Текст книги "Действия с дробями (СИ)"

Автор книги: Константин Воронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

– Командир, я останусь, а ты иди,– заявил Джо.

– Из пулемёта ты лучше стреляешь, а я быстрее бегаю. Чтобы при отходе Вова тебя не дожидался. Там, возможно, всё секунды будут решать.

– Тебя там две жены беременные ждут,– упрямился Джо.

– Подождут. Снимай мундир, чёрт старый! За то, что остался у танка – четверо суток ареста. И сейчас за пререкания – трое. Итого – семь. Марш к капсуле!

– Хорошо,– покорно согласился Джо,– но ты хотя бы каску Славкину одень. Я свою Глазу отдам.

Зенкович протянул мне каску. Ерохин уже устраивал себе позицию на вершине холма. Сумку с магазинами и пару МР-40-х он прихватил с собой.

Я нагнулся, чтобы поднять с земли запасные пулемётные ленты. И тут Лимонадный Джо аккуратно и точно приложил меня прикладом пулемёта по затылку, прикрытому каской. Я уткнулся носом в траву.

– Допрёшь командира до капсулы. Не спрашиваю, а утверждаю. Тяжело будет всех на себе тащить, но других вариантов нет. Мы начнём отходить не через полчаса, а через час. Выполняй.

– Есть,– ответил Слава. Имел он звание капитана, а Джо был всего лишь сержантом. Но все в "Грона-хроно" знали, что Джо – второй человек в группе, после Сена. И знал Слава, что главная задача предстоит ему, Зенковичу. Остаться на холме и пострелять – намного проще. Пусть и погибнуть. Но и это намного проще.

– Я сам пойду,– сказал Иван,– губу закушу и побегу. Смогу, я тоже упрямый.

– Давай, сынок,– ответил ему Джо, уже содравший с меня и каску, и мундир, и сапоги. Поднял ленты и пошёл на вершину холма.

Слава взвалил меня на плечо. На другом плече у него был спящий Ганс Биллер.

– Держись за меня,– сказал Слава Ивану и пошёл через поле быстрым размашистым шагом. Бежать не получалось. Запнёшься на бегу – хуже будет. Иван семенил мелкой трусцой, ухватившись за ремень Славкиного автомата.

Ерохин и Джо, оставшись на холме, принялись оборудовать по две позиции каждый – основную и запасную.

– Патронов-то к снайперке всего двадцать штук,– вздохнул Ерохин и ещё раз покрыл матом группу обеспечения.

– Зато к "шмайсеру" в танке нехило разжились,– ответил на русском языке Джо, полюбивший этот язык больше, чем свой родной. И аккуратно уложил возле пулемёта четыре "колотушки" и запасной ствол к пулемёту.

Пришёл в себя при хронопереходе. Слава сочувственно и виновато смотрел на меня. Видно было, что его бьёт дрожь от физического перенапряжения. Выложился «вчистую». Биллер продолжал спать, а ослабевший Шалаев потерял сознание. Когда капсула замерла на платформе хронопортала, Зенкович вынес на руках обоих мальчишек, тут же отдав Ивана врачам. Сам уселся прямо на пол, бездумно глядя перед собой.

Маша и Вика бросились ко мне, но я остановил их жестом руки. Подбежав к пульту управления порталом, сказал руководителю научной группы:

– Капсулу надо отправить туда же, но сместить на десять километров к востоку. И поскорее. Сразу же, как рассчитаете, отправляйте.

Подскочил к стоявшей возле портала картонной коробке с динамитными шашками и спичками, забросил её в капсулу.

– Девочки, там Глаз и Джо остались. Подождите, скоро вернусь.

– Ждём,– ответили они. Вот ведь, молодцы. Не истерик, ни воплей.

Я вошёл в капсулу. Следом за мной – Чанг в спортивном костюме. Протянул мне мои кроссовки:– Ты же босиком немного набегаешь.

И закрыл за собой дверь капсулы изнутри. Принялся рассовывать по карманам шашки и коробки спичек. Я был в эсэсовских галифе на подтяжках (защёлки подтяжек – пластмассовые, "под металл"), в нательной рубашке из бязи. В карманы много шашек не напихаешь, и я стал класть их себе за пазуху.

Капсула дрогнула. Поехали. При переходе, как всегда, корёжило. Но опыт не пропьёшь. И я успел вкратце обрисовать Чангу обстановку. Когда прибыли на место, я держал наготове две шашки, Чанг – спички. Однако, бог миловал, у капсулы никого нет. А стоит она возле какой-то немецкой фермы. Хорошо, хоть за забором. Мы осторожно прокрались во двор. Ни души. Я метнулся в дом. Чанг осматривал двор. Из дома, в котором никого не было, я вышел с двустволкой и патронташем. Правда, неясно было, что там за патроны, может, мелкая дробь. Чанг показал мне на сараи, стоявшие во дворе:

– В одном – коровы, в другом – свиньи, в третьем – слышны женские голоса. Сарай на замок заперт.

Стукнул по замку прикладом ружья. В руках у меня остались только стволы. Вот тебе и хвалёное немецкое качество! Но замок с двери сарая слетел. Распахнув дверь, увидели двух женщин. Они смотрели на меня со страхом. И то сказать, видок у меня был ещё тот – с набитой динамитом пазухой, в эсэсовских галифе и в кроссовках на босую ногу. Одеты были обе женщины в какое-то рваньё, обе худые и измождённые. Что тут гадать – остарбайтеры.

– Хозяин где?– спросил я на русском языке.

– Тут стрельба была неподалёку, поехал разузнавать. А нас в гараже запер.

– Выходите.

– Ой, вы что, русские?

– Да уж не немецкие. Чанг, что-то не похож ты на рейхсдойча.

– Господи, родненькие, да вы откуда?

"От верблюда",– чуть не ляпнул я. Но невдалеке послышалось тарахтение мотора.

– Посидите пока,– скомандовал женщинам и закрыл дверь сарая. Чанг спрятался за коровником, я притаился за гаражом.

Вскоре во двор въехал небольшой грузовичок. Из кабины вылез невысокий толстяк. На ремне слева у него была кобура с "Вальтером", справа – винтовочный подсумок. Я показал Чангу один палец и провёл ребром ладони по горлу. Чангу в спортивном костюме было сподручнее. Толстяк подошёл к двери гаража и наклонился, чтобы поднять сбитый замок. Ох, уж эти штатские! У тебя во дворе кто-то похозяйничал, так хоть пистолет из кобуры вытащи.

За спиной фермера неслышной тенью возник Чанг. Удар в прыжке ногой по печени был смертельным. Сало не спасло.

Я вновь открыл дверь сарая. Чанг снял с убитого ремень и пошёл к машине. Женщины, выйдя из гаража, смотрели на убитого хозяина.

– Ой, що то будэ,– прошептала та, что помоложе.

– Приедет хозяйский сынок-эсэсовец и, если нас не пристрелит, то отправит в концлагерь,– сказала старшая.

– Вон, за забором, слева, стоит зелёная кабинка. Подойдите к ней и ждите нас около неё. Вовнутрь не заходите, ничего не трогайте.

Они покорно пошли к капсуле. Я направился к грузовичку. В кабине, как и следовало ожидать, стояла винтовка.

– Садись,– сказал я Чангу,– рванём по шоссе. Может, повезёт и проскочим. Во всяком случае, где тут восток, где запад, я не знаю. А шоссе выведет куда надо.

Чанг клацнул затвором винтовки, загоняя патрон в патронник, передёрнул затвор "Вальтера", пока я разворачивал машину. От фермы к шоссе шла хорошая асфальтовая дорога. Сколько прошло времени в этом мире, пока хронокапсула совершала свой путь туда-обратно, я не знал. Может, час-два; может, полдня. Но когда до поворота на "наш" просёлок оставалось всего ничего, резко затормозил. Потому что с просёлка на шоссе выехали три армейских грузовика. Один был битком набит солдатами, второй – битком набит трупами. В третьем ехало двое-трое фрицев. На нас внимания никто не обратил.

Дождавшись, пока машины отъедут подальше, мы побежали по просёлку. И не зря. Ещё один армейский грузовик стоял на дороге. Возле его заднего борта лежали четыре трупа немецких овчарок и... Мундир шарфюрера. А вместо головы – кровавое месиво.

Держа наготове "Вальтер", в полуприседе подкрался к кабине. В ней сидел, дремал шофёр в эсэсовском мундире. Стекло в дверце кабины было полностью опущено. Вскочив на подножку, рукоятью пистолета проломил шофёру переносицу. Открыл дверцу и труп вывалился из машины. Я прислонил его к переднему колесу в сидячее положение. Залез в кабину и снял с крючка за спинкой шофёрского сиденья "шмайсер". Передёрнул затвор. "Вальтер" сунул за пояс брюк сзади.

– Эй, Курт, мы тут ещё одного русского нашли. Живой! Ребята его волокут. Ты нам борт задний открой, чтобы его запихнуть в кузов,– противоположная дверь кабины открылась. В неё заглянул эсэсовец. Ударом ноги в лицо, я сбросил его с подножки, а Чанг припечатал пяткой в область сердца. Сдёрнул с плеча эсэсовца МР-40-й, вытащил из-за голенища сапога запасной магазин.

Четыре здоровенных эсэсовца тащили Лимонадного Джо. Двое за руки, один за ногу в сапоге, четвёртый – за штанину, поскольку левого сапога не было, как и части ноги. Ещё двое эсэсманов шли позади, переговариваясь между собой. Двумя короткими очередями в два-три патрона, мы уложили тех, что шли позади. Эсэсовцы бросили Джо, но за автоматы успели только схватиться. Четыре очереди – четыре трупа. На всякий случай всадил всем шестерым по пуле в голову из «Вальтера», который затем выбросил. Вдвоём мы подхватили Джо, дотащили до грузовика и уложили в кузов. Туда же положили тело Вовы Ерохина. Чанг залез в кузов. Я запрыгнул в кабину, завёл мотор и погнал грузовик прямо через поле к ферме. Остановился в паре метров от капсулы, развернувшись к ней задним бортом. Женщины стояли возле капсулы, в страхе закрыв лица руками. Выскочил из машины, бросился открывать задний борт.

– Да то ж наш дядечка!– крикнула молодая остарбайтерша.

Мы с Чангом спешили, как только могли. Содрали с Джо мундир, сапог. Покалеченная нога была перетянута жгутом из пулемётного ремня с металлическими скобами. Пока Чанг менял этот ремень на жгут из своей спортивной куртки, я стянул с тела Ерохина сапоги и мундир. Быстро осмотрел обоих женщин. Ни серёжек, ни колец, но на шнурках ботинок – металлические наконечники.

– Ботинки долой!– приказал я им, взваливая Ерохина себе на плечо. Чанг точно так же поднял на себя Джо.

Затолкнули женщин в капсулу, влезли сами. Тесновато, но не до жиру...

Я нажал на кнопку возврата. Вот и финал хренового хронорейда.

Джо сразу же очутился на операционном столе. Ему переливали кровь, одновременно зашивая обрубок ноги, которую оторвало чуть ниже колена. Вика подключилась, хирург не возражал, и колено удалось спасти. Не стало только ступни и большей части голени.

Обе женщины при хронопереходе потеряли сознание, как и Иван Шалаев. Сказывалось истощение организма, общая слабость. Но возле них принялась хлопотать Маша и две девушки из научной группы.

Шалаев уже пришёл в себя, лежал на каталке, порываясь встать. Биллера возле хронопортала не было, похоже, унесли досыпать. Тело Вовы Ерохина, по прозвищу Соколиный Глаз, унесли спецназовцы. Хотя бы похороним по человечески.

И только через час мы втроём вышли из огромного ангара, где находился хронопортал. С Чангом я попрощался до завтра, ещё предстояло сдать ему отчёт о моём последнем хронорейде.

– Всё, девочки, клянусь детьми, что теперь – финиш. Больше от вас ни на шаг. Ну, не ревите же вы, вам нельзя. Я – вот он. Живой, здоровый. И люблю вас всё так же. Хотя, нет. После того, как заглянешь, смерти в глаза, начинаешь больше любить жизнь. А моя жизнь – это вы и детки.

Они с двух сторон лупили меня крепкими, тренированными, маленькими кулачками.

– Сволочь, гад, скотина, негодяй! Морда противная, собака, свинья, урод!! Подлец, хам, недоносок, дурак, дрянь эдакая!!! Идём скорее домой! Мы тебя хотим! Очень-очень.

Глава XII

Атака на холостяка.

Утром следующего дня мы стояли у дверей госпиталя. Как всегда, втроём.

– Чего ждём?– спросил я у жён.

– Не чего, а кого.

– Кого?

– Миссис Поллак.

– Джо не женат.

– Это пока не женат...

– Петрова и Саблина, пойду-ка я, схожу к подполковнику Сену с отчётом.

– Ты же ещё не знаешь, как Ерохин погиб.

– Потом додиктую.

Дверь госпиталя открылась и, в сопровождении медсестры, на крыльцо вышел Ваня Шалаев в больничном халате.

– Здравствуйте. Спасибо Вам большое, что с того света вытащили. А мне вот разрешили в саду погулять. Сказали, что полезно.

– Конечно, полезно. Гуляй, Ванюша, скоро совсем поправишься и забудешь лагерь, как дурной сон. Учиться пойдёшь, другая жизнь начнётся.

– Учиться я люблю. А лагерь... Разве такое забудешь? Правда, что из-за меня один из наших погиб?

– Не из-за тебя, а за тебя. Теперь ты жить должен и за себя и за него.

– Хорошо, я обещаю,– серьёзно сказал Ваня, и я знал, что этому пареньку можно верить.

Медсестра, поддерживая Ваню под локоть, повела его в сад. Спецназовцы чаще других попадали в госпиталь, и стараниями полка спецназ был возле госпиталя посажен сад. Под тенистыми деревьями стояла беседка, возле которой по камням журчал искусственный ручей. Он вытекал из водопроводной трубы и сразу за пределами сада пропадал в канализации. Каждый день отделение спецназовцев приходило ухаживать за садом: подстригать кусты и газоны, следить за деревьями, чистить ручей. А вечером все выздоравливающие собирались в беседке и на лавочках у ручья. И славили полковника Шульца, хотя идея заложить сад принадлежала ещё Папе Доновану.

Упоминание девичьих фамилий сработало.

– Джо, ведь, кроме службы в "Грона-хроно" ещё и главный инструктор Базы по пулемётному делу.

– Вот новость-то сообщили сногсшибательную.

– Погодь ёрничать. У него в группе спецназа обучалась Анна Родионова. Кличка – Анка-пулемётчица.

– Рассказывал он мне про неё. Говорил, что при виде пулемёта, девчонка визжит от восторга, а от MG-42 её за уши не оттащишь. С завязанными глазами разбирает и собирает любой пулемёт с той же скоростью, что и сам Джо. По секундомеру засекали. А в стрельбе чуть уступает Джо, но он говорит, что у неё просто опыта маловато.

– Так вот, они полюбили друг друга, но Джо считает, что у них слишком большая разница в возрасте и пытается сохранять дистанцию. А Анка от любви чахнет и сохнет. Маша решила выступить в роли свахи, я присоединилась. Вот и невеста идёт.

К нам подошла худенькая невысокая девушка. Круглолицая, курносая, лицо, в симпатичных веснушках, типично русское.

– Здравствуйте. Простите, что запоздала, сдавала дежурство по группе.

– Причина признана уважительной. Ну, что, пойдёмте к этому старому чёрту...

– Вика, не называйте его при мне старым чёртом, пожалуйста,– попросила Анна.

– Это я по привычке. Он же мой старый боевой товарищ.

– А для меня он и товарищ боевой молодой, и чёрт – молодой.

– Наш человек,– толкнула Вику в плечо Маша.

– Стала бы я для не нашего стараться... Идёмте в госпиталь.

– К Поллаку? К нему велено пускать только Викторию Иванову. Состояние очень тяжёлое.

Я увидел, как побледнела Анна. Вика спокойно сказала:

– Так я и есть Виктория Иванова.

– Вас-то я знаю. Но, ведь вас – четверо.

– Как четверо? Я одна. В какой палате Поллак?

– Ну, конечно, одна. Я и сама вижу. В двенадцатой он.

– Халат мне выдайте, пожалуйста.

– Пожалуйста, халатик.

– И ещё три.

– Пожалуйста, ещё три,– сказала медсестра и вернулась на пост.

Вика раздала каждому по халату и повела за собой. Маша показала ей большой палец. Вика хмыкнула:

– Уж глазки-то отводить...

Анна восторженно смотрела на Вику – впервые видела прославленную Ведьму в действии.

Поднялись на второй этаж. У дверей двенадцатой палаты Вика сказала:

– Анка, ты пока посиди здесь на стуле. Когда надо будет, я тебя позову.

Анна послушно кивнула и уселась на стул. Но видно было, что нервничает. Даже при всей спецназовской подготовке.

Втроём мы вошли в палату. Джо был в беспамятстве. Тяжело дышал, на лбу блестели капли пота. В забытьи ругался матом на русском языке.

В видеокамеру с микрофоном, через которую наблюдали за палатой, Вика сказала:

– Виктория Иванова. Со мной ассистентка и энергодонор.

После чего велела Маше:

– Машенька, закачивай в него ци, но маленькими порциями, потихоньку, как я тебя учила. Серёжка, тебе придётся отдать Джо часть своей энергии. Я свою отдавать не могу, деткам может повредить.

– Да хоть всю забирай, для Джо не жалко.

– Всю нельзя, ты тогда умрёшь,– серьёзно сказала Вика и начала колдовать.

Я вдруг почувствовал слабость и адскую усталость. Но Джо перестал метаться и материться, дыхание стало ровным и тихим. Маша взяла с тумбочки салфетку и вытерла ему пот с лица. И снова простёрла над раненым обе руки, одну – ладонью вверх, другую – вниз.

– Потерпи, любимый ещё чуть-чуть,– ласково обратилась ко мне Вика. Ощущал я себя, как после сорокакилометрового марш-броска по пустыне. Да ещё и на время. Зато Джо открыл глаза.

– Сабля, тьфу, Маша, и ты колдуешь?– слабым голосом сказал он. Но сказал, а не прошептал.

– Колдует Вика, а я так, чуть помогаю.

– Спасибо, уже лучше. Чувствую, как силы прибавляются. Только вот ногу жжёт. Может, укольчик попросить?

– Не надо тебе укольчик, уплывёшь. А тебе сейчас ясные мозги нужны. Во-первых, ты рассказать Серёжке должен, как вы с Ерохиным немцев задерживали. А ногу я тебе сейчас обезболю, для этого мне энергии не требуется,– строго сказала Вика.

– Командир, ты чего такой?.. Ты же меня вытащил оттуда.

– Чанг вытащил.

– Ага. А ты возле капсулы сидел? Хоть мне-то не ври.

Фрицы до нас долго добирались, потому что, похоже, аж от брошенной машины пустили по следу собак. Так что появились они перед нами растянутой цепочкой. Вова сразу овчарок перестрелял, чтобы по Славкиному следу не пошли. Потом начал офицеров выбивать, а я простую пехтуру короткими очередями косил. Много положили.

Но тут у них машины подъехали и миномёты привезли. Стали они минами кидаться. Плюнул я на перегрев ствола и с одной ленты миномётные расчёты смёл. А время наше уже вышло. Кричу: "Глаз, уходить надо!". Он не отзывается. Подполз, а у него возле самой головы – две воронки от мин.

Развернулся, чтобы с холма скатиться. Но немцы расчёты уже заменили. Тут мне в левую ногу и прилетело. С холма всё равно скатился. Ногу жгутом перетянул и к роще через поле пополз. Сколько полз – не знаю. Очнулся – в палате лежу.

Вот и всё. Отпрыгался бобик. Ну, не везёт моей левой ноге. Спасибо, Ведьмочка, боли почти не чувствую.

– Тело Ерохина мы вытащили, вчера его похоронили на нашем базовом кладбище. Его младшей сестре я оплачу полностью учёбу в хорошем колледже и положу на счёт миллион кредов. Только объясню девочке, что это ей не на косметику и тряпки, а её стартовый жизненный капитал,– рассказывал я Джо тихим голосом. На нормальный голос сил не было.

– За тобой, командир, как за каменной стеной. Ты и родителям Эдиссона помог, и родных гронморов и грударовцев, которые на Океании погибли, не забыл.

В палату стремительно вошёл хирург. Окинул всех взглядом, спросил:

– Снова чудеса творите?

Обратился в микрофон: – Сестра, как состояние Поллака?

– Температура – 36 и восемь, пульс и давление в норме,– раздалось из динамика.

– И вправду чудеса. Утром, на обходе, я прописал ему пару литров антибиотиков. Теперь они, похоже, ни к чему. Придётся отменить.

Вика подошла к хирургу и совсем тихо ему что-то сказала. Но хирург не понял, что тихо говорят, чтобы огласки не было. И разговаривал в полный голос:

– Анна Родионова? Хорошо, я распоряжусь.

Вика сказала ещё что-то. Хирург хмыкнул:

– Круглосуточно? Ну, раз Вы утверждаете, что надо... Без пяти минут жена, говорите? Хорошо, скажу.

Джо, словно сомнамбула, раскрыл рот. Потом закрыл и пару раз судорожно сглотнул.

Хирург вышел из палаты так же стремительно, как и вошёл. Вика направилась к двери, но Маша её остановила:

– Подожди, Виченька, я Гоше пару слов хочу сказать.

– Какому Гоше?– всё так же тихо спросил я.

– Русский аналог имени Джордж – Георгий. Если ещё точнее, то Егор. Но пусть будет Георгий. Ну, не Жорой же его звать, или Гогой? Значит, Гоша, раз уж в бреду матерится по-нашему. В общем, Гоша, вот тебе от нас два колечка. Тебе подойдёт или нет, не знаю, навскидку выбирали. Если что, к ювелиру обратись, он растянет. А Анечке я примеряла, ей впору. Сейчас она сюда войдёт, ты ей его и оденешь. И цветы не для тебя, а для неё от тебя. Тебе только груши, бананы и яблоки.

И молчать, слова тебе пока не давали. Ты – сержант, а я – майор. Соблюдай субординацию. Это Вика твоя старая боевая подруга, а я с тобой всего в одном хронорейде была. Так что, миндальничать не буду.

Ежели ты, Гоша, к своему комплексу, что ты старше её на двадцать восемь лет прибавишь ещё комплекс, что ты безногий, то...

Пока Маша произносила свою тираду, Вика подошла к аппаратуре наблюдения за палатой, что-то сказала медсестре в микрофон, после чего и микрофон, и видеокамеру выключила. А Маша продолжала вещать:

– Анечка принадлежит к тем девушкам, которые, если полюбят, то один раз и на всю жизнь. И ей плевать и на твой возраст, и на то, что у тебя вместо части левой ноги будет биопротез. Колено-то у тебя целое, в нём всего пара маленьких осколков была. Вон, у Вики мама любит папу и с биопротезом.

Короче говоря, Гоша, если ты девушке жизнь испортишь, то я тебе Клинком правую ногу отрублю и скормлю базовым собакам.

– Нет,– помотал головой Джо,– вот, Ведьма может, а ты добрая.

– Ладно, ты меня ещё плохо знаешь, но ногу тебе, конечно, рубить не буду. Просто перестану тебя уважать. А, если я перестану, то и Вика с Серёжей тоже. Если тебе наше уважение до лампочки, то давай, плачь: "Ой, Анечка, да я старый, да я безногий, да не порти свою жизнь молодую, да ты меня бросишь, когда я тебе надоем". Так ты собирался сопли со слюнями распускать?

– Я же тяжелораненый, а ты мне, Маша, такое выговариваешь,– вздохнул Джо.

– Тебе ведь миной не оторвало то, что между ног. Ты мужик или дерьмо? Вичка, зови Анечку. Посмотрю я, как он её встретит.

Иногда благовоспитанная Маша была более резкой, чем Вика. Я к этому уже начинал привыкать. Вика шагнула к двери, но остановилась.

– Серёженька, ты же у нас двужильный, если после вчерашнего хронорейда сумел ночью нас ублажать.

Щёки у Маши слегка заалели. Вика могла прикинуться простушкой (будучи ох, какой не простой!). А Маше её многовековая дворянская порода не позволяла прилюдно обсуждать свою частную жизнь. При том, что с нами наедине Маша была абсолютно раскованной и большой проказницей.

Вика попросила меня:

– Вытащи тумбочку, которая между койками стоит (в палате стояли две кровати).

Вздохнув, я поднялся со стула и выполнил Викину просьбу.

– А теперь придвинь вторую кровать к кровати Джо. Не могут же твои беременные жёны двигать тяжёлые госпитальные койки.

Зубы скрипели, но кровать я передвинул, поставив тумбочку с другой стороны передвинутой койки.

– Умничка ты наш. Золотце ты наше,– и дальше продолжила уже тоном строгой воспитательницы детского сада:

– Так вот, Джоша...

Маша прыснула. Джо и я не смогли сдержать улыбки.

– Ты зря улыбаешься. Не первый день меня знаешь, знаешь, на что я способна. Я – не добренькая Маша, ноги тебе рубить не буду. Всё понял?

– Понял, понял. Слушаю и повинуюсь.

– То-то же. Но я в тебя верю. Почему, это я уже при Ане скажу.

Вика даже не стала выходить в коридор, а высунула за дверь руку и поманила пальцем. Тотчас дверь распахнулась и в палату влетела Анна.

Вика придержала её, приобняв за плечи.

– Мужа твоего мы привели в сознание, обезболили и немножко воспитнули. Дальше уж ты сама... С хирургом я договорилась, тебе разрешили здесь быть круглосуточно. Кровати мы сдвинули, конечно, не двуспальная постель, но всё-таки. Микрофон и видеокамера отключены, так что ручкам и губкам шаловливым запрета нет.

Аня покраснела, куда там Маше. Даже веснушек на лице не стало видно. А Вика продолжала своим безапелляционным тоном (они, колдуньи, все такие, типа, мы – истина в последней инстанции):

– Маша вам на свадьбу кольца подарила, а от меня тоже небольшой подарочек. Конечно, свадьба в госпитале – явление необычное. Но, вот у меня с Серёжкой, вообще свадьбы, как таковой, не было. Стали сразу жить, как муж и жена. У Маши с Серёжкой первая брачная ночь была в тюремной камере, в плену у нелюдей. Ещё и под камерами слежения и микрофонами. У вас хоть аппаратура выключена. Чем более необычным образом заключался брак – тем он крепче. А подарочек мой таков – я вам скажу, что детей у вас будет трое. Один мальчик и две девочки. Вот почему я в тебе, Джоша, и не сомневалась. В будущее твоё заглянула, а там ты – счастливый отец семейства Поллаков.

– Родионовых,– поправил её Джо,– решил я фамилию жены взять.

Аня вновь покраснела.

– Ну, и правильно. И имя заодно смени. Акцента нерусского у тебя нет, я постаралась. Будешь Гошенька, сына Егорушкой назовёте. Егор Георгиевич Родионов – красиво. А попробуй-ка выговорить: Джорджинька – язык сломаешь.

Все впятером расхохотались.

– Фамилии вы, смотрю, меняете, как хотите. Одна я, как и положено правильной жене, выйдя замуж, сменила благозвучную и благородную фамилию Петрова на Иванову.

Я показал ей кулак. Она мне – язык. Подумала секунду и кукишем повертела.

– Потерпите чуток, сейчас болтать закончу, утомилась языком молоть. У нас уже вещи сложены. Завтра утром на гамильтоновском "Норфолке" мы улетаем с Базы на Землю. Но это большой секрет, чтобы пышных проводов не устраивали. Улетим по-тихому. У тебя, Гоша, за пару неделек всё подживёт, ещё пару недель будешь биопротез осваивать. У меня папка с биопротезом даже в баню ходит. Сжился. И ты привыкнешь. Через месяц на Базу придёт "Бавария-3". Берите билеты и прилетайте к нам в гости. Как добраться – я вам на КПК скину. Там и решим, как вам дальше жить. Есть у меня и Маши интересная задумка.

Мы сейчас в штаб Базы пойдём, Серёжке надо Чангу отчёт о хронорейде сдать. Я там скажу, Анечка, что ты увольняешься с сегодняшнего дня. Рапорт задним числом напишешь, с Шульцем договорюсь.

– Но...

– Никаких "но". Наше бабье дело – детей рожать и воспитывать. Всё, ребята, наша война закончилась. Нет Счастливчика – есть Серёжка Иванов. Нет Лимонадного Джо – есть Гоша Родионов. Нет Ведьмы, Сабли, Анки-пулемётчицы. Есть Вика, Машенька, Анечка.

Ну, давайте прощаться. До встречи на новгородской земле.

Вика чмокнула в щёку Джо, расцеловалась с Анной. Маша, поцеловав Джо, подошла к Ане и во всеуслышание заявила:

– Гоша, этот чёрт молодой, весь в комплексах, как Барбоска в блохах. Так что, Анечка, бери вашу интимную жизнь в свои маленькие руки. От тебя зависит сделать её яркой, насыщенной и интересной,– после чего поцеловала щёчку малинового цвета.

Я крепко пожал здоровенную лапищу:

– До встречи на Земле,– и хохотнул,– Джоша.

– Удачи всем нам,– хором сказали все пятеро. И мы покинули палату.

Глава XIII

Суеверие.

Ну, не может глава про счастье быть тринадцатой. Сразу после двенадцатой написать четырнадцатую? Тогда глав всё равно будет тринадцать. Поэтому, тринадцатая глава есть. Но она пустая, то есть ни о чём. Но она имеет место быть.

Глава XIV

Наше семейство, как единое целое.

Три шпаги стальными молниями носились в воздухе, сверкая в солнечных лучах. Скрещивались со звоном и скрежетом и вновь мелькали, выискивая слабое место в обороне. Два противника теснили меня. На их стороне был боевой задор, молодая неутомимость и молодая же напористость. На моей стороне был опыт. Но один из них постоянно заходил со спины. Спасало только то, что более старшего, более опытного я держал лицом к солнцу, которое слепило его. Но от удара в спину приходилось всё время уходить вбок. А до бесконечности так продолжаться не могло. Мне пришлось прижаться спиной к дереву. Оно оказалось недостаточно толстым. Тот , что был сзади, ухватился рукой за ветку дерева, чуть подтянулся и ткнул меня шпагой в шею.

Выронив шпагу, я упал лицом вниз на свежескошенную траву. Мой противник вытер свою шпагу о подол моей рубахи и, поставив ногу мне на спину, изрёк:

– Горе побеждённому!

Я махнул рукой, пытаясь зацепить опорную ногу. Увы, противник хорошо знал меня. Оттолкнувшись ногой от моей спины, сделал кульбит, в воздухе повернувшись на 180 градусов. И застыл в боевой позиции – ноги слегка согнуты, одна ступня перпендикулярно другой, шпага выставлена вперёд в полусогнутой руке.

– Три с плюсом,– объявил я, поднимаясь с газона и отряхивая с себя остатки скошенной травы. Плохо Ваня убрал газон, надо будет ему попенять на это.

– Неужели даже на четвёрку не тянем?– вздохнул тот, что был спереди, ковыряя наконечником, навинченным на остриё шпаги, свой ботинок.

– Не порть обувку. Плюс причитается Котёнку, за финальный прыжок. А так – троечка. Во-первых, ты так и дрался лицом к солнцу, не сумел повернуть меня. В реальном бою, при таком раскладе, я бы сделал из тебя дуршлаг. Во-вторых, вы держались, по отношению ко мне, на прямой линии. А надо – как бы, по диагонали. То есть, ты должен перекрывать мне уход вперёд и влево, а Котёнок – назад и вправо.

– Может, повторим?

– Завтра. На сегодня достаточно. Сначала – в душ, потом отправляетесь стрелять. У Котёнка – стрельба из лука. У тебя, Сергей, стрельба из карабина. И не с двадцати пяти метров, как обычно, а с пятидесяти. Двадцать пять – это пистолетная дистанция. От стометровой отметки ползёшь по-пластунски до огневого рубежа. Проверять не буду, всё на твоей совести. После обеда – на коня, жирок подрастрясти. Вечером – топография. У тебя, Котёнок, после обеда будет домоводство с мамой Машей, а верховая езда – ╛вечером. Гвоздичку, после езды, сама почистишь и накормишь. Ване некогда. Я его заставлю заново газон убирать, плохо убрал. Из лука пойдёшь стрелять в тир, нечего по деревьям мишени развешивать. Промахнёшься и засветишь кому-нибудь стрелой в глаз. Стрелять будешь не с пятнадцати шагов, а с двадцати пяти.

– У меня лук на двадцать пять не достанет.

– А хватит с подростковым баловаться, возьмёшь боевой.

– Мне же его не натянуть будет.

– Мама с тобой пойдёт, она поможет.

– Правильно мама Вика говорит: "Справедливый, но строгий",– вздохнула Катя.

– А про вас она говорит: "Хорошие, но ленивые". Шпаги в оружейку, и в душ.

Когда мы подходили к дому, на крыльцо центрального входа вышли две девочки. У одной из них в руке была небольшая корзина, прикрытая полотном. Резво сбежав с крыльца, они объявили мне:

– Папочка, мы к бабушке Ане. Даша ей пирожков напекла. Бабушка Аня Шарлевы пирожки не признаёт, говорит, что в них души нет, потому что их машина делала.

– Лесом пойдёте?– спросил их Серёжа-большой.

– Конечно. В обход, по дороге – далеко.

– Не боитесь через лес ходить?

– А чего нам бояться? Или кого? Мы и сами, кого хочешь, напугаем.

Сашенька поставила корзинку и кувырнулась через голову назад. Перед нами стоял огромный волчище. Между здоровенных клыков высунут красный язык, с которого капает слюна. Глаза сверкают. Жуть!

– Какая ты, Санечка, кровожадная,– молвила Дашенька,– а я буду зайчиком. Пушистеньким.

И тоже совершила кувырок назад. Теперь посреди двора стоял на задних лапках зайчик. Рост у зайчика был метра четыре (это без ушей). Каждая передняя лапка – толщиной с мою ногу. Изо рта торчали два зуба, которыми можно было за один хряск перегрызть того же волка.

– Гигантомания у тебя, Даша, – вздохнул волк и кувырнулся через голову вперёд, превращаясь опять в Сашеньку. Зайчику пришлось повернуться вбок, чтобы при кувырке не налететь на крыльцо. Улыбающаяся Даша отряхивала с себя траву.