Текст книги "Действия с дробями (СИ)"

Автор книги: Константин Воронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

– Я слышала Машин рассказ,– передала мне мысль Вика,– жалко девчонок и парней. Поцелуй Машу, ты ведь этого хочешь.

Я опешил от последних Викиных слов. Действительно, мне вдруг захотелось прижаться к Машиным горячим, как раскалённые угли, губам.

– Мне её жалко...

– "А по-русски любить, это значит – жалеть.

Это значит, всю ночь над больным просидеть...",– продекламировала Вика. Поцелуй её, и слёзы сами высохнут. Думаешь, она будет этому противиться? Она тебя по-прежнему любит, дурачок. Предвижу твой вопрос: "Почему дурачок?". Да потому, что занимаешься дурацким самокопанием: "Как же так, я люблю Вику, а поцеловать хочу Машу?". Любишь ты меня, любишь. Я в этом ничуть и не сомневаюсь. Но и Машу любишь. Правда, платонически, но это пока. А ещё ты дурачок, потому, что у тебя жена – дура.

– Почему дура? Почему "пока платонически"?

– Видишь, тебя интересует слово "пока", а то, что ты её любишь, отрицать не берёшься. Серёжка, целуй Машу, а то сейчас заплачу!

Я взял ладонями маленькую, узкую Машину ладошку и повернул девушку лицом к себе. Огромные карие глаза, в которых ещё стояли слёзы, вопросительно посмотрели на меня. Потянулся губами к Машиным губам, и она сумела прочесть в моих глазах ответ. Можно было ослепнуть от той яркой вспышки, которая полыхнула в её очах. Пухлые губы приоткрылись, жаркое дыхание овеяло моё лицо. И вот оно – прикосновение к горячущим губам и маленькому обжигающему язычку. У Маши вырывается короткий стон.

– Ну, я рада за вас,– мысленно говорит Вика. И мысль её воспринимаю не только я, но и Маша.

– Ой, Вика, я твой голос слышу. Он у меня в мозгу раздаётся,– вслух шепчет Маша.

– Это я передаю тебе свои мысли. Отвечай мне тоже мысленно, вас, наверняка, прослушивают. И Серёжка меня слышит. Могу разговаривать с вами обоими, могу по отдельности, чтобы второй не слышал.

– А видеть нас можешь? А мы тебя?

– Я вас видеть могу, Ита меня научила, как видеть всё в городе ксантов. А вы меня – не можете. Я и в блоке "D" видела всё, что с вами происходило. И слышала. И сейчас вас вижу.

Маша густо покраснела, потому что её горячая ладошка всё ещё была в моих ладонях. А у меня на губах ещё не остыл жар Машиных губ. Но, поскольку Вика не обращалась больше к теме поцелуя, то и Маша сделала вид, будто всё идёт, как положено.

– Это ты Гросса?

– Конечно. Не сам же он... Предателей надо уничтожать.

– А ты так всех ксантов не можешь?

– Увы. Гросса-то я хорошо знала. У колдовства есть всякие ограничения. Вот оказаться возле вас я не могу. Потому, что в городе ксантов физически ни разу не бывала. А вот на свой остров Иния могу перенестись в мгновение.

– А ты где, Виченька?

– Иду по дну океанскому к вам. Подлодки и ксавов больше не отслеживаю. Потому, что Ита научила меня бродить мысленно по городу ксантов. Я просто заглянула в кабинет адмирала, а там, на стене, как и должно быть, висит огромная карта полушарий Океании. Так что я теперь точно знаю, где находится город. Но идти мне до него долго, аж шесть дней.

– Ого!– вырвалось у меня.

– Что поделаешь, милый, транспорта нетути, ножками всё, ножками. Ладно, теперь о главном: за тобой, Маша, скоро придут. Матрица уже почти готова.

– Как готова?– удивился я,– мы что, два дня без сознания пролежали? Ведь академик говорил...

– Ай, Иванов, два балла тебе по ксантскому языку. Он сказал: два крата. А два дня – два кната.

– Точно. Ошибся я.

– То-то и оно-то. Так что через четыре часа получишь свою Машу обратно. Ты, Маша, иди за ксантами, куда поведут, выполняй все их указания, руками-ногами не размахивай. Всё, что они сегодня с тобой сделают, пойдёт тебе на пользу.

– А что сделают?

– Сама узнаешь. А то опять начнёшь будущее узнавать, как на космодроме год назад.

– Но один вопросик можно?

– Только один.

– Почему ты сказала Серёже: "Получишь свою Машу"? Это что, просто оборот речи?

– Нет, не оборот. А ты что, не хочешь быть его Машей?

– Хочу! Ещё как хочу!

– Вот твоё желание и сбылось. Помнишь, на космодроме ты у меня спросила, кто твой суженый? Я тебе ещё тогда дулю показала.

– Помню. Ты сказала, что я сама узнаю.

– Вот и узнала. Или тебе объяснить в подробностях: Машенька, суженый твой сидит сейчас с тобой рядом, за руку тебя держит.

– Вика, но ведь он любит тебя!

– И тебя.

– И ты так спокойно об этом говоришь! Тебе что, всё равно?

– Это уже второй вопрос, а мы договаривались только на один. Так что – не отвечу. Или ладно, из любви к тебе кое-что скажу: я с ним живу три года, а ты – тридцать минут. Я с ним сплю, а ты – два-три разика поцеловалась. Кто к кому больше ревновать должен? Всё. Идут за тобой. И ещё про поцелуи: поцеловал Иванушка-дурачок лягушку, и превратилась она в прекрасную царевну.

– Он не Иванушка-дурачок, он – Иван-царевич!

– Ха – три раза. Нет, пять раз. Ладно, не Иванушка-дурачок, а Серёженька-дурачок.

– Вика!!!

Я молчал. Привык к таким шуткам своей жены. Порой, отвечал ей тем же. Порой, сам так над ней шутил. Наше возмущение подобными шутками всегда было притворным.

– Целуйтесь, давайте, а то ведь целых четыре часа не увидитесь.

В помещение вошли два ларда в респираторах. Баллончики с газом наготове. Один из них на ломаном английском произнёс:

– Самка идти с нами. Самец сидеть.

Будучи осведомлёнными, дёргаться мы не стали. Маша обожгла меня быстрым поцелуем, нехотя вытащила свою ладошку из моих рук и послушно пошла к двери. Ларды расступились, пропуская Машу. Она обернулась и ларды шарахнулись в стороны, поднимая баллончики.

– Люблю тебя,– сказала Маша и вышла в коридор.

Когда дверь за Машей и лардами закрылась, Вика сказала:

– Не беспокойся, я буду за ней приглядывать. А к тебе сейчас заявится для приватной беседы адмирал. Пожужжишь с ним, а уж потом мы с тобой поболтаем. Думаю, четырёх часов на всё хватит. С адмиралом особо долго не разговаривай, мне о многом надо тебе сказать.

– Хорошо, родная моя.

– То-то же, что родная. А Маша – не родная. Пока.

– Опять твоё "пока"?!

Вика хихикнула, – Всё, идёт адмирал. Пойду, схожу к Маше.

Дверь открыли. На пороге стоял адмирал с респиратором на лице. За его спиной толпились ларды с баллончиками и с шокерами. «Однако, трусоват ты, адмиралишка!».

– Господин Иванов, я хотел бы с Вами пообщаться. Надеюсь, вы будете вести себя смирно. В противном случае, Вашей женщине грозят большие неприятности,– сказал адмирал на русском языке. Причём, не через автопереводчик,– я вижу, Вы удивлены, что я свободно владею вашим языком?

– Слегка удивлён.

– Наши учёные изучили ваш язык, создали обучающую программу и посредством специального оборудования, загрузили в мой мозг знание вашего языка.

– Всего за два часа!

– У нас всё делается быстро.

– Тогда давайте быстро завершим наш разговор.

– Вы не хотите со мной разговаривать?

– Да, как-то не горю особым желанием...

– Что ж, будем говорить по существу дела. Меня интересует следующий вопрос: почему вам, людям, неведом страх смерти? Каждое живое существо понимает, что самое дорогое на свете – жизнь. А вы расстаётесь с ней так легко.

– Мы боимся смерти и отнюдь не мечтаем о ней. И с жизнью расстаёмся не так легко, как вам кажется. Но есть на свете то, что дороже жизни. Для кого-то это – честь; для кого-то – чувство долга; для кого-то – любовь. По– всякому бывает. Но есть и люди, для которых жизнь – важнее всего. Гросс, например. Правда, жизни его лишило именно то, что он ею слишком дорожил,– и не желая заострять внимание на смерти Гросса, продолжил:– Вот меня же вы пугаете большими неприятностями для моей женщины, а не моей смертью. Потому, что поняли: эта женщина для меня дороже, чем жизнь.

– Немного я Вас понял, хотя у нас разный взгляд на эти вещи. Ваша цивилизация недостаточно развита. Попав в плен, вы не покоряетесь своим победителям, а продолжаете бессмысленно сражаться, пока вас не убьют. Это говорит о низком уровне умственного развития.

Я промолчал. Мели, Емеля, твоя неделя. Твоя риторика говорит о вашем низком духовном развитии. Всё подчинено рассудку, чувства – долой. Что ж, время и история нас рассудят.

– Хорошо, оставим этот вопрос. Я вижу, что Вы, действительно, не расположены к разговору со мной. Это опять же ваше упрямое нежелание идти на контакт с вашим победителем.

"Хм. Положим, вы меня ещё не победили. Придёт Вичка и роли запросто поменяются",– подумал я. И промолчал.

– Из распечатки Вашего сканирования я узнал, что Вы – крупный военноначальник. Меня не удивляет, что Вы отправились на разведку, как простой офицер. Я и сам не прочь постоять на мостике боевой подлодки в одиночном походе. В распечатке сказано, что Вы награждены многими наградами, Ваше имя широко известно в вашем мире.

– До определённой степени.

– Во всяком случае, о Вас знают в вашем правительстве. Дело вот в чём. Месяц назад, когда вас, землян, ещё не было на этой планете, с нашей родной планеты Ксардии вышел звёздный флот. Через месяц и одну неделю они войдут в нашу звёздную систему. Ещё через неделю – достигнут планеты. Флот идёт по пеленгу, который мы им передаём. Но наших мощностей хватает только на пеленг или только на передачу сообщения. Начнём общаться со звёздной эскадрой – пеленг пропадёт.

Не скрою, первоначально флот должен был нам помочь захватить господство над всей планетой. Но тут появились вы, земляне. Во-первых, ваши крейсера достигают этой планеты намного быстрее. Во-вторых, флот наш небольшой, мы же не рассчитывали на столкновение с вами. У вас в одной Корпорации боевых крейсеров больше, чем в нашей эскадре. А есть же ещё Трест и Синдикат со своими флотами. И есть правительственный флот – там, вообще, линкоры. Боевое противостояние нам не выдержать.

Мы согласны отдать вам эту планету. Но хотим обратиться к землянам с просьбой: дайте нам время на эвакуацию ксантов на Ксардию. Через два месяца можете осваивать планету – она полностью будет ваша.

Я рассчитываю, что Вы сможете сообщить всё вышеизложенное вашему правительству, и оно предоставит нам эти два месяца. После чего вы нас не увидите. Что Вы скажете на это?

– Мне необходимо время на размышление.

– Сколько Вам понадобится времени?

– Не менее семи дней. Одна неделя.

– Почему так долго?

– Мы, русские, по словам немецкого канцлера Бисмарка, долго запрягаем, но быстро едем. Когда я приму решение, всё будет сделано в течение ещё одной недели. У вас останется месяц до прибытия вашего флота.

– Но нам надо подготовиться к эвакуации...

– Вы совсем недавно сказали, что у вас всё делается быстро.

– Хорошо, я дам Вам одну неделю. Если Вы примете решение раньше, сразу же сообщите мне. Через охрану или разносчиков пищи. И не забывайте о своей участи пленного.

– Угрожаете?

– Напоминаю Вам, что рядом с Вами будет Ваш идеал самки, женщины, как вы говорите.

И вновь я промолчал. Чтобы, согласно желанию Вики, побыстрее свернуть разговор. Адмирал однозначно истолковал моё молчание и поднялся со стула, на котором сидел.

– Надеюсь, Вы примете правильное решение. Разумное. Как говорят у русских: до свидания.

– И тебе не хворать...

– Что? О чём Вы?

– До свидания, на некоем диалекте.

Адмирал обиделся и вышел из помещения.

В моём мозгу раздалось Викино:

– Аплодирую, Серёжка! С адмиралом ты разделался, что надо!

– Как там Маша?

– Отвечу стихом: "Наша Маша становится всё краше". Успокоился? Тогда слушай мою печальную повесть. Давным-давно, может двести, а, может и триста лет назад, когда мне было шестнадцать, я была молоденькой и глупенькой...

– А сейчас ты старенькая и умненькая...

– Не перебивай, а то замолчу!

– Нем, как рыба.

– Мы с тобой только начали нашу семейную жизнь. Я была от тебя без ума, вот и совершила безумный поступок. Ревновала тебя даже к фонарному столбу. И заколдовала. Наложила на тебя заговор, чтобы тебе нравилось только моё тело и ничьё больше. И успокоилась. Знала, что теперь никакая суперпуперкрасавица тебя не соблазнит. Спать ты сможешь только со мной.

– А что, я давал повод?..

– Нет, не давал. Но ты очень нравишься женщинам, на Базе многие девчонки в тебя влюблены, и в постель к тебе прыгнет любая, с превеликой охотой. А так я была уверена, что никакие ноги от ушей, никакие аппетитные попки, никакие грудки никакого размера, тебя не волнуют.

Когда на горизонте появилась Сабля, было бы смешно тебя к ней ревновать. Даже, когда ты поцеловал её в хронокапсуле, я была спокойна. А вот когда она пришла на мой день рождения в "Виктори" в вечернем платье, скрывавшем недостатки её фигуры, в твоих глазах промелькнул интерес к ней, как к женщине. Ведь личико у неё очень даже... со вкусом всё безупречно и порода в ней сказывается.

И я решила заглянуть в будущее Саблиной. Причём, по максимуму, сразу на двенадцать лет вперёд. То, что я там увидела, меня ошарашило. И я решила, что это – ложное видение будущего. Но через день отпросилась у тебя на Землю. Конечно, к папе с мамой я тоже зашла. Но моей главной целью был визит с Машиной фотокарточкой к бабушке Ане. Она по фотографии умеет предсказать судьбу человека. Бабушка Аня и подтвердила, что моё видение будущего Сабли – истинное, а не ложное. Я ничего не сказала ни Маше, ни тебе. А зря. Хотя, иногда вырывалось из меня... Помнишь, у Маши на кухне?

– Угум.

– На космодроме я ей правду сказала. А в "Виктори", когда наше капитанство обмывали, увидела, какими глазами Маша на тебя посмотрела, ну и ... Сорвала зло на хамоватой девице. А сегодня утром Ита меня за моё умалчивание обругала: "Немедленно расскажи всё Сергею. Иначе, вы распадётесь на отдельные составляющие". Я испугалась. Но тут ксаты тебя в плен взяли, короче, только сейчас выпало поговорить.

У Иты я спросила: " Что же мне делать?". Она ответила: "Ты без Сергея жить не можешь. И она без него жить не может. Значит, одна из вас должна умереть". Как заору: "Нет, только не это!!!". Ита говорит: "Тогда есть только один выход: ваше единое целое должно состоять не из двух, а из трёх частей. Кстати, так вы сможете втроём выйти из города ксантов. Ведь Сергей может войти в защитное поле, а Маша – нет, потому что единым целым вы ещё не стали". Это всё Ита мне сказала, когда я шла к городу и уже знала, что Маша там. Извини, сумбурно всё говорю, в голове просто каша.

– Так что такое ты видела в Машином будущем?

– Семейную фотографию в интерьере. Сидит на стуле Маша, сижу я. Машу сзади обнимает за шею девочка, другая девочка стоит с Машей рядом. Меня тоже обнимает за шею девочка, а рядом со мной стоит мальчик. Перед стульями сидят на полу два мальчика-близнеца. А между мной и Машей сидишь ты – отец наших шестерых детей. Двоих моих и четырёх Машиных.

– Во, блин!– присвистнул я.– Вот почему у Маши на дне рождения, когда вы пели дуэтом,..

– Именно. Я уже знала, что детей будет шестеро.

– Ещё одна непонятка разъяснилась. Но не все. Четверо Машиных детей. Ты, что, сняла с меня заклятие?

– Нет. Это заклятие не снимается. Так что и я, и Маша можем быть спокойны – третьей женщины у тебя не появится и мусульманин из тебя не получится. Обычный,– хихикнула,– двоеженец.

– Тогда, коим образом?..

– Ну, ты же слышал в блоке "D" разговор между академиком и адмиралом про матрицу. Ничего не понял?

– Да понял. Хотят Маше сделать более красивое тело. Хотя плохо себе представляю, каким макаром...

– Нам и не понять, мы не учёные. Ты не понял главного. Матрицу сделали с изображения, записанного в твоей мыслеграмме.

– Ты хочешь сказать....

– Что скопировали моё тело. Теперь наши тела будут абсолютно идентичны и заклятие на Машу распространяться не будет. Нас будет отличать только один маленький ньюансик: у Маши волосы каштановые, а у меня – рыжие. Значит на лобке и подмышками, соответственно... И ещё одна вещь тебя поразит...

– Я и так весь поражён. Какая вещь?

– Знаешь такую поговорку: "За деревьями леса не видно"?

– Конечно.

– Это означает, что какая-то деталь отвлекает нас от правильного видения вещей.

– Да, понимаю я!..

– У меня и у Кати очень и очень похожие тела. Это мне Эстер сказала. Но из-за моих рыжих волос и зелёных глаз ты этого не замечал. Точно так же из-за маленького росточка и худосочности Маши, ты не замечал, что лицо у неё похоже на... И волосы, и глаза у них одного цвета.

– Слушай, а ведь и вправду!..

– Но ты не думай, она только внешне будет очень похожа на Катю. Они разные по характеру и темпераменту.

– Маша более холодная?

– Ты же её целовал. Об неё обжечься можно...

– Маша темпераментнее Кати?

– Боюсь, что темпераментнее и меня... Ты забываешь, что я тебя полюбила, будучи маленькой девочкой, и заполучила в шестнадцать лет. А Маша столько лет копила в себе страсть и нежность, что сейчас это из неё хлынет неудержимым потоком.

Я глуповато ухмыльнулся:

– Наконец-то мой звериный инстинкт насытится.

– Ещё как! Не ухмыляйся, погоди, мы тебя ещё до бессознательного состояния доведём.

– Ой, боюсь, боюсь!

– Жалко, не могу тебе дать пинок или подзатыльник. О, как время-то за разговором пролетело. Через пятнадцать минут – финал-апофеоз.

– Н-да, уж. Напряг какой-то.

– Прекрати. Помнишь, как на автовокзале в Новгороде, когда ты вздыхал, что мне только шестнадцать лет, что я тебе сказала?

– Не ханжествуй и не занудствуй. Я – половинка твоя.

– Правильно. Только теперь пока половинка. Всё насчёт "пока" понял?

– Не совсем дурак. Хотя, частично есть.

– Молодец. Самокритика – вещь полезная. Учти, Маша после формовки будет очень слабая. Ты, уж...

– Яволь, мин хенераль.

– Я пока вам мешать не буду. Надо место для ночлега поискать. Поспать-то придётся. Но перед сном вас навещу,– и смолкла.

Коренастая лардесса в белом халате вкатила в помещение больничную каталку. Точь в точь, как в нашем госпитале на Базе. Оставив каталку посреди комнаты, лардесса вышла в коридор, где её дожидались ларды-охранники. Дверь закрыли. Я подошёл к каталке. Знакомое Машино лицо с закрытыми глазами. Точно, как похожа на Катю! И обнажённое тело, каждый миллиметр которого я знал. Вот и крошечное пятнышко родинки на левом плече. И даже немногочисленные веснушки на груди скопировали. Я так люблю их целовать у Вики.

Маша открыла глаза и слабым голосом прошептала:

– Серёженька, слава Богу, ты рядом. Что со мной?

– Всё в полном порядке,– преувеличенно бодро сказал я,– только вся каким-то жёлтым гелем перемазана. Сейчас воду включу, и мы его смоем.

Когда отрегулировал душ и вернулся к каталке, Маша пыталась сесть, но это у неё не получалось.

– Что со мной?– заплакала она.

– Всё хорошо. Не плачь, малышка моя,– и торопливыми поцелуями осушал слёзы на её лице,– любимая моя роднулечка, кисонька моя пушистенькая...

– Какой сладкий сон,– сквозь слёзы улыбнулась Маша,– не хочу просыпаться.

– И спи себе. Только обними меня руками за шею.

Легко подхватил её на руки и понёс в ванну. Аккуратно поставил. Маша продолжала держаться руками за мою шею. Я тоже залез в ванну.

– Стоять на ногах сможешь? Или лучше тебя посадить?

– Смогу, только ноги почему-то дрожат. Сейчас попробую энергию ци призвать. Совсем ослабла.

Ни мочалки, ни губки не было. Я нажимал мизинцем правой руки кнопку на стене и из краника, торчащего из стены, в мою подставленную ладонь лилось что-то вроде жидкого мыла. Левой рукой я держал душ на гибком шланге, а правой смывал гель. Гель смывался легко, так как не успел засохнуть. Маша держалась обеими руками за мои плечи. Как я не вглядывался, но не видел ни шрама, ни другой какой-либо отметины в месте соединения головы с шеей. Не с тоненькой, «цыплячьей» шейкой, из-за которой Машу дразнили Головастиком, а с длинной и стройной, как у Вики. Вот ведь, чёртовы ксанты, умеют же!..

Отмыл от геля шею, плечи, руки, приговаривая:

– Сейчас помоем мою маленькую девочку, помоем мою заюшку, помоем мою малышку...

Маша блаженно улыбалась, стоя с закрытыми глазами. Но вот я дошёл до того, что лучше всего было называть древнеславянским словом: перси. Ослепительной белизны, без единой родинки или веснушки (веснушки были чуть пониже ключиц), идеально правильной формы. Соски, без всяких пупырышек и волосинок. Их нельзя было назвать крошечными, им лучше всего подходило определение: небольшие. Эдакие гладкие пятнышки, с милым бугорком посередине.

Едва я стал смывать гель с этих упругих, высоких полушарий, как соски тотчас поднялись, став чуть покрупнее.

Маша сразу открыла глаза.

– Постой, погоди, что это?– Посмотрела вниз,– О, Господи! Это что такое?!

Боковая стена возле ванны была зеркальной, и я повернул Машу лицом к зеркалу.

– Это ты, Машенька.

– Боже! Нет, это – сон! Серёжа, ущипни меня, чтобы я проснулась.

– Со всем моим удовольствием,– и ущипнул за упругую, круглую попку так, что Маша взвизгнула.

– Полегче не мог! Значит, не сплю. Господи, ещё бы я не знала это тело! Сколько раз видела в душе на полигоне. Это самое прекрасное тело, которое я только встречала в своей жизни! Каждый раз, при виде его, я истекала слюной от зависти. Вичка! Вичка! Ты меня слышишь!

– Ну, что ты орёшь, как пострадавшая?

– Спасибо тебе, любимая, за такое тело! Вичка, Виченька! Это же просто... Ой, люблю тебя до смерти!

– Машенька, это же не я тебе дала такое тело, а ксанты.

– А кто его сделал таким? Это же твои упражнения с луком сделали грудь такой. Ты в душе наклонишься, а грудь остаётся той же формы, что и у стоящей. Ни одна красавица Базы с грудями, отвисающими до пола, таким похвастаться не может. А попка не отвислая,– Маша повернулась к зеркалу спиной, не отрывая взгляда от себя,– не продолговатые ягодицы, а кругленькие, без малейших следов целлюлита. Животик, ой, какой чудный! Сказка, а не тело!!!

– Всё равно, это не моя заслуга. Мама с папой, мать-природа, Серёжка...

– А я-то тут при чём?

– Кто меня в такой идеальной форме поддерживает? И на полигоне, и в постели.

Маша упорно стояла на своём:

– Виченька, тебе за это спасибо. Я тебя больше жизни люблю!

– И больше Серёжки?

– Ну-у-у, так нечестно, провокаторша...

– Когда я маленькая была, меня мама так всё время провоцировала: "Серёжу любишь больше, чем меня?". Я отвечала: " Тебя очень-очень люблю, а Серёжу на самую чуточку больше".

– Вот тебе и ответ на твой вопрос. Я тебя очень-очень люблю, а Серёжу на две чуточки больше.

– Это, что, ты его больше любишь, чем я?

– Ну, так получается.

– Ты-ы-ы!!!

Я, тем временем, отмыл от геля Машину спину и то, что пониже спины. И не мог удержаться: оставил на белоснежных ягодицах два красных пятна. После первого поцелуя Маша громко охнула, после второго – застонала.

– Серёжа, всё, дальше я сама вымоюсь.

– Здрассте, приплыли. Имеет право муж помыть свою жену?

– Я тебе ещё не жена...

– Это – очень – даже – легко – исправить,– сказала Вика, делая между словами паузы.

Лицо Маши стало ярко-пунцовым.

– Ой, Машенька, какая прелесть! Ты так мило краснеешь. Можно подумать, что ты...

Маша оборвала её:

– Вот именно. Сколько раз собиралась отдаться какому-нибудь пьяному десантнику, которому уже наплевать, с кем в постель завалиться, да всё как-то не решалась. А когда Серёжу полюбила, поняла, что так и останусь старой девой. На космодроме ты меня ошарашила. Но Паша был с Валей, Трэш – с Мудровской, Гросс – с Тарье. А я – седьмая лишняя. В самом горячечном сне не могла предположить...

– Я же говорила тебе, что семь – счастливое число. А вот Серёжке счастье без всякой нумерологии досталось. Все жёны – девственницы.

– Ну, девственности-то меня лишили,– заметила смущённо Маша.

– Физически, но не морально. У тебя же мужчин не было. У Кати, первой Серёжиной жены, такая же фигня была. Наличие девственной плевы ещё ни о чём не говорит. Бывают и девственницы развратными сучками. Кстати, ты на Катю очень лицом похожа, а теперь ещё и фигурой. Почти её копия.

– И Серёжа меня за эту похожесть полюбил?

– Успокойся, не за похожесть. У тебя и характер твой собственный, и полюбил он тебя, когда у тебя ещё такой фигуры не было.

– Тогда, конечно,– ответила Маша.

– Девушки, я не мешаю вашей беседе?– мысленно изрёк я, стараясь, чтобы мою мысль восприняла и Маша. И мне это удалось.

– Серёженька, любимый мой, муж мой единственный и ненаглядный, прости свою жёнушку, мы заболтались,– простенала Маша мысленно и мы все рассмеялись.

– Вот он, фатум без прикрас,– сказал я.

– Вика, значит, на моём дне рождения, ты знала?..

– Да.

– И на космодроме знала, чьей женой я стану?

– Да.

– Но, как же...

– Маша, а ты сама-то как думаешь, легко ли мне было?

Маша вздохнула:

– Виченька, у меня нет таких слов, их ещё не придумали. Я перед тобой в неоплатном долгу. Я бы так не смогла... Ты же с помощью колдовства...

– Ни в каком ты не в долгу. Это вправду фатум, судьба. Должно нас быть трое.

– Вот теперь я поняла, почему не вы у меня есть, а я – у вас.

– Значит, подросла,– засмеялась Вика.

– Да, уж подросла, сантиметров на тридцать сразу,– хихикнула Маша,– твоё предсказание начинает сбываться. Я – счастливая девушка.

– Это – очень – даже – легко – исправить,– повторилась Вика.

– Я стану несчастной?

– Ты станешь женщиной.

И Маша опять покраснела:

– Теоретически-то я всё понимаю, но между теорией и практикой...

– Как женщина, имеющая некоторый опыт, и знающая Серёжку, я хочу тебе дать... Не знаю, как это назвать. Советы? Советчиков в любовных делах, обычно посылают матерно. Правила? На любовном ложе правил нет. Законы? Совсем смешно. Ну, пусть это называется – пункты. Всего три пункта. Первый. На телах нет никаких запретных зон. Всё тело – зона любви. Я, например, могу легонько подуть Серёжке в ноздрю – он при этом так смешно морщится. Или засунуть кончик языка ему в ухо. Люблю тискать его ягодицы. Правда, когда он их напряжёт, они становятся каменными. Тогда я жалобно прошу: "Вике попку надо...". Серёжка любит уткнуться носом в мою подмышку или полизать свод стопы. Покусать мои пятки или мочки ушей погрызть. Поэтому серьги мне противопоказаны. Ты их, кстати, тоже не носишь. Короче, не маленькая, и так поняла про то, про что я не упоминала.

Пункт второй. Вы, оба – равноправные партнёры в любовных утехах. Мне одна дура на Базе жаловалась: "Мой муж меня не удовлетворяет, я не испытываю оргазма. Ты же Ведьма, наколдуй мне что-нибудь". Спрашиваю её: "А ты-то его удовлетворяешь?". "Ну, да,– говорит,– он же кончает...".

"Кончить можно и в дырку в заборе и в собственный кулак". "Так ты мне не поможешь?". "Кроме тебя самой, тебе никто не поможет. Шевели мозгами и шевелись в постели". "Это как?". Вот такие идиотки бывают. Давай волю своей фантазии, а она у тебя богатая. Фантазия направит твои руки и ноги, и язычок, и губки, и всё остальное на путь истинный.

Пункт третий. В постели нет слов: "Стыдно, не надо, нельзя". Ничего не стыдно, всё надо, всё можно. Даже в критические дни, при соблюдении определённых правил. Это потом объясню, наедине. И, вообще, в постели словам не место. Тела и души разговаривают языком ласк. Болтать на всякие темы можно до или после. Но не во время. Нет полного запрета на слова, но, чем их меньше – тем лучше. Серёжка не просит меня перевернуться на животик, я сама чувствую, что ему этого хочется. Не сразу мы такого взаимопонимания достигли, но со временем это приходит.

Ну, а если после всего ты его спросишь: "Тебе хорошо со мной было?" или "Тебе понравилось?"... Хотя, нет, слава Богу, ты не такая. Вот, собственно, и всё.

– Я буду выполнять все три пункта,– тоном прилежной ученицы промолвила Маша.

– Вот сейчас ты нагнёшься, чтобы домыть ноги до конца...

– Я присесть хотела...

– Нет, ты нагнёшься! А я, так и быть, закрою глаза.

Я взял Машу за плечи и повернул к себе спиной. Встал на колени, положил ладони на Машины выпуклые тугие бёдра и почувствовал, что тело её бьёт крупная дрожь. Она низко наклонилась, смывая гель с икр и ступней. И, когда я потянулся к ней губами, не стала отстраняться, а, наоборот, подалась мне навстречу. Губки были такими же огненно-жаркими, как и губы

на лице. Маша всхлипнула и громко прошептала: "Пожалуйста, ещё!".

В этот раз поцелуй был более долгим, и Маша уже не просто дрожала, а содрогалась всем телом. Я заставил себя оторваться от неё и встал. Маша торопливо домыла ноги, радостно выкрикнув: "Всё!". Мы оба стояли лицами к зеркалу, и я видел на лице у Маши улыбку. Нет, ничуть не смущённую, а задорную и загадочную. Что называется: Джоконда отдыхает.

– Смотрю я на ваши улыбающиеся лица и понимаю, что зачёт сдан,– возник в мозгу голос Вики.

– Серёжин поцелуй в капсуле превратил меня из лягушки в царевну, а этот поцелуй – из царевны – в богиню. В Венеру,– радостно изрекла Маша.

– Ты, значит, богиня, а я...

– И ты – богиня любви. Афродита.

– Во, попал в римско-греческий миф,– засмеялся я.

– Ладно, ребятки, я ложусь спать. Не собираюсь наблюдать вашу первую брачную ночь, дабы вас не смущать. Бай-бай.

Мы дружно сказали Вике:

– Спокойной ночи, любимая.

– Впервые меня любимой назвали хором. Всё. Сплю.

Я вылез из ванны, собираясь вынуть оттуда Машу. И увидел, что все капли воды на её теле высохли. Это и не удивительно – от неё веяло жаром.

– Серёжа, ты не удивляйся,– поняла моё изумление Маша,– Вот такое свойство моего организма – когда я волнуюсь, температура тела значительно повышается. А в спокойном состоянии я обычная, тёплая. Но я научилась при помощи аутотренинга регулировать температуру. Если тебе не нравится, могу стать тёплой, даже прохладной.

– Нет, оставайся сама собой. Я не хочу, чтобы твои мысли были заняты регулировкой температуры.

– Конечно. Им надлежит быть занятыми только тобой. Неси меня скорее на ложе, а то мне тебя жалко.

– Почему жалко?

– Потому, что он уже так долго...– и, не подобрав слов, показала пальчиком.

Да, такая длительная эрекция восхитит адмирала. А в том, что где-то в помещении стоит камера слежения, сомневаться не приходилось. И насрать на этих ксантов!!! Ведь огромные карие глазищи переполнены любовью.

Машины руки сомкнулись на моей шее огненным кольцом. Я понёс Машу через комнату, и на моих руках тело её содрогалось, как при поцелуе в ванне.

– Вода высохла, но между ног всё мокро,– простонала Маша и от этого стона, я сам содрогнулся от страсти,– не надо никаких прелюдий, входи в меня сразу.– И замолчала, только дышала тяжело и часто.

Мы не легли, мы рухнули на ложе. С Викой – сказка, с Машей – огненная феерия.

Катя была бушующим морем с белопенными вздымающимися валами. В глубинах которого я тонул.

Вика – полноводная река с быстрым течением, бурными порогами, коварными водоворотами и бездонными омутами. Но и с тихими заводями.

С Машей – вся комната пылала пожаром. И в этом всепожирающем пламени Машенька извивалась мифической ящеркой-саламандрой. Я стал птицей-фениксом, который тоже не горит в огне. Маша обвила меня руками и ногами, принимая в себя, и раскрылась подо мной, охватывая меня сжигающим своим телом. Словно проваливаюсь в жерло действующего вулкана. Сгорим! Сгорим!