Текст книги "Ветер перемен"
Автор книги: Корделия Биддл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 41 страниц)
– Мы чудесно проведем время, правда, Джордж? – прошептала она. – Я хочу сказать, никого больше. Только наша семья и все. Не будем ни от кого зависеть. Никаких дел. Никаких повелений из Линден-Лоджа…
«Никакого Огдена Бекмана», – чуть было не сказала Юджиния, но вовремя остановилась. Когда Джордж захочет, он может ничего не видеть и не слышать. Если отец что-то решил, Джордж ни за что не задавал вопросов.
– Конечно, конечно, дорогая, – неловко промямлил Джордж и так же неловко похлопал ее по руке.
Юджиния сделала вид, что ничего не заметила. Вместо этого она повернулась к нему и как можно радостнее улыбнулась.
– Только подумай, – проговорила она, – это же первый раз… Я имею в виду, это же первый раз, когда мы одни, совсем одни, Джордж!.. Ты и я, и дети… Знаешь, я вчера так разволновалась, что совсем не могла заснуть ночью. Мне кажется, я слышала, как часы били каждый час. Я уже собиралась прибежать к тебе…
При этих словах Юджиния рассмеялась и сжала руку мужа.
– А потом перед самым рассветом раскричались чайки, и мне подумалось, что этот звук я теперь буду слышать каждое утро. Я буду просыпаться под шелест волн и песни чаек. Знаешь, Джордж, я почувствовала себя такой счастливой, что захотелось плакать!
– Вовсе не обязательно плакать, отмечая радостное событие, моя дорогая, – ответил Джордж. Он стеснялся руки жены, обвившей его руку, это наверняка выглядело неприлично и попахивало мещанством. Уж слишком интимно.
– Где же мой Поль? Где же мой маленький Поль?
Оба – и Юджиния, и Джордж – вздрогнули, услышав этот крик, и повернулись к сходням, по которым стремглав сбегала Прю с развевающимися на ветерке медно-красными волосами и тесемками от передника.
– Где же мой лучший на свете мальчик? Где же мои две любимицы?
Угомонить Прю было выше человеческих сил, у нее почти совсем развязался чепчик, который носят все няни, и, по непонятным причинам не падая, плясал на копне волос, а ее ирландская физиономия искрилась неуемным восторгом.
– Одет, ну, совсем как матрос! Да я бы и не узнала вас, мастер Поль! Честное слово, не узнала бы. Я подумала, что это какой-то щеголь-моряк!
Юношеская жизнерадостность Прю заразительно подействовала на всех, находившихся на причале. На минуту растаяла даже непоколебимая чопорность Джорджа.
– И больше никаких немецких бонн! Ну, разве мы не самые счастливые?
Юджиния так близко прильнула к уху мужа, что он чувствовал ее дыхание. Теплое, влажное, пахнущее земляникой со сливками.
Джордж собрался было ответить, что отобранные его отцом для дома на Честнат-стрит гувернантки были превосходными женщинами. Затем он хотел высказать жене недовольство по поводу ее неблагодарности за такую щедрость, а потом напомнить ей, что, поскольку он сам имеет непосредственное германское происхождение, ее отношение к немкам, по меньшей мере, непонятно. И, наконец, Джордж готовился прочитать лекцию о пользе строгого воспитания в противовес сомнительным заботам необразованной девушки-ирландки, но тут поток его мыслей оборвал Поль:
– Ты только погляди на этот дурацкий костюмчик, Прю! Мама прямо силком надела его на меня!
– Поль! – Голос Джорджа прозвучал грубо и слишком громко. – Все, достаточно.
Однако унять собравшихся ему удалось только на короткое мгновение. Настроение у них все равно оставалось прекрасным, потому что мир был замечательным местом. На замечание Джорджа никто не обратил серьезного внимания. Лиззи и Джинкс с визгом носились по причалу, радуясь приезду Прю, кораблю, всему этому чудесному дню, и Лиззи моментально забыла, что ей тринадцать, что она почти леди, и с удовольствием тянула за собой нераскрытый зонтик, чтобы он стучал по настилу, как по забору из штакетника.
– Прю, нам разрешат быть па приеме! Так сказала мама. И мне разрешат попробовать шампанского. Ну, что ты скажешь?!
Джордж одарил жену гневным взглядом.
– Только попробовать, Джордж, – умоляющим, голосом проговорила она. – Ведь Лизабет тринадцать лет, и она почти с меня ростом. Ей пора привыкать к светской жизни. – «Не так нужно говорить, – сразу поняла она, – это очень похоже на укор». Она постаралась не вспоминать старое и замять сказанное. – Ради праздника, дорогой, не больше… Ну чуть-чуть, самую малость… Просто так, для интереса…
Джордж уловил невысказанные упреки жены. Ему хотелось заверить ее, что на этот раз все будет по-другому. Хотелось попросить прощения и помощи, но слова никак не складывались. Если вообще у него были эти слова. «Но на этот раз, – клялся он сам себе, – на этот раз я переменюсь».
– …Впрочем, если ты против, Лиззи не будет пробовать. В общем, это твой корабль. Твой красавец «Альседо»… – Юджиния попыталась улыбнуться своей самой красивой улыбкой. – …Ты хозяин судна.
– Думаю, один глоток вреда не нанесет, – ответил Джордж. Ничего другого ему не пришло в голову.
Если дети и знали о трениях между родителями, то по ним этого сказать было нельзя. Они гоняли повсюду, и ничто не могло их остановить, замечания слетали с них как с гуся вода, они делали страшные глаза и так, чтобы не видели взрослые, подбадривали друг друга. Джинкс хотелось узнать, распаковала ли Прю коллекцию жуков и какая у ее кукол будет кровать – такая, как у матросов, гамак? Лиззи не терпелось узнать, видела ли Прю все ее новые платья и согласна ли с тем, что платьице со светло-коричневым шарфиком – самое красивое. Ну, а Поль изо всех своих пятилетних сил сопротивлялся, когда Прю хотела взять его маленькую ручку в свою большую.
– Мне пять лет, – настаивал он снова и снова. – Мне не нужно держаться за чью-то руку.
Но Прю то ли оглохла, то ли за ночь поглупела. Она все крепче сжимала ручку Поля, когда они подходили к сходням.
– Вот когда будете на борту в целости и сохранности, – урезонивала она его, – можете делать что хотите. До этого вы должны делать так, как хочу я. А я в настоящий момент хочу держать вас на коротком поводке.
Поль не решался поднять глаза на матросов и стюардов на борту корабля. Он был уверен, что все до единого смотрят на него и потешаются. Дорога к кораблю сделалась для него сплошной унизительной пыткой.
Внезапно Поль остановился как вкопанный.
– Мои солдатики! – завопил он и, как ни удерживала его за руку Прю, повернулся и побежал назад по причалу.
– Ну, что еще там такое на этот раз? – усталым, недовольным голосом спросил Джордж. Отправка семьи в это путешествие оказалась делом гораздо более хлопотным, чем он представлял себе раньше. До этого он отваживался самое большое на однодневную морскую прогулку – ленч на свежем воздухе и возвращение домой ко сну. Все остальные его прогулки носили строго холостяцкий характер – несколько приятелей, хорошая судовая команда и несколько безмятежных дней или недель в море. Джордж начал подумывать, не ошибкой ли было пускаться в это путешествие.
– Я думаю, папа, Поль забыл в машине своих оловянных солдатиков, – высказала предположение Джинкс.
– Благодарю тебя, юная Юджиния, – ответил Джордж, и Джинкс поняла, что лучше быть ниже травы, тише воды. Отец называл ее полным именем, когда пребывал в раздраженном состоянии.
– Я схожу за ним, папа? – Лиззи стояла как хорошая, высокая девочка и произносила эти слова сладчайшим голосом, так что Джинкс решила (наверное, в десятитысячный раз), что ее сестра – самая противная в мире подлиза. Джинкс, если бы только осмелилась, показала бы язык и скорчила самую жуткую рожу.
– Спасибо, Лизабет, не нужно. – Их отец решил этот вопрос. – Я сам займусь этим делом. Все ждите меня здесь. После того, как я вернусь с нашим дезертиром, мы поднимемся на борт. Я хочу, чтобы мы были все вместе. У нас сегодня особенный день.
Когда Джордж наконец-таки пришел на встречу с отцом, Турок узнал, кто там в дверях, по выражению лица Бекмана. Старик сидел в кресле спиной к выходу. Он считал, что легче управлять людьми, если заставлять их приходить к нему, хотя пока что хранил эту мысль в тайне от сыновей. Когда дверь в кабинет открылась, Турок посмотрел на лицо Бекмана, и ему все стало ясно. На нем отразилось, совершенно недвусмысленно и определенно, отвращение. Потом оно снова стало совершенно бесстрастным, и Бекман сделался, как всегда, спокойным и внимательным.
«С каждым разом интереснее», – отметил про себя Турок, с показной сердечностью обращаясь к сыну:
– Джордж, мой мальчик. Заходи, заходи же. Мы с Огденом тут немного понаслаждались твоей библиотекой. У тебя прекрасное собрание сочинений Готорна. Прекрасный переплет. Несколько цветастый на мой вкус, это верно… Я-то сам любитель Мелвилла… То есть, когда есть время почитать… – Радушные слова никого не обманули. – Молодость, как говорится, Огден… золотая молодость… только позавидуешь… сколько хочешь времени для удовольствий…
Турок вынул карманные часы, посмотрел на них, постучал по крышке, поднес к уху, словно никак не мог поверить своим глазам.
– Боже мой, я уже подумал, что эта чертова штуковина сломалась! Мне кажется, мы договаривались, что ты будешь здесь в… – Последние остатки теплоты окончательно выветрились из его голоса.
– Да, отец, извини, я… – Серые экстельмовские глаза Джорджа с ненавистью уставились на Бекмана. «Черт побери, неужели мы с отцом не можем побыть одни хоть на этот раз».
– Не извиняйся, Джордж, – резко оборвал его Турок. – Сколько раз я повторял вам, мальчики. Никогда не приносите извинений! Даже мне. – Старик откинулся в кресле. Ему до смерти надоело только и делать, что учить. И когда же сыновья усвоят его науку? Тони, Мартин, даже Карл, его предполагаемый преемник – им недостает хватки, у них мало здравого смысла. Им не хватает навыков. Но хуже всего обстоит дело с Джорджем: как был, так и остался ребенком, псу под хвост пошли большие деньги и приличное образование. «Ну, хоть для этого предприятия подходит, – напомнил себе старик. Это несколько утешало. – Может быть, Джордж раз в жизни принесет пользу. Конечно, с Бекманом под боком».
Турок позволил себе вздохнуть, затем заговорил приветливее. Нельзя перегибать палку.
– Кроме того, ты задержался, и мы с Огденом сумели обговорить еще некоторые детали. Заходи-ка и присаживайся, ну, что ты там? В последний раз пройдемся по нашим планам по Борнео.
Джордж продолжал мяться у двери. Он понял, что за любезным приглашением скрывается приказ и ничего другого. Он почувствовал себя так, будто снова находится в школе. Его вызвали к директору. Топор уже занесен над его головой. Но все изменится, когда они вернутся с Борнео, обещал он себе. Тогда отец запоет по-другому. Это уже не будет маленький Джорджи в коротких штанишках и с неумытым лицом.
Турок не обратил внимания на нерешительность сына и продолжал говорить тем же непринужденным тоном:
– Итак, насколько я понимаю, ты уже ознакомился со всем этим, Джордж, и знаешь, где произойдет встреча со всеми другими… где будет Пейн… и эти, как их, Айварды, и вообще… Все эти… ну, разные группы…
Турок замолчал только на миг. Слишком много информации никогда не приносит пользы в делах. Джорджу следует сказать лишь то, что ему следует знать, остальное не его дело.
– Но мне представляется полезным еще раз повторить, каковы ваши цели. Положительное завершение этого предприятия имеет очень важное значение для интересов Экстельмов в тех краях, так же как…
– Папа, мы уже сто раз обсуждали это! Чары спали. Джордж вошел в комнату.
– Я знаю, что от меня требуется. Эта работа как раз по мне… Я… Я знаю, что делаю…
Но смелость начала оставлять его, слова стали прилипать к языку, шаги потеряли уверенность.
– Никак не могу понять, папа, почему ты мне не доверяешь…
Таким образом Джордж попытался взбодрить себя, но ноги сами собой зашаркали по полу, и он в полной нерешительности остановился между отцовским креслом и заваленным картами столом. Отец как считал его мальчишкой, так и продолжает считать.
– Ящики уже грузят. Я видел сам. То есть, как их грузят. Когда мы приехали… с семьей… Теперь, наверное, половина уже в трюме. Там такая куча грузчиков… – Джордж остановился в надежде услышать о помиловании, но его не последовало, и он торопливо продолжил: – Я же согласился сделать это, ты ведь знаешь, папа. Я со всем согласился… Я же сказал, когда ты мне сообщил… Я сказал…
Тщательно отрепетированные слова куда-то испарились.
– Помимо этого, я хотел сказать… Вы с Огденом так хорошо, так здорово все придумали и… – Джордж остановился и отвернулся от отца. Опять ничего не вышло, и продолжать просто не имело смысла. Безотчетным движением он поднял руку и принялся приглаживать волосы на голове.
Как всегда, молчание нарушил Бекман. Истолковывать желания великого человека всегда составляло одну из главных обязанностей Огдена.
– Послушайте, Джордж, – разряжая атмосферу, проговорил он. – По-моему, ваш отец не сомневается в вашей лояльности.
Но произнося эти слова, он так расставил акценты, так нажимал на согласные, что все это прозвучало, как сомнение в лояльности, преданности, понимании того, что такое добро и что такое зло.
Джордж не обратил на него никакого внимания. Он впился глазами в отца, а тот в это время постукивал сигарой, сбивая с нее пепел.
– Опять эта чертовина погасла, – проговорил он. – Джордж, тебе нужно обзавестись чем-нибудь получше. Не знаю только, успеешь ли ты это сделать.
Не занятый делами Турок позволил себе легкую улыбку.
– Тот доклад, Огден? – сказал он. – Тот, в правом дальнем углу стола. Передай мне его, пожалуйста. Присаживайся, Джордж.
На палубе дети находились в самом центре праздника. Джинкс стояла у леера и с восхищением смотрела, какие все красивые, особенно ее мама, похожая на королеву на картинке в книжке. Юджиния смеялась и кивала, переговариваясь с окружавшей ее толпой. Когда она двигалась, бриллианты и жемчуг на ее шее начинали переливаться, как по мановению волшебной палочки. «Королева фей, – подумала Джинкс, – вот кто моя мама. Королева фей с невидимыми крыльями».
Скосив глаза, маленькая девочка посмотрела в ту сторону, где была Лиззи, и величественно помахала ей рукой. Поля почти не было видно, он скрывался за толкавшимися повсюду гостями. В воздухе развевались и плавали платья женщин, вуали на шляпках, шарфики, и можно было подумать, будто над палубой повисли фиалковые, янтарные и персиковые облака. Или вот, платья можно представить себе, как разноцветное мороженое с малиновым соусом или глазированной нугой, а то еще, как лепесточки розы на свадебном торте. Поль просто потонул в буйстве дамских туалетов, а Джинкс шептала: «Сказка, настоящая сказка наяву».
«Мама – королева, а я принцесса, – решила она. – Меня зовут не Джинкс и не юная Юджиния. Меня зовут Дельфина. Принцесса Дельфина». Это имя она любила больше всего. По крайней мере, сегодня. Принцесса Дельфина закрыла свои очаровательные глазки. Серебряные, алмазные, рубиновые браслеты, напевала она себе тихо-тихо, подносы с хрусталем, музыка, голоса, духи и одеколоны, персики в сиропе, марципаны сахарное печенье. Их все больше, и больше, и больше. Их больше, чем этот корабль, их так много, что они выше мачты, их становится все больше, спиралью они взбираются все выше и выше, так что захватывает дух. Чайки, соленая вода и океанские ветры. «Это и есть рай, – говорила себе принцесса Дельфина, – я знаю, что это рай».
– А, вот где ты, Джинкс! – внезапно раздался над ее ухом голос Уитни, взрослого кузена Джинкс. Это был самый младший из маминых кузенов, он был из Колдуэллов и должен был учить их во время путешествия. Мама говорила, что Уитни только что закончил Принстонский университет и знает все на свете. Отправляясь в путешествие, кузен Уитни нарядился в костюм «белого охотника» (так называет его папа). На нем мышиного цвета бриджи, сапоги, жокейский пиджак с разрезами и невероятных размеров снежно-белый пробковый шлем. Несмотря на то, что он был старше Лиззи, а значит намного старше Поля, все равно казалось, будто он переодетый мальчишка, а вовсе не настоящий взрослый дядя. Джинкс сделала надменное лицо и высоко вздернула брови, как делала как-то мама.
– Хочешь потопить судно, Джинкс? – подначил ее Уит.
Страшная дура, молодая леди, которая пришла проводить его, захихикала. Принцесса Дельфина сурово посмотрела на нее.
– Я ищу Поля, но в этой толпе никого не найдешь. Ты не представляешь, где бы я мог навести на него страх и ужас?
Когда кузен Уит находился в окружении университетских друзей (или подружек – их у него было неисчислимое множество), на него находила непроходимая дурость. Он потянул Джинкс за рукав, потом за нос, потом притворился, будто оторвал его и спрятал в ладошке. Наконец он сказал:
– Вы сегодня выглядите совершенно очаровательно, юная леди! Даже эти веснушки!
И тут же удалился со своей девицей.
Принцесса Дельфина глубоко вздохнула и перенесла внимание на более достойные объекты. Она увидела доктора Дюплесси с женой Джейн, а также сестрой миссис Д., любящей командовать старой мисс Пауэлл. (Это была знаменитая женщина, Джинкс знала об этом; она слышала, как кухарка говорила Анне, горничной сверху, что Маргарет Пауэлл предсказывает будущее, и все, что она скажет, сбывается!)
К счастью, папа не пригласил мисс Пауэлл в путешествие на «Альседо». Достаточное наказание находиться здесь вместе с миссис Д., пусть даже все любят доктора. Все болезни он лечит лакричным корнем, вернее, каплями из лакричного корня. А когда выздоравливаешь, то получаешь лимонные капли. А какой у него смешной акцент! По его словам, он вырос в Брюгге. Лиззи умела здорово подражать ему. «Брууйа!», «Лаакоричны кап-пли дыля мой малий пашиент». Был случай, когда Поль даже обмочил штаны, хохоча над Лиззи, изображавшей доктора. Но это было уже давно, не меньше года назад.
В данный момент пара Дюплесси и мисс Пауэлл не спеша пробиралась сквозь толпу по направлению к Юджинии – миссис Д. держала под руки и мистера Д., своего супруга, и свою сестру. Они втроем выглядели такими широкими и пухленькими, как детская погремушка, что Джинкс решила забыть принцессу Дельфину и пойти послушать, что они хотят сказать.
Когда она подобралась к маме и стала рядом с ней, мисс Пауэлл уже горестно шептала:
– О моя дорогая, я так хочу надеяться, что вы вернетесь к нам целыми и невредимыми. Эти ужасные дикари… Я слышала такие истории… что они делают с женщинами… – Она таинственно не договорила фразу до конца. Джинкс вытянула шею настолько, насколько ей это удалось.
Джейн Дюплесси разволновалась не меньше. Перекрывая скрип своего корсета (эта битва между животом миссис Д. и ее «талией леди» из китового уса шла непрерывно), она пропыхтела:
– Нет, верно, миссис Э, это правда, то, что сказала Маргарет? Мы будем встречать ди…
Но это последнее слово она даже не могла выдохнуть. У нее хватило сил только отчаянно широко раскрыть глаза.
– Но, конечно, не в присутствии маленькой. О Боже, Боже мой! О Боже!
Джинкс увидела, как ее маму разобрал смех, но потом она сдержалась и сказала:
– Ну что вы, что вы, миссис Дюплесси, вы же знаете, что Джордж никогда не допустит, чтобы мы попали в какую-нибудь опасную ситуацию. Очень трогательно, что ваша сестра проявляет беспокойство, но я полностью доверяю своему мужу. Да и мистер Экстельм тоже, кстати говоря. Многие наши остановки придуманы им, и я, знаете ли, хорошо помню, как глубоко вы ему верите!
Доктор Дюплесси похлопал по пухлой ручке жену.
– Вот видишь, дорогая, разве я тебе говорил не то же самое? Моему цыпленочку нечего бояться. В наш маршрут входят только самые красивые экскурсии. Мы совсем не исследователи, завоевывающие дикие места.
Не похоже было, чтобы миссис Дюплесси полностью успокоилась (Джинкс подумала, что она выглядела немножко разочарованной), но она храбрилась и чуть-чуть улыбнулась мужу, а Джинкс воспользовалась моментом и незаметно ткнулась в мать. Юджинии пришлось быстро повернуться от своих гостей, чтобы не прыснуть со смеху.
– Джинкс, – строгим голосом проговорила она, потом, чтобы скрыть смущение, добавила: – Ты не видела папу?
Джинкс знала этот тон – «голос благовоспитанной леди». «Мама сердится, – подумала Джинкс, – я вела себя совсем не как настоящая молодая леди».
В этот самый момент в разговор вмешался Поль, которому надоело жалко топтаться за спиной двух толстых сестер:
– Мама, Джинкс не знает, где он. А я знаю. Ему нужно было повидаться с дедушкой Э., – сказал и умчался, только его и видели.
Маленький мальчик помчался по кораблю. Так быстро, как только могли нести его пятилетние ноги.
– У-у-у, – гудел он. – У-у-у.
«Альседо» был его кораблем, его триремой,[8]8
Трирема – военное судно с тремя ярусами весел у древних римлян.
[Закрыть] его галлеоном. Ковровые дорожки в коридоре были мягкими и гладкими, звук его шагов поглощался ими. Весла обмотаны тряпками, и это пиратский корабль. Или шлюп на линии огня. Или Летучий Голландец в полосе серого тумана.
– У-у-у, – прогудел Поль, представляя себе, что его корабль подает сигнал в густом тумане.
Поль пробежал мимо бронзовой статуи леди с ребенком на руках. Он дотронулся пальчиком до прохладного лобика ребенка, как делал всегда, когда ему случалось проноситься рядом. (Головка ребеночка была вся захватана пальцами.) Затем он проскочил главный салон, библиотеку, маленькую столовую у кухни, где его внимание привлекли картины с коровами и приземистыми домиками в полях среди лесов.
Картины Полю не понравились. Он не мог понять, почему у коров нет хорошенького коровника, как на ферме у его дедушки Э., и почему у них такие противные стойла с травой на стене. Но вот висевший у главной лестницы гобелен привел его в восторг. Гобелен был очень древний, его нельзя трогать. На нем был изображен рыцарь, летящий в атаку на коне, и лошадь выглядела свирепой, храброй и умной.
Поль стоял перед дверью в кабинет отца.
– У-у-у, – произнес он в последний раз. Он добрался до безопасной гавани.
* * *
В комнате за дверью, сгорбившись над столом, стоял Джордж, рядом с ним возвышался Бекман со сложенными на груди руками. По столу были разбросаны бумаги, рассыпавшиеся из еще недавно аккуратных стопок. Турок наблюдал из своего убежища в кресле с высокой спинкой, не сводя глаз с опущенных плеч сына.
Когда Джордж, наконец, повернулся к отцу, голос у него зазвучал хныкающе и чуть слышно:
– Отец, я же говорил тебе, я понял все, что касается Айвардов… и Махомета Сеха… – Он замолчал, перебирая руками стопку писем. – …Все будет хорошо, отец… Вот увидишь…
Турок разглядывал руки сына. «Никчемные, – подумал он, – холеные, белые, рыхлые, как у какого-нибудь математика. Это не те пальцы, которыми выполняют подобные задания». После этого Турок кивнул Бекману: урок закончился.
Неожиданно распахнулась дверь, и в комнату ворвался Поль, преисполненный сознания важности порученного ему дела.
– Папа, тебя ищет мама! – почти закричал мальчуган. На миг его сияющее лицо и карие глаза стали копией материнских.
И тут мальчик увидел дедушку.
– Ой, дедушка Э! А я тебя и не заметил! Ты спрятался в этом большом кресле. Ты пойдешь с нами на палубу? У нас там праздник! Если бы ты видел, сколько там еды! И мороженого, и еще большущий торт, его разрежет мама… И ты знаешь эту толстую-претолстую леди? Мисс?.. Ну, ту, о которой повариха говорит, что она может предсказывать…
Турок подхватил внука на колени.
– Ну, как сегодня дела у моего любимца? – спросил он, и у него закруглился острый нос, а глаза затуманились и подобрели. – Озорничаешь на палубе? Приделываешь ножки сладостям?
Старик переменился, не осталось и следа от всего того злобного, низкого, что было в нем, от всей его нетерпимости.
– Вот что я скажу тебе, юный Поль! Давай-ка пойдем туда вместе, прямо сейчас. Что ты на это скажешь? Знаешь, если бы не ты, мы бы могли здесь совсем заработаться. Мальчик, да ты же нас выручил!
С этими словами он обнял и пощекотал внука, а тот привычно ласково прижался к нему.
– Ой, дедушка, – проговорил он, устраиваясь поудобнее в объятиях старика. – Ты всегда так говоришь. А сам все равно не остался бы с нами на корабле. Ты же уедешь, когда мы еще не уплывем.
– Эх, как бы мне хотелось отправиться с тобой, Поль, – вздохнул Турок. – Ты уедешь, и Линден-Лодж совсем опустеет.
В его голосе прозвучала настоящая грусть. Джордж уловил ее и уныло уставился в стол. Затем принялся еще раз приглаживать и без того уже безупречно уложенные волосы.
Турок поднялся и вместе с внуком подошел к двери.
– И еще одна последняя вещь, Джордж, – сказал он, не удосужившись повернуть в его сторону голову. – Мужчина никогда не обсуждает своих дел с женой. Я не хочу, чтобы ты обременял всем этим Юджинию. Или ее отца. Пейн здесь так, для декорации… ты же понимаешь. Для проформы. Эта филиппинская штука была только… сам понимаешь… как говорится, у маленьких кувшинов…
– Длинные уши, – пропищал Поль, закончив начатую дедушкой фразу.
Джордж смотрел, как сын нежно прижимается к старику.
– Понимаю, – отозвался он.
Через несколько минут на палубе состоялся официальный прием, который давал Турок, окруженный сыновьями, до удивления повторявшими его черты: тонкий птичий нос, прямые и черные, как смоль, волосы. Мужская часть экстельмовского клана производила впечатление стены, построенной из камня, который взяли из одной и той же каменоломни. Один, отдельно взятый член клана, мог в чем-то разниться от следующего, но общее впечатление упорядоченной симметрии превалировало, словно Турок закупил всю свою семью чохом. Однако Джордж и Юджиния не стояли плечом к плечу с Мартином, Карлом и Тони, ломая монолит экстельмовских рядов, они отошли на несколько шагов в сторону и о чем-то шепотом препирались. Они знали, что на них смотрят, но ничего не могли поделать со своими лицами, по которым было видно, что они ссорятся.
– Почему ты ни слова не сказал мне, что едет Огден? – настойчиво задавала вопрос Юджиния, стараясь при этом всеми силами сохранить показную улыбку. – Сколько времени ты об этом знал? Или, вернее, когда твой отец…
– Отец не имеет к этому никакого отношения.
– О Джордж! – Юджиния почувствовала, как ее охватывает бешенство. Ей хотелось уйти, плюнуть на все и уйти. «Это совершенно невыносимо, – думала она. – Заберу детей и уйду. Я это сделаю. Уйду прямо с корабля, и на этом со всем будет покончено!»
А вслух она произнесла, невольно копируя слова и тон мужа:
– Отец не имеет к этому никакого отношения. – Внезапно она почувствовала смертельную усталость. У нее опустились плечи, лицо побледнело и осунулось. Все, ради чего она старалась все это время, казалось, полетело в тартарары. Ведь это путешествие – вовсе не семейное мероприятие. Нет, они будут повсюду таскать с собой Огдена Бекмана. С таким же успехом можно было бы взять на буксир и самого старого Турка! Или усесться всем в один баркас, как воронам на насесте. На нее набежали воспоминания обо всех этих несчастных ужинах в Линден-Лодже. Опять начнутся те же самые секреты, те же прозрачные намеки, те же приглушенные «мужские» разговоры. И все закончится тем, что Джордж скатится в пьяное беспамятство. Снова, и снова, и снова. Юджиния подумала, что ей ничего не стоит разреветься. Прямо здесь, на палубе, на глазах у всех!
– …Это я пригласил Огдена с нами… – говорил ее муж, – а не отец. Прости, если его включение в нашу маленькую компанию обернулось небольшой неожиданностью, моя дорогая, но я полагаю, он мне очень поможет в этом деле с рудником. Если уж на то пошло, я ни черта не смыслю ни в сурьме, ни в том, как определяют количество металла в руде…
– Джордж! – взмолилась Юджиния. – Ну зачем ты все это говоришь? Ты же знаешь, что не переносишь этого типа так же, как и я!
Слова выпорхнули прежде, чем Юджиния успела остановить их. Она поставила себе за правило – в браке никогда не вкладывать слов в уста своего мужа. Дела Джорджа – это его дела. Как заботливая жена она обсуждала с ним только то, что касалось ее непосредственного благополучия – благополучия детей и нормального ведения дома. Если муж считал возможным ответить, что же, хорошо. Если нет, то так тому и быть.
Юджиния сдержалась и больше ничего не сказала. Но про себя все время повторяла, что это неправильно. Неправильно и несправедливо! Бекман на «Альседо»! Дикая пантера и то была бы лучше.
– Не понимаю, о чем ты говоришь, Юджиния, – самым чопорным, истинно филадельфийским тоном ответил Джордж. – Я в жизни не испытывал недоброго чувства к Огдену. Это все твое слишком живое и, позволительно мне будет сказать, эгоистическое воображение.
Юджиния не потрудилась ответить. Высокие слова означали, что она не ошиблась. Джордж хотел видеть Огдена на борту не больше ее самой. Но, как обычно, у него не было выбора. Это было решение Турка.
– Неужели ты никак не можешь уговорить отца? – спокойно ответила она и, желая показать, как его любит и сочувствует ему, положила ладонь на руку мужа. Но Джорджа даже передернуло; он отстранился от нее, как будто она голой выскочила из дверей.
– Это мое окончательное решение, Юджиния, – заявил Джордж. Слова его прозвучали бесцветно и чересчур громко, как бывает, когда повторяют фразы, которые не очень понимают. – И повторяю: это мое решение. И никого другого. Извини, если оно не вызывает у тебя восторга. – И тут же добавил: – В самом деле, это из-за проблемы сурьмы, моя дорогая, мне приходится так делать… – Голос Джорджа зазвучал тише и неуверенней. – Ради успеха… потому что мы с тобой…
Юджиния заметила перемену в тоне мужа, но это ее не успокоило – ситуация только усугубилась. Перед ее глазами замелькали ленчи, обеды, ужины, уик-энды в Линден-Лодже: президент Кливленд, губернатор Тафт, маленький вульгарный выскочка Гульд с трясущимися пальцами и жадным блеском в глазах, «Международный торговый флот», договор Хай-Буно-Варилья, Рузвельт, бедняга президент Маккинли, которого застрелили. В Лодже не было ни одного приема гостей – ни единого, – где главным не фигурировали бы бизнес или политика. Или политика бизнеса. Все это было глубоко безразлично для Юджинии.
– …Сурьмяного бизнеса и операции на Борнео… Это предприятие – настоящий клад. Ты же это знаешь, Джини. Отец доверил мне все это новое… – Джордж не стал продолжать. Нельзя больше сказать ни слова. «Но все будет по-другому, – пообещал он себе молча. – После этого все будет по-другому». – Лучше нам вернуться к гостям. – В голосе Джорджа снова появилась покровительственная, суховатая нотка, но Юджиния не заметила. Муж назвал ее Джини. Что за чудо – это маленькое слово! Она кивнула в знак согласия и заулыбалась.
– Не может быть, это же старина Джефф! Мы с ним не виделись целую вечность. С нашего последнего сборища.
Он забыл про все неприятности. «Эта небольшая размолвка с Юджинией пройдет, – сказал он себе. – Это всего лишь нервы. Она впервые так далеко от дома. Что же, это вполне понятно».
