Текст книги "Раубриттер (IV.II - Animo) (СИ)"

Автор книги: Константин Соловьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 17 страниц)

– Я не стрелял… – прошептал Гримберт, – Это чертов доспех выстрелил. Он уже не подчиняется мне. Они… они сделали из него «Падальщика»… Это больше не «Убийца», не мой доспех, он…

«У доспеха нет ни сознания, ни личности, – жестко произнес Аривальд, – Он механизм, Грим, механизм, который выполняет приказы. И он получил приказ от тебя».

Короткий, четкий, очень конкретный приказ. И выполнил его, как подобает надежному и верному слуге.

Нет.

Нет, прошептал Гримберт.

Ради всего святого, что существует и существовало. Ради Всевышнего. Ради его собственной бессмертной души.

Нет.

Аривальд положил свою бесплотную руку ему на плечо.

«Я понимаю, Грим. Ты был слишком изможден, твой рассудок затуманен пытками, унижением и боем. Ты ощущал себя брошенным, никчемным и жалким. А тут еще этот чертов поезд. И кровь. И жуткая тайна отца… Золото на крови… Знаешь, у души ведь нет автоматических предохранителей, как у доспеха, которые позволяют сбрасывать излишнее напряжение, способное повредить рассудок. Просто в какой-то миг…»

Нет.

«Ты потерял контроль над собой, Грим. Бездумно выплеснул наружу всю ту боль, что копошилась в тебе. Использовал шанс поквитаться с тем, кто оказался слабее тебя».

Груда окровавленного мяса в изрешеченном ложементе «Ревнителя» едва заметно задрожала. Не потому, что жизнь спешила покинуть пришедшую в негодность оболочку, просто съеживались уцелевшие сухожилия. Обычная посмертная агония. Гримберт и сам ощутил, будто у него внутри что-то съеживается.

«Просто секундное помешательство. Нервный срыв. Ошибка в командной цепи. Но не доспеха, а твоей собственной. Дьявольское искушение, которому твоя измученная душа в краткий миг слабости не нашла сил сопротивляться».

Самопроизвольное срабатывание души. Короткое замыкание в бессмертном механизме.

Ему захотелось завыть. Выплеснуть зловонную муть, скопившуюся в том внутреннем резервуаре, где прежде была душа. И выть до тех пор, пока сознание милосердно не потухнет, освободив измученный дух от оков тела.

Но он знал, что мне может себе этого позволить.

«Это… просто ужасная ошибка, – Аривальд говорил уже не так уверенно, тон его сделался утешающим и оттого вдвойне фальшивым. Он никогда не говорил таким тоном, пока состоял из плоти и крови, это воображение Гримберта пыталось наделить его таким голосом, – Никто не станет корить тебя… Ты ведь даже не рыцарь, если подумать. Лекари поднимут тебя на ноги, отец простит. Может, понадобится терапия или какие-нибудь восстанавливающие рассудок процедуры или…»

– Вальдо…

«Что, Грим?»

– Заткнись. Просто заткнись, Вальдо. Через час я заберу тебя и мы двинем домой. А если вздумаешь повторить что-то такое вживую, я двину тебе в нос, и плевать, насколько ты там ранен.

«Убийца» тяжело развернулся, приминая снег, и, шатаясь, лег на обратный курс.

* * *

Ходовая была повреждена не так серьезно, как он думал. Капризничала, осекалась, но, подобно дряхлой крестьянской кляче, до сих пор тянула свою ношу, хоть и кряхтела на каждом шагу. К рутьерскому лагерю он подошел не через час, как намеревался, а через три, но все равно опередил возвращающихся рутьеров. Израненные, волочащие на плечах раненых товарищей, шатающиеся, они походили на окровавленных крыс, с трудом ползущих в родную нору. Они даже не смогли бы оказать ему сопротивление, вздумай он растоптать их – все пушки «Смиренных Гиен» были брошены и разбиты, если прежде они представляли собой хоть какую-то силу, то теперь, после своей злосчастной авантюры, окончательно превратились в беспомощное отрепье, из которого даже злая воля Вольфрама Благочестивого не в силах выковать ничего путного.

Гримберт не стал их топтать, напротив, даже не смотрел в их сторону. Они были лишь бледными призраками, бредущими по окровавленному снегу его воспоминаний, они больше не имели над ним власти. Он вырвался. Он победил. А рыцарь никогда не опустится до мести своим обидчикам. Даже если это рыцарь, от подвигов которого разит как от кладбища скота.

К лагерю он добрался лишь в сумерках. Миновал жалкое охранение, черпая снег поврежденной скрежещущей ногой, полоснул по трепещущих на ветру шатрам потоками света из фар. Выставленные в караул рутьеры лишь беспомощно провожали его взглядом, сжимая бесполезные аркебузы. Храбреца, который вскинул бы оружие, среди них не нашлось.

Крысы и есть.

«Если они крысы, то кто тогда ты, Грим? Может быть, крысиный принц? Или крысиный святой? Ты спас до черта крыс сегодня, не так ли?»

– Бога ради, заткнись, Вальдо. Потерпи еще минуту, я уже вижу твой шатер.

Он и в самом деле видел его. Заметил издалека. И целенаправленно шел, не обращая внимания на раздавленный ногами «Убийцы» рутьерский скарб. Плевать. Он поклялся перед лицом Всевышнего, что заберет Аривальда, и намеревался сдержать свое слово любой ценой.

Надо придумать, как закрепить беднягу на броне. Так, чтоб тряска не усугубила его раны, а жестокий мороз Сальбертранского леса не убил за время пути. Тряска будет чудовищной, такой, что вымотает душу и у здорового, не говоря уже о раненом…

Ничего. Он будет идти так мягко, как это возможно. Медленно, время от времени уступая Аривальду свое место в бронекапсуле, чтоб тот смог согреться. Нужный курс загодя просчитан и уже введен в навигационную систему «Убийцы». Курс, зыбким пунктиром танцующий меж чащ проклятого Сальбертранского леса и упирающийся в Турин. А там…

Гримберт запретил себе думать про «там». Если они не выберутся, не будет никакого «там».

Но они выберутся, слово рыцаря.

Они уже выбрались.

* * *

Он остановил «Убийцу» в нескольких шагах от шатра. Никто не пытался помешать ему. Немногие часовые, увидевшие явление рыцаря, были слишком заняты, второпях хватая первое подвернувшееся под руки добро и спеша покинуть лагерь. Должно быть, слух о славной битве, обещавшей им несметные богатства, уже добрался до логова «Гиен». А может, они увидели бесчисленные следы повреждений на броне и сами обо всем догадались.

Кажется, в ближайшее время господин Вольфрам Благочестивый столкнется с серьезной проблемой. Все его воинство попросту растворится в Сальбертранскому лесу, перед тем разграбив то, что осталось от обоза. Кто-то так и замерзнет насмерть в зимнем лесу, более счастливые, может, доживут до весны, чтоб окончить дни на эшафоте или в висельной петле. Плевать. Здорово будет, если они напоследок вздернут своего проклятого предводителя, приведшего их к катастрофе. Но он не станет задерживаться достаточно долго, чтобы полюбоваться этим, хоть и чертовски подмывало…

Отключение нейро-штифтов далось еще сложнее, чем обычно. Он точно выломал из черепа крепившуюся внутри часть мозга. Несколько секунд тошноты и дезориентации. Но когда он наконец выбрался из бронекапсулы, оказалось, что тело не так обессилело, как ему казалось. По крайней мере, сохранило способность переставлять ноги. Большего от него Гримберт и не требовал.

– Вальдо! – он приподнял полог шатра онемевшей рукой, – Вальдо, старый разбойник, не много ли ты спишь? Собирай вещички или ты намерен ждать маркграфскую карету?

Шутка была неказистой, но другой он за время пути не придумал.

«Знаешь, Вальдо, я тут расстрелял отцовского рыцаря часом раньше. Уже после того, как узнал, что мой отец выплачивает свои долги кровью своих же подданных. Дурацкая история, как-нибудь потом расскажу, живот себе надорвешь от смеха…»

– Вальдо! Куда ты запропастился, Вальдо? Отзовись!

Забравшись в шатер, он шарил в полумраке руками, пытаясь нащупать угловатое тело Аривальда, но ощущал только какое-то тряпье. Треснувшие ножны, пустые фляги, старая кухонная утварь, драная одежда… Кажется, «Гиены» приспособились использовать этот шатер в качестве хранилища для своего никчемного скарба и до него еще не добрались мародеры.

– Вальдо! Черт, ты в прятки задумал играть?

Он обошел шатер трижды, ощупывая каждый дюйм, и лишь после этого мысль, скребущаяся в подкорке все это время, обрела достаточно силы, чтобы сделаться явственной.

Его тут нет. Аривальда тут нет.

Наверно, он спутал шатер. Или… Гримберт едва не заскрежетал зубами. Или старый мерзавец Вольфрам провел его, нарочно указав неверное место. Вполне в его духе. Ничего. Не страшно. Пусть ему придется потратить лишнее время, он не отступится. Черт, он не отступится даже если дорогу ему преградит адская река, несущая вместо вод кипящую лаву.

Гримберт, тяжело дыша, выбрался из шатра. Он найдет Аривальда. Даже если ему придется перерыть все чертовы шатры в этом лагере. Он найдет и…

– Ни к чему искать, мессир.

* * *

Перед глазами разлились пульсирующие огненные озера, легкие сдавило, как кузнечные мехи.

Слишком рано вылез из доспеха, подумал Гримберт. Не опустошил боезапас по шатру главаря напоследок. А стоило бы. Решил, что Вольфрама уже нет в лагере, что он, как и полагается предводителю крыс, сбежал первым, захватив рутьерскую казну и пару телег. Уж он-то знал, чем закончилась последняя в истории «Смиренных Гиен» военная кампания.

Гримберт медленно повернулся, ощущая, как сводит пальцы правой руки. Кажется, они пытались нащупать на поясе несуществующий лайтер.

Однако Вольфрам Благочестивый, кажется, не горел желанием броситься в драку. Предусмотрительно сложив на груди пустые руки, он стоял в нескольких шагах от шатра, наблюдая за Гримбертом. Безучастно, почти равнодушно, как наблюдают за проползающим над лагерем облаком.

– Где он?

– Кто «он», мессир?

Гримберт сделал длинный тягучий вдох. Снова какая-то ловушка. Снова подвох. Очередная крысиная хитрость. Вольфрам Благочестивый состоит из хитростей, грязных трюков и обмана. Дышит ими. Нельзя спускать с него глаз, нельзя верить, нельзя поворачиваться спиной. Ибо только один Господь Бог знает, что за фокус он готовит сейчас…

– Мой оруженосец. Где он?

Вольфрам Благочестивый поскреб пальцем подбородок.

– Уж точно не в моем лагере. Полагаю… Полагаю, в другом месте. Не знаю, как оно выглядит, но если оно устроено хотя бы вполовину так справедливо и приятно, как нам говорят, нам с вами остается только его позавидовать.

Гримберт шагнул к нему. Забыв про то, что он больше не управляет стальным телом великана. Что у него нет послушных его мысли пулеметов, готовых превратить в кровавую накипь любого обидчика. Что сытый и здоровый Вольфрам одним щелчком может вышибить из него дух. Шагнул, пристально глядя в глаза.

– Не смейте юлить, иначе я раздавлю вас, как жука. Где он?

Вольфрам вздохнул.

– Там же, где находятся все добрые вещи и помыслы, которым не нашлось места на грешной земле. Христианское смирение, епископская скромность, сеньорская милость, рыцарское благородство и... черт возьми, может, там отыщутся и мои серебряные запонки, они тоже вечно норовят куда-то запропаститься…

– Я выполнил свою часть сделки. Теперь ты выполнишь свою.

– Сделка? – Вольфрам наморщил лоб, будто бы что-то припоминая, – Ах да. Честно говоря, сделка не выгорела. Я понес большие потери, почти ничего на ней не заработав. Мало того, потерял немало людей и…

– Мне плевать, – процедил Гримберт, не спуская с него взгляда, – Сегодня ты заработал много крови. Цистерны крови. Пей ее, пока не лопнешь, проклятый паук. Или не захлебнешься. Я хочу забрать своего оруженосца и уйти.

– Я рутьер, а не разбойник, мессир, – Вольфрам Благочестивый поджал губы, – Я чту свое слово. Но боюсь, что в данном случае помочь вам бессилен. Согласитесь, я не могу передать вам то, чем не владею, как не могу передать ключ от Константинополя или ангельское перо или…

– Он в другом лагере? У вас был другой лагерь, тайный?

– Нет. Иначе я бы так и сказал. Бросьте, вы ведь все уже поняли.

Нет.

Нет, не понял, крысиная твоя душа, чуть было не сказал Гримберт. Я не…

– Вы лжете.

Кажется, это сказал не он, а воображаемый Аривальд, стоящий за его плечом. Даже интонация была не его, а Вальдо. Но Вольфрам усмехнулся в лицо именно ему.

– Ваш оруженосец мертв, мессир. Уж в этом тяжело было ошибиться.

Я брошусь на него, подумал Гримберт. Попытаюсь перекусить вены на его предплечьях. Или задушить, если в пальцах хватит силы. Я не стану просто стоять и…

– Вы убили его, когда поняли, что я возвращаюсь? Нарочно убили, чтобы…

Вольфрам поморщился.

– Господь с вами, мессир! За кого вы меня держите, за бездушного мавра? Уж не думаете ли вы, что я приказал задушить его вам назло? Черт! Вольфрам Благочестивый, может, не святоша, но и не мерзавец. И уговоры он чтит, как полагается рутьеру. Ваш оруженосец умер в тот самый день, памятный день нашей встречи. Погиб прямо в своем доспехе, прикрывая хозяина, как и полагается преданному слуге. Вы же знаете, у нашей «Безумной Гретты» совершенно лютый нрав. Выжить после ее попадания, да еще в доспехе легкого класса?.. Нечего и надеяться.

Ложь. Гримберт попытался переступить с ноги на ногу, но обнаружил, что тело застыло соляной статуей. В нем больше не было нервных волокон, не было мышц, не было кровеносных сосудов. В нем не было того, что превращает груду разнородной плоти в человеческое существо – в не больше не было души.

Но сильнее всего был потрясен Аривальд. Гримберт даже испытал некоторое подобие злорадства, увидев изумление на его воображаемом лице. Человек, всегда просчитывающий все заранее, сейчас он впервые на памяти Гримберта растерянно хлопал глазами, пытаясь понять, как же так произошло. Человек, привыкший просчитывать всякую ситуацию как шахматную партию, он не смог справиться с этим, самым простым, вычислением. И быстро таял, осознав это.

Прости меня, Вальдо.

Господь не простит меня, но ты… Ты должен меня простить.

– Не самая скверная смерть, – Вольрам пожал плечами, – Многим моим людям не досталось и такой. Все-таки на поле боя, в рыцарском доспехе, спасая хозяина… Уж точно лучше, чем медленно подыхать от лангобардского яда или затухать от болезни. Черт, хотел бы я умереть так же!

Вальдо, как же так?

Воображаемый Аривальд еще пытался утешить его, но лицо его – теперь Гримберт отчетливо видел это – было лицом мертвеца. Он был самозванцем, призраком, призванным воображением Гримберта в мир, чтобы заместить настоящего человека и теперь, осознав свою природу, быстро растворялся в воздухе.

Вольфрам пожевал губами.

– Да уж, – пробормотал он, – Смерть, может, и не самая приятная, но она-то, полагаю, наделила его местом в раю вернее, чем поцелуй Папы Римского. Хочется надеяться, что мне и самому суждена подобная кончина, но… Нет, едва ли. К чему лгать себе, сомневаюсь, что человеку моей профессии суждено умереть подобным образом. Стой.

Произнесено было тихо, но отчетливо, резко, как команда. Бросив взгляд на то место, где раньше стоял воображаемый Аривальд, Гримберт увидел человеческую фигуру. Не призрачную, из плоти и крови. Эта фигура небрежно держала в руке пистолю, направленную ему между лопаток. И знакомый волчий оскал.

* * *

– Не сметь, – отчетливо произнес Вольфрам, – Все под контролем. Мессир рыцарь не собирался причинять мне неудобств. Мы просто беседовали с ним, как старые приятели, верно?

Аривальда больше не было. Растворился, как пороховой дым, вознесся в небо. Прекратил существовать, утратив последние нити, связывающие его с реальностью. Нити, сотканные его, Гримберта, воображением.

– Пора кончать щенка, – негромко произнес Бальдульф, – У нас мало времени, сам знаешь. Надо собирать тех, кто еще может держаться на ногах, и уходить. Скоро здесь будет до черта маркграфских ищеек… Не уйдем в течении часа – спустя день будем зубоскалить на эшафоте.

Вольфрам кивнул.

– Мы уходим. Прямо сейчас. Но есть одно дело, которое нам с мессиром рыцарем надо закончить.

– Дело? – Бальдульф глухо заворчал, – Какое еще дело? Условлено же было, что кончим сеньорского ублюдка. Так уж быть, окажу ему честь, потрачу пулю. Хотя, как по мне, и ножа под ребра было бы довольно…

Мессир рыцарь. Гримберт с трудом сдержал горький, режущий глотку, смешок. Точно к нему уже прикоснулся нож Бальдульфа.

– Это уже мне решать! – Вольфрам нахмурился и вновь перевел взгляд на Гримберта, – Значит вот что. Ситуация у нас с вами складывается странная, мессир. Никто из нас не обрел желаемого, так что, полагаю, мы оба можем считать себя обманутыми в лучших чувствах. Тем не менее, я готов сделать вам еще одно предложение.

– Предложение? – хрипло выдохнул Гримберт, – Господи, о чем вы? Хотите купить мою душу за медный грош?

Вольфрам Благочестивый покачал головой. И вдруг сделался серьезен. Необычайно серьезен.

– Мое предложение может показаться вам щедрым. Весьма щедрым. Потому что я предлагаю вам место в «Смиренных Гиенах». В нашей славной рутьерской команде. Под моим началом.

Дьявол. Кажется, весь мир сговорился, решив все-таки довести его сегодня до смеха. Хриплого, рвущего изнутри легкие кровавыми клочьями.

– Вы рехнулись, – пробормотал Гримберт, – Вы просто рехнулись, вот что.

Вольфрам развел руками.

– Ремесло хлопотное, не стану спорить, да и рутьерский хлеб подчас горек, как вы изволили убедиться, зато… Ну, скажем так, в положении рутьера есть свои преимущества. Безбедной старости или благостной смерти обещать не могу, это не в моих силах, зато уйму жизненного опыта и понимание жизни – запросто. Ну как, мессир рыцарь? Как вам такой уговор?

Безумец. Еще один безумец. Даже странно, как он прежде этого не замечал. Они все тут безумны. Все выжили из ума. И он должен убираться, пока не сравнился с ними. Наверно, какое-то гибельное для мозга излучение в этом чертовом лесу или…

– У меня есть встречное предложение, – Гримберт ощутил удовлетворение от того, как напрягся Бальдульф, – Вы с вашими крысами бросаетесь врассыпную. Если вы сделаете это прямо сейчас, быть может, вы успеете, прежде чем я доберусь до Турина и отцовские егеря отправятся по ваши души.

Это не произвело впечатление на Вольфрама. Тот лишь вздохнул.

– Доберетесь до Турина, мессир? Вот как? Мне кажется, с вашей стороны это было бы немного предосудительно, не так ли?

Предосудительно? Что несет этот старый мерзавец?

Гримберт подавил желание обернуться, чтобы найти взглядом Аривальда.

Никчемная надежда.

– Что вы имеете в виду? – процедил он.

Вольфрам усмехнулся, махнув рукой куда-то в сторону. Проследив за его жестом, Гримберт наткнулся взглядом на «Убийцу», терпеливо ожидавшего хозяина с открытым люком, и едва не выругался в голос.

Тот и верно выглядел паршиво. Крайне паршиво, даже хуже, чем он мог себе вообразить.

Все еще покрытый варварскими украшениями и жуткими символами, напоминающий не благородный рыцарский доспех, а какой-то языческий механизм. Покрытый пороховыми ожогами, залитый кровью из пробитых цистерн, он выглядел так, словно явился из самого ада.

Гримберт мысленно содрогнулся, лишь представив, как это чудовище, скрежеща и завывая, ступает ногой на мостовую Турина. Черт побери, при виде него городской гарнизон, чего доброго, сыграет тревогу, даже заметив цифровую сигнатуру маркграфского наследника. Старого Магнебода после этого уж точно хватит инфаркт, а…

– Рыцарь, которого вы изволили расстрелять, – Вольфрам улыбнулся ему, – Когда грабили отцовский караван. Нет, мессир, я не упрекаю вас. Отнюдь. Поверьте, мне и самому не раз приходилось срываться. Как говорится, человеческая душа не грузовая платформа, нельзя грузить ее поклажей бесконечно, а вы…

– Я прикажу отцовским палачам убивать вас так медленно, что вы состаритесь на дыбе.

Вольфрам кивнул. Спокойно, точно Гримберт пообещал ему кубок не самого скверного вина.

– Многие великосветские сеньоры склонны прощать своим отпрыскам небольшие проказы. Черт возьми, маркиз Фриульский, говорят, простил своему любимому внуку сорок разделанных по всем правилам мясницкой науки слуг из его замка, прежде чем понял, что с малым что-то не так и не заточил его в монастырь. Наверно, ваш досточтимый отец простил бы вас, даже если бы вам вздумалось расстрелять колокола в Туринском соборе. Но в этот раз у шалости могут быть последствия. Вы уничтожили караван, стоимость которого трудно даже вообразить. Вы вскрыли тайные маркграфские делишки, которые он, подобно сеньорам своего уровня, решает не собственной кровью, но чужой. И, словно всего этого мало, вы хладнокровно расстреляли его вассала, рыцаря из маркграфской дружины. Да уж, черт возьми, за это, пожалуй, может влететь, а?

Расстрелянный рыцарь.

Самопроизвольное срабатывание системы управления огнем.

Он ведь не…

– Душевная слабость? – Вольфрам понимающе кивнул, – Еще бы. Даже если вы попытаетесь спихнуть эту выходку на «Смиренных Гиен», ничего не выйдет. Как только слуги вашего отца найдут остатки каравана, а они уже наверняка на пути к нему, им не составит труда определить, из какого орудия был расстрелян несчастный рыцарь. Ваши патроны маркированы, мессир. Клеймом, которое известно даже последнему кузнецу в Турине. Отпираться не получится.

– Я был в плену, – отчеканил Гримберт, – И вынужден был выполнять чужую волю.

– А бежать тайком из палаццо в сопровождении одного только оруженосца вас тоже заставила чужая воля?

Гримберт едва не поперхнулся.

– Я…

– Мальчишки, – Вольфрам кивнул Бальдульфу, терпеливо ожидавшему с пистолей в руке, – Во все времена они ужасные непоседы, которые рвутся из-под родительского крыла навстречу воображаемой славе и приключениям. Чем подчас приносят своим родителям многие горести. Что уж удивляться тому, что наследник маркграфа Туринского, юный Гримберт, воспылав страстью к приключениям, бежал от собственного отца, чтобы примкнуть к рутьерам и обзавестись сомнительной славой?

Гримберт ощутил, как на смену обжигающему жару приходит мертвенный холод.

– Ложь! Чертова хренова ложь!

Вольфрам подмигнул ему и вдруг переменился в лице. Испуганно заморгал, сжался, выставил в кающемся жесте сложенные ладони.

– Молю о пощаде, ваше сиятельство!– взвыл он, – Уверяю вас, у меня и помыслов таких не было, это все он затеял, отпрыск ваш, будь он неладен!.. Как прознал он, что мы рутьеры, вцепился точно клещ. Прими его в отряд и все тут! Я, понятное дело, отказывал, где это виданно, чтоб сын маркграфа, сам рыцарь без пяти минут, и с грязным сбродом якшался? Но очень уж он хотел к рутьерскому ремеслу прибиться. Я так думаю, это через не в меру восторженный дух егойный и молодость. Мальчишки они ж такие, всем известно, им слава нужна, подвиги, свершения всякие… Видно, отчаялся он рыцарскую славу добыть, вот и потянулся к дурной славе, рутьерской…

Гримберт вздрогнул. Вольфрам Благочестивый не был прирожденным актером, местами он переигрывал, местами фальшивил, но все равно выглядел отвратительно естественно. Так, будто в этот миг в самом деле ползал на коленях перед отцом, моля его о пощаде.

– Нет, – тихо произнес он, – Это ложь. Не смейте, вы не можете, не…

– Именно так, ваше сиятельство, – Вольфрам испуганно выпучил глаза, – Я уж и так отказывал и этак, а впустую. Очень уж крепко он решил рутьером сделаться. Прознал, что мы обретаемся в Сальбертранском лесу, и пробрался к нам со своим оруженосцем. Объявил нам, значит, что ноныча он тоже вступает в ряды «Смиренных Гиен» и принимает разбойничьи клятвы вместо прежних, рыцарских. Обязуется служить наравне с прочими и зарабатывать нашим ремеслом. А чтобы мы не сомневались, выложил нам идейку одну. Мол, под покровом тайны собирается в Турине караван ваш, про который он случайно прознал, и везет этот караван богатства несметные. Ему доподлинно известный маршрут, но он просит свою долю из награбленного и сам будет участвовать в налете…

У Гримберта закружилась голова. Это была чудовищная, омерзительная ложь, но Вольфрам Благочестивый выкладывал ее аккуратным узором, как паук выкладывает свою паутину, и получалось так ловко, что дыхание скрежетало в груди.

– Отец никогда вам не поверит, – обронил он, ощущая затылком холодную точку – взгляд пистоли в руках Бальдульфа, – Он разберется, он…

Вольфрам пожал плечами. Он больше не был кающимся разбойником, фальшивая личина мгновенно сошла с него, оставив привычное выражение.

– Отец, может, и нет. А прочие рыцари? Они ведь тоже узнают об этой истории. И не смогут не узнать – их собрат, разорванный вашими пулями, разлагается в бронекапсуле «Радетеля» в считанных лигах отсюда.

Рыцари. Об этом он не подумал.

Вольфрам потер руки друг о друга – еще один паучий жест.

– Только вообразите, мессир, как они будут смотреть на вас с этого дня. Мальчишка, который, мечтая о подвигах, примкнул к разбойникам и хладнокровно расстрелял их собрата. Растоптал рыцарскую честь и все мыслимые добродетели.

– Нет, я…

– О, уверен, ни один суд, мирской, церковный или императорский, не предъявит вам обвинений. Сын маркграфа! Как можно усомниться! Да и кто поверит старому разбойнику вроде меня?.. Но штука в том, что вашему славному рыцарскому сословию не нужен приговор суда, чтобы подвергнуть остракизму или свести в могилу своего собрата, не так ли? Да, формально они будут вам подчиняться. Даже присягнут когда-нибудь, быть может. Но за глаза… Как они будут звать вас, мессир? О чем станут шептаться за вашей спиной? Какие взгляды бросать в вашу сторону? Не знаете? А я знаю.

Убить, подумал Гримберт, собирая силы для одного-единственного рывка. И пусть Бальдульф размозжит мне затылок. Я перегрызу этому старому мерзавцу горло, пусть даже придется глотать его зловонную кровь. Я избавлю мир от одного из самых омерзительных его творений.

– Гримберт-Разбойник. Гримберт-Гиена. Гримберт-Каннибал. Вот какую славу вы с этого дня обрящете в Турине, мессир. Рыцари, которых вы поведете в бой, будут проклинать вас и ненавидеть. И ждать удобного момента, чтобы предать или выстрелить в спину, списав на ошибку автоматики. Вам никогда не суждено будет покрыть себя рыцарской славой, потому что вы уже будете обмазаны со всех сторон, будто дегтем, презрением рыцарской касты. Здесь не помогут ни мольбы, ни епитимьи, ни паломничества. Рыцари, как и гиены, не знают снисхождения. Единожды опорочив их род, вы станете отверженным, презренным, жалким. Хуже, чем последний язычник, хуже, чем отцеубийца. И эту ношу вам придется нести до конца своих дней. Сколько бы подвигов вам ни удалось совершить во славу веры или его величества, все они будут отправлены смрадом, который будет следовать вслед за вами. Сколько бы побед ни пришлось одержать, все они будут отдавать одним и тем же. Запахом предательства, тщеславия и трусости. Вот каким вы войдете в историю, мессир. Разбойником, предателем, лжецом и братоубийцей. Об этом вы мечтали, читая рыцарские романы? Это воображали, впервые забравшись в рыцарский доспех?

Он бросился резко, вложив в рывок остаток сил, о которых сам не подозревал. Крутанулся на месте, чтоб сбросить с плеча свинцовую руку Бальдульфа, извернулся, оттолкнулся ногой и…

Господи, пусть это станет единственным моим подвигом, но дай мне его закончить, о большем не прошу. Кажется, воображаемый Вальдо успел усмехнуться ему на прощание.

Вольфрам Благочестивый не стал прикрываться. Он шагнул навстречу, коротко выбросив вперед руку. Гримберт видел этот удар, который еще не произошел, но вдруг обозначился в воздухе, точно его траекторию услужливо чертил в визоре верный доспех. Кривой, как сарацинская сабля, резкий, он должен был врезаться Гримберту в правый бок. И проломить ребра, вогнав их осколки в легкие. Обрушить вниз, лицом в талую снежную кашу. Заставить глотать кровь со снегом, мучительно хрипя и елозя ногами.

Кажется, он даже успел почувствовать боль в правом боку, за миг до того, как чужой кулак размозжил его ребра.

Прежде чем Вольфрам Благочестивый не усмехнулся ему.

Он так и не ударил. Просто перехватил кулак Гримберта и стиснул его железными пальцами, заставив его застыть в нелепой позе. Они словно пожимали друг другу руки.

Вольфрам приблизил свои морщинистые губы к его лицу.

– Я предлагаю вам куда больше, чем кажется на первый взгляд. Я предлагаю вам не просто жизнь, мессир, но новую жизнь.

Гримберт попытался вырваться, но не смог.

– Заткнись, старый паук… – пробормотал он, – Тебе не обмануть меня вновь, я…

– Гримберт Туринский обретет то, что заслуживает. Он не станет героем, овеянным рыцарской славой, но не станет и предателем. Он просто пропадет невесть где и отчаявшийся отец еще много лет будет рассылать гонцов, чтобы найти его следы, и заказывать службы в церквях. Тщетно, конечно.

– Но я…

– Спустя два дня «Смиренные Гиены» покинут Туринскую марку и более никогда не вернутся в здешние земли. Вы можете последовать с нами. Там, в сотнях лиг отсюда, никто не станет вас искать. Никто не узнает вас. Никто не станет корить. Да, рутьерская жизнь не сахар, едва ли я смогу обеспечить вас рыцарскими подвигами, но… Черт, скучать нам тоже не приходится, верно, Бальдульф.

Бальдульф за спиной Гримберта склонил голову.

– Верно.

Вольфрам выпустил кулак Гримберта из пальцев. Так неожиданно, что тот едва не рухнул в снег.

– Поторопитесь, мессир рыцарь. Я благодушен, но я, как и все рутьеры, больше торговец, чем воитель, мое предложение не может действовать вечно. Как думаешь, Бальдульф, сколько времени у нас уйдет, чтобы сбить в кучу эту ополоумевшую мечущуюся стаю и напомнить ей, кто здесь хозяин?

Бальдульф почесал в затылке.

– Полчаса.

– А чтобы сложить шатры, собрать припасы и выступить в путь?

– Еще час.

– Итого… полтора часа. Довольно приличный срок, как по мне. Как думаете, мессир рыцарь, вам хватит этого времени, чтобы принять решение?

Гримберт не ответил.

Но в глубине души знал – хватит.