Текст книги "Моя первая субмарина (СИ)"

Автор книги: Константин Шемагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

Глава шестая Выходит, что любовь иногда творит чудеса?

Он позвонил в соседскую дверь. Открыл отец Люды. Улыбаясь, отец Людмилы пригласил его пройти в комнату. В комнате был накрыт стол. Ближе к столу сидела мать Люды. Сама Люда сидела на диванчике с довольно отрешенным видом. Семейство вроде бы как смотрело какую-то передачу по телевизору. Его посадили за стол и налили рюмку водки. Хозяин дома произнес какой-то тост. Они выпили. Люда выпила немного вина. После пяти десяти минут разговора ни о чем родители поднялись из-за стола и заявили, что идут спать и удалились в соседнюю комнату. Они остались в комнате вдвоем. Люда подняла на него свои прекрасные бархатные огромные глаза. В них он прочитал, что она жалеет об их затянувшейся ссоре. Он пересел к ней на диванчик. Вложил ее изящную ладошку в свою ладонь, и так они просидели часов до двух ночи, почти ни о чем не разговаривая, а только время от времени обмениваясь долгими взглядами. Они снова прекрасно понимали друг друга без всяких слов. Он спал всего часа три. Но когда встал и стал готовиться к походу в институт, то ощутил небывалый прилив сил. Он снова был в лучшей своей физической и душевной форме и готов был биться до бесконечности. Первым предметом была физика. Самого экзамена он не боялся. Преподаватель, который читал им курс физики и принимал экзамены, был достаточно ветхим старичком. Что он сам знал по физике, сказать было трудно. Курс же его лекций представлял из себя набор различных опытов и физических экспериментов, проводимых разными физиками мира. Причем многих их фамилий большинство из студентов даже не слышали. Материал подавался в беллетристическом виде, в нем было минимальное количество простейших формул и никаких математических выкладок. Очевидно во времена этих опытов серьезной математики под физику еще не подводили. Для того, чтобы получить хорошую оценку на экзамене, нужно было только вызубрить конспект. Прочитать в каком нибудь учебнике такие замечательные вещи было невозможно. У него была предварительная договоренность о конспекте со студентами из другой группы, которые сдавали экзамен раньше. Но чтобы получить зачет и допуск к экзамену за семестр нужно было сдать десять лабораторных работ. Титульный лист лабораторки состоял из трех граф. В центре должна была стоять подпись лаборанта,о том, что студент выполнял работу, то есть присутствовал на практическом занятии. Слева нужно было иметь визу преподавателя о сдаче теории по данной теме работы. И окончательная правая виза говорила о том, что данная работа зачтена. Покопавшись по своим сусекам, он обнаружил только одну лабораторную и ту с единой подписью по центру. Она выполнялась в первую или вторую неделю после начала семестра. Именно в то время он собирался начать новую жизнь и не пропускать больше занятий. Конечно, на руках у него были все десять зачтенных образцов, взятых у добросовестных студентов. Теперь нужно было принять решение как поступить с лабораторками. Придти на кафедру в зачетную сессию и делать все лабораторные работы уже было явно поздно. Поэтому оставался другой путь. Он заготовил с запасом двойных листиков в клеточку, точно таких же как и образцы у него на руках. Затем расчертил на первых листах графы, куда должны были ставиться подписи преподавателей и лаборантов. После началась тренировка в росписях за них на черновом листке. Через полчаса все нужные десять макетов были готовы. Почти все они состояли из двух подписей. Одна выполнение, вторая за знание теории данной темы. Еще часа два ушло на заполнение самих листочков данными опыта и математическими расчетами. К девяти утра лабораторки были готовы для того, чтобы вести их в институт. Конечно, это было достаточно рисковое мероприятие. Он знал, что будущий профессор его друг Федя староста их группы, на занятиях, на которых преподаватель лично не делал по журналу перекличку, всегда отмечал его как имеющегося в наличии. Но многие преподаватели практических занятий вели свои журналы, да и у Феди уточнять было некогда когда он был, а когда его не было. На своих лабораторках поэтому он максимально стремился не ставить дат выполнения. Тогда у него были какие-то шансы говорить преподавателю, что мол прошло уже много времени и он уже сам ничего не помнит, что может он вообще делал эту работу с другой группой или вообще на дополнительных занятиях. Ну а хуже всего было, когда преподаватель начинал вслух сомневаться в подлинности той или иной подписи в той или иной графе Но другого выхода у него просто уже не было. Следующим на очереди был английский. Здесь для получения зачета нужно было сдать определенное количество тысяч знаков, то есть перевести с английского на русский несколько текстов политической и технической литературы. Причем в этом семестре у него был совсем новый преподаватель, с которым им в течении всего семестра по причинам, которые никак не зависели от преподавателя, встретиться на занятиях так и не пришлось. Тысячи с русскими переводами у него тоже имелись от добрых хороших студентов. Он в течении получаса постарался сравнить английские тексты и их русские переводы. Политический вообще был из газеты Московские новости, при чем сердобольные товарищи приготовили один и тот же номер газеты как на английском, так и на русском языках. Технический текст был про электронные лампы, и многие термины были понятны и без перевода. Но кроме тысяч была еще и целая книжка с предложениями на различные грамматические разделы. Вот здесь совсем все было не просто. Но сейчас он находился на вершине душевного подъема, и стоящие перед ним препятствия уже не казались совсем уж непреодолимыми. По крайней мере сейчас он готов был биться. Было еще несколько зачетов, которые нужно было получить для допуска к конкретным предметам на экзамен, но это уже были локальные задачи. Позавтракав, он поехал в институт. Это был явно его день. Он остроумно отвечал на реплики физика, почему тот чего-то не припомнит его лица, и почему для сдачи он принес всего десять, а не пятьдесят лабораторных работ. В конце выяснилось, что и сам физик был когда-то студентом. Поэтому он ценит его веселость и находчивость, но настоятельно советует с третьего курса браться за ум, так как на нем начнут читать уже дисциплины по специальности. И все-таки невозможное стало возможным и зачет и допуск к экзамену по физике он получил. Окрыленный он зашел на кафедру иностранных языков. Как он и ожидал, достаточно симпатичная его преподаватель средних лет дама вытаращила на него глаза и сказала, что видит его в первый раз в своей жизни. Он пытался и здесь что-то сострить, но здесь его остроту не оценили. Преподаватель сильно поскучнела и спросила на что собственно говоря он рассчитывает. Он набрался наглости и сказал, что рассчитывает получить сегодня у нее зачет. Тут уже сама преподаватель что-то сострила, что мол с его багажом вряд ли она поставила зачет и чистокровному англичанину. Но затем произнесла, что все равно процесс сдачи когда-то надо начинать, и совсем не обязательно, что этот день не должен быть сегодня. Вначале он подсунул ей тысячи из политической газеты. Перед заходом на кафедру он минут десять сверял два текста на английском и русском и лихорадочно пытался запомнить незнакомые английские слова. Она посмотрела на текст и сказала, что он по сложности на уровне восьмого класса, но для их первого профессионального знакомства пусть будет и такой. Она ткнула раза два в различные места текста. Его обостренный мозг моментально отпечатывал ответные предложения на русском языке из параллельной газеты. Она согласно кивала головой, а потом сказала, что с памятью у него все нормально, если он сумел наизусть вызубрить такой приличный кусок перевода, но мол она проверяет не его память, а его познания в области английского языка. Поэтому она взяла его книжку с грамматикой, наугад ее открыла и ткнула пальцем в какую-то строчку. Он перевел дословно и сам почувствовал, что сморозил глупость. Преподаватель улыбнулась, затем произнесла, что эта тема на инфинитив, и в таких случаях перевод зависит от того, какую роль в предложении он выполняет. Она перечислила все возможные варианты и ткнула пальцем в другую строчку. Он перевел, предварительно спросив значение двух незнакомых слов в предложении. Она внимательно посмотрела на него, Затем ткнула пальцем в предложение в конце страницы. Он опять перевел. Страницу .перевернули. Процесс продолжился. Они просидели вместе часа три четыре. Каждый раз при переходе на новую тему она предварительно объясняла ему о функциях той или иной английской части речи. Дальше начинался перевод. Когда книга подошла к конечным страницам, она попросила у него зачетку. Полистав ее, со словами, что хотя этого делать нельзя, но ей не хочется, чтобы с такими способностями отчисляли из института., она поставила ему зачет. Фортуна сегодня явно была на его стороне. Теперь у него появилась надежда к началу первого экзамена получить все необходимые зачеты. Время шло к пяти часам вечера. После завтрака дома он не съел еще ни одной крошки съестного. Дневная программа была перевыполнена на тысячу процентов. Но перед тем, как ехать домой на свою Северную, он решил заглянуть еще и на кафедру математики. Математика была возможно единственным за два первые его года обучения в институте предметом, которому он уделял хотя бы какое-то внимание. Он еще в школе любил решать все задачи, которые не были связаны с разрезами геометрических объемных фигур. Здесь он был полным нулем из-за не понимания и не любви к черчению. Что касается алгебраических,логических, геометрических задач на плоскости, то он с удовольствием любил решать их самых верхних сложностей. Кроме того он понимал, что инженером нельзя быть без владения математическим аппаратом. Но и здесь, особенно с учетом его проблем в последние полгода на личном фронте, все находилось в серьезно запущенном состоянии. Ему нравилась преподаватель, которая вела в их группе практические занятия. Она была высокой достаточно полной женщиной в очках. Больше всего ему нравилось, что судя по ее разговорам она была явно не дурой, а также по многим вопросам, где большинство других преподавателей предпочитали помалкивать, она не боялась высказывать своего мнения. Когда он заскочил на кафедру она уже собиралась домой. Он протянул ей свою зачетку. Когда в ней стояло уже целых два зачета протягивать ее было уже не так стыдно. Она глянула на дату получения зачетов и усмехнулась. Затем достала ручку из своей уже закрытой сумки и нарисовала ему и свою визу. Отдала ему зачетку и произнесла, что она, конечно, не знает каких успехов в последнее время ему удалось достичь на шахматных фронтах, но у нее из одного из самых способных студентов он превратился в заурядного троечника. Это было хорошей лопатой дегтя в его заработанную сегодня бочку меда. От всей эйфории у него не осталось и следа. Он покраснел, поблагодарил и вышел из ее кабинета.

Глава седьмая В шахматы играть трудно?

По дороге домой он размышлял над словами преподавателя, к которому всегда относился с уважением. В шахматы его научил играть отец. Когда они вслед за поступлением отца в Ленинградскую академию переехали в Ленинград ему было семь лет. С началом третьего учебного года он записался в шахматный кружок Дома Пионеров Петроградской стороны. Занимался с ними шахматами уже не очень молодой мужчина, которого звали Август Семенович. Часто, когда он открывал рот, из его рта вместе с первыми словами шел какой-то свист и шипение., что очень потешало мелко возрастных учащихся кружка. Август Семенович судя по всему пользовался большим уважением среди взрослых шахматных тузов города. Часто на занятия приходили со своими выступлениями будущие и настоящие первые шахматисты страны и даже мира. Бывал у них и Борис Спасский и Виктор Корчной,и Толуш, и многие другие. Они выступали перед детьми с лекциями, давали сеансы одновременной игры. Сам он никогда не чувствовал себя полным фанатом этой замечательной игры. Когда их выступления совпадали с играми футбольного клуба Зенит, он встречам с шахматными корифеями предпочитал поход на стадион. Намного позже он узнал от старших мальчишек их кружка, что странные звуки изо рта их преподавателя были последствиями войны. Август Семенович вместе с другими ленинградцами отражал нападение немцев на город в составе отряда народного ополчения, и во время одной из контратак ополчения его несколькими пулями прошил немецкий автоматчик. После этого всем юным шахматистам стало очень стыдно, и смешки прекратились. Шахматы ему нравились свои задачками, ситуациями на шахматной доске, когда всего несколько юрких ,причем не обязательно по шахматной классификации самые сильные фигуры наносили поражение гораздо более мощной в количественном отношении армии противника. За два года, при многочисленных пропусках по неуважительным с точки шахмат причинам, он поднялся в шахматной классификации на две ступени. Теперь ему хватало умения довольно легко обыгрывать всех своих соседей независимо от их возраста. С отцом, у которого когда-то в молодости была третья категория, они играли почти на равных. К его пятому классу отца выпустили из военной академии и направили к новому месту службы в Крым. И уже в конце осени в Крым поехала и вся семья. Конечно, он уже привык к Ленинграду, к своим товарищам в школе. Уже целый год ему очень нравилась одна из девочек его класса. Но уж такова была судьба семьи морского офицера. И в конце осени ,в свой день рождения он впервые переступил порог пятого класса новой для него восьмилетней школы, расположенной на Северной стороне южного города. Началась адаптация к новой жизни в новых реалиях. Шахматы как-то забылись сами собой. Его родители всю свою жизнь выясняли отношения, поэтому все больше он стал болтаться по улице. В его карманах мать стала обнаруживать сигареты. Кажется пацан стал реально слетать с катушек. В начале шестого класса в школе появилось объявление, что проводится турнир на первенство школы по шахматам. Из победителей будет сформирована команда для участия в командном первенстве школ города. Он уже практически больше года не брал шахматы в руки. Но от нечего делать записался в школьный турнир. Он быстро и легко обыграл всех, включая и двух верзил восьмиклассников. Его включили в состав школьной команды, и вскоре они вместе с учителем по физкультуре отправились на первенство города среди школ. Соревнование проходило в каком-то бомбоубежище. И хотя в подземелье было много комнат, в него набилось много юных шахматистов и дышать было достаточно сложно. Руководил соревнованием высокий мужчина чуть меньше тридцати лет от роду. У него была на голове пышная шевелюра, пышные усы. Высокого роста он сильно прихрамывал на одну ногу. За день их команда сыграла несколько встреч с разными школами. Причем здесь были и средние школы и восьмилетние. Несколько партий ему удалось выиграть, примерно такое же количество он проиграл. Их школа в зачете среди восьмилеток заняла место где-то в середине таблицы. Преподаватель физкультуры остался доволен. Теперь в классе он был уже не только тем, кто лучше всех решал задачи по математике, но и знаменитостью школьного масштаба. В конце школьных соревнований их организатор подошел к нему и предложил поиграть уже в личных соревнованиях. Шахматный тренер назвал адрес, номер школы, где они будут проходить, а также дни недели и время начала. Когда наш герой рассказал об этом дома, то мать очень обрадовалась. Она сразу поняла, что теперь он хотя бы на время оторвется от улицы, которая его уже серьезно стала засасывать. Поиграл он в этих соревнованиях и уже был знаком со звездами городской величины того времени. Особых успехов у него не было. Так как своего помещения у шахматистов не было, то играли где придется. А через год закончилось восстановление здания, и детвора получила прекрасный Дворец Пионеров. Там Анатолию Германовичу, так звали этого тренера, выделили помещение, и Анатолий Германович стал руководителем и тренером шахматного кружка. Всем, кто посещал секции и кружки в Дворце Пионеров, выдали красивые красные книжечки-удостоверения. Книжечки с фамилиями были очень похожи на взрослые удостоверения. Все, кому их дали очень ими гордились. Анатолий Германович форсировано создавал команду школьников, которая могла бы успешно выступать на областных и республиканских соревнованиях Без игр с сильными противниками из других городов научить ребят хорошо играть в шахматы было невозможно. Как-то тренер договорился сыграть матч на шести шахматных досках с сильной командой шахматистов школьников города Харькова. В состав своей шестерки вместе с ребятами из десятых и одиннадцатых классов включили и нашего героя. На зимних каникулах их команда поехала в Харьков на поезде. Эта была его первая поездка в жизни без родителей за пределы дома.на достаточно приличное расстояние. Он учился в седьмом классе. В команде из шести человек они вдвоем с его товарищем были семиклассниками. Тренер думал о перспективе. В Харькове лежал снег и было холодно. Их поселили в центре города не далеко от Дворца Пионеров, где происходили соревнования. Здание, где они жили, находилось на Сумской улице и было интернатом для слепых детей. Старой постройки казарменного типа оно было очень мрачным. По темным неосвещенным длинным коридорам бегали незрячие дети и играли в пятнашки. Туалеты и умывальники тоже были общими. Ходить в них без старших товарищей по команде было жутковато. А еще воспитанники интерната по вечерам очень красиво пели. Песни у них все были душевные и очень жалостливые. Сам город очень понравился. Анатолий Германович выдавал суточные. На эти деньги каждый мог покупать себе любую еду или какие-то другие мелочи. Играть с харьковчанами было очень тяжело. Они были явно сильнее своих гостей. После поражения нужно было останавливать шахматные часы и протягивать противнику руку . Хотя хозяева вели себя даже очень тактично, делать это для него было крайне не приятно. Поэтому в каждой партии он бился изо всех сил. Уступая по подготовки и опыту, он за доской пытался найти любой шанс, использовать любое расслабление противника. И все же силы были явно не равные. Матч они проиграли с разгромным счетом. Но для него лично это явилось отличной закалкой. А еще он понял, что шахматы могут приносить выгоду в виде поездок в другие города. Поэтому после Харькова интерес к ним у него вырос. В то же время к своей дойной корове он относился очень не справедливо. Попав в костяк сборной, он кормил свою коровку ровно настолько, чтобы она не отбросила с голодухи копыта. То есть он уделял занятиям теорией ровно столько времени, сколько нужно было для того, чтобы удерживаться в числе ведущих шахматистов города. Когда у него было все хорошо, шахматы часто отходили на второй план, как только у него возникали серьезные психологические проблемы, шахматы были чуть-ли ни единственным спасением от этих проблем. И если один великий сказал, что шахматы дают человеку в десять раз больше, чем этот человек в них вкладывает, то у него лично это пропорция была явно значительно больше

Глава восьмая Иногда и любовь бывает бессильна

Когда он вернулся домой, было уже темно. Поужинав, он хотел было позвонить в дверь соседки. Но каждый раз при этом ему приходилось испытывать неловкость. С отцом Люды он не испытывал никаких проблем. Высокого роста мужчина служил мичманом на крупном военном корабле. Считался хорошим специалистом в своем деле. Всегда выражался понятно и был искренним. Мама Людмилы ,крашенная блондинка невысокого роста, работала где-то в школе преподавателем русского языка. Когда она открывала дверь, то всегда проявляла полное радушие и свое расположение к нему. В то же время он четко улавливал фальшивые нотки во всей этой ее любезности. Она явно рассчитывала на лучшую для ее дочери долю, чем быть женой какого-то инженера, да еще и с ярко выраженными неизлечимыми завихрениями.. Он не сомневался, что за его спиной мать вела с дочерью беседы о любви обманной, о надежной и сытой жизни. В те времена еще не слыхивали об новых русских, поэтому лучшей партией был или военный с большими звездами и перспективами, или на худой конец глухой слепой капитан дальнего плавания. Поэтому звонить он не стал. Тем более, что успех дня нуждался в своем развитии. Через два дня на пути к светлому будущему у него осталось одно черчение. И здесь он сполна получил за все. Хотя он шел на дифференцированный зачет, который являлся тем же экзаменом, вооруженный до зубов шпаргалками и готовыми листами– ответами, называемыми у студентов бомбами В первый свой заход он лихо вытащил помеченный кем-то ему билет. На него у него уже была готовая бомба. Он еще раз повторил все, что ему рассказывали про изображенное на его билете сечение объемной фигуры, затем пошел отвечать. Достаточно молодой преподаватель, которого он кажется видел первый раз в своей жизни, вроде бы согласно кивал головой. А потом он ткнул карандашом на одну из проекций и попросил найти обозначенную точку на объемной фигуре. И хотя перед экзаменом спецы тренировали его в ответах на подобные вопросы, ответ его был бы равен ответу первоклассника, которому учитель предложил решить дифференциальное уравнение. Конечно, он сморозил чушь. Преподаватель задал следующий вопрос, затем еще один и потом вернул ему зачетку. Первый неуд в ведомости напротив его фамилии был нарисован. Он еще пару дней уделил решению задач по начертательной геометрии и черчению. Пошел к другому преподавателю, но история повторилась с точностью до последней мелочи. Может быть слава об его замечательных ответах бежала впереди его, и преподаватели кафедры черчения и начертательной геометрии уже слагали о нем легенды. Он не пошел в третий раз а начал сдавать другие экзамены. Не без приключений, но к концу экзаменационной сессии у него в зачетке были оценки по всем нужным экзаменам. Причем по физике,оценка за этом семестр уже шла в диплом, вызубрив конспект наизусть всего за одну ночь, он получил отлично, а его друг Федя-староста, сдавший до физики три предмета на отлично, с первого захода получил неуд. На экзамене Федя не стал рассказывать, как бедная лягушка перед своей смертью дрыгала лапками , когда экспериментатор пропускал через нее электрический ток. Вместо этого он начал рисовать интегралы и выводить математические формулы. На это ему было заявлено, что его крючочки никому не нужны. Пусть он лучше про опыт расскажет. В конечном итоге Федя и получил неуд. Теперь у одного перед летними каникулами оставалась физика, а второй размышлял как ему правильно поступить с зачетом по черчению. Черчение заканчивалось, нынешняя отметка также шла в диплом, и от этого никуда нельзя было деться. Федя пошел к другому преподавателю по физике и получил свою заслуженную пятерку. А вот он все думал и думал, что можно придумать с черчением. Но ответа не было. Можно было оставить хвост до осени и сесть за учебники по начерталке, за чертежные альбомы. Но учиться чертить было для него не только мукой, но как он сам считал ,бесперспективным занятием. Ведь у каждого человека есть какие-то не доступные для него занятия. В конечном итоге он решил сделать третью попытку. В этом уже был определенный риск. Ведь можно было уже нарваться на комиссию, а затем быть отчисленным из института. Он советовался со своими старшими товарищами– разгильдяями, которые уже успели побывать в академических отпусках, и которые уже отчислялись и были или не были потом восстановлены. Все они в один голос заявили ему, что никто его из-за одного черчения из института не отчислит, что можно и дальше учиться без сданного черчения, если его не волнует получение стипендии. И все хором посоветовали ему сделать еще одну попытку и идти сдавать прямо к заведующей кафедрой черчения. Так он и поступил. Фактически все повторилось с точностью до микронов. Он опять вытащил крапленый свой билет. Опять отвечал по приготовленной бомбе. Опять его завалили на дополнительных вопросах. Затем начальница по черчению взяла его зачетку, полистала ее. Потом сказала ему, что его уже трижды пропускали с нулевыми знаниями и нулевым умением по ее предмету, но уж четвертого раза точно не будет. Он молча ждал, когда ее монолог закончится ,и ему вернут зачетную книжку. А она все говорила и говорила. Говорила, что без понимания черчения нельзя не только стать инженером, но и просто квалифицированным рабочим. Что у нее такой студент ,с такими нулевыми знаниями ,дошедший до конца второго курса ,первый за ее многолетнюю практику преподавания. За всю ее долгую речь он не произнес ни звука. Наконец она замолчала, затем взяла ручку и написала в зачетке удовлетворительно и практически швырнула зачетку на стол перед ним. Он поблагодарил, попрощался и вышел из кабинета. Курс черчения был успешно завершен. Впереди было свободное лето, лето каникул и лето работы в следующем студенческом строительном отряде. За все время зачетной и экзаменационной сессии с Людмилой они практически не встречались. В его отношении к ней ничего не изменилось. Единственное, что он извлек из их последнего примирения, что по крайней мере в применении к ней, формула Пушкина, чем меньше женщину, тем она больше, вполне сработала. Хотя больше к нему домой никто не звонил и никуда его не звал. Понятно, что в эти несколько недель, забот у него хватало и в институте. Но каждый вечер его подмывало позвонить в соседскую дверь, что бы хотя взглянуть на нее. Внутренний же голос шептал, что делать этого нельзя. И вот экзамены сданы, начинается лето. В кинотеатре через дорогу идет фильм «Бриллиантовая рука». И песня, в которой сердце гибнет, разрывает и его сердце. Седьмого числа у Люды день рождения. Днем он покупает букет роз и звонит в соседскую дверь. Открывает ее мать. В ее радушии он опять явно чувствует фальшь. Она чего-то говорит, что сейчас Люды нет, что нужно мол зайти попозже. Он протягивает букет и просит его передать ее дочери. Затем уходит. Вечером за стенкой начинает играть громкая музыка и идет гулянка. Он видит, что на соседском балконе появляются и девчонки и парни. Никуда идти он не собирается, да и никто его никуда и не приглашает. Судя по крикам и шуму там хорошо и без него. Больше в этот вечер на балкон он не выходит. Ближе к полуночи соседская дверь начинает хлопать беспрерывно. Видимо начинается отъезд или отвал гостей. Все стихает. Он долго лежит без сна. Внутри какая-то полная опустошенность. Утром следующего дня он выходит на балкон. На соседнем балконе стоит Людмила. Она поворачивается к нему и благодарит за розы. Он что-то бормочет в ответ и уходит в комнату. Вечером, когда начинает темнеть, он опять выходит на балкон. Соседка на балконе и смотрит в даль, делая вид, что его не видит. Он уходит с балкона, спускается вниз и подходит под соседский балкон и дергает за виноградную лозу. Девушка высовывает свою головку за перила и через минуту стоит рядом с ним. Они переходят на другую сторону дороги и начинают свой обычный путь. Он обнимает ее за талию, она еще теснее прижимается к нему. И вот их беседка и их скамейка. Они сидят обнявшись, и почти не разговаривают. В темноте его губы ищут ее губы. Девушка слегка сопротивляется. Но он легко преодолевает ее сопротивление, и его губы слегка приоткрывают плотно сжатые губы девушки. Он ощущает обалденный привкус то ли полыни , то ли еще какой-то неведанный для него вкус и запах. Этот поцелуй он запомнит на всю свою жизнь. Напряженное до этого тело девушки обмякло, становится совсем безвольным, оно начинает сползать со скамейки. Люда находится в глубоком обмороке. Только через двадцать лет он узнает, что это был первый поцелуй в ее жизни. А за день до ее первого поцелуя ей исполнилось восемнадцать лет. Но это все он узнает только через двадцать лет.

Глава девятая А может и по течению плыть можно?

С его трудоустройством ,как все или почти все в его жизни решил случай. На улице случайно он встретил своего знакомого Славу. Тот учился на класс его младше. К девятому классу и переходу в среднюю школу Северной стороны Слава уже знал его как школьную знаменитость. Вначале команда его восьмилетней школы, а затем тем более и средней школы стала бессменным чемпионом города по шахматам. Сам он бессменно был капитаном и лично формировал состав команды. Но и здесь помог тот же случай. Вместе с ним в одном классе училась девочка по имени Люба. С виду она была довольно неказистой и по своим замашкам сильно смахивала на пацана. Училась она довольно слабо. По всем предметам у нее были тройки или тройки наполовину с двойками. Особенно плохо ей давалась математика. Зато,когда он стал искать для команды девочку , то у Любы обнаружились к шахматам недюжинные способности. Именно ее девичья доска давала их команде сто процентный результат. Затем вместе со Славой они учились в институте. И опять Слава учился курсом ниже, Они сталкивались очень редко. Мама у Славы заведовала скорой помощью Северной, Слава был ее единственным ребенком, и рос достаточно избалованным . В то же время может из-за отсутствия братьев и сестер в семье, Слава тянулся к старшим ребятам. Для того, чтобы с ним общались, Слава часто таскал из дома разные мелочи и бескорыстно предлагал их старшим ребятам в качестве презентов. Теперь он узнал у Славы, что пока один из них два года гулял по Карпатским лесам с лейтенантскими погонами, другой после окончания института почти уже год работает регулировщиком на заводе в новом секретном цеху. Слава говорил намеками, но гордость переполняла его. Завод находился совсем рядом. Слава сказал, что производство расширяется и идет набор специалистов..Идти работать было все равно куда-то надо, а тут еще была возможность заниматься реальным не скучным делом. Уже через два дня он был в отделе кадров завода и еще через полчаса вел беседу с исполняющим в тот момент обязанности начальника пятнадцатого цеха другим Славой, а на тот момент для него Вячеславом Ивановичем. Тот поинтересовался, чем он занимался два года после института. Судя по другого Славы осведомленности о типе ракет, на которых прошла его служба, Слава и сам уже успел послужить после окончания института. На работу он был принят, но для того, чтобы можно было заняться регулировкой, в отделе кадров он запомнил анкету и нужно было ждать допуск. Допуск ждали не меньше двух месяцев. То есть здесь не помогала и его служба в ракетных войсках. Пятнадцатый цех в то время располагался в спешно переоборудованном складском помещении. После входа в него слева стояла охрана, которая дальше на первый этаж пускала только по специальным вкладышам к заводским пропускам. Направо была лестница, которая вела на второй этаж. На нем и находилась вся администрация, кладовки, бухгалтерия и т.д. Того, кто болтался по второму этажу, ожидая допуск к секретным приборам и документации, обычно привлекали для каких-нибудь вспомогательных или хозяйственных работ. Он уже знал, что распределен на прибор 101Ш, что прибор имеет много не секретной документации. Поэтому до получения допуска вполне можно изучать как отдельные узлы прибора, так и общие электронные и электрические схемы. На столиках второго этажа валялись не востребованные расчетные листки. По ним было видно, что получаемая работниками цеха зарплата отличается друг о друга иногда в четыре и более раз. Боевой, бесценный опыт, полученный за пять лет так называемой учебы в институте и еще за два года так называемой службы в рядах Советской Армии, говорил ему, что пора пришла взяться если не за ум, то хотя бы за чтение открытой документации по системе «Алмаз». Он быстренько отправился в БТД цеха, то есть в бюро технической документации. Там он набрал кучу схем и описаний различных универсальных узлов и устройств приборов. Затем нашел себе место для занятий и принялся читать. Но грызть науку оказалось не просто. Он все время мозолил глаза каким-нибудь мелким хозяйственным начальничкам цеха. Они постоянно отрывали его от занятий для выполнения различных страшно необходимых и срочных работ. Причем сами работы ,как правило, были пустяковыми,но из-за крайне плохой их организации, эти работы отнимали массу времени. Но и здесь ему повезло. Кто-то из бывших инженеров-конструкторов, перешедших на работу в цех из конструкторских отделов завода, посоветовал ему заниматься в конструкторском отделе. Отдел находился в другом здании на территории завода. Он курировал пятнадцатый цех. В нем была вся точно такая же документация, как и в БТД цеха. Теперь утром, он на несколько минут заскакивал в цех, отмечался у табельщицы, а затем отправлялся в ОКБ на целый день. Вечером перед концом смены он снова появлялся в цеху. Эта схема безупречно срабатывала на протяжении всего периода, пока он ждал допуск. Производство расширялось. Да и текучка была не маленькой. Одни приходили и ждали допуска. Другие, не получившие того, на что они рассчитывали, увольнялись. В этой неразберихе и очень слабой организации учета и контроля он никому пока не был нужен. То же самое было и в ОКБ. Там все занимались или делали вид, что занимаются своим делом. Документы состояли из электрических и логических блок схем. Фактически все подчинялось двоичной логике. То есть или да или нет. Заниматься было интересно. И уже через месяц он не плохо представлял логическое взаимодействие между отдельными узлами прибора, который ему придется регулировать. В течении следующего месяца он более детально разобрался с унифицированными блоками из которых состояли все приборы вычислительного комплекса. Каждый прибор имел ряд общих блоков и часть специфичных блоков, применяемых только в данном приборе. И вот пришел день, когда он первый раз вошел в помещение, где стоял первый в его жизни вычислительный комплекс с названием «Алмаз» Комплекс представлял из себя с десяток вертикальных шкафов, прикрученных своими лапками– амортизаторами к металлическим боковым стойкам К шкафам цвета слоновой кости подходили и отходили электрические кабели. Эти кабели соединяли шкафы между собой. На двух шкафах было много мигающих лампочек с рядами металлических тумблеров под этими лампочками. Эти два шкафа и являлись мозгом вычислительного комплекса. Кроме шкафов под черными брезентовыми шатрами-беседками стояло еще два прибора на тележках. Они чем-то напоминали пианино или фортепьяно. На них было много клавишей и переключателей,а также много светящихся транспарантов. Один из них 101ш и был первым прибором в его жизни, который ему предстояло регулировать. В пространстве между приборами в ряд стояло несколько длинных узких столов, заваленных различной документацией. Рядом с приборами стояло несколько осциллографов, лежало на подставках несколько тестеров. Вокруг всех этих штук сновало пять шесть людей в белых халатах и чепчиках на голове. Некоторые из них с умным видом пялились в лежащие на столах схемы. На сдаточном стенде шел регулировочный процесс. Два прибора на тележках предназначались для программистов. Так назывались те работники цеха, которые с них вводили данные и получали результаты при решении различных задач. Сто первый Ш предназначался для штурманов. На нем решались навигационные задачи. Конечно, для новичка все было достаточно прикольным. Его представили регулировщикам, склонившимися над схемами 101Ш. Те мало уделили ему внимания и снова погрузились в схемы. Он тоже взглянул на схему. На столе лежала схема какого-то счетчика импульсов. За два месяца вынужденной отсидки в КБ завода он не плохо разобрался в их работе. Когда кто-то из регулировщиков высказал некорректную идею, то он легко со знанием дела опроверг ее вслух. Тут все регулировщики разом оторвали головы от схемы и молча уставились на него. С этой самой минуты начался рост его авторитета. Уже через две смены он устранил первую неисправность, по схемам вычислив отсутствующую в приборе перемычку. Ее при монтаже прибора пропустила монтажница. И когда загорелся нужный транспарант он почувствовал себя уже почти настоящим регулировщиком. Через месяц, получив рассчетку, он увидел, что его зарплата выросла в три раза и уже была на уровне его лейтенантской зарплаты. С каждым днем увеличивался список его трудовых побед. И дело было вовсе не в какой-то его супер гениальности. Просто общий уровень регулировщиков цеха на тот момент был крайне низок. Костяк составляли молодые ребята, закончившие года два назад подмосковные ПТУ, и серьезно побитые жизненной молью варяги из Северодонецка. Эти, не найдя себе применения на родных вычислительных поприщах, смело рванули за лучшей долей к Черному морю. Главными в цеху считались специалисты, работающие за вычислительными машинами. Идея московских разработчиков системы и заключалась в том, что несколько супер грамотных специалистов с вычислительной машины будут определять все неисправности в системе. Остальным фактически останется только менять неисправные блоки ,определенные тестовыми задачами , на исправные. Действительность полностью опровергла красивые идеи. Каждый прибор, входящий в общий вычислительный комплекс, был очень сырым и требовал как собственной регулировки, так и собственной доработки. Поэтому и встала задача иметь регулировщиков, досконально понимающих именно в отдельных приборах. Вот и вместе с регулировкой дорогой техники проходило самообучение и совершенствование специалистов по этой самой технике. С каждым днем и каждой сменой он все больше и больше втягивался в процесс. Появились и первые завистники. Они лицемерно жаловались ему, что работают дольше его, а получают денег в два раза меньше. Его мало интересовали те, которые получали меньше. Интересны были только те, которые получали больше. В основном ими были уже только те, которые работали на самих вычислительных машинах. Работы у них действительно было побольше. Кроме наладки своих собственных машин, которые кстати приходили с волжских заводов и были там достаточно хорошо отрегулированы в автономных режимах, машинисты отвечали за работу комплекса в целом. Поэтому им приходилось не только разбираться вместе с программистами, почему не решается та или иная задача, но и помогать регулировщикам вести наладку их приборов в составе системы. После того, как он разобрался во всей этой производственной петрушке, то сильно пожалел о том, что не обладал никакой информацией при устройстве на работу. Тогда бы он уже не стал бы так сильно скромничать, а попросился на вычислительную машину. Пока же он воевал со своим 101Ш. Прибор изготавливался на теперь его родном заводе. Был очень сырым. Приходили регулировщики из цеха, где его изготавливали. Они участвовали в его изготовлении и сдавали прибор на работоспособность в автономном режиме. Когда прибор включался в работу всей системы, то он требовал регулировки не только в комплексе, но у него вылезали и все автономные недочеты и недостатки. То же было и с многими другими приборами ,входящими в систему. При нормальной работе в автономном режиме, приборы сбоили в обменных процессах в составе системы. Для того, чтобы регулировщику забраться во внутрь прибора, ему нужно было заполнять документы на вскрытие прибора, указывать причину вскрытия и характер предполагаемых работ. Затем нужно было подписывать разрешение как у отдела технического контроля, так и у представителей заказчика, то есть у военной приемки. После этого можно было вскрыть пломбу, открыть прибор и начать наладку. На этапе, когда практически все требовало доработок и исправления ошибок разработчиков, работать по такой схеме было невозможно. Поэтому в первую смену данные правила соблюдались и имитировалась работа над ошибками. Настоящая работа начиналась ночью. В ночную смену выводились самые опытные и грамотные на тот момент регулировщики. Военпреды ночью спали дома и делали вид, что им ничего и ни о чем не известно. Приборы вскрывались без всяких разрешений, начиналась настоящая регулировка. Применялись все способы вплоть до припаивания дополнительных не предусмотренных разработчиками различных радио деталей, если это давало положительный эффект. Под утро все приборы закрывались. На них вешались старые прочищенные иголками пломбы. Спецы аккуратно через деревяшку их обжимали , и начинался новый день. Фактически цех вместе со всей страной только учился делать атомные лодки нового поколения. Вместе с производством шла и учеба. В цех постоянно приходили документы с доработками, изменениями в схемах. Все находилось в процессе формирования и устранения ошибок и замечаний. Это касалось и структурных подразделений и кадров цеха. Разношерстный народ и вел себя по-разному. Вчерашним пэтэушникам милее всего были гулянки, пьянки и пляжные романы. Холостяки жили в заводском общежитии. От него до пляжа было десять минут ходьбы. Попадались среди них и серьезные ребята, которые пытались освоить регулировку в полном объеме. Но их было единицы. Для остальных все это было неподъемным делом. Поэтому они сильно и не пытались вникнуть. Работали по принципу куда пошлют. С жизненным опытом из Северодонецка в основном жаловались на маленькую зарплату. Среди них также были единицы грамотных честолюбивых людей, а остальные двумя руками держались за ту единственную гайку, которую они когда-то освоили, или как им казалось, что освоили. Местные только еще начинали появляться в цеху в основном после окончания новых специальностей в городском институте. При таком разношерстном составе и дисциплина в цеху была на самом разношерстном уровне .Одни работали и одновременно учились, другие активно отдыхали, вечерком в кафе на территории завода во вторую смену пили пиво с рыбой и травили анекдоты, третьи, получив в очередную зарплату очередной голый тариф, увольнялись, и или искали новую работу в городе и на заводе, или возвращались в свои малые родины к папам и мамам. Все чаще в цеху заводились разговоры о командировках на северную сдаточную базу в город Северодвинск. Те,которые были со значительным семейным стажем и дорожили своим семейным благополучием, резонно считали, что длительные на несколько месяцев командировки на Север до добра семейную жизнь не доведут. Да и многие холостяки не сильно рвались в еще совсем неустоявшуюся северодвинскую неопределенность. В цеху витал запущенный кем-то народный афоризм. Он гласил о том, что маленькая Северная лучше большого Севера. Правда было много и тех, кого манила возможность вырваться на свободу от семейных дел или от строгих родителей. База на Севере еще только становилась, не было решено толком ни одного вопроса. Часто зарплата северян была гораздо ниже, чем у главных специалистов работающих в цеху. Максимальные командировочные платили только работникам не ниже пятого разряда. С высшим образованием на работу принимали по четвертому разряду. Пятый некоторые не смогли получить за всю свою регулировочную жизнь. Что касается нашего главного героя этого повествования, то он также был принят регулировщиком четвертого разряда, но уже через три месяца ему разряд повысили до пятого. У регулировщиков в возрасте и со стажем это вызвало и недоумение и раздражение и обиду и зависть. Но его мало волновали чужие эмоции. Для него движение по производственной лестнице вверх было тем же спортивным состязанием, где всегда хотелось только победы. Главным призом здесь для него была максимально возможная зарплата. Сама работа нравилась ему все больше и больше, так чем больше ты шевелил мозгами, тем лучше у тебя был результат. Чем лучше у тебя был результат, тем больше тебя ценили. Чем больше тебя ценили, тем большую цифру ты видел в своей расчетной ведомости. Далеко не у всех работающих регулировщиков было одинаково хорошо с логическим мышлением. Но также, как каждый самый обычный заядлый любитель шахмат считает себя в душе шахматным мастером, а все свои неудачи в игре с сильными соперниками сваливает на невезение, так и в регулировочной работе каждый считал себя чуть ли не гением. Поэтому такому гению было очень обидно, что не ему повысили разряд, что не ему платят больше денег. Но факт оставался фактом, что только очень не многие люди в цеху могли шевеление своих мозгов сочетать с хорошими практическими результатами. Почему-то одни и те же находили разгадки в сложных случаях регулировочной жизни. Именно те, которые в сложных ситуациях с совершенно еще сырой и со многими ошибками техникой, находили возможности вдыхать какие-то признаки жизни в эту технику и пользовались авторитетом как у начальства, так и в своей среде таких же самых регулировщиков. Конечно, ничего не возникало из ничего. Только стремление найти выход любой ценой, самолюбие и честолюбие были серьезными факторами в деле совершенства профессии. Жизнь же текла своим чередом.