Текст книги "Первый полет"

Автор книги: Крис Клармон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

2

Присаживаясь в кресло перед столом шеф-астронавта НАСА доктора Дэвида Элиаса, Николь невольно поморщилась – вокруг глаза снова запульсировала боль. Теперь, два дня спустя, синяк вполне сгодился бы на роль местной достопримечательности. Поль предпочел сесть на кушетку позади; Николь такой роскоши позволить себе не могла, опасаясь свалиться и мгновенно уснуть. Еще ни разу в жизни не чувствовала она такой усталости, даже в то изнурительное лето, когда только-только поступила в Академию. После того как они с Полем выползли из симулятора, ей удавалось слегка вздремнуть в перерывах между медкомиссией, устным отчетом, выматывающим душу своей доскональной дотошностью, и, наконец, слушаниями перед аттестационной комиссией, прежде чем им позволили покинуть «Вышку» и улететь на Луну. Слушания-то и оказались самым скверным испытанием: чем дольше они тянулись, тем больше Николь убеждалась, что с треском провалилась и может распроститься с едва наметившейся карьерой. Сейчас прямо перед ней на столе шефа высилась толстая пачка компьютерных распечаток – надо полагать, воплотивших в букве и цифре все промахи и недочеты экипажа в критической ситуации, а заодно рекомендации комиссии. Нетрудно догадаться, о чем там говорится, и подобная догадка отнюдь не согревала душу.

Доктор Элиас оказался массивным мужчиной ростом с Николь, но более широкоплечим, с редеющей соломенно-рыжеватой шевелюрой и обманчиво открытым лицом. По слухам, этот непревзойденный игрок в покер не знал равных по части блефа и не отличался благородством по отношению к своим партнерам. Отойдя от бара, он протянул Николь стакан с янтарной жидкостью.

– За здоровье героев-победителей! – с мимолетной улыбкой и нескрываемой иронией провозгласил он, намеренно растягивая слова, чтобы подчеркнуть акцент уроженца Джорджии. Вручив стакан Полю, он наконец налил порцию и для себя. – Судя по вашему виду, глоток-другой вам не помешает.

Николь осторожно отхлебнула; чистейшее солодовое виски прокатилось в желудок будто глоток жидкого пламени. Наверняка импортировано с Земли на грузовом корабле из Флориды. Честь удостоиться подобного обхождения достается не многим, но в данный момент алкоголь угрожает свалить ее с ног, так что Николь отставила стакан.

– Как ваш нос? – осведомился Элиас.

– Говорят, уже лучше. А побудь эти чертовы доктора в моей шкуре, оптимизма у них бы поубавилось. Дескать, я еще радоваться должна, что обошлось без перелома.

– Нет, вам следует радоваться, что вы не лишились глаза, – хладнокровно возразил Элиас. – Еще бы немного, и пиши пропало.

– А если бы она серьезно пострадала, сэр, то по чьей вине? – с вызовом спросил Поль. Николь пыталась знаками заставить его заткнуться; мол, спасибо, я и сама могу за себя постоять. Но Поль не обратил на ее жестикуляцию ни малейшего внимания. – Все разыгравшееся в симуляторе было подстроено нарочно.

– Совершенно верно, мистер, вы попали в точку. Ситуацию спланировали таким образом, чтобы вынудить одного из вас нарушить целостность скафандра. Сложилось так, что повезло именно вам, Ши, но с равным успехом на вашем месте мог оказаться и да Куна. Но у Ши было вполне достаточно времени, чтобы надеть шлем снова. Правду сказать, – Элиас опустился в кресло и откинулся на спинку, придерживая стакан на груди, – разгерметизация была импровизированным дополнением к испытанию в качестве прямого отклика на затруднительное положение, в котором пребывала мисс Ши.

– Допустим, меня вынесло бы в грузовой отсек?

– Испытание было бы прервано.

– А меня бы отчислили, – закончила она.

– А кто вам сказал, что вас не отчислили? – Элиас выпрямился.

– Никто. – Николь перевела взгляд с него на распечатки, с мукой осознавая, насколько тихим и несчастным был ее голос.

– Так нечестно! – возмутился Поль.

– О честности речь и не шла, лейтенант.

– В реальной ситуации ничего подобного не случилось бы!

– С другой стороны, вы оба все еще живы. Мы прогоняем пилотов через симулятор в «Вышке» по той же причине, что и на Земле – поставить вас в невыносимые условия, чтобы научить поведению и управлению кораблем в экстремальных ситуациях, когда дело касается жизни и смерти. Разумеется, вы разбились, вы не могли не разбиться, все ваши попытки исправить положение ни в коей степени не повлияли бы на итог. Мы хотели посмотреть, что вы будете делать и, главное, как вы будете себя вести. То, что вам довелось вынести, по сути, являлось отнюдь не испытанием вашего мастерства… Боже мой, неужели вы думаете, будто после шести лет учебы в Академии, после стольких летных часов, после тренировок в открытом космосе мы не знаем, на что вы способны?.. Это была проба вашего характера.

– Моего характера, – уточнила Николь, потому что во время речи Элиас не сводил с нее глаз.

– Верно, Ши. Вы сидели в левом кресле, вы были комкором – командиром корабля, так что ответственность в полной мере возлагалась на вас. А вы, – он дал волю гневу, и глаза его сверкнули, – пустили все псу под хвост! Вы, дорогуша, отморозили невесть что!

– Да, я ошиблась, так неужто это преступление?

– Вы совершили абсолютно дурацкую ошибку. Вы утратили бдительность! А вот это как раз преступление. – Он одним духом осушил стакан и плеснул еще, прежде чем продолжить.

Николь хотела спорить, оправдываться, молить о снисхождении и обещать никогда больше так не делать – что угодно, только бы это помогло, – но сидела молча и неподвижно. Он прав. Мысленно она уже видела себя на борту рейсовика «Луна – Земля», оставшаяся за кормой Луна уменьшается прямо на глазах; отныне Николь обречена на такое существование, которое позволит ей покидать пределы атмосферы лишь в качестве пассажира. Все ее труды, все мечтания рассыпались в прах. Вздрогнув, она вдруг услышала, что Элиас продолжает говорить.

– Выписывая кренделя на весьма совершенном самолете, старший лейтенант, вы получаете в свое распоряжение оборудование стоимостью в добрый десяток миллионов долларов, и чем крупнее летательный аппарат, тем дороже. А здесь отсчет начинается с миллиарда – один лишь скафандр стоит больше, чем вы способны заработать за всю свою службу, а мы открыли массу способов выводить их из строя и без влияния человеческого фактора. А вы думаете, будто все работает само собой, Николь, вот мы вас и поприжали. Если бы не была запущена программа топливного бака, мы бы в качестве альтернативы пробили фонарь.

– А если я скажу, что усвоила преподанный урок – это чем-нибудь поможет?

– А разве помогли бы извинения, случись это на самом деле?

– Нет, – едва слышно шепнула она.

– Найдите лифт до поверхности, найдите шлюз, выйдите наружу – и вы покойница. Проще простого. А какое расстояние отделяет вас от вакуума – пять метров, пять тысяч километров или пять световых лет – роли не играет. Таковы местные условия, мы вырабатываем кодекс этой жизни, и безупречные выживают, а совершившие одну-единственную ошибку гибнут. До вашей задницы мне и дела нет, но от вас будут зависеть другие – вот с ними-то как быть?

– Значит, на мне поставили крест?

– Мы отчисляем вас, и это отмечено в личном деле. Вы по-прежнему значитесь стажером, и у вас имеется возможность уйти в отставку – вы даже не представляете, сколько виртуозных пилотов, даже асов, проходивших выучку на астронавтов, не могут приноровиться к здешним требованиям. Подайте рапорт по собственному желанию, и вернетесь домой с незапятнанной анкетой.

– Не делай этого, Николь!

– А вы, мистер, не болтайте языком, ваше будущее тоже висит на волоске.

Николь отрицательно тряхнула головой.

– Можете выгнать меня, доктор Элиас, наверное, даже весьма заслуженно…

– Без всяких «наверное».

– …но, простите, сама я не уйду. – Поглядев шефу прямо в глаза, Николь внутренне подобралась, чтобы выдержать удар, который должен вот-вот обрушиться.

– Вам известно, что вы офигенный пилот, лучший из всех, какие выходили из стен Академии за двадцать лет, и рассчитываете на это.

– Нет, сэр, ничего такого мне не известно.

– Не надо вправлять мне мозги, Ши, всякий пилот вашего уровня осознает это. Заглянув в вашу анкету, комиссия хотела отослать вас домой прямо с «Вышки». Они не видели никакого смысла позволять вам вернуться на Луну.

– Ну и ну! – изумился Поль. – Мне-то казалось, что подобных пилотов ценят на вес золота!

– Дело в самонадеянности? – вслух гадала Николь. – Или в самодовольстве? Мне было скучно. Я решила, что раз ничего не произошло, то и дальше ничего не произойдет.

– Вот именно. И кто бы еще говорил, что такого больше не случится. Вы утверждаете, что усвоили преподанный урок. Может быть. Но должен ли я подвергать риску Бог знает сколько людей и денег, чтобы проверить это?

Изо всех сил стараясь удержать на лице маску равнодушной невозмутимости, Николь сморгнула слезы.

– А что дальше? Куда я отправлюсь отсюда?

– На обед.

– Простите, не поняла.

– Кэнфилд хочет повидать вас.

– Сама комендант базы да Винчи? Нас?!

– Я же сказал, мистер да Куна, а она ждать не любит.

– Постойте! – воскликнула Николь. – А я-то как?! Что решила комиссия? Я по ту сторону или по эту?

– Большая начальница своей властью отменила решение комиссии, – бесцветным голосом сообщил Элиас. – Вам дали еще один шанс.

Столики располагались под сенью молоденьких дубков, от которых и пошло название этого зала ресторана. Когда метрдотель повел посетителей к столику Джудит Кэнфилд, она поднялась им навстречу, выпрямившись во весь свой немалый рост – метр восемьдесят, как у Николь. Стройная, как у балерины, фигура, миловидное лицо, сильные резные черты, кожа почти столь же смуглая, как у Поля; многочисленные морщины говорят не только о доброжелательности и чувстве юмора, но и о годах работы под палящими, ослепительными лучами солнца, не ослабленными атмосферой. Левый желтовато-зеленый глаз сверкает, а правый прикрыт черной повязкой; пепельно-серые волосы подстрижены коротко, как у большинства астронавтов. Несмотря на предпочтение, отдаваемое ею удобной партикулярной одежде, сегодня вечером она облачилась по форме – в ярко-синие длинные брюки и такой же китель с короткими рукавами, украшенный эполетами, на каждом из которых сверкало по четыре генеральских звезды. А на левой стороне груди, под «крылышками» командир-астронавта – ленточка врученной конгрессом медали Славы: белые звезды по голубому полю.

Ее история прекрасно известна каждому военному и даже входит в курс лекций Академии ВВС. В бытность свою астронавтом она шла впереди всех, прокладывая пути по Солнечной системе, и дюжину раз заслужила звание героя, прежде чем при возвращении на Землю угробила собственную карьеру, а вместе с ней – и жизнь.

Медики списали ее подчистую. Катастрофа превратила ее тело в кровавое месиво. Просто чудо, что она не скончалась на месте. Но это было только начало ее мытарств. Кэнфилд провалялась на больничной койке два года – сперва на Земле, но как только достаточно оправилась для транспортировки – на орбите; бригады хирургов трудились над ней, спасая все, что удастся, и заменяя остальное. Когда она наконец выписалась, Пентагон предложил ей отставку по состоянию здоровья. И в ВВС, и в НАСА говорили, что, несмотря на усилия врачей, ей уже нипочем не стать ни хорошим офицером, ни астронавтом, ни женщиной.

Она же вознамерилась доказать обратное.

И потянулась долгая, муторная тяжба, кульминацией которой стали слушания в Верховном суде, в результате которых Джудит Кэнфилд все-таки была восстановлена в звании и должности.

Все эти события разыгрались еще до появления Николь и Поля на свет. За последние одиннадцать лет, пока Кэнфилд исполняла одновременно две роли – командира крупнейшей американской базы на Луне и руководителя космических полетов НАСА, – на ее плечи легла ответственность за все расширяющуюся сферу действий, охватившую Солнечную систему и ближайшие звезды.

– Чувствуйте себя как дома. – Голос у нее оказался низким, как у Николь, но не таким хриплым. – Пока не подойдут остальные гости, я хотела потолковать с вами наедине.

Возможно, Николь только показалось, что Кэнфилд посмотрела на нее чуточку дольше и пристальнее, чем на Поля. Николь встретила этот взгляд открыто и без смущения. После секундной паузы глаза в глаза генерал отвела взор, и на губах ее заиграла едва заметная улыбка.

Кэнфилд сидела во главе стола, Поль и Николь заняли места по левую руку от нее, а Дэвид Элиас – по правую. Стол был накрыт на девять персон. Ожидая, когда официант принесет напитки, генерал заметила:

– Откровенно говоря, мы проводим церемонию именно здесь только в двух случаях – когда кого-нибудь награждаем или хороним. К сожалению, зачастую и то, и другое ходят рядом. – Она подняла бокал. – Будем надеяться, мисс Ши и мистер да Куна, что вам доведется служить долго и без эксцессов.

Да Винчи – община сравнительно молодая, – продолжала она. – Она является форпостом человечества. Однако и у нас уже появилось несколько традиций, приятнейшая из которых – торжественный обед в честь первого полета астронавта.

Когда смысл сказанного дошел до Николь, она растерялась, не зная, как реагировать: расплыться в улыбке или затрепетать. Затем, с удивлением обнаружив, что делает сразу и то и другое, пробормотала:

– Это невозможно!..

– Вы имеете в виду – в свете рекомендаций аттестационной комиссии? – осведомилась Кэнфилд.

«Неужто я произнесла это вслух, а?!» – зардевшись, в отчаянии подумала Николь.

– Доктор Элиас сказал, что меня отчислили.

– Одним из лучших быть всегда трудно, – кивнула Кэнфилд. – Проблема в том, что к тебе предъявляют более жесткие требования, чем к большинству. Николь, ваша результативность в симулированном полете ошарашила экзаменаторов. Еще немного – если только для человека такое возможно, – и вы побили бы компьютер.

– Ну, есть к чему стремиться, командир, – ухмыльнулся Поль.

Николь и хотела бы разделить его жизнерадостный настрой, но из головы не шли собственные промахи.

– Комиссия и Дэвид выдают рекомендации, но окончательное решение за мной, – закончила Кэнфилд, сделав упор на последнем слове и намеренно указав глазами на Элиаса. – Я доверяю моим людям, но еще больше своей интуиции.

– Я не подведу вас, мэм, – тихонько отозвалась Николь.

– Вы уж постарайтесь, старший лейтенант, – улыбнулась Кэнфилд. – Большего мы и не просим. Для пробы сил вам поручена не слишком суматошная и не слишком рискованная, но в то же время ответственная задача – осуществить полет от да Винчи до станции Кокитус на Плутоне и обратно. По пути вы установите ряд радиобуев в качестве навигационных ориентиров, но, главное, снимете карту значительной части Солнечной системы. На борту корабля будет коллектив ученых НАСА, помогите им с экспериментами. Время полета – восемнадцать недель Вовне, две недели на орбите Плутона, пока ваши пассажиры снимут блоки накопителей данных с устройств автоматического наблюдения на Кокитусе, и восемнадцать недель обратно.

– Будет время и поскучать, – словно между прочим заметил Элиас, позволив себе едва заметно усмехнуться, когда Николь обожгла его взглядом.

– Это не шутка, – промолвила Кэнфилд. – Не раз и не два задания срывались из-за неуживчивости экипажа и ошибок группки людей, проживающих бок о бок в течение довольно продолжительного периода. Говорить о путешествии в состоянии анабиоза хорошо только теоретически; кто-то ведь непременно должен бодрствовать, чтобы справиться с непредвиденными обстоятельствами. Вас будет донимать скука, одолевать стремление вырваться из четырех стен, вас будет так и подмывать сделать что-нибудь этакое. И при этом – Дэвид наверняка предупреждал – ваша жизнь будет зависеть от умения держать себя в руках.

– Простите, мэм, – встрял Поль, – кажется, вы пытаетесь нас отговорить.

– Никому не возбраняется отказаться от программы, – откликнулся Элиас, – без какого-либо ущерба для карьеры и послужного списка, мистер да Куна, вплоть до момента запуска двигателей.

– Неужели кто-то отваливал на старте?

– Угу. Офигительно дешевле, если такое случится тут, чем в экспедиции, на расстоянии мегакило отсюда. Уж если вы отправились в полет, то быстро вернуть вас практически невозможно; если что-нибудь стрясется – то ли с персоналом, то ли с оборудованием, – выкручиваться придется самостоятельно. Забавно, мисс Ши? – резкий тон превратил вопрос в обвинение.

– У нас уже есть корабли, способные долететь до Альфы Центавра за пару недель…

– …но на собственных задворках мы в полнейшей заднице. – Элиас кивнул в знак согласия. – Совершенно верно. На наших дорогах только два типа автомобилей: «феррари» и «фольксвагены». Потому-то так важна для нас миссия «Странника». Вы создаете и шоссе, и светофоры, чтобы беспрепятственно разъезжать и тем и другим.

– В конце прошлого века, – подхватила Кэнфилд, – считали, что пройдет не менее столетия, прежде чем мы покинем пределы Солнечной системы, да и то на субсветовых звездолетах вроде Буссаровского газового ковша. Никто не предвидел, что Жан-Клод Бомэ наткнется на практичный, эффективный способ летать быстрее света, а Мэнни Кобри сконструирует эту чертову штуковину. И вот, полюбуйтесь, всего три поколения сменилось после того, как Нил Армстронг впервые ступил на поверхность Моря Спокойствия, а мы уже исследуем окрестные звезды. Можно сказать, мы за одну ночь совершили качественный скачок в способах перемещаться по космическим далям.

К несчастью, у нас практически не развита техническая инфраструктура, чтобы обеспечить этот новый чудесный потенциал. Мы наносим на карту просторы Галактики, хотя белых пятен еще хватает в нашей родной Системе. Мы познали слишком быстро и… не без утрат… – генерал слегка замялась, вспомнив то ли о собственной трагедии, то ли о ком-то из знакомых, – …что путешествия в Дальнем космосе – детская забава по сравнению с полетом от Земли до Марса или до Внешних планет. Здесь весьма уместна такая аналогия: возьмем современный сверхзвуковой авиалайнер с водородным двигателем и забросим его на сотню лет назад. В 1960 году самые быстрые коммерческие лайнеры летали со скоростью пятьсот узлов на десяти тысячах метров, беря на борт около сотни пассажиров. Но большинство самолетов не достигали даже этих показателей. А теперь введите туда «боинг» три семерки, летающий со скоростью в четыре маха[1]1
  Отношение скорости движущегося объекта к скорости звука в данной среде. Названо в честь австрийского физика Эрнста Маха.


[Закрыть], то есть почти две тысячи узлов, на пятидесяти тысячах метров с шестью сотнями пассажиров. Как с этим справилась бы контрольно-диспетчерская служба? В те дни гражданские радары не дотягивали до этого уровня, и если бы сверхзвуковик летел на полном газу, диспетчер и глазом моргнуть не успел, как его бы и след простыл. И как же аэропорт должен справляться с управлением полетами? Полнейший хаос.

– И эти фантазии стали для нас явью, – снова вступил Элиас. – Корабли Бомэ настолько хороши, что им это во вред. Хорошо бы пустить их в дело, но у нас подрезаны крылья, потому что мы не можем с такой же легкостью путешествовать в пределах собственной Системы. Откровенно говоря, любой системы, пока та полностью не внесена в лоции. Ваши маяки и рапорты о встреченных астральных телах дополнят уже собранные данные и дадут нам возможность разработать приемлемую и столь необходимую лоцию.

– Дэвид, – перебила его Кэнфилд, – пришли остальные гости…

Ближайшие пару минут все обменивались приветствиями, рассаживались, заказывали напитки и блюда. Напротив Николь села невысокая женщина с майорскими погонами на плечах. Оливковую кожу оттеняли волосы цвета воронова крыла. Окинув мимолетным взглядом Поля, она воззрилась на Николь. Звезда на ее «крылышках» означала, что она – старший пилот.

– Катарина Гарсиа, командор вашей экспедиции, – представила ее генерал. Майор едва заметно кивнула. – Она отвечает за стратегические аспекты экспедиции и в повседневную деятельность на судне вмешиваться не будет, если не сочтет это жизненно необходимым. Вы же, Николь, командир корабля со всеми вытекающими последствиями.

«Несмотря на то, что я провалилась, – терзалась Николь. – Мало того, что мне дают назначение, так еще чуть ли не лучшее! Только на сей раз не на симуляторе, а в действительности!»

Погрузившись в эти мрачные раздумья, она вполуха слушала, как Кэнфилд говорила, что Полю придется сидеть на двух стульях – в качестве штурмана и офицера электронных систем. Он будет присматривать за оборудованием и установкой маяков. В экспедиции участвуют трое специалистов: двое мужчин и женщина. Рядом с Николь села японка, ее ровесница, высокая сногсшибательная красавица.

– Не надо так таращиться, – негромко, с улыбкой проронила она, и Николь смущенно схватилась за бокал с вином, пробормотав:

– Иисусе! – И резко выпрямилась с увлажнившимися глазами, когда огненный смерч пронесся по пищеводу. Медленно выдохнув, она взяла предложенную соседкой булочку, с ужасом гадая, как такое количество алкоголя скажется на ее истощенном организме; не хватало еще для полной радости опростоволоситься перед генералом. И вдруг, содрогнувшись, осознала, что по-прежнему сидит с разинутым ртом и округлившимися глазами.

– Извините. – Она взяла себя в руки, боясь поглядеть по сторонам.

– Ничего, я привыкла. – Подавшись вперед, японка полушутя продолжала заговорщицким тоном: – По-моему, все обошлось, старлей. Если и была какая-то faux pas[2]2
  Оплошность (фр.).


[Закрыть], то строго между нами.

– Просто я ни разу не встречала голубоглазых японок.

– Это мой дед виноват. – У нее и улыбка великолепна; похоже, эта женщина любит посмеяться. Николь позавидовала ее непринужденности и умению легко сходиться с новыми людьми. – Ваш горец, швед из Миннесоты, умыкнул мою бабулю, как цунами, пойдя по стопам ее родного деда, обаявшего голубоглазую блондинку из посольства. Уж такова моя японская семейка – сплошь бросающие вызов обществу иконоборцы, полиглоты без роду-племени. А если вы считаете, будто я диковинка, то вам бы повидать мою тетушку Бриджит.

– Так вы американка?

– Не-а. Просто свободно говорю по-английски и имею уйму родственников, раскиданных по всему континенту от Великих озер до Скалистых гор.

– А я с Восточного побережья, из Массачусетса.

– В самом деле? Я провела лето в Массачусетсском технологическом, в докторантуре.

Сравнив даты, Николь обнаружила, что для нее это было традиционное «зверское» лето – тяжкая прелюдия первокурсников Академии ВВС. Некоторое время они предавались воспоминаниям о пиццериях, которые обе знали и любили посещать, когда Николь вдруг воскликнула, тряхнув головой:

– Какая же я идиотка!

– В каком смысле?

– Мы так долго болтаем, а я даже не знаю вашего имени!

– А я все ждала, когда вы спросите. Залившись краской, Николь ощутила, что мир незаметно, но подозрительно покачивается.

– И где эта долбаная пища? – пробормотала она смущенно, затем повернулась к новой подружке. – Я пропустила все мимо ушей, когда генерал Кэнфилд представляла пришедших. Задумалась об экспедиции.

– Это большая ответственность.

– Особенно для того, кто еще утром считал себя отчисленным.

– Отличный способ вселить уверенность в своих пассажиров!

– Боже, я пьяна!

– Ничуть. Но вы так подставляетесь, что я не в силах сопротивляться искушению поддеть вас. Меня зовут Ханако Мураи. Для друзей просто Хана. И давайте перейдем на «ты»!

– А я Николь Ши, но ты, наверно, уже знаешь.

– Что касается Ши, конечно – твоя фамилия написана на карточке. – Хана постучала пальцем по пластиковой карточке, приколотой к кителю Николь. Услышав огорченный стон подруги, Хана улыбнулась еще шире и не удержалась от смеха. – Ничего не могу поделать, Ши, ты слишком легкая мишень!

– А кто эти парни? По-моему, на сегодня я уже достаточно нахлебалась и впредь намерена действовать наверняка.

– Этот изысканный ученый муж – Шэгэй Шомрон из Еврейского университета. Он естественник, и все биологические эксперименты лежат на нем.

Телосложением израильтянин напоминал блокгауз – массивный и невзрачный, но абсолютно надежный. Он выглядел бы гораздо уместнее в каком-нибудь захолустном кибуце, где одинаково легко мог бы голыми руками корчевать пни и ремонтировать автомобили даже без домкрата. Его бобрик и борода некогда были черными, но теперь изрядно поседели. Обмениваясь рукопожатием, Николь мысленно сравнила его с большим добродушным медведем и ни чуточки не удивилась, узнав, что именно так Шомрона и прозвали.

– Долговязый тролль рядом с ним – Андрей Михайлович Зимянов…

– Тролль?!

– В смысле такой же «уродливый, как…». Николь недоверчиво переводила взгляд с Ханы на Андрея и обратно.

– Ты шутишь? Вы с ним достойная пара.

В ответ Хана как-то странно посмотрела, иронично скривив губы и намекая на явно упущенные из виду обстоятельства.

– Кто-то же должен сохранять чувство меры в отношении мужчин.

– Ну-ну, к чему уж так… – Тут имя и лицо слились в памяти Николь воедино. – Постой, а он не…

– Центрфорвард скайболъной команды советских Космических Сил из Гагарина. Тот самый, что в последний раз разделал ваших под орех.

– Я видела финал. Впечатляет.

– Такое лицо не забудется. Да и фигурой Бог не обидел.

– Хана, ради Христа! Он же услышит тебя. Или Кэнфилд!

– Не бери в голову, он про меня и не такое говорит. Кстати, похоже, он весьма увлечен твоим мистером да Куна. Добьется ли он взаимности?

– Он голубой? – уточнила Николь, а про себя вздохнула: «Можно было догадаться сразу».

– Андрей-то да, я спрашиваю про Поля.

– Навряд ли. Я не интересовалась. А что, возможны проблемы?

– Сомневаюсь, – покачала головой Хана. – Андрей уже бывал здесь прежде. Это его третья дальняя экспедиция. Полагаю, он знает, чего ждать и как держаться. С точки зрения медицины он чист, как и любой из нас. Наверно, даже чище, если учитывать его опасные наклонности.

Николь долгим, пристальным взглядом посмотрела на русского, просто и естественно ставшего центром разговора. Когда же он одарил ее ослепительной улыбкой, она не могла не ответить тем же. Хотя невольно вспомнила о карантинных правилах, возбраняющих гомосексуалистам посещать Землю или, хуже того, летать в космос, если им вздумается вернуться на родную планету. Во времена юности отца Николь СПИД взял с человечества обильную дань; отголоски этой трагедии слышатся и поныне, и никому не хочется, чтобы подобные вирусы распространились за пределы атмосферы. Ирония же заключается в том, что благодаря тщательному медицинскому контролю и профилактике нравы здесь куда свободнее, чем на Земле. Николь это только радовало.

– А это кто? – Она указала на мужчину слева от Ханы.

– Ну, ты воистину с Земли свалилась! Это, душа моя, наш наемный убийца. Блюститель закона. Его золотой значок означает, что он старший комиссар, лучший из лучших. Зовут Бен Кьяри.

– По виду не скажешь.

Действительно, распознать в нем офицера охраны правопорядка было бы трудновато – густые усы, собранные на затылке в «хвостик» длинные каштановые волосы, расхлябанность, словно в его скелете недостает костей, черная форма мешком болтается на сухом, поджаром теле и украшена только золотым значком и карточкой с именем. Казалось, разговоры окружающих наскучили ему, и он вот-вот задремлет. Серебряные виски и глубокие, как у Кэнфилд, морщины вокруг глаз и рта заставляют задуматься о том, сколько же ему на самом деле лет. Не слишком привлекательное лицо несет отпечаток сурового, неукротимого нрава; Николь вспомнились старинные портреты кисти Ремингтона[3]3
  Фредерик Ремингтон (1861—1909) – американский художник и иллюстратор. Прославился своими живописными, скульптурными и графическими работами, изображающими жизнь американского Запада.


[Закрыть], а также настоящие ковбои, встреченные во время учебы в Академии.

Глаза их на мгновение встретились, и она улыбнулась, но он никак не отреагировал.

– Обалденный мужик, – шепнула она Хане.

– Ты ведь знаешь, что о них поговаривают, правда?

– Ну-ну, ты что, серьезно?

– Не знаю. Он первый из тех, с кем я встретилась воочию, не говоря уж о том, чтобы вместе работать. Но, по-моему, сейчас я верю в них больше, чем час назад.

Глядя на него, Николь неожиданно вспомнила, как впервые оказалась на базе ВВС в Эдвардсе, когда после завершения учебы совершала краткое турне по Испытательному авиацентру. Хотя базе уже исполнилось сто лет, она до сих пор остается Меккой для всех новоиспеченных сорвиголов-пилотов, бредящих небом и заслуживающих звания асов. В испытатели попадают лучшие из лучших, и некоторым уготована участь героев легенд. В памяти вдруг всплыл Гарри Мэкон – ему было уже под пятьдесят, а он по-прежнему мог дать сто очков вперед парням вдвое-втрое моложе. Для Николь то были счастливейшие дни; никогда в жизни она не трудилась так интенсивно и не получала столько удовольствия, как тогда. Однажды ночью, на импровизированной пирушке, они пили пиво и марочное виски, ели бифштексы и распевали песни над скалистым плато, а потом встречали рассвет. Мэкон предложил ей остаться и войти в его команду, но Николь манили звезды. Тогда Мэкон замкнулся, и некоторое время все чувствовали неловкость и скованность; теперь Николь гадала, не был ли он одним из тех, кто вышел из космической программы «без ущерба для карьеры и послужного списка», пока его не уволили под каким-либо благовидным предлогом. Затем, четыре дня спустя, во время полета Мэкона на высотном сверхсверхзвуковом штурмовике компьютер дал сбой, и вмиг самолета не стало. Найденные обломки были не крупнее ладони, так что пришлось хоронить пустой гроб.

– Николь, что с тобой?

Николь тяжело вздохнула, осушила стакан воды и лишь после этого ответила:

– Воспоминания нахлынули, вот и все. Я что-нибудь прозевала?

– Речь шла о Волчьих Сворах.

– А-а!

Поль с самого начала надеялся попасть в боевую эскадру, и это задание наверняка его не очень-то вдохновило. Должно быть, генерал это заметила и потому говорила ему:

– Старший лейтенант, шанс прославиться рано или поздно выпадает каждому. Правда, некоторые потом всю жизнь кусают локти. Но пока что вы не испытаны. Девственны.

– Оборзеть, Джуд, если будешь так на них налегать, то эти сопляки сделают пи-пи в штанишки!

Взгляды присутствующих обратились к мужчине, внезапно выросшему рядом с Кэнфилд – высокому рыжеватому блондину с аккуратной бородкой, пребывающему, судя по виду, в отличной форме.

– Прюветик, Кэт, голубка, и тебе, Дэви, – изрек он, выходя на свет. Несмотря на элегантный вечерний костюм, выправка выдавала в нем нештатского человека и даже не земляшку. Сквозь пьяную развязность угадывалась та же врожденная неукротимая энергия, что и у Кэнфилд. Этот человек привык командовать и не раз смотрел смерти в лицо. Краешком глаза Николь заметила, что Кьяри как-то подобрался. Что-то назревает, и начало не сулит ничего хорошего.

– Сколько лет, генерал, сколько зим! – Пришелец попытался склониться в полупоклоне, взмахнув рукой над столом и выплеснув содержимое бокала – отчасти в лицо Кэнфилд, но больше на китель. Николь привстала, возмущенная столь явным оскорблением, но генерал приковала ее к месту взглядом василиска и молча промокнула лицо салфеткой, пока штатский с ужасом разглядывал содеянное.