчет «сообщества Филинов» и «специальных брифингов, проводимых высшими должностными лицами». Это оставьте для новичков. Я хочу быть в одной комнате с вами и с Ним, когда принимаются большие решения.

– Всего-то? – мягко спросил Бакки. – Что, никаких авиаударов и ракетных пусков? И вам даже не нужны ежедневные специальные отчеты ЦРУ?

– Пока что хватит. Когда мы выиграем, я потребую намного больше. Для начала – должность министра финансов.

– Может, проще будет перевести вам сами финансы?

– Смешно, Бакки. Вы меня по-настоящему развеселили. Комиком случайно не подрабатываете?

– Не обольщайтесь, Фрэнк. Вы просто один из миллиардеров. Согласно «Форбсу», один из трехсот семидесяти.

– Да, я читал. Но этот миллиардер, милый мой Бакки, держит вас за яйца. И сейчас намерен хорошенько дернуть. Почувствовали? Может, еще разок?

– Вы непроходная кандидатура, Фрэнк. Эта история с Йелем: взятка одному из ведущих университетов, чтобы не исключали вашего сынка. Как, по-вашему, это будет выглядеть, когда назначение на должность станут рассматривать в сенате?

– Во-первых, пасынка. Во-вторых, всем пофигу. В-третьих, кто докажет, что это взятка? Думаете, Йель выступит вперед и скажет: «Да, мы берем взятки»? Я щедрый просто. Кто этого не знает? Я раздаю деньги тоннами. Я и вам давал деньги. Не далее как на прошлой неделе я пожертвовал крупные суммы ряду ведущих университетов. Помните пословицу? Деньги как навоз, если не разбрасывать – начнут вонять. Так что не волнуйтесь насчет моей йельской проблемы. Шансов у этой истории никаких. Хотя отдаю должное усердию репортера.

– Я же не могу взмахнуть палочкой и поставить вас во главе кампании, – сказал Бакки.

– На вашем месте, милый мой, я начал бы махать хоть чем-нибудь. Членом помашите – авось поможет. Иначе будете читать расшифровку разговора, во время которого вы подбивали меня ввести в компьютер моей дочери фальшивые компрометирующие электронные письма, связывающие ее с серийным убийцей. У этой истории есть шансы, я вас уверяю.

– Я сделаю что смогу. Но не уверен, что он на это пойдет.

– Еще как пойдет. Скажите ему открытым текстом, чего я хочу. А именно: стать после его переизбрания министром финансов. Ради этого я готов дать на его кампанию столько денег, что вы сможете купить все время на телевидении до последней жалкой секунды от нынешнего дня до самых выборов. Если вы не сможете это ему впарить, вам надо менять работу.

– Я сделаю что смогу. До свидания, Фрэнк. И еще, Фрэнк.

– Да?

– Вы говно!.. Ваша правда. Так гораздо лучше.

Бакки положил трубку со странным чувством освобождения. Редкая возможность в мире политики высказаться со всей откровенностью.

Касс тем временем торговалась с добровольцами.

Ей удалось найти несколько десятков бэби-бумеров в возрасте за шестьдесят, которые были согласны умереть по доброй воле – правда, не раньше, чем в семьдесят пять. Кроме того, за этот самоотверженный акт экономического патриотизма они требовали не только налоговых льгот, намного превосходящих параметры первоначального плана Касс, но и бесплатных похорон, мавзолеев, полной оплаты высшего образования для своих детей и ретроактивных платежей за медицину начиная со столь раннего возраста, как двадцать один год. Касс подсчитала, что общий экономический эффект от их «восхождения» для американской казны составит минус шестьдесят пять миллиардов долларов (она не афишировала этот факт, когда они выступали перед комиссией).

– Где ты выкопала этих людей? В Пхеньяне? – брюзгливо бросил Ранди, вылавливая палочками из контейнера поджаристые кусочки мяса. Он вообще в эти дни был сердит на Касс и Терри из-за их северокорейского проекта. ФБР, как ни странно, не проявляло к ним дальнейшего интереса. И в прессу пока что ничего не просочилось. Аллен Снайдер явно был достоин куда большего, чем семьсот долларов в час. Ранди хмыкнул: – Я думаю, в Северной Корее отыщется множество желающих совершить «восхождение». Причем в любом возрасте.

– К твоему сведению, – сказала Касс, – это не было легко. Попробуй найди в твоем поколении человека, готового сделать что-нибудь альтруистическое для страны.

– Альтруистическое? – переспросил Терри, чуть не подавившись китайским кисло-острым супом. – Животики надорвешь. Наверняка половина этих добровольцев сейчас сидит в интернет-аукционе и смотрит, сколько можно выторговать за те или иные части тела.

– Я о вашем поколении говорю, – сказала Касс Терри и Ранди. – Не о своем.

Терри поднял глаза от курицы «Чан Кайши».

– Думаешь, твое поколение повело бы себя лучше? Я тебя умоляю. Каждое поколение считает себя самым обиженным в истории. Ты на стенку лезешь из-за бюджетного дефицита. А мое поколение пережило реальные кризисы.

– Начинается, – проворчала Касс. – Сейчас последует рассказ о том, где ты был, когда застрелили Кеннеди. С леденящими душу подробностями. Если я в очередной раз услышу такое от бэби-бумера, меня, ей-богу, вырвет.

– Я был в восьмом классе, – начал Ранди. – Мы как раз вышли из спортивного зала и…

– Обвинению нечего добавить, – сказала Касс.

– Это действительно был удар, – заметил Ранди. – Разве твое поколение перенесло что-нибудь подобное? Если не считать, конечно, кражи интимных фотографий Пэрис Хилтон.

– Почему твое поколение так зациклено на самом себе? – спросила Касс. – Ты не думаешь, что таким же ударом для всех была, например, смерть Франклина Рузвельта после четырех лет страшной мировой войны?

– Кто такой Франклин Рузвельт? – поинтересовался Терри, подмигнув Ранди.

– Прошу прощения, – сказала Касс, не взяв наживку. – Я запамятовала, что бумеров не интересует то, что было до сорок шестого года.