Текст книги "Бессмертная любовь (Нет голода неистовей)"

Автор книги: Кресли Коул

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

Глава 18

Весь день Лахлан оставался рядом с Эммой, осматривая ее раны, проверяя, как они заживают. Он даже сделал надрез на шее, лег рядом с ней и заставил попить.

Вампирша тихо слизывала его кровь, вздыхая во сне. Наверное, она его околдовала: это казалось ему чем-то совершенно естественным.

После полудня, сняв повязку, Лахлан обнаружил, что рубец еще оставался болезненным и припухшим, однако рана закрылась полностью.

Успокоив свои главные страхи, Лахлан стал обдумывать, что делать дальше.

Теперь, зная правду, он смотрел на Эмму иначе, хотя должен был признаться, что чувства его нисколько не изменились. Он признал ее своей подругой еще тогда, когда считал членом Орды. Теперь он знал, что она не только не входит в Орду, но и не совсем вампир.

В течение долгих лет он представлял себе свою подругу по-разному. Он молился, чтобы она оказалась умной и привлекательной, молился, чтобы она была любящей. И вот теперь Эмма, наполовину вампир, наполовину валькирия, заставляла блекнуть даже самые смелые его фантазии.

Однако ее родня… Лахлан устало вздохнул. Он никогда не сражался против них, считая, что это ниже его достоинства, и видел их только издали. Однако он знал, что валькирии – странные маленькие волшебные создания, быстрые и сильные. И вокруг них сверкают молнии, которые к тому же каким-то образом бьют через них. Судя по слухам, они питаются электричеством. И, как он убедился по Эмме, их не напрасно считали очень умными. Но в отличие от Эммы они были почти такими же необузданными и воинственными, как и вампиры.

Хотя у валькирий почти не было уязвимых мест, говорили, что их можно загипнотизировать сверкающими предметами и что они – единственные существа Закона, способные умереть от печали.

Быстро просмотрев материалы, которые собрали члены его клана, Лахлан смог найти историю их возникновения. В Законе говорилось, что много тысяч лет назад Один и Фрейя были разбужены после десятилетнего сна воплем девы-воительницы, погибшей в бою. Фрейя изумилась отваге девицы и захотела ее сберечь, и для этого они е Одином ударили в человеческое существо своей молнией. Девица очнулась в их чертогах, излеченная, но нетронутая, по-прежнему смертная и беременная бессмертной дочерью-валькирией.

В последующие годы молнии богов ударяли в умирающих женщин-воительниц, принадлежащих к самым разным народам Закона. Такие валькирии, как Фьюри, были отчасти фуриями. Фрейя и Один даровали дочерям волшебную красоту Фрейи и хитроумие Одина. Эти черты объединялись у них с отвагой матери и ее волшебным наследием. Благодаря этому все дочери были уникальными. Единственное, что у них было общего, – это то, что при сильных эмоциях глаза их горят серебром.

У Эммы глаза изменились тогда, когда она выпила его крови.

Если предания не лгали – а Лахлан считал, что в них все правда, – то это значит, что Эмма – внучка… богов!

А он еще считал, что она его недостойна! Что он – сильный король оборотней – получил слабую подругу.

Он ущипнул себя за бровь, стараясь подавить прилив раскаяния, – и заставил себя читать дальше. Он нашел краткие описания тех валькирий, которые, как он узнал, непосредственно были с ней связаны. Никс была старейшей – и некоторые утверждали, что она – пророчица. Рассудительная Люсия была умелой лучницей и, по слухам, была обречена на неописуемые муки при любом промахе.

Фьюри была их королевой и жила под одной крышей с нежной Эммой, пока та была ребенком. Сейчас, как подозревали валькирии, Деместриу заточил Фьюри на дне океана, где она испытывала страшные муки. Судя по собственному опыту, Лахлан мог с уверенностью сказать, что она и сейчас захлебывается соленой водой где-то на ледяной глубине.

Но больше всего Лахлана встревожили сведения о Реджин и Аннике. Всю расу, к которой принадлежала мать Реджин, уничтожила Орда. Анника, известная как блестящий стратег и бесстрашный воин, всю свою жизнь посвятила уничтожению вампиров.

Когда родня Эммы вслух выражала свою ненависть к вампирам, когда они ликовали по поводу каждого убитого, как могла Эмма не чувствовать себя чужой? Как она могла мысленно не содрогаться? Всем валькириям было по много сотен лет, по сравнению с ее считанными десятилетиями, и к тому же она была из тех, кого Закон именовал «прочими», то есть не принадлежащими ни к одному виду волшебных существ. Эмма была не такой, как все остальные существа на Земле!

Не это ли было истоком той боли, которую он в ней почувствовал? Проводили ли ее родичи различие между Ордой и тем, какой была Эмма? Ему и самому надо проявлять осторожность. Он может проклинать вампиров, не думая при этом об Эмме!

Единственным плюсом, который он узнал про валькирий, было то, что они всегда поддерживали неустойчивый мир с оборотнями, считая, что «враг моего врага – мой друг».

До приращения. До того периода, когда все бессмертные вынуждены были бороться за право продолжить свое существование.

Это было в тысячу раз лучше, чем если бы ее родня принадлежала к Орде. Однако и тут были свои проблемы.

Почти у всех существ Закона были союзы на всю жизнь. У вампиров были невесты, у демонов – возлюбленные, у призраков – родичи, у оборотней – подруги.

Валькирии таких уз не принимали.

Они получали силу от своего ковена, но вне его оставались полностью независимыми. Говорили, что больше всего они ценят свободу. «Никогда нельзя удержать валькирию, если она рвется на свободу», – говорил в свое время отец Лахлана. И вот теперь Лахлан был намерен сделать именно это.

Он попытается удержать Эмму, несмотря на то что она скорее всего смертельно его боится. А ведь ее родичи не знают, что он на нее набрасывался! Они только подозревают, что он прикасался к ней так, как к ней никогда прежде не прикасались.

И тем не менее он это сделал. И сделает снова, когда окажется во власти полной луны. Как у всех оборотней, нашедших свою пару, его страсти в этот момент будут очень сильными, а самообладание – слабым. С незапамятных времен когда в Кайнвейне король жил со своей королевой, все остальные уходили из замка на ночь полнолуния и на ночи перед ним и после него, чтобы монаршая пара могла отдаться зову луны и дать своим желаниям полную свободу.

Если бы Эмма могла почувствовать такое же желание и агрессивность, он не испугал бы ее настолько сильно. Он поклялся, что запрет ее в каком-нибудь надежном месте, – но при этом прекрасно понимал, что ничто не помешает ему до нее добраться.

Насколько проще было бы, если бы его подруга была членом клана!

Но тогда у него не было бы Эммы!..

Ближе к закату, постучав, к ним вошли две горничные, чтобы распаковать и разложить одежду Эммы.

– Позаботьтесь о ее вещах, – приказал Лахлан, отходя от ее кровати. – Но не прикасайтесь к ней.

Оставив их с изумленно округлившимися глазами, он прошел через задвинутые шторы, чтобы выйти на балкон. Встав там, он стал смотреть на заходящее солнце, любуясь их домом, холмами, поросшими лесом, и надеясь, что Эмма со временем полюбит эти места.

Когда солнце село, он вернулся и нахмурился, обнаружив горничных в паре шагов от кровати. Они разглядывали Эмму и перешептывались. Конечно, они не посмели бы до нее дотронуться – но они были юными оборотнями и, наверное, никогда в жизни не видели вампира.

Лахлан как раз собирался приказать им уйти, когда Эмма быстро открыла глаза – и грациозно поднялась. Горничные заверещали от страха. Эмма поспешно отодвинулась к изголовью и зашипела вслед убегающей парочке.

Лахлан предвидел, что все будет непросто.

– Успокойся, Эмма, – проговорил он, быстро подходя к ней. – Вы напугали друг друга.

Эмма несколько секунд смотрела на дверь, а потом ее взгляд скользнул по его лицу. Ее щеки побледнели – и она быстро отвела глаза.

– Твои раны хорошо заживают.

Она ничего не ответила – только молча провела кончиками пальцев по груди.

– Когда ты снова попьешь, они заживут окончательно. Он сел рядом с ней и начат закатывать рукав – но Эмма отшатнулась от него.

– Где я?

Она быстро обвела глазами комнату и, наконец, остановила взгляд на изножье кровати. Она внимательно осмотрела тонкую резьбу на дереве, а потом повернулась, чтобы увидеть изголовье с инкрустированными символами. В комнате сгущалась тьма. В бликах света, отбрасываемых пламенем камина, казалось, будто символы двигаются.

Мастера начали изготавливать эту кровать в тот день, когда Лахлан родился, – но она предназначалась не только ему, но и ей. Он часто лежал там, где сейчас сидела она, завороженно любуясь резьбой, представляя себе свою будущую подругу.

– Ты в Кайнвейне. Ты в безопасности. Здесь тебе ничего не угрожает.

– Ты их всех убил?

– Да.

Она кивнула, явно довольная этим фактом.

– Ты не знаешь, почему они вдруг напали?

– Это ты меня спрашиваешь? Она попыталась встать.

– Что ты собралась делать? – возмутился он, заставляя ее лечь обратно.

– Мне надо позвонить домой.

– Я вчера ночью позвонил тебе домой.

Глаза Эммы расширились, а на лице отразилось явное облегчение.

– Ты клянешься? Когда они за мной приедут?

Он огорчился тем, как она обрадовалась перспективе уехать от него – однако не мог ее в этом винить.

– Я говорил с Анникой и теперь знаю, кто они. И кто ты.

– И ты им сказал, что ты оборотень? Лахлан попытался подавить раздражение.

– Ты стыдишься того, что им известно, что ты со мной?

– Конечно.

Он гневно процедил:

– Потому что ты считаешь меня животным?

– Потому что ты – враг.

– Я не враждую с твоей семьей. Эмма недоверчиво выгнула брови:

– Оборотни не воевали против моих теток?

– Только во время последнего приращения. Всего пятьсот лет назад.

– И тогда ты убил кого-то из них?

– Я никогда не убивал валькирий, – ответил Лахлан, не покривив душой, однако мысленно признался себе, что это случилось просто потому, что он ни разу не столкнулся ни с одной.

Глава 19

Эмму все еще пробирала дрожь при мысли о том, что она увидела во время нападения вампиров.

К несчастью, теперь она совершенно точно знала, как выглядит Лахлан в тот момент, когда он превращается в оборотня. Казалось, будто на него наложилось неустойчивое изображение проектора, которое мигало и высвечивало нечто зверское и жестокое, смотревшее наружу с полной одержимостью.

И теперь она оказалась в постели у этого существа!

– Эмма, то, что ты видела прошлой ночью, – это не вся моя суть. – Пламя камина бросало тени на его лицо, напоминая ей о том, что она видела. – Это только малая часть меня, и я в состоянии этой частью управлять.

– Управлять? – Она медленно кивнула. – Значит, ты сознательно решил наброситься на меня в поле и в парижской гостинице? И ты действительно хотел меня задушить?

– Мне надо кое-что тебе объяснить. Ты знаешь, что я был в плену у Орды, но ты не знаешь, что меня… пытали. Это подействовало на мое поведение и на мои мысли.

Она знала, что его пытали, – она только не знала, как именно.

– Что они с тобой делали?

– Не хочу обременять тебя подробностями. Почему ты не сказала мне, что ты наполовину валькирия?

– А что бы при этом изменилось? Я все равно вампир, а мои тетки – твои враги.

– Нет, они мне не враги! – снова заявил он. – Я не считаю своими врагами маленьких волшебных женщин, которые живут на другом континенте.

Его пренебрежительные слова задели ее не меньше, чем если бы он признал себя их врагом.

– Когда Анника за мной приедет? Он прищурился.

– Ты пообещала мне, что останешься до полнолуния. Эмма ахнула.

– Ты ведь не… Она за мной не едет?

– Сейчас – нет.

От изумления ее губы приоткрылись.

– Невероятно! Но с учетом того, что ты из прошлого, я подскажу тебе кое-какие правила. Одно правило такое: если меня чуть не убили вампиры, я имею право на свободный выход и не обязана оставаться до полнолуния. – Она отогнула второй палец. – Еще одно правило такое: раз мои тетки теперь знают, кто ты, они убьют тебя, если ты немедленно не отправишь меня в ковен. Так что разумнее отпустить меня как можно скорее.

– Если они сумеют найти это место, что ж, они заслуживают право попытаться и проникнуть сюда.

Поняв, насколько решительно он настроен стоять на своем, Эмма почувствовала, что у нее начали дрожать губы.

– Ты не хочешь отпустить меня к родным, тогда как знаешь, что они нужны мне больше всего?

Слезы покатились у нее по щекам. Прежде ее слезы внушали ему отвращение. На этот раз Эмме показалось, будто ему… мучительно больно. Он поспешно поднял руку, чтобы стереть их.

– Если ты хочешь вернуться домой, то вернешься. Просто не сейчас, а через несколько дней.

Не пытаясь скрыть досады, Эмма спросила:

– Что изменится через несколько дней?

– Я могу задать тебе тот же вопрос.

Она сжала зубы, пытаясь справиться с раздражением и бесполезными слезами.

Он обхватил ее лицо ладонями и погладил по щеке большим пальцем. Хриплым голосом он проговорил:

– Эмма, если тебе осталось быть со мной так недолго, мне не хотелось бы с тобой ссориться. А пока разреши мне показать тебе Кайнвейн. – Он подошел к плотным шторам и широко их раздвинул, а потом вернулся к Эмме. Хотя она напряглась и попыталась отстраниться, он подхватил ее на руки и понес через просторную комнату к двери на балкон. – Ты удивишься – но он по-прежнему мой. Никаких универсамов.

Оказавшись на балконе, Эмма увидела, как луна восходит над величественным замком, освещая его древние камни и великолепные газоны. Туман приближался к стенам, в воздухе ощущался легкий запах морской соли.

Лахлан указал вдаль:

– Отсюда стен, окружающих территорию, не видно, но знай: пока ты находишься внутри их кольца – ты защищена.

Он посадил ее на перила балкона.

– Ну, что скажешь?

Похоже было, что Лахлан гордится этим замком – что было вполне естественно. Стены замка были сложены из камня, но окна окружали поразительные узоры из кирпичной кладки, которые перекликались с мощенными кирпичом дорожками и даже задней частью громадного камина у него в спальне. Парк был в идеальном состоянии, а если остальная часть замковых помещений оформлена так же богато, как и его спальня, то Кайнвейн может считаться образцом роскоши. Как валькирия, она не могла этого не оценить.

– Ну как? – спросил Лахлан. Ему явно хотелось, чтобы ей понравилось его жилище.

Она повернулась, подняв взгляд выше линии деревьев, чтобы оценить состояние луны.

– Кажется, мне осталось ждать полнолуния всего несколько дней.

Переведя взгляд обратно, она увидела, что он стиснул зубы.

Она откинула назад свои спутавшиеся волосы – и почувствовала, что они грязные.

– Я хочу принять душ, – сказала она и заглянула ему за спину, ища ванную комнату.

Эмма заерзала, стараясь высвободиться из его рук, – и Лахлан наконец отпустил ее и позволил слезть с перил.

– Я тебе помогу. Ты еще слаба…

– В душ я пойду одна! – огрызнулась Эмма, направляясь в великолепную – и совершенно современную – ванную комнату. Поспешно заперев за собой дверь, она с ужасом увидела, что под ногтями у нее тоже полоски грязи.

Она сняла рубашку, в которую Лахлан ее облачил (успев мысленно отметить, что это была его собственная рубашка), – и воззрилась на уродливые выпуклые шрамы, змеившиеся по ее груди. Невольно застонав, Эмма пошатнулась. Всю оставшуюся жизнь она будет помнить, какой взгляд был у вампира перед тем, как он рванул ее когтями. Она вспомнила, что успела пожалеть о том, что ударила его головой. «Теперь мне достанется!» – подумала она, когда его рука взметнулась над ней. Зачем она его провоцировала?

Эмма включила душ, дождалась, чтобы от воды пошел пар, и встала под струю. Красные потоки заструились по ее телу, смывая кровь, засохшую на ее волосах. Дрожа, она смотрела на эти следы. «Три вампира. – Красные струйки свивались в водовороты и уплывали к стоку. – Зачем я его провоцировала?»

Но кто из них остался жив?

Сейчас она должна была быть мертвой. Однако она выжила, а они – нет.

Эмма нахмурилась. Она пережила нападение вампиров. И солнечные лучи. И нападение оборотня. Все за одну неделю. Ее самые жуткие страхи, преследовавшие ее десятки лет, становились… она прикусила губу… скучным старьем?

– Эмма, разреши мне тебе помочь! Она стремительно обернулась.

– Я же сказала, что буду одна! Лахлан кивнул, соглашаясь с ней.

– Да, ты обычно так и говоришь, а я все равно остаюсь. Так у нас повелось. – Его голос звучал совершенно спокойно, и хотя эта идея казалась безумной, он говорил как совершенно нормальный человек.

«Право оставаться одной? У тебя его нет».

Эмма стремительно схватила бутылочку с шампунем и с силой швырнула ее в Лахлана. Он легко увернулся от удара – и бутылка вылетела в комнату. Звук бьющегося стекла доставил ей странное удовольствие. Почему она его провоцирует?

«Потому что это приятно».

Он удивленно выгнул брови:

– У тебя могут открыться раны!

Эмма вслепую потянулась за кондиционером.

– Не дождешься.

Когда Эмма схватила вторую бутылочку, Лахлан быстро кивнул:

– Хорошо.

Закрывая за собой дверь, он подумал о том, что ему нелегко будет привыкнуть к тому, что он не может делать у себя дома все, что ему вздумается.

Увидев разбитое бесценное зеркало, он вспомнил, что эта вещь была в Кайнвейне много веков – возможно, оно вообще было самым древним из существующих на земле. Он пожал плечами. Хорошо, что к Эмме начинают возвращаться силы.

Пятнадцать минут он беспокойно расхаживал по коридору. Прислушиваясь на тот маловероятный случай, если она его позовет, он пытался придумать, как уговорить ее снова попить крови. Если она придает Эмме силы, то ей нужно пить как можно чаще. И он позаботится о том, чтобы она это делала.

Она злится, хочет вернуться к близким – и ему понятно ее желание. Однако он никак не мог отправить ее домой.

Когда Лахлан вернулся в их комнату, Эмма уже успела принять душ и оделась.

– Куда ты собралась? – резко спросил он. – Тебе надо лежать в постели!

– Хочу выйти. Ты сказал мне, что это не опасно.

– Конечно, и я тебя провожу…

– Весь смысл в том, чтобы оказаться подальше от тебя. Пусть ты и сможешь задержать меня здесь еще на четыре ночи, но это не значит, что я обязана проводить их с тобой.

Он взял ее за локоть.

– Тогда ты сначала попьешь.

Она обожгла его возмущенным взглядом.

– Отпусти меня.

– Ты будешь пить, Эмма! – заорал он.

– Отстань, Лахлан! – закричала она в ответ, вырывая руку.

Когда он снова поймал ее, она попыталась ударить его. Но Лахлан перехватил ее руку.

Угрожающе зарычав, он завел руку ей за голову и прижал Эмму к стене.

– Я ведь говорил тебе, чтобы ты меня не била. Знай, что когда ты в следующий раз попытаешься это сделать, я отвечу.

Она не опустила голову, хоть и надеялась, что он не отведет взгляда.

– Ты можешь одним ударом меня убить. Его голос стал хриплым.

– Я никогда не стану тебя бить. – Подавшись еще ближе, он прикоснулся губами к ее губам. – Каждый раз я буду по праву получать твой поцелуй.

Эмма почувствовала, как ее соски начали твердеть, и разозлилась на то, что не может управлять своим телом. Похоже, у Лахлана было над ней больше власти, чем у нее самой. Несмотря на все смятение и панику последних ночей, одного легкого прикосновения его губ было достаточно, чтобы разбудить в ней влечение. И это притом, что она безумно боялась того, что прячется в нем. А что, если он обернется в тот момент, когда они будут близки? Эта мысль помогла ей отстраниться.

– Я знаю, что ты хочешь получить не только поцелуй. Разве ты не ради этого заставляешь меня задержаться до полнолуния? Чтобы ты мог со мной переспать?

Он ведь уже предупреждал ее об этом.

– Я не стану отрицать, что хочу тебя.

– А что, если я скажу, что тогда нам надо поскорее с этим покончить? Сегодня же? Чтобы я смогла уехать уже завтра.

Она почувствовала, как он взвешивает ее слова и пытается найти нужный ответ.

– Ты переспишь со мной, чтобы уехать на несколько дней раньше? – Он говорил так, будто это его больно задело. – Заплатишь за свободу своим телом?

– Почему бы и нет? – спросила она, понизив голос почти до шипения.

Лахлан отвел взгляд – и Эмме показалось, что он содрогнулся. Прихрамывая, он отошел к камину и, опустив голову, стал смотреть в огонь. Эмма никогда не видела, чтобы кто-то смотрел на пламя так, как это делал он. Большинство людей позволяло пляске языков огня успокаивать и убаюкивать себя – Лахлан этого не делал. Его настороженный взгляд быстро скользил и перемещался, словно внутри шел какой-то спектакль.

– Знай, что я сожалею о том, как вел себя с тобой раньше, – но я тебя не отпущу домой. Сейчас ты можешь свободно ходить по территории – и тебя будут охранять.

Свободно ходить по территории. Там было темно – и ее это должно было бы пугать, но с той секунды, как она ощутила запах морской воды, ее тянуло пойти осмотреться. И вообще – разве она не должна чувствовать себя здесь как дома? Не оборачиваясь, она прошла на балкон, шагнула к перилам – и прыгнула в ночь.

Последнее, что она услышала, был его хриплый шепот:

– И я знаю, что ты вернешься ко мне до рассвета.