Текст книги "Черная кровь"

Я пешком возвращаюсь в район склада. Но, как и говорил Джоэл, вся территория оцеплена многочисленными полицейскими. С расстояния в несколько кварталов я со своим острым зрением изучаю руины склада и, может быть, подсознательно ищу останки Рея. На руинах работает следовательская бригада. Все, что было внутри, уже собрано и разложено по пластиковым мешкам с белыми наклейками. Вся эта сцена – с многочисленными красными проблесковыми фонариками, грудами пепла и обугленными телами – действует на меня угнетающе. Но я не отворачиваюсь. Я думаю.

«Но вот что он сделал: связал Хитер в нише своей спальни; при этом она стояла, и на ней был только его школьный пиджак – и все. И в таком виде он заставил ее всю ночь сосать эскимо».

В ту ночь, когда я встретилась с новообращенными вампирами, я слышала, как неподалеку проехал фургон для мороженого с привычным громким перезвоном. И это в середине декабря посреди ночи. Дальше. Когда я навестила миссис Фендер, я поняла, что у нее в доме есть большая морозилка. Наконец, припарковав свою цистерну у склада, я краем глаза заметила фургон для мороженого. С точки, где я стою, не видно места, где был припаркован фургон, и неясно, там ли он еще. Но учитывая меры, предпринятые сейчас для охраны здания, я думаю, что он может еще быть на месте, и думаю, что это может быть важно.

Чем так привлекали Эдди эскимо?

Что за фетишем были для него замороженные трупы?

Связаны ли эти фетиши между собой?

Если Эдди положил глаз на останки Якши и Якша еще был жив, Эдди, чтобы контролировать Якшу, надо было держать его в ослабленном состоянии. Для этого есть два пути – во всяком случае, я знаю о двух. Один – это проткнуть Якшу некоторым количеством острых предметов, вокруг которых его кожа не сможет затягиваться. Второй способ менее очевидный и связан с природой вампиров. Якша был инкарнацией якшини, сатанинского змееподобного существа. Змеи холоднокровны и не любят холода. Точно так же и вампиры не любят холода, хотя могут выносить его. Однако лед, как и солнце, действует на нас разрушительно, затормаживаются мыслительные процессы, затруднено заживление серьезных ран.

Исходя из того что Эдди силен и знает, кто я, я предполагаю, что он действительно захватил Якшу живым и держит его в исключительно ослабленном состоянии, продолжая при этом пить его кровь. Я подозреваю, что Эдди держит его пронзенным и наполовину замороженным.

Но где?

Дома у матери?

Сомнительно. Мать – сумасшедшая, а Якша – такое сокровище, что было бы слишком рискованно оставить его на ее попечение. Эдди предпочел бы держать поставщика крови рядом. Он, пожалуй, даже берет его с собой, отправляясь на ночную охоту.

Я нахожу неподалеку телефон-автомат и звоню Салли Дидрих. Перед уходом из конторы судмедэкспертов я раздобыла ее служебный и домашний номера телефонов. Я не в настроении для праздной болтовни и поэтому сразу перехожу к делу. Перед тем как заняться своим крутым бизнесом, не был ли Эдди мороженщиком? Оказывается, да, отвечает Салли, Они с матерью владели маленькой фирмой по доставке мороженого в фургонах. Это я и хотела узнать.

Потом я звоню Пэт Маккуин, бывшей подружке Рея.

Не знаю, зачем я это делаю. Она не та, с кем я бы могла разделить свое горе, и к тому же я думаю, что такими вещами не надо делиться. Однако в эту самую темную из всех ночей я чувствую некую близость к ней. Я похитила ее любовь, а теперь судьба похитила мою. Может, это и есть справедливость. Набирая номер, я думаю, хочу ли я извиниться или разругаться с ней. Я напоминаю себе, что она думает, что Рей погиб шесть недель назад. Она не будет рада моему звонку. Я только разбережу раны, которые едва начали затягиваться. Но я не кладу трубку, когда она отвечает после двух гудков.

– Алло?

– Привет, Пэт. Это Алиса. Ты ведь меня помнишь?

Она хватает ртом воздух, потом наступает тревожное молчание. Я знаю, она ненавидит меня и хочет повесить трубку. Но любопытство пересиливает.

– Что тебе нужно? – спрашивает она.

– Не знаю. Я сейчас стою и задаю себе тот же вопрос. Наверное, просто хотела поговорить с кем-то, кто хорошо знал Рея.

Долгое молчание.

– Я думала, ты умерла.

– Я тоже так думала.

Еще более долгая пауза. Я знаю, о чем она спросит.

– Но он умер, да?

Я киваю:

– Да. Но его смерть не была случайной. Он погиб храбро, по своему выбору, защищая то, во что верил.

Она начинает плакать.

– Он верил в тебя? – горько спрашивает она.

– Да. Хочется думать, что да. Он верил и в тебя. У него было к тебе очень глубокое чувство. Он оставил тебя не по доброй воле, это я заставила его.

– Зачем? Почему ты просто не оставила нас в покое?

– Я любила его.

– Но ты его убила! Если бы ты никогда не разговаривала с ним, он сейчас был бы жив!

Я вздыхаю:

– Я знаю. Но я не знала, что так случится. Если бы знала, то поступила бы иначе. Пожалуйста, поверь мне, Пэт, я не хотела причинить вред тебе или ему. Просто так вышло.

Она продолжает плакать:

– Ты – чудовище.

Сильная боль сдавливает мне грудь:

– Да.

– Я не могу его забыть. Я не могу забыть всего этого. Я ненавижу тебя.

– Ты можешь меня ненавидеть. Это ничего. Но тебе не нужно его забывать. Ты все равно не сможешь. И я не смогу. Пэт, я, кажется, поняла, почему я тебе звоню. Думаю, чтобы сказать тебе, что его смерть – это не обязательно его конец. Понимаешь, я думаю, что я знала Рея когда-то очень давно, в другом месте, в другом измерении. И в тот день, когда мы все познакомились в школе, это было как чудо. Он ушел, но вернулся. Думаю, он может снова вернуться, или, по крайней мере, мы сможем пойти к нему, по направлению к звездам.

Она начинает успокаиваться:

– Я не понимаю, о чем ты говоришь.

Я просто натянуто улыбаюсь:

– Это неважно. Мы обе любили его, теперь его нет, и кто знает, будет ли что-то еще? Никто не знает. Спокойной ночи, Пэт. Приятных снов. Пусть тебе приснится он. Я знаю, что мне он будет долго сниться.

Она колеблется:

– Прощай, Алиса,

Вешая трубку, я смотрю на землю. Она ближе, чем небо, и я, по крайней мере, знаю, что она реальна. Над головой все равно висят облака, и звезд не видно. Я звоню своему старому другу Сеймуру. Он отвечает быстро, и я рассказываю ему обо всем, что случилось. Он слушает, не перебивая. Вот что мне в нем нравится. В этом мире болтовни реже встретишь хорошего слушателя, чем великого оратора. Когда я заканчиваю, он молчит. Он знает, что не может утешить меня, и не пытается. Это я тоже в нем уважаю. Но он понимает, как велика потеря.

– Очень жаль, что так получилось с Реем.

– Да. Очень жаль.

– Ты в порядке?

– Да.

У него твердый голос:

– Это хорошо. Ты должна остановить эту сволочь. Я согласен с тобой – Якша наверняка в том фургоне с мороженым. Все указывает на это. Почему ты не проверила, прежде чем звонить мне?

– Потому что, если он там и если я смогу вы рвать его у Эдди и копов, то мне уже будет не до звонков.

– Хорошо. Достань Якшу. Он быстро поправится, и вы вдвоем займетесь Эдди.

– Не думаю, что это будет так просто.

Сеймур делает паузу:

– Его ноги не отрастут?

– Ты можешь удивиться, но у меня нет большого опыта в таких делах. Но я сомневаюсь.

– Это не хорошо. Тебе придется противостоять. Эдди в одиночку.

– И мне не очень это удалось в последнюю нашу встречу.

– Тебе удалось. Ты уничтожила его сообщников. Но тебе нужно действовать быстро, пока он не создал новых, потому что на этот раз он не позволит им всем собраться в одном месте и стать столь легкой добычей.

– Но мне не хватает силы, чтобы противостоять ему. В этом я уже убедилась на опыте. Он слишком быстр, слишком силен. И слишком сообразителен. Но ты тоже сообразителен. Поэтому просто скажи мне, что делать, и я сделаю это.

– Я лишь могу предложить тебе несколько идей. Тебе надо создать такую ситуацию, в которой твое преимущество будет еще больше. Возможно, у него не так хорошо развиты слух и зрение, как у тебя. Или, быть может, он более чувствителен к солнцу.

– Солнце не очень-то ослабило его.

– Ладно, тогда он может быть более чувствителен к холоду. Думаю, что это так, и он об этом не знает. И еще он явно чувствителен в том, что касается его матери. Сколько ему? Тридцать? Он вампир и все еще живет с мамой? Этот парень не так уж страшен.

– Я оценила твой юмор. Но предложи что-нибудь поконкретнее.

– Возьми ее в заложницы. Угрожай убить ее. Он примчится на помощь.

– Я думала об этом.

– Так сделай это. Но прежде отними у него Якшу. Думаю, именно Якша может рассказать тебе, как его остановить.

– Ты читаешь и пишешь слишком много книг. Ты что, в самом деле думаешь, что есть какой-то магический секрет?

– Ты сама – магия, Сита. Ты полна тайн, о которых даже не подозреваешь. У Кришны была причина, чтобы позволить тебе жить. Найди эту причину, и нынешняя ситуация разрешится сама собой.

Его слова трогают меня. Я не рассказала ему о своем сне. Но мои сомнения и моя боль слишком велики, чтобы справиться с ними одними лишь словами.

– Кришна был полон озорства, – говорю я. – Иногда, как говорят, он что-то делал безо всяких на то причин. Просто потому, что ему так хотелось.

– Тогда и ты будь озорной. Обхитри Эдди. Все футбольные игроки в нашей школе больше и сильнее меня. Но они все придурки. Я мог бы в любой момент надрать им задницы.

– Если я переживу эту ночь и следующую, то заставлю тебя ответить за это хвастовство. Я передам вашим футболистам все, что ты о них сказал, слово и слово.

– Можно и так. – Его голос смягчается. – Достаточно Рея. Не умирай, Сита, прошу тебя.

Я снова чуть не плачу.

– Я тебе позвоню при первой возможности.

– Обещаешь?

– Вот тебе крест, чтоб мне не жить.

Он давит смешок. Он боится за меня.

– Будь осторожна.

– Само собой, – говорю я.

Проникнуть в оцепленную зону не составляет труда. Я просто прыгаю с одной крыши на другую, пока никто не видит. Но выбраться с фургоном с мороженым будет уже не так просто. Все выезды заблокированы поставленными поперек полицейскими машинами. Однако это меня волнует меньше всего. Беззвучно двигаясь на высоте тридцати метров, я вижу, что фургон все еще стоит на своем месте. Его окружает густая, почти ощутимая аура боли – словно рой черных насекомых над незахороненным трупом. Я испытываю дурное предчувствие, когда прыгаю со своего высоко го насеста на бетонный тротуар рядом с фургоном. Кажется, что я попала в колодец, кишащий змеями. По близости никого нет, но в воздухе стоит сильный запах яда. Еще не открыв запертую дверь в морозилку, я знаю, что Якша внутри и в плохом состоянии.

Я открываю дверь.

– Якша? – шепчу я.

В глубине холодной камеры происходит какое-то движение.

Странный силуэт заговаривает.

– Какого мороженого ты хочешь, девочка? – спрашивает Якша усталым голосом.

Моя реакция удивляет меня. Наверное, потому, что я так долго его боялась, мне трудно без колебаний приблизиться к нему, даже несмотря на то, что я хочу сделать его союзником. Однако от его смешного вопроса по мне разливается теплая волна. Но я все же стараюсь не вглядываться и не видеть, во что он превратился. Я не хочу знать, по крайней мере, не сейчас.

– Я заберу тебя отсюда, – говорю я. – Дай мне десять минут.

– Если нужно, можешь взять и пятнадцать, Сита.

Я закрываю дверь. Въезжать и выезжать с территории позволено только полицейским машинам. За блокпосты не пускают даже прессу, что можно попять. Не каждый день в Лос-Анджелесе сжигают двадцать с лишним человек, хотя, с другой стороны, в этой части города это дело не то чтобы уж совсем необычное.

Мои действия ясны. Я достану полицейскую машину и, может быть, синюю полицейскую фуражку, чтобы скрыть свои белокурые волосы. Я спокойно иду по направлению к складу и вдруг наталкиваюсь на двух копов, которые останавливали меня около Колизея. Это детектив Пончик и его напарник-вундеркинд. Они моргают при виде меня, и я едва удерживаюсь от смеха. На капоте их черно-белой машины стоит пакет с пончиками, и они потягивают кофе из пластиковых стаканчиков. Мы в квартале от центра событий и вне поля зрения кого бы то ни было. Ситуация взывает к моей дьявольской природе.

– Забавно встретиться здесь с вами, – говорю я.

Они неловко суетятся, ставят свою еду на капот.

– Что ты здесь делаешь? – вежливо спрашивает старший коп. – Это закрытая территория.

Я наглею:

– Вы так говорите, будто здесь атомная подводная лодка.

– Мы говорим серьезно, – отвечает молодой. – Тебе лучше бы поскорее убраться отсюда.

Я подхожу ближе:

– Я уеду, как только вы отдадите мне ключи от своей машины.

Они обмениваются улыбками. Старший кивает в мою сторону.

– Ты разве не смотрела новости? Не знаешь, что здесь произошло?

– Да, я слышала, что взорвалась атомная бомба. – Я протягиваю руку: – Ну ладно, дайте мне ключи. Я очень спешу.

Молодой кладет руку на дубинку. Как будто она ему действительно может понадобиться против молодой женщины весом около пятидесяти килограммов, которой не больше двадцати лет. На самом деле, чтобы меня остановить, ему понадобился бы танк «Брэдли». У парня повадки зазнавшегося ученика подготовительной школы. Я определяю его так: богатенький недоучка, который не смог поступить на юридический факультет и пошел в полицию назло папочке.

– Мы теряем терпение, – говорит недоучка, разыгрывая крутого парня. – Уходи немедленно, или мы заберем твою тугую задницу.

– Мою тугую задницу? А как насчет всего остального? Звучит прямо как дискриминация по половому признаку. – Я подхожу еще ближе и останавливаюсь в полуметре от недоучки. Я смотрю ему в глаза, едва сдерживаясь, чтобы не выжечь ему глазницы. – Знаешь, я ничего не имею против хороших копов, но терпеть не могу свиней, которые дискриминируют женщин. Они выводят меня из себя, а когда я выхожу из себя, меня ничто не остановит. – Я тычу его пальцем в грудь, сильно. – Сейчас же извинись, или я надеру тебе задницу.

К моему удивлению – я ведь могу сойти за старшеклассницу, – он достает пистолет и прицеливается в меня. Я отступаю, как будто в шоке, и поднимаю руки над головой.

Старший полицейский делает предварительный шаг в нашу сторону. У него больше опыта; он знает, что не надо искать неприятностей, когда их нет. Но он не знает, что неприятность – это мое второе имя.

– Эй, Гэри, – говорит он. – Оставь девушку в покое. Она просто флиртует с тобой. Убери пистолет.

Но Гэри не слушает:

– У нее слишком грязный рот для флирта. Откуда мы знаем, что она не проститутка? Да, правильно, наверное, так и есть. Может быть, надо забрать ее тугую задницу по обвинению в предоставлении сексуальных услуг за деньги.

– Я тебе не предлагала никаких денег, – говорю я.

Это злит Гэри. Он трясет пистолетом перед моим животом:

– Вставай к стене и раздвинь ноги.

– Гэри, – недовольно говорит старый коп. – Прекрати.

– Лучше прекрати сейчас, Гэри, – предостерегаю я. – Могу точно сказать тебе, что ты не сможешь этого закончить.

Гэри хватает меня за руку и швыряет к стене. Я не сопротивляюсь. Когда я огорчена, я люблю охотиться. Когда я вообще испытываю любые сильные эмоции, я люблю охотиться, пить кровь и даже убивать. Когда Гэри начинает меня обыскивать, я раздумываю, не убить ли его. Он перешел все границы, когда шарит рукой по моей тугой заднице. У него нет обручального кольца, по нему никто не будет скучать, за исключением, может быть, напарника, но тому все равно грозит скорый инфаркт, потому что он питается жирными пончиками и черным кофе. Да, думаю я, пока Гэри лазит по моим карманам и находит нож, но у него будет вкусная кровь, а мир перенесет потерю одного ничтожества.

Он поднимает нож и показывает его напарнику, как будто это ключ к сокровищнице. По его мнению, так оно и есть. Теперь, когда я определенно преступница, он может делать со мной все что хочет – ведь никто не снимает на видео. Неудивительно, что люди в этом районе время от времени устраивают бунты.

– Так-так, посмотри-ка, что у нас тут есть! – вскрикивает Гэри. – Билл, когда ты последний раз видел такой нож у студентки колледжа? – Он похлопывает меня по плечу плоскостью лезвия. – Кто дал его тебе, дорогуша? Твой сводник?

– На самом деле, – отвечаю я, – я вытащила его из тела одного французского аристократа, которой имел наглость дотронуться до моей задницы без моего разрешения. – Я медленно поворачиваюсь и ловлю его взгляд. – Как ты.

Полицейский Билл забирает нож у полицейского Гэри, который пытается мериться со мной взглядами. С большим успехом он мог бы это делать с идущим на него поездом. Я аккуратно запускаю в свой взгляд немножко жара и с удовольствием вижу, как Гэри начинает сильно потеть. Он все еще держит пистолет, но ему трудно держать его ровно.

– Ты арестована, – мямлит он.

– По какому обвинению?

Он сглатывает:

– Ношение спрятанного оружия.

Я на секунду оставляю Гэри и перевожу взгляд на Билли:

– Ты тоже меня арестовываешь?

Он в сомнении:

– Зачем тебе нужен такой нож?

– Для самозащиты, – отвечаю я.

Билл смотрит на Гэри:

– Отпусти ее. Если бы я жил здесь, тоже ходил бы с ножом.

– Ты что, забыл, что это та самая девушка, на которую мы наткнулись у Колизея? – раздраженно спрашивает Гэри. – Она была там в ночь убийств. Теперь она здесь, у сожженного склада. – Свободной рукой он достает наручники. – Пожалуйста, вытяни руки.

Я вытягиваю:

– Если уж ты сказал «пожалуйста».

Гэри убирает пистолет в кобуру и защелкивает наручники. Он снова хватает меня за руку и тащит к патрульной машине.

– У тебя есть право хранить молчание. Если ты предпочтешь отказаться от этого права, то все, что ты скажешь, может быть использовано против тебя. У тебя есть право на присутствие адвоката, либо нанятого, либо назначенного...

– Одну секунду, – прерываю я Гэри, когда он нагибает мне голову, заталкивая на заднее сиденье.

– В чем дело? – рычит Гэри.

Я поворачиваю голову к Биллу и ловлю его взгляд:

– Я хочу, чтобы Билли сел и поспал.

– А? – говорит Гэри. Но Билл не говорит ничего. Излишнее пристрастие к пончикам сделало его легкой наживой. Он уже под моими чарами. Я продолжаю сверлить его взглядом.

– Я хочу, чтобы Билл сел и уснул, – говорю я. – Усни и забудь, Билл. Ты никогда со мной не встречался. Ты не знаешь, что случилось с Гэри. Он просто исчез этой ночью. Это не твоя вина.

Билл садится, закрывает глаза, как маленький мальчик, которого только что уложила его мама, и засыпает. Он храпит, и это поражает его напарника, который снова хватается за пистолет и целится в меня. Бедный Гэри. Я знаю, что не гожусь на роль героя в борьбе с преступностью, но все же не надо было бы выпускать его из полицейской академии с настоящим оружием и боеприпасами.

– Что ты с ним сделала? – требовательно спрашивает он.

Я пожимаю плечами:

– А что я могу сделать? Я в наручниках. – Чтобы продемонстрировать свою беспомощность, я поднимаю руки на уровень его глаз. Потом, хитро улыбаюсь, рву наручники. Я напрягаю кисти, и остатки металлических основ падают на бетон, как мелочь из порванного кармана. – Знаешь, что сделал тот французский аристократ перед тем, как я перерезала ему горло его собственным ножом?

Ошеломленный, Гэри делает шаг назад:

– Не двигайся. Я буду стрелять.

Я делаю шаг к нему:

– Он сказал: «Сделаешь еще шаг, и я тебя убью». Конечно, у него не было твоего преимущества. У него не было пистолета. На самом деле, в те времена их вообще не было. – Я делаю паузу, и мои глаза, должно быть, кажутся ему просто огромными. Они больше лун, горевших над первобытными вулканами. – Знаешь, что он сказал, когда я пальцем схватила его за горло?

Гэри весь трясется и взводит курок.

– Ты – исчадье зла, – шепчет он.

– Близко. – Я выбрасываю ногу и выбиваю у него из руки пистолет. Он в испуге видит, как тот отскакивает от дороги. Я продолжаю сладким голосом: – Он сказал: «Ты ведьма». Понимаешь, тогда верили в ведьм. – Я медленно приближаюсь, хватаю мою смертельно побледневшую жертву за ворот и притягиваю к себе: – Ты веришь в ведьм, Гэри?

Он охвачен страхом и весь дрожит.

– Нет, – бормочет он.

Я усмехаюсь и лижу его горло:

– А в вампиров ты веришь?

Невероятно, но он начинает плакать.

– Нет.

– Ну-ну, – говорю я, поглаживая его по голове. – Ты ведь веришь во что-то страшное, иначе ты бы не был так расстроен. Скажи мне, что я за чудовище, по-твоему?

– Пожалуйста, отпусти меня.

Я грустно качаю головой:

– Боюсь, я не могу этого сделать, хоть ты и сказал «пожалуйста». Твои коллеги-полицейские совсем рядом, за углом соседнего здания. Если я тебя отпущу, ты побежишь к ним и скажешь, что я проститутка, которая прячет на себе оружие. Кстати, не очень-то лестно было услышать, что ты назвал меня проституткой. Никто и никогда не платил мне за секс, по крайней мере, деньгами. – Я слегка сдавливаю ему горло. – А вот своей кровью они мне платили.

У него рекой текут слезы:

– О боже.

Я киваю:

– Давай, молись Богу. Ты можешь удивиться, но я с ним однажды встречалась. Может, он и не одобрил бы истязания, которому я тебя подвергну, но, поскольку он позволил мне жить, то, должно быть, знал, что я когда-нибудь тебя встречу и убью. Впрочем, поскольку он убил моего любимого, мне, пожалуй, все равно, что он может подумать.

Я скребу Гэри ногтем большого пальца, и у него на коже появляется кровь. Красная жидкость стекает на его чистый накрахмаленный воротник чертой какого-то злого граффити. Я тянусь к его шее и открываю рот.

– Мне это понравится, – бормочу я.

Он закрывает глаза и кричит:

– У меня есть подруга!

Я делаю паузу.

– Гэри, – говорю я терпеливо. – Надо говорить «У меня жена и двое детей». К таким мольбам я иногда прислушиваюсь. А иногда нет. У того французского аристократа было десять детей, но поскольку у него одновременно было три жены, то я не была склонна к снисхождению. – Его кровь вкусна, особенно после тяжелого дня и тяжелой ночи, но что-то меня сдерживает.

– Как долго ты знаком с этой девушкой? – спрашиваю я.

– Шесть месяцев.

– Ты ее любишь?

– Да.

– Как ее зовут?

Он открыл глаза и уставился на меня:

– Лори.

Я улыбаюсь:

– А она верит в вампиров?

– Лори верит во все.

Я не могу удержаться от смеха:

– Ну и парочка из вас получится! Слушай, Гэри, этой ночью тебе крупно повезло. Я попью твоей крови, пока ты не отключишься, но обещаю, что ты не умрешь. Как тебе такой вариант?

Он не то чтобы совсем успокоился. Думаю, ему в жизни делали предложения и получше.

– Ты действительно вампир? – спрашивает он.

– Да. Но не говори об этом другим копам. Ты потеряешь работу – а может быть, и подружку. Просто скажи, что недоглядел, и какой-то бродяга украл твою машину. Это я и собираюсь сделать, когда ты вырубишься. Поверь, мне она очень нужна. – Я немного сжимаю его, просто чтобы напомнить, что я сильная. – Это по-честному?

Он начинает понимать, что у него нет выбора:

– А это будет больно?

Да, но это будет приятная боль, Гэри.

Я шире раскрываю его вены и впиваюсь жаждущими губами в его плоть. В конце концов, я страшно спешу. И только когда я пью, я осознаю, что оставлю его в живых вовсе не потому, что у него есть подружка. Впервые в жизни кровь не удовлетворяет меня. Меня отвращает и ее вкус во рту, и ее запах в ноздрях. Я не убиваю его, потому что устала от убийств – наконец-то. Перепалкой с этими копами я просто отвлекала себя. Тяжесть осознания того, что я единственная, кто может остановить Эдди, и боль утраты как острые колья пронзили мое сердце, и я не могу их вытащить. Неожиданно для себя я не могу утопить свои переживания в крови, как много раз на протяжении веков делала это с другими своими невзгодами. Я хочу быть не вампиром, а обычным человеком, который может найти утешение в объятиях такого существа, которому не приходится убивать, чтобы жить. Мой сон преследует меня, душа просит. Возвращаются красные слезы, я больше не хочу быть другой.