Текст книги "Действия с дробями (СИ)"

Автор книги: Константин Воронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

Во время оргазма, который наступил почти сразу, Маша плакала. Слёзы лились из широко открытых глаз, высыхая на горящих ярким румянцем щёках. Я сначала даже испугался и чуть не спросил: «Что случилось? Я тебе больно сделал?». Но хватило ума промолчать. Плача, Маша залепетала, всхлипывая: «Твоя, твоя... Счастье моё... Ещё, ещё... Хочу тебя... Любимый мой...»

И на пике оргазма, выгнувшись дугой, протяжно простонала: "Серёженька-а-а-а!!!". Да так, что я, при всём своём желании не мог сдержать свой оргазм. И, что было сил, вдавил выгнувшуюся Машу в ложе. Совершенно безотчётно, спонтанно из моей груди вырвался стон: "Машенька!".

И мы стали единым целым в горящем костре.

Ползли часы, тянулись дни, шли недели, бежали месяцы, неслись года, летели века, мелькали тысячелетия. Ни взрыв атомной бомбы, ни вспышка сверхновой, ни гибель цивилизаций и галактик, ни конец Вселенной – ничто не могло оторвать меня и Машу друг от друга.

Во время одной из коротких передышек, мы увидели, что на столе стоят тарелки с едой и высокие стаканы с каким-то напитком. Переглянулись и расхохотались.

– Представляю, какие лица были у охраны и разносчика пищи,– смеялся я.

Маша чуть смутилась:

– Нас ведь записывают на камеру?

– Стопроцентно. Тебя это напрягает?

Она задумалась на секунду, потом махнула рукой:

– Плевать. Ты – рядом. И всё. Всё!

– Есть хочешь?

– Нет. Пить очень хочу.

– А я с прошедшего утра ничего не ел,– сказал, подавая Маше стакан с напитком.

– Так поешь. Надо же силы восстанавливать. Я-то обедала. Здесь ведь не знаешь, день или ночь. Определяюсь по питанию: вот завтрак принесли, вот – обед, вот – ужин. После ужина можно спать до завтрака.

В тарелках было что-то похожее на салат из морских водорослей. Обычные вилки. Попробовал. Не оливье, но с голодухи съесть можно.

– Ты и мою порцию съедай,– сказала Маша.

– Но тебе ведь тоже надо силы восстанавливать.

– Обойдусь. У меня же есть огненный пломбирчик. А там сплошной белок.

– Это что значит: огненный пломбирчик?

– Пломбирчик – потому, что его очень приятно лизать языком. А огненный потому, что когда его лижу, я загораюсь. Сплошной белок – это твоя сперма. Кому как, а мне – вкусненько.

– Маша, ты совсем недавно краснела при упоминании о сексе...

– Это было миллион лет назад. Теперь я – твоя женщина. И этим всё сказано,– Маша допила свой напиток,– не очень вкусно, но пить-то хочется.

– Ещё хочешь?

– Хочу, но тебе не останется.

– Пей. У меня есть чем напиться, если что. Такой кисловато-сладенький напиток. Вон, всё ложе им залито.

Маша опять чуть смутилась. Она пару раз испытала струйный оргазм, причём, довольно сильный. До сих пор всё покрытие на ложе было мокрым. Я увидел, что покрытие держится на четырёх пластинчатых зажимах. Отжав их по очереди, перевернул покрытие на сухую сторону, оно, похоже, было непромокаемым. Ложе снова было сухим.

Маша опорожнила второй стакан, я доел вторую порцию салата.

– При такой жизни, а она будет продолжаться, нам надо менять свой рацион. Надеюсь, то, что ксанты записывают, они не складывают на полку, а просматривают и прослушивают,– и на ксантском языке проорал:– нам требуется много питьевой воды и много сытной пищи, например, рыбы.

– Ты знаешь язык ксантов?– удивилась Маша.

Я вкратце поведал ей, как мы сражались с ксатами на Инии и как изучили ксантский язык.

– Здорово,– восхитилась Маша,– вы вдвоём, значит, всыпали им по первое число!

– Ну, не столько мы, сколько Клинок. А уж, что он натворил на Атиа...– и рассказал про праздник в честь богини Иси.

Глаза Маши сияли.

– Какие вы всё-таки молодцы!..

Договорить не успела. Дверь в помещение открылась, вошли два ларда. Один нёс большой кувшин и два чистых стакана. У второго на подносе были четыре тарелки с большими кусками рыбы. Они поставили питьё и еду на стол, забрали грязную посуду. Я сказал им на лардском языке, чтобы принесли два-три чистых покрытия на ложе. Через десять минут в комнату внесли рулон из трёх покрытий, перетянутый какой-то верёвкой. Но верёвку развязали и унесли с собой, наученные опытом, что в руках землян верёвка – это оружие. Глупые. И кувшин – оружие. И тарелка – оружие. А уж пару вилок в два горла воткнуть сам бог Марс велел.

– Серёжа, с тобой нигде не пропадёшь,– похвалила меня Маша.

– Или мы не из десанта?– Подмигнул я ей.

Рыба была вкусной, и было её много. Очистив по тарелке, остальное решили оставить на потом. В кувшине был не напиток, а чистая вода, правда, с чуть неприятным привкусом. Всё-таки, опреснители у ксантов не очень хорошие.

Доев рыбу, Маша хитро на меня посмотрела:

– Но на десерт-то можно пломбирчик?

– Угадай с трёх раз...

– Значит, можно. Ура!

– Осталось ещё два раза.

Машина полная нижняя губа, оттопырившись, выдвинулась вперёд. Господи, до чего похожи!..

– Жадина-говядина-большая шоколадина, пломбирчика пожалел Машеньке...

– Остался один раз.

– Ни да, ни нет. Что же тогда?

– Чейндж. Тебе – пломбирчик, мне – твои каштановые локоны.

Маша провела ладонью по ёжику на голове:

– Так я же стриже... ой, вот ты про что...

Щёки залил маков цвет. Истинное целомудрие – его не разыграешь. Если вспомнить то, что мы совсем недавно проделывали на ложе, это тем более удивительно.

– Поза называется "69".

– Да, знаю я! В теории я всё знаю.

– Через пару дней будешь знать на практике.

– Прекрати, развратник! Чему учишь честную девушку?!.

Ну, раз шутит, значит, ложной скромностью не страдает.

Маша поставила пустой стакан на стол.

– Фу, обпилась. Маше пи-пи надо.

– Дойдёшь до унитаза?

– Можешь донести.

И не ханжа, слава Богу. Впрочем, ведь и через двенадцать лет она будет моей женой. А двенадцать лет я с ханжой не проживу.

Усадил Машу на унитаз и, когда зажурчала струйка, нажал на слив воды.

– Хулиган! Брызги на меня летят!

– Через пять минут будешь сухая.

– Мыться будем?

– А смысл? Сейчас я всю тебя языком вылижу.

– А я – тебя. Неси скорее обратно.

Пламя заполыхало.

Проснувшись, я ничуть не удивился, что Маша спит точь в точь... Нога закинута на меня, рука лежит на моей груди. Тело, и вправду, не горячее, а тёплое, даже чуть прохладное, так как в комнате жарковато.

Удивился другому: вдруг услышал Вику. Она не передавала мне свои мысли, думала, что мы ещё спим. Просто шла по дну океана и тихонько напевала себе под нос:

"Иду я за Серёжей,

Моей противной рожей.

Он мне всего дороже,

Люблю его до дрожи.

Прости меня, о, Боже,

Люблю и Машу тоже."

Я улыбнулся. И тотчас Маша спросила:

– Чему улыбаешься?

Она не могла видеть моего лица – лежала, уткнувшись в моё плечо. Интересно, как это у них получается, у женщин – не видят, а знают? Я повторил ей тихим-тихим шёпотом Викину песенку и мы расхохотались.

Вика вошла в наши мысли возмущённая:

– Вам кто разрешил мою секретную песню подслушивать?! Всё, поворачиваю обратно.

– Виченька, чесслово, больше не будем,– взмолились хором.

– Ладно, прощаю. Это вам мой подарок на свадьбу. Каков муж, такие у нас, Машенька, и свадьбы.

– Золотой муж.

– Значит, первая брачная ночь удалась на славу?

Маша сделала лицо наивной деревенской дурочки и кокетливо-слащавым голоском спросила:

– Пупсичек, тебе хорошо со мной было? Тебе понравилось?

– Пять с плюсом, Машенька,– засмеялась Вика.

Маша и я встали на колени лицами друг к другу. Маша прижала оба кулачка один к другому, я обхватил эти кулачки своими ладонями и мы подняли руки вверх. Из этого огромного псевдокулака торчали четыре больших пальца.

– Во!– сказали в один голос.

– Вы это не репетировали?– спросила Вика.

– Как-то само собой получилось,– ответила Маша.

– Выходит, что вы стали единым целым.

– До единого целого нам тебя не хватает,– откликнулась Маша.

– Я иду, ребятушки. Всего три часика поспала и топаю дальше. Да и вы не больше спали. Пару раз заглядывала к вам и тут же стыдливо отводила глаза.

– Привыкай потихоньку...

– Хорошо. Но потихоньку. Потому, как я же – живой человек. И при виде вас мне хочется быть рядом, а не за полтыщи километров вдали.

Маша и я успели сходить в туалет и помыться под душем (порознь, только порознь, во избежание...), когда принесли завтрак.

– О, не только каша,– обрадовалась Маша.

Кроме двух тарелок с кашей и двух стаканов с соком, принесли полный кувшин с водой и большое блюдо с рыбой. Когда два ларда забирали пустой кувшин и тарелки из-под рыбы, я сказал им, чтобы до обеда не беспокоили. Они послушно поклонились и вышли. Мы позавтракали кашей и соком. Маша помыла в ванне тарелки и стаканы. Затем села на стул. Колени плотно сжаты, руки лежат на коленях. На лице – выражение благонравной пансионерки из монастыря.

Я знал, что за прошедшую ночь Маша преобразилась. Все её комплексы сгинули. Она стала сама собой – не Головастиком, не кривоногой худышкой и даже не Саблей. Она стала Машенькой. И сейчас передо мной сидел хитрый бесёнок – ничуть не хуже Вики. От такой позы и такого выражения лица, следует чего-то ждать. И...

– Мася хотит малёзеное,– тоненьким детским голоском пролопотала она.

– Не хотит, а хочет,– поправил я.

– Хоцет малёзеное.

– Где он тебе возьмёт мороженое?– изумилась Вика.

– Масе надо малёзеное. Мася узе галяцая и мокляя.

– Всё, Виченька. Конец сеанса связи. Надо ублажать капризную малышку...

– Поняла. Не краснеет, значит, больше?

– Ещё иногда случается,– вздохнула Маша, и они засмеялись.

– Я пока с Итой побеседую.

Занимался пожар.

Вика появилась, когда я и Маша озаботились физподготовкой. Решили, что физическую форму надо поддерживать всегда. И в плену. Точнее, а в плену – особенно.

Отжавшись сто раз от пола, я растягивался на шпагате. Маша стояла возле привинченного к полу стула, используя его как балетный станок, и рассказывала мне, размахивая руками и ногами:

– Бабушка повела меня в балетную школу. Там ужаснулись моей фигуре, но, попробуй, откажи внучке знаменитой балерины Вяземской. Говорят бабушке: "Вы же понимаете, что внучку Вашу на сцену никто не выпустит?"

"Пусть так,– говорит бабушка,– но она должна знать, что такое батман и плие. Она должна уметь хорошо танцевать". И я выучилась. При выпуске из школы, мне сказали: " Вы замечательно танцуете, но с Вашей внешностью..." Интересно, что бы они сказали теперь?

– Хочешь в балет?

– Нет, не хочу. Хочу рожать тебе детей и воспитывать их. Быть твоей женой – это самое прекрасное занятие на свете.

– Спасибо, Машенька!

– Молодцы, не ленитесь, не валяетесь, как тюлени на лежбище...

– О, Виченька! Всё идёшь? Передохни хоть немножко.

– Дойду, передохну. Я передохнУ, а ксанты передОхнут. Кстати, Маша, пришлось из-за тебя снять с себя трусики. Прицепила к рюкзачку, сохнут на ходу.

– Почему из-за меня?

– Заглянула к вам, прикинув, что вы уже давно должны отдыхать. И нарвалась на момент твоего сквиртинга. И тут же по ногам потекло. Да, думаю, и Мася мокляя и Вицька мокляя. Только у Маси малёзеное есть.

– Ничего, скоро и у тебя будет.

– Ой, скорее бы. Я по вам соскучилась очень. Видеть-то вижу, но ведь не потрогать... Машенька, ты не обидишься, если я с Серёжкой тет-а-тет поговорю?

– На обиженных воду возят. Это же твоё право. Ты такая же его жена, как и я. Только ты – со стажем, а я – новоиспечённая.

– Знаешь, Серёжка,– начала Вика,– я увидела тебя и Машу во время... И поняла, что у меня с тобой это совсем по-другому. Я боюсь, что стану для тебя давним другом, боевым товарищем, и только иногда ты будешь снисходить до постели.

– Стоп. Включи, пожалуйста, Машу в наш разговор.

– Но, Серёжа...

– Виченька, я тебя прошу. Иначе получится большая глупость.

– Хорошо, Маша нас слышит.

– Так вот, любимые и родные мои женщины. Я понимаю, что вас будет напрягать необычность нашей семьи. Одной семьи, а не двух семей, где на каждую женщину по полмужика. Ещё только первый день существования нашего семейства, а "тёрки" уже начались. Давайте сделаем так: Вика вытащит нас из города ксантов, мы сядем и в деталях, и подробностях обсудим, как будем жить дальше. А то сейчас Вика нас видит, а мы её – нет. И Маша ещё не научилась, как следует, мысленно разговаривать. Ждать осталось не так уж долго, потерпим. И на все тет-а-теты накладываю вето. За исключением того, когда вы обсуждаете между собой чисто женские дела. Вика, если тебе не хочется видеть, чем мы занимаемся на ложе, мы тебя будем заранее оповещать, чтобы ты какое-то время в нашу комнату не заглядывала. Вообще-то, с удивлением обнаружил, что в чём-то ты ещё совсем маленькая девочка. Так и хочется погладить тебя по рыженькой головушке и сказать: "Малыш, подожди немного и я всё тебе разъясню".

Вкратце всё. Dixi.

– Может, нам пока мораторий объявить?– Спросила Маша.

– Ты пять дней продержишься? Я – нет. Просто тебя изнасилую.

– Ты, что, Иванов, совсем там, в плену, чокнулся?– Поинтересовалась Вика,– что такую ахинею несёшь про изнасилование?!

– Я от тебя чокнусь, счастье моё!

– Вот и поговорили тихо, ласково, по-семейному,– сказала Маша, и мы все втроём рассмеялись, разряжая обстановку.

– Пойду я, прогуляюсь к адмиралу, погляжу, чем он дышит. Раньше, чем через два часа не появлюсь.

– Машенька, иди ко мне.

– Сначала в ванну, я вся потная.

– Вот именно. Я и хочу тебя потную.

– Это изврат.

– Почему? На ложе ты ведь тоже потеешь. Здесь такой же здоровый пот из здорового тела. Ты вся солёненькая.

– Как вяленая вобла?

– Машенька, не говори глупости. Я же после тебя не пью пиво. Вику я облизываю потную.

– Ой, я вспомнила, как ты ей в "Виктори" ногу целовал. Я так тогда ей завидовала.

Это было года два назад. Спецназ гулял в «Виктори». Вика сказала мне вслух:

– Серёжка, хватит тебе уже джина с тоником!

Я покорно согласился и кто-то из спецназовцев хихикнул: "А Счастливчик-то – подкаблучник!". Я парировал: " Не подкаблучник, а подпяточник. Я у неё не под каблуком, а под пяткой". "А какая разница?"

– Разница такая, что пыльный и грязный каблук целовать не будешь, а вот пятку – с удовольствием.

– Да, уж, прямо?!

– И прямо, и криво. Вика – ножку!

Вика под столом расстегнула босоножку, сняла беленький носочек, и, чуть отодвинув стул, водрузила босую ногу передо мной. Я взял её ступню обеими ладонями, приподнял вверх, что при Викиной растяжке труда не составило и поцеловал розовую гладкую пятку. Лизнул свод стопы, заставив Вику хихикнуть. По очереди поцеловал подушечку каждого из пальцев и ещё раз – пятку.

– Вот это да!– Восхищено сказала Алла Мудровская.

– Нога же потная,– не сдавался мой оппонент из "Гронмора".

– Во-первых, ноги у моей жены не потеют. Во-вторых, запах пота любимой женщины для меня приятней любых духов. Это запах здорового, чистого женского тела.

– Один-ноль, в пользу Иванова,– резюмировала Валя Зорина и её поддержали. Вика сидела гордая и счастливая.

– Теперь завидовать не будешь,– сказал я, укладывая Машу на ложе. Взял руками её ноги за щиколотки и поцеловал одну пятку, потом – другую. Перецеловал все пальцы на ногах, которые становились всё горячее.

– А теперь – необходимое и достаточное условие,– промолвил, разводя пятки в стороны.

– Люблю,– успела шепнуть Маша, прежде чем все слова оказались под замком.

Машины руки и ноги пламенными кольцами прижали меня к пылающей Маше. Расплавляясь в раскалённой магме Машиного тела, сквозь пелену жара, слышал всхлипывания: "Мой, мой... Сладость моя... Никому не отдам... Бери меня, бери... Родной... И сорвалась в стон: «Серё-ё-ёженька!!!».

В стоне слились безграничная нежность и безудержная страсть, бескрайняя любовь и бесконечное счастье, безмерное блаженство и беспредельная радость. От этого стона сердце моё, сжавшись в маленький тугой комок, в бешеном ритме пыталось проломить грудную клетку, прежде, чем разорваться на куски. Стон вёл за собой в бездну острого наслаждения, близкого к безумию. Не было сил этому противиться, так как стон заполнил всё моё существо. И вся Вселенная взорвалась в ответном стоне:

– МАШЕНЬКА!!!

Глава IX

Конец города ксантов.

Адмирал заявился к нам на пятый день. Вике оставалось идти чуть более суток. У меня на размышления оставалось ещё два дня отведённого срока. Но, видимо, деятельная адмиральская натура требовала каких-то действий.

Мы завтракали за столом. Маша сидела у меня на коленях и я кормил её кашей с ложечки. Маша капризничала и кашу есть не хотела.

– Машенька, ешь кашу, а то получишь по попке.

– По попке хочу,– Маша энергично покивала,– кашу не хочу,– отрицательно помотала головой.

– Не будешь есть кашу, отдам тебя злому дядьке с нашлёпками на плечах.

– Дядя – бяка,– заявила Маша,– я ему хлебальник задними лапками начищу, а передними – отполирую. Он ласты и склеит.

– Вроде бы, русский язык, но ничего не понимаю,– пробормотал адмирал.

– Шли бы вы себе, ваше превосходительство, а то ребёнка кормить мешаете.

– Слышь, гунявый, чеши лесом, прямо к бесу, за своим за интересом. По чавке ведь схлопочешь,– и добавила затейливую тираду, из которой в печати можно привести только кусочек: "Живого ерша тебе в задницу...".

– И чему тебя только в детском садике учат? Давай ложечку за маму Вику, ложечку за папу Серёжу.

Видя, что его игнорируют, адмирал надулся спесиво и заявил:

– Я пришёл поговорить с Вами о Вашей спутнице, с которой Вы прибыли на эту планету. Ни на одном острове её в данный момент нет. И, я полагаю, она каким-то образом хочет вас освободить. Наша аппаратура улавливает активный мыслеобмен между городом и акваторией океана. К сожалению, она расположена далеко от вашего помещения и не может записать поступающие мысли. Поэтому завтра мы установим у вас в помещении аппаратуру для записи мыслей. Я думаю, что таким способом вы общаетесь с вашей спутницей. Предложите ей сдаться, пока не поздно. А то ведь при попытке проникнуть в город она может пострадать и даже погибнуть.

Маша приоткрыла рот, чтобы что-то сказать, но я мгновенно засунул ей туда ложку с кашей. Маша возмущённо замычала, потом быстро проглотила кашу и снова попыталась открыть рот.

– Всю тарелку запихаю,– пригрозил я ей,– хватит матюгаться.

А адмиралу сказал:

– Ставьте аппаратуру – это ваше право. Ловите мою спутницу – это ваше право. Только у нас тоже кое-какие права имеются. И вскоре о них вам будет в подробностях изложено.

– Угрожаете?

– Зачем? Угрожать – удел слабых. Сильные обходятся без угроз. Скажем так: ставлю в известность.

– А если я Вас и Вашу женщину разведу в разные комнаты?

Я отвлёкся от Маши и от каши, и Машенька не преминула этим воспользоваться:

– Я тебя тогда, старый хрен, самого разведу по разным комнатам.

– Как это возможно?– удивился адмирал

– Очень просто. Голова – в одной комнате, а жопа – в другой.

– Господи, что бы сказала, услыхав тебя, знаменитая балерина Вяземская?

– Сказала бы: "Молодец, внучка. С быдлом надо говорить на их языке, а то не поймут".

– Господин адмирал, до объявления моего решения по вопросу эвакуации ксантов с планеты, осталось ещё два дня. Надеюсь, вы дадите нам прожить их спокойно.

– Гм. Возможно.

– За этой пустопорожней болтовнёй, каша совсем остыла. Ребёнок остался голодным.

– Рыбка есть,– заявила Маша.

– Каша-то полезнее.

– Рыбка вкуснее. И в ней фосфор.

– Хочешь светиться по ночам?

– Да. Буду твоей ночной звёздочкой. Но согласна обменять рыбку на пломбирчик.

Адмирал повернулся и вышел из комнаты, хлопнув дверью. Замок щёлкнул, и вновь мы взаперти.

– Ребята, у меня для вас два радостных известия и одно интересное,– вступила в разговор Вика.

– Излагай.

Первое и главное. Я доберусь быстрее, чем рассчитывала. Перешла на бег трусцой. Только когда совсем запыхаюсь, иду быстрым шагом. Хочется оказаться у вас пораньше, адмирала как наскипидарили в кое-каком месте.

Не дай Бог, начнёт что-нибудь измышлять сдуру. Кстати, вот и интересное известие: флот ксардов прибудет не через шесть недель, а вдвое быстрее. Ксант хочет нас обдурить, задержать прибытие наших крейсеров и вывезти вас с планеты вместе с жителями города. Он же не в курсе наших возможностей и полагает, что тузы у него на руках. А мы их покроем козырями из трёх "К".

Второе радостное известие: я теперь точно знаю, где в городе находится ваша комната. Потому, как у меня есть очень и очень подробный план города. Угадайте, где я его слямзила?

– У адмирала стырила,– сказала Маша мысленно.

– У военных, конечно, хороший план города, но не очень подробный.

– Давай, попробую я угадать. Скорее всего, у коммунальщиков. Нет, вода и канализация есть не в каждом помещении. Зато, везде есть свет. Следовательно – у электриков, у энергетиков.

– Конечно, ты – Начальник разведки, тебе по должности положено... Но мог бы и сдаться, сделать женщине приятное.

– Прибегай скорее, я тебе более приятное сделаю.

– Бегу, бегу.

– А у меня тоже есть интересное известие,– вдруг заявила Маша,– собиралась сказать, да адмирал помешал.

– Слушаем внимательно.

– Сегодня утром, проснувшись, я почувствовала, что во мне зародилась жизнь.

Я усадил Машу на другой стул, встал перед ней на колени и стал поочерёдно целовать её ладошки. Маша уже знала, что это означает: "Сильно-сильно люблю" и просияла. А Вика засмеялась.

– Чего хохочешь?– обиделась Маша.

– Не хохочу, а смеюсь. У тебя ведь завтра день рождения. У Серёжки появилась тенденция: на день рождения дарить детей.

– То есть, ты хочешь сказать?..– спросил я.

– Я обещала, что в двадцать лет. Не могу же я тебя обмануть. Уже пять дней, как беременна.

– Виченька! Солнышко моё! Мысленно целую твои ладошки, стоя перед тобой на коленях. Точнее, стою перед Машей и целую за вас обеих.

– Виченька, поздравляю! Как замечательно, что у нас будут дети!– воскликнула Маша,– хочу подарить Серёже сына.

Вика хихикнула:

– Сына первой подарю я. У тебя родятся две девочки. Но не близнецы, а двойняшки. Близнецами будут мальчики. А я второй раз рожать не буду, у меня сейчас полный комплект – девочка и мальчик.

– Всё-то ты знаешь... Постой, у меня будет четверо детей?

– Да.

– Вот оно что. Когда мы пели дуэтом, ты сказала, что не пять, а шесть будет детей. Ты тогда уже знала?

– Знала, знала. И знала, что их отцом будет Серёжка. И знала, что ты будешь выглядеть совсем иначе.

– А почему не сказала нам?

– Прости, Машенька, но по глупости. Ревновала я очень. И стресс у меня был сильный, когда узнала. Но ведь от судьбы не уйдёшь. Всё произошло и без моих росказней.

– Ладно, девочки, сказал я примиряюще,– мы все вместе, мы – одна семья, и мы любим друг друга. А за деток – спасибище вам преагромаднейшее. Вы меня несказанно осчастливили.

– Я вот только не знаю...– робко сказала Маша,– я ведь очень сильно нагреваюсь во время оное. Не повредит это детям?

– Конечно, я не акушер-гинеколог,– ответствовала Вика,– но дети у тебя вполне здоровые будут через двенадцать лет. Они, наверное, у тебя огнеупорные. Впрочем, погодите, я посоветуюсь с Итой, она просмотрит твоё ближайшее будущее. Я в него уже заглянуть не могу.

– Вика, так и ты с Машей?..

– Я Машу полюбила за её любовь к тебе и за твою любовь к ней. Короче, она мне теперь родная.

– Спасибо, Виченька!

– Не на чем. Заслужила ты. И я постараюсь заслужить.

– Виченька, да для меня роднее тебя только Серёжа!

– А надо, чтобы не роднее, а так же. Вот вы для меня теперь оба равноценны.

Когда Вика отлучилась для беседы с Итой, Маша мысленно спросила меня:

– Серёжа, а что такое три "ка"?

– Три "К" – это Камень, Клинок, Кулон. Три артефакта, которыми мы владеем. Клинок ты видела на полигоне.

Тогда я практиковался в отдаче приказов Клинку. Увидев сияющий белым светом меч, Саблина, выполнявшая фехтовальные упражнения с палашом, восхищённо присвистнула.

– Красивый меч. Может, сразимся,– с тоном некоторого превосходства. Надо было её проучить.

– Да, ради Бога.

Вращая палаш мельницей, и выписывая восьмёрки, и перебрасывая оружие из руки в руку, Маша пыталась нанести удар. Клинок не пел боевую песню, а тихо похихикивал, парируя все Машины попытки. Потом, насытившись игрой, срезал лезвие палаша у самой гарды. Маша осталась лишь с рукоятью палаша в руке.

– Дай, пожалуйста, посмотреть твой меч,– попросила Маша.

– Да, ради Бога,– и протянул ей Клинок.

Хлоп! У Маши в руке был маленький кинжальчик. Саблина недоуменно посмотрела на меня.

– В таком виде его удобнее носить. Если я надавлю на красный камень на эфесе – это опять будет меч. Нажму на зелёный – опять кинжальчик.

Маша надавила на красный камень и ничего, естественно, не произошло.

– Ведь русским языком объяснил: я должен надавить на камень, а не ты.

Отобрал у Маши кинжальчик и извлёк Клинок.

– Он слушается только меня. Или Вику.

– Ручной, что ли?

– Заколдованный. Называется Клинок смерти.

Так вот, Клинок ты видела. Камень – это Повелитель камней. Он может управлять горами, скалами и всем, что сделано из камня. И коротко рассказал Маше, как у меня появился Камень.

Ну, а Кулон – это Кулон. Он создаёт специфическое защитное поле, но не силовое, там какой-то другой принцип действия, скорее всего – магический. Находясь под защитой этого поля можешь не бояться даже взрыва атомной бомбы рядом. Более подробно о Кулоне знает Вика. Она сразу схватила артефакт и мне в руки пока дать не успела. Нам его подарила Ита совсем недавно, после битвы на Атиа.

Маша не переставала восхищаться:

– Я с вами как в сказке живу. Всё Вике завидовала, что она такой волшебной жизнью живёт. А теперь сама в волшебной жизни очутилась. Серёжа, всё собиралась спросить: помнишь, Вика с тобой наедине пыталась побеседовать? Может, это она про детей тебе сказать хотела?

– Нет, там совсем другое...

– У неё проблемы?

– У неё не может быть проблем. У тебя не может быть проблем. У меня не может. Проблемы могут быть только у нас. Наши. Проблемы, дети, любовь, счастье – всё наше.

– Понимаю. То есть, мы – единое целое.

– Пока не совсем. Я и ты – единое целое. Вика и я – единое целое. Но ты и Вика – пока нет. Понимаешь, ты должна полюбить её не так, что: "Ой, Виченька, спасибо тебе за прекрасное тело", а глубоко и всерьёз. Она же сказала, что мы теперь для неё равноценны. Вика прошла через муки ревности, через обиду, что уже не единственная. И, если после всего этого она говорит, что любит тебя так же сильно, как и меня, значит...

– Хорошо, я должна подумать над этим.

– Пожалуйста, подумай хорошенько. Для меня и Вики это очень важно.

– Пойдём на ложе. Лёжа лучше думается.

Она улеглась, я прижался лицом к её животу и тихо прошептал:

– Здравствуйте, доченьки. Я – ваш папа. Я люблю вас и вашу маму. Растите здоровенькими, как папа и умненькими, как мама.

Маша улыбалась счастливой улыбкой, в которой уже засветилась гордость материнства.

– А как Вика назовёт своих детей?

– Наших детей...

– Ох, прости, оговорилась.

– Дочка – Катя. Сын – Серёжа.

– Катя – это в честь твоей погибшей жены?

– Да. Сначала Вика носила двойное имя – Виктория-Екатерина. И я рассказал Маше, как Катина душа шестнадцать лет обитала в теле Вики.

– Ты и Вика – словно принц и принцесса из сказки. А я какая-то вся заурядная. Только и умею, что саблей махать.

– Не прибедняйся, Саблина, я этого не люблю. Была бы ты заурядная...

– Но, ведь сначала не полюбил, а просто пожалел.

– А что, вокруг мало женщин и девушек, нуждающихся в жалости? Пожалел же только тебя.

– Всё, всё. Ты прав. Больше не буду, чесслово.

Я засмеялся: – Научилась чессловить?

– Ага.

Когда появилась Вика, голова моя лежала на Машиных бёдрах у самого живота. Шелковистые волосы приятно щекотали щёку. Маша гладила мою макушку и вслух тихонько напевала:

"И была на целом свете тишина,

И плыла по небу рыжая луна.

И зайчоночка волчица родила,

И волчоночка зайчиха родила..."

Вика дослушала песню до конца.

– Какая чудесная песня! Про нас с тобой. Чур, я – волчица.

– Ладно, согласна быть зайчихой. Зато, сынок, точнее, сынки, будут волчата.

– Эй, хитрая! А у меня, значит – зайчонок?

– Так по песне выходит.

– Серёжка, Машенька меня обдурила! Говорит, что сын у нас будет трусливый, как заяц!

– Ябеда солёная, на горшке варёная.

– Девочки, не болтайте глупости. Что Ита сказала?

– Сказала, что можно. Детки и вправду огнеупорные.

– Спасибо, Виченька,– обрадовалась Маша и тут же озабоченно спросила:

– Вичка, а твоим детям не повредит, что их мама не спит нормально, а бегает по ночам по дну океана?

– У тебя – огнеупорные, а у меня – бегоустойчивые.

– Короче, дети у нас уникальные.

– Имена дочкам не придумала?

– Я хотела бы одну назвать Александрой, в честь папы и мамы. А вторую – Викой. Но это уж как Серёжа решит.

– Нет. Одно имя выбрала ты, второе – выбираю я.

– Хорошо.

– Это будет трио: Маша, Саша и ...

– Машенька, Сашенька, Дашенька,– отгадала Вика.

– Нечестно. Ты мои мысли подслушала.

– Вовсе нет. Просто на язык так и просится. И очень красиво получается.

– А можно мне будет одного из сыновей Серёжей назвать,– попросила Маша.

– Это три Сергея в одной семье,– попытался возразить я, но Машу поддержала Вика:

– Ну, и что? Серёжа старший, Серёжа большой и Серёжа маленький. Мы же так любим это имя, хотя оно того и не заслуживает (не удержалась от "шпильки").

Утром следующего дня мне и Маше не дали поспать вволю. К нам пришли восемь лардов с баллончиками, все в респираторах. Шокеров при них не было. Они уповали на газ, а зря.

– Самка идти с нами. Самец сидеть.

– Хрен вам,– сказал я на лардском и поднял вверх средний палец. Конечно, сказал не хрен, а слово, обозначающее мужской половой орган. А жест у лардов обозначал то же самое, что и у нас,– без меня она никуда не пойдёт.

Маше велел:

– Если пустят газ, задержи дыхание, я тебе кину респиратор, приложи сразу к лицу.

Маша кивнула. А в комнату уже входили ксанты, которые несли аппаратуру для записи мыслей, чтобы установить её в помещении. На них респираторов не было и ларды теперь газом воспользоваться не могли. Старший из лардов достал из кармана что-то похожее на уоки-токи, и принялся докладывать обстановку на ксантском языке. Наконец, сказал в рацию: "Слушаюсь", и приказал нам:

– Идти оба.

Предчувствие приближающего боя меня ни разу не обманывало. Поэтому я сделал несколько приседаний и поворотов корпуса, разминая мышцы после сна. Ларды недоумённо смотрели на меня. Массируя на ходу мышцы рук и пальцы, я вышел в коридор. Маша шла за мной, тоже разминаясь в движении.

В коридоре нас настигли Викины мысли:

– Ребята, я вхожу в город. Минные поля прошла по карте, заградительные стальные сети Клинок порезал, как картофельную ботву.

Вас ведут в блок "D". Старому козлу всё неймётся. Иду прямо туда. Скоро буду. Ведите себя смирно и благоразумно.

– Там посмотрим, по обстановке.

В блоке "D" были знакомые все лица: адмирал, академик, ксант-приборист. На вошедшую Машу академик сразу направил что-то вроде телекамеры. Через несколько секунд защитное стекло опустилось. Я услышал, как приборист сказал академику и адмиралу: