Текст книги "Ветер перемен"
Автор книги: Корделия Биддл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 41 страниц)
К этому времени почтовый пакетбот, или пароход, или торговое судно из Биллитона, Битцензора или Сурабайн, которое недавно поднималось по Сараваку, пускается в обратный путь по реке. Капитан с облегчением вздыхает, отдавая команду малайцам, несущим вахту на носу судна. «Какое это будет удовольствие – вернуться назад в цивилизацию, – говорит он себе. – Господи, находиться среди людей, а не среди дикарей. А какая будет радость поговорить на европейском языке!»
Как же это просто, когда нужно бороться только с течением и приливом или отливом. Потому что в Кучинге заваривается какая-то каша. Капитан носом чует это. В этом нет сомнений. Начать с того, что стали тянуть с загрузкой угля, потом эта история с отказом принять расписку. Управляющий, от которого он откупился в прошлом месяце, куда-то сгинул, и его преемник понятия не имел, где его искать. Определенно, что-то здесь затевается.
А теперь капитан подставляет лицо свежему ветру, дующему с самого моря, рад рисковать встречей с пиратами и тайфунами, рад видеть, как в соленых волнах Южно-Китайского моря исчезает Сангхай-Саравак. Он дает себе слово не вспоминать об этом месте, пока через месяц не наступит время снова плыть сюда. До этого момента может произойти что угодно. Ему может улыбнуться счастье, он разбогатеет и преспокойненько удалится на покой, а может быть, переберется в Аенанг или в Макасарский залив.
Уносит ноги и плюгавенький пассажир-европеец, который забрался в эти края в надежде, что в Кучинге подвернется какая-нибудь возможность, что-нибудь такое, во что можно погрузить зубы, на чем можно сделать имя или просто заработать. Теперь он попытает счастья в британских поселениях в Биллитоне или Садонге, а может быть, и в крошечном Брунее, хотя, говорят, там безумно примитивно. Что же касается этого места, Кучинга, то, ничего не скажешь, семейство Айвардов давно прибрало здесь все к своим рукам. Никакого смысла оставаться здесь нет.
К тому же, там что-то происходит. Никто из путешественников понятия не имеет, что. Он повидал Восток. Ему известны такие признаки. Поэтому он улыбается, приветливо кивает капитану, и оба оборачиваются и бросают короткий прощальный взгляд на город, исчезающий за поворотом реки.
ГЛАВА 6
Альседо» подошел к острову Мадейра ранним утром 8 августа. Это было первое обитаемое место в восточной части Атлантического океана. Остров оказался гористым, горы были высокими и скалистыми, но все равно земля тонула в ярко-изумрудной зелени. Острые вершины терялись в облаках и, казалось, то и дело трясли их, и те выбрасывали влажные туманы на изрезанную долинами и острыми утесами поверхность. Горы казались все выше, еще раз пронзали облака, и оттуда снова проливалась на землю влага.
Затем буйные веселые цвета предгорий сменились влажной коричневой массой у кромки воды, где солнце нового дня медленно, но верно утверждало свое право на жизнь и наконец чудесным образом победило. Солнечные лучи обежали все полоски песка, окрасив их в ярко-золотые, охряные, серебристые, шафрановые и белые цвета. На свет появились маленькие бухточки и заливчики, ослепительно искрившиеся ярким светом, словно радуясь собственному рождению, словно они долго ждали в смиренном забвении и вот наконец получили благословение.
В рулевой рубке капитан Косби и первый помощник всматривались в расстилавшуюся перед ними картину гор и приветливо манящей зелени. Место первой стоянки яхты выглядело великолепно, сказали они себе, но им нужно не это, а надежная гавань. Та стоянка, которая предусматривалась по плану, оказалась мелководной и опасной, поэтому капитан был вынужден отойти от берега и исследовать ветра и течения, которые могли воздействовать на поведение огромного судна. Как правило, корабли таких размеров становились на якорь в порту Фуншал, но Экстельмы захотели «познакомиться с простыми людьми и пожить дикой жизнью». Единение с природой сулило неожиданные повороты судьбы.
Капитан посматривал на компас и другие приборы, считал и пересчитывал цифры, показывавшие глубины, а в это время нос яхты начало обволакивать густым облаком тумана, охватившим ее своими липкими объятиями. Скоро вся палуба сделалась мокрой и скользкой. Вода капала с трубы, бисеринками висела на поручнях, покрывала ступеньки трапов, прожектора и спасательные шлюпки, накапливалась на всех дверях и люках, прочерчивая все поверхности бледно-перламутровой линией. Судно все время подавало противотуманный сигнал сиреной. Вылетавшие из трубы хлопья черной сажи отлетали назад и оседали в поднятых винтами бурунах, и с каждым маневром судна, с каждым новым издаваемым звуком на него обрушивалось все больше и больше воды.
Капитан Косби отдал несколько коротких приказов рулевому, и это были единственные слова, произнесенные в тот момент, – все находившиеся на капитанском мостике и вне его, ставшие зрителями, напряженно молчали. На палубе собралась команда, все, кому не нужно было разносить подносы, готовиться к выполнению формальностей, связанных со стоянкой у берегов Мадейры, стоять у бункеров с углем или у лоханей в прачечной. Кочегары перемешались с поварами, матросы стояли, опираясь на мальчиков из буфетной, стюарды и помощники машиниста развалились, прислонясь к канатам так же вольготно, как Экстельмы и их гости у деревянных перил. По всему периметру судна стояли люди, разглядывавшие новую землю, первую и чудесную стоянку судна. Никакого значения не имело, что большинство людей, плывших на корабле, не раз видели такие картины или что один остров может как две капли воды походить на другой. Можно десять раз крутануть глобус, но факт остается фактом: «Альседо» вышел в большой мир.
«Лево руля», – может произнести капитан Косби или: «Право руля на четверть румба». Приказание негромко пробегает от капитанского мостика по всему кораблю, и в ответ раздается громкий отклик с носа, потом с середины корабля, затем с кормы, но всем казалось, что эти звуки не имеют никакого отношения к движению судна, что оно перемещается помимо воли людей, что люди просто следуют веселому ходу самого судна. «Альседо» медленно и бесшумно, как призрак, как гость из волшебного мира, двигался к месту, где ему предстояло бросить якорь, гордо неся себя вперед и производя на зрителей впечатление, что он имеет на это право.
– Право руля. Стоп, – наконец сказал капитан Косби, и стоявший подле него Джордж понимающе кивнул в знак одобрения.
– Отлично, капитан. Первоклассная работа. Трудная проводка… Сложный маневр… Пойду скажу всем, что мы благополучно прибыли на место, хорошо?
Джордж еще раз наклонил голову, всем своим видом показывая, что свершилось эпохальное событие. Он оглядел рулевую рубку, одарив всех присутствующих самой щедрой своей улыбкой. Его глаза смотрели по-королевски торжествующе куда-то в бесконечность.
– Благодарю вас, сэр, – сказал капитан Косби. У него не было времени на обмен любезностями: предстояло проделать еще уйму работы, но босс есть босс.
– Думаю, я приведу сюда детишек, – объявил Джордж, ему хотелось продлить момент собственного величия. – Покажем им, как все это делается.
– Как вам угодно, сэр. Но сейчас они ничего особенного не увидят. Только выпускают якорные цепи.
– Им полезно будет посмотреть, – произнес Джордж, – очень полезно. Мы присутствуем при историческом событии, капитан. Вам ли об этом напоминать?
У капитана Косби не было уверенности в том, что переход одной яхты через Атлантику может быть историческим, но он кивнул, сосредоточив все свое внимание на носовой палубе и носу судна, где работала лебедка, выпускавшая якорь.
– Прекрасный урок, прекрасная работа, – изрек Джордж, выпрямляясь во весь рост и обозревал палубу перед собой. – Непростая вещь водить суда, капитан. Не говоря уже о том, сколько в этом романтики. Сколько романтики!
– Сэр! – коротко подтвердил капитан, что слышит слова босса.
– Отлично сработано. Такую работу следует поощрить. Каждого. – Джордж посмотрел по очереди на штурмана, помощника капитана и рулевого. – Да, так и сделаем. Поздравляю!
С этими словами он покинул капитанский мостик, чтобы сообщить всем добрые вести: «Альседо» прибыл на Мадейру. Его корабль, его владение, благополучно прибыл в спокойные воды.
После того как корабль бросил якорь, Юджиния, дети, Прю и чета Дюплесси перебрались в большой салон. Порывы мокрого ветра, капающая со всех сторон – с поручней и стен – вода, сыплющиеся из окутанной туманом трубы набухшие влагой хлопья сажи хлынули в таком обилии, что им пришлось в неожиданно радостном и приподнятом настроении вернуться в теплый сухой салон, где разожгли камин.
Им сразу же подали поднос с чаем (Хиггинс никогда не терял бдительности) и принесли целые кипы турецких полотенец. Стюарды стояли наготове с сухой обувью, одежными щетками, замшевыми салфетками, чтобы досуха вытереть кожу; Олив приготовила для хозяйки шпильки, тонкий серебряный гребень с частыми зубьями и серебряную щетку для волос. Вообще такие операции не проводятся на людях, но на всякий случай она захватила эти вещи. Никогда не знаешь, что придумают эти господа. То, что среди простых людей считается неприличным, для состоятельных людей оказывается веселым развлечением.
В комнате царила атмосфера уик-энда, когда все выехали за город и попали под дождь. Одежда безнадежно испорчена, накрахмаленные манишки и передники смялись и слиплись, на лицах, воротничках, ярко-белых манжетах черные полосы, но путешественники резвились, как дети, промокшие под летней грозой. Приветливо потрескивали поленья, уютно шипела смола, попавшая в пламя, огонь манил к себе. Салон был милым приютом, корабль – очаровательным миром.
– Ой, вы только посмотрите! – воскликнула Юджиния, нагнувшись над ковром и стряхивая воду с волос. – Можно подумать, что мы попали под проливной дождь и лило как из ведра! Что с моими волосами… что с юбкой… Ой-ой-ой! Ну да ладно. Стоит ли расстраиваться?
Она распустила волосы и забросила их за спину. Сверкающие капельки влаги разлетелись по комнате, попали на абажуры и бархатные подушки.
– Но мы не можем сойти на берег в таком виде.
– А что стало с моим лучшим платьем! – заныла миссис Дюплесси, но ее жалоба прозвучала просто намеком на новое платье. – Я вообще не могу выйти на берег. У меня распрямилась завивка!
И действительно, на миссис Дюплесси нельзя было смотреть без смеха: тщательно уложенные завитушки ее старомодной прически седоватой копной съехали набок и повисли над ухом. Она была очень похожа на двенадцатилетнюю девочку, которая раскопала на чердаке старинный парик, напялила его и теперь воображала себя хозяйкой фамильного замка.
Дети широко раскрытыми глазами смотрели на нее, но ни словом не прокомментировали увиденное. И без того было так весело, чтобы еще тратить время на передразнивание. К тому же они сами выглядели ничуть не лучше миссис Дюплесси. Джинкс улыбнулась новому другу, и миссис Дюплесси тоже улыбнулась ей.
– А вас, двоих мужчин, это не касается? – обратилась Юджиния к доктору Дюплесси и Полю. – Хотя что для вас старый воротничок или рубашка! Вам никогда не приходится задумываться, что на вас надето.
Поль был вне себя от неожиданной радости. «Вас, двоих мужчин!» – относилось и к нему! Он выпрямился во весь свой пятилетний рост, почистил рукой штанишки и потер ботинок об уже грязный носок.
В салон вошел Уит, за ним лейтенант Браун, и в комнате стало еще веселее.
– А вот и наша парочка денди! – засмеялась Юджиния. – Сухонькие, начищенные, отутюженные. По-моему, леди Мадейры для вас главнее, чем с утра показаться на палубе.
– Послушай, кузина Юджиния, это несправедливо, – притворился насмерть перепуганным Уит. – Не отрицаю, я долго обдумывал… свой…
– Гардероб! – не вытерпел Поль. – Гардероб! Гардероб! – завопил он, приплясывая.
– Прю, мне нужно еще одно полотенце. – Джинкс выжала подол юбки, и на узорчатом полу образовалась маленькая лужица, но никому до этого не было дела. Пятно прикрыли свежим полотенцем, и этим дело кончилось.
– Гардероб! Гардероб! – не мог остановиться ее брат. Ему страшно понравилось это слово, похожее на сливочную помадку.
– Гардероб – это именно то, что я имею в виду, Уитни, – продолжала поддразнивать Юджиния. – Мы теперь на суше. Почему бы здесь не встретиться молодой леди, которая…
– Завладеет его сердцем! – недовольно буркнул Поль, заканчивая эту фразу так, как закончил бы ее в любой из вечеров, когда они с Джинкс и Уитом весело проводили время, играя в шахматы, шарады или другие игры, пока ненавистное «дети, пора спать» не прекращало для них радостной жизни. Поль не желал встретить эту молодую леди, которая завладеет сердцем кузена, и он знал, что она будет красивой, как рождественская конфетка.
Юджиния улыбнулась детям, даже взрослая Лиззи порадовалась этой шутке. Она вдруг стала похожа на совсем маленького ребенка. Мокрые щеки, мокрые волосы и черные ногти, куда набилась копоть, осевшая на поручнях, начисто смыли налет превосходства, свойственный тринадцатилетнему существу. Юджиния дала ей свой гребень и щетку. Жест был ненавязчивым, просто мать поделилась с дочерью предметами, которые той в этот момент были нужны, и Лиззи приняла обе серебряные вещицы так, словно они сделаны из хрупкого хрусталя. Ни дочь, ни мать не произнесли ни слова.
– Ну а вы, лейтенант Браун? – подхватила шутку Юджиния. – Вы провели часы за своим туалетом, готовясь к великому утру?
Оттого, что к нему обратились как к одному из членов семейной группы, Браун несколько опешил. Он пришел в салон просто так, из приличия. Ему казалось, что это долг вежливости, что он обязан присутствовать здесь в момент, когда все сходили на берег, но, попав в обстановку семейной непринужденности, пожалел, что не остался у себя внизу. Испытывая неловкость и чувствуя себя вовсе не таким уверенным и свободным, как должен был бы чувствовать офицер, роль которого предположительно он играл, Браун не мог найти слов для подходящего ответа.
Юджиния почувствовала смущение Брауна, и его нерешительность заставила ее отказаться от затеянной игры. Она поняла, что ее слова легковесны, что шутка зашла слишком далеко. Она взглянула на себя как бы со стороны и увидела глупую светскую болтушку, леди, которой некуда девать время, никчемную особу.
– Ах, молодые люди, молодые люди, – попыталась она выдержать тон, но слова ее будто упали в глубокий колодец.
Положение спас Джордж. Он торжественно вошел в комнату, напыщенный, сияющий от достигнутого успеха.
– Я спустился к вам для того, чтобы сообщить: мы только что благополучно пришвартовались, – возвестил он. Каждое его слово источало необыкновенно высокое мнение о собственной роли в свершившемся великом событии.
– О, Джордж! Мы знаем! Мы знаем!
Юджиния подбежала к мужу, снова почувствовала себя в безопасности, в привычной роли: маленькая жена, очаровательная безделушка, украшение, которым хотел бы обладать любой мужчина.
– Как ты думаешь, почему все мы выглядим, как мокрые курицы? – засмеялась она.
Это всем показалось таким смешным, что Поль и Джинкс от смеха покатились по полу, а миссис Дюплесси, набрав полные легкие воздуха, прижала руку к груди, чтобы корсет не лопнул по швам. Уит шлепнул Джорджа по плечу, доктор Дюплесси затрясся и заикал, закинув голову, Лиззи упала в кресло, а Юджиния на всю комнату сияла. «Суша! – подумали все. – Мы добрались до суши! Мы крепкие, мы сильные, мы в безопасности, мы пересекли Атлантику, нам теперь сам черт не страшен!»
– Так вот, хочу вам сказать, что пришел передать приглашение капитана Косби всем подняться на капитанский мостик.
Джордж говорил с таким превосходством, что трудно было поверить, что он когда-нибудь может утратить его, и Юджиния с удивлением и удовольствием не спускала глаз с мужа. Утро удалось именно таким, о каком она мечтала. Впервые с начала путешествия она почувствовала, что они оторвались от Турка со всем его лицемерным экстельмовским семейством, и оторвались навсегда.
«Я госпожа своей судьбы, – говорила она себе. – Я капитан своей души».
Она взяла мужа за руку, движение получилось импульсивным и пылким. «К черту условности, – подумала она, – мы будем поступать, как захотим».
Счастливое настроение родителей заразило и детей.
– Ой, папа, и я, и я! – вместе закричали они. – И мы, мы тоже хотим!
– Ну, конечно, мы все пойдем туда. Верно? – сказала Юджиния. – Мы все равно уже промокли. Давайте все пойдем на мостик! – Она взяла мужа под руку, а потом подхватила под руку лейтенанта Брауна, сказав: – Я совершенно счастлива!
Генри, помощник стюарда, и Нед, юнга, стояли рядом и смотрели, как корабль развернуло на двух якорных цепях. Даже встав на два якоря, огромное судно все еще продолжало двигаться под воздействием течения и прилива. Нед не мог отвести глаза от этого зрелища, Генри изображал скучающее безразличие, приличествующее его более старшему возрасту и положению.
– Будешь сходить на берег? – возбужденно поинтересовался Нед. В его волосах блестели капельки осевшего тумана, а превратившись в струйки, сбегали на лоб и щеки. Он потряс головой, как попавший в воду щенок, сначала чтобы сбросить воду, а потом просто ради удовольствия.
– Нечего и дергаться, – процедил Генри. – Старик Хиггинс что-нибудь придумает для меня, чтобы мне было не передохнуть. Вот посмотришь.
Слова «вот посмотришь» должны были свидетельствовать о том, что Генри старше и опытнее. Может быть, океанское плавание для него и внове, но он уже много повидал на своем веку и перевидел до черта типов вроде Хиггинса. Генри – это вам не какая-то салага вроде Неда.
– Но все равно, выйдешь или нет, там не на что особенно смотреть. Все эти места похожи одно на другое, почти не отличишь. Когда я был мальчишкой вроде тебя, мне они очень нравились. Но мне теперь шестнадцать, я большой. – Похоже было, что Генри пытается убедить в сказанном самого себя. Он расправил худосочные плечики и попытался натянуть рукава на покрасневшие и очень длинные запястья. – И все равно нет ничего лучше дома.
Несмотря ни на что, эти слова произвели впечатление на Неда. Он понимал, что Генри хвастает, но любопытство взяло верх.
– Ты жил на ферме, да, Генри? – проговорил он. – Я в жизни не видел фермы. У вас есть коровы и все такое? Свиньи, куры и эти, как их, посевы, сеновал? У меня была тетя, она когда-то держала кур, но она умерла.
Генри не ответил. Он разглядывал зеленый остров и не знал, что подумать.
– А лошадь у вас тоже есть? Я знаю одного мальчика на нашей улице. Он умеет ездить на лошади. Я спросил его, можно ли мне попробовать, но он ответил, что с него спустят шкуру, если он мне даст лошадь. Знаешь, это были лошади из конюшен, где их нанимают, черные и немножко пегие. У вас, наверное, лошади получше.
– Я пошел вниз, – внезапно прервал его Генри. – Тут стало совсем мокро. Если хочешь простудиться до смерти, я тебе не мешаю.
Генри снял матерчатую шапочку, стряхнул воду, потом надел ее на голову. Запястья опять выскочили из рукавов, и он со злостью дернул за манжеты, словно хотел совсем их оторвать.
– Пока, – буркнул он и пошел прочь.
Пренебрежительная выходка Генри не подействовала на Неда. Он разглядывал зеленый остров и сгущающиеся над ним облака, как будто никогда не видел ничего столь же удивительного, словно перед ним был зеленый рай, который открылся ему одному.
– Другой конец земли, – прошептал Нед.
– А кто ты на земле?
От внезапно раздавшегося голоса Джинкс Нед чуть не выпрыгнул из собственной кожи. Он быстро повернулся всем телом, и штанина его брюк зацепилась за стойку поручней. Одна штанина крепко застряла, а вторая хлопала на ветру.
– Юнга, мисс.
Нед сражался со стойкой, пока не услышал треск, от которого его душа ушла в пятки. Он боялся посмотреть вниз. Ему показалось, что он остался совсем без штанов.
– Ведь я никогда тебя раньше не видела. – Если Джинкс и заметила, в каком неловком положении находится собеседник, то не подавала виду. – А ведь я знаю на корабле всех до одного. Это корабль моего папы, – добавила она, подумав, что лучше это сообщить на тот случай, если мальчик не тот, за кого себя выдает.
– Я это знаю, мисс. – Нед исподтишка бросил взгляд на свою ногу.
– А я подумала, может быть, вы мальчик из города, – пояснила Джинкс. Эти слова она произнесла так высокомерно и будто выговаривая за проступок, что Нед не осмеливался посмотреть на нее.
– Шлюпки еще не спускали, мисс. И еще никто к нам с берега не приезжал.
Нед с трудом выдавил из себя эту информацию. Он уже и так казался себе слишком смелым. Он еще ниже опустил голову и затаил дыхание.
Джинкс подбежала к перилам и перегнулась через них, высунувшись, сколько могла, над волнами. Нед был прав. У борта не было никаких лодок. Недовольство сменилось досадой, потом чем-то похожим на раскаяние, которое уступило место самому настоящему восхищению.
– Сколько вам лет? – спросила Джинкс и закачалась на перилах, как будто в первый день школы после каникул встретила нового товарища.
– Двенадцать, – ответил Нед. Он забыл добавить «мисс», но свой промах заметил слишком поздно. – Мисс, – прошептал он, хотя Джинкс его не слушала.
– А мне девять, – сказала в ответ Джинкс. – Но скоро будет десять. В этом месяце. Семнадцатого августа. Я родилась, когда поет жар-птица. Так говорит моя мама. Она собирается устроить для меня большой праздник. Она всегда его устраивает. Моя мама очень веселая. И очень красивая. О ней пишут в газетах.
– Правда, мисс?
Нед понимал, что не сумел повести светский разговор. Он чувствовал себя некрасивым и неуклюжим, у него порвались штаны, он где-то оставил шапку, пальцы испачканные, а подбитые большими гвоздями башмаки выглядят так, будто ночью по ним проехалось что-то очень большое и очень грязное.
– Может быть, ты сможешь прийти? – предположила Джинкс, но потом, словно услышав предупреждающий шепот Лиззи или увидев выпученные глаза миссис Дюплесси, поняла, что сказала ужасную вещь. Но ничего не оставалось, как продолжить разговор. Не будет же она брать слова обратно.
– Ой, мне показалось, я слышу нашу няню Прю, – солгала Джинкс. – Возможно, мы готовы сойти на берег.
Джинкс повернулась и побежала к двери.
Пустынный берег Джорджа, место, где он мог жить «на дикой природе», был заставлен тележками с волами, фургонами, кишел мулами, лошадьми, людьми, собравшимися там еще до рассвета. Они медленно притащились по утопающему в глине проселку до этой бухты, когда услышали разговоры о том, что богач американец на огромном белом корабле хочет совершить прогулку в глубь острова и полюбоваться там живописными видами. Этот слух распространился так же, как и любой другой, и дорога оказалась забита повозками, которые с шумом вырывались на открытое пространство на берегу бухты. Как бывает, когда прорывает дамбу, они в беспорядке рассыпались по прибрежной полоске и в конце концов заняли всю. В толпе не было никакого порядка, каждый старался захватить местечко поближе и поудобнее.
Встав на место, возницы коротали часы, снова и снова расчесывая и переплетая гривы и хвосты, смахивая воду с мокрых лент, отыскивая сухие и подвязывая их к ярко раскрашенным колесам и разукрашенным вожжам, в который раз надраивая колокольчики на упряжи или защищая их от проклятущего дождя, обвязывая клочками выцветшего ситца. Они работали сосредоточенно, молча посматривая на конкурентов, рассчитывая, кто кого сможет обставить, чья коляска веселей, привлекательнее, у кого есть шанс, а у кого нет.
Привязывали банты, но они размокали и делались скользкими и поникшими от непрекращающегося дождя. Банты снимали, еще раз начищали колокольчики: и в третий, и в четвертый, и в пятый, шестнадцатый, двадцатый – на берегу стоял неумолкаемый перезвон, а корабля все не было и не было. Насухо вытирали желтые и красные верхи у сидений, протирали бока повозок, но корабль все еще не появлялся. Лошади взрывали песок нетерпеливыми копытами, волны набегали, волны откатывались назад, какая-то таратайка подпрыгнула на спрятавшемся камне. Яхты все не было.
Это было своего рода молчаливое соревнование без определенных правил и судей, в котором выигрышем был недельный, месячный, а то и годичный заработок. Снять банты, надеть их снова, поплевать на вожжи, протереть их, пока не заблестят, накрыть сиденья или сбросить покрывала на землю. Быстрее! Быстрее! Не терять ни секунды! В любую минуту мы увидим, как он выйдет из-за мыса. В любой момент он может быть здесь.
Наконец-то кто-то в самом конце прибрежной полоски закричал, и в тумане появился громадный корпус корабля. Сначала все увидели нос, потом борта, и мало-помалу корабль раздвинул туман и предстал перед ними во всей красе. Это была вышедшая из морских глубин богиня, корабль-призрак, предзнаменование, чудо; он был больше, чем они предполагали, еще прекраснее, чем любой из них только мог себе представить.
Люди и животные стояли как вкопанные и зачарованно смотрели на это волшебство, пока один возница не стряхнул с себя это наваждение, не присвистнул тихонечко своему приятелю и не направил свою лошадку к тому месту, где, как он надеялся, причалят лодки.
К тому времени, когда Джордж, Юджиния, чета Дюплесси, Уитни, Бекман, Лиззи, Джинкс, Поль и лейтенант Браун ступили на сушу и были благополучно разгружены корзины с провизией, скатерти и салфетки, столовое серебро и одеяла, на берегу скопилось до двух десятков самых разных повозок, и каждая старалась опередить другие, затмить их яркими украшениями, великолепием, как они считали, внешнего вида, несравненным комфортом подушек, послушанием и добродушием их малых и во всех отношениях превосходных животных.
Британским послом в Португалии, а потом и на острове Мадейра, был сэр Рэндал Джеффрис, и он прибыл к месту высадки в самый разгар возникшей неразберихи. Он задержался по дороге из Фуншала не потому, что его возница заблудился (сэр Рэндал никогда бы этого не допустил), а потому, что дорога была забита повозками.
– Похоже, вы собрали тут все, что только имеет колеса, старина. Даже персоне королевских кровей не оказывают такого приема! – закричал он вместо приветствия и выпрыгнул из своего, похожего на фаэтон, экипажа. Сэр Рэндал был разговорчивым человеком, проведя всю свою жизнь на дипломатической службе. Он умел придать любой светской болтовне видимость вдохновенной беседы, знал, когда уместно говорить о политике, а когда о ней стоит помолчать.
Леди Джеффрис была ему под стать. Высокая, красивая женщина за пятьдесят, со свойственной английским леди ее социального класса лошадиной статью и покачивающейся походкой. Главное, чтобы шляпка сидела прямо и перчатки были того же цвета, а остальное не имеет значения. Она мило улыбнулась Юджинии, попыталась сказать несколько слов приветствия, но, убедившись, что они тонут в общем гвалте, отказалась от этой затеи и знаками дала понять: «Добро пожаловать. Очень рада вашему приезду». Ее старшая дочь, Марина, сидевшая в экипаже рядом с ней, тут же встала, вежливо сделала реверанс и снова села, улыбаясь так же приветливо, как ее матушка.
Уитни обернулся и тихонько, одними губами, сказал Юджинии:
– Завладеет сердцем!
Джинкс все-таки услышала это и немедленно передала Полю, для чего хорошенько ткнула его локтем в бок. Затем и он заметил леди Марину с ее зонтиком от солнца и большим кружевным капором, и у него округлились глаза, как только что у его старшего кузена. Юджиния подняла брови, тихо рассмеялась, но тут до нее дошло, что на нее смотрит Огден Бекман. Она стремительно отвернулась и занялась растрепавшимися на ветру волосами Лиззи, не слушая, что там было сказано после этого. «Бекман, да мы могли бы, – сказала она себе, – с таким же успехом пустить козла в огород».
Сэр Рэндал пытался отговорить Джорджа нанимать все повозки без разбору и все, что скопилось перед ним на берегу. С изяществом и юмором природного дипломата он объяснял, что столько повозок вряд ли смогут добраться до деревни Чопина. Горная дорога настолько узкая, что не сможет пропустить такой длинный караван, убеждал он Джорджа, показывая на верхушку Пико Руиво – самой высокой горы на острове. Когда они подойдут к вершине, там негде будет развернуться. И кроме того, он уже нанял надежных возниц. Они со своими лошадьми ожидают наготове, у них удобные экипажи, достаточно места для багажа.
Но Джордж был полон решимости. Он описал, что стюардам придется накрывать завтрак, что на случай плохой погоды понадобится дополнительная смена белья, а доктору Дюплесси нужно разместить его панорамную фотокамеру, которая одна займет полповозки.
Джордж расхаживал по песчаному пятачку, оглядывая будущую процессию, разговаривал с послом и через переводчика беседовал с возчиками. Те со своими лошадьми стояли, готовые тронуться в путь. Он внимательно разглядывал повозки, поглаживал каждое животное, оценивал возможности каждого из них, как и их хозяев. Он был в своей стихии. Он был принцем, инспектирующим свои войска, патриархом, заботящимся о нуждах своей семьи, он мог разговаривать с толпами, прогуливаться с королями. За ним было право первородства, это была его земля. Он Джордж Экстельм из Филадельфии.
Дети радостно следовали за отцом, восхищались лоснящимися теплыми лошадьми, яркими цветами – желтым, красным, малиновым, которыми сверкали все до единой повозки и от которых ярко вспыхивали спицы на колесах, стоило им только пошевелиться. Они пробовали ногами похожую на губку прибрежную почву, съезжали на ногах с маленьких холмиков и песчаных дюн. Поль кидался комочками песка, которые лопались, разлетаясь в сторону клубами мелкой пыли; Джинкс, нагнувшись, принялась искать раковины, а Лиззи страдала, выслушивая внутренний голос, твердивший: «Ты теперь молодая леди, тебе следует пойти и поздороваться», и другой, уговаривавший: «Наплюй на это! Лучше поиграем!»
После длительного ознакомительного обхода и бесчисленных, неразборчиво для него произнесенных на незнакомом языке уверений (Джорджу никогда прежде не приходилось слышать португальский – для его неподготовленных ушей он походил на смесь немецкого и чего-то неимоверно экзотического и в высшей степени странного) он принял решение нанять все повозки. Лейтенанту Брауну поручили организовать возвращение шлюпки к яхте, отправку на берег стюардов и потом остаться на корабле и ждать возвращения всей компании к вечеру. Поль был страшно огорчен, узнав, что его герой оставлен и не поедет с ними, но очень скоро забыл все свои огорчения. Он смотрел, как шлюпка поплыла обратно к судну. Шесть матросов налегли на весла, и лодка запрыгала по волнам – теперь на ней не было пассажиров и груза, из-за которых перед этим вода почти перехлестывала через борт. Шлюпка походила на детеныша дельфина, возвращавшегося к своей матери, которая намного больше него по размерам.
