Текст книги "Невеста Драконов"

Автор книги: Кристина Лу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 27 страниц)

– Почему не я? Лучше бы ты это сделала со мной! – бормотала Соня, иногда поднимая голову к потолку, понимая, что Этэя все равно не ответит.

А Вэй отворачивался, потому что ощущал, что его Невесту буквально разрывало на части чувство вины и боль. Он мог бы встать с кровати, остановить, обнять, но это бы не помогло, только не сейчас. Если Соня начинала испытывать какие-то чувства, то они всегда были такими сильными, как порыв штормового ветра, с ними никто не мог справиться, кроме ее самой, даже Дракон, даже Этэя. Они могли ее только убедить, что все не так ужасно, как она видит. Они лгали, а она верила, хотя знала, что они просто стараются ее успокоить, каждый по отдельности, но одинаково. Но сейчас Этэя молчала, ее вмешательство только усугубит положение дел, а Вэй сидел на кровати в уверенности, что его Невеста не видит, как он в бессилии под одеялом сжимает кулаки, и что она не чувствует запаха его крови, наполняющего комнату.

– Знаешь, – произнес он, – я начинаю жалеть, что познакомил тебя с Рикой.

Соня резко сменила направление, в несколько шагов оказалась возле кровати.

– Она моя сестра, – усталый, горький вздох вырвался из ее груди, – знаешь, в деревне у меня было три сестры и два брата. Ни никогда я не ощущала такого… не знаю, как описать…

Вэй достал руку из-под одеяла. Соня заворожено наблюдала, как тонкая красная капелька шустро пробежалась по запястью, упала на белую простыню и сразу расползлась маленьким красным пятнышком. Он схватил ее за руку, притянул к себе, прижимая, а девушка привычно уткнулась носом ему в шею, как она это уже делала много раз.

– Ты поранился, – произнесла она.

Добивался ли он своим поведением именно этого, но Соня отвлеклась от тяжелых дум, от несправедливого чувства вины, и вдохнув его запах, почувствовав мелкую дрожь белоснежной кожи под своими губами, забыла обо всем. У него почти получилось.

– Соня, если бы эмпатией можно было убивать, то я бы умер первым, а потом бы за мной последовал Лейн. Чувства ТАКОЙ силы опасны не только для нервной системы их носителя, но и для окружающих.

В его голосе была усталость.

– Прости.

– Не прощу, пока не успокоишься. Я понимаю, ты переживаешь за Рику, но она такая, и ей уже ничто не может помочь. Она так не переживает, как ты.

– Она моя сестра.

– Она Разбитый Сосуд. Это значит, что Рика не сможет стать Невестой ни для одного Дракона. Все связи, которые возникли еще при рождении, порвались. Она ничего не чувствует, ничего не может. А значит, между вами тоже нет связи. Так что произошло? Почему ты такая взвинченная?

Соня некоторое время молчала, обдумывая информацию. Она просто уткнулась носом в плечо Вэя и перебирала пальцами его волосы. Еще нужно было решить, стоит ли рассказывать ему о том, что сделала Этэя? Все-таки лучше об этом поговорить, чем держать все в себе. Пусть все сейчас перегорит, ярко вспыхнет, чем будет медленно тлеть внутри нее, причиняя острую, нечеловеческую боль.

– Ей было тринадцать, когда ты нашел ее. Тогда шел дождь. Она лежала в грязной луже, такая беспомощная, такая слабая, еле живая. И сломалась она именно в ту ночь.

– Откуда ты знаешь? – пораженно спросил Вэй.

Соня почувствовала, что снова начинает дрожать. И скоро уже стало не различить: дрожит только она или они оба.

– Мне рассказала об этом та же дама, что пытается вылепить из меня идеальное оружие.

Казалось, Вэй задержал дыхание. Соня отстранилась, взглянула в его лицо, легко коснулась морщинки между бровями, потому что сейчас он так недовольно хмурился, что у нее самой брови болели. А может, она тоже хмурилась, но этого не замечала.

– Что я сделаю? – у Сони возникло ощущение, что она только что прочитала мысли своего Дракона, потому и переспросила, и когда он кивнул, то ответила. – Я говорила тебе, что ЕЙ я прощу даже это. Знаешь, а я ее понимаю. Когда речь идет о целом мире, о миллиардах жизней, то тут не до телячьих нежностей. Просто нам с Рикой не повезло, мы родились не в то время, не в том месте. А Этэя, она, знаешь ли никогда до этого не ковала оружие, вот и получилось… Но все равно обидно. Я за эту ночь уже сто раз спрашивала: "Почему именно мы? Почему именно нам так не повезло?" Судьба, наверное, такая.

* * *

Она была прекрасна в лучах восходящего солнца: красные волосы пылают, спадая огненным водопадом на плечи, задумчивый взор рубиновых глаз устремлен вдаль, дыхание слегка учащено – чуть выше поднимается высокая грудь в плену бледно-зеленого шелка, а лицо спокойное, отрешенное и смирившееся. Рика казалась огненным ангелом, застывшая на краю пропасти, раскинувшая руки в сторону, ловя ладонями непослушный ветер. Глядя на нее вот так, тайком, пока та не видит свою сестру, пока думает, что находится наедине с лениво выползающим из-за горизонта солнцем и ласковым ветром, в груди загорается робкая надежда, что еще не все потеряно, что Рика однажды избавится от своей страшной болезни. Но на лице нет ни единой эмоции, это не маска, даже не щиты, которыми пользуются Гай или Герты, это настоящая ее суть. Она такая, когда никто не видит, когда не притворяется, будто что-то чувствует. Лед в душе или в сердце не так страшен, как эта абсолютная пустота, которая отражается на ее лице. Пустота, которую никто и никогда не сможет заполнить. Перед Соней стояла девушка, душа которой умерла.

Теперь Соня понимала, когда ей говорили братья со странным блеском в глазах, подозрительно смахивающим на ужас, что для того, чтобы разорвать связь с Вэем, ей нужно убить свою душу. Чтобы освободиться, она, Соня, должна стать такой… И все-таки, что бы ей ни говорили, как бы ни пытались переубедить, в Соне все сильнее крепла уверенность, что есть другой путь, намного проще, намного легче и без ужасающих последствий, о которых ей любили повторять.

Рика, тем временем, запрокинула голову и долго смотрела на розовое от рассветного солнца небо, будто пыталась что-то ощутить своей выжженой душой, но не могла. А ее лицо было такое пустое, такое невыразительное, что Соне стало страшно. Человек, не способный ощущать эмоции, разум, холодный, расчетливый, которому не мешают чувства – такими могут быть машины, но не люди. Соня прикусила от досады губу и зажмурилась.

"Не верю! – девушка лихорадочно замотала головой, – я не верю в то, что моя сестра просто машина, или кукла, наделенная разумом".

Резкий выдох. Стало легче. Соня решительно встала и вышла из своего укрытия. Услышав звуки шагов, Рика вздрогнула и оглянулась. Лицо ничего не выражало, и это пугало больше всего. Девушка не стала надевать на лицо маску, которую носила при Вэе, опасаясь своим равнодушием и бесчувственностью испугать его Но Соне, сестре, которая только вчера соизволила появиться в ее жизни, было можно. Пусть видит, кто перед ней.

Соня была рада тому, что видит сейчас истинную Рику, а значит не будет никаких истерик, никакой фальшивой ярости или поддельной ненависти в глазах, только пустота, в которой можно потеряться, из которой не существует выхода.

– Что ты хотела? – спросила Рика.

– Поговорить.

Сестра равнодушно пожала плечами и отвернулась. Ее взор был вновь устремлен на восходящее солнце. Оранжевые лучи били прямо в глаза, поэтому Рика щурилась.

– Говори, – голос был стерильным, как у компьютера.

Все, что хотела Соня сказать обретенной сестре, все эти длинные речи, куда-то ушли, осталось только сожаление и злость на жестокий мир. И что говорить?

– Рика… – выдавила из себя девушка, сообразив, что молчание затягивается, – нам просто не повезло…

– Нам?

Каждый раз, когда сестра начинала говорить, Соня едва не вздрагивала.

– Да, нам.

– Я так не считаю. На твою долю не выпало и трети из того, что пришлось пережить мне первые тринадцать лет жизни.

Тут Рика целиком и полностью права. Все Сонины проблемы были просто детским лепетом по сравнению с теми мучениями, на которые обрекла Рику Этэя. И все потому, что внутренняя сила Рики не была спрятана так глубоко, как у Сони; она была видна сразу, невооруженным глазом. Не будь этого, еще неизвестно, что бы сейчас было.

– Согласна. Она поступила с тобой жестоко.

– Она? – бесцветно усмехнулась Рика, – понятно, значит ОНА с тобой говорила, и, небось, поведала всю мою драматическую историю.

– Да.

Рика развернулась, посмотрела на сестру.

– И ты, значит, пришла пожалеть меня?

– Нет.

– Нет? А что тогда?

Соня вздохнула. Говорить с этой глыбой льда, нет с пустотой, было очень сложно. Вся решимость куда-то сразу испарялась, и Соня, натасканная на спорах с Гай, теперь терялась. Она всегда ощущала за собеседником живое существо, а теперь…

– Я хочу тебе помочь.

– Зачем?

Ну и вопросы она задает! Допрос с пристрастием у Гай кажется легче. Голова соображала настолько туго, что Соня решила, что она недавно упала и ударилась головой, ничего при этом не заметив.

– Ты моя сестра, – ответила Соня, посчитав этот ответ на поставленный вопрос самым точным и полным.

– Наша с тобой связь была оборвана. Я для тебя мертва.

Соня сжала кулаки. Да как Рика вообще посмела сказать ей такое? Как могла решить, что раз каких-то мифических связей между ними нет, то она, Соня, должна отвернуться от своей сестры, причем сестры-двойняшки, которая несмотря ни на что казалась в сто раз роднее, чем кто-то из ее сводных братьев или сестер.

– Нет, не мертва! – упрямо возразила Соня, – ты стоишь передо мной живая! Но ты просто больна, и эту болезнь возможно вылечить!

– Ты веришь в это?

Вопрос в лучших традициях Гай, ибо он был какой-то бессмысленный. Ну причем тут то, верит в это Соня или нет? Ей что это поможет?

– Верю, – все так же спокойно ответила девушка.

– А что ты сделаешь, если я сейчас спрыгну со скалы?

Соня никак не могла понять, шутит с ней сестра или говорит серьезно. А если у человека умерла душа, у него чувство юмора остается или тоже уходит? А может, она просто над ней, Соней, издевается?

– Спасу тебя и надаю по ушам, – уверенно ответила девушка.

– Глупая, – интонации в голосе Рики чем-то напоминали интонации Вэя, когда Соня делала что-то на его взгляд безрассудное, – знаешь, почему?

Соня покачала головой.

– Потому что позволяешь эмоциям управлять тобой. Но это одна из основополагающих твоей силы.

Соня не спорила. Возможно, Рика в этом права. Бесконечные самобичевания, сражения с совестью, пламенные обиды, ярость или решимость, именно они мучили ее или заставляли поднимать голову и сражаться, несмотря ни на что.

– Рика…

– Я бы на твоем месте, – произнесла та, – перестала об этом думать. Я расплачиваюсь за чужие ошибки. Не волнуйся, я уже привыкла.

Солнце уже поднялось высоко над горизонтом, его лучи уже потеряли кроваво-красный оттенок, но и теперь на волосы Рики нельзя было смотреть, не щурясь.

– Рика, я помогу тебе.

Сестра покачала головой, подняв взор на Соню.

– Сомневаюсь, что у тебя получится. Над этим вопросом бьется Вэй уже пять лет подряд. Если не получается у него, то почему ты считаешь, что получится у тебя?

Соня пожала плечами.

– Может, потому, что мы обе Избранные?

Снова усмешка на ее прекрасном лице, но она такая бесцветная, что сердца начинают беспокойно биться в груди.

– Избранная здесь только ты, а я всего лишь поломанная кукла.

– Я не считаю тебя таковой!

Рика покачала головой.

– Тогда ты лжешь сама себе.

Сестра бросила на Соню прощальный взгляд и пошла прочь. Девушка обернулась и смотрела на ее удаляющуюся прямую спину до тех пор, пока сестра не скрылась из виду, и только потом позволила себе устало вздохнуть. Почему все так сложно? Ну и родственники ей достались: один хлеще другого. Соня закусила губу и посмотрела вдаль. Ее взору предстали две горы-близнеца со снежными шапками, подернутые предрассветной дымкой. Под ними расстилался океан серо-розовых хребтов, уходящих в лучи восходящего солнца, разбросано тянулись к горизонту розовые облака.

– Рика… сестренка… – ее голос подхватил ветер и унес куда-то вдаль

32

Все дальше от монастыря. За окном мелькают белоснежные горы, а под колесами все тот же нескончаемый серпантин. Снова кружится голова, снова жарко, но дышать легче и смутное беспокойство, охватившее Соню, в монастыре постепенно сходит на нет, потому что уровень энергии медленно, но верно растет. Рика со скучающим взглядом сидит и смотрит в окно. Горные пейзажи уже давно приелись, а редкие деревушки, попадающиеся на пути, как сестры-близняшки, и не отличишь друг от друга. На что можно смотреть за окном, Соня не понимала, как не понимала, что могло заинтересовать ее сестру. Время от времени девушке казалось, что когда Рика смотрит на Вэя, то взгляд ее светлеет, и проскальзывает в нем нечто, совершенно искреннее, настоящее, но слабое, как искра, которая вспыхнет и сразу же гаснет. Раскосые глаза цвета рубина угрожающе сужаются, когда Рика видит, как Соня и Вэй смотрят друг на друга или прикасаются, но в ее взгляде больше притворства, чем искренности. Когда молчание нарушается, Лейн, сонно трясет головой и, окидывая ленивым взглядом сестер, улыбается и начинает говорить. Обычно, Гай рассказывает байки «времен своей молодости», где иногда присутствует Дракон Сони. Вэй молчит, его лицо непроницаемо и не поймешь, как он относится к байкам Лейна, Рика задирает нос и отворачивается, охотно она болтает только с Вэем, с остальными больше предпочитает молчать и делать вид, что она ничего не слышит, а Соня смеется, заливисто, искренне, ей уже надоело ходить мрачнее тучи и сетовать на судьбу.

– А куда мы направляемся? – спросила Соня, отойдя от очередной невероятно смешной истории Лейна, – обратно в Пекин?

Прошло уже довольно много времени, а она так и не задала этого вопроса. Сначала подумала, что ей и так сообщат, а потом просто не хотела ни с кем разговаривать. Когда она смотрела на свою сестру, то настроение стремительно портилось, и поэтому девушка больше молчала и думала о том, как выйти из сложившейся ситуации и помочь Рике. Ничего путного в голову не приходило, хотя Соня и не надеялась.

– Нет, – ответил Вэй, его щиты вновь были подняты, причем настолько сильно, что если сосредоточиться, что будет слышен тихий треск, как возле линии электропередач, – мы едем в Чаньчунь. Это северо-восточнее Пекина. Там сядем на поезд до Благовещенска.

Соня нахмурилась.

– Мы возвращаемся в Россию?

Вэй кивнул.

– Это ваша родная страна. Снимать печати будет легче там.

Соня прикинула кое-что в уме и сделанные выводы ей не понравились. Что-то не сходилось в его словах.

– А разве мы не станем легкой добычей для Центра, если вернемся домой? Они ведь нас ищут. Ну и что, что мы их припугнули, показали, на что способны. Они ведь могут воинов не пожалеть, отправят пару сотен, уж со всеми-то не справимся…

– Правильно мыслишь, – вмешался Лейн, его голос был, как всегда насмешлив, – потому мы и едем в Благовещенск. В прошлый раз, когда мы оставили Рику в монастыре, то спрятали в этом городе некую полезную вещь, которая позволит нам успешно скрываться от любого представителя расы Гинаи, особенно от Паладинов.

– Вот как…

Соне иногда казалось, что если что-то брался объяснять Лейн, то он это делал намного лучше Вэя. Во-первых, он не напускал ненужного тумана, как любил это делал ее Дракон, а во-вторых, объяснял как положено: с начала, а не середины или конца.

– Могла бы и головой подумать, прежде чем спрашивать, – проворчала Рика, – ведь все заранее понятно.

Девушка в ответ промолчала. Это была чистой воды провокация. Чего Рика этим добивалась – неизвестно, но лучше сделать вид, что Соня ничего не слышала.

Потом были долгие выматывающие часы по серпантину. Соня иногда дремала или просто лежала с закрытыми глазами, прислонившись к плечу Вэя и наслаждаясь его близостью. Его длинные пальцы неспешно поглаживали запястье девушки. Иногда байки травить принимался Ксандр, но в большинстве случаев они отличались однотипностью и начинались: "Захотел я как-то поесть и пошел грабить кухню…" То, что Александр помешан на еде, Соня уверилась окончательно.

К полудню следующего дня они прибыли в Чанчунь. Город оказался довольно большим, густонаселенным и от Пекина отличался разве что размерами, а так все было одинаково. Соне вдруг показалось, что никуда она не уезжала из столицы Китая, ведь даже улицы в Чанчуне были такими же. Отовсюду звучала китайская речь. Соне, конечно, было без разницы, на каком языке они говорили, но все равно здесь все было слишком чуждым для нее: другая культура, другой менталитет. Каждый уголок, каждый дом будто говорил, что она здесь чужая. Эта страна принимала ее, как радушный хозяин гостя: была вежлива, приветлива… и закрыта. Вдохнув полной грудью сухой летний воздух, Соня окончательно уверилась в том, что она хочет домой, в Россию. Ей нравился Китай, в нем было нечто невероятно притягательное, но она не была здесь дома. Неужели все Гай чувствуют себя точно также здесь, на Земле? Ведь для Этэи они в сущности чужаки…

Размышления прервала Рика, которая уперла руки в бока и теперь грозно смотрела на Вэя. Соня, заинтересованная этим зрелищем, подошла ближе, чтобы понять, что же спровоцировало ее сестру на такое поведение.

– Зачем сутки трястись на поезде, если можно за пару часов оказаться на месте, полетев на самолете?

Что думал в этот момент Вэй, неизвестно, потому что выражение его лица ни на грамм не изменилось. Соне тогда подумалось, что с какой интенсивностью Рика изображает какие-нибудь чувства, с такой же интенсивностью Вэй пытается их спрятать.

– Соня плохо переносит полеты.

– Потерпит.

– Нет, – сухо возразил Вэй.

Рика старательно изображала злость, делала она это так добросовестно, что даже Соня на миг поверила в разыгранный ею спектакль. У сестры глаза потемнели, а руки сжались с кулаки.

– Я не стала спрашивать, что у тебя с ней при всех, хотела подождать, пока мы останемся с тобой наедине. Но это оказалось почти невозможно – она постоянно таскается за тобой, да и ты тоже хорош. Я хочу знать, что вас двоих связывает?

– Она моя Невеста, – лицо Вэя так и осталось непроницаемым.

– И это все?

– Да.

Рика усмехнулась.

– Не верю. Есть что-то еще.

Соня почувствовала, как сердца быстро-быстро заколотились в груди. Между ними и Вэем есть что-то помимо проклятой связи? Это видит Рика? Кто еще это видит? Лейн? Братья? Потому что сама Соня ничего такого за собой не замечала, кроме нечеловеческой тяги к этому Гай, и равного ей по силе желания избавиться, освободиться от него, забыть о нем навсегда.

– Инициация началась нестандартным способом и не была полностью завершена.

Рика фыркнула.

– Вэй, нельзя быть беременной наполовину. Это либо есть, либо нет.

Он смотрел на сестру Сони, а по его глазам было совершенно не понять, о чем он думает.

– Но тем не менее, все так, как я говорю.

Рика нахмурилась.

– Погоди-ка, ты что с ней не переспал еще ни разу?

– Это не твое дело.

– Разумеется, не мое, – промурлыкала Рика и потрепала Вэя по щеке.

Лицо у того даже не изменилось. Да, Гай умели держать себя в руках.

Чья-то рука легла Соне на плечо, девушка испуганно подпрыгнула и стремительно обернулась, чтобы в случае чего дать достойный отпор. Еще щиты мгновенно поднялись и затрещали так, что позавидовал бы любой Гинаи уровня Паладина. Как оказалось, напугал ее не Гай и не Герт, а обыкновенный дракон с мороженным в руках.

– Ксандр, ко мне опасно вот так подкрадываться! Я нервная, знаешь ли!

– Я понял, – ответил Александр, и сунул Соне в руки эскимо, – а ты кого из засады высматриваешь?

Девушка потупилась. Ее смутило то, что Ксандр застал ее подглядывающей за своей сестрой и Вэем.

– Никого.

– Так я тебе и поверил, – заулыбался Александр во весь рот, – небось хочешь выяснить, что связывает твоего Дракона и сестру?

– Совсем не хочу. Я и так знаю.

Ксандр усмехнулся, развернул обертку, откусил сразу больше трети от эскимо, прожевал, а только потом ответил Соне.

– Ну и что их связывает?

Девушка вздохнула и подавила желание закатить глаза. Вот прицепился! Хотелось его послать со своими дурацкими вопросами далеко и надолго, но вместо того, чтобы ответить что-нибудь резкое, произнесла:

– Жизнью она ему обязана.

Иногда Соне не нравилось, как усмехался Ксандр. Сейчас был один из именно таких моментов:

– И это тоже.

И ушел прежде, чем она успела что-то возразить. Соне отчаянно хотелось его догнать, спросить, что он имеет ввиду, но она осталась стоять, тупо глядя на прилавок с газетами.

"Черт, Ксандр, видишь, что я и так в непростом положении! Так зачем еще сильнее все усложняешь?"

* * *

Соне снился сон.

Длинные волосы почти касаются пола, Соня держит в руках щетку и медленно их расчесывает, в зеркале мелькает озорной взгляд глубоких серебристых глаз с вертикальным зрачком и улыбка искренняя, многообещающая. Соня не выдерживает, наклоняется, быстрым движением откидывает его изумительные волосы, а потом припадает губами к шее, вдыхает знакомый аромат, чувствует, как от него голова идет кругом, и становится трудно удержаться на ногах. Он разворачивается, берет ее за талию и усаживает к себе на колени, Соня ерзает, пытаясь устроиться поудобнее: прижаться как можно теснее, руки зарываются в его волосы.

– Тише, Соня, мы так опоздаем, – с легкой улыбкой произносит он.

Девушка смотрит на него, недоуменно моргает. Голос знакомый, и взгляд тоже, и улыбка. Как будто они были знакомы целую вечность до этого. Гай вопросительно смотрит на нее. Его глаза напоминают ей две льдинки, но в них нет извечного холода, только тепло.

– Что случилось? – спрашивает он.

Соня не выдерживает и отворачивается.

– Ты ведь будешь со мной всегда, Шенхар?

Он молчит, его тело напряжено, а заглядывать в ее глаза он не хочет. У него не хватает сил, его смелость ему просто изменила.

– Ты сильная, Соня… переживешь и это.

Девушка чувствует, как дрожат ее губы, а глаза наливаются слезами. Она знала правду, знала заранее, но спросила, потому что хотела услышать ложь, хотела хоть на мгновение поверить, что они вместе навсегда, и нет на свете силы, которая разлучит их…

Соня проснулась. Ее душили слезы, дышать было трудно. Мерный стук колес, легкая вибрация, которая чувствуется всей спиной, приятный полумрак – лишь слабый свет ночника где-то в углу купе. Протяни руку и почувствуешь тепло своего Дракона, он спит, он рядом, все в порядке, это был просто глупый сон. Но почему так плохо? Почему так больно, а слезы не хотят высыхать, все текут по щекам, уже намочили подушку, запутались в волосах?

"Шенхар, кто ты такой? И почему ты мне снишься?"

Ответов, как всегда, на ее вопросы не было..

Соня села, тряхнула головой, небрежным движением смахнула слезы и долго смотрела в непроницаемо темное окно. Только стук колес напоминал о том, что они движутся вперед, в Россию, домой. Снова странное желание: зажмуриться, зажать уши, просидеть так целую вечность, ничего не видя, ничего не слыша, ни о чем не думая, спрятаться от целого мира, сбежать, как последней трусихе. Но вместо этого руки судорожно комкают простыню, ногти сквозь тонкую ткань больно впиваются в ладони. Дурацкая привычка, – усмехается Соня, – совершенно дурацкая. Она уже столько раз раздирала нежную кожу на ладонях, что не будь рядом Вэя с его способностью заживлять раны, они бы давно покрылись шрамами в форме полумесяцев. И не надо было много света, чтобы видеть, что белая простыня перепачкалась кровью от ее израненных ладоней.

Соня поднялась, тихо щелкнул замок, дверь отъехала в сторону. Мимолетный взгляд в сторону Вэя – спит, даже не проснулся, а потом длинный коридор, освещенный желтоватым светом, в конце которого стоит Лейн, положив руки на перила и смотрящий то ли в непроницаемую тьму окна, то ли на свое отражение в свете тусклых ламп. Он повернул голову на звук, легко, еле заметно, улыбнулся в знак приветствия. Соня двинулась в его сторону.

– Не спится? – спросил он.

Его голос был грустным, наполненный какой-то неведомой Соне тоской.

– Сон приснился.

– Кошмар?

Лейн снова смотрит в окно. Его отражение в стекле медленно покачивается в такт движению поезда.

– Не знаю, – Соня ответила честно.

– Бывает.

Они некоторое время молчали. Соня первой нарушила тишину.

– А тебе? – спросила она.

– Гай не снятся сны. Это людская особенность, но иногда хочется, чтобы приснилась Мерью. Знаешь, я ведь ее толком-то и не видел.

Соня ему сочувствовала. Любить, ничего не зная об объекте своей любви, наверное, невероятно сложно.

– Хочешь, расскажу, как это бывает у Гай? – неожиданно спросил Лейн, будто читая ее мысли.

Соня кивнула. Ей было интересно узнать побольше об этой их болезни, о проклятии и о великом даре одновременно.

– Это как болезнь, – начал Лейн, – сначала она протекает скрыто. Ее не видно и не слышно, только осторожное, едва уловимое присутствие чего-то непонятного на краю сознания, но когда ты ребенок, то просто не обращаешь на это внимания, ведь есть масса других, более интересных вещей. Все меняется в младшей школе. Болезнь впервые заявляет о себе и напрочь отбивает любое желание, и не хочется уже ничего. Дальше – хуже, ты уже не можешь общаться со сверстниками, тебя раздражают их глупые игры, становишься задумчивым, все больше смотришь в окно на переменах. Старшие пытаются тебе объяснить, что происходит, но ты пока не понимаешь. На всем потоке бывает только всего трое-четверо таких "больных", они прячутся по углам, их территория строго поделена, и никто не имеет права врываться в их личное пространство. Это возраст одиночества, когда никого не хочешь видеть, когда тебя все раздражают, и ты можешь сидеть часами у окна и смотреть, ни о чем не думая. Понимание, что тобой завладела любовь приходит позже, когда оцепенение, в котором ты пребывал долгие годы, проходит, и ты понимаешь, что тот зверь, который прочно обосновался у тебя внутри, который день ото дня грызет тебя, никуда не денется, и учишься с ним жить. Ты любишь, но еще не знаешь кого. Ты куда-то стремишься, но сам не знаешь куда… Но ты ищешь, заглядываешь в каждое лицо в надежде, что вот он твой избранник. Порой поиски затягиваются на столетия. Мне повезло. Одного только мимолетного взгляда хватило, чтобы понять: "Это она!". Я был в ужасе, когда узнал, в кого меня угораздило влюбиться: клан Восхода, сама Мать… Но все, что я мог, это смириться.

Лейн замолчал. Тишина, точно живая, сгустилась вокруг их, и не хотелось ничего говорить, не хотелось ничего спрашивать, только молчать и думать: "Слава Богу меня обошла эта напасть!", но не чувствовать облегчения, а только какую-то непонятную, смутную тоску, схожей с тоской в глазах Лейна. Все-таки, любовь Гай – это чудо, потому что она не знала ни границ, ни правил, ни запретов. Она была свободна, но свою жертву сковывала миллиардами цепей, от которых невозможно освободиться. Она красива, как распустившийся на рассвете цветок в капельках росы, но она разрушительна…

– Любовь, – вновь заговорил Лейн, – это наша главная слабость, и главная наша сила. Почти все Паладины ею поражены, ведь эта болезнь дает намного больше, чем забирает: выдержку, терпение, выносливость и многое другое. Мы в большинстве случаев не называем имена своих любимых и очень редко бываем с ними вместе, потому что это самое слабое наше место, которым могут легко воспользоваться враги, поэтому любим незримо, со стороны… И даже если кто-то из наших избранников решает завести семью, но не с нами, мы не ревнуем, просто смиряемся…

Соня нахмурилась. Любовь Гай, действительно, была другой, действительно чужой для восприятия человека, который привык быть собственником.

– Почему?

Лейн грустно улыбнулся.

– Потому что наша любовь никогда не бывает взаимной. Как бы сказали люди, это наш крест, и ничего изменить мы не можем.

– То есть, если я бы полюбила кого-то, то он бы мне никогда не ответил?

– Ты не поняла, Соня. Ты можешь нравиться партнеру, он может создать с тобой семью, но он никогда не полюбит тебя так, как это делаешь ты, поэтому все его признания в любви будут ложью. Вы, люди, очень легко произносите эти слова, потому что они имеют для вас дугой смысл, нежели для нас. Ваша любовь не вечна, ваша любовь – это искра, которая потом переходит в привязанность или привычку, бывают, конечно, исключения, но это удел очень немногих.

Соня украдкой вздохнула. Ей это было сложно понять. Она привыкла к "людской" любви, о которой твердили на каждом углу, которую затаскали, опошлили, окунули в грязь или сам ее смысл исказили до неузнаваемости.

– Ты хочешь быть с Мерью? – спросила Соня.

Назвать этого капризного ребенка матерью у нее не поворачивался язык.

– Да. Но это решать не мне, а ей.

И в тишине, нарушаемой только стуком колес, повисли недосказанные слова. А Соня и так поняла, что не сказал Лейн.

"Я всего лишь ее раб. Она – моя госпожа".

И девушка не знала, что ей делать: то ли сочувствовать, то ли завидовать.

* * *

Это была Россия, а значит и атмосфера была здесь другая. Дыхание само по себе участилось, воздух был тяжелым от выхлопов старых машин. Это ничего, даже хорошо, ведь напоминает о том, что она дома. Она вернулась домой, в родную страну, где говорят на знакомом с детства языке. Здесь нет китайской аккуратности, здесь дороги такие же как и по всей России: полны ухабов и неровностей, здесь кругом угловатые дома с облезлой краской и осыпавшейся штукатуркой. Здесь блестящие обертки и пустые пачки от сигарет валяются на газоне, прибитые пылью. Но это ее, Сони, дом, это ее родная страна, огромная, богатая, но несовершенная настолько, что даже перенаселенный Китай кажется более организованным и, наверное, цивилизованным.

Простая маленькая гостиница, всего три этажа, а номеров раз два и обчелся. Ее было не сравнить с большим пекинским отелем, где качество обслуживания и номера были на высоте или с маленькой придорожной гостиницей в горах на берегу прозрачного холодного озера, где Соня встретила дракона клана Голубого Льда. Простыни, резко пахнущие недорогим стиральным порошком, скрипучие кровати, вид из окна на широкий проспект, на котором дома из белого кирпича выстроились в ровный ряд. Это Россия, это дом, а значит здесь обязательно будет улица Ленина и улица Пушкина, как и в любом другом российском городе. За обедом ей принесли вилку и ножик вместо неудобных палочек, и стол был высокий, не нужно было сидеть за ним по-турецки. Соня любила свою страну, но поняла, что будет тосковать и по Китаю, ведь здесь, в России, нет так полюбившегося ей бамбука.

– Мы долго здесь пробудем? – спросила Соня, когда они с Вэем остались одни в номере.

– Я думаю, что нет, – ответил он.

Номер был двухместным: небольшая комната с бледно-желтыми обоями, вызывающими у Сони какое-то странное желание сбежать отсюда подальше, две узкие кровати, тумбочка одна на двоих и старенький телевизор в углу, а еще желто-зеленые льняные шторы на окнах.