Текст книги "На морских дорогах"

Автор книги: Константин Бадигин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 28 страниц)

Тетрадь вторая. Белое море

Глава первая. Архангельск – город прифронтовой

Архангельск показался мне оживленнее, чем всегда. На улицах – больше военных моряков. Встречались раненые. Много озабоченных, усталых женщин.

Штаб военно-морской базы находился в старинном каменном здании, окрашенном в желтый цвет. Пополнение личного состава базы не закончилось, сюда съезжались моряки со всего Советского Союза.

Июль. Лето в разгаре, однако не жарко. Как часто бывает в Архангельске, с моря дует прохладный ветер. Запомнилась яркая зелень, обрамлявшая деревянный город. Широкая синь реки. В тот год природа не пожалела красок. Желтел песок на городском пляже. Но пляж был пуст. Не видно даже мальчишек, самых усердных купальщиков. Война.

На набережной неожиданно встретил своего друга Виталия Дмитриевича Мещерина. В прошлом году Мещерин был назначен в Мурманск начальником арктической морской конторы. Кажется, совсем недавно я был у него и проверял, как поставлена штурманско-навигационная служба на его судах…

– Морская контора по приказанию начальства закрыта, вызван сюда, – сумрачно сказал Мещерин после первых слов приветствия.

– Мурманск каждый день бомбят, а порт нам ох как нужен! Если падет Мурманск, что тогда делать? Зимой Белое море замерзает.

– Неужели Мурманск могут взять? – Мне это казалось невероятным.

– Ты ведь знаешь меня, лишнего не скажу… Наши люди все взялись за оружие, строят укрепления на западном берегу Кольского залива. Но я видел, как в Мурманском порту снимают оборудование и везут в Архангельск. Понимаешь, что это значит?

– Что ты делаешь в Архангельске?

– Принимаю судостроительную верфь. Прости, Костя, много дел, – заторопился Мещерин. – Увидимся в гостинице.

Вечером мы с Виталием Дмитриевичем до поздней ночи сидели за разговором…

Получил обмундирование и одетый, как полагается военному моряку, явился к командиру базы контр-адмиралу А. А. Кузнецову. После получасовой беседы был назначен в оперативный отдел штаба. Мне понравился пожилой командир базы. Седовласый, с обветренным лицом, он казался спокойным, невозмутимым.

Я начал с изучения оперативных сводок и карт. За несколько дней мне отчетливо представилась сложившаяся здесь военная обстановка. Над Мурманском и над всей северной областью нависла грозная опасность. Но пока, несмотря на превосходство в силах, фашистским войскам удалось продвинуться на главном направлении всего на тридцать километров. В последних числах июля наша 14-я армия остановила противника на рубеже реки Западная Лица. Захватив ее восточный берег, противник продолжал угрожать Мурманску.

Моряки военного флота поддерживали армию авиацией и артиллерией, высаживали десанты.

На Кандалакшском направлении враг с тяжелыми боями тоже продвинулся, однако оседлать Кировскую железную дорогу ему не хватило сил. На юге положение оказалось сложнее, и железная дорога возле станции Свирь вскоре была перехвачена. Снабжение 14-й армии, Северного флота и Мурманска шло морским путем из Архангельска через Белое и Баренцево моря. Моряки торгового флота оказались на переднем крае войны. Вместе с пограничниками и военными моряками они первыми приняли на себя вражеские удары.

Через несколько дней после начала войны Государственный Комитет Обороны обязал Северное и Мурманское пароходства эвакуировать морем в Архангельск из прифронтовой зоны женщин, детей и стариков, вывезти наиболее ценное оборудование промышленных предприятий.

Северный торговый флот кроме перевозок на фронт войсковых частей, боеприпасов и продовольствия снабжал побережье и острова материалами для постройки укреплений. Несмотря на боевую обстановку, рейсы совершались бесперебойно.

Первым столкнулся с врагом пароход «Енисей». В северном пароходстве из отчета капитана парохода П. И. Бурмакина я узнал подробности.

В Мурманске «Енисей» погрузил воинскую часть в 1200 человек, 120 лошадей, боеприпасы и продовольствие. Назначение – идти в Мотовский залив, в район линии фронта. Конвой – всего два катера-охотника и то на половину пути; дальше нужно было идти самостоятельно.

«29 июня, – писал капитан, – прибыл благополучно в Титовку и ошвартовался у причала. Сразу же получил распоряжение от штаба: в первую очередь высадить воинскую часть и выгрузить боезапас, так как солдаты немедленно отправлялись на огневую линию, чтобы задержать наступление фашистов. Раскаты орудийных выстрелов с каждой минутой усиливались и приближались к месту нашей стоянки. Появились вражеские самолеты-пикировщики. Началась бомбежка укреплений. Все это происходило на наших глазах. Экипаж моего парохода, хотя до сего времени не был в таких операциях, вел себя достойно.

После многих массированных налетов линия обороны была прорвана и наши части начали отходить, а немцы продвигались все ближе и ближе к расположению штаба, который находился неподалеку от причала.

К вечеру поселок и помещение штаба горели. Выгрузка была закончена. Получил распоряжение командования держаться у причала до тех пор, пока будет возможно или пока не поступит приказ о выходе, а тогда в первую очередь принять тяжелораненых, строительный батальон и всех, кого будет можно взять на пароход.

30 июня в 1 час 30 минут поступление раненых прекратилось. Враг отрезал подъездные пути к причалу и был в такой близости, что мог обстреливать наш пароход из пулеметов. Всего были приняты 71 тяжелораненый и, кроме того, много из эвакуируемого населения. В 2 часа 10 минут отошли от причала. Из-за пожара бухту Титовку заволокло дымом, и мы, воспользовавшись этим обстоятельством, вышли благополучно, не замеченные противником.

Прибыли в Мурманский порт того же 30 июня около 9 часов утра. На пароходе весь личный состав работал с исключительной энергией, чтобы пройти путь как можно скорее и доставить раненых в госпиталь».

Так был проведен и благополучно закончен первый из прифронтовых рейсов. Незадолго до смерти П. И. Бурмакина мы встретились с ним и вспомнили этот боевой эпизод. Кстати, он проплавал на море пятьдесят лет и капитаном прослужил без единой аварии.

Работа многих торговых судов Севера в эти дни протекала в условиях, описанных в отчете капитана Бурмакина. Десятки экипажей совершали героические рейсы под артиллерийским обстрелом и вражескими бомбами, действовали умело и бесстрашно, будто всю жизнь готовились к подобным плаваниям.

В те дни меня поразил подвиг моряков рыболовного тральщика, ставшего сторожевым кораблем.

Дело было так: 13 июля из Мурманска в Иоканьгу вышли корабли ЭПРОНа, в недавнем прошлом рыболовные траулеры РТ-32 и РТ-67. Их сопровождал для охраны сторожевик «Пассат», тоже недавно рыболовный траулер.

У Гавриловских острововnote 13Note13
  Острова у северного побережья Кольского полуострова.


[Закрыть] на наши корабли напали пять вражеских эсминцев, начали обстрел.

«Пассат», вооруженный лишь двумя 45-миллиметровыми пушками и двумя пулеметами, немедленно пошел навстречу врагам. Защищая своих подопечных, он поставил дымовую завесу, открыл ответный огонь по фашистам, чтобы отвлечь внимание на себя. Командир сторожевика, старший лейтенант Владимир Лаврентьевич Окуневич, приказал траулерам идти в соседнюю бухту и известил по радио базу об атаке эсминцев.

За дымовой завесой РТ-32 ушел, но РТ-67 был поврежден и потерял ход. Героические попытки «Пассата» защитить неподвижное судно ни к чему не привели.

Сам сторожевик получил два прямых попадания и стал быстро погружаться. Но его кормовое орудие не прекращало огонь. Коммунист командир Борис Никитич Моцель стрелял, пока не оказался в воде. Мужественный моряк и еще один его товарищ спаслись на шлюпке. Остальные двадцать два человека погибли.

Теперь эсминцы сосредоточили огонь на РТ-67, не имеющем хода. Под залпами орудий траулер тонул. Фашисты огнем из мелкокалиберных пушек расстреливали перешедших на спасательные шлюпки моряков. Безоружные, гибнущие, наши люди ответили пением «Интернационала».

Все рыболовецкие суда архангельской траловой базы были с самого начала войны мобилизованы и переданы Северному флоту. Их срочно переоборудовали для использования в военных целях: поставили небольшие пушки, пулеметы. Капитанам судов присвоили звание старших лейтенантов.

Вчерашние рыбаки несли дозоры по всему побережью. Они сбивали самолеты, топили подводные лодки, очищали фарватеры от мин противника. Они охраняли горло Белого моря, и успешно: ни одна подводная лодка противника не смогла пробиться через заслоны…

Архангельск готовился к приему военных английских кораблей и встречал советских людей, работавших до войны на угольных шахтах Шпицбергенаnote 14Note14
  На Шпицбергене (Норвегия) Советский Союз вел разработку угля в порядке концессии. Было опасение, что немцы попытаются захватить остров и превратить его в свою полярную базу.


[Закрыть].

1 августа прибыл английский минный заградитель «Адвенчюр», а вслед за ним и другие корабли союзников. Они доставили первые военные грузы.

Англичане совершили плавание без особых тревог и без потерь. Немцы рвались к Кольскому заливу. Они мечтали как можно скорее овладеть Мурманском, и корабли, идущие в Архангельск, их пока мало интересовали.

Среди возвратившихся в те дни из Баренцбурга на Шпицбергене я встретил Изосима Петровича Макарова, с которым был знаком раньше. Он рассказал, что в июле на Шпицберген прибыл большой пассажирский лайнер «Эмпресс оф Канада» с военным эскортом. Лайнер ждал советских горняков в глубине залива у норвежской радиостанции. Наши пароходы, стоявшие в Баренцбурге, срочно ушли в Архангельск в первый день войны.

Рабочие с женами и детьми были взяты на борт. Курс – на Архангельск. Однако поблизости маяка Зимнегорский, рассказывал И. П. Макаров, лайнер сел на мель. К нему подошли пароходы «Вишера», «Сура» и «Онега» и сняли с английского парохода пассажиров и их имущество…

Над Архангельском стоял запах гари. Диверсанты подожгли лесобиржу. Столб дыма поднялся на высоту двух километров и хорошо был виден в городе.

Оперативные карты были печальны. 12 августа войска противника вышли на 34-й километр шоссе Кестеньга – Лоухи. Создалось критическое положение. Если бы они захватили железнодорожную станцию Лоухи, Мурманск был бы отрезал от страны. Сильно осложнилось бы и положение Архангельска.

В ночь с 12 на 13 августа 88-ю стрелковую дивизию, расположенную в Архангельске, подняли по тревоге. Основные части дивизии были переброшены по железной дороге. Участок от станции Сорока до Обозерской еще не был достроен, однако рабочие поезда ходили, и восемнадцать воинских эшелонов прошли к станции Лоухи меньше чем за двое суток. Угля не хватало, паровозы работали на дровах. К вечеру 15 августа передовые части соединения с ходу вступили в бой, отбросили врага.

В то же время суда Северного морского пароходства приступили к переброске из Архангельска в Кандалакшу оставшихся подразделений 88-й дивизии и отрядов морской пехоты. В Кемь и Кандалакшу пароходы везли рабочих для строительства оборонительных сооружений. Обратными рейсами эвакуировали раненых бойцов и население.

В сводке Северного флота от 11 августа онова отмечается бесстрашие и героизм вчерашних мирных рыбаков-матросов, засольщиков, механиков, тралмейстеров, мобилизованных на войну.

На траулер «Туман», теперь сторожевой корабль, несший дозор у острова Кильдина, напали три эсминца противника. Личный состав «Тумана» вел себя самоотверженно, стреляли по врагу до последней возможности. В корабль попало одиннадцать снарядов, погибло пятнадцать человек, остальные тридцать семь спаслись в шлюпках.

* * *

Через несколько дней у меня состоялась вторая беседа с командиром базы контр-адмиралом Кузнецовым. Меня, как и других, тревожило, что мы будем делать зимой, когда морозы скуют Белое море льдом на долгие семь месяцев.

– И сообщение Архангельска с внешним миром через Белое море все эти месяцы невозможно? – не то спросил, не то подтвердил адмирал.

– Вот этого я не считаю. При помощи ледоколов плавание возможно.

– Значит, для проводки пароходов необходимы ледоколы? Целый ледокольный флот? А где он будет базироваться?

Командир базы задумался. Я рассказал ему все, что знал о беломорских льдах.

Мне было известно о Белом море не так много, но и не совсем мало. К обычным сведениям из лоции и других официальных справочников о здешних льдах я мог прибавить и свой опыт. Работая на зверобойных судах, я убедился, что во льдах Белого моря могут плавать самостоятельно не только ледоколы, но и суда ледового класса, конечно, если капитанам знакомы законы зимнего моря. Дело в том, что в Белом море состояние льдов, их проходимость определяются не только силой и направлением ветра, как в остальных арктических морях, но и течениями. Под действием течений льды непрерывно двигаются, создавая на больших участках то сжатия исключительной силы, то значительные разрежения. Вот этими разрежениями и можно пользоваться.

Контр-адмирал поддержал мое предложение написать Верховному Главнокомандующему о зимних проводках в Архангельск союзных и советских транспортов.

Я твердо считал осуществление таких плаваний жизненно необходимым для страны, тем более что южная часть Кировской железной дороги все еще была в руках противника и на освобождение ее в ближайшее время надежды не было. Правда, интенсивно шло строительство железнодорожной ветки Обозерская – Беломорск, она должна была дать выход грузам из Мурманского порта к фронту, но когда этой веткой можно будет пользоваться – неизвестно.

Запросить Ставку было необходимо и потому, что руководители Главсевморпути находились в Арктике и могли вернуться в Москву не раньше середины ноября. А подготовку к зимней навигации надо начинать немедленно.

Через неделю письмо Верховному Главнокомандующему было готово. Командир базы тут же направил мои соображения в Москву.

В эти дни в Архангельск пришел приказ о реорганизации нашей базы в Беломорскую военную флотилию. Командиром назначался контр-адмирал Долинин. Капитан первого ранга Николай Петрович Аннин, с которым мы были хорошо знакомы, тоже был назначен в число офицеров флотилии.

Я продолжал жить на Поморской улице в гостинице «Интурист». Рано утром отправлялся в здание штаба и работал до позднего вечера. В связи с предстоящей постановкой минных заграждений на Белом море пришлось изрядно потрудиться над изучением его гидрологического режима.

Как-то в штабе мы вспомнили о капитане А. К. Бурке – известном знатоке беломорских льдов. Я навел справки, оказалось, что Артур Карлович не плавает, болен и по-прежнему живет в своем домике на берегу реки. С Бурке мы вместе плавали на ледокольном пароходе «Садко». Помню, в 1937 году отправились сверхранним рейсом на Землю Франца-Иосифа с грузами для экспедиции «Северный полюс». Но сначала должны были доставить в Амдерму колеса для самолетов экспедиции. Снежные аэродромы уже растаяли, и тяжелые четырехмоторные машины пришлось «переобувать». Я был в том рейсе старпомом, Бурке – капитаном. Бурке мне пришелся по душе как человек и как капитан. Артур Карлович много плавал на Севере и написал отличную работу «Морские льды», она вышла из печати в 1940 году.

Я навестил Артура Карловича.

Мой бывший капитан был бледен и худ, говорил из-за болезни горла едва слышно. С планом зимней проводки во льдах сразу согласился.

– Только не ходите напролом, – сипел он, – напролом никакой ледокол не осилит. А по разделам, по съемам… На атлас приливов и отливов тоже посматривайте… Я на зверобойках примечал, как и что, – он взял карту Белого моря и проложил от руки несколько курсов. – Вот так выгоднее всего плавать, Константин Сергеевич. Возьмите, может быть, пригодится.

Артур Карлович очень сожалел, что здоровье не позволяет ему участвовать в ледокольных делах…

В конце августа в городе царило необычное оживление. Архангелогородцы провожали своих родных и близких строить оборонительные сооружения. На пароходе «Родина» отправлялись шесть тысяч мужчин, женщин, юношей и девушек.

Помню, Бурке был очень обеспокоен судьбой своей дочери Руфины, находившейся в их числе. По городу прошел слух, что пароход подорвался на мине и многие погибли. На самом деле через сутки после выхода в море «Родина» благополучно достигла места назначения – Кандалакши…

Первый союзный конвой прибыл в Архангельск 31 августа 1941 года. Конвой именовался «Дервиш», а затем получил шифр PQ-0. Он был небольшой – 6 транспортов. Зато эскорт довольно мощный: авианосец, 2 крейсера, 2 эскадренных миноносца, 4 сторожевых корабля и 3 тральщика.

Прибытие транспортов было неожиданностью для Архангельского порта. Как потом выяснилось, военно-морские власти решили выгружать доставленные грузы своими силами и порт в известность не поставили. Произошла заминка. А груз военный – его ждали на фронте. Об этом чрезвычайном положении доложили в обком партии. Тогда по указанию первого секретаря П. П. Огородникова на причалы приехали секретарь обкома А. С. Буданов и начальник порта Г. И. Дикой. Они увидели матросов, стоявших возле союзных транспортов и не знавших, с чего начинать разгрузку, – военные моряки не были докерами. Вмешательство обкома партии решило дело. Выгрузкой судов стали заниматься работники торгового порта. Однако жалобы союзников достигли высоких инстанций и послужили одной из причин для назначения уполномоченного ГКО по погрузкам-выгрузкам на Севере.

В конвое прибыл пароход с пшеницей для города (около десяти тысяч тоня). Мельниц в Архангельске не было, и местным властям пришлось срочно изготовлять оборудование, искать жернова. За пять суток пустили две мельницы при складах Заготзерно.

Шел сентябрь. Мурманск жестоко бомбили. Враг снова и снова пытался захватить полярный незамерзающий порт.

Глава вторая. В ставке Верховного Главнокомандования

В один из сентябрьских дней меня поздно вечером вызвали в штаб флотилии. Получен приказ наркома Н. Г. Кузнецова назавтра вылететь в Москву.

В самолете я был единственным пассажиром и, забравшись в меховой мешок, всю дорогу спал. Когда проснулся, самолет летел совсем низко над землей. Москва была рядом.

Квартира пустовала, семья была в отъезде.

Позвонил друзьям, никто не подходил к телефону, все разъехались. Позвонил в наркомат, доложился. Нарком Кузнецов назначил прибыть завтра, в двенадцать дня.

На улицах столицы пустынно. Редкие прохожие, почти не видно детей. Часть населения эвакуирована, многие в эти дни строят укрепления на подступах к городу. На улице Горького, у здания Моссовета, встретил отряд противовоздушной обороны, переводивший на Красную площадь аэростат воздушного заграждения.

Ветер метет по улицам обрывки бумаги, всякий мусор. Часть учреждений и магазинов закрыта. Рестораны превращены в столовые, там кормят по карточкам.

После обеда позвонил профессору Московского университета Н. Н. Зубову. Мне захотелось посоветоваться с Николаем Николаевичем, крупным ученым, ледовиком, выслушать его мнение. Зубов прекрасно знал условия плавания в Арктике. Мы познакомились с ним в 1940 году. Он редактировал мою книгу. Вместо с Н. Н. Зубовым мы написали статью о предварительных итогах научных работ, проведенных на ледокольном пароходе «Георгин Седов». Нам удалось в самом сжатом виде сказать основное, сделать некоторые теоретические и практические выводыnote 15Note15
  Статья напечатана в моей книге «На корабле „Георгий Седов“ через Ледовитый океан», изданной в 1941 году.


[Закрыть].

Николай Николаевич оказался дома и сразу пригласил к себе. В городе он был один, жена и двое детей жили на даче. Соображения о зимних перевозках Зубов выслушал со вниманием и одобрил. Я дал ему прочитать копию письма Верховному Главнокомандующему.

– Можно кое-что уточнить, расширить, но главное, по-моему, здесь написано, – сказал Николай Николаевич, возвратив мне мои три странички. – Хотел бы поработать на таком деле. Хотел бы повоевать. Я ведь старый русский офицер.

– Согласились бы вы работать на зимних проводках?

– Конечно.

Я был рад и растроган. Мнение Николая Николаевича было для меня весомо, он никогда зря не поддакивал, был прямым и благородным человеком. Среднего роста, коренастый, с военной выправкой. Волосы седые, высокий лоб. Темные проницательные глаза, небольшие усики. Юношей мичманом участвовал в знаменитом Цусимском сражении.

Домой я вернулся часов в десять и сразу заснул так крепко, что не слышал сигнала воздушной тревоги. Поднял с койки страшный грохот. Вскочил и, ничего не понимая со сна, бросился к окну. Темное небо было исполосовано лучами прожекторов. Стреляла зенитная артиллерия. Враг прорвался в центр, рвались фугасные бомбы. Над Москвой поднималось зарево пожаров… Незабываемо и страшно. Целый час не отходил я от окна.

Но вот все стало стихать, погасли прожектора. В репродукторе послышался спокойный голос диктора:

«Опасность воздушного нападения миновала, отбой».

По улице промчались санитарные машины с синими фарами. Они спешили к разрушенному взрывом дому.

Неожиданно зазвонил телефон.

– Докладываю, Константин Сергеевич, был на крыше, потушил две зажигательные бомбы, – радостно сообщил Николай Николаевич Зубов.

В эту ночь я уже больше не заснул…

Без пяти двенадцать дня я вошел в приемную наркома Военно-Морского Флота Николая Герасимовича Кузнецова. Ровно в двенадцать был принят. Николай Герасимович полностью согласился с необходимостью зимних перевозок в Белом море. Он задал несколько уточняющих вопросов и объявил, что назначает меня командиром ледокольного отряда Беломорской флотилии. Добавил, что весь ледокольный флот будет мобилизован и передан в этот отряд.

– Есть ли у вас вопросы? – спросил нарком.

Общая картина была для меня ясна. Ледокольный флот я знал хорошо. Как он будет работать в Белом море, тоже представлял. Одно беспокоило: не отдаст ледоколы Иван Дмитриевич Папанин, не выпустит их из ведения Главсевморпути. И я спросил:

– Какова позиция Папанина?

– Для меня его позиция не главное, вопрос будет решать товарищ Сталин. Что у вас еще?

– Есть просьба, Николай Герасимович: мобилизовать и назначить начальником штаба в ледокольный отряд профессора Зубова.

– Зубов? Знаю, согласен. – И тут же отдал распоряжение адъютанту. – Без моего приказа из Москвы не выезжайте, – сказал на прощание нарком.

Через час после беседы мне вручили пакет со штатным расписанием ледокольного отряда.

В тот же день у коменданта Москвы я получил пропуск на проезд по городу в любое время (после 24 часов и во время воздушной тревоги) и решил переночевать на даче в Малаховке, арендованной у Моссовета перед самой войной. Она так и осталась пустовать.

Вечером, в половине девятого, я выбрался из Москвы и через полчаса въехал в лесок, где находилась дача. Признаться, я был здесь всего два раза и с трудом нашел ее, тем более что сделалось совсем темно. Остальные дома, едва видимые среди густо разросшихся кустарников, тоже пустовали. Шумели в темноте вершины деревьев.

Я поставил машину во дворе и с фонариком вошел внутрь дома.

Запустение. Пыль, чьи-то газеты, расстеленные на полу, окурки, пустые консервные банки. Ехать обратно через лес в полной темноте не хотелось. Ладно, ночую на свежем воздухе в машине.

В 10 часов началась стрельба. На Москву летели вражеские бомбардировщики. Опять по небу заметались лучи прожекторов. В воздухе запылал один, потом другой бомбардировщик, сбитый нашими истребителями.

К двенадцати все затихло. Немного погодя послышались иные звуки, лес будто ожил: голоса людей, собачий лай. Я насторожился. Кто это мог быть? Не диверсанты ли, о которых уже наслышан? На всякий случай вынул пистолет и снял предохранитель. Теперь голоса слышались совсем рядом, у самого забора.

– Ломай, ребята, – услышал я начальственный голос, – пойдем напрямик, тут везде заборы.

– Кто идет? – крикнул я.

Забор затрещал. Солдаты с автоматами и собаками на поводках окружили машину.

– Документы!

Я предъявил документы. Старший лейтенант в кожаной куртке внимательно их просмотрел.

– Зачем вы здесь?

– Это моя дача, – показал я на деревянный домик. – Хотел переночевать.

– Не советую вам здесь оставаться. Все может быть. Фашисты сбрасывают своих людей. Вы и машина с пропуском – находка для них.

– Учту.

Лейтенант и его группа ушли, а я отсидел в машине часа два-три, пока немного рассвело, и поехал в Москву.

Весь день прошел в отделах наркомата Военно-Морского Флота. Только в шесть часов вернулся домой. Поставил на огонь чайник, стал проглядывать газеты. Позвонил телефон.

– Слушаю.

– Кто у телефона?

– Бадигин.

– Константин Сергеевич.

– Да.

– Вас сегодня примет товарищ Сталин. Просьба никуда не уходить из дома. За вами приедут. Когда пошлем машину – позвоним.

– Буду ждать.

Я еще раз перечитал свое письмо, снова продумал каждое слово.

Время шло, уже девять. Зазвонил телефон.

– Константин Сергеевич?

– Да.

– Машина выехала, будьте готовы.

Ждать пришлось недолго. Звякнул дверной звонок, пять минут езды, и машина затормозила у небольшого особняка на улице Кирова. Встретивший меня Поскребышев поторопил:

– Товарищ Сталин ждет.

Скорым шагом прошли по коридору, миновали переднюю, вошли в большую приемную, заполненную генералами всех рангов.

У высокой двери с медной литой ручкой Поскребышев остановился.

– Входите, – открыл дверь.

В продолговатом кабинете стоял стол из полированного дерева. За столом сидел Сталин. Я подошел к нему, Сталин привстал и молча подал мне руку. Однако садиться не предложил. Я сразу заметил на его столе свое письмо. У стены, вытянувшись во весь свой гвардейский рост, стоял Николай Герасимович Кузнецов. Направо и налево от Сталина сидели члены Политбюро. Я подошел к Кузнецову и встал с ним рядом.

– Вы считаете возможным регулярные и надежные перевозки через Белое море зимой? – сразу спросил Сталин, пристально рассматривая меня. – Вы уверены в этом, товарищ Бадигин?

– Да, уверен, Иосиф Виссарионович.

– Сколько один ледокол может провести за собой пароходов?

– В средних ледовых условиях нужен один ледокол на пять пароходов, – сказал я. – В тяжелых условиях один ледокол может провести только три.

– А если пароходы зажмет лед и «юнкерсы» забросают караван бомбами?

– Ледоколы должны быть хорошо вооружены, необходима защита с воздуха. Риск, конечно, есть.

– Сколько ледоколов смогут работать в Белом море? Сколько их числится в Архангельске?

– Два. Если в Белое море будет направлен «Красин», тогда будет три. Ледорез «Литке» может быть на подмоге. В Архангельске есть несколько ледокольных пароходов, они тоже принесут пользу.

– Сколько нужно времени для одного рейса во льдах?

– При средних условиях ледокол может за неделю вывести пять пароходов и вернуться в Архангельск с другими пятью.

– Куда легче вести караван? В Архангельск или из Архангельска?

– Это зависит от ветра.

– Что нужно, чтобы ледоколы работали с полной нагрузкой?

– Главное – люди, потом уголь и ремонтная база.

Сталин задал еще несколько вопросов: уточнял, сколько можно провести транспортов за месяц, неделю, за всю зиму. Потом вдруг спросил:

– А если сделать порт в Индигеnote 16Note16
  Поселок на реке Индиге в Чешской губе.


[Закрыть]? Что это даст? Не решит ли этот порт рационально все вопросы?

Это было неожиданно. Проект доставки грузов в этот порт я не изучал, однако слышал о нем и сам бывал в Индиге на пассажирском судне.

Сталин заметил мое замешательство и сказал, не спуская с меня тяжелого взгляда:

– Не знаете – не говорите.

– Дайте минуту подумать, товарищ Сталин. Чувствовал я себя спокойно.

– Думайте.

Сталин все время сидел в кресле. Лицо его было угрюмо, взгляд тяжелый. Когда я видел Сталина в мирное время, он был не таким.

Собравшись с мыслями, я так ответил насчет порта в Индиге:

– Во-первых, там мелко. Во-вторых, чтобы построить порт, надо много времени. В-третьих, там нет железной дороги. С таким же успехом можно выгружать грузы на Новой Земле.

– Понятно, – Сталин помолчал. – А кого бы вы, товарищ Бадигин, могли рекомендовать в руководители беломорских проводок?

Нарком Кузнецов, до сих пор молчавший, вмешался в разговор.

– Товарищ Сталин, я назначил командовать ледокольным отрядом Бадигина.

В первый раз Сталин улыбнулся.

– Что ж, так и запишем, – сказал он. – Если что-нибудь понадобится, обращайтесь прямо к нам, товарищ Бадигин… Больше вопросов нет? – Он посмотрел на присутствующих членов Политбюро…– До свидания.

Мы вышли из кабинета вместе с Кузнецовым.

На следующий день поехал к Н. Н. Зубову.

– Мобилизовали, – встретил меня Николай Николаевич, – был сегодня в военкомате. Снова стал капитаном второго ранга. Назначили к вам начальником штаба. – Он был радостно возбужден. – Повоюем, Константин Сергеевич, во льдах нам воевать способнее, чем немцам. Что они о льдах знают? Однако и нам будет нелегко. Я тут порылся в книгах: ничего существенного по Белому морю нет, одна беллетристика. Будем нажимать на ледовую разведку… За три часа можно все море облететь, не Арктика.

Я пересказал в общих словах доклад в Ставке. Настроение у нас было боевое. Мысль одна: как бы получше выполнить поручение? Да, Зубов прав, авиация может сыграть решающую роль в организации беломорских зимних перевозок.

Зубов был очень оживлен. Рассказывал о своих плаваниях на научно-исследовательском судне «Персей», даже продекламировал гимн «Персея». Плавучий институт «Персей» возник по декрету Владимира Ильича Ленина еще в 1922 году. Николай Николаевич был влюблен в свое судно.

От Зубова зашел к И. Д. Папанину в Главсевморпути на улице Разина, сообщил ему о решении Сталина. Папанин выслушал хмуро.

– А как же я без ледоколов?

Я промолчал.

В тот же вечер на Арбате произошла памятная встреча. Неожиданно около меня затормозила забрызганная грязью «эмка». Из машины вышел Отто Юльевич Шмидт.

– Увидел вас и решил узнать, что нового на Севере. Я ведь теперь в Академии наук, в отрыве от Арктики.

Шмидт был вице-президентом академии. Мы вспомнили кое-кого из знакомых. Я поделился своими планами.

– Поздравляю. Большое, нужное дело. Уверен, беломорские льды будут побеждены.

Отто Юльевич, как всегда, поглаживал по привычке пышную бороду. Поговорили о военных делах. Минут через десять мы попрощались, пожелав друг другу успехов.

На следующий день самолет доставил меня в Архангельск.

Завертелись организационные дела. Помещение для штаба ледокольного отряда нам предоставили в здании управления морского порта. Прибыли специалисты. Через три дня приехал Н. Н. Зубов и приступил к своим обязанностям…

В сентябре наши войска оставили Петрозаводск. В Архангельск прибывало все больше раненых. Открывались новые госпитали. Шла мобилизация мужчин и женщин на строительство укреплений на Карельском фронте. Однако и заводы не оставались без людей. На лесозаводе № 3 более ста рабочих выполняли по две-три нормы. На лесозаводе № 16-17 по две-три нормы давали за смену почти двести человек, многие вырабатывали по четыре нормы.

Основная масса продовольствия шла на фронт. Для гражданского населения было оставлено самое незначительное количество. Резко сократилась выдача продуктов по карточкам. В это время архангелогородец мало отличался от ленинградца по нормам получаемого в день хлеба.