Текст книги "Полное собрание стихотворений под ред. Фридмана"

Автор книги: Константин Батюшков

Переход русских войск через Неман 1 января 1813 года:
(Отр. из большого стихотворения)
(«Снегами погребен, угрюмый Неман спал...»)

 
Снегами погребен, угрюмый Неман спал.
Равнину льдистых вод и берег опустелый
   И на брегу покинутые села
       Туманный месяц озарял.
Всё пусто... Кое-где на снеге труп чернеет,
И брошенных костров огонь, дымяся, тлеет,
         И хладный, как мертвец,
         Один среди дороги,
       Сидит задумчивый беглец
Недвижим, смутный взор вперив на мертвы ноги.
 
 
И всюду тишина... И се, в пустой дали
Сгущенных копий лес возникнул из земли!
Он движется. Гремят щиты, мечи и брони,
       И грозно в сумраке ночном
Чернеют знаменА, и ратники, и кони:
Несут полки славян погибель за врагом,
Достигли Немана – и копья водрузили.
Из снега возросли бесчисленны шатры,
   И на брегу зажженные костры
Всё небо заревом багровым обложили.
         И в стане царь младой
         Сидел между вождями,
И старец-вождь пред ним, блестящий сединами
      И бранной в старости красой.
 

1813 (?)

Переход русских войск через Неман 1 января 1813 года. Впервые —«Славянин», 1830, № 3, стр. 209—210. Полностью стихотворение Батюшкова до нас не дошло. Отрывок посвящен началу заграничного похода русской армии. Батюшков в переходе через Неман не участвовал, так как вступил в армию позднее.

Задумчивый беглец – солдат или офицер разбитой наполеоновской армии.

Царь младой – Александр I.

Старец-вождь – М. И. Кутузов. В своих письмах Батюшков с восторгом говорил о «подвигах Кутузова» (Соч., т. 3, стр. 268).

<Отрывок из Шиллеровой трагедии «Die Braut von Messina» («Мессинская невеста»)>
(«Приникни с горней высоты...»)

Донна Изабелла, дон Эммануил и дон Цезарь

(ее дети)

 
Д. Изабелла
(выступая с сынами)
 
 
Приникни с горней высоты,
Заступница печальных смертных,
И сердце удержи мое
В границах должного смиренья!
Я матерь: в радости могу,
Взирая на сынов, забыться
И жертвой гордости упасть.
Ах, в первый жизни раз
Их совокупно обнимаю;
До сей минуты вожделенной
Таила в сердце глубоко
Горячность верную к сынам,
Равно для матери бесценным!
В объятьях одного другой
Мне должен был казаться мертвым;
Два сына мне дала судьба,
Но сердце, их любить, одно...
Ах, дети, молвите: могу ли
Вас обоИх равно обнять
В восторгах радости безмерной?
 
 
(К д. Эммануилу)
 
 
Не раню ль ревность я твою,
Сжимая Цезареву руку?
 
 
(К д. Цезарю)
 
 
Скажи, обидели ль тебя
Любви моей ко брату знаки?
Я трепещу: моя любовь
В вас злобы пламень раздувает!
Чего мне ждать? Вещайте, дети!
С какою мыслию стеклись?
Иль древняя вражда воспрянет,
Непримиримая и здесь,
В дому родителей священном?
Или за прагом меч и нож,
И гнев, скрежещущий зубами,
Вас ожидают, несчастливцы?
Что шаг от матери, то смерть,
Что шаг, то новы преступленья!
 
 
Хор
 
 
Мир или злоба? Жребий не вынут;
Скрыто глубоко, что будет, от нас:
Меч иль оливу братья отринут —
Мы не трепещем и станем за вас!
 
 
Д. Изабелла
 
 
Какие злобны восклицанья!
Что мужи бранные хотят?
Или войну готовят здесь
У алтарей гостеприимных?
К чему мечи, когда с любовью
Здесь матерь обняла детей?
Или в объятиях ее
Страшитесь адския измены
И змий-предателей?.. Враги —
Так, не друзья – толпы наемных,
Слепые слуги мести вашей,
Раздор несущи по следам!
Нет, не друзья, не верьте им:
Не молвят доброго совета!
Одна боязнь и вечный страх
Куют им раболепны руки,
Всегда готовые на зло.
Вы научитесь, дети, знать
Сей род и низкий, и строптивый:
Он кровожадный власти червь,
Он силы тайный поядатель!
О дети, сколь опасен мир:
Он полон лести и лукавства.
Какие узы прочны здесь?
Где постоянны человеки,
Поклонники корысти бренной?
Природа лишь одна верна
На якоре своем нетленном,
И счастлив тот, кому дает
Сопутником в сей жизни брата!
 
 
Хор
 
 
Други, вещала вам правду она!
Ей вся открыта сердец глубина,
Мы же, как снасти лишенные челны,
Летим на погибель в житейские волны!
 
 
Д. Изабелла
(К д. Цезарю)
 
 
О ты, прижавший меч во длани,
Склонивший ниц ревнивый взор,
Воззри окрест и будь судья:
Кто брату красотой подобен?
 
 
(К д. Эммануилу)
 
 
Ответствуй мне из сей толпы
Кто Цезаря затмит красою?
Вы оба, юноши, равно
Наделены рукой природы.
Молю, воззрите на себя,
Уверьтесь в истине очами!
Из тысячи твоя рука
Его, как друга бы, прижала
И братом сердце нарекло!
О, ослепление страстей,
Плод ревности и злости адской!
Когда судьбина в колыбели
Друг другом наделила вас,
Забыв родства и крови узы
В кипящих, как волкан, страстях,
К ногам повергнув дар природы,
Клевретов нарекли друзьями,
Врагам любовью поклялись!
 
 
Д. Эммануил
 
 
О, выслушай меня!
 
 
Д. Цезарь
(вступая в речь)
 
 
                               Дай слово
Мне молвить, матерь...
 
 
Д. Изабелла
 
 
                                    Нет!
Слова не укротят вражды:
Здесь месть с обидою взаимны,
Здесь ненависть таится глубоко.
Кто знает, где огонь сей адский,
Объявший пламенем сердца,
Огонь ужасный, сокровенный,
Одетый лавой древних дней?
Обида с юной жизни здесь
Растет, мужает беспрестанно,
И муж за юношу – нам враг!
Увы, от младости безумной
Вы, братья, дышите на зло!
Лета б должны обезоружить
Враждующих. Воззрите вспять:
Где ненависти первой семя?
Среди гремушек, детских игр
И лепетания младенцев,
Там зла виновное начало,
Там горести источник вечный!
Но устыдитеся, вы – мужи!
 
 
(Берет обоих за руки)
 
 
Желанный мною час настал!
Сойдитесь, милые! Решитесь
Вины взаимные забыть!
В душе великой, благородной
Прощенье выше всех побед.
В могилу древнего отца
Повергните вражды ехидну,
Готовую известь безумных;
Любви и миру дайте жизнь
И обновитеся сердцами!
 
 
(Отступает шаг назад, как будто желая дать место братьям
приближиться взаимно; но они оба неподвижны, взоры их
устремлены в землю.)
 
 
Хор
 
 
Братья, почтите матери волю!
Слово святое вам зарекла:
Кончить годину мести и зла.
Братья, иль снова к ратному полю?
Слепо мы делим ваши судьбы:
Вы – властелины, мы же – рабы.
 
 
Д. Изабелла
(в молчании, несколько минут напрасно ожидая примирения
братьев, говорит с чувством глубокой горести)
 
 
     Довольно! силу слов
И заклинаний истощила!
В могиле тот, кто мог владеть
Строптивыми сынов сердцами.
Что я? Увы, печальная вдова!
Мой глас – бессильный глас молитвы!
Довольно! Полная свобода:
Отдайтесь демону вражды
На гнев, на новые обиды!
Чего стыдиться вам? Жены,
Сих стен, сих алтарей безмолвных?
Под сенью их, где ваши колыбели
На радость некогда стояли,
Братоубийством осквернитесь,
Облейтесь кровию своей
И грудь на грудь, в неистовом пылу,
Как Полиник, как Этеокл проклятый,
Друг друга задушите вы
В объятиях, достойных ада...
 
 
Хор
 
 
О, ужас, что матерь вам здесь зарекла!
Годину печали, тревоги и зла,
А в жизни грядущей и скрежет, и муки!
Да будут же чисты от гибели руки,
Да с миром вас примет родителей дом!
Смиритесь, о братья, есть на небе гром!
 
 
Д. Цезарь
(не смотря на брата)
 
 
Ты – старший брат, начни же речь,
Я отвечать тебе готов!
 
 
Д. Эммануил
(в подобном положении)
 
 
Сам молви ласковое слово,
Ты – младший, дай любви пример!
 
 
Д. Цезарь
 
 
Не потому, что я виновен
Иль брата старшего слабей?
 
 
Д. Эммануил
 
 
Всем доблесть рыцаря известна:
Ты скромен, следственно, не слаб.
 
 
Д. Цезарь
 
 
Или так мыслишь ты о брате
Воистину?
 
 
Д. Эммануил
 
 
               Не знаю лжи;
Как ты, душою выше чванства.
 
 
Д. Цезарь
 
 
Презренья не могу снести;
Но ты в пылу жестокой распри
О брате низко не вещал!
 
 
Д. Эммануил
 
 
Моей ты смерти не алкал.
Я знаю: ты казнил монаха,
Что мне готовил тайно яд.
 
 
Д. Цезарь
 
 
О, если б брата прежде знал!
Что было... верно б не случилось!
 
 
Д. Эммануил
 
 
Не зная сердца твоего,
Я матерь горестно обидел.
 
 
Д. Цезарь
 
 
Ты мне жестоким был описан.
Д. Эммануил
Несчастие: князей клевреты
Владеют тайно их душой!
 
 
Д. Цезарь
(быстро)
 
 
Всему виновники они...
 
 
Д. Эммануил
 
 
Два сердца разлучивши злобой...
 
 
Д. Цезарь
 
 
Наветом, хитрой клеветой...
 
 
Д. Эммануил
 
 
И ядом лести и коварства...
 
 
Д. Цезарь
 
 
Питая яростную рану...
 
 
Д. Эммануил
 
 
Нас сделали рабами их...
 
 
Д. Цезарь
 
 
Игралищем страстей чужих.
 
 
Д. Эммануил
 
 
Так, правда! чуждый друг неверен!
 
 
Д. Цезарь
 
 
Опасный: матерь нам вещала.
 
 
Д. Эммануил
 
 
Так дай же руку, милый брат!
 
 
Д. Цезарь
 
 
Она твоя навеки, брат!
 
 
Д. Эммануил
 
 
Чем боле на тебя смотрю,
Тем боле, с сладким удивленьем,
Сретаю матери черты...
 
 
Д. Цезарь
 
 
Вглядись, как сходен ты со мной:
Бесценное для брата сходство!
 
 
Д. Эммануил
 
 
Ты ль это, брат? Твои ли речи
И ласки к младшему, скажи?
 
 
Д. Цезарь
 
 
Ты ль это, юноша прелестный,
Столь злобный некогда мне враг?
 
 
Д. Эммануил
 
 
Как права, требуя коней
Из славного отца наследства,
Ты рыцаря прислал за ними,
И я дал рыцарю отказ.
 
 
Д. Цезарь
 
 
Они твои, не мыслю боле...
 
 
Д. Эммануил
 
 
Нет! нет! твои – и колесница...
Прими как брата первый дар!
 
 
Д. Цезарь
 
 
Приму, но ты сей твердый замок,
Воздвигнутый над морем шумным,
Вражды источник обоюдный,
Прими как дань любви моей!
 
 
Д. Эммануил
 
 
Я не приму, но вместе там
Как братья станем жить отныне!
 
 
Д. Цезарь
 
 
Ты прав, к чему добром делиться,
Когда два сердца заодно?
 
 
Д. Эммануил
 
 
Союзом будем мы сильнее;
Против врагов, против судьбины
Нам дружба неизменный щит!
 
 
Д. Цезарь
 
 
Отныне мой ты стал навеки!
 
 
Хор
 
 
Но что мы, клевреты, стоим в неприязни?
Примеры благие дают нам князья:
Сомкнем же десницы без низкой боязни
И будем отныне навеки друзья!
 

1813 (?)

В объятиях, достойных ада... – Здесь нескольких стихов недостает. – Прим. П. А. Вяземского.

‹Отрывок из Шиллеровой трагедии «Die Braut von Messina» («Мессинская невеста»)›. Впервые – «Московский телеграф», 1828, № 1, стр. 34—45. В переводе сцены Батюшков сделал большие сокращения. Во время заграничного похода русской армии он, попав в Германию, увлекся немецкой литературой. В эту пору поэт хвалебно отзывался о «славном Шиллере» (Соч., т. 3, стр. 245), к творчеству которого он, по-видимому, раньше относился иначе. В письме к Гнедичу Батюшков сообщал, что он «примирился с Шиллером» (Соч., т. 3, стр. 239).

Полиник и Этеокл – сыновья царя Эдипа, убившие друг друга в единоборстве, герои трагедий «Семеро против Фив» Эсхила и «Финикиянки» Еврипида.

Элегия из Тибулла:
Вольный пер.
(«Мессала! Без меня ты мчишься по волнам...»)

 
Мессала! Без меня ты мчишься по волнам
С орлами римскими к восточным берегам;
А я, в Феакии оставленный друзьями,
Их заклинаю всем, и дружбой, и богами,
Тибулла не забыть в далекой стороне!
Здесь Парка бледная конец готовит мне,
Здесь жизнь мою прервет безжалостной рукою...
Неумолимая! Нет матери со мною!
Кто будет принимать мой пепел от костра?
Кто будет без тебя, о милая сестра,
За гробом следовать в одежде погребальной
И миро изливать над урною печальной?
Нет друга моего, нет Делии со мной, —
Она и в самый час разлуки роковой
Обряды тайные и чары совершала:
В священном ужасе бессмертных вопрошала —
И жребий счАстливый нам отрок вынимал.
Что пользы от того? Час гибельный настал,
И снова Делия, печальна и уныла,
Слезами полный взор невольно обратила
На дальный путь. Я сам, лишенный скорбью сил,
«Утешься» – Делии сквозь слезы говорил;
«Утешься!» – и еще с невольным трепетаньем
Печальную лобзал последним лобызаньем.
Казалось, некий бог меня остановлял:
То ворон мне беду внезапно предвещал,
То в день, отцу богов Сатурну посвященный,
Я слышал гром глухой за рощей отдаленной.
О вы, которые умеете любить,
Страшитеся любовь разлукой прогневить!
Но, Делия, к чему Изиде приношенья,
Сии в ночи глухой протяжны песнопенья
И волхованье жриц, и меди звучный стон?
К чему, о Делия, в безбрачном ложе сон
И очищения священною водою?
Всё тщетно, милая, Тибулла нет с тобою.
Богиня грозная! Спаси его от бед,
И снова Делия мастики принесет,
Украсит дивный храм весенними цветами
И с распущЕнными по ветру волосами,
Как дева чистая, во ткань облечена,
Воссядет на помост: и звезды, и луна,
До восхождения румяныя Авроры,
Услышат глас ее и жриц фарийских хоры.
Отдай, богиня, мне родимые поля,
Отдай знакомый шум домашнего ручья,
Отдай мне Делию: и вам дары богаты
Я в жертву принесу, о лары и пенаты!
Зачем мы не живем в златые времена?
Тогда беспечные народов племена
Путей среди лесов и гор не пролагали
И ралом никогда полей не раздирали;
Тогда не мчалась ель на легких парусах,
Несома ветрами в лазоревых морях,
И кормчий не дерзал по хлябям разъяренным
С сидонским багрецом и с золотом бесценным
На утлом корабле скитаться здесь и там.
Дебелый вол бродил свободно по лугам,
Топтал душистый злак и спал в тени зеленой;
Конь борзый не кропил узды кровавой пеной;
Не зрели на полях столпов и рубежей,
И кущи сельские стояли без дверей;
Мед капал из дубов янтарною слезою;
В сосуды молоко обильною струею
Лилося из сосцов питающих овец... —
О мирны пастыри, в невинности сердец
Беспечно жившие среди пустынь безмолвных!
При вас, на пагубу друзей единокровных,
На наковальне млат не исковал мечей,
И ратник не гремел оружьем средь полей.
О век Юпитеров! О времена несчастны!
Война, везде война, и глад, и мор ужасный,
Повсюду рыщет смерть, на суше, на водах...
Но ты, державший гром и молнию в руках!
Будь мирному певцу Тибуллу благосклонен.
Ни словом, ни душой я не был вероломен;
Я с трепетом богов отчизны обожал,
И если мой конец безвременный настал, —
Пусть камень обо мне прохожим возвещает:
«Тибулл, Мессалы друг, здесь с миром почивает».
Единственный мой бог и сердца властелин,
Я был твоим жрецом, Киприды милый сын!
До гроба я носил твои оковы нежны,
И ты, Амур, меня в жилища безмятежны,
В Элизий приведешь таинственной стезей,
Туда, где вечный май меж рощей и полей,
Где расцветает нард и киннамона лозы,
И воздух напоен благоуханьем розы;
Там слышно пенье птиц и шум биющих вод;
Там девы юные, сплетяся в хоровод,
Мелькают меж древес, как легки привиденья;
И тот, кого постиг, в минуту упоенья,
В объятиях любви, неумолимый рок,
Тот носит на челе из свежих мирт венок.
А там, внутри земли, во пропастях ужасных
Жилище вечное преступников несчастных,
Там реки пламенны сверкают по пескам,
Мегера страшная и Тизифона там
С челом, опутанным шипящими змиями,
Бегут на дикий брег за бледными тенями.
Где скрыться? Адский пес лежит у медных врат,
Рыкает зев его... и рой теней назад!..
Богами ввержены во пропасти бездонны,
Ужасный Энкелад и Тифий преогромный
Питает жадных птиц утробою своей.
Там хищный Иксион, окованный змией,
На быстром колесе вертится бесконечно;
Там в жажде пламенной Тантал бесчеловечный
Над хладною рекой сгорает и дрожит...
Всё тщетно! вспять вода коварная бежит,
И черпают ее напрасно Данаиды,
Все жертвы вечные карающей Киприды.
Пусть там страдает тот, кто рушил наш покой
И разлучил меня, о Делия, с тобой!
Но ты, мне верная, друг милый и бесценный,
И в мирной хижине, от взоров сокровенной,
С наперсницей любви, с подругою твоей,
На миг не покидай домашних алтарей.
При шуме зимних вьюг, под сенью безопасной,
Подруга в темну ночь зажжет светильник ясный
И, тихо вретено кружа в руке своей,
Расскажет повести и были старых дней.
А ты, склоняя слух на сладки небылицы,
Забудешься, мой друг, и томные зеницы
Закроет тихий сон, и пряслица из рук
Падет... и у дверей предстанет твой супруг,
Как небом посланный внезапно добрый гений.
Беги навстречу мне, беги из мирной сени,
В прелестной наготе явись моим очам:
Власы развеянны небрежно по плечам,
Вся грудь лилейная и ноги обнаженны...
Когда ж Аврора нам, когда сей день блаженный
На розовых конях, в блистаньи принесет
И Делию Тибулл в восторге обоймет?
 

‹1814›

Элегия из Тибулла («Мессала! Без меня ты мчишься по волнам...»). Вольный перевод 3-й элегии (1-й книги) «Ibitis Aegaeas sine me, Messala, per undas...». Впервые – ПРП, ч. 4, стр. 204—211, с заглавием «Тибуллова элегия (кн. I, эл. 3)». С исправлениями – ССП, ч. 5, стр. 52—57; ВЕ, 1816, № 12, стр. 255—261. Печ. по «Опытам», стр. 19—26, с учетом правки ст. 69 и 108, сделанной Батюшковым при подготовке нового издания книги (ст. 108 был исправлен Батюшковым уже в «Опытах» на листе «Погрешностей и перемен»). Пушкин охарактеризовал стихотворение как «прекрасный перевод» (П, т. 12, стр. 259). Одобрительный отзыв Белинского см.: Б, т. 7, стр. 228 и 230.

Мессала – Марк Валерий Мессала Корвин (64 до н. э. – 9 н. э.) – римский оратор, поэт и государственный деятель, покровитель Тибулла.

Без меня ты мчишься по волнам. В начале элегии рассказывается о том, как в 30 г. до н. э., когда Мессала отправился в Азию, сопровождавший его Тибулл из-за нездоровья остался на острове Корфу.

Феакия – древнее название этого острова.

Миро – благовонное вещество.

Делия. Этим именем Тибулл называл свою возлюбленную Планию.

Фарийские – египетские.

Рало – плуг.

Сидонский багрец – пурпурная краска, производившаяся в финикийском городе Сидоне.

Нард – растение, из которого делали благовонное масло.

Киннамон – ароматическое растение (корица).

Адский пес – Цербер (греч. миф.).

Зеницы – зрачки.

Пряслица – прялка.

Пленный
(«В местах, где Рона протекает...»)

 
В местах, где Рона протекает
      По бархатным лугам,
Где мирт душистый расцветает,
      Склонясь к ее водам,
Где на горах роскошно зреет
      Янтарный виноград,
Златый лимон на солнце рдеет
      И яворы шумят, —
 
 
В часы вечерния прохлады
      Любуяся рекой,
Стоял, склоня на Рону взгляды
      С глубокою тоской,
Добыча брани, русский пленный,
      Придонских честь сынов,
С полей победы похищенный
      Один – толпой врагов.
 
 
«Шуми, – он пел, – волнами, Рона,
      И жатвы орошай,
Но плеском волн – родного Дона
      Мне шум напоминай!
Я в праздности теряю время,
      Душою в людстве сир;
Мне жизнь – не жизнь, без славы – бремя,
      И пуст прекрасный мир!
 
 
Весна вокруг живит природу,
      Яснеет солнца свет,
Всё славит счастье и свободу,
      Но мне свободы нет!
Шуми, шуми волнами, Рона,
      И мне воспоминай
На берегах родного Дона
      Отчизны милый край!
 
 
Здесь прелесть – сельские девицы!
      Их взор огнем горит
И сквозь потупленны ресницы
      Мне радости сулит.
Какие радости в чужбине?
      Они в родных краях;
Они цветут в моей пустыне,
      И в дебрях, и в снегах.
 
 
Отдайте ж мне мою свободу!
      Отдайте край отцов,
Отчизны вьюги, непогоду,
      На родине мой кров,
Покрытый в зиму ярким снегом!
      Ах! дайте мне коня;
Туда помчит он быстрым бегом
      И день и ночь меня!
 
 
На родину, в сей терем древний,
      Где ждет меня краса
И под окном в часы вечерни
      Глядит на небеса;
О друге тайно помышляет...
      Иль робкою рукой
Коня ретивого ласкает,
      Тебя, соратник мой!
 
 
Шуми, шуми волнами, Рона,
      И жатвы орошай;
Но плеском волн – родного Дона
      Мне шум напоминай!
О ветры, с полночи летите
      От родины моей,
Вы, звезды севера, горите
      Изгнаннику светлей!»
 
 
Так пел наш пленник одинокой
      В виду лионских стен,
Где юноше судьбой жестокой
      Назначен долгий плен.
Он пел – у ног сверкала Рона,
      В ней месяц трепетал,
И на златых верхах Лиона
      Луч солнца догорал.
 

    ‹1814›

Пленный. Впервые ПРП, ч. 2, стр. 269—272. Печ. по «Опытам», стр. 86—90. О творческой истории стихотворения Пушкин писал: «Лев Васильевич Давыдов в плену у французов говорил одной женщине «Rendez-moi mes frimas» ‹«Верните мне мои морозы»›. Батюшкову это подало мысль написать своего „Пленного“» (П, т. 12, стр. 266). Л. В. Давыдов (1792—1848), брат поэта-партизана Дениса Давыдова, как и Батюшков, был во время заграничного похода русской армии адъютантом генерала Н. Н. Раевского-старшего. Батюшков, познакомившийся с ним еще в 1810 или 1811 г., относил его к числу «храбрейших и лучших из товарищей» (Соч., т. 2, стр. 329).

С полей победы похищенный Один – толпой врагов. По свидетельству Пушкина, эти строки – «любимые стихи» Вяземского (П, т. 12, стр. 265). Последний тоже изобразил плен Давыдова в стихотворении «Русский пленник в стенах Парижа» (1815).

<О парижских женщинах>
(«Пред ними истощает...»)

 
Пред ними истощает
Любовь златой колчан.
Всё в них обворожает:
Походка, легкий стан,
Полунагие руки
И полный неги взор,
И уст волшебны звуки,
И страстный разговор, —
Всё в них очарованье!
А ножка... милый друг,
Она – харит созданье,
Кипридиных подруг.
Для ножки сей, о вечны боги,
Усейте розами дороги
    Иль пухом лебедей!
    Сам Фидий перед ней
    В восторге утопает,
    Поэт – на небесах,
    И труженик в слезах
    Молитву забывает!
 

25 апреля 1814

‹О парижских женщинах›. Впервые – «Памятник отечественных муз на 1827 г.», СПб., 1827, стр. 55. Входит в письмо Батюшкова к Дашкову от 25 апреля 1814 г. Сочинено в Париже, куда Батюшков попал при взятии города русской армией в 1814 г. Перед стихами говорится: «Я боюсь вам наскучить моими замечаниями. Но позвольте, мимоходом разумеется, похвалить женщин. Нет, они выше похвал, даже самые прелестницы».

Фидий (р. в начале V в. до н. э. – ум. ок. 432—431 до н. э.) – древнегреческий скульптор.

Тень друга
(«Я берег покидал туманный Альбиона...»)

Sunt aliquid manes: letum non omnia finit;

Luridaque evictos effugit umbra rogos.

Propertius

Души усопших – не призрак: смертью не все оканчивается;

бледная тень ускользает, победив костер.

Проперций (лат.). – Ред.

 
Я берег покидал туманный Альбиона:
Казалось, он в волнах свинцовых утопал.
     За кораблем вилася Гальциона,
И тихий глас ее пловцов увеселял.
         Вечерний ветр, валов плесканье,
Однообразный шум, и трепет парусов,
     И кормчего на палубе взыванье
Ко страже, дремлющей под говором валов, —
     Всё сладкую задумчивость питало.
Как очарованный, у мачты я стоял
     И сквозь туман и ночи покрывало
Светила Севера любезного искал.
     Вся мысль моя была в воспоминанье
Под небом сладостным отеческой земли,
     Но ветров шум и моря колыханье
На вежды томное забвенье навели.
         Мечты сменялися мечтами,
И вдруг... то был ли сон?.. предстал товарищ мне,
         Погибший в роковом огне
Завидной смертию, над плейсскими струями.
         Но вид не страшен был; чело
         Глубоких ран не сохраняло,
Как утро майское, веселием цвело
И всё небесное душе напоминало.
«Ты ль это, милый друг, товарищ лучших дней!
Ты ль это? – я вскричал, – о воин вечно милый!
Не я ли над твоей безвременной могилой,
При страшном зареве Беллониных огней,
         Не я ли с верными друзьями
Мечом на дереве твой подвиг начертал
И тень в небесную отчизну провождал
         С мольбой, рыданьем и слезами?
Тень незабвенного! ответствуй, милый брат!
Или протекшее всё было сон, мечтанье;
Всё, всё – и бледный труп, могила и обряд,
Свершенный дружбою в твое воспоминанье?
О! молви слово мне! пускай знакомый звук
         Еще мой жадный слух ласкает,
Пускай рука моя, о незабвенный друг!
         Твою с любовию сжимает...»
И я летел к нему... Но горний дух исчез
В бездонной синеве безоблачных небес,
Как дым, как метеор, как призрак полуночи,
         И сон покинул очи.
 
 
Всё спало вкруг меня под кровом тишины.
Стихии грозные катилися безмолвны.
При свете облаком подернутой луны
Чуть веял ветерок, едва сверкали волны,
Но сладостный покой бежал моих очей,
    И всё душа за призраком летела,
Всё гостя горнего остановить хотела:
Тебя, о милый брат! о лучший из друзей!
 

Июнь 1814

Тень друга. Впервые – ВЕ, 1816, № 17—18, стр. 3—5. Печ. по «Опытам», стр. 48—51, с учетом правки ст. 44, сделанной Батюшковым при подготовке нового издания книги. Эпиграф – из элегии «Тень Цинтии» римского лирика Проперция (р. ок. 49 – ум. ок. 15 до н. э.). По свидетельству Вяземского, Батюшков «написал эти стихи на корабле, на возвратном пути из Англии в Россию после заключения европейского мира в Париже» (см.: П. А. Вяземский. Полн. собр. соч., т. 2. СПб., 1879, стр. 417). Поэт в 1814 г., после заграничного похода русской армии, посетил Лондон и возвратился из Англии на родину через Швецию, достигнув этой страны морским путем. Элегия посвящена памяти безвременно погибшего друга Батюшкова И. А. Петина, см. о нем стр. 283. Пушкин заметил об этой элегии: «Прелесть и совершенство – какая гармония» (П, т. 12, стр. 262).

Альбион – древнее название Англии.

Гальциона – чайка.

Вежды – веки.

Плейсские струи – воды находящейся в Германии реки Плейссы, близ которой был убит Петин.

Беллонины огни – военные огни.