Текст книги "Кривая сосна на желтом обрыве (СИ)"

Автор книги: Корреа Эстрада

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

– Ладно, – сказал я. – Значит, за Публия, который Сервилий, держаться можно?

– Да, в общем-то, можно, – сказал отец. – Он, как все, со своими тараканами в голове, но не самый дерьмовый из начальников. Мы с ним ровесники, так что продержится он еще долго, при его здоровье лет до семидесяти минимум.

– Типа, я сейчас ему помогу, с личным фартом, а потом по результатам этого фарта откроют добычу, аккурат когда я выучусь и работать пойду. Тогда он мне теплое местечко в счет старых заслуг обеспечит. Так, что ли?

– А ты не смейся. Вполне реальный вариант. Дело предстоит долгое, но учиться тебе еще тоже не год и не два. Подумай, сын, подумай. Кстати, сад камней восстановят через день-два, можешь опять там пошариться и проверить фарт. Если без дураков – помогу с теоретической подготовкой, покажу карты. Сейчас, конечно, осень, все, что можно – полазить наугад в свободное от школы время, пока дожди не зарядят. А на следующее лето – во всеоружии. Конечно, не трепать языком никому, это слишком серьезно. Но ты парень у меня не болтливый. Как?

Эх... Может, и не дерьмовый начальник Воскобойников Публий Сервилий. Ладно, сделаем вид, что согласен сидеть у него в горсти. Работать на его карьеру за три копейки и неопределенные обещания. Сделаем вид. А дальше – сами будем поглядеть.

– Ладно, пап. Это ж случайно было, вдруг ничего и не найду больше, а ты уж тут карьеру мне построил. Поживем – увидим.

– Ну, вот и хорошо. Деньги-то на что тратить собрался? Уж прости, пока диабет не излечивается, только компенсируется.

И вот тут меня как балдой по темечку шибануло. Знаете, что такое балда? Это такой большой кузнечный молот. Сначала балда, потом кувалда, потом уже молоты. Из-за того, что он такой большой, им пользуются редко, чаще кувалдой. Ну вот, как будто этой балдой меня и хватило.

Я поймал себя на том, что я забыл про этот чертов диабет насовсем. Ну, не то что насовсем. Но это перешло куда-то в другой уровень. То есть, если пучит живот, бежишь на толчок. Если есть хочется – шаришь по кастрюлькам на плите или в холодильник лезешь. Если померил сахар, обнаружил восемь – вкалываешь полторы единицы. На таком же автомате. За этой суетой, бразильским папашей, Танькой, а в особенности алмазами – некогда стало про него думать.

И никакой, нафиг, депрессии и рефлексии.

А что это означает? А это означает, что если живешь, не киснешь, не циклишься на своих болячках – они переносятся раза в четыре легче. Или в пять. Или вообще их замечаешь на десять минут в день, когда проводишь лечебно-профилактические мероприятия. Как со мной и произошло.

Мне это понравилось. И попробуйте кто меня пожалеть, мамуля там, бабуля или кто еще возьмется. Погладиться не дамся!

Вид, наверно, у меня был впрямь прибалдевший. Отец рассмеялся:

– Уже размечтался? Что хотел-то? Вон, день рождения у тебя скоро – полтора десятка. Не то чтобы круглая, но дата. Может, отметить как-нибудь попышнее? Или скутер купить? Или еще что?

Не видел я смысла покупать скутер в конце сентября. Да и вообще не горело мне что-нибудь бежать покупать сломя голову. А насчет днюхи, если есть деньги, есть и идея.

– Будет хорошая погода – вылазку с шашлыком. На всю ивановскую.

На том и договорились, пошел я уроки доделывать.

Вечером мы пошли с Надюшкой в спортзал. Я, по ее приказу, сунул в пакет лишь треники и майку, а она сама тащила с собой объемистую сумку. Там лежала куча разных причиндалов, соответственно виду спорта. Спрашивается, куда могли принять заниматься оболтуса в пятнадцать лет, да еще со справкой о диабете? Отвечаю – в секцию восточных единоборств. Туда берут независимо от возраста, состояния здоровья, наличия рук и ног. Нет, насчет рук и ног я слегка преувеличил. И по возрасту народ разводили. По крайней мере по размеру. Когда мы пришли, из зала валом валила толпа малышни. Пришлось подождать с ребятами постарше, когда схлынет эта волна.

Старшие пацаны все явились с такими же сумками, как и Надюшка. Облачались в кимоно с цветными поясами – не хухры-мухры! И кланялись церемонно на входе в зал.

Зал был обыкновенный школьный. Не в нашей школе, другой, ближе к центру города. Там уже толклось довольно много народа. Несколько девчонок, а в основном парни. В кимоно и обычных, как у меня, трениках. Наверно, тоже новички. Ну да, сентябрь, начало учебного года, новый набор.

Вообще-то, были личности и постарше школьного возраста, и сильно постарше. Я не сразу опознал тренера, сенсея, как его назвала Надюшка. Только когда скомандовали построение, он велел всем садиться и сам на пятки уселся перед строем. Я про себя похихикал: мог бы сам определить главного, по самым широким штанам.

А Надюха вместе с еще одним парнем пристроилась не в общей шеренге, а сбоку, вполоборота и к нашей линии и к сенсею. Кимоно на ней было черное, вылинявшее до серого, коричневый пояс, и коричневая ленточка стягивала волосы поперек лба, чтоб в глаза не лезли.

Ну да, Надя у нас такая боевая. Заниматься начала в городе, в университете. С первого курса, четыре года подряд. Она не особо хвалилась дома. Почему-то тетя Нина к этому относилась без одобрения. Я знал, что у нее темно-коричневый пояс, после которого уже идет черный, что она участвовала в каких-то соревнованиях в области, какие-то там медали имела медные и серебряные.

Но видеть – никогда не видел. Надюшка ходила в местный зал на каникулах, когда приезжала надолго – "чтоб не зажиреть". А в этот год еще и практика. Так что она с тренером была знакома давно. Меня бы давно с собой затащила, но, поскольку мать не одобряла, не решалась. А теперь несчастье помогло.

Я смотрел и не узнавал. Вроде бы и не она была в нелепых штанах с мотней до колен и облезлой куртке. Властная осанка, командный голос, уверенный разворот плеч. Она высокая, худощавая, плечи накачанные, шире бедер. А главное – как она двигалась.

В здоровенном зале нас расставили в три шеренги, тренер рассказывал и показывал азы. А на другом конце несколько человек рангом постарше занимались своим. Становились по очереди на белый крестик на полу и начинали под счет по-японски что-то напоминающее танец.

Я, разумеется, потом узнал, что такое ката – бой с невидимым противником. И что к танцам это отношения не имело. А посмотрел в ту сторону лишь тогда, когда на крестик встала Надюшка. Кто-то скомандовал резко и непонятно: "Басай дай!" – и она неуловимым жестом положила руку на руку, войдя в движение.

Я забыл дышать. Злая, гордая, грозная, ни на что не похожая красота. Ощущение взлета. Горький привкус на языке. Насмешка кривоносого Вани Чуркина, тренерского помощника: "Закрой рот, ворона залетит!" И твердое знание: я так тоже смогу. В узел завяжусь, а смогу.

– Что, проняло? – спросил меня позже тренер, которого звали Вячеслав Петрович Гордеев. За глаза у всех, от мелкоты до великовозрастных – просто Петрович. А еще иногда Шрек, на которого Петрович слегка смахивал лицом.

– Проняло, – я ответил честно. А чего стесняться, если так оно и есть! После тренировки задержалось человек десять "особо оголтелых", устроили спарринг. Петрович наблюдал, каким-то образом умудрялся видеть всех по разным углам зала, всех ругать и хвалить и одновременно разговаривать со мной.

– Я, Вячеслав Петрович, хочу так же уметь. Как Надюшка или вот Ваня.

Петрович разулыбался.

– Чего проще! Только работай. Ваня, он упорством взял. Работяга, каких нынче мало. А Надя – это отдельный и очень редкий случай.

– Почему? Тут же еще девчонки есть. Вон, тоже Ленка с коричневым поясом.

– А ты обратил внимание, с кем Ленка в паре стоит?

Я многих из занимавшихся тут знал. Ну что вы хотите – городок наш ничего.

– С Машкой Никитиной.

– А Надя?

– Ну... с Ваней.

– И кто кого бьет?

– Ну... похоже, ничья.

– Вот то-то и оно. Я, Сережа, тренер больше двадцати лет. Девчонок у меня перебывало – меньше, чем ребят, но все равно тьма-тьмущая, за такой-то срок. Большинство приходило, как на такой экзотический шейпинг, похудеть. Только дело до синяков – все, нету их. Сам понимаешь, специфика наша такая. Какие остаются – стараются, как та же Ленка, пояса получают, разряды, но как до драки – девчонки они и есть.

А вот считанные единицы попадались, и Надюшка среди них, которые бьются по-мужски. Которой плевать, если помада размазалась, тушь потекла, прическа поломалась. Я ее и не ставлю с девчонками: сносит, как танк. И стоит до последнего, даже если травма, даже если сизая от синяков, – стоит! Больше скажу, и парни не все так могут. Так что – давай, работай, догоняй сестренку.

И не делай скидок на болячки. Тут, конечно, не группа здоровья, но я тебе скажу: каких только каличей не перебывало! Мальчонка был один – нога короче другой чуть не на ладонь, так он под эту короткую ногу специально приемы подбирал. Был еще – слепой, как крот, в зал выходил без очков. Ориентировался так, что никто не понимал, насколько он плохо видит. С диабетом тоже не ты первый. Тут осторожность надо иметь, проверяться постоянно, ведь физические упражнения сахар сжигают со страшной силой. Намного меньше будешь инсулина колоть, он тоже не безвредный. В общем, ничего плохого, кроме хорошего. И за себя постоять, если какой придурок лезть будет, тоже дело не последнее.

В это время Надюшка, подпрыгнув высоко, сверху обрушилась на противника всеми своими костями. Я так и не разглядел, что она там сделала. Это было как по пунктам. Пункт "а" – Надюха летит. Пункт "б" – Ваня лежит лицом в пол, придавлен острым коленом, одна его рука перехвачена на болевой прием, другая стучит по паркету пола: типа, сдаюсь.

Нет, я точно так же хочу!

И если дело только в том, чтобы постараться и научиться, я так тоже смогу.

Ко дню рождения я затеял Большие Шашлыки. Именно так, с больших букв. На два выходных, благо погода позволяла. Вторая половина сентября по нашим местам – это еще не осень. Снял с карточки денег и заказал барашка через ту же Аминатку.

Ее папаша, конечно, в основном баранов сбывал оптом. Но любой желающий, заказав заранее, мог получить либо тушу, либо вырезку, либо – особый шик – готовое замаринованное мясо. Ну и решил я шикануть, с премии. Устроить загул на два дня: сначала на класс, а потом на родню. Бараны у Вахи породистые, здоровенные, одного хватит и еще останется. А прочие полагающиеся затарки мы с дедом собрались устроить после уроков.

Дед сел за руль – город, меня бы сразу зацепили, чего лихачить. И спиртное тоже дед покупал: кто б мне средь бела дня продал, по нахалке! Я только все таскал в "козла".

Один из магазинов стоял рядом с "Бриллиантом" – ювелирный, разумеется. И я решил туда заглянуть, посмотреть, что из себя представляет конечный продукт.

Кольца, серьги, брошки. Размер камней – ни в какое сравнение не идет с тем, что я наловил. С булавочную головку – самый большой. Цены, конечно, такие – глазки на лоб. Блеск, вообще-то, тоже. Хотя мне кажется, берут больше из-за цен, чем из-за блеска. Я, по крайней мере, ничего такого носить бы не стал. В основном, конечно, бабьи цацки, ну это так и положено. Лежали там, правда, мужские кольца – тридцать, сорок, пятьдесят тысяч. С одной целью такие носят – понты давить. Типа, какой я богатый. Вон, Дрязгин покойный еще и не такое устраивал. Мне бы такое только мешало. Не люблю, когда руки что-то стесняет. Только цепочку, может быть, носил бы. И то не золотую, зачем мне понты. Вот, в витрине рядом, серебро... Так что когда дед, не найдя меня у машины, заглянул в ювелирный, у меня уже созрел план.

Я попросил его купить короткую прочную цепочку и браслет из треугольных пластинок, все серебряное, естественно. Дед посмотрел удивленно – никогда я раньше побрякушками не интересовался. Сказал только:

– Слово именинника – закон! Сам носить будешь или подаришь кому?

Похихикали девчонки – продавщицы, но мне по барабану. Мне для дела, а там что хотят, пусть думают.

Дома разъединил браслет на пластины, они были скреплены кольцами. Достал свой алмаз. Глазомер у меня хороший, я еще в магазине прикинул, что размер ажурного треугольного звена чуть больше его грани. Собрал гнездо из четырех граней. На тех же кольцах присоединил еще четыре – не скрепленные вверху, они расходились лепестками. Посадил в гнездо камень. Собрал верхнюю половину, закрепил. Кольца заварил тем же серебром – расплавил одно звено.

Алмаз выглядел в серебряной оправе – стеклышко стеклышком. Вот и правильно, чтоб не высовывался. Вынуть его оттуда стало можно, только раскусив или распаяв верхнее кольцо. Само не развалится, сделано как следует. Фирма веников не вяжет. Повесил получившийся кулон или медальон – как там называть его – на цепочку. Примерил. Неудобно и, честно сказать, не особо красиво. Так... прикольно. Надо будет какую-нибудь висюльку еще прицепить. Под майкой заметно, выпирает. Под шерстяной рубашкой нормально, можно замаскировать.

Очень хорошо. Вот теперь положить в укромное место медальон с камнем и соорудить еще один такой же точно, но пустой. Только не запаянный наглухо, а мало ли что? И обманку повесить на цепочку. Вот так и будем ходить.

К Вахе за барашком поехал сам. Вечер, на выезде из города гаишников нет, а потом свернуть на проселок на указателе "Хутор Овечий 6 км" и по степи прямо. Издали видны десяток строений и просторные загоны, за ними – дубовый лес. Из леса тянется полоска кустов – оттуда течет ручей и впадает в небольшое озеро. Точнее, это даже не озеро, пруд. Его не было лет двадцать назад, а ручей нырял под землю, в пещеру, которую сам же и промыл. Куда он там тек под землей – никто, естественно, не исследовал. Вероятнее всего, впадал в Каменку между Третьими и Четвертыми песками, где прямо из-под крутого прибрежного склона лилось в речку несколько потоков, ледяных в любую жару.

Он, собственно, и продолжал туда течь. Но перед самым понором, куда уходила вода, Ваха устроил при помощи бульдозера и артели татар здоровенную котловину. Земля тут каменистая, работы положили уйму. Зато теперь благодать: правый берег водоема вымощен камнем, полого сходит к воде. Замечательная поилка для овец. Когда их было меньше, пили просто из ручья. Теперь их тут тысячи, ручья не хватило бы на всех. А левый берег зарос тростником, утки гнездятся, караси завелись. Там тоже был чистый подход к воде для купания, беседка и стационарный мангал. Для своей орды.

И везде чистенько, прибрано, ни навоза, ни мусора. Умеет человек устроиться.

Ваха увидел машину издали, вышел навстречу, протянул руку поздороваться. Мы с ним давно приятели.

Получилось как-то в позапрошлом году, ездили мы с матерью и бабкой за жерделями (дикие абрикосы – прим. Автора). Мы, конечно, были на дедовом "козле". А на чем еще проедешь без дороги? По проселку ладно, но у проселков все жердели были ободраны еще в июне, зелеными. А чтоб на варенье годились, это или пешком в степные колки (маленькие рощицы, разбросанные по степи – прим. Автора), или на чем вездеходном. Ваха не знаю, по каким делам ехал на своем "бобике" и попал. Заглохший "Уазик" торчал в открытом месте, как вошь на лысине, из-под капота торчала тощая задница.

Я подрулил поближе, вышел и спросил, что стряслось. Вынырнул хмурый, усатый, худой мужик, злой, как собака. Сразу не ответил. Посмотрел на меня, на "козлика" с пассажирками. Снова на меня.

– Знал бы, сам бы сделал. С электрикой что-то, понимаешь. А там черт ногу сломит.

Ну, это кому как. Когда не знать, сломишь что-то обязательно. Мы перед этим с дедом в очередной раз перебрали козла и электрику прозвонили всю. Так что среди ночи меня за ногу подними и спроси, что к чему и от чего – отбарабанил бы. А бобик от козла не сильно отличается. Мне пятнадцати минут хватило найти коротыш и убрать его. Я тогда еще мелкий был, похвастаться – ну обожал. Коснись дело слесарки – не вышло бы у меня так просто выпендриться, скорее всего, пришлось бы взять на буксир. Пока винтили-шурупили, вспомнили, где виделись. Ваха за своими младшими в школу на этом же "Уазике" или приезжал сам, или присылал кого-то из старших.

– А, вот ты откуда, такой грамотный! Ну, я в долгу. Если что когда, мало ли что – передай через любого из моих ребят, что смогу – тоже помогу.

Уж больше двух лет прошло, как-то не было случая мне у Вахи одалживаться, да и ни к чему. Вот баранины купить разве что.

– Заходи давай, плов у меня, чай попить, а если хочешь – вина свойского, прошлогоднее осталось!

– Времени нет, Ваха, хлопот еще много к празднику.

– А, ну, раз у мужчины минута на счету – все у меня готово. Процедуру вроде знаешь, ничего не попутаешь. Бак потом Аминатке отдашь. А, еще попросить хочу. У меня друг тут, он из города пешком ко мне шел, прогуляться. А обратно бы ты его не подкинул? До любого места.

Почему не подкину, дело житейское. Погрузив объемистый, благоухающий алюминиевый бак с шашлыком и рассчитавшись, я подождал, когда выйдет попутчик.

Не сказать, что у меня глаза на лоб полезли, но удивлен я был немало. Потому что друг Вахи, по-свойски обнявший его на прощание, был не кто иной, как Петрович. Нет, если рассудить здраво, за двадцать-то лет можно обзавестись и друзьями и знакомыми, но что у них было общего? А Петрович, самую малость под мухой, мне ничуть не удивился, обрадовался:

– А, ученичок! Рад видеть. Ну, поехали с ветерком!

– Ученик, говоришь? Доброе дело, мужчине надо уметь за себя стоять! – при этом как-то странно на меня посмотрел. Или тоже был под мухой, а мне все мерещится?

По дороге все думал, что у них за дружба такая, но в лоб спросить стеснялся. Зашел сбоку:

– Вячеслав Петрович, вы с Вахой друзья, чего ж его парни у вас не занимаются?

– А они и так не лежебоки. У них, видишь, больше в традиции борьба, так они все пришли к Коле Ремешкову, самбисту. Кто занимался, кто еще продолжает. У такого папаши не забалуешь! Я, Серега, его хорошо знаю, и сюда сам пригласил.

Во как! Сам разговор вышел к теме.

– Мы с ним служили вместе. Не где-нибудь, в Афганистане, знаешь это место, небось, географию учил. Триста сорок пятый полк ВДВ, уже под конец. Там сейчас американцы скребутся, с этой географией. Ну и нам досталось по самую макушку. Были в одном отделении, в истории разные и часто нехорошие попадали вместе. Мужик он что надо и как надо. Когда после дембеля к себе приехал, там уже вся эта катавасия начиналась. Она ведь не сразу пошла, она исподволь, потихоньку. Ваха, видишь, не дурак, понял, чем все кончится – своих-то он лучше знает. Вот и написал мне, нет ли возможности у нас где-нибудь пристроиться.

Ну, у нас в это время тоже не сахар был, но все же не война и не такой разбой голимый. Пошарил, куда пристроить, написал ему. Ну, он мне – чабан, так чабан, я и дома чабан и там справлюсь. Опять, то к месту пришлось, что у нас татары есть. Хоть народ и не родственный, а все единоверцы. Не такие, конечно, богомольные, как в горах, но все же свои. Вон, старшую дочь он за татарина отдал, его парни там девчонок себе выглядывают среди татарочек, татарские-то девки не хуже любых других. Так что устроился, корни пустил и никуда отсюда не двинет. Лет семь-восемь назад какая-то родня к нему приезжала, звали домой. Он стрелок и пулеметчик отменный был, боевой опыт о-го-го. Сурово так звали, типа нужен такой на земле предков. Но обошлось. Он туда сам ни ногой и детям не велит.

Долго трепаться с Петровичем не пришлось, жил он недалеко. Я его прямо домой доставил. Вечерело уже, гаишников можно не бояться.

На наших двух соединенных дворах тоже было оборудовано местечко под шашлыки и прочие посиделки на свежем воздухе. Наверху, за домами, у нас небольшой садик, куда оба дома выходят верандами. Безветренно, уютно, со всех сторон закрыто. Мангал, разумеется, самодельный. Если ясно – ставим на лужайке в саду. Если погода не располагает – с шашлыками никто не затевается. Но если кому-то очень надо, можно ставить его и на веранде, подложив металлический лист. Все с комфортом, не хуже чем у Садоева. Только вот ни озера, ни ручья, ни леса. Поэтому – совсем другой коленкор.

Когда в субботу я пришел из школы, дым коромыслом стоял в саду. Нет, жарить мясо без именинника никто не собирался. Но столы уже выставили, салаты нарезали, угли нажгли. Родня была вся в сборе, и мужская половина брала потихоньку разгон: шмыгала из рук в руки плоская фляжечка коньяка. Контрабандисты, блин. Бабка давно уже это дело просекла. Только смотрела не то что сквозь пальцы, а вообще сквозь печные заслонки. Если мужчины пьют дома – она к такому относилась снисходительно. Наверно, потому, что слишком часто у нее не забалуешь. Но стоит кому-нибудь хоть понюхать на стороне – в гостях ли, на корпоративной пьянке на работе или пива в баре попить – все, включается пила-циркулярка.

Только я появился – засуетились, стали накрывать скатертью стол, забегали с салатниками. Уже снаряженные шампуры пристроили над углями, дядя Коля, признанный в семействе спец, стоял над мангалом картинкой: в одной руке веер, в другой – пульверизатор с разбавленным вином.

Мне налили вина тоже. Бабка косилась, мать – вслед за ней, но ничего поделать не могла. Не сок же пить имениннику, не детский сад.

А дальше все пошло по давно заведенному церемониалу. За именинника, за родителей, за здоровье, ложечка за маму, ложечка за папу. Большая дружная семья. Ну, не без подводных течений, конечно. Чего стоит один бразильский сериал с моим происхождением. Об этой истории, кстати, ни мур-мур, ни словечка никто, все знают и все молчат – похоронили скелет в шкафу.

Но все равно мы тут все свои. Бывают семьи со скандалами, с драками, с судами и дележами, но мне это применительно ко всем собравшимся представить трудно. Мы своим привыкли доверять.

Поэтому о моих находках и премии от Воскобойникова знали все, и отец с удовольствием эту историю возгласил, когда поднимал рюмку за успехи:

– Нашему геологическому полку, можно сказать, прибыло! Павел Михайлович, можно сказать, дал Сережке карт-бланш на поиски. Вот откроет он на следующих каникулах месторождение – большим человеком будет!

Тут Федя как-то странно мазнул по мне взглядом. Он не подходил, не заговаривал – подозреваю, бабка профилактическую работу провела уже. Мне даже совестно стало. Не буду тянуть дальше, постараюсь поскорее с ним переговорить.

Праздники у нас в семействе все идут по накатанной колее. Выпили, закусили, поговорили. Сходил дядя Коля за гитарой, стали петь. Я знаю, сейчас мало где поют сами, обычно включают что-нибудь и сплетничают под музыку. А у нас сплетничают между песнями. Но поют, между прочим, хорошо. И песни старинные, их петь можно. В отличие от нынешних, которые не песни, а композиции, и петь их невозможно, только попрыгать под пиво. Я тоже подпевать не стеснялся. А мелким был – так и в пляс пуститься мог.

А при этом – снова и снова ловил на себе взгляды Лембера. И самое главное, взгляды были не в лицо. Он смотрел ниже, туда, где в расстегнутой рубахе висела моя новая фенечка. Я полазил в материной бижутерии, нашел там походящую стеклянную бусину и положил ее в медальончик. А снизу прикрепил длинную висюльку неизвестно от чего – три маленькие бусинки под жемчуг на тоненьких цепочках. Самому понравилось. С намеком самому себе: типа, там и не такое лежать может.

Лембер меня поймал, когда я ходил отлить. Одна из "радостей" диабета: бегать в туалет приходится чаще, чем здоровым. Через почки удаляется лишний сахар.

Он подбросил побрякушку щелчком ногтя:

– Не форси, с шеей оторвать могут.

– Я сильно на дурного похож? – я возмутился даже. Открыл восьмигранник, показал бусинку.

– Не похож, – улыбался Федя напряженно, и пьяным он не был, не больше, чем я. – Не в кого вроде дурным быть.

Вот тут я и ляпнул, не пойми с чего, ну не спьяну же – после символического-то количества сухого вина:

– Ну и как тебе моя мамаша, понравилась? Только честно.

– Честно? Твоя тетка лучше.

– Ну и как ты с ответственным поручением справился?

– А как – сказали, мол, надо, Федя! А если надо, значит, надо.

– А после этого?

– Ни боже мой. А ты переживаешь?

Я только плечами пожал. Сказано-то как глупо: переживаешь.

– Уже пережил. Волосенки на себе рвать не буду. Знаешь, давай мы эту тему проедем.

Разговаривали мы на веранде, совсем близко от остальных. Но нас, с гарантией, никто не слышал. Все уже клюкнули хорошо, уже песни пошли вовсю, а бдительная бабка Тоня отошла прилечь немного. Иначе шиш дала бы поговорить. Не особо мне и хотелось говорить, но уж тут, верно сказано, надо, Федя. Хоть Федя и не я. Лучше я сменю тему.

– Расскажи лучше, как ты из своих тропиков попал в нашу тьмутаракань. У деда про тебя подозрения такие, прямо лютые. Чуть не из-за уголовщины какой деру дал оттуда.

Федя вздохнул, усмехнулся как-то одной стороной рта.

– Что сказать, умница у тебя дед. Я эту историю тут мало кому рассказывал. Но тебе расскажу, хочешь – послушай. Веришь, нет – вот, – он снова щелкнул по фенечке, – как раз из-за этого. У нас, Сережа, по наследству не один диабет общий. По наследству нам еще то передалось, что к нам вот эти камушки липнут. Началось это не с тебя и не с меня...

В общем: это тоже бразильский сериал. Только что-то типа боевика, а не про любовь-морковь.

Не знает никто, любили ли алмазы кого-нибудь из моих предков до деда, Петера Лембера. Федю самого папаша семейными преданиями не сильно баловал. Ни про родню, ни про войну. В Бразилию он прибыл один, без семьи. Особо горя не мыкал, потому что появился не с пустыми руками. Он привез с собой небольшой такой кожаный кисет. А в этом кисете лежали всякие драгоценные побрякушки.

Убейте, но вот не верится мне, что это были семейные драгоценности. Я так полагаю, что немецкий дед побрякушки просто награбил. Предок, конечно, не из тех, какими гордятся. Ну, блин, уж какой был, такой был. Хоть бы и был говнюк, что теперь я с этим сделаю? Пусть ему икается на том свете.

Часть безделушек продал, устраиваясь на месте. Город Белу-Оризонти – столица штата Минас-Жераис. Звучит прямо, как дядя Коля поет: "И я хочу в Бразилию, Бразилию, Бразилию"... На поверку – горнорудный, промышленный район, вроде нашего Урала. Шахты, домны, тяжелая промышленность. Дед устроился на завод, куда-то в сталеплавилку. Уж не знаю, какой он был квалификации. И через год женился. Лет сорок ему было, когда сосватал вдвое моложе себя португалку. Естественно, белую.

Сто пудов, драпанул он за океан, бросив в Германии свою фрау. Не поверю, что не был он семейным. Скорее всего, были и жена и дети. Только вот удрал он и про них не вспомнил.

Ну, а тут женился опять, и как раз свадебным подарком молодой жене были бриллианты. Комплект из серег, кольца и броши. Ну и денежный подарок тестю и теще, что-то вроде калыма: бабка с универсальным именем Мария была босота, бесприданница. Потому и отдали за перестарка приезжего.

Первым из целого выводка был мой биологический папаша Теодор. Деда он, судя по всему, не особо любил. Родился, вырос, школу окончил и подался на вольные хлеба. Ну то есть на совсем вольные – в вольные старатели.

Там места такие – только черта в земле не найдешь. Остальное в самом широком списке. И топазы, и аквамарины, и аметисты, и алмазы, и золото, и изумруды. Из более делового товара – железные, оловянные, вольфрамовые, марганцевые руды. Прямо Медная гора какая-то. И типа Хозяйка есть, негритянка по имени Шико Да Силва. Километра пройти нельзя, чтоб не натолкнуться на старательский раскоп. Недаром Минас-Жераис означает в переводе с португальского – главные шахты.

Шахт там много, полиметаллические руды разрабатываются вовсю, но не о них речь. Я о драгоценных камнях. Лихорадка на них уже прошла, времена, когда поток бразильских алмазов обрушил цены на мировом рынке, кончились. Но сами алмазы, хоть и в меньшем количестве, еще остались. И не так уж мало. Но добыть их стало не так просто. Дальше лезть, глубже копать и вообще затрачивать больше труда. Короче, дело на любителя с авантюрным складом характера.

Вот такой характер и был триста лет тому назад у Теодора Лембера. Во всякую бочку затычка, уж не знаю, как это по-португальски. Ну и моральный кодекс того... тоненький и по краям сильно потрепанный. В папашу пошел.

А суть в чем? Залез промышлять на чужой участок, поскольку точно знал, что там есть добыча. Естественно, пока хозяев не было. Поживился неслабо, да вот незадача: вернулись хозяева.

Место было глухое: горы, джунгли. Закон-тайга, медведь-хозяин, и все с оружием. Милиции-полиции за сто верст не видать, и нравы простые. Одно слово, вестерн. Началась перестрелка, и в ней Теодору повезло больше. Итог – два трупа.

Убитых рано или поздно начали бы искать, хоть и хорошо он их схоронил. У самого не все было шито-крыто, кто-то где-то что-то мог сказать, полицейские при усердии могли вытянуть нужный кончик. Совсем молодому Теодору Лемберу не улыбалось сесть лет на сорок. И он решил дать деру. Благо, какая-то фора по времени имелась.

Деньги у него были. Нашел, кому дать на лапу. И получил направление на учебу в Советский Союз. Попал в наш областной город, в технологический институт, по специальности, которую уже не помнит, как называлась. Доучился, однако, даже диплом получил. Там с теткой Галей познакомился и женился. Время уже пошло – Горбачев, перестройка, дружба с Америкой, бардак. Попросил сначала вид на жительство, потом гражданство. Когда приехали жить в Каменск, от бразильца и воспоминания не осталось. Национальность в паспорте указал – немец. Благо, по-немецки от папаши знал. Немец казахстанский или поволжский по нашим местам – дело привычное, так что никто и не цеплялся. А на внешность – истинный ариец. Крупный, светловолосый, светлоглазый. Таких на улице полно.

Незачем даже и говорить, что за эти годы он в Бразилию – ни ногой. Историю все-таки раскопали, что он уехал в Союз – знали, но международного скандала не последовало. То ли поленились, то ли решили не связываться, то ли кто-то из родни похлопотал, в счет оставшихся денег. У него оставалась еще заначка: благополучно пережили голодные годы, купили квартиру и парикмахерскую со всем обзаведением и инструментарием. Нехило, видно, хапнул на чужом участке.

А дед Петер умер где-то в середине восьмидесятых. Угадаете с трех попыток, от чего? Правильно, от сахарного диабета.

Вот такие пироги. Хочешь – стой, а хочешь – падай. Федя закончил рассказывать, сидел, глядя в глаза уж как-то вовсе по-собачьи:

– Что про меня теперь скажешь, Сережа?

А что я ему скажу. Авантюрная жилка у меня запросто может быть наследственная. Ладно, пусть ее, сильно разгуляться не дадим. А остального наследства даром не надо.

– Да что я. Сам-то про себя что скажешь?