Текст книги "Кривая сосна на желтом обрыве (СИ)"

Автор книги: Корреа Эстрада

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

– Славка, инструктором ты! – скомандовал Ваха. – Тебе оно привычнее, чужим детям подзатыльники раздавать. Моей тоже можешь, за компанию. Бике, отдай мелким мелкашку. Нет, сначала отстреляй магазин.

Бике-ханум без единого слова сняла с плеча ружье. Точнее, карабин ТОЗ-18М, как меня просветили тут же. Метров сорок было от дальнего забора до цели. Пять выстрелов почти без промежутка, Ахмад в три секунды сгонял за мишенью. На ней была пулями выведена костяшка "пять" из домино. Точка в десятке, четыре по девятке образуют правильный квадрат. У меня глаза на лоб полезли. Фигасе, как стреляют дочери гор. Мамаша Бике сменила магазин, отдала дочери.

– Показывай, давай.

Ну, по Аминатке видно было, что ружье еще в новинку. Она чуть-чуть язык от усердия не высовывала, пока целилась. Четыре из пяти попали в мишень. Братья хихикали и подначивали, сначала над ней, потом над нами. Петрович дотошно объяснял, как встать, как поднимать оружие, как ловить мушку через целик, как спускать курок. Отстреляли патронов по тридцать. Получилось, в общем, неважно. Пуля постоянно уходила куда-то выше и правей.

Потом стали стрелять садоевские парни, по очереди, и получалось у них куда как лучше, и из ружей они стреляли куда как более серьезных. Конечно, я ж не маленький, я понимаю, что дело в практике. А мне ружье ни за какие деньги не продадут, пока восемнадцати не исполнится. Разве что отца попросить или Надюшку. И в тир походить, есть же у нас в городе такое заведение.

Подошел хозяин дома, отозвал в сторонку.

– Давай перекурим.

– Да я не курю.

– И не надо. Послушай, какое дело: научишь девчонок моих машину водить? У меня времени нет, у парней терпения не хватает, на курсы идти малы. Остальные – как получится, но хотя бы Аминат. Муса уже умаялся, каждый вечер в город туда-обратно. Верхом на кобыле ей, что ли, на тренировки ездить? Так кобылу приткнуть негде.

То ли шутит, то ли всерьез про кобылу – я не понял.

– А как она без прав ездить будет?

– А как ты ездишь?

– Пока не попался.

– А Муса как ездит? Хоть бы и попался, у нас все тут свои.

Тут прав был Ваха, у нас в городишке все всем родня, знакомые и приятели. Если не влипать в ДТП, то вызовут родителей, и дело кончится магарычом. В чужом районе так уже не выйдет.

– А на чем ездить будет?

– Я ей "Ягуара" купил, однако. Пойдем посмотришь.

Ягуаром оказалась белая копейка доисторического года выпуска, еще из фиатовских деталей. Не гнилая, битая, но добротно деланная, с исправными агрегатами. Чего еще надо для учебы?

Учиться начали, когда отстрелялись все. Я со стрельбища забрал Аминат, за компанию – Ваську, заехали в дом за Мунир и Мадиной. Не думал, что у мелких получится крутить баранку, у копейки руль тугой. Но ручонки у мелких оказались не по годам крепкие. И то посудить, Петрович сколько отжиманий им каждую тренировку заряжает? Меньше, чем старшим, но тоже будь здоров. Только с педалями путались. Но это, как в стрельбе, только практикой дается.

Так и прокатались до обеда. Перед обедом Бике-ханум девчонок отозвала помогать накрывать на стол, и докатывались мы с Васькой, пересев на козлика.

А вот за столом девчонок не было. Плов-шашлык они только подавали и виноградный сок. Я про себя порадовался, что не надо отбиваться от выпивки. Мне и сок этот по большому счету нельзя. И белые лепешки в основном вприглядку. Зато баранины, особенно такой постной, можно хоть две порции.

Аминатка, видно, перехватила чего-то на ходу. Ее отпустили с нами, под честное слово Петровича, что я ее обратно довезу.

Васька по дороге удивлялся:

– Ну и стреляет твоя мама! Это что, все чеченские женщины такие?

На что получил ответ неожиданный:

– Мама у меня не чеченка, она даргинка из Дагестана. А стрелять ее отец уже здесь учил. Говорил, их в первую зимовку здесь волки в осаду взяли и чуть не прорвались в загон. Ружье лишнее было, а толку что – она не знала, с какого конца за него взяться. Теперь – пусть попробуют! – она засмеялась.

– Это так точно, – согласился я, припомнив внушительную батарею Садоевых.

– Вот и вы учитесь, – ввернул Петрович. – С вас только патроны. Самые дешевые, учебные для мелкашки – двести двадцать пачка. С более дорогим и сложным не заморачивайтесь, не надо вам такого пока. Поскольку вам патронов не продадут, то с вас только деньги.

Подъехали к дому тренера, выгрузили его сумки, одну с оружием, а другую с гостинцами, и как-то неожиданно получилось, что мы оказались у него на просторной кухне за чаем.

Чай в глиняном чайнике оказался зеленым. Чашки тоже были глиняные, без глазури, только украшенные китайскими иероглифами по бокам. Я посмотрел на плошки с угощением – может, там тоже есть рисовое печенье? Нет, только пирожки, их пекла мать сенсея, Марья Кондратьевна. А в доме жили они вдвоем. Я это вычислил в прихожей. Там стояли только мужские ботинки и старушачьи боты. Ни сапожек на каблуке, ни детской обуви.

Васька, бестактный человек, так и спросил:

– Вы, Вячеслав Петрович, не женаты?

Я подумал, сейчас вкатит ему сенсей подзатыльник. Нет, усмехнулся и сказал:

– Я, ребята, вторично холост. Но прошу об этом больше не спрашивать и невест мне не сватать. Ясно?

– Осс, – ответила за все Аминатка и сама влепила Ваське подзатыльник:

– Балбес!

Так и просидели за чаем до самой тренировки. Дома я не был день-деньской. Но поскольку мне названивали каждые час-полтора, то старики не особо беспокоились.

Так и прокатились все каникулы: стрельба, потом чистка ружей, этому нас тоже научили. Раза три спарринговали с парнями Сдоевыми, цепкие, хваткие ребята, одно слово – борцы, на захват подпустил – считай, пропал, не выпустят. Потом катание с девчонками. Мелкие бестолковились, отец махнул на них рукой и велел занятия прекратить и вернуться помогать матери. Но Аминат к концу недели довольно уверенно переключала скорости и почти не глушила машину на старте. Потом – к Петровичу, пить зеленый чай с пирожками и разговаривать на всякие-разные темы.

У него хорошо сиделось и разговаривалось. Ни телевизора, ни компьютера принципиально сенсей не имел. Дивидюшник только, на котором нам показывал бои и тренировки знаменитостей, начиная от Брюса Ли и кончая Федором Емельяненко. Вообще жил очень просто: в комнате ничего лишнего, все излишества у него размещались во дворике, оборудованном для тренировок. Но туда нас, как он объяснил, пригласит только тогда, когда мы сдадим хотя бы на красный пояс. То есть к лету, если постараемся.

А на второй день после начала занятий в школе мы вляпались в драку.

Точнее не сказать: именно вляпались. А попробуй не вляпайся.

Как получилось? Мы и в школе продолжали держаться вместе втроем – как-то уже привыкли. С Аминат мы и так сидели за одной партой, не разлей-вода, а на перемене к нам присоединялся Васька, и мы болтали о своем, нам интересном. Тренировки и стрельбище. Остальным это было неинтересно и вообще-то незачем. Не велел нам трепаться перед посторонними Петрович, и Ваха дочке то же самое говорил. Десять минут у окна в коридоре, а потом звонок, и по партам, благо классы рядом.

Короче, расклад такой: мы с Васькой стоим спиной к окну, Аминатка перед нами, что-то рассказывает. А сбоку подходит одиннадцатиклассник Вадя Цвеленев и внаглую хватает Аминатку за задницу.

Та разворачивается и вкатывает ему классическую оплеуху – аж голова мотнулась у Вади, хоть он и ростом под два метра.

Вадя с криком:

– Сука, нацменша, тебе белый человек одолжение делает! – одной рукой бьет Аминат по лицу, та блокирует – это уже на автомате, это же первое и ежедневное упражнение, – а второй хватает за грудь.

Там и груди той чуть побольше кукиша, но дело в принципе. Я достаю Вадю левой в челюсть, не левша, просто так стоял – левой удобнее было, а Васька со всей дури шарахнул боковым под колено. Это не больно, только с ног сбивает, и бухнулся Вадя на облезлый паркет, матерясь и вопя во все горло:

– Чурки наших бьют!

Если это наш, тогда считайте меня инопланетянином. Началась свалка, человек пять разного сброда полезли атаковать.

Нам подскочили помогать двое, вот это точно наши, оба занимаются у Петровича: Владик Сапрыкин, с "Б" класса, и Андрюха Дроздов, мелкий, лет двенадцати, но борзый не по годам.

С той стороны тоже подвалили. Руки-ноги так и летали, я прохлопал боковой и чувствовал, как с правой стороны наливается бланш. Прошло, наверно, секунд тридцать, мы впятером заняли круговую оборону, перегородив коридор. Аминатку пытались оттеснить за спины, не тут-то было: пробившись между мной и Сапрыкиным, приняла правильную стойку, руками прикрывала лицо, ногами в ботинках наносила удары вперед – по ногам, по корпусу, благо юбка широкая. И благо, что ботинки без ранта, легкие. Народ и без того от нее пятился.

А сзади свалки, через два окна, стояла Лилька Шапошникова и кусала накрашенные губы. К гадалке не ходи, и так ясно, кто постарался.

А потом прибежал завуч Бородавка с двумя охранниками. Когда появились неизвестно кем оповещенные Муса и Ахмад, им уже прилетела птичка обломинго. Драка закончилась без их участия. И слава богу. Их еще там не хватало.

Разбирательство было – мама, не горюй.

Растащила нас охрана, отконвоировала в учительскую. Туда же вызвали Таньку-медсестру, на тему боевых ранений. Танька поохала, поворчала, ни у кого ничего опасного для жизни не обнаружила. Синяки, ссадины – фигня война, обошлись зеленкой.

Потом пошел допрос, все по-взрослому, секретарша писала ответы.

Вадя даже отпираться не стал, когда выясняли, с чего началось. И линию гнул политическую: понаехали тут, чурки!

Целая речь на эту тему. Ну, я и не думал, что Шапошникова тут где-нибудь возникнет. Она тут сбоку припеку, как обычно. Ладно, и мы промолчим. Наше дело. Подвинулся к Аминат, шепнул на ухо: "Лильку потом тебе самой бить". Она кивнула, Бородавка просек тут же:

– Сорокин, Садоева, не переговариваться! Аминат, ты же девочка, зачем сама драться полезла? Ты понимаешь, что спровоцировала целое побоище?

– Обидно, Борис Иваныч! Если бы вашу дочку так, вы б ей тоже защищаться не велели?

На нее еще поглядеть надо было: косынку потеряла, волосы встрепанные, царапина вдоль скулы неизвестно откуда и от блузки рукав оторван.

– Представь себе, не велел бы. Есть родители, есть милиция, нашлось бы кому разобраться. И ты, Сорокин, унялся бы! У тебя это уже не в первый раз, смотри, доиграешься когда-нибудь в благородного героя! Нгуен, тебя сколько раз били, мало показалось? А ты, Дроздов, вообще во всякую бочку затычка, если где драка, без тебя ни разу не обошлось! Ты-то туда зачем влез, клоп? Затоптали бы! А мне отвечай за вас?

Запомните: вы тут за себя не отвечаете, отвечаем за всех мы. И на дурака управу найдем, и на умного. Кто первый затеет драку, будет виноват.

– Значит, пусть он меня лапает как хочет, а я сижу и не жужжу?

– Твое дело – пожаловаться классному руководителю! А если влезут с разборкой братья, ты представляешь, чем дело кончится?

– Отлупят они его, чем.

– А потом? Да ты знаешь, что потом поднимется? Да на них полгорода ополчится! Тебе война нужна? Тебе надо, чтоб их убили? Небось, не убыло от тебя! А ты, Цвеленев, не лыбься, тебя, всяко дело, первым закопают! Зарежут, как барана, а ты баран и есть, между прочим! Только размером с быка.

Я сидел и потихоньку свирепел. Я понимаю, полно случаев, когда кавказцы хамят с нашими девчонками. Я очень хорошо понимаю, что тут не жаловаться надо, а морды бить. Но только не говорите мне, что если Вадя обидел Аминатку, я должен в это время бежать, искать завуча и жаловаться. Вон, подбородок у амбала этого сизым заплыл с правой стороны, а надо было бы челюсть совсем на сторону свернуть. Ну ничего, это я еще устрою. И Муса с Ахмадом пусть не отсвечивают.

Бородавка разорялся долго, потом рассадил нас в разные места писать объяснительные. Пока мы с этим возились, появились вызванные родители. И, к моему удивлению, нарисовался Вячеслав Петрович. Ему, оказывается, сообщил Дроздов. С целью, чтоб сенсей оборонил от родителей, которым выходки мелкого поднадоели.

И нахального мелкого, и Сапрыкина, и примкнувших помоганцев Цвеленева выдали родителям с подходящими к случаю нравоучениями. Остался папаша Цвеленев, бывший бандит, теперь хозяин небольшого продуктового магазинчика. Мамаша Нго, лицо у нее как у куклы, а руки сами по себе, теребят веревочные ручки сумочки. Ваха – этого дуриком не прошибешь, сидит молча. Мама, перепуганная больше всех, но не забыла прихватить бутерброд, вот за что спасибо. И Петрович, которого никто не подумал выставить, хоть у него детей тут и не было. Ну, если не считать воспитанников.

Чего сидим, кого ждем? А, ясно. Директриса Мария Тимофеевна. Толстая, как ходячая русская печка, но так бабка неглупая. А с ней в форме, при всем параде капитан Сорокина, Нина Ивановна. Все правильно, такие разборки тоже ее хлеб.

Пока директриса уточняла обстановку, тетя Нина проглядела по диагонали сложенные в стопку объяснительные.

– Ну что, Вадим, хулиганки тебе мало, теперь туда же – разжигание межнациональной розни. Под статью тебя, дурака?

– А чо они, понае... бяк!

Это папаша его по-отечески приласкал пошеямчиком. Папаша там тоже амбал под два метра, только шире реза в полтора.

– Так, Антон Николаевич, хорошо, только не поздно ли? Сколько на нем художеств? По части отбирания денег и мобильников у младшеклассников? Вот теперь нарвался. Для меня картина – яснее не бывает. Двести восемьдесят вторая статья, часть первая. В протоколе так и запишем. Барышня, кажется, Аминат тебя звать? Ты крови жаждешь?

Аминатка стрельнула глазами на отца. Тот покачал головой.

– Вы, Нина Ивановна, пишите как там полагается. Это уже не первый раз. В прошлом году другой идиот, одежду обрывать пытался. Теперь этот. А дальше что будет?

– Постойте, постойте, а что было в прошлом году? – всполошилась директриса. Ясно, ей-то про ту стычку никто не докладывал, обошлось между собой. Когда вкратце просветили, она за голову схватилась:

– Меня в РОНО с потрохами схарчат. А Вадиму это будет как волчий билет при поступлении в любой вуз. Ваха Муслимович, может, не стоит так категорично? Ни с кем из ваших детей не было раньше эксцессов, так? Это недоразумение, огорчительное, досадное, но недоразумение. Вадим, конечно, поступил плохо, прямо скажем, по-хулигански. Но это обычное подростковое хулиганство, пришивать к этому делу серьезную политическую статью – не слишком ли? Обычное дело – парни повздорили из-за девочки, такое же во все времена было, от этого никуда не денешься. Тем более Сережа с Аминат, если я правильно поняла, друзья, так, Татьяна Викторовна?

Мать, пойманная врасплох, кивнула:

– Да-да... И в гости к нам девочка приходила, и Сережа у них дома бывал...

– Ну вот, видите! Дурак этот совершенно по-дурацки попытался оказать внимание девочке, за что от Сережи заслуженно получил. Потом подключились друзья с обеих сторон, дело кончилось свалкой. На месте Аминат могла бы и русская девочка оказаться, с тем же результатом.

А вот к вам, Вячеслав Петрович, у меня отдельный вопрос.

Оба-на! Петрович-то тут при чем?

– Что за самурайский клан у ваших учеников? Чуть какая заварушка – они кучкой друг за друга, независимо от пола и возраста! Знаете... это не есть хорошо. Так они террор наведут по всей школе. Я бы этого очень не хотела. Вы уж проследите... Хорошо?

Я вот посчитал, что кучкой друг за друга, это совсем не плохо. Не подвернись Сапрыкина и мелкого, пришлось бы нам куда как худо. Но мнение свое оставил при себе.

В итоге вышло, что политической статьей только попугали. Пугали, правда, долго и основательно. Мама даже не осталась до конца разборки, ей надо было на работу, читать лекции у вечерников. Она тетю Нину попросила меня в обиду не дать, если что.

Парили нас долго, но всему есть конец. Выпустили нас из директорского кабинета. Всей толпой, видно, Тимофеевна надеялась, что мы при капитане милиции не передеремся. А уж как хотелось!

Но тетя Нина, едва вышли мы из школы, сразу взяла быка за рога:

– Вадя, я тебе знаешь что скажу, пока педагогов тут близко нету? Прогресс у тебя, явный прогресс. С пятиклассников перешел на девчонок, поздравляю. Растешь. Дальше на кого перекинешься, на старушек? Сегодня легко отделался, но учти, последний раз. Антон Николаевич, я и вас предупреждаю. Можете быть свободны.

Ушли, Цвеленев-старший подбадривал пошеямчиками Цвеленева-младшего. Потом тетя Нина повернулась к нам.

– Ваха Муслимович, проследите, чтобы ваши юные абреки не бросились мстить за сестренку. Не нужно нам провокаций, а девочку обидеть ребята не дали, как ни крути. Не знаю, правда, может, для вас это неприличным считается, когда за девушку вступаются посторонние парни?

Ваха махнул рукой.

– Нина Ивановна, я уже двадцать пять лет не горец, а степняк. Никогда тут не создавал проблем и дурных претензий предъявлять не собираюсь. Шалавиться мои девчонки сами не будут, воспитание не то. А за порядочную девочку вступиться – самое настоящее мужское дело. Мне их замуж отдавать. Вот за таких ребят, как ваш племянник, Нина Ивановна – я бы с радостью! За любого, кто ведет себя по-мужски, отдам любую дочку.

Вот это завернул! Блин, вот намякивает! У меня, я прямо чувствовал, как красные пятна по скулам поползли. Аминатка раскраснелась, как помидор. И как переспелый помидор готова была лопнуть, но в присутствии отца помалкивала. Воспитана хорошо, это факт. С чего бы это еще Васька так залился румянцем, хотел бы я знать? Тоже принял к сведению?

Кстати, про воспитание.

– Теть Нин, одна шалава там точно была, – и рассказал про Лильку. Начиная с прошлого года, продолжив днем рождения и картиной маслом около побоища.

– Клеопатра местного разлива, – комментировала та. – Видели мы тут таких не двух, не трех. Это ее еще саму никто ни разу не лупил. Но скоро нарвется: или приревнуют, или не поделят, или отомстят за измену. По-другому не бывает. Побьют, хорошо, если не порежут. Так что подальше от таких, легко доступных.

А отдельно, Вася, тебе респект и уважуха. Знаешь, за что?

Васька был уже красный, думал – дальше некуда, оказалось, нет, еще сильнее можно покраснеть.

– Надоело уже, что тебя туркают. Очень рада, что можешь сам постоять за себя. И за девочку. Так и продолжай!

Распрощались с ней почтительно, только что не приседали и шляпами не размахивали. Но едва скрылась в аллейке спина в форменном кителе, мгновенно сбежала у Петровича с лица улыбочка.

– Ребята, вы поняли, во что попали и что может отсюда проистекать?

– Дерьмо и проистекает, – заметил Ваха. – Так что, ребята, готовьтесь: эта драка не последняя.

– Ну да. Только, старина, ты своих огольцов тормозни. Иначе это как раз и будет кавказская война. Обойдемся своими силами. Так, вы! Вы, все трое! Баловство кончилось. Сегодня вечером ко мне, и будем браться за вас плотно.

Пока он с Вахой прощался, я спросил у Аминатки:

– Это что, нас без нас переженили?

Она вздохнула глубоко и сказала:

– У нас девчонок достают замужеством с пеленки. Но ты не парься. Ближайшие три года точно ничего тебе не грозит. А дальше, как говорил ходжа Насреддин, обязательно кто-нибудь помрет: или я, или эмир, или этот ишак.

Я не знал, кто такой ходжа Насреддин, но решил, что париться незачем. Тем более – ну вот никак не воспринимал Аминат как предмет для ухаживаний или приставаний. Как-то она у меня в мозгах не по тому ведомству проходила. Свой человек, что-то между братишкой и сестренкой. Обижать никому не дам. А клеиться и в голову не приходило.

После построения Петрович оставил Ваню проводить разминку, а нас отозвал в сторону.

– Нам придется форсировать подготовку. Это, конечно, плохо. Физуха у вас еще никакая, базовая техника не наработана. Самое главное, то, чем мы будем заниматься, к спорту отношения не имеет никакого. То, что я буду вам преподавать – не для татами, для улицы. Для непонятливых: это когда тебя бьют насмерть и ты бьешь насмерть. Без правил и стиля, когда одно правило – не дать себя убить. Просекли? Брысь в строй, после тренировки задерживаетесь.

Даже про мой фингал не съязвил, чего я боялся.

Нам всем пришлось обзавестись защитным снаряжением: щитки на ноги и на руки, бандажи, капы, шлемы. Я потряс свои премиальные фонды, Ваха, наверно, жизни лишил до срока пару-другую баранов. У Васьки со средствами было хуже, но, в общем, постепенно и он приобрел всю экипировку.

Нас в ускоренном темпе учили драться. Не бояться бить и не трусить перед чужим ударом. Технике и тактике боя. Умению подмечать и реагировать. Не замечать усталости и боли. Правда, боль тоже можно не чувствовать. Если в раж войдешь. Она тогда не воспринимается как боль – просто энергетический пробой. А усталость – это потом, после трех с половиной часов тренировки.

Сизые мы все ходили. Защита защитой, а по телу попадало хорошо. Особенно когда за дело брался Ваня.

– Если ты слабо ударил партнера по спаррингу, – говорил он, – значит, ты его не уважаешь. Значит, ты считаешь, что он не может выдержать сильный удар. Серега, я тебя уважаю!

Ну, уважал, относительно. Силу-то он соразмерял, Ваня доску-семидесятку пробивал что с правой, что с левой. Он удар дозировал с точностью до миллиметра. Так, чтоб уже мутило, но еще не падал. Ваську он тоже уважал. И Аминатку. Если Петрович еще мог ей какую-нибудь поблажку устроить, то Ваня скидок не делал. Веса в тебе пятьдесят кило – ну и получай на свои пятьдесят кило. Ими блокируйся, ими и бей. Или умри. Не умирала, держалась как стойкий оловянный солдатик. Я ей рассказал, за что Петрович Надюшку ценит и почему она редкий случай. Ее заело: отец-то велел быть не хуже. Вот и старалась.

В Ваське тоже было пятьдесят кило. Субтильный такой, по сложению – фунт бзники, горсть пшена, говорила бабуля Тоня. Но тоже упертый.

Я тогда весил шестьдесят пять. Ну, мне и прилетало крепче остальных. Единственное, чего я не мог делать наравне с остальными – физуху. Ловил момент, когда приходилось делать перерыв на рафинадку.

В школе мы по-прежнему держались вместе. Смотрели по сторонам. Ожидали провокации ежеминутно.

Ничего не происходило примерно месяц. Может, чуть побольше.

А потом Лилька с тремя подружаками подкараулила Аминат в том месте, куда мы ее сопровождать не могли: в девчоночьем туалете.

Ну, что сказать... Она порвала их на британский флаг. На сто лимонных долек. Как Тузик грелку. Всех четверых. Эти – после Ваниного уважения-то? Только косынку, сброшенную на пол в первую секунду стычки и затоптанную, не стала одевать. Досидела до конца уроков непокрытая, с непривычки поминутно трогая волосы руками. А Лилька на уроке не появилась. Личиком об стенку – не фунт изюма.

Петрович вздохнул спокойно и предложил вернуться в прежний режим тренировок. С уклоном в спорт.

– Если увлекаться этим, потом не сможешь выступить на соревнованиях. Там же надо себя жестоко ограничивать. Нет ударов на пронос, травмирующих, вообще эффективных. Дисквалифицируют на раз.

Я подумал. Фига ли мне в тех соревнованиях? Меня туда по состоянию здоровья не возьмут.

Васька сказал:

– Ну и за какую сборную я выступать буду?

Аминат вообще рукой махнула:

– Будет вам, Вячеслав Петрович! Боец спортсмена всегда побьет, а вот наоборот – не выйдет!

В группе одного набора с нами давно мы уже всех опередили. И, чтобы не расслабляться, решили в следующие экзамены сдавать на два пояса сразу.

А за неделю до новогодних праздников хорошо обкатанная каменюка весом в полкило угодила на макушку Вади Цвеленева, курившего в компании на асфальтированной спортплощадке за школой. И меховая шапка не помогла – контузия была будь здоров.

Тетя Нина ругалась матом. Она замечательно ругается матом. Дед, и то признавался, что заимствует у нее некоторые изыски. Что уж про меня говорить! Так что я перевожу с русского матерного на обычный.

Естественно, ругалась по поводу очередной камнеметной атаки.

– У Леликова с первой-то висяк образовался, а тут на тебе, еще одна. На двадцать грамм тяжелее камень, и череп проломило бы. Кто следующий? Десятка полтора охламонов, и любому может прилететь. Что Прохоров, что этот идиот терроризировали один и тот же контингент, младшие классы. Теперь я должна выяснить, кого обобрал или отмутузил Цвеленев в последнюю неделю, потом сравнить с кругом обиженных Прохоровым в сентябре и найти, блин, пятиклассника с минометом или чем-то вроде того. Эксперты наши, исходя из того, что траектория была в обеих случаях была не настильная, а навесная, предположили, что это было именно что-то наподобие миномета. Припомни, Сереж, может, что слышал по сарафанному радио?

– А почему за неделю? Может, побольше?

– Может, и побольше, но у кого из обиженных пацанов хватит терпения ждать дольше? Мы ж русский, блин, народ, у нас душа горит, подавай расправу немедленно. Так, по крайней мере, Леликов говорит.

Вот тут у меня в мозгах и щелкнуло. Есть у нас один, типа, знакомый нерусский, из расы, которая славится терпением и коварством. И никак не выдержит прямой схватки один на один по крайней мере с Вадей, который по весу ровно вдвое. Тимка Прохоров чуть тяжелее меня, и теперь, наверно, этому самому коварному типу можно было бы хоть отмахнуться. Теперь, поле нескольких месяцев усиленной гонки. А в начале сентября – без шансов.

И мозоли эти странные, сбоку на указательных пальцах. Наверняка и на больших пальцах, на подушечках, кожа должна быть ороговевшая. Поскольку в миномет или там бомбарду я ни на секунду не поверил. Но там это не так заметно без пристального рассмотрения. А я ему ручки не целовал. В общем, тетка моего замешательства не заметила, и сам я тем более ничего говорить не стал. Да и говорить-то, в общем, нечего.

Однако господин Нгуен Мин Бао попал у меня под тихое подозрение.

Я Ваську отловил один на один после школы, когда Аминатку и прочих забрали с уроков. Просто остановил его в тихом месте и сказал:

– Руку дай.

Ничего не понял Васька, снял перчатку и протянул ладонь. Стоял насторожившись: следил, как бы я не провел какой-нибудь захват. Мы постоянно друг друга подлавливали. Но я его подлавливать не собирался. Повернул ладонь к себе, потыкал пальцем в мозоль на сгибе указательного пальца. Мама дорогая, это же вообще как кость!

– Ну, колись, чем это ты их. Учти, милиция думает, что у тебя какая-то пушка самодельная. Сдавать я тебя не собираюсь, но в курсе быть хочу.

И по округлившимся глазам азиата понял: попал!

Помолчал, посопел минуту плоским своим носом. Потом полез в карман, вытащил из него что-то. Стрельнул по сторонам: никого в пределах видимости. Подал мне то, что вытащил.

Ну и что это есть? Лоскут мягкой, но прочной кожи с ладонь величиной. Присобран по двум краям, в сборки накрепко вшиты куски плетеного шнура длиной сантиметров восемьдесят и толщиной чуть не в мизинец. На разрыв с полтонны держит такой. Если бы вместо шнуров была резинка, подумал бы, что это какая-то мегарогатка. А так – неясно ничего.

– Вась, это что за нафиг? Как из этого пулять?

– Не знаю я, как это по-русски. Пулять просто: положил сюда камень, раскрутил и выпустил один конец веревки. Летит – дай дорогу!

Честно скажу: я сам минуты две стоял, вспоминая, как это называется. Но вспомнил.

Праща! Простое как две копейки, абсолютно доисторическое оружие. Блин, а я тетке мозги пудрил арбалетом с направляющими, со всякими хитрыми прибамбасинами. А тут – два отрезка репшнура, кусок от мамкиного сапога. И бездна азиатского терпения.

Даже говорить незачем, что я себе такую же снасть смастерил. А Васька достал еще одну, запасливый хомячина, и подарил Аминатке. Типа как на Новый год. И даже мне разрешил рассказать, как он чуть не уконтрапупил ее обидчика. И подозрительно при этом щурил глазки – прямо в щелочку. Ой, к чему бы это, хихикал я про себя, слушая. Как Аминат и восхищается, и ругается, и велит больше так не делать. Поскольку убьешь дурака, а спросят, как за умного. К чему и я присоединился. И получили мы с Аминат от него обещание – больше не делать, только если поменьше. Ну, балбес Васька.

Но наука эта оказалась непроста. То есть вот даже не то слово, что непроста. Это оказалось что-то вообще из разряда мистики.

Учиться мы поехали, естественно, на Овечий хутор к Аминатке. Васька показал мне большую поляну в Заячьем лесу, где он упражнялся: здоровенный валун был со всех сторон истюкан бульниками-снарядами. Прогулка по снегу получилась замечательная – там по зиме только танк пройдет, хорошо, что у нас в доме лыж не одна пара, одолжил другу. Но для тренировок зимой это место подходило слабо.

А вот семейное стрельбище Садоевых – самое оно. И там азиат развернулся во всей красе, попав в мишень далеко из-за ограды, метров с девяноста. Васька сказал, что это вообще предел.

– А как же ты в Тимку попал со ста с лишним?

– Я на крыше гаража стоял, сверху дальше летит.

– А целился как?

– Ну... как-то так. У меня глаз пристрелянный.

С его слов, он баловался этой игрушкой только, сколько себя помнит. Там, во Вьетнаме, по крайней мере в той тьмутаракани, откуда его предки, цивилизации не водилось, компьютеров тоже, вот и развлекались прадедовскими играми. Немало было всяких метательно-швырятельного свойства, так что глазомер Вася имел офигительный и точность руки потрясающую.

А теперь я скажу, почему пуляние из пращи есть вещь из разряда мистики. Потому что камни, даже если они откалиброваны (я ж зануда, даром, что ли, наполовину немец), живут сами по себе, как хотят. И летят как хотят. И прицеливаться ими есть что-то из серии непостижимого. Не говоря уже о том, чтобы прицеливаться на дальность сколько-нибудь сопоставимую с Васькиной. Забегая вперед: у меня вообще всякая прицельность так и кончилась в районе полсотни метров.

Упреждая вопросы всех желающих: практика, практика и ничего кроме практики. Больше эту науку ничем не взять. Единственное теоретическое обоснование у Васьки было – это мысленно нести камень к цели во время его полета. Ага-ага. У меня получилось. Спустя полгода ежедневных упражнений. К маю месяцу. У Аминатки даже раньше стало выходить, как-то ловчее она, чем я. Наверно, жизнь на природе сказывается.

Правда, всего месяца занятий хватило на освоение пращи Петровичу. Но тут уж удивляться нечему – профессионал! Он-то к маю уже не хуже Васи пулял камушки.

Но до мая было еще время на подготовку.

А в мае начались дела интересные.

Часть вторая

Золотое лето

Во-первых, с новеньким дипломом вернулась домой Надюшка и спустя пару недель устроилась работать. Геологом в "Карьер", куда же еще. Публий Сервилий обрадовался, велел ей и отцу готовить план работ на лето и вообще развил бурную деятельность. Результаты которой проявились буквально через пару недель.