Текст книги "Голос сердца"
Автор книги: Кришан Чандар
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)
– Это же краденый товар! – твердил он.
– Ты гляди, какая упитанная! Дешевле трех с половиной я не отдам!
– А я дам только полторы!
– Мне даешь полторы, а сам продашь за пять! И не стыдно? Я ведь бедная цыганка.
– А я бедный мясник!
– У меня долг в триста пятьдесят рупий.
– А у меня три жены да пятеро детей!
– Когда же заведешь четвертую? – усмехнулась Лачи.
– Когда ты дашь согласие!
– Ну ладно, давай три рупии! – сказала она, снова становясь серьезной.
– Дам рупию и двенадцать анн!
– Ну хоть две с половиной!
– Две рупии – вот мое последнее слово. Бери, а то ничего не получишь. Ты оглянись!
По улице шел полицейский патруль. Лачи струсила. Она взяла две рупии и поспешила скрыться. Теперь у нее было три с половиной рупии. Она задумалась. Что же будет дальше, если так добывать деньги? Но, вспомнив обещание Мадху, Лачи повеселела. Она вернулась к лавке мясника, прошла через весь базар и вышла к автобусной остановке. Здесь стояли и пересмеивались две торговки рыбой с пустыми корзинами. Когда Лачи подошла к ним с протянутой рукой, одна из них сказала с укором:
– И не стыдно тебе? Молодая, здоровая, а побираешься! Да заведи ты семью, заимей дом!
– А я лучше пойду в твой! – усмехнулась Лачи.
Торговка бросилась на нее с кулаками. Лачи засмеялась и убежала.
Женщины сели в подошедший автобус, к площадь опустела. Лачи вернулась на остановку. Слепая старуха Дхания стояла здесь с протянутой рукой и жалобно выпрашивала подаяние.
– Да ведь здесь нет никого, у кого ты просишь? – сказала Лачи.
– А ты кто такая?
– Я? Такая же нищенка, как и ты, – и Лачи засмеялась.
– Смех у тебя звонкий, молодой, – сказала слепая со злостью. – Будь ты проклята! Пришла хлеб у меня отбивать!
– Да что я тебе сделала? – удивилась Лачи.
– Кто же мне подаст, раз ты стоишь рядом? Ведь вот времена настали! Люди жалеют только красивых, но никто не сжалится над слепой старухой!
Она оказалась права. Простояв на остановке часа три или четыре, Лачи набрала две с половиной рупии, а бедная старуха – всего каких-нибудь пайс десять. Лачи видела, что старухе подавали только сердобольные женщины, мужчины же, едва завидев Лачи, пожирали ее глазами и просто не замечали слепую. В сердце девушки возникло какое-то смутное чувство торжества. Она вошла в лавчонку, потребовала порцию пана за две пайсы и, жуя пан, стала прихорашиваться у зеркала. Тотчас у лавки собралась целая толпа.
– Дай-ка мне на две пайсы папирос «Гхора марка»!
– На анну папирос «Султан Сахиб»!
– Полпачки «Кавиндра»!
– Чистого пана!
– Пана с гвоздикой!
Лачи достала из кармана две пайсы, чтобы расплатиться с торговцем, но он улыбнулся и покачал головой:
– Ничего не надо, милая! Лучше заходи сюда почаще, и этим ты оплатишь свой пан.
– Сын свиньи! – обругала его Лачи, громко сплюнула в канаву и, покачивая бедрами, направилась к лавке Мадху, потому что уже наступал вечер.
Подходя, она увидела, что Мадху торопливо запирает свою лавку. Это было странно. Обычно он заканчивал торговлю только в двенадцатом часу, перед самым обходом полицейского патруля. Что же с ним случилось сегодня? У нее мелькнула мысль: «Этот несчастный просто хочет удрать от меня. Хорошо, что я застала его». Она молча стояла за его спиной.
Мадху запер лавку, спрятал ключи в карман и, повернувшись, оказался лицом к лицу с Лачи. Он даже вздрогнул от неожиданности.
– Ты куда это убегаешь, Мадху?
– Я не убегаю! – возразил он. – Я закрыл лавку, чтобы поскорее отыскать тебя.
– Деньги достал?
– Тсс! Говори потише, а то кто-нибудь услышит, – зашептал он, озираясь.
– Ну и что же, если услышат? – спокойно спросила Лачи.
– Ты ничего не понимаешь. Иди сюда. Сейчас сядем в такси, и я тебе все объясню.
Оглянувшись, Лачи увидела такси в нескольких шагах. Она села вместе с Мадху. Водитель развернул машину, выехал с привокзальной площади и остановился в проулке под густой тенью деревьев. Невдалеке стояла телефонная будка.
Трясущимися руками Мадху вытащил из кармана деньги и протянул их Лачи.
– Вот, едва наскреб. Посчитай-ка!
Здесь были засаленные и измятые, пахнущие потом банкноты достоинством в десять, пять и две рупии. Были и монеты. Пересчитав, Лачи сказала:
– Но ведь тут всего только сто рупий!
– Это все мое богатство. Ничего, бери!
Лачи спрятала деньги. Губы Мадху стали влажными, на лбу появилась испарина. Он боязливо протянул руку – ее дрожащие пальцы искали руку Лачи.
– Поедем куда-нибудь! – зашептал он.
– Куда?
– Куда-нибудь… Погуляем… – срывающимся голосом повторил он, а его дрожащие пальцы что-то стали говорить пальцам Лачи.
Ее охватила дрожь. Ей почудилось, что по всему ее телу ползут те мерзкие черви, что копошатся в сточных канавах. Она швырнула деньги ему в лицо и выскочила из машины. Ее темно-зеленые глаза метали молнии.
– Подлая собака!
Она подняла с земли камень. Шофер включил мотор и быстро отъехал. Камни один за другим полетели вслед машине, ударяясь в крыло и кузов. Шофер гнал машину и молил бога, чтоб уцелели стекла.
Лачи схватила еще один камень, но машина была уже далеко. Она взглянула на опустевшую улицу, на камень в своей руке и с силой швырнула его на мостовую. Она вся дрожала от злости, и слезы бежали по ее щекам. Так вот он какой, Мадху! А она-то считала его за человека…
Лачи взглянула на телефонную будку. А почему бы ей не войти в эту будку и не позвонить богу? Может быть, он пошлет ей триста пятьдесят рупий? Или по телефону нельзя говорить с богом? Но почему нельзя? И отчего бы богу не помочь ей? Ведь триста пятьдесят рупий не такие уж большие деньги! Неужели в целом мире некому вступиться за честь бедной девушки?
– Дарлинг[37]! Ты кому это хочешь звонить? Поди-ка лучше сюда, сядь ко мне в машину!
Оглянувшись, Лачи увидела молодого человека, сидящего за рулем в красивом голубом «Плимуте».
Она нагнулась и схватила камень. Машина мигом отъехала, оставив после себя только клубы дыма и пыли.
ГЛАВА 6
Когда вечером Лачи возвращалась в табор, Риги уже поджидал ее, сидя на берегу. Как обычно, он молча протянул руку. Она пристально взглянула на него, отвернулась и прошла мимо. Он вскочил и схватил ее за руку.
– Куда же ты? А мои деньги?
Резким движением Лачи вырвала свою руку и влепила ему оплеуху. На губах Риги выступила кровь. Он остолбенел. Потом медленно отер губы и уставился на свою руку, наблюдая, как струйка алой крови растекается по линиям, глубоко прочерченным на его ладони.
– Если верно, что ты мне отец, то ты не должен просить у меня ни одной пайсы, пока я не выплачу долг Дамару.
Продолжая смотреть на свою ладонь, Риги ответил:
– Разве можешь ты одна собрать триста пятьдесят рупий?
– Увидим!
– Ты женщина, а сердце у тебя как у мужчины. В этом твоя беда! – вздохнул он.
– Почему?
– Жизнь коротка, молодость еще короче, а красота тем более. Мой отец учил меня: пой, танцуй, побольше броди по свету, а работать старайся поменьше. Человек, живущий на одном месте, подобен листку на ветке: однажды упав, он сразу увядает.
– А я вот хочу иметь дом. Мне не нужен ваш шатер!
Слова эти вырвались у Лачи как-то непроизвольно, из самой глубины ее сердца. Она сама испугалась прозвучавшего в них чувства и быстро пошла прочь.
А Риги удивленно смотрел ей вслед.
* * *
Дамару пил вино, лежа на циновке у шатра. По обе стороны от него сидели Роши и Джаман. Лачи положила перед ним шесть рупий. Он захохотал:
– Сколько же тебе понадобится времени, чтобы уплатить весь долг?
– Не беспокойся! Заплачу в срок, как обещала.
– Да кому же, как не мне, беспокоиться о твоем цветущем теле? – снова засмеялся он.
Женщины ему вторили. Лачи молчала. Дамару окинул взглядом голые ветви деревьев и продолжал:
– Вон и деревья ждут весны. И они, как мое сердце, ждут весны…
– До весны еще далеко, – спокойно возразила Лачи и удалилась, пощелкивая пальцами.
Сердце Дамару сжалось от непонятной тоски. Джаман и Роши завистливыми взглядами проводили Лачи, Джаман пробормотала сквозь зубы:
– Строит из себя порядочную. Вот дрянь!
Дамару, маленькими глотками отпивая вино, проговорил:
– Подожди немного, увидишь, что будет!
* * *
Лачи не спалось. Ей казалось, что она лежит не в шатре, а в темнице, стены которой сжимаются кольцом и сдавливают ей горло. Где-то далеко часы пробили двенадцать, потом час и, наконец, два. Но Лачи не спалось. Она вышла из шатра, протерла глаза и глубоко вздохнула. Взгляд ее упал на старый мост, темневший вдалеке. Среди зеленых и красных сигнальных огоньков она различила на мосту чью-то неподвижную тень.
Гуль! По телу Лачи прошла нервная дрожь, она почувствовала гордость и какую-то странную истому. Лачи хотела вернуться шатер, но ноги не послушались ее, и она все стояла, присматриваясь к тени на мосту, которая по-прежнему была недвижима. Потом она решилась и быстро направилась туда, перешагивая через рельсы.
– Я знал, что ты придешь! – сказал Гуль, когда Лачи облокотилась на перила рядом с ним.
– Хм… Я пришла только потому, что в шатре очень душно, – ответила она.
И оба замолчали. Кругом царила тишина, только далеко где-то слышался перестук вагонных колес.
– Я слышал, тебе нужны триста пятьдесят рупий?
– Теперь уже на шесть рупий меньше!
Гуль помолчал.
– Я достану тебе деньги завтра или послезавтра!
– Где же ты достанешь?
– Попрошу у отца!
– А что ты ему скажешь?
– Я не стану обманывать его, скажу все как есть!
– Правда достанешь?
– Да. Завтра или послезавтра!
– Где я увижу тебя?
– Здесь, на мосту.
– Когда?
– В это же время!
– А где будет ждать такси?
Он взглянул на нее, не понимая.
– Какое такси? – спросил он.
– То самое, в котором ты повезешь меня гулять!
Теперь он понял. Он опустил голову и тяжело вздохнул.
– Не вздыхай, пожалуйста. Я слышу эти вздохи поминутно, с тех пор, как стала взрослой. На автобусной остановке, на складе, в лавке мясника, на улице, на базаре – где бы я ни проходила, я все время слышу эти вздохи. Видел ли ты, как собака пускает слюну, завидев кость?
– Не все мужчины одинаковы…
– Но собаки все одинаковы!
Гуль вцепился в ее руку.
– Клянусь богом, ты очень скверная и злая. Я ненавижу тебя! Ненавижу!
– Так зачем же ходишь сюда? – дрогнувшим голосом спросила Лачи.
Гуль не ответил.
Взглянув на свою руку, Лачи сказала:
– Смотри, дикарь, как ты меня исцарапал своими когтями!
И верно, на золотистой, цвета сандалового дерева коже Лачи остались среды его ногтей, а местами даже сочилась кровь. Гуль вздрогнул. Ему хотелось сжать Лачи в объятиях, он уже потянулся к ней, но тут же отодвинулся, рванул себя за волосы и, как в прошлый раз, ничего не сказав, стал спускаться по ступеням.
Лачи засмеялась, сначала тихо, потом все громче и громче, и Гулю послышалось в этом смехе презрение. Он побежал, прыгая через рельсы, и скоро исчез за товарным составом, ожидавшим погрузки.
Лачи перестала смеяться. Она медленно приблизила к глазам руку, на которой ясно проступали следы ногтей Гуля, похожие на молодой, только что народившийся месяц, и вдруг прильнула губами к своей руке.
– Мои раны, о мои дорогие раны! Мои милые, нежные, дорогие раны!
Вернувшись в шатер, она мигом уснула и спала крепко и безмятежно, а когда проснулась, солнце стояло уже высоко и его лучи заглядывали в шатер. Маман плел циновку у входа, а мать пекла лепешки.
* * *
Когда настала ночь, Лачи поднялась на мост и прождала Гуля до двух часов, но он так и не явился; не пришел он и в следующую ночь. Прождав его еще несколько ночей, Лачи поняла, что он больше не придет, и решила забыть обо всем. Ранки на ее руке затянулись, покрылись темной корочкой. Лачи осторожно сковырнула ее. Кожа под ней была белая, лишь с небольшой краснотой. Но теперь эти следы уже не вызывали у нее желания целовать их. Она глядела на них с отвращением.
– Что это у тебя на руке? – спросила мать.
Она ответила со злостью:
– Следы зубов собаки!
Мать взглянула на нее пристально, но промолчала.
* * *
За двадцать дней Лачи выплатила Дамару семьдесят рупий. Воровать уголь со склада с каждым днем становилось труднее, а стащить курицу удавалось далеко не каждый день. Все уже знали историю Лачи, и хозяйки остерегались ее. Когда она проходила мимо стоянки такси, Хамида говорил своим дружкам:
– Гляньте-ка, вон идет красотка ценою в триста пятьдесят рупий!
Если Лачи никак не реагировала на это, он добавлял:
– Сказала бы мне слово, я бы не только триста пятьдесят, а три тысячи с половиной бросил к ее ногам!
А если и это не задевало, он продолжал:
– Если б она захотела, я достал бы ей даже не три с половиной тысячи, а три с половиной миллиона! Я бы сделал из нее кинозвезду! Но, конечно, при одном условии…
Тут уж Лачи выходила из себя, оборачивалась и плевала в его сторону. Шоферы гоготали, а она убегала в гневе.
Теперь, когда история с Дамару получила широкую огласку в привокзальном районе, Лачи приходилось нелегко. К кому бы из мужчин ни обратилась она за помощью, все они игриво подмигивали, двусмысленно улыбались и изъявляли согласие ей помочь – на определенных условиях, конечно. Отказавшись признать себя собственностью Дамару, Лачи, казалось, бросила вызов миру. Ее гордость, ее стойкость, ее борьба за свою честь вызывали у людей непонятное озлобление.
– Да чего она носится с собой, эта нищая цыганка! С какой стати уподобляет себя нашим дочерям и женам?
Люди, казалось, задались целью сломить ее гордость, и даже многие из тех, что раньше любили перекинуться с ней шуткой и охотно давали несколько анн, теперь не давали ни пайсы и, посмеиваясь, говорили:
– Приходи после праздника весны – получишь двести рупий!
Наказать Лачи за ее гордость – это стало казаться делом чести. В самом деле, должна же быть разница между порядочными женщинами и нищей цыганкой, попрошайничающей на панели!
* * *
Лачи снова застали за кражей угля. В последнее время охрана была усилена, а особенно зорко сторожа следили за Лачи, поэтому она пробиралась на склад лишь глубокой ночью. Лачи думала: «Ну что тут дурного, если я унесу немножко угля? Ведь его здесь целые горы». Между тем начальнику станции надоели бесконечные жалобы, и он отдал приказ задержать девушку, как только ее заметят на складе. И вот сегодня ночью Лачи попалась. Она прокралась на склад совсем тихо, уже набрала угля в подол, но тут кто-то схватил ее за плечи. Лачи вскрикнула. Перед ней стоял длинноносый сторож Дату и хохотал, скаля свои огромные зубы.
– Ой, пусти меня!
– Стой! Пойдем к начальнику станции!
– Отпусти, я не буду больше сюда ходить!
– А ну, иди за мной! – и Дату ударил ее прикладом.
– За что ты меня бьешь? Ну взяла несколько кусков угля… Все цыганки у вас берут. Да и рабочие тоже. Разве я преступление совершила? И в доме самого начальника станции топят этим углем. Разве ты этого не знаешь?
– Ничего я не знаю! Идем к начальнику!
– Ну погоди, видишь, я высыпала уголь – я ничего не взяла! Отпусти меня!
Дату вскинул ружье:
– Не пойдешь – стрелять буду!
Опустив голову, Лачи пошла за ним.
Был уже второй час ночи. Но поскольку в три часа должен был проследовать поезд губернатора, Расак Лал оставался в своем кабинете и весь персонал станции был на своих местах.
Расак Лал был один, когда Дату ввел к нему девушку. Он в это время получал по телефону инструкции из управления по поводу губернаторского поезда. Лачи отошла в угол. Расак Лал взглянул на нее из-за плеча и знаком отпустил Дату. Тот вышел.
Кончив разговаривать по телефону, Расак Лал повернулся к Лачи.
– Подойди сюда!
Лачи сделала шаг и остановилась. В ее беспомощности и испуге было столько очарования! Расак Лал невольно залюбовался ею.
– Ты ведь хорошая девушка, ну зачем ты воруешь уголь? – сказал он.
– Господин начальник, отпустите меня. Я больше не буду сюда ходить, обещаю вам.
– Но почему ты это делаешь?
– Вы сами знаете почему, об этом все знают.
– Ты имеешь в виду свой долг?
Лачи кивнула и опустила глаза.
– Сколько ты уже выплатила?
– Восемьдесят рупий.
Она смотрела в землю, не смея поднять глаза. Лицо начальника станции смягчилось. Он приоткрыл ящик своего стола и, казалось, о чем-то размышлял. Наконец решился, достал несколько банкнот и протянул их Лачи.
– Вот, возьми и отдай этому негодяю!
В порыве благодарности Лачи опустилась на колени и обняла ноги Расак Лала. Но едва она поднялась с земли, как оказалась в его объятиях. На искаженном страстью лице Расак Лала она прочла то же выражение, что было недавно на лице Мадху Лала – «недозрелой папайи». Лачи охватило отвращение и ненависть. Она вырвалась из объятий Расак Лала и со всей силой ударила его по щеке. Он отскочил, споткнулся о стул и грохнулся на пол.
– Полиция! – крикнул он.
Вбежал Дату.
– Заприте эту негодную девчонку в подвал, – приказал Расак Лал. – Она – подлая воровка!
– А сам ты кто? Ты гнусный развратник! – крикнула Лачи. – Постыдился бы, я ведь тебе в дочери гожусь!
– Бросьте ее в подвал! – повторил разъяренный начальник.
– Ну, погоди, я еще расцарапаю тебе рожу! – крикнула Лачи.
Дату поволок ее из кабинета.
ГЛАВА 7
Лачи просидела под арестом три дня. На четвертый ее выпустили. Спотыкаясь, она поднялась из подвала и увидела Гуля. Но это не был прежний Гуль. Лицо его осунулось и пожелтело, и он был весь в пыли. На нем были шаровары и патанская[38] рубашка, поверх рубашки – черный жилет, а на голове шапка и тюрбан. Жилет был подпоясан кожаным ремнем, на котором висел точильный брусок и много ножей, кинжалов и ножниц.
– С чего это ты так вырядился? – удивилась Лачи.
– Отец прогнал меня из дому.
– За что?
– За то, что я попросил у него денег для тебя. Как ты посмел, говорит, полюбить цыганку? Я тебе не то что триста пятьдесят, а и трех рупий не дам. Вон из моего дома!
– Но где же ты был эти дни? И почему в ту ночь не пришел на мост?
– Как же я мог прийти? Мне было стыдно явиться без денег. И я все пытался устроиться на работу. В муниципалитете требовался конторщик. Но меня не взяли, говорят: «Нельзя, ты нездешний». В другом месте говорят: «Нельзя, ты патан». В третьем сказали, что у меня какой-то отпугивающий вид… Что мне было делать? Куда податься? И тут подвернулся наш земляк – точильщик Абдул Самад-хан. Он захотел помочь мне и обучил своему ремеслу. За день мне удается заработать две – две с половиной рупии, и я собрал для тебя тридцать рупий…
– Где же они? Давай сюда! – обрадовалась Лачи.
– У меня их уже нет, – смущенно ответил он.
– Истратил?
– Я отдал их Расак Лалу. Иначе он не отпустил бы тебя…
Лачи бессильно опустилась на доски платформы. Перед ее глазами холодным, безжизненным блеском светились рельсы. Далее, за сетью запасных путей, тянулась металлическая ограда, за нею – железнодорожный поселок, еще дальше – цыганские шатры, а за ними – купы деревьев, голые ветви которых были обнажены, как клинки кинжалов. В тот день, когда на них появятся красные цветы… Вот если бы на ветвях вместо цветов росли деньги! Она бы нарвала их целую кучу и отнесла Дамару. Хоть бы раз свершилось такое чудо!
Лачи медленно встала и побрела. Гуль шел следом. Невольно оба свернули к старому мосту, поднялись на него и устремили глаза вдаль. Лицо Лачи было печально. Гуль сжал кулаки.
– До весны далеко, – сказал он. – Будь спокойна, я успею выплатить твой долг!
– На меня наводят страх эти обнаженные ветки. – Она вздохнула. – Каждое утро я с тревогой смотрю, не набухают ли на них почки. В этом году я так боюсь прихода весны!
– Дай бог, чтобы она подольше не наступала! – сказал Гуль. И оба замолчали.
– Почему ты улыбнулся? – вдруг спросила Лачи.
– Я забыл тебе рассказать: я ведь тоже начал жульничать.
– Что же ты делаешь? Воруешь уголь?
– Нет, я натачиваю ножи и кинжалы только с одной стороны.
– Почему?
– Чтобы они поскорее затупились и их снова принесли точить.
Лачи засмеялась. Ей понравилась эта маленькая хитрость Гуля, и сам он как-то сразу стал ей родней и ближе.
– Покажи-ка руку!
Гуль протянул ей свою ладонь. Она осмотрела ее со всех сторон, помяла обеими руками и сказала:
– Да разница же заметна.
– В чем?
– Раньше руки у тебя были такие мягкие, а теперь стали грубей и сильней. – Она заглянула ему в лицо и сказала с нежностью: – На щеках у тебя пыль, борода отросла. Теперь уже ты не выглядишь чистюлей, как раньше.
– Что поделаешь, – смутился Гуль, – такая уж у меня работа. Целый день на улице… Но я буду бриться всякий раз, как идти к тебе!
– Нет, нет, не надо. Пусть у тебя отрастет борода, ты мне больше нравишься такой.
Рука Гуля, которую Лачи все еще не отпускала, крепко сжала ее маленькие ладони. Его охватила сладостная истома, и на сердце вдруг стало совсем спокойно. Лачи заглянула ему в лицо и нежно прошептала:
– Гуль!
– Что?
– Ты любишь меня?
– Да!
– Ты женишься на мне?
– Да!
– Ты построишь для меня дом?
– Да!
– И ты будешь каждый вечер спешить ко мне и стоять нетерпеливо в очереди на автобусной остановке?
– Да, конечно. Почему ты спрашиваешь об этом?
– Больше мне ничего не нужно, – сказала она, облегченно вздохнув. – Больше мне ничего не нужно!
Пожатие ее руки ослабло, от радостного волнения у нее закружилась голова, и она вдруг прижалась к груди Гуля.
– Лачи, нас увидят, – прошептал Гуль.
– Ну и пусть! Пусть весь мир видит! Я – твоя! – и она обвила руками его шею.
Гуль наклонился и заглянул в ее глубокие, как озеро, зеленые глаза. Он привлек ее к себе, и губы их слились в поцелуе.
В этот миг под мост с лязгом и шумом ворвался поезд. Его свисток прозвучал для них как бодрый призыв вперед и обещание радости.
Стрелочник перевел стрелку, взметнулась рука семафора, мелькнул зеленый флажок…
Новый путь, новая судьба, неизведанное будущее…
* * *
Спустя дней двадцать небесно-голубой «Плимут» остановился на шоссе близ шатра Дамару. Из машины вышел смуглый, с иголочки одетый повеса. В руках у него была пачка первоклассных сигарет, на пальце дорогое кольцо, в галстуке поблескивал рубин. Дамару, низко склонившись, приветствовал его.
– Сколько же еще ждать? – с неудовольствием произнес незнакомец.
– Всего лишь до весны, – смиренно сказал Дамару, указав на голые ветви деревьев.
– Но до весны еще не меньше двух месяцев!
– Нет, господин! Весна будет ранняя.
– А если тем не менее девчонка выплатит свой долг?
– Что вы, господин, это невозможно! За двадцать дней она принесла мне только пятьдесят рупий.
– Но Хамида мне сказала, что ей теперь помогает один патан-точильщик. Они встречаются каждую ночь на старом мосту.
– Я знаю это, господин!
– Ничего ты не знаешь! – рассердился тот. – Черт вас возьми совсем. Девчонке красная цена – две пайсы, а гордости сколько! Если ты не можешь устроить это дело – скажи прямо, нечего меня морочить. Я пошлю моих молодчиков, и они в два счета приведут ее ко мне.
– Погодите совсем немного, господин! – умоляюще проговорил Дамару. – Пусть этот цветок распустится сам…
– Ладно, хватит болтать, – и незнакомец зашагал к своей машине.
Дамару преградил ему путь:
– Милостивый господин, дайте мне сто рупий!
– Но ты ведь уже получил четыре сотни!
– Дайте еще сто, и больше я не буду у вас просить до самой весны. Только сто рупий!
Молодой человек открыл большой, туго набитый кожаный бумажник и вынул банкноту в сто рупий. Глаза Дамару заблестели, и он поклонился чуть не до земли. Молодой человек сел в свою машину и уехал.
* * *
С довольной улыбкой разглаживая банкноту, Дамару направился к своему шатру, но тут как из-под земли вырос Риги. Его глаза хитро поблескивали, Дамару быстро спрятал деньги в карман и хотел пройти мимо, но Риги загородил ему дорогу.
– В чем дело? – сурово спросил Дамару.
– Кто это был?
– Чаман-бхай. Ему принадлежит фабрика пластмассовых изделий на Курла Роуд.
– За что он тебе дал сто рупий?
– А уж это каше дело. Не лезь не в свои дела.
– Я все слышал. Давай сюда мою долю. Кто дал тебе право торговать моей дочкой? – И Риги схватил Дамару за ворот.
– Тсс! Не шуми! – мгновенно переменил тон Дамару. – Конечно, ты получишь свою долю.
– Давай сюда деньги!
– А ты отпусти меня!
Риги выпустил из рук его ворот, и Дамару, пошарив в кармане, достал десять рупий.
– Вот, держи. И еще десять дам, если обстряпаешь одно дело.
– Какое?
Дамару пристально взглянул Риги в глаза.
– Ты хочешь, чтобы твоя дочь осталась в нашем таборе?
– Да, хочу.
– Чтобы она не ушла ни в деревню, ни в город, чтоб она не принадлежала одному мужчине?
– Да, хочу.
– Так сделай то, что я тебе скажу.
– Что я должен сделать?
– Подойди ближе!
Риги подошел, и Дамару зашептал ему в ухо. Лицо Риги отразило волнение и испуг, но потом прояснилось.
– За это я возьму с тебя не меньше тридцати рупий! – заявил он.
– Ну, это слишком много. Пятнадцать!
После долгого спора сошлись на двадцати пяти. – Давай сюда деньги! – потребовал Риги.
– Не сейчас, – усмехнулся Дамару. – Сначала сделай, дорогой мой! А если не веришь мне, я могу оставить деньги у Мамана.
– Нет, нет! Ты хоть и подлец, но все-таки почестнее Мамана!
И Риги ушел, напевая себе под нос.
* * *
За весь день Лачи удалось заработать только двенадцать анн да Гуль принес рупию и четыре анны. Итого две рупии. При таких заработках они никогда не погасят долга! Лачи с тревогой поглядывала на деревья. Кора их уже переменила цвет, и на ветвях набухали зеленые почки. Через несколько дней они превратятся в нежные листочки, а вскоре вслед за этим распустятся ярко-красные цветы. Сердце Лачи сжалось.
– Не бойся, все будет хорошо, – успокаивал ее Гуль. Я буду работать день и ночь. В киностудии сейчас требуется сторож. Директор велел мне завтра прийти. Я буду получать семьдесят рупий в месяц, а занят буду только до шести часов вечера. Как освобожусь, буду ходить по дворам и точить ножи. Это тоже даст кое-что. Будь совершенно спокойна – долг мы погасим в срок.
Лачи повеселела.
– А потом? – спросила она. – Что будет потом?
– Потом мы поселимся с тобой в уютном домике. Абдул Самад-хан из Бандра[39] обещал дать мне небольшую комнатку в своем доме. Мы там будем жить вдвоем!
– Вдвоем, в настоящем доме! – радостно прошептала Лачи. – Мой дом!
– Правда, это очень маленький домик…
– Все равно… Мой дом!
Она прильнула к груди Гуля, и он слышал, как бьется ее сердечко.
– Вот тогда в самом деле наступит весна, настоящая весна!
– Ну, я пойду, – сказал он, осторожно отстраняя Лачи. – Ночью встретимся на мосту.
– Ты каждый день ходишь в Бандра пешком, а ночью возвращаешься, чтобы встретиться со мной. Это нехорошо, – грустно заметила Лачи. И она протянула ему монетку в четыре анны: – Это тебе на проезд в автобусе туда и обратно!
– Нет, Лачи, – спокойно возразил Гуль, – отдай их лучше Дамару, и наш долг станет меньше на четыре анны.
– Но ведь ты устаешь!
Гуль засмеялся:
– Когда будем жить вместе, ты будешь растирать мне ноги, и всю мою усталость как рукой снимет!
– Я буду растирать тебе и ноги, и руки, и спину, и поясницу, и голову – все твое тело. И вся твоя усталость перейдет на меня… Гуль! Мой милый Гуль!
ГЛАВА 8
Последнее время Лачи почти не разговаривала с матерью и Маманом. Вечером, возвращаясь в табор, она готовила еду для родителей, потом мыла посуду, ела сама и, как только темнело, уходила в шатер и ложилась спать, а если не спалось, то лежала с закрытыми глазами и мечтала. Ровно в два глаза ее открывались сами собой, и она бежала к мосту. Так было и сегодня. Еще издали она увидела тень на мосту, и ноги понесли ее быстрее. Лачи взбежала на мост и вдруг в замешательстве остановилась – это был не Гуль! Перед ней стоял стрелочник Раму – человек невысокого роста, худой, с ввалившимися щеками.
– Раму! Почему ты здесь? А где же Гуль?
– В больнице!
– В больнице?
– Он шел в Бандра пешком. И вот у Арлы[40], на перекрестке, где по обе стороны стоят большие особняки, какой-то человек выскочил из кустов и вонзил кинжал ему в спину…
Лачи тихо застонала.
– Гуль хотел его схватить, – продолжал Раму, – но бандиту удалось скрыться в темноте. Гуль упал. Я как раз шел по дороге – я ведь живу в бараках за конторой электриков. Слышу: кто-то стонет. Нагнулся, смотрю – Гуль. Я остановил проходивший грузовик, поднял Гуля и доставил в больницу в Бандра. А он попросил меня прийти сюда и рассказать тебе обо всем.
– Но как он себя чувствует? – тихо спросила Лачи.
– Потерял много крови, но доктор говорит, что он останется жив.
Раму замолчал, потом вдруг полез в карман, достал пятнадцать рупий и протянул их Лачи:
– Возьми эти деньги!
– Зачем? – удивилась она.
– Я слышал про твой долг. И знаю, что такое женская честь. У меня была дочь твоего возраста. И вот однажды Расак Лал обесчестил ее… – Раму снова замолчал, потом продолжал прерывающимся голосом: – Что я мог сделать? Если б я поднял шум, то потерял бы работу… – И он опять тихо произнес: – Я знаю, что такое женская честь!
– Нет, нет! Я не возьму эти деньги, – взволнованно сказала Лачи. – А где сейчас твоя дочь?
– Она бросилась в колодец… – Раму отвернулся и устремил взгляд в темноту.
Слезы душили Лачи. Как велик этот мир и как страшен – словно черный бездонный колодец!
– В следующий месяц, – сказал Раму, – я дам тебе еще десять рупий. Но береги свою честь!
Лачи хотелось прижаться головой к его плечу, зарыдать и назвать его отцом, Она с трудом сдержала слезы и тихо попросила:
– Отведи меня поскорее в больницу!
* * *
Гуль пробыл в больнице около полутора месяцев. Рана на спине постепенно заживала, но Гуля все больше мучила его сердечная рана. Он не переставая думал о Лачи и о долге, который ей нужно было выплатить. Дни бегут, весна подходит все ближе, а он прикован к постели и ничем не может помочь. Лачи посещала его каждый день и приносила фрукты. Она теперь нанялась работать к старушке, торгующей овощами. У этой старушки было много постоянных покупателей, но уже не хватало сил ходить из дома в дом с корзиной на голове. Лачи взялась ей помогать и за это получала ежедневно третью часть дохода, что составляло рупию или полторы. Почти все деньги она тратила на фрукты для Гуля и даже редко позволяла себе приехать на автобусе. Путь до больницы был не близкий, и ноги ее ныли после трудового дня, но Лачи испытывала невыразимо сладостное чувство, сознавая, что она жертвует своим отдыхом ради любимого человека. Она была бы рада день и ночь оставаться у постели Гуля, но в больнице были свои правила, с которыми приходилось считаться. Правда, врачи и фельдшера были весьма внимательны к красавице Лачи. В часы, когда она находилась в больнице, дежурный врач по нескольку раз обходил палаты, а нередко с ним вместе в палату заходило еще несколько врачей, чтобы полюбоваться Лачи. Конечно, они при этом делали вид, что пришли познакомиться с каким-нибудь интересным случаем во врачебной практике, но медицинские сестры прекрасно понимали, что интересовало их на самом деле. И хотя в присутствии врача они не делали ей никаких замечаний и даже разрешали оставаться дольше положенного времени, но едва врач уходил, они резким тоном приказывали ей удалиться. Лачи понимала, что медсестры просто завидуют ее красоте, но в споры с ними не вступала. Она научилась обуздывать свой вспыльчивый характер и приветливо улыбалась им.
