Текст книги "Уго Чавес"

Автор книги: Константин Сапожников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 40 страниц)

Идиллия в Каракасе не могла быть вечной. Чавесу предстояла очередная «ссылка» в провинциальную глушь.

В то время Чавес отвечал в академии за подготовку выпускного курса, носившего имя Хосе Антонио Паэса, участника борьбы за освобождение страны от испанской короны. Паэс называл своих отважных всадников «кентаврами» («Los Centauros»). Чавес любил исторические аналогии, и его подопечные тоже стали «кентаврами». Он уделял им много времени, никогда не отказывал, если кто-то обращался за помощью или поддержкой. В академии существовали жёсткие правила, регламентирующие характер отношений между офицерами и кадетами, но Чавес поступал по-своему: ему был интересен каждый «кентавр», его заботы и проблемы. Сближению помогал бейсбол. Ответственным за сборную команду в академии тогда был кадет четвёртого курса Дьосдадо Кабельо(Дьосдадо Кабельо Рондон (р. 1963) родом из бедной провинциальной семьи, учился в Политехническом университете Вооружённых сил (UN ЕРЛ), затем в Военной академии. Участвовал в избирательной кампании Чавеса 1989 года. После победы был назначен генеральным директором телекоммуникаций (CONATEL), затем – министром секретариата президента. В январе 2002 года стал вице-президентом. В 2004–2008 годах – губернатор штата Миранда. В январе 2012 года был избран председателем Национальной ассамблеи.). Невысокий энергичный крепыш был хорошим игроком, да к тому же увлекался историей. Чавес навёл о нём справки: отзывы были схожими – надёжен, смел, критически отзывается о порядках в стране. Такой предложение о вступлении в «MBR-200», без всякого сомнения, примет.

Много позже Кабельо узнал о том, что именно Чавес возглавляет «MBR-200». Кадеты считали его требовательным инструктором, особенно в том, что касалось военных ритуалов. Если, например, капитан Чавес замечал, что дежурный наряд провёл спуск флага без нужного пиетета и торжественности, он обязывал кадета повторять эту процедуру до тех пор, пока, с его точки зрения, не достигались идеальная синхронность и слаженность движений. Однако въедливый служака Чавес преображался, когда наступал час патриотических бесед о великих венесуэльцах прошлого – Франсиско де Миранде, Симоне Боливаре, Симоне Родригесе, Хосе Антонио Паэсе.

Причинами перевода Чавеса из столичной академии в приграничный гарнизон стали его «негативное влияние на курсантов-выпускников» и «неподобающая реакция» на гибель певца Али Примеры. Близкие к Уго люди знали, что песни Али оказывали на него вдохновляющее действие. Сам он подтверждал это: «В творчестве Али есть нечто такое, что передаёт мощный заряд энергии и одновременно побуждает к борьбе. Я храню память о нём в моём сердце и стараюсь не подвести его».

В день гибели барда Чавес не скрывал своих чувств. В академии военная контрразведка была вездесущей. В агентурных сообщениях февраля – марта 1985 года отмечалось, что «“объект” признавался друзьям, что тяжело переживает гибель Али Примеры, и вёл себя так, словно потерял близкого родственника». Подобные эмоции, недостойные офицера, прямо свидетельствовали о симпатиях к тем идеям, которые воспевал «красный бард».

Весьма кстати пришлись письменные заявления родителей, обративших внимание на «подрывной характер» занятий Чавеса с кадетами по истории. Генерал Пеньялоса, гонитель Чавеса, приобщил жалобы к секретному рапорту в министерство обороны о том, что в стенах академии «зреет заговор».

В министерстве обороны к Пеньялосе относились по-разному: кто-то считал его принципиальным защитником чистоты армейских рядов, кто-то типичным карьеристом, который старается привлечь к себе внимание, чтобы доказать лояльность Четвёртой республике и со временем претендовать на пост министра обороны. Оставить рапорт без последствий было нельзя. Но и открытые гонения в «духе Маккарти» на офицеров, «пропагандистов идеалов Боливара», были бы контрпродуктивны. Военные инстанции ограничились «служебными перемещениями». Никаких политических репрессий! Чавеса отправили в штат Апуре, пусть «пропагандирует» среди индейцев. И для других возмутителей спокойствия нашли медвежьи углы: в Венесуэле их предостаточно…

Эрма ехать в глухомань не хотела, да и не могла. Оба надеялись, что эта «ссылка» (а именно так было воспринято назначение) не будет долгой. Отныне они могли видеться только урывками во время служебных поездок Уго в столицу.

83 Оглядываясь назад, вспоминая прошлое, Эрма не раз называла Чавеса «очень одиноким человеком». По её мнению, он сам считал себя по жизни одиночкой, и в доказательство приводила его стихотворение, написанное во время служебной командировки в Гватемалу в 1988 году. Чавес побывал в соборе городка Эскипулас и сфотографировался на его фоне – серьёзный взгляд, белая рубашка, заправленная в брюки, в левой руке блокнот, в котором, наверное, и было записано стихотворение: «Чёрный Христос из Эскипуласа. / Я гляжу на тебя, / я хотел дойти до тебя / из очень далёких мест. / Жизнь меня вела, одинокого, / с моим крестом / невидимым / и тяжёлым, по моим мечтам, / которые исчезли, / которые пришли. И они сейчас рядом. / От тысяч твоих огоньков, / которые мерцают / и вызывают блеск твоего тела, / дай мне один, / для плодов моей жизни Уго Рафаэля, / Марии Габриэлы, / Росы Вирхинии, / они мой посев, / они моя кровь, / чёрный Христос, / дай им свет».

Это стихотворение – не единственное свидетельство того, что человек, который собирал многотысячные колонны последователей, боготворимый ими, нередко ощущал себя одиноким путником в пустыне. Он признавался в письме матери: «чувствую себя одиноким». На двери в квартире Эрмы он написал мелом слова о том «бесконечном одиночестве», которое его иногда охватывает. «Он часто говорил, – объясняла Эрма, – что в самом конце пути останется в одиночестве. Я уйду один».

Было время, когда Эрма интерпретировала слова Уго об одиночестве как признание революционера, намного опередившего время и перешагнувшего через эпоху неолиберализма, безумного потребительства мирового обывателя и массового предательства тех, кто не так давно причислял себя к «левым», «марксистам» и даже «коммунистам».

Глава 8
ЕЛ ИЗ ОДНОГО КОТЛА С ИНДЕЙЦАМИ ЙАРУРОС

Несколько часов болтанки в транспортном самолёте ВВС, в иллюминаторы которого видно, как стелются бескрайние просторы штата Апуре, отмечаются дымками очагов редкие селения, сигналят солнечными бликами извилистые ленты рек. Наконец появились скромные постройки аэродрома на окраине городка Элорса. Итак, начался новый этап жизни на краю цивилизации: 22 августа 1985 года Чавес вступил в командование моторизированной частью «Полковник Франсиско Фарфан»(Escuadron de Caballeria Motorizada «Coronel Francisco Farfan»).

Для капитана Чавеса служба в Элорсе стала поворотным пунктом биографии, там он, по его словам, «открыл самого себя». Вместе с ним на новое место службы приехала Нанси с детьми. Их жизнь отныне, как и у всех обитателей городка, была тесно связана с тем, что происходило в гарнизоне. От военных зависело многое: транспорт, завоз продовольствия, защита от капризов погоды, от «лихих людей» с оружием, которых много бродило по необжитым просторам штата: разведывательные группы колумбийских партизан, парамилитарес, контрабандисты, уголовные банды, наркотрафиканты. Чавес впервые по-настоящему ощутил вкус власти. Его голос был непререкаем, к нему прислушивались, дружбу с ним искали, и не всегда для благих дел. Таким он указывал на дверь.

Властью Чавес не злоупотреблял, но порядок и дисциплину наводил твёрдой рукой, так что сомнений ни у кого не возникало: это прирождённый лидер, он знает, что делает. Чавес был уверен, что в звании капитана ему придётся оставаться очень долго. Начальство на дух не переносит фрондёров и потенциальных бунтарей. Но так получилось, что в Элорсу с внезапной инспекционной проверкой нагрянул главнокомандующий армией Хосе Умберто Вивас. Его считали человеком непредсказуемым, капризным до самодурства. От него можно было ожидать самых неожиданных выводов и, соответственно, служебных последствий. Благополучно завершив инспекцию, генерал, перед тем как сесть в вертолёт, спросил Чавеса: «Когда вы ожидаете очередное звание?» – «В текущем году, мой генерал», – последовал ответ.

В Каракасе Хосе Умберто затребовал список офицеров, которым по выслуге лет надлежало присвоить звание майора. Отметив галочкой фамилию Чавеса, генерал сказал: «Поставьте его первым в списке. Ему нелегко приходится в Элорсе, у чёрта на куличках. А того, кто был первым из столичного гарнизона, перенесите на второе место».

Не только службой жил Чавес, он был душой гарнизонных торжеств и праздников. Его не надо было упрашивать: он с нескрываемым удовольствием пел на товарищеских встречах, и репертуар его был разнообразен – copias и фольклорные песни, танго и болеро. Коронным номером было исполнение баллады (corrido), посвящённой прадеду Майсанте. Друг Чавеса вспоминал, как тот произносил речитативом слова баллады, аккомпанируя себе на куатро: «Он делал это с таким глубоким чувством, что у нас, скажу честно, мурашки бегали по коже».

85 Иногда Чавес организовывал музыкальные праздники для офицерских семей, жителей Элорсы и её окрестностей. Прежде подобные мероприятия проходили, но за большие деньги и для избранной публики: богатых скотоводов, землевладельцев, крупных чиновников. Певцы и певицы предпочитали петь для них шлягеры на английском языке. Всё проходило за высокими оградами, с изысканным угощением и изобилием виски двенадцатилетней выдержки. Этот устоявшийся ритуал Чавес отверг с ходу. В Элорсу зачастили те фольклорные звёзды, которые ему особенно нравились, – Кубиро, Кристобаль Хименес, Рейна Лусеро, Луис Сильва, Сексахесимо, Денис дель Рио. Они выступали для всех жителей на специально возведённых на площади подмостках.

Чтобы заплатить артистам, Чавес прибегал к традиционной для этих степных мест практике – «аукционам скота». Чтобы получить животных для аукциона, Чавес с двумя-тремя солдатами отправлялся за город, встречался с пастухом и просил «какую-нибудь тощую корову» для организации праздника. Потом эта просьба звучала снова и снова, но на других пастбищах. Пастухи с пониманием относились к обращению майора, и очередная «тощая корова», которую было не жалко пожертвовать, обязательно находилась. Продажа с аукциона «тощих коров» не только помогала собрать средства для оплаты солистов, но и подготовить для гостей щедрое угощение с мясом на вертелах в лучших традициях льянерос.

Эту сторону жизни Чавеса в Элорсе отчасти отражают воспоминания певца Кристобаля Хименеса: «Я познакомился с ним примерно в 1985 году в Элорсе. Он был майором, начальником гарнизона и президентом тамошних праздников. Он пригласил меня выступить, а я после нескольких концертов в Маракае был не в голосе. Объяснил ему: “Шеф, много петь не смогу”, на что он ответил: “Если ты споёшь народу ‘Corrido de Maisanta’, я оплачу тебе как за полный концерт”. Своё обещание он выполнил. На следующий день после выступления Чавес решил отвезти меня на военном джипе в Маракай. Мы добрались до переправы на реке Араука, но паром дал течь, и мы долго не могли перебраться на другой берег. С Чавесом время пролетело незаметно. Мы много говорили о революции, о народных страданиях, о переменах, которые нужно произвести в Венесуэле. Конечно, я тогда не знал, что говорю с человеком, который посвятил свою жизнь борьбе за такие перемены. Мы просидели в джипе до восьми часов утра. В какой-то момент Чавес почувствовал усталость и прикорнул. Я замолчал, потом тоже заснул и увидел сон. Хотя, не знаю, был ли это сон или видёние. Передо мной 86 предстал Чавес, но не в полевой униформе, а в белом торжественном мундире с золотым позументом. От удивления я проснулся, не зная, как истолковать это видёние. И вот через много лет я увидел по телевизору парад на Лос-Просерес и Чавеса в белом президентском мундире, точно таком, который мне привиделся на берегу Арауки. Да, Чавес – это загадочное явление, личность, выбивающаяся из безликой толпы…» В Элорсе Уго продолжил поиски «следа Майсанты». Расспрашивая о нём престарелых обитателей селения, через семьдесят с лишним лет после боевых подвигов Майсанты, Уго открывал всё новые эпизоды жизни героического предка. Однажды Уго познакомился со старушкой Флор Амарильо, которая видела Майсанту, когда была девочкой. Флор рассказала, что партизанский вождь заглянул в их дом, чтобы встретиться с хозяином, и застал всю семью в слезах. Женщины объяснили, что неделю назад в селение нагрянул отряд полковника, служившего Гомесу. Полковник хотел арестовать хозяина дома, друга Майсанты. Не обнаружив его, увёз с собой одну из дочерей как заложницу. Расспросив обо всём, Майсанта сказал женщинам: «Я скоро вернусь» и ускакал.

Прошло несколько дней, и Майсанта снова появился у дверей скромного жилища. Он сумел найти и спасти девочку. Старушка, не скрывая слёз, сказала Чавесу: «Знайте, в стенах этого дома все боготворили вашего прадеда».

По словам Чавеса, именно в Элорсе он научился понимать индейцев. В венесуэльском обществе всегда существовало отторжение «коренных народов». Они жили как бы вне пространства и времени. Индейцев не считали венесуэльцами, они не имели документов. Энтузиасты-антропологи и социологи призывали изменить государственную политику в отношении исконных обитателей страны, но к ним мало кто прислушивался. Дилемма для туземцев была простой: или ассимиляция (если повезёт), или физическое уничтожение. По мере освоения окраинных земель страны натиск на индейцев усиливался. Судебными властями, как правило, игнорировались случаи насильственной гибели индейцев. Всё списывалось на «неблагоприятные условия жизни», «пьянство», «межплеменную вражду».

Вокруг Элорсы обитали племена йарурос (yaruros) и куивас (cuivas), которых белые пришельцы методично выживали и безжалостно преследовали, загоняя в труднодоступные, непригодные для жизни места. Священник Гонсало Гонсалес посвятил Чавеса в историю взаимоотношений местных землевладельцев с индейцами. В начале 1960-х годов на берега реки Каньо-Карибе прибыли вооружённые люди, претендовавшие 87 на «колонизацию» неосвоенных земель, которые принадлежали индейцам с незапамятных времён. Чтобы согнать их с насиженных мест, применяли самые дикие методы устрашения, вплоть до геноцида.

Один из таких эпизодов вошёл в историю Венесуэлы как «кровопролитие в Рубейре». Землевладелец позвал на работу индейцев, обитавших по соседству с его имением. Первый день прошёл спокойно. Хозяин и его подручные присматривались. На следующий день, когда после нескольких часов работы индейцы сделали перерыв на еду, на них внезапно обрушились удары хорошо отточенных мачете. Хозяйские головорезы были безжалостны, убивая всех подряд – и мужчин, и женщин, и детей. Спастись удалось двум индейцам: они прыгнули в реку, несколько дней прятались в зарослях и потом глухой ночью пришли к священнику. Он тайком переправил их в Каракас. Разразился скандал. В ходе расследования в окрестностях Рубейры нашли сожжённые человеческие останки. С помощью адвокатов и подставных свидетелей дело спустили на тормозах: «виновными» оказались сами индейцы.

Разбогатевшие наследники тех землевладельцев приходили к Чавесу жаловаться на «самоуправство и наглость туземцев». Ничего не изменилось: для богачей индейцы всегда были без вины виноватыми. Чавес старался не вмешиваться в спорные проблемы гражданского характера, советовал обратиться к судье: «Отправляйтесь в селение, сделайте официальное заявление». Нейтральная позиция Чавеса вызывала недовольство латифундистов, привыкших к тому, что прежние начальники охотно помогали «ставить индейцев на место», часто – с применением силы. Чавес был непреклонен: это не моя задача.

Однажды пришли не латифундисты, а пожилая женщина со слезами на глазах: «Меня ограбили индейцы, забрали двух поросят, разбили копилку с деньгами, а это всё, что у меня было». Чавес решил действовать. Он взял с собой 15 солдат, опытного проводника и организовал погоню. Вскоре индейцы были обнаружены. Мужчины, женщины и дети остановились на привал под манговым деревом. Изучив индейскую «дислокацию» в бинокль, Чавес отправился на переговоры. Проводник пытался отговорить офицера от безрассудного поступка, но Чавес верил в благоразумие индейцев: на его стороне подавляющее преимущество, солдаты настороже и готовы по его приказу в любой момент открыть огонь на поражение.

Как только Чавес вышел из укрытия и направился в сторону индейцев, они незамедлительно приняли боевое построение. «Это было похоже на двадцать молний, возникших из 88 рощи, – вспоминал Чавес. – В мгновение ока мужчины приступили к активным действиям. Они вытащили ножи, осыпали нас тучей стрел. Одна из них пролетела так близко от меня, что чудом не попала в голову. Индейцы считали, что мы собираемся их атаковать. Дело даже дошло до рукопашной схватки с солдатами. Я схватился за пистолет и выстрелил в воздух. Приказал моим парням, чтобы они отступили. К счастью, обошлось без раненых».

Категорический приказ солдатам «не стрелять!» дал индейцам возможность без потерь покинуть «поле битвы». Отряд ещё некоторое время следовал за племенем. Неожиданно послышались женские крики: одна из индеанок попала в стремительный речной водоворот. Всё это происходило «венесуэльской зимой», которая ничем не отличается отлета, если не считать частых проливных дождей. Река Каньо-Карибе превратилась в бурный поток и стала опасной. Индеанка выбивалась из сил, в плетёной заплечной сумке виднелась чёрная головка ребёнка. Женщина тонула, но продолжала крепко сжимать нож в руке.

«Никогда, пока я жив, не забуду глаз той женщины, – продолжал Чавес. – В её взгляде, направленном на меня, было столько испепеляющей ненависти, что это потрясло меня. Она то исчезала в воде вместе с ребёнком, то снова появлялась на поверхности».

Чавес забил тревогу: – Ещё немного, и они погибнут. Надо спасти их! Но проводник исступлённо закричал: – Капитан, стреляйте, стреляйте в неё! Чавес опешил: – Зачем? Им надо помочь! – Убейте их, это – животные! Этот чертёнок, когда вырастет, будет пускать в нас стрелы! Но Чавес распорядился иначе, и солдаты помогли женщине выбраться на противоположный берег, на котором угрожающе столпились её соплеменники.

Этот случай заставил Чавеса задуматься. Почему даже крестьяне, люди, как правило, бедные, неграмотные, с презрением относятся к индейцам? Только ли из-за сложившихся расовых предрассудков, лишающих индейцев человеческой сути? Но ведь и в нём, Чавесе, есть индейская кровь. Что, он должен стыдиться её? Стыдиться того, что является частью его собственной природы? Чтобы разобраться с проблемой коренных народов в Венесуэле, Уго при первой же возможности обратился в региональный отдел по индейским вопросам, прочитал всё, что было по этой теме в городской библиотеке губернского центра Сан-Фернандо-де-Апуре, встретился с этнографами и социологами Центрального университета в Каракасе. Под видом студента присоединился к одной из экспедиций университета в зоне расселения индейцев. Провёл в индейском селении несколько дней, ел с йарурос из одного котла, совершал с ними охотничьи вылазки, ночевал в хижинах под зыбкими крышами из пальмовых листьев. Всё для того, чтобы понять внутренний мир индейцев, проникнуться их проблемами.

Недели через две Чавес, уже в военной форме, но без оружия, вновь заглянул в это индейское селение. Вождь насторожился, увидев идущего к нему офицера, напряглись мужчины, окружавшие его. Когда Чавес снял фуражку и обратился к вождю по имени – Висенте! – тот глазам своим не поверил. Неужели именно с этим офицером он ел из одного котла? Этот широко улыбающийся человек в военной форме не выглядел опасным. Висенте пожал протянутую Чавесом руку, завязался разговор, лёд настороженности начал таять.

Позже племя во главе с Висенте регулярно заглядывало в дом семьи Чавесов в Элорсе. Нанси вздыхала, доставала деньги и отправлялась закупать хлеб и продукты, чтобы приготовить еду на три десятка гостей. Всякий раз после такого «дружественного визита» она обнаруживала нехватку каких-либо вещей и удручённо вздыхала: «Ну как это возможно? Посмотри, индейцы унесли тапочки наших девочек». Чавес разводил руками: «Ничего, купим новые, не сердись». После своих «университетов» в сельве он знал, в чём дело: «У индейцев нет понятия о частной или личной собственности. У них нет различия между “твоё” и “моё”. Они берут то, в чём нуждаются, как плоды с деревьев или рыбу из реки».

Отдалённость Элорсы от крупных гарнизонных городов не была препятствием для поддержания конспиративной переписки через курьеров и надёжные «оказии». Когда необходимо было лично встретиться с кем-либо, Чавес выезжал в Каракас, Маракай, Баринас, Сан-Кристобаль.

Об укреплении «MBR-200» свидетельствовали регулярные нелегальные съезды офицеров-боливарианцев из разных родов войск. В руководящее ядро «Движения Боливарианской революции» входили, помимо Чавеса: Франсиско Ариас Карденас, Рауль Исаиас Бадуэль, Фелипе Антонио Акоста Карлес, Хесус Мигель Ортис Контрерас, Луис Рейес Рейес, Хесус Урданета Эрнандес, Рональд Бланко Ла Крус, Вильмер Кастро Сотелдо. В разных гарнизонах страны на них замыкалось 90 не менее сотни офицеров, каждый из которых имел свою конспиративную группу.

Для справки следует сказать, что за три года начиная с 1983-го прошло пять съездов движения «MBR-200». Инициатива их проведения принадлежала Чавесу. Он готовил программу, дискуссионную повестку, разрабатывал меры безопасности и «легенду прикрытия». В Первом съезде (Каракас) принимали участие 15 членов движения, и о них можно было сказать тогда, что «узок был крут этих революционеров». Следующие съезды с каждым разом становились всё более представительными. На этих форумах разворачивались нешуточные дискуссии. Чавесу казалось, что Венесуэла погружена в дремоту и бездействие. В Мирафлоресе царили коррупция, аморализм, бездуховность, и народ взирал на всё это с непонятным равнодушием. Требовалось встряхнуть его, переломить неблагоприятную для движения тенденцию, разбудить народные массы. Для этого Чавес предложил взрывать мосты, линии электропередачи и радиотрансляционные башни.

Франсиско Ариас не согласился с его радикализмом. Взрывчаткой ничего не добиться. Этому масса примеров. Надо терпеливо продолжать работу по консолидации движения. Главный тезис Ариаса: «Если мы хотим взять власть в свои руки, чтобы добиться реальных перемен, мы должны понять, что не должны выходить за функциональные рамки вооружённых сил». Чавес и Рональд JIa Крус тут же поставили под сомнение «революционность» Ариаса: «Мы находимся едва ли не в эпицентре революции, а ты этого не замечаешь, поскольку не можешь избавиться от социал-христианских пережитков, прочно засевших в тебе».

На одном из съездов вниманию делегатов впервые были представлены тезисы теории «Трёх Корней», которую Чавес разрабатывал в качестве идеологической основы для «MBR-200». Он считал, что у истоков этого проекта стояли великие венесуэльцы прошлого: Симон Родригес (Учитель), Симон Боливар (Лидер) и Эсекиэль Самора (Генерал суверенного народа). Для краткости Чавес предложил обозначать проект как систему «EBR»: Е – от Эсекиэля Саморы, В – от Боливара и R – от Родригеса. Это и есть первоисточники, создавшие ту национальную идею, которая соответствует социально-исторической сущности венесуэльского народа. Но и здесь Ариас выступил с возражениями, настаивая на чисто боливарианском акценте – патриотизм и национализм, – и категорически никаких теоретических элементов, напоминающих о «классовой борьбе». Так наметилось противостояние двух членов «MBR-200» с ярко выраженными лидерскими задатками.

91 Пятый съезд прошёл в 1986 году в местечке Парагуайпоа, на берегу Венесуэльского залива неподалёку от границы с Колумбией. В таком удалённом месте можно было не опасаться полицейских шпионов и агентов военной контрразведки. Это было особенно важно, так как главным вопросом повестки дня стоял захват власти. Делегатами фактически отрабатывалась хронограмма действий на ближайшие годы. Все прогнозы говорили о том, что на президентских выборах в декабре 1988 года победит Карлос Андрес Перес. Сомнений в том, что его правительство продолжит линию всех предыдущих и будет таким же антинародным, ни у кого не было. Чавес и «радикалы» в «MBR-200» очень рассчитывали на «эффект гамака», характерный для Венесуэлы: чередования относительно спокойных и предельно кризисных моментов. Удар по ненавистному режиму намечалось нанести на высшей точке кризиса. Предполагалось, что он придётся на июль – сентябрь 1991 года. Важным элементом плана было то, что ежегодно в июле производились перемещения в структуре вооружённых сил, и практически все члены руководства «MBR-200» могли рассчитывать, что возглавят боевые мобильные части.

Последний, шестой, съезд был проведён в 1987 году в экзотическом месте – на берегах реки Апуре, на южной границе. Это был самый многочисленный съезд, в котором участвовало не менее двухсот офицеров. Курс на захват власти был определён ранее, в Парагуайпоа, поэтому в целях конспирации участники съезда сосредоточились на вопросах боливарианской идеологии, её массового распространения. Чавес вспоминал, что два выходных дня – уик-энд – были посвящены обсуждению теоретического наследия Боливара, Родригеса и Саморы, целей революции, различных политических течений. Внешне это напоминало занятия в школе: проекты, схемы, аналитические прогнозы. Каждый мог высказаться, внести в дискуссию что-то своё.

В тот период в вооружённых силах Венесуэлы существовало несколько конспиративных организаций. Чаще всего это были малочисленные военные ложи, которые в целях безопасности редко принимали новых членов. Внутренние дискуссии, критика коррумпированного режима, подготовка проектов на перспективу – дальше этого подпольная работа не шла. Считалось, что выйти из тени, замахнуться на власть можно будет тогда, когда кризисное развитие событий в стране станет необратимым.

92 Из общего ряда военных конспираторов выделялся майор Вильям Исарра. Он в 1967 году с отличием окончил академию ВВС, перед ним открывалась блестящая карьера. Переломным моментом в его жизни стал эпизод с захватом кубинского лейтенанта Брионеса Монтото, который с группой партизан высадился на пустынном берегу штата Фалькон. Пилоту Исарре, которому было тогда 19 лет, поручили провести предварительный допрос кубинца. Тот держался с достоинством, о пощаде не просил и с самого начала заявил, что участвовал в операции по созданию очередного партизанского «очага» добровольно как революционер-интернационалист. Этот допрос-разговор на всю жизнь запечатлелся в памяти Исарры. Кубинец был человеком образованным, убеждённым коммунистом, готовым к самопожертвованию. Когда Исарра на следующий день решил навестить его в тюрьме, Монтото был уже мёртв. Его пытали, а потом выстрелили в затылок. «Та история с кубинским лейтенантом стала для меня переломной, исходной точкой пересмотра моих прежних представлений о мире, обществе и социальной справедливости», – вспоминал Исарра.

Вскоре, навещая в тюрьме Сан-Карлос младшего брата, арестованного за издание «подрывного» журнала, Вильям познакомился с ведущими партизанскими командирами Венесуэлы, включая Теодоро Петкова. Позже состоялась встреча с Дугласом Браво, который воспринимался революционной молодёжью как живая легенда, героическое воплощение партизанской романтики. Чтобы лучше подготовиться для политической работы, Вильям поступил в университет, а потом отправился в Соединённые Штаты, где в Гарвардском университете защитил диссертацию о прогрессивных военных режимах в Панаме, Перу и Боливии.

В конце 1970-х – начале 1980-х годов Исарра работал над созданием подпольной организации в вооружённых силах. Она получила название Революционный альянс активных военных (ARMA). Неутомимый лётчик установил полезные контакты на Кубе, в Ираке и Ливии. В 1983 году Исарра интенсивно общался с Чавесом. Их революционные проекты были объединены, причём в этом союзе стал доминировать проект ARMA как более зрелый и подготовленный. В условиях всё более изощрённой слежки связь между Чавесом и Исаррой поддерживалась спорадически, а потом и вовсе прервалась, что привело к фактическому распаду союза между подпольными организациями военных. К тому же ARMA пережила внутренний раскол, a «MBR-200» набирало силу, пополняло свои ряды, в том числе за счёт активистов ARMA.

93 В 1980-х годах Чавес пришёл к выводу, что руководство революционным процессом должен осуществлять лидер, рядом с которым не должно быть никаких потенциальных соперников, могущих претендовать на свою долю властных полномочий. Подобная конкуренция вредит процессу, порождает соперничество, конфликты и раскол. Исарра пользовался авторитетом среди прогрессивных военных, обладал несомненными задатками лидера и революционного теоретика. По всем этим причинам Чавес предпочёл держаться от Исарры на расстоянии. Каждый должен идти своим путём. Будущее покажет, кому суждено стать единоличным лидером. Впрочем, друзья Чавеса и Исарры объясняли это дистанцирование как проявление «соперничества сильных характеров».

Некоторые историки, занимающиеся изучением боливарианского процесса, называют Исарру «предтечей» Чавеса по известной аналогии: Франсиско де Миранда – Симон Боливар. Исарра такой параллели не опровергает. Она гарантирует ему особое место в венесуэльской истории. Но Чавес предпочитал делать акцент на том, что в вооружённых силах на закате Четвёртой республики существовало много конспиративных групп и ячеек. «Военные секции (бюро)» левых партий пользовались тем, что офицерские кадры формировались в основном из представителей бедных слоёв населения и среднего класса, и направляли в военные училища надёжную партийную молодёжь. Теодоро Петков и Дуглас Браво подтверждали, что с конца 1950-х годов в армии Венесуэлы только по линии компартии служило не менее 170 офицеров. Вооружённые выступления военных начались задолго до начала армейской службы Чавеса в различных гарнизонах, по различным поводам. Но успеха в борьбе за власть за все годы Четвёртой республики добился только один офицер – Чавес, и это до сих пор не даёт покоя тем военным – от капитанов до генералов, – которые пытались сделать то же самое, но потерпели поражение. Почему Чавес, почему именно он? В «эпоху» Элорсы Чавес окончательно уверовал, что судьба его будет особенной. От него потребуются настойчивость, выдержка и готовность к риску. Если он будет последователен в действиях, сбудутся самые смелые его мечты. Ни в коем случае не надо забывать о конспирации. Размах партизанского движения в Центральной Америке, участие в герилье венесуэльских добровольцев из левых партий привели к тому, что полицейская слежка за «подрывными организациями» в Венесуэле усилилась. В Сальвадоре с начала 1980-х действовала 94 специальная группа венесуэльских спецслужб, которая под руководством ЦРУ помогала местным коллегам выявлять партизанские базы и ячейки, каналы поступления оружия и финансирования. Сальвадорский опыт спецслужб нашёл широкое применение в Венесуэле.