Текст книги "Молчаливый мужчина (ЛП)"

Автор книги: Кристен Эшли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

Если не считать того факта, что я больше уже не волновалась, учитывая, что Смити позвонил мне и сказал, что у меня теперь будет телохранитель, хотя он и сказал, что объяснит все позже, я немного заволновалась все же, и до того, как вошел этот громила также немного продолжала волноваться.

Но теперь, вместо этого волнения, я боролась с желанием наброситься на него, запрыгнуть, как на дерево.

Я сдерживала свой порыв, спросив:

– Я должна быть напугана, что Смити приставил тебя ко мне?

– Хоук разберется с этим.

И все.

Волнение вернулось.

Я хочу сказать…

Хоук Дельгадо?

Смити не упоминал про Хоука Дельгадо.

Смити только упомянул, что при мне будет теперь телохранитель, не так давно в клубе произошли ужасные вещи. Ужасные, что буквально разрывали Смити пополам. Поэтому я списала телохранителя на то, что Смити решил подстраховаться на всякий случай, что было вполне нормально.

Хоук Дельгадо обычно вступал в игру, если какое-то дерьмо доходило до крайности, может и «подстраховаться» тоже теперь входило в его обязанности, либо дерьмо принимало серьезный оборот.

И я предполагала, что Смити не рассказал мне о Хоуке, потому что у него были плохие новости.

Вот черт.

– Точно. Ястреб, – сказала я. – А теперь ответь, должна ли я волноваться, что Смити привлек такого парня, как Хоук Дельгадо, к тому, что происходит?

Парень молчал.

Он просто продолжал смотреть мне в глаза.

– Мо…

– Хоук разберется, – повторил он.

Я вскинула руку.

– Послушай, я уверена, что здесь нет ничего страшного. Ничего необычного, парни постоянно зацикливаются на мне. Такое случалось и раньше. Обычно все эти мужчины безвредны.

На это Мо тоже нечего не ответил.

– Смити перекинется с ними парой слов или пошлет Джоакима, или Джейлен, и они успокоятся. Если бы у них хватило смелости, они бы просто подошли ко мне с самого начала.

Мо по-прежнему молчал.

– Но если Смити напуган и обратился к Хоуку, это говорит о том, что мне стоит серьезно чего-то бояться, – заметила я.

Но никакого ответа от Мо я не получила, что еще больше резануло по моему волнению, возможно, он не двигал губами, чтобы мне ответить, но его глаза говорили: «Да, тебе следует бояться».

Так что я перешла от волнения к серьезному испугу.

– О Боже, – прошептала я, моя рука скользнула к животу. – Это плохо.

Вот тогда-то все и случилось.

Именно в этот момент вся моя жизнь изменилась.

Его взгляд переместился за моей рукой на мой живот.

И его лицо из сурового и бесстрастного стало однозначно прекрасным.

Потому что выражение его лица смягчилось.

Что бы ни происходило там за пределами моего дома, он явно ненавидел происходящее.

Что бы ни взбесило Смити, меня, Хоука Дельгадо (всех людей), Мо не хотел, чтобы это происходило. Он не хотел, чтобы я чувствовала то, что сейчас чувствовала, что буду еще чувствовать, пока эта ситуация не закончится.

Он ненавидел, что я тоже это поняла.

Он находился здесь, выполняя за деньги свою работу, чтобы защитить меня от всего этого дерьма.

Но для него это была не просто работа.

Это было нечто большее.

Он не знал меня, а я была не просто великолепной парой сисек с фантастической шевелюрой, которую любой парень с членом хотел бы видеть и в дальнейшем живой и здоровой – невредимой.

Я была человеком, который почувствовал что-то отстойное, а он был тем человеком, которому не нравилось, когда люди чувствовали себя отстойно.

Он ненавидел это.

Вот каким он был парнем.

Да, вся моя жизнь просто изменилась.

– Мо, – тихо позвала я.

Его внимание вернулось к моему лицу.

– Все будет хорошо, – заверила я его.

Сильный подбородок снова опустился кивнув.

Хорошо.

Пойдем дальше.

– Хочешь чего-нибудь съесть? – Поинтересовалась я.

– Осмотр, – буркнул он, но сделал это, не оглядываясь.

Ему нужно было узнать, куда он приземлился.

Но теперь у меня была другая проблема.

Я нервничала.

На самом деле нервничала.

Я никогда не нервничала с парнями.

Красивыми. Уверенными. Фактурными. Успешными. Богатыми. Для меня это не имело значения.

Имелось ли у них чувство юмора?

Это для меня имело значение.

Были ли они умны?

Это тоже имело значение.

Были ли у них цели в жизни и не боялись ли они усердно трудиться для достижения своих целей?

Это совершенно не имело значения.

Но, если они видели во мне только стриптизершу, как принято считать во всем мире, и думали, что я действительно могу дать первому встречному парню, что обычно люди думают, чем я занимаюсь, чтобы зарабатывать себе (очень хорошо зарабатывать) на жизнь? И если мужчины думали, что я была не разборчива, легкой добычей и они могли легко залезть ко мне в трусики, а затем хвастаться, что поимели стриптизершу, даже не помня моего имени?

Это определенно имело для меня значение.

Я не могла вспомнить, когда в последний раз так нервничала рядом с парнем.

На самом деле, мне кажется такого времени никогда и не было, когда я нервничала рядом с парнем.

Но у меня было безумное желание взмахнуть своими волосами, я боялась, что не вовремя споткнусь, когда повернусь, показывая ему свой дом или еще чего хуже, поэтому я полностью сосредоточилась на том, чтобы ничего такого не сделать, что заставило бы его подумать, что я какая-то идиотка или совсем непривлекательная.

Вот черт.

Я успешно сделала поворот и провела его через недлинное фойе моего Денверского тюдоровского дома в гостиную и тут же пожалела, что моя гостиная была отделана в белых тонах.

Камин белым с серыми прожилками мрамором. Квадратный белый современный диван (хотя на нем были большие цветные подушки, но светлые деревянные ножки). Белые стены. Белые занавески (хотя они висели по бокам, а шторы в римском стиле были бамбуковыми). Даже ковер был в основном белым с серым геометрическим рисунком. Но полы были дубовые (впрочем, из белого дуба, черт!).

Нравились ли Мо свежие, чистые и яркие цвета?

Может, у него были проблемы с лососевым цветом?

Я имела в виду, мое кресло было лососевого цвета. Не слишком ли оно было женским?

А если он присядет на диван, не ударится ли головой о мою лампу от торшера, который выгибается дугой? (Слава Богу, торшер был черным.)

– Э-э, – я махнула рукой, мысленно отметив, что нужно поправить дугу торшера, и повернулась к нему, – это гостиная.

Он ничего не сказал.

Подошел к ближайшему окну, и мои жалюзи, опущенные только частично, потому что они хорошо смотрелись именно так на моих окнах, придавая комнате ощущение тепла, опустились, потому что он их просто опустил.

Затем он своей покачивающейся неуклюжей походкой подошел к другому окну и проделал то же самое.

– Ладно, значит, чтобы никто ничего не увидел, верно? – Догадалась я, почувствовав, как в комнате внезапно похолодало, и не потому, что больше она не наполнялась солнечным светом.

Он повернулся, и его подбородок качнулся вниз.

Затем он посмотрел на открытую столовую и кухню, которые насыщались энергией из гостиной, и двинулся туда.

Я последовала за ним.

Под (белым) обеденным столом лежал бирюзовый коврик.

Это было хорошо.

Но на кухне по всем стенам была огромная блестящая белая плитка. Совершенно белые столешницы. Хотя с одной стороны были белые шкафы, с другой – черные, и еще под стойкой находился темно-зеленый шкафчик с желтым отливом, чтобы добавить некоторый контраст. Перила лестницы, ведущей к задней двери, были белыми, но сама дверь – черной.

И бамбуковые шторы, никаких занавесок.

Пол был выложен изразцовой черно-белой керамической плиткой, а светильники – золотые.

И темно-зеленый шкафчик с желтым отливом под стойкой, сейчас казался мне смотрелся по-мужски.

Как мужчины относятся к белому?

Вообще-то?

Когда Мо закрыл жалюзи в столовой и на кухне, я поняла, что ему наплевать на искусственные полы или на мою широкую, но неглубокую деревянную вазу с фруктами и на то, была ли эта ваза женской или больше похожей на мужскую.

Благодаря его заботе, все пространство теперь погрузилось в темноту, поэтому я щелкнула выключателем.

И ему было наплевать на мои золотые светильники.

Он снова посмотрел на меня.

– Пока все это происходит, ты можешь спокойно есть и пить, все что хочешь, – предложила я и открыла дверцу холодильника (белый СМЕГ, черт возьми, СМЕГ определенно девчачий, не так ли?). – Ты прикрываешь мою задницу, mi casa – это определенно su casa, – его взгляд скользнул внутрь холодильника, и на его лице отразилось открытое одобрение, которое я не могла не увидеть, прежде чем он посмотрел на меня. (Итальянский бренд SMEG производит кухонную технику премиум-класса. – прим. пер.)

Значит, он тоже был сторонником здоровой пищи.

И, возможно, он одобрил мою навязчивую идею, выстраивания в линию и аккуратное размещение (возможно, у меня было обсессивно-компульсивное расстройство) использование подходящих контейнеров для хранения продуктов.

Если он одобрил то, это было бы хорошо.

Я имею в виду, что внутри мой холодильник выглядел как реклама в магазине, продающим контейнеры для хранения продуктов.

И тут до меня дошло, что он почти ничего не говорит.

Но он определенно каким-то образом общался.

И это стало еще более заметно, когда он перевел свой взгляд на фойе.

Он закончил на кухне, пора было двигаться дальше.

Но я не двинулась дальше.

– Я люблю свет, люблю светлое пространство.

– Жалюзи закрыты, – объявил он.

Его голос был очень глубоким. Не грубым и не гладким.

В самый раз.

Черт!

– Я хочу сказать, что мне нравятся яркие пространства, так что это объясняет все белое, – пояснила я ему.

Ему было совершенно наплевать на мое все белое.

Его внимание снова переключилось на фойе.

– И я аккуратная, – поделилась я еще одной мыслью.

Он посмотрел на меня.

Затем сразу же перевел взгляд опять на фойе.

Ладно.

Пора двигаться дальше.

И я двинулась.

И повела его по недлинному фойе к лестнице, ведущей в кабинет и телевизионную комнату с другой стороны дома (еще больше жалюзи закрылось).

После этого я повела его вверх по лестнице в комнату для гостей, ванную и мою комнату с шестом, где я занималась хореографией своих танцев (ему было наплевать на шторы в комнате для гостей, но в комнате с шестом все шторы были закрыты).

Затем мы вошли в кабинет.

Я очень гордилась своим домом. Я купила его сама, переделала (ну, наняла кое-кого, кто сделал дизайн). Я украсила свой дом. И все в одиночку. Без помощи. Без мужчины.

Маленькая стриптизерша, которая смогла.

А дизайнер был шедевром.

Двухскатные наклонные потолки верхнего этажа в стиле Тюдоров. Окна с ромбовидными стеклами, у которых стояло кресло у окна. Стеллажи вокруг всего этого заполнены моими любимыми книгами (да, стриптизерши читают) и стереосистемой. Освещение. Мебель из прохладного ротанга и коврики. Кремовые тона диванов и постельного белья, все это смешалось с теплыми оранжевыми нотками на подушках, потому что я любила оранжевый.

У Мо не было никакого мнения об оранжевом или о том, что я много читаю.

Мо оценил тот факт, что на моих высоких, но узких окнах (всех четырех с двумя квадратными сверху) не было жалюзи, и его губы сжались.

– В ванной матовые окна, – услужливо поделилась я. – В гардеробной нет окон.

Кровать стояла у задней стены.

Он повернулся и посмотрел на меня сверху вниз.

– Не подходить к окнам и к диванам.

Моя спальня была огромной. У меня была огромная гостиная по причинам, которые были в основном эстетическими, если только мои племянники не были здесь, возясь, что обычно происходило именно в гостиной, то они начинали бегать, как только входили в мой дом, потому что это сводило с ума Джет, а мои мальчики и я любили сводить с ума мою старшую сестру.

Два дивана стояли друг против друга с журнальным столиком, сделанным целиком из стекла.

Если я была в настроении, это давало мне возможность отдохнуть и почитать.

Это навело Мо на дурные мысли.

– Я много читаю, Мо, и…

– Не у окна. Никаких диванов. Или мы повесим простыню, пока все это не закончится.

Я сжала губы и пососала их между зубами.

Простыня полностью испортила бы мой интерьер.

– И ты никогда не будешь ходить по этой комнате без одежды, – продолжал он.

Я разжала губы и кивнула.

– Даже в нижнем белье, – добавил он.

Что, мне показалось, немного странным, учитывая мою профессию.

– Я зарабатываю на жизнь стриптизом, Мо, и…

– Даже в нижнем белье.

Тогда ладно.

Я кивнула.

– Я сплю на диване. – И он наклонил голову в сторону дивана.

Хм…

Что?

– У меня есть комната для гостей, – заметила я.

– Я сплю здесь на диване.

– А кто-нибудь из других парней Хоука…

– Только я.

Хорошо.

Постойте.

Что?

– Ты не хочешь... пойти на компромисс или что-то в этом роде? – Спросила я.

Он отрицательно качнул головой.

Один раз.

Но у меня были сомнения.

– Ну, э-э... не хочу говорить тебе по поводу твоей работы, но... это что, так обычно делается?

– Абсолютно.

Да?

Я, не скрывая, показала свое удивление, потому что после моего вопроса, Молчаливый Мужчина выдал мне больше слов.

– Военные. Ты проходишь с кем-то подготовку. Ты спишь с кем-то. Дышишь их воздухом весь день, каждый день, они становятся что-то значить для тебя. Можешь ненавидеть их до глубины души, но все равно возникает связь. Они заодно с тобой. Они – семья. Это может быть мужчины... и женщины… кто может броситься вперед, чтобы спасти жизнь. Но есть большая разница между инстинктом и кем-то в опасности. Зная, что твое время может закончиться в любой момент. И видеть, как граната падает к твоим ногам. А потом броситься на нее, зная, что у каждого мужчины, стоящего рядом с тобой, такая же мысль – сделать то же самое, потому что одному, возможно, придется умереть, но эта связь настолько сильна, что ты умрешь, чтобы другим сохранить жизнь.

– Если будет такая необходимость, ты бросишься на гранату ради меня? – Прошептала я.

– Мне нужно, чтобы ты поверила, что я брошусь на гранату ради тебя.

Я поверила. Я имею в виду, на нем были солдатские штаны-карго. И пистолет.

И я могла ему поверить, даже если он будет спать в комнате для гостей или возьмет отгул на полдня.

– Я доверяю тебе, Мо, – пообещала я.

– Вы понятия не имеете, что означает слово «доверие», Мисс МакАлистер.

– Лотти.

На этот раз он вздернул подбородок.

– Значит, тебе придется спать со мной в одной комнате? – Спросила я.

– Да, – ответил он.

– Но ты будешь спать.

– Мне нужно, чтобы выспаться четыре часа, мэм. И от сна до боевой готовности мне требуется две целых пять десятых секунды. Я не знаю в данный момент, сколько времени мне потребуется, чтобы спуститься в холл и спасть в гостевой спальне, если вы столкнетесь с угрозой. Я просто знаю, что это займет больше, чем две целых пять десятых секунды.

Две целых и пять десятых секунды.

Точно.

– Ты засекал время? – Поинтересовалась я, веря и не веря.

– Ага.

Ого!

– А когда ты будешь принимать душ?

– Я не буду терять времени, принимая душ. Это займет меньше пяти минут. Так что я приму душ с тобой в ванной комнате и запру дверь или приму душ, пока ты будешь танцевать, и Смити приставит к тебе своих людей. Если я пойму, что клуб чист. Если нет, я приму душ с тобой в ванной комнате. Если ты отметешь мое предложение, то предложишь сама на свой выбор.

Он не предложил мне выбрать, чтобы он принял душ вместе со мной, такая жалость.

– Почему бы нам... э-э... не разобраться с этим по ходу дела, – предложила я.

Снова опустил подбородок.

– Тебе нужно привезти вещи или может что-нибудь еще? – Спросила я.

– Вещи в моем пикапе, – ответил он.

– Ладно, – пробормотала я.

Его глубокий голос понизился.

– Скоро все закончится, и я уйду.

И кто из нас был фриком?

Вероятно, я.

Потому что я не знала точно, что происходит, но понимала, что все серьезно и плохо, но все равно не хотела, чтобы это закончилось, потому что я точно поняла одно, касаемо этого парня – его звали Мо, и я не хотела, чтобы «это» скоро закончилось, и чтобы он ушел.

– Как твое полное имя? – Резко спросила я.

– Ким Симус Моррисон.

Я уставилась на него.

– Тебя зовут Ким?

– Моя мать норвежка.

Поскольку я не была специалистом по норвежским именам, мне это ничего не объясняло, кроме того, что Ким скорее всего был норвежским парнем.

– А твой отец? – Продолжила я.

– Наполовину шотландец. Наполовину мудак.

О боже.

Он проговорил это скороговоркой.

Я открыла рот.

Он качнул головой.

– Не делюсь личным, – заявил он.

К черту.

И к черту нервы тоже.

Может придет время, когда он примет душ со мной в ванной комнате.

А еще лучше, со мной прямо в душе.

Ага.

К черту.

Я указала на диван.

– Мы спим вместе. Мы дышим одним воздухом. Если ты хочешь тренироваться вместе, я покажу тебе шест, и ты можешь поставить меня на скамью для жима. Ради меня ты готов броситься на гранату. Я бы сказала, что это уже личное.

Он молчал.

– Мо, – огрызнулась я. – Серьезно. Кто знает, сколько времени это займет? Ты не можешь все время бесшумно слоняться с пистолетом на поясе по моему дому, ожидая, что со мной что-то случится.

Он не произнес ни слова.

Отчего я поняла, что он может бесшумно слоняться с пистолетом на поясе по моему дому, ожидая, что со мной что-то случится.

Или даже больше, ожидая, когда это произойдет, чтобы он смог это предотвратить.

– Ладно, Рэмбо, как насчет того, что я не хочу, чтобы ты бесшумно слонялся по дому, ожидая, что со мной что-то случится, – поправила я свой ответ.

От него ничего.

Я скрестила руки на груди (но он даже не посмотрел на мои руки, скрещенные на груди).

Мне платили за то, чтобы мужчины смотрели на мои сиськи, это был мой образ жизни.

Но я никогда так не хотела, чтобы мужчина обратил внимание на мои сиськи, как сильно хотела, чтобы Мо обращал на них внимание.

– Ладно. Я начну, – предложила я. – Я – Шарлотта МакАлистер. Только не мэм. Никогда, мэм. Лотти в семье и среди друзей. Значит для тебя тоже Лотти. Лотти Мак для всего мира. Королева календаря «Корвет» и хедлайнер стрип-клуба Смити. Тебе не нравится, что я раздеваюсь?

Один кивок, едва заметный.

– Ты думаешь, что я унижаюсь, продвигая потребительское отношение к женщине? – Спросила я.

Он быстро оглядел комнату.

Это был ответ на первую часть моего вопроса.

Потом посмотрел на меня.

– Ага.

Вот и ответ на вторую часть.

Но постойте.

Полегче там.

– Правда? – Спросила я.

Его губы не шевельнулись.

Но выражение лица говорило все тоже «Ага».

– Ты же знаешь, что это не так. Я могу делать со своим телом все, что захочу, в том числе зарабатывать с помощью него деньги, – заявила я.

– Верно, – пробормотал он.

– А я – женщина. – Я дернула головой в его сторону. – Ты не женщина. Поэтому я думаю, что это мой выбор.

– И куда он приведет? – спросил он.

– И куда, что приведет? – Спросила я в ответ.

– Ты раздеваешься за деньги. Потом, куда это тебя приведет?

Я почувствовала, как мои глаза прищурились.

– А как ты думаешь, куда?

Он пожал массивными плечами, и я была уверена, что по комнате пронесся легкий ветерок.

Я поняла, что он хотел сказать.

– Значит, мой стриптиз означает, что я в некотором роде ответственна за плохое поведение мужчин, – озвучила я, пожатие его плеч. – Потому что, знаешь ли, мой стриптиз означает, что мужчины могут думать о женщинах в целом только как о сексуальных объектах, хотят они того или нет, и относиться к ним как к сексуальным объектам, хотим мы того или нет.

Мо молчал.

И его взгляд ничего не говорил.

– Чушь собачья, – сказала я ему.

Он молча не соглашался со мной.

– И это чисто мужской взгляд, – сообщила я ему.

Мои слова его позабавили.

И снова мне захотелось запрыгнуть на него, как на дерево.

Его серебристые глаза посмеивались, а губы изогнулись на одну восьмую дюйма вверх?

Черт.

Похоже появилась настоящая проблема.

На самом деле проблем было несколько.

Но в этот момент я не собиралась вдаваться в подробности, думая, что мне очень сильно хотелось относиться к нему именно как к сексуальному объекту.

– Знаешь, мужчины часто напиваются, – заметила я. – Женщины тоже. Они напиваются в одиночестве, только среди мужчин, или только среди женщин, или вперемешку. Это происходит миллионы раз каждый день и каждую ночь. Но не каждый же из этих миллионов напившихся мужчин потом выходит и совершает сексуальное насилие над женщиной?

Его веселье испарилось.

– Нет, – ответила я вместо него. – Потому что для этого в них должно сидеть чудовище. Ну, прямо совсем монстр. Либо у них есть силы, и, слава Богу, у подавляющего большинства нет чудовища, либо оно есть. Это не имеет никакого отношения к выпивке. Или наркотики. Или то, что надето на женщине. Или как она себя ведет. Она не несет абсолютно никакой ответственности за то, что мужчина надругался над ней. Монстр все это совершает, потому что он монстр. Он просто скрывается, когда мужчина трезв. Но когда напивается, его сила воли слабеет, и это чудовище выходит наружу. Вот и все. Конец.

Его большое тело слегка зашевелилось, но он ничего не сказал.

Хотя я поняла, что это и был его ответ.

Он слушал меня.

– То же самое касается любых других плохих поступков, которые совершает мужчина, – продолжала я. – Если он пристает к женщине. Если он ее бьет. Меня тошнит от мужчин и женщин, которые обвиняют женщин в плохом поведении мужчин. Тем не менее имеется нечто, отчего эта история продолжается бесконечно. Ты знаешь, что увековечивает подобные вещи?

Он качнул головой.

– Разговоры в раздевалке, и ни у одного мужчины в комнате не хватает смелости сказать другому: «Знаешь, это дерьмо не делает тебя крутым. А делает тебя больше похожим на неудачника, который не может переспать с настоящей женщиной. Прекрати». Если мужчины позволяют своим же собратьям говорить дерьмо о женщинах, это сводит женщин к сексуальному объекту. Создается впечатление, что все мужчины в той комнате видят свою цель унизить женщин, и некоторые мужчины, мудаки, продолжают это осуществлять на деле, целенаправленно физически унижая женщин. И поскольку это делают мужчины, они понятия не имеют, что они на самом деле делают.

Мо согласился со мной.

Он этого не сказал.

Но я это увидела.

Учитывая, что он выразил свой ответ (своим способом), и хотя мне понравился его ответ, я продолжила:

– А что ты думаешь о женщине, которая посещает шоу «Чиппендейлов»? А австралийское «Тандер фром Даун Аппе»? Как о мерзких парнях, которые, вероятно, пристрастились к наркотикам и не имеют другого выбора, так зарабатывая себе на жизнь? – Спросила я.

– Может развратные. Другие – нет, – пробормотал он.

Я почувствовала, как мои губы дрогнули, но продолжала смотреть на него.

– Хотя, женщины, которые ходят на эти шоу, считаются похотливыми и неконтролируемыми одиночками, посещая их со своими подружками невесты или отчаявшиеся найти мужчину. Не видишь, противоречия? – Потребовала я ответа.

– Мужчины, которые приходят на шоу стриптизерш, считаются похотливыми или холостяками придурками, или отчаявшимися, – ответил он.

Хмм…

– Я не позволяю мужчинам относиться к себе потребительски, Мо, я не тащу их в клуб смотреть, как я танцую. Они приходят сами. И ты можешь смотреть на это двояко, точно так же, как ты мог бы смотреть на женщину, которая смотрит мужской стриптиз, снимая одежду. Я чертовски хорошо зарабатываю на жизнь за счет мужчин, которые совершенно не ценят женское тело, им это нравится, да, их это заводит, но все заканчивается прямо там. Или я чертовски хорошо зарабатываю на слабостях мужчин, потому что они недостаточно сильны, чтобы уважать сильных женщин, даже если женщина, показывающая им стриптиз, сильная, хотя и раздевается у них на глазах. Мне оба варианта по душе.

– Ты – это ты, – проворчал он.

– И что это значит? – Спросила я.

– Ты красивая, собранная, уверенная в себе и, как я слышал, талантливая. Большинство женщин, показывая стриптиз, делают не то, что ты, не потому, что гордятся своей работой. Они делают это, потому что живут там, где не хотят жить. У них нет другого выбора.

И он высказал очень много за раз.

В первую очередь то, что он считал меня красивой, собранной и уверенной.

Хорошо, что я не споткнулась, когда поворачивалась, показывая ему гостиную.

Но, кроме этого, он был прав.

– Да, – согласилась я.

На его лице отразилось удивление.

– У меня нет аргументов, – сказала я ему. – Хотя замечу, что я не спрашивала тебя, как ты относишься к карьере стриптизерши в целом. Я просто занимаюсь тем, чем занимаюсь.

На секунду его лицо побледнело.

Затем он разразился хохотом.

Я была почти уверена, что мои раскиданные подушки задрожали.

Я была потрясена.

Совершенно ошеломлена.

Я слышала кое-что, что было так прекрасно.

Смех моих племянников.

Но его смех занимал второе место.

Я застыла на месте лишь на мгновение.

А потом решила посвятить свою жизнь тому, чтобы заставлять его смеяться как можно чаще.

Поэтому я улыбалась, когда он перестал смеяться.

Но он не смотрел мне в глаза.

Он уставился на мои губы.

Теперь мы кое-что узнали друг о друге.

– Ты проголодался? – Спросила я.

Он качнул головой.

– Может расскажешь мне о своей военной службе? – Решила я продолжить.

Он качнул головой.

– Может тогда, какой твой отец мудак? – Я не сводила с него глаз.

Он качнул головой.

– Потом разберемся, – пробормотала я, направляясь к двери, все еще бормоча. – Я проголодалась. Пора ужинать.

И вышла из своей спальни.

Ким Симус «Мо» Моррисон, мой телохранитель и самый обаятельный мужчина, которого я когда-либо встречала, последовал за мной.

3. Начнем с пальцев ног

Mo

Она была на сцене, разыгрывая спектакль под «Лока» Шакиры и заставляя Мо, впервые с тех пор, как он начал работать с Хоуком, пожалеть, что у него нет другой работы.

Честно говоря, если бы ему удалось пережить эту ночь и все три ее шоу (это шло под номером два), не спрыгнув со сцены, не ударив каждого ублюдка, таращегося на нее, в горло, это было бы чудом.

Он понял, почему ее называли хедлайнером.

Он понял, почему клуб был забит.

Она была грациозна. Она умела танцевать. Она была прекрасна. На ней был потрясающий наряд (или она его снимала).

И она была такой сексуальной.

Господи.

Во время первого выступления он понял, что ему нужно следить за толпой, в этом и заключалась его чертовая работа, а не за ней, иначе он стоял бы в тени за сценой, не в силах отвести от нее глаз, в то же время, пытаясь утихомирить свой член, который становился твердым.

То же самое происходило с каждым ублюдком в этом зале.

Вот почему Мо захотелось врезать им всем по горлу.

Бл*дь.

Если они не поймают этого парня как можно скорее, это работа станет для него настоящей пыткой.

Мо понял это без всяких сомнений.

И он также понял, что дело не только в ее танце.

Она просто была собой.

Но он старался об этом не думать.

И потерпел неудачу.

Ее дом был крутым дерьмом.

Ее холодильник был таким же аккуратным, как и его (если он ходил за продуктами, что случалось редко, он был слишком занят работой и общением с друзьями и семьей, но если он все же ходил за продуктами, то внутри его холодильник выглядел примерно также, в основном, без строго выстроенных по линии, но он начинал все раскладывать по контейнерам, как только приносил домой).

Она босиком, с распущенными светлыми волосами, в обтягивающей майке и джинсах, с маленькой попкой, которую он мог бы обхватить одной рукой, черт возьми.

На этой огромной кровати он отдал бы свое левое яичко, чтобы ее трахнуть.

Тот факт, что она могла уступить в споре, не включив при этом стерву.

Ее огромная, яркая белозубая улыбка.

И самое главное, как она восприняла новость от Хоука и Смити.

Она прочла письмо. По требованию Хоука. Смити это не понравилось (и, честно говоря, Мо тоже), но Хоук хотел, чтобы она поняла всю серьезность ситуации.

Мо знал, что она испугалась.

Ее лицо слегка побледнело, и все.

Но он чувствовал ее запах страха.

Потом она слушала Смити, а после – Ястреба, не отводя от них глаз, коротко кивая, полностью сосредоточенная.

Никаких помех.

Никакой истерики.

Никаких разговоров, чтобы еще что-то разузнать.

Почти то же самое, когда он обсуждал с ней свои дела у нее дома.

Конечно, она отказалась от душа с ним. Спит в своей комнате. Он понял. Это был интимный момент вторжения в частную жизнь, она не была к этому готова.

Она по-прежнему не ни хрена не выполняла и заставляла полчаса объяснять, почему он знает, что делает, и ей приходилось его слушать.

И она согласилась ничего не сообщать ни Эдди, ни Ли с его ребятами.

Мо понял, что она пыталась таким образом защитить их. Эти мужчины многое пережили, заявляя права на своих женщин. Взрывы автомобилей. Похищения. Одну из их женщин подстрелили.

На несколько лет воцарился мир. Они справили свои свадьбы. У них появились дети.

И все было пока отлично или настолько, насколько это возможно с «Рок Чик».

Они с ума сойдут от этого письма.

И Лотти это знала.

Поэтому она немедленно согласилась защищать их, держа все в тайне.

Это был умный ход.

Но для нее он был скорее связан с тем, что она любила свою семью, своих родных.

Шарлотта МакАлистер была классной танцовщицей. Забавной. Умной. Талантливой. Задумчивой. Все вместе. Профессиональной.

И сексуальной как ад.

Да.

Эта работа будет для него настоящей пыткой.

– Хорхе, с другой стороны, – сказал Хоук ему на ухо, и Мо повернул голову, чтобы посмотреть на своего босса, который стоял позади. Мо был невозмутим, и Ястреб ничуть не удивился. Если человек хотел, он двигался как призрак. – Мне нужна минутка.

Мо покинул свое место, чтобы последовать за Хоуком, посмотрев на сцену и увидел стоящего там заместителя Хоука, Хорхе.

Хорхе не смотрел на Лотти, его внимание было приковано к толпе.

Это было хорошо.

Мо следовал за Хоуком по заднему коридору мимо гримерки танцоров до конца, где была дверь в заднюю комнату. Там было тише, но музыка была слышна, но глухо.

Хоук остановился и повернулся.

Мо остановился и слегка отодвинулся в сторону, чтобы не тратить наносекунду на полный поворот, и вернуться к Лотти, если он ей понадобится.

– Ты видел ее первое выступление, – заметил Хоук.

Мо кивнул.

Хоук вздернул подбородок.

Затем спросил:

– Ты уверен, что сможешь это сделать?

Хоук Дельгадо не был глуп.

И он знал своих людей.

– Бл*дь, нет.

Его босс не удивился, но начал проявлять нетерпение.

– Мо…

– Но я сделаю, – закончил он.

– Это всего лишь работа. Ее работа. Три танца. Пара песен. Потом она снова будет сидеть в гримерке, потому что Смити не хочет, чтобы она ни с кем общалась, – Хоук говорил ему то, что он знал уже от Смити.

Смити хотел, чтобы она ни с кем не общалась потому, что это заставляло ее казаться неуловимой и исключительной.

Он поступил так, потому что знал, как и Мо, что многие мужчины-придурки, кто не был придурком, были психами, те, кто не был ни тем, ни другим, сидели дома со своими женами.

Другими словами, Смити не хотел подвергать ее опасности.

Но опасность ее нашла сама.

Потому что она была стриптизершей.

– Я займусь этим, – заявил Мо.

– Это просто ее работа, Мо. У нее это хорошо получается. Она этим знаменита. Но для нее эта работа, благодаря которой она выплачивает ипотеку, – сказал Хоук.