Текст книги "На морских дорогах"

Автор книги: Константин Бадигин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 28 страниц)

Глава девятая . Война с Японией объявлена

В очередной рейс мы вышли 9 мая. Наш отход совпал с историческим днем Победы над фашистской Германией. Собравшись на митинг, мы назвали этот рейс «рейсом Победы» и обязались выполнить рейсовое задание на «отлично».

Война окончена. Мы победили. Победа не сразу вошла в сознание, в первые часы и дни даже не верилось. Происходило нечто подобное тому, что происходит в курьерском поезде при внезапной остановке. Нам не довелось видеть грандиозное торжество на Красной площади. Мы слушали передачу по радио, осторожно пробираясь через минные поля к бухте Валентина.

На судовом митинге прозвучали слова благодарности нашей великой партии, организатору победы советского народа. Моряки в радостном возбуждении поздравляли друг друга. Мы гордились тем, что здесь, далеко от фронта, чем могли, помогали победе.

Из Курильского пролива вышли в океан 15 мая. Пролив проходили при хорошей видимости, отчетливо различая скалы на берегу острова Шумшу. Погода, как говорят моряки, благоприятствовала плаванию. Ветра почти нет, море гладкое, чуть колышет.

Утром, часов около пяти, мне позвонил вахтенный штурман и попросил на мостик.

Море по-прежнему тихое, таким оно бывает редко. Маловетрие. Небо в кучевых облаках, на солнечном восходе они окрашены в красный цвет.

– Что вас беспокоит? – спросил я у вахтенного, оглядывая сипевшие вдалеке по левому борту берега Камчатки.

– Вспыхивает, все время вспыхивает, посмотрите, Константин Сергеевич.

Я увидел яркую вспышку где-то над камчатской землей, еще одну, еще. Вспышки через короткие промежутки следовали одна за другой. Мне показалось, что я снова вижу бомбардировку. Неужели японцы?! Однако мы прошли Курильский пролив благополучно. Не слышно никаких звуков. Может быть, их заглушает работа двигателя? Проклятые выхлопы.

– Остановите машину! – скомандовал я.

Резкое перезванивание телеграфа – и машина остановилась.

Тишина на море, а в воздухе яркие, беззвучные вспышки. Незнакомый, едва уловимый запах доносится с далекого берега. Залитые алой краской облака на востоке… Величественное зрелище настораживало, вселяло тревогу.

Сон как рукой сняло. Я не мог уйти с мостика. Таинственные вспышки продолжали будоражить нервы. Зарницы?! Нет, я не хотел верить этому… Прошло еще полчаса. Мы давно шли полным ходом и прежним курсом. И вдруг на северо-западе занялось огненное зарево. Потом столбы пара поднялись кверху над далекими сопками.

Я поднялся на верхний мостик и запеленговал середину пылающего облака. Пеленг проложил на карте. Он прошел через Ключевскую сопку. Извержение вулкана. Ведь я слышал о том, что вулкан Ключевской ведет себя последнее время неспокойно. Вот откуда незнакомый запах.

Не знаю, почему меня так потрясло это таинство, совершавшееся в природе. Но то, что я видел в тот день, запомнил на всю жизнь.

А вспышки все же были зарницами.

В нашем «рейсе Победы» был высокий дух социалистического соревнования, и экипаж выполнил все свои обязательства. К окончанию рейса оказалось семнадцать стахановцев и десять ударников.

Мы снова в Соединенных Штатах и снова встретились с нашими американскими друзьями. Прошло совсем немного времени после смерти президента Франклина Рузвельта, и как будто все осталось по-старому. На самом деле это было не так, и нам пришлось почувствовать перемену.

В закупочной комиссии в Портленде мы узнали, что президент Трумэн неожиданно отменил закон о поставках в СССР товаров по ленд-лизу. Будем пока вывозить все, что было закуплено и заказано. Простые американцы удивлялись такой поспешности.

В судовом снабжении произошли заметные ухудшения. Многого самого необходимого на теплоход не отгружали.

Американские газеты ежедневно и много писали о заседаниях ООН, происходящих в Сан-Франциско. 26 июня на последнем заседании был утвержден Устав Организации Объединенных Наций. Эта международная организация должна была взять дело мира на земном шаре в свои руки.

На пути из Портленда наш теплоход стоял несколько часов в Акутане. Погода была тихая, солнечная. Выйдя из каюты на мостик подышать свежим воздухом, я заметил на корме необычное оживление: собралась толпа, доносились возбужденные возгласы, иногда добродушная ругань. Дмитрий Прокопьевич Буторин сидел на палубе, свесив ноги за борт, и ловил на блесну рыбу. Буквально через каждые 1—2 минуты он вытаскивал здоровенную треску и, сняв с крючка, бросал ее на палубу. Там ее подхватывал повар и засовывал в мешок. Несколько десятков свежих рыб уже лежали в холодильнике. Я тоже решил попытать счастья.

– Дмитрий Прокопьевич, а у меня будет ловиться?

– Будет, – Буторин передал мне удочку.

Я дернул несколько раз и почувствовал резкий рывок. От неожиданности чуть не выронил из рук удило. Оказалась добротная метровая треска. Потом еще одна, еще… В общем, я выловил ровно дюжину. Почему так зверски ловилась треска в тот день, я не знаю. Может быть, она переходила с места на место, чтобы подкрепиться? Подкрепились и мы… Повар устроил два рыбных дня.

Уха из свежей, только что выловленной трески была превосходная…

Но я бы не стал рассказывать об этой рыбалке, если бы все ограничилось ухой. Мне пришла мысль проверить поморский способ утоления жажды. Прихватив рыбину поменьше, я отправился к себе. Сделав на спинке трески надрез, стал высасывать сок. Не скажу, что мне было очень приятно. Надрезы приходилось делать не раз. Но все же небольшое количество жидкости я высосал.

Как всегда, мы зашли в бухту Ахомтэн, находившуюся неподалеку от Петропавловска. Конвойный офицер сообщил о гибели «Трансбалта», самого большого парохода в Советском Союзе в то время. Пароход возвращался из США с генеральным грузом около 10 тысяч тонн. Он был торпедирован 13 июня 1945 года в проливе Лаперуза, можно сказать, на пороге дома. Японцы не унимались.

Две торпеды попали в кормовые трюмы правого борта. После взрыва судно продержалось на плаву около 10 минут и кормой ушло в воду. Пять человек погибли вместе с судном. Радист успел передать во Владивосток «SOS» и сообщил место аварии. Девяносто четыре человека вместе с капитаном Ильей Гавриловичем Гавриловым спаслись на шлюпках.

По сути, Япония вела на море против Советского государства военные действия. С декабря 1941 года по апрель 1945 года японские подводные лодки топили суда.

24 июня. Незабываемый день. Радио принесло нам радостную весть с Красной площади. Парад Победы. Сотни фашистских знамен со свастикой были брошены наземь у Мавзолея Ленина…

По прибытии во Владивосток я виделся с капитаном Гавриловым, он был у меня в гостях и рассказал о событиях на пароходе «Трансбалт». На этот раз японцы отнеслись к советским морякам человечнее и не допускали издевательств. Видно, чувствовали, что час возмездия близок.

Илья Гаврилович, как говорится, остался гол и бос, все его вещи погибли на «Трансбалте». Помню, все мы, капитаны, помогали ему, чем могли. Интересно отметить, что Илья Гаврилович совсем не умел плавать, три раза под ним тонули суда, но он в спасательном жилете оставался на плаву…

Наши новые паровозы, как только их ставили на рельсы, не задерживаясь, уходили на запад.

Остатки груза нам предстояло выгрузить в заливе Посьет, расположенном на юг от Владивостока, в нескольких часах хода. Мы без лоцмана прошли пролив среди больших и малых каменистых островков. В Посьет прибыли еще засветло и ошвартовались у единственного деревянного причала.

Конечно, первыми гостями на судне были пограничники. Врач пограничного отряда – культурный, знающий человек. По его предложению мы поехали в ближайший колхоз. С нами поехали инструктор райкома партии и Виктор Иванович Копанев. Колхоз оказался малолюдным, хозяйство – слабым. Не было удобрений, планы выполнялись плохо. Мы обратили внимание на тощие посевы овса и пшеницы. В поле в основном работали женщины. Несколько старух смотрели за малыми детьми, собранными в большом, неуютном помещении клуба. С питанием было плохо, дети тоже голодали, почти всю продукцию колхоз отдавал фронту, оставляя себе только крохи. На обратном пути мы молчали.

– А что, если нам помочь ребятишкам? – спросил Копанев, когда мы поднимались по трапу. – А, Константин Сергеевич? Я думал о том же.

– Согласен, только посоветуемся с помполитом.

Мы попросили в каюту помполита К. В. Рычкова, предсудкома Ш. Е. Окуджаву и обрисовали обстановку в колхозе. Единодушно решили поделиться с детьми своими продуктами. Но нужно было согласие всей команды теплохода: продукты принадлежали в равной степени всем морякам. Выступить на собрании поручили мне.

Перед ужином собрали экипаж. Предложение помочь колхозным детям встретило горячую поддержку. Выступавшие предлагали оставить только самое необходимое, а все остальное передать колхозу.

– Справимся, у нас и от прежнего рейса немного осталось, – поддержал судовой повар.

– Поможем ребятам, – раздавалось со всех сторон.

Грузовую машину для перевозки продовольствия предоставил райком партии. Трехтонный грузовик оказался нагруженным доверху. Мука, масло, сахар, сгущенное молоко, разные крупы, мясные консервы. От команды для передачи продуктов в колхоз поехала делегация во главе с предсудкома.

Конечно, не только наш теплоход поделился своими продуктами с детьми. Во Владивостоке нам рассказывали о многих случаях, когда экипажи морских судов помогали детским садам и яслям.

В новый рейс мы вышли 18 июля 1945 года. Никто не догадывался о назревавших, событиях.

Верный своему союзническому долгу, Советский Союз на Ялтинской конференции в феврале 1945 года обязался вступить в войну с Японией через два-три месяца после окончания военных действий в Европе. Это держалось в глубокой тайне.

К плавмаяку «Колумбия» мы подошли благополучно, без задержек вошли в Портленд и встали под погрузку.

Конвойные офицеры рассказали, что сегодня сброшена атом-пая бомба на город Хиросиму. Принесли газеты. Газетные заголовки сообщали: «Уничтожено 300 тысяч человек, город разрушен до основания».

– Наконец-то мы расправились с японцами, – сказал старший лейтенант из конвойной службы. – В английском языке появилось новое слово «атомик», – хмуро добавил он, – значит, бомбить атомными бомбами.

Хотя и много зла накопилось у меня на японских вояк за морской разбой и варварское отношение к терпящим бедствие морякам, однако такая развязка показалась мне слишком страшной. Уничтожены ни в чем не повинные люди, триста тысяч. Уничтожен целый город. Тяжелое чувство не покидало меня весь день.

* * *

На следующий день мне пришлось выехать в Сан-Франциско, в советское консульство.

Думая о предстоящей поездке, я прикидывал разные варианты: можно было лететь самолетом, можно воспользоваться автобусом, а можно было проделать путь от Портленда до Сан-Франциско на поезде…

Мне хотелось посмотреть штат Орегон, в котором находился Портленд, и штат Калифорния, в котором расположен Сан-Франциско. Поэтому самолет отпадал. Такой долгий путь на автобусе казался утомительным, и я выбрал поезд…

Большой вокзал в Портленде. На перроне множество людей, все куда-то спешат, газетчики выкрикивают подробности атомной бомбардировки. Но вот громкоговорители объявили: «Сейчас уходит поезд в Сан-Франциско. Поторопитесь, иначе вы опоздаете».

У входа в спальный вагон пассажиров встречал негр, облаченный в форменный китель, и провожал до места в вагоне. Это был большой пульмановский вагон. Его устройство заметно отличалось от наших спальных вагонов. Вдоль окон были расположены мягкие кресла, отдельных купе не было, и лишь легкие деревянные перегородки отделяли спинку одного кресла от другого.

Поезд пересек границу штата Калифорния. Об этом путешественника предупреждает большой плакат. По мере углубления в Калифорнию ландшафт, расстилавшийся за окнами нашего вагона, постепенно менялся. Куда-то влево ушли горы. Растительность сделалась еще более пышной, почти исчезли хвойные леса, появились желтые пески, кое-где уже начали мелькать стройные пальмы.

По ошибке я сошел с поезда на одну остановку раньше, чем это требовалось. В результате я не нашел, разумеется, машины, которая должна была прийти за мной из нашего консульства.

Американец, владелец консервного завода, пытавшийся во время пути вызвать меня на спор, вступит ли Советский Союз в войну против Японии, оказался моим случайным спутником – он тоже сошел с поезда на этой станции. Увидев мои бесплодные поиски, он предложил свои услуги – за ним приехала на автомобиле жена. Не успела автомашина тронуться с места, как он с ехидной улыбкой спросил:

– А все-таки скажите, будет ли Россия воевать с Японией?

– Такая возможность не исключена, – уклончиво ответил я.

– Советский Союз только что вступил в войну с Японией, – торжественно объявил американец и поздравил меня.

Через пятнадцать минут, подъезжая к знаменитому мосту Окленд-Бридж, мы были оглушены криками газетчиков, сообщавших о вступлении Советского Союза в войну против Японии.

Война с Японией. Это известие заставило задуматься о предстоящем рейсе. Куда мы теперь пойдем? Как повезем паровозы?

Вскоре опять потрясающее известие. Американцы 8 августа сбросили атомную бомбу на город Нагасаки. Еще 300 тысяч жертв. Трудно найти объяснение такой жестокости.

На следующий день по окончании всех дел в консульстве я выехал в Портленд. В поезде было оживленно. Разговоры вертелись вокруг атомных бомбардировщиков и вступления в войну Советского Союза:

– Русские им всыпят в Маньчжурии.

– Там у японцев огромная Квантунская армия.

Хорошо помню день 11 августа. Поздно вечером американское радио передало: «Агентство Юнайтед Пресс только что сообщило из Берна в Швейцарии, что японское правительство обратилось с предложением о безоговорочной капитуляции».

В это время я был у вновь назначенного председателя закупочной комиссии на западном берегу США контр-адмирала Рамишвили. После беседы он предложил отвезти меня на судно.

Город трудно узнать. Несмотря на позднее время, улицы были, полны пароду. Люди шли сплошным непрерывным потоком, занимая всю проезжую часть. Машины двигались с трудом. Нас окружили кольцом юноши и девушки. Увидев, что в машине сидят моряки, кто-то бросил в открытое окно цветы. Двое взобрались на кузов и отплясывали какой-то танец. Контр-адмирал не на шутку испугался, что машина развалится. Около часа мы не могли проехать центр города. Со всех сторон слышались радостные возгласы, пение, музыка.

– Они празднуют конец войны, а нам предстоит еще немало боев, – сказал мне адмирал, когда мы вырвались из бушующей толпы. И добавил: – Рейс у вас очень ответственный. Никаких конвоев не предвидится, рассчитывайте только на свои силы.

На судне заканчивались погрузочные работы. Трюмы были загружены и закрыты. Кран при свете прожекторов ставил паровозы и тендеры на палубу.

На следующий день американцы принесли нам весть, что мы пойдем не во Владивосток, а через Панамский канал в Европу, ибо плавание по дальневосточным морям для советских судов очень и очень опасно. Но все это были слухи. Мы пойдем во Владивосток обычным курсом.

Отход назначили на 15 августа. Все формальности закончены. Тепло прощаемся со знакомыми американцами. Они провожают нас с печальными лицами. Несмотря на то что в Америке отпразднована победа над Японией, американцы знают, что идут жестокие бои в Маньчжурии, на Южном Сахалине и на севере Курильской гряды. Первый Курильский пролив в огне.

14 августа я получил от конвойной службы секретные документы. В них предписывалось идти в Петропавловск.

В общем, я получил кипу секретных документов, и с ними предстояло разобраться еще до выхода в рейс. На всех бумагах стояла строгая надпись: «Эти документы секретны, и они никогда, ни в коем случае не должны попасть в руки неприятеля. Все инструкции и опознавательные знаки должны быть немедленно сожжены при пересечении 165-го меридиана восточной долготы».

Наконец мы распрощались с морским лоцманом, он сошел с борта у плавмаяка «Колумбия». Прощаясь со мной, пробурчал:

– Советую не снимать спасательного жилета ни днем ни ночью.

Погода была ветреная, и лоцманская шлюпка долго ныряла в волнах. В океане волны становились с каждым днем все круче. Однако всех радовала штормовая погода. В такую погоду атака подводной лодки немыслима. А наш теплоход, как утка, переваливался на волне, чувствуя себя превосходно.

Мы шли тайком, без всяких огней. Флаги на бортах были закрашены. Наша веселая «елочка» – нейтральные огни: зеленый, красный, зеленый – впервые не зажигалась. Вахту несли в десять пар глаз.

Через несколько дней миновали пролив Унимак. Ответили на запрос сторожевого корабля опознавательным знаком и направили свой путь к порту Датч-Харбор. Шли строго по секретной инструкции. Лоцман вечером 23 августа ввел нас в Датч-Харбор и поставил у причала. Не зная, как пойдут дела дальше, я решил пополнить запасы горючего. Теплоход поставили к пирсу, предназначенному для приема жидкого топлива.

От командира базы за мной приехал на джипе конвойный офицер и повез меня в селение Уналашка, самый большой населенный пункт Алеутских островов. Русские промышленники основали его еще в шестидесятые годы XVIII столетия. Поселок расположен в глубине бухты Иллюлюк и состоит из одной широкой улицы, протянувшейся вдоль берега. На окраине поселка стоят две старинные русские пушки на деревянных лафетах. В селении обширный склад продовольствия и промышленных товаров, маленькая лавка, где торговали кока-колой, и несколько сараев. В одном из них располагался кинотеатр. На улице видна древняя православная церковь. Алеуты, с которыми я встречался в селении, говорили по-русски, правда плохо.

Возвратившись к пирсу, я увидел свой теплоход и обомлел. Он был загружен выше всякой меры. Наш заботливый Виктор Иванович постарался взять как можно больше топлива. Конечно, он получил «фитиль», но не сливать же топливо обратно. Во время стоянки мы сменили глубинные бомбы, пополнили боезапасы и поставили сетку на трубу для гашения вылетающих искр.

К вечеру пришел приказ следовать в Петропавловск со строгим предупреждением: заходить в порт только в светлое время суток. Нас должен встретить лоцман и провести через минные поля. Как сказал конвойный офицер, бои на острове Шумшу продолжались.

Поздно вечером 24 августа мы снялись в Петропавловск. Надо сказать, что переход был действительно ответственный. Нас могли на пути встретить не только подлодки, но и надводные корабли японцев.

Посоветовавшись с помполитом и старшим помощником, мы решили в первую же ночь сыграть тревогу в условиях, близких к возможным событиям. Днем старпом предупредил всех 'о необходимости спать одетыми и обувь ставить так, чтобы можно было быстро обуться, обязательно класть рядом с собой электрический фонарик. В 2 часа ночи загремели колокола громкого боя. Предварительно были перекрыты некоторые двери, и в момент объявления тревоги выключен свет. Результат был таков: некоторые члены экипажа смогли выйти к своим постам только через 5—6 минут. Конечно, большинство вышли вовремя, но те, кто не успел выйти, получили хороший урок. С этой ночи с фонариками никто не расставался. Всё шлюпки были выведены за борт, как и обычно во время военных плаваний, и снабжены всем необходимым…

Тем временем погода ухудшилась. Ветер от юго-запада усилился до одиннадцати баллов. Жестокий шторм. Теплоход чувствительно валяло с борта на борт, но, чем хуже погода, тем лучше мы себя чувствовали.

Торопились мы изо всех сил, однако не успели в светлое время подойти к условленному месту. Несомненно, отсюда начинались минные поля. Чтобы не болтаться в море и не привлекать к себе внимания врага, решили идти в расположенную поблизости бухту. Моржовую.

Лето кончилось, на деревьях и кустарниках по берегам бухты пестрели листья желтоватых и красноватых оттенков. Краснела крупная камчатская рябина. Березка, рябина – милые сердцу деревья, как волновали они душу. Вот она, Родина! В этой тихой бухте мы чувствовали себя словно за стенами могучей крепости.

В этот же день под проводкой лоцмана мы вошли в Авачинскую губу. Я никогда не видел столь обширного скопления советских судов в одном месте, разве только во Владивостоке. С трудом отыскал местечко для своего теплохода и встал на якорь.

На рейде сновали катера и шлюпки, моряки обменивались новостями. Новости были тревожные: шли ожесточенные бои на острове Шумшу. Вечером с приспущенным флагом пришел номерной военный транспорт, на нем находились раненые. Когда мы отходили из Портленда, войска Камчатского оборонительного округа приступили к штурму островов Шумшу, Парамушир, Онекотан.

Остров Шумшу, отделяющийся от Камчатки Первым Курильским проливом, был крепким орешком и считался самым крупным укрепленным островом Курильской гряды. Все участки, доступные для высадки десанта, перекрывались огнем дотов и дзотов с подземными ходами и траншеями.

В Авачинскую бухту входили искалеченные в бою транспорты с ранеными и убитыми, а выходили – груженные боеприпасами и войсками.

Стояли ясные дни, как всегда в это время на Камчатке.

Транспортные и промысловые суда, мобилизованные командованием Тихоокеанского флота, и на Курильских островах, и на Южном Сахалине, и в Корее с честью выполняли боевые задания на самых опасных участках.

Прошло еще три томительных дня. Моряки, участвовавшие в штурме острова Шумшу, рассказывали о чрезвычайном упорстве японцев. Каждый метр берега был полит кровью советских солдат и моряков. Кто-то рассказывал о боцмане плавбазы «Север» коммунисте Николае Вилкове. Он повторил подвиг Александра Матросова, закрыв грудью амбразуру вражеского дота.

Все мы чувствовали, что где-то, недалеко, совсем рядом, гремело тяжелое сражение. Отзвуки десантов глухо доносились до Петропавловского рейда.

Но вот 2 сентября вечером в Авачинской губе вдруг раздались выстрелы. Это был салют Победы над Японией. Советские войска наголову разбили Квантунскую армию. Радисты на судах приняли радостное сообщение о безоговорочной капитуляции. Кто-то выстрелил первым – и началось… Строчили из пулеметов трассирующими разноцветными пулями, били из орудий осветительными снарядами.

Мирные жители Петропавловска, всю войну не знавшие ни обстрелов, ни бомбежек, были перепуганы неожиданной канонадой.

Трудно было морякам удержаться, уж больно радостной была весть. Салют продолжался довольно долго и с трудом был остановлен капитаном порта, выехавшим к стрелявшим судам на катере. Я не удержался и тоже выстрелил из своей пушки три раза осветительными снарядами.

Утром получили разрешение следовать во Владивосток.

Снова море. Впервые за долгое время мы шли, не думая о японских торпедах.

Находясь в проливе Лаперуза, послали радиограмму в рыбокомбинат «Микояновск» с запросом о судьбе кочегара Ильи Сергеевича Бургалова. Отныне нам опасаться некого. Радиосвязь свободная. Получили ответ: Бургалов вылечился и выписался из больницы. Крестные отцы, то есть члены нашего теплохода, очень обрадовались известию.

Опасными для нас теперь были только плавающие мины. Шел сентябрь, самый лучший месяц на Дальнем Востоке. Ни туманов, ни дождей, солнечная, ясная погода.

В бухте Валентина мне вручили кальку минных полей с указанием безопасных фарватеров до Владивостока.

Во Владивостоке мы узнали о нападении японского самолета на нефтебазу, находящуюся в городе. Самолетом управлял японский летчик-смертник. 18 августа, в то время, когда мы шли в Тихом океане курсом на Датч-Харбор, на танкере «Таганрог», стоявшем на якоре на нефтебазе Первой речки, вахтенный краснофлотец Росляков заметил в облаках самолет на расстоянии 2 километров.

Самолет шел низко над морем курсом на танкер.

Вахтенный Росляков дал сигнал боевой тревоги. Моряки заняли свои места. Боевые расчеты встали у орудий и пулеметов.

С японского самолета по танкеру ударила пулеметная очередь. Военный помощник капитан-лейтенант Бурмистров приказал открыть огонь.

Самолет с расстояния около километра продолжал обстреливать танкер из пулемета. Пулеметные очереди накрыли капитанский мостик, был поврежден воздушный вентилятор, срезана мачта и во многих местах прошита верхняя палуба.

Капитан-лейтенант Бурмистров стал стрелять в пикирующий самолет из крупнокалиберного пулемета «Эрликон». Самолет загорелся. Охваченный пламенем, с креном на правый борт, он пролетел над танкером. Правым крылом самолет оборвал судовую антенну и упал в 15 метрах от танкера. На самолете взрывались бензиновые баки, огонь быстро распространялся по воде, приближаясь к «Таганрогу».

Танкер только что выгрузил бензин, и опасность взрыва была велика. Однако старший механик Неверов в несколько минут пустил в ход главный двигатель, и танкер сумел выйти из опасной зоны. Из четырех шлангов моряки «Таганрога» сбивали пламя, не давая огню приблизиться к судну.