Текст книги "Тайна Алмаза"

Автор книги: Константин Нефедьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Глава 17
Перелом

Ольга остро переживала исчезновение своей единственной подруги. В их семье не принято было делиться своими мыслями и чувствами, каждый жил сам по себе, и это было особенно тяжело. Глава дома, полковник Вадим Николаевич Тропов, был деспотом семьи. Это был жестокий человек, не признающий никаких человеческих слабостей. Жалость, слезы, радость даже у детей он считал нетерпимыми. Его жена – Мария Филимоновна – женщина бесхарактерная, ни в чем не могла противоречить своему мужу и была только послушной исполнительницей воли своего супруга. Все это заметно отразилось на воспитании детей. Ольга росла замкнутым, нелюдимым ребенком. Трепетала в страхе перед отцом, который вмешивался в воспитание дочери только тогда, когда нужно было ее наказывать.

Вся его скупая любовь сосредоточилась на брате Оли – Викторе. Десяти лет маленький Витя был определен в военную школу.

С тех пор Оля редко видела своего брата, но она его любила и жалела, потому что знала, как ему тяжело давалась наука отца. У Ольги рано появилось чувство протеста против деспотизма отца. После одного случая полковник окончательно перестал замечать присутствие дочери в доме.

– Что ты любишь, Олечка, больше всего на свете? – спросил Виктор свою маленькую сестричку, приехав однажды на каникулы.

Ольга ответила нарочито громко:

– Больше всего я люблю пирог с яблоками, когда папы нет дома и нашу кошку Принцессу.

В гимназии Ольга познакомилась с дочерью профессора Щетинина – Софьей и с тех пор всю свою любовь отдала ей. Но вот появился в их семье Юнг, и в душе Ольги что-то изменилось: ей стал дорог этот почти незнакомый человек. Она ревновала его к Софье, хотя даже себе стеснялась признаться в этом. Впервые за все время их дружбы между подругами появилась незримая трещина.

Когда Соня исчезла, Ольга испытала в первое мгновение чувство радости, оно было так мимолетно, что осознала она его уже позднее, а когда осознала, то жгучий стыд не давал ей покоя несколько дней.

Ольга искренне желала помочь своей подруге, попавшей в беду. Но ее пугала необходимость идти к чужим незнакомым людям. Она поймала себя на том, что ей не хочется, чтобы Юнг уходил от них. И теперь, когда он ушел, она чаще, чем ей хотелось, думала о Юнге.

Она иногда посещала старого профессора и, как могла, утешала его.

Профессор был с ней холодно вежлив, она чувствовала, что ему тяжело ее видеть, и решила реже ходить к нему.

Отношения с матерью у нее совсем испортились. После того, как в их доме появились большевики и забрали Юнга, Мария Филимоновна поняла, что за человек нашел у них убежище. Между ею и дочерью произошел тяжелый разговор, он окончательно решил отношение сторон. Мария Филимоновна обо всем обещала написать отцу.

Ольге было очень тяжело; как ей не хватало сейчас подруги? Несколько раз у нее появлялась мысль пойти к Юнгу, все рассказать, побыть о ним. Но всякий раз ее удерживало чувство нерешительности, да она и не знала, где находится Юнг.

В передней раздался звонок. В приоткрытых дверях показалась голова Марии Филимоновны.

– К вам, кажется, д-друзья, – голос ее дрожал от плохо скрытого негодования.

Ольга вышла и с удивлением увидела Кувалдина.

– Не ждали? Здравствуйте, Оля. Я на несколько слов.

– Пожалуйста, садитесь.

– Видите ли… я пришел… вернее, нам стало известно, что вы когда-то были, а может, и сейчас знакомы с одним человеком… если вас не затруднит, то не сможете ли вы в нескольких словах рассказать о нем? Я имею в виду некоего Саржинского.

– Саржинского?

– Да.

– Я право, затрудняюсь. Он, кажется, был за границей, а что еще о нем сообщить, я просто не знаю.

– Вы не знаете, где он живет или хотя бы проживал?

– Нет, я этого не знаю.

– В таком случае простите за беспокойство, – Кувалдин встал, собираясь выйти.

И в ту же минуту Ольга почувствовала, как у нее учащенно забилось сердце. Сейчас он уйдет, неужели она не решится? Казалось, сама судьба посылала ей счастливый и, может быть, единственный случай узнать, где Юнг. Нет, она не может его упустить.

– Подождите, – чуть слышно сказала Ольга.

Кувалдин сразу остановился и подошел к ней.

– Скажите… где сейчас Юнг?

– Он у меня в квартире.

– К… как… его здоровье? – едва проговорила Ольга, и огненный румянец залил ее щеки.

– Он поправляется… А вы что?.. Видеть его хотите?

– Нет! Нет!

– Да вы не стесняйтесь, Оля. Если вы его действительно видеть хотите, отбросьте все предрассудки и идемте, я сейчас как раз иду домой.

Ольга стояла без движения.

– Ну, что… не решаетесь?

– Идемте! – решительно проговорила она и стремительно вышла в переднюю.

– Как думаешь, Семен, кто к тебе в гости пришел?

– Не знаю. Архипов, Темин?..

– Нет, не угадал. – Кувалдин приоткрыл дверь шире, и Юнг увидел на пороге Ольгу.

– Вот не ожидал!

Кувалдин оглядел комнату и спросил:

– А где Петька?

– Да разве его удержишь! Пошел смотреть демонстрацию.

– Ну, я тоже ненадолго отлучусь. – Кувалдин многозначительно посмотрел на Юнга и исчез.

Ольга чувствовала себя неловко. Юнг это заметил; пытаясь подбодрить ее, заговорил первый.

– Спасибо вам, Олечка, что не забыли меня, вы не стесняйтесь, здесь все просто.

Ну, что хорошего, рассказывайте!

Ольга немного оправилась от смущения.

– Хорошего мало, плохого много.

– А что плохого, Олечка?

Ольга понемногу освоилась и не заметила, как начала рассказывать о своей жизни и о всем, что произошло после ухода Юнга. Юнг слушал ее очень внимательно.

«Здорово! – подумал он, когда она кончила свой печальный рассказ. – Никогда бы не подумал, что она решится прийти и рассказать мне это».

– Да, Оля, положение у вас неважное. Папа, я вижу, у вас не любит шутить. Вы простите, не в обиду вам будь сказано, но полковника Тропова многие знают в Петрограде, и я не скажу, чтобы его очень любили. А вам я вот что скажу, Оля, вы не в своих родителей вышли, коли пришли ко мне, то есть к нам, и просите у нас совета, ведь, признайтесь, вы за этим пришли?

Ольга потупила глаза и едва заметно кивнула.

– Ну вот, и хорошо сделали. Так вот что, Оля, сходите домой, возьмите самое необходимое и никогда больше не возвращайтесь туда. Я знаю, для того чтобы решиться на такой шаг, нужно голову иметь на плечах светлую и цель перед собой видеть ясную. Голова у вас умная, Оля, а цель у нас будет в жизни прекрасная.

Идемте с нами, Оля, – Юнг протянул руку, и Ольга, чуть помедлив, положила на его ладонь свою девичью руку.

Глава 18
Сирота

Юнг с Петькой поселились в небольшой квартире Кувалдина.

Петька исполнял несложные обязанности по хозяйству.

Кувалдин редко бывал дома, и большей частью Юнг с Петькой коротали время вдвоем.

Забегали Архипов, Темин и еще кое-кто из старых друзей, но обычно ненадолго.

После того, как Петька передал Юнгу коробку с таинственным камнем и объяснил, что от неосторожного обращения может произойти взрыв, Юнг несколько раз пытался вызвать его на откровенный разговор. Но Петька упорно молчал. Юнг понял, что в жизни этого мальчугана есть какие-то совершенно исключительные события, и решил, что придет время – и мальчик сам все расскажет.

Прошло несколько дней. Однажды вечером вся «семья» была в сборе. Петька хлопотал около железной печки, на которой варилось редкое лакомство – картошка и жилистый, но еще вполне съедобный петух, его Петька выменял у проезжей торговки на старые ремни.

Кувалдин только что пришел и шумно умывался у рукомойника, Юнг сидел на кровати, шины с ног были уже сняты, и он изредка, держась за самодельные костыли, передвигался по комнате и даже пытался плясать. Настроение у Кувалдина было скверное. После неудачного объяснения с профессором он не сделал больше попытки с ним заговорить, но по его приказанию около дома профессора ночью находился тайный патруль. Кувалдин взглянул на Петьку и уловил на себе его пристальный взгляд.

– Ты чего, Петя?

– Да так, ничего, дядя Степан.

– Раз ничего, то давай есть, а то с утра ни маковой росинки не было во рту.

Петька улыбнулся.

– Петух по всем статьям, только здорово жилистый, оттого, наверное, что горластый был.

Кувалдин насухо обтер жестким полотенцем шею и лицо, и все уселись за стол.

– Дела кругом творятся, только держись. Спел свою песенку господин Керенский.

Народ идет за нами, оружие у нас есть, люди есть, решимости хоть отбавляй, и главное, вождь у нас есть – Ленин, – сказал Степан Гаврилович.

– Степан Гаврилович, а ты его видел – Ленина? Какой он? – спросил Юнг.

– Обыкновенный, рыжеватый, лоб только большой, а так и не подумаешь. Да уж зато если скажет, так самое что ни на есть темное светлым станет. Вот слушай. Однажды сказал он речь, и после этого обступили его рабочие, один подходит и спрашивает:

«Владимир Ильич, вот вы говорите, что отступать рабочий класс не должен, а если и отступать, то так, чтобы и в этом была победа. Как же это так можно отступать, и вдруг – победа?» А Владимир Ильич посмотрел этак на него, прищурился (он всегда немного щурится) и говорит: «А вот вы знаете Суворова? Суворов провел десятки сражений и не проиграл ни одного, а выдумаете, он всегда наступал? Нет, он и отступал, но как? Суворов умел даже беспорядочное бегство превратить в стратегический маневр. Рабочий же класс, если в силу необходимости временно отступит, то ряды его должны быть теснее и крепче, – это и есть победа». Вот он какой, Ленин, у нас!

– Ясно! – восхищенно проговорил Юнг.

Петька поставил на стол котел, окутанный паром, из которого торчали петушиные ноги. Насыпал в миску картошки, нарезал ржаного хлеба, и все с жадностью накинулись на еду. Потом пили чай с сахарином и негромко переговаривались.

– Вот задал нам задачу этот профессор, – сокрушенно проговорил Кувалдин, вставая из-за стола. – Все складывается так, что все дороги ведут к этому профессору, а он от всего отказывается.

Кувалдин помолчал, наблюдая, как Петька устраивал на топчане нехитрую постель.

– Почему-то мне казалось, что этот аппарат… и… этот камень имеют между собой какую-то связь, я и профессору показал его с определенной целью. Но только, видно, ошибся.

При этих словах Петька повернул голову.

– Вы думаете, дядя Степан… аппарат построил этот профессор?

– Да, Петро, думаю.

– Его… построил другой.

Кувалдин встал и подошел к Петьке.

– А ты его видел, этот аппарат?

Петька отрицательно тряхнул головой.

Юнг шумно вздохнул и тоже приковылял к нему.

Мальчуган явно боролся с какими-то чувствами, наконец он решился и уже более твердым голосом спросил:

– Дядя Степан, а вы, правда, хотите помочь профессору?

– Правда, Петя.

– Обещайте, что вы ничего не сделаете плохого тому человеку, о котором я вам расскажу.

– Обещаем, Петя, – почти в голос проговорили Кувалдин и Юнг.

– Ну, тогда слушайте. Родился я не здесь, а далеко на Байкальском море. Отца я плохо помню, матки у меня вовсе не было, а может быть, и была, кто ее знает.

Рыбачили мы с отцом, рыбу продавать ездили в город. Жили мы у самого моря.

Студеное наше море, а рыбой богато. Давно это было, только помню все, как сейчас. Отца уже забыл, а день этот проклятый ввек не забуду, – голос Петьки дрогнул. – Ну вот, однажды, было это как раз в бурю, мы с отцом несколько дней сети чинили, снасть в порядок приводили, а море разыгралось, страсть. Про «рыбачку» и не думай, ветер, дождь. Отец и говорит: «Не достало бы!» Хата наша у самой воды стояла. Взял светляк. «Пойду, – говорит, – что мне ворчун скажет», – так он Байкал называл, и ушел, и долго его не было. Вдруг возвращается он весь мокрый…

«Петя, – говорит, – кажись, люди в море гибнут, бочку нужно засветить». Вместо маяка у нас бочка со смолой стояла. Взял он огневик и ушел, я тоже оделся и вышел. А море черно, ревет все кругом, а ветер такой, что только у земли держаться можно. Отец «бочку» приспособляет, а в море вроде огонек сверкает. Не горит бочка, задувает ее. Побежал отец в сарай, взял несколько омулей и зажег их, они очень хорошо горят, когда сухие. Долго мы ждали, отец с полпуда рыбы спалил. Глядим, совсем близко огонек опять сверкнул и вроде крик донесся. «Ну, слава богу, – говорит отец, – заметили, может, выберутся». Берег у нас хороший, ровный, не опасный. Подождали мы еще, я совсем озяб, да и папаня тоже. Глядим, лодка показалась вроде баркаса – большая и людей в ней полно. Засветили мы еще огня и давай кричать, отец радешенек, что помог людям в беде. Хороший он у меня был.

Выбросило баркас на берег, недалеко от нас. Люди все мокрые, раздетые, некоторые раненые, набилось их в избушке не повернуться, и все как есть чужие: не по-нашему говорят. Лопочут что-то по-своему, а что – не поймешь, иностранцы.

Начали они рыбу сушеную, что у нас в избушке висела, снимать да ею печку топить.

Отец не стерпел: «Что же вы, – говорит, – господа хорошие, делаете? Ведь рыбу мы на зиму припасли». Они давай смеяться. Один из них по-нашему говорит: толстый такой, а волосы рыжие-рыжие. «Ничего, – говорит, – старик, еще наловишь, а мы, видишь, замерзли». Ну и палят у нас рыбу.

Заплакал отец. «Помрем, – говорит, – сынок, зимой как жить будем?» А тут еще один вышел во двор и тащит целую охапку рыбы. Это они до нашего главного припаса добрались, целыми вязками тащат рыбу. Кинулся отец. «Не дам, – говорит, – я вас как людей, может, от смерти спас, а вы меня по миру хотите пустить».

Этот, что по-русски говорил, он у них за главного был, сказал что-то по-ихнему, схватили они папаню и давай бить. Не помню дальше, что было, выскочил я на двор и утек в скалы.

Петька помолчал.

– Два дня бушевало море, два дня я хоронился в потайном месте. На третий день стихло. Починили они свой баркас и ушли в море, а избушку нашу спалили. Нашел я потом кости отцовские и больше ничего. Убежал я, с тех пор не бывал там. – Петька смолк и поник головой.

Кувалдин сочувственно обнял его за плечи. Юнг пригладил рукой непослушные Петькины вихры.

– Ну, а дальше, Петя?

– Трудно мне было попервости, ох, трудно. Добрался я до города, вначале на пристанях жил, а потом холода наступили, одежонки у меня не было, а какая была, износилась, думал, помру. И пропал бы, если бы не попался на глаза одному хорошему человеку. Узнал он, что я сирота, и взял меня к себе. Уехали мы в Иркутск, большой город, еще больше нашего. Жили хорошо, грамоте меня учили, я ведь способный…

Юнг и Кувалдин с волнением слушали сбивчивый рассказ Петьки.

– Н-да, а как фамилия этого человека?

Петька помолчал и негромко, но твердо произнес:

– Кручинин, Артур Илларионович Кручинин.

– Он что – ученый?

– Да, ученый инженер, у него какая-то машина в тайге была, мне об этом Лина рассказывала, жена Артура Илларионовича. У него был помощник, я его один раз увидел в Иркутске и узнал… Он… Тот рыжий… Что папаню моего…

– А фамилию его можешь назвать?

– Фамилия его Маккинг. Этот Маккинг, – продолжал Петька, – хочет убить инженера.

Он украл у него машину, – Петька понизил голос. – Она вот такие камни делает, и еще что-то. Мне все это Лина рассказывала, когда ехали в Питер.

– А почему ты все-таки ушел от них?

– А я не уходил, – голос Петькин дрогнул. – Лина и Шагрин ушли, а я остался дома. Вдруг ворвались офицеры и давай все разбрасывать, а меня голого выгнали на улицу – только-то и успел я эту коробку захватить. Было холодно, но мне удалось стянуть в одном дворе белье. Вот тогда меня и встретил дядя Семен. Только я убежал от него. Я знал, что Лина и Шагрин должны были в Москву ехать, я тоже хотел уехать, но однажды увидел, как пробежал дядя Семен, а за ним казаки.

Дальше-то вы все знаете.

Когда офицеры ушли, я вернулся в дом, где мы были до этого с Линой и Шагриным, но их уже там не оказалось. Забрал я свою одежду, зашел в какой-то пустой дом, там переоделся и утром в угольном ящике уехал в Москву.

– Значит этот Кручинин в Петрограде находится?

– Был здесь, а сейчас не знаю.

– А Лина?

– Тоже не знаю, а Шагрин исчез. Никого не мог найти. И в Москву ездил за зря.

– А этого Маккинга…

– Тоже не встречал. Все пропали, а куда не знаю.

– Так… ясно. А с этим камнем ты знаешь, как обращаться?

– Знаю. Мне Лина все рассказала.

Петька подошел и взял коробку в руки.

– Вы все думаете, что здесь один камень, но это не так. Там под бархатом еще есть какой-то порошок. Если их соединить, то произойдет взрыв.

Глава 19
Кляп и жгут

Закипел чайник, и крышка затанцевала под струей вырвавшегося пара. Кувалдин, обжигая пальцы, поставил его на пол и подул на руку.

– Вот теперь и соображай, Семен, что получается, – негромко говорил он Юнгу. – Керенский хочет удрать в Москву, такой номер ему не пройдет. Из Петрограда никто ему уйти не позволит.

– Степан Гаврилович… а срок восстания уже назначен?

– Назначен, Семен… но только, извини, этого я пока говорить не имею права.

– Что же мне делать, неужто буду здесь… а? Ведь я себе ввек этого не прощу, – чуть не плача заговорил Юнг. – Такое время… может быть, раз в нашу эру, а я как красная девица…

– Тихо, не шуми – Петьку разбудишь. Завтра придет доктор, еще раз тебя осмотрит, ну, а если и останешься… что ж поделаешь. Давай-ка лучше обмозгуем, куда нам Петьку девать.

Оба посмотрели на разметавшегося во сне Петьку.

– Да что с ним делать, пускай живет.

– Пока ты лежишь, это еще куда ни шло, а вот встанешь, тогда что будем делать?

– Что-нибудь придумаем.

– В приют бы его в какой-нибудь определить, а кончится все – заберем.

Некоторое время оба молчали.

– Ну… а у профессора все тихо? – снова негромко заговорил Юнг.

– Пока молчат. Но они придут, Семен, определенно придут.

Кувалдин вздохнул.

– Этой историей не на шутку в ЦК заинтересовались. Поручили мне, а я прямо не знаю, с чего начать. Ведь вот сволочи, какое время выбрали, пользуются положением в стране и под шумок тащат то, что плохо лежит. Только ошиблись господа. Они думают, мы так заняты своими делами, что ничего вокруг себя не видим. Просчитаются. Лишь бы кто-нибудь из них к профессору сунулся, – мы сразу двух зайцев убьем. Во-первых, узнаем, где находится Кручинин, и поможем ему построить аппарат; во-вторых, избавим профессора от неприятностей (до сих пор не могу сообразить, для чего он им нужен, а нужен определенно).

Петька, уступая просьбе Кувалдина, все-таки назвал адрес дома, где последний раз был с Линой и Шагриным. Но Кувалдин убедился, что там уже никого нет.

Кувалдин, заложив руки за шею, подошел к темному окну и долго стоял, прислушиваясь к доносившимся с улицы звукам.

– Степан Гаврилович, а как Оля?..

– Оля?.. Хорошая, славная девушка. Привел я ее в отряд, с Анной познакомил, она и осталась с ней. Посмотрим, что из нее получится.

– Получится, – убежденно проговорил Юнг.

– Видно будет. Я Анну просил не говорить, что она дочь полковника Тропова, а когда покажет себя, тогда можно и рассказать, кто она. Ребята наши обозлены, не всякий ее поймет, так что пусть пока будет так.

– А хорошо ли это, что мы ее вроде скрываем?.. – нерешительно спросил Юнг.

– Нет, Семен, скрывать нельзя – это преступление, но ведь я этого и не делаю.

Кому нужно – знают. Соболев знает, Анна знает, а всем ни к чему. А ты что, Семен… влюблен в нее что ли?

Юнг смутился.

– Да ты не стесняйся, – продолжал Кувалдин, ласково похлопывая Юнга по плечу. – Я ведь тоже молодым был и все эти штуки пережил.

Юнг еще больше смутился.

– А как она на это смотрит? – спросил Кувалдин.

– Она не знает. Степан Гаврилович, а где ваша семья? – спросил в свою очередь Юнг.

– В деревне, Семен, с самой осени: сынишка у меня плох, молоко нужно, в деревне-то легче прожить.

Юнг и Кувалдин проснулись среди глубокой ночи от сильного стука в дверь.

– Кто там? – спросил Кувалдин, выбрав паузу между ударами.

– Свои… свои, Степан Гаврилыч, – донеслось до него.

Кувалдин открыл дверь, на пороге появился взволнованный Темин.

– А чтоб тебя! Чего ты ломишься, как на пожар, – мальчонку перепугал. Неужели нельзя потише?

– Нельзя, Степан Гаврилыч. Уж извиняйте… Рыбку пымали.

Кувалдин многозначительно взглянул на Юнга и быстро оделся.

– Кто в наряде? Не выпустят?

– Не выпустят, Степан Гаврилыч.

…На полу в кабинете Щетинина лежал связанный человек, голова его была замотана мешком. Вокруг стояло несколько красногвардейцев, среди них возвышался Архипов.

Профессор сидел в кресле бледный и расстроенный. За его спиной стояла Фрося и со страхом смотрела на лежащего человека.

Вошел Кувалдин в сопровождении Темина. Лицо профессора вытянулось от удивления.

– В…вы?

– Да, я. Конечно, неприятно вас беспокоить среди ночи, но если бы этого не случилось, то с вами могли произойти гораздо большие неприятности.

Профессор промолчал.

– Обыскали? – спросил Кувалдин, показывая на лежащего.

Архипов подал сверкающий никелем браунинг.

– О-о, знакомая вещь… – Кувалдин достал из внутреннего кармана точно такой же браунинг и сличил их. Они были похожи как две капли воды.

– Кажется, здесь не хватает одного патрона… А это… – Кувалдин показал профессору тонкий волосяной жгут и резиновую грушу, – этим жгутом вас должны были связать, а этот кляп забить в рот, чтобы вы не вздумали сопротивляться.

– Рассказывай, как было, – обратился Кувалдин к Архипову.

– Не один он был, еще с ним трое было. Этот в окно полез через сад, а те трое в конце улицы остались. – Архипов вдруг сердито повернулся в сторону Темина. – И все из-за тебя, черта сиволапого. Сказано приказ – в дом их всех запустить, а потом накрыть. Так нет, тебе невтерпеж, наделал делов, ушли те трое… попробуй пымай. Пришлось одного этого ловить, не ждать же, пока и этот уйдет.

Темин виновато моргал глазами и молчал.

– Ясно. Потом разберемся. Развяжите его!

Архипов распустил ремни, опутавшие лежащего, и размотал мешок.

– Я, кажись, его… того… помял малость, зло меня взяло, я как рассержусь, так у меня всегда так бывает. – Архипов сокрушенно поглядел на свои огромные кулаки.

Человек шевельнулся и сел. Его беспокойный взгляд перебегал с предмета на людей.

– Это ошибка… господа… недоразумение… – Он сидел спиной к профессору, и тот не видел его лица.

– Садитесь, – Кувалдин придвинул стул.

Человек неловко встал и, пошатываясь, сделал шаг. Его глаза встретились с глазами профессора.

– Г… г… господин Саржинский? – изумился профессор.

Тот поежился и молча сел на предложенный стул.

– Вот как? Сам господин Саржинский? – иронически проговорил Кувалдин. – Очень рад познакомиться с вами. Много наслышан о ваших делах. В кого вы стреляли, господин Саржинский, из этого оружия? – Кувалдин показал никелированный браунинг. – Впрочем, можете не отвечать. Вы стреляли в Рогова, Вагнера, Фишера, это все одно и то же лицо.

Профессор нервно пожал плечами.

Фрося, позабыв о платке, которым прикрывалась, позволяла присутствующим лицезреть свой открытый от удивления рот.

– Вы не будете возражать, профессор, если мы поговорим в вашем присутствии? – обратился Кувалдин.

– Я не буду возражать, если вы сейчас выкинете этого негодяя в окно.

– Что же вы молчите, господин Саржинский?

– Да, я Саржинский, но здесь произошло недоразумение. Я… я давно знаком с Александром Нероновичем, и мое посещение имело чисто деловые намерения.

– Вы и раньше посещали профессора с такими намерениями в столь поздний час?

– Да… то есть, нет… но сегодня сложились такие обстоятельства, о них я могу рассказать только профессору. – Саржинский уже пришел в себя от пережитого испуга.

– Кто вас послал сюда, господин Саржинский? Впрочем, это нам тоже известно: вас послал Маккинг. Нам нужно знать, где скрывается этот мерзавец. Надеюсь, вы окажете нам эту любезность?

Саржинский поднял бледное лицо и пристально посмотрел в глаза Кувалдина.

– Вы, кажется, удивлены?

Саржинский молчал.

– Господин Саржинский… – заговорил Кувалдин спокойным и ровным голосом. – Если вы не будете отвечать, то вас расстреляют как предателя и убийцу, покушавшегося на жизнь и свободу русского ученого. Ясно?

Саржинский понял: с ним не шутят.

– Хорошо. Я буду отвечать на все вопросы, – пробормотал он хрипло.

– Отвечайте на первый… Для чего вам нужен профессор?

– Вы мне ставите свои условия. Я принимаю их… но обещайте мне жизнь. Иначе вы ни слова не услышите от меня.

– Это не в моей власти, впрочем, жизнь, пожалуй, вам можно гарантировать. Жизнь, но не свободу. Вас будут судить, господин Саржинский. Суд будет справедлив, это я вам твердо гарантирую.

– Профессор нужен Маккингу для каких-то научных работ.

Кувалдин взглянул на профессора и поразился той перемене, которая в нем произошла.

Тот весь дрожал от гнева.

– Куда вы должны были доставить профессора?

– В Мурманск, там его ждало судно «Треглит».

– Софья находится на этом корабле?

– Этого я не знаю.

– Для каких работ нужен профессор Маккингу?

– Это вам скажет господин Маккинг, когда будет в ваших руках, – вызывающе сказал Саржинский.

– Это скажете нам вы. А Маккинг будет говорить о других своих преступлениях.

– Но я даю вам слово, что этого я не знаю.

– Вы лжете, господин Саржинский, может быть, работы Маккинга имеют какое-нибудь отношение к аппарату Кручинина?

Саржинский вздрогнул и в замешательстве посмотрел на Кувалдина.

– Вы… знаете… – пробормотал он чуть слышно.

– Да, мы знаем, что этот проходимец был ассистентом Кручинина. Но не знаем, для чего ему потребовалась смерть Кручинина. Может быть, вы нам это объясните?

Саржинский понял, что многое уже известно людям, которые его допрашивали.

– Аппарат находится у Маккинга и… Кручинин – досадная помеха.

– Вы украли аппарат у Кручинина?

– Это дело Маккинга.

– А теперь, господин Саржинский, скажите… какой способ или метод вы применили к беззащитной девушке, чтобы заставить ее написать добровольное отречение от Родины?

– Если бы она не согласилась… профессор был бы убит.

– Назовите квартиры Маккинга. – Саржинский назвал несколько адресов.

Кувалдин их тщательно записал.

– Имейте в виду, – проговорил он жестко, смотря в глаза Саржинскому. – Если вы нас обманули или что-нибудь напутали в этих адресах, с вами будет поступлено со всей строгостью революционного закона. Мне больше от вас ничего не нужно, – проговорил Кувалдин, вставая. – Может быть, вы, профессор, что-нибудь имеете к… нему.

В продолжение последнего разговора лицо профессора не выражало ничего, кроме глубокого презрения.

Саржинского увели.

– Как видите, профессор, наши опасения оказались не напрасными, – сказал Кувалдин, когда они остались одни.

– Да… благодарю вас… но я не понял, о каком аппарате все-таки идет речь?

– Речь идет, профессор, о машине высокого давления, которую построил русский инженер Кручинин. Ее у него украли, попутно с ней хотели прихватить и вас. Вас мы отстояли, теперь нужно спасти аппарат и инженера.

– А… моя дочь? – чуть слышно проговорил профессор.

– Ваша дочь… Если она находится в России – вернется к вам. Считаю не излишней предосторожностью оставить около вашего дома вооруженного человека, и вам лично… разрешите вручить.

Кувалдин протянул профессору револьвер.

– Благодарю! Оружие у меня есть, а человек… если вы настаиваете… пусть останется.

– Кстати, у вас в доме нет какого-нибудь подвала, убежища. Видите ли, мне некогда возиться с этим типом, а до утра его нужно куда-то надежно укрыть. Он нам еще пригодится.

– Подвал? Гм. Пожалуй, у меня есть такое помещение.

Профессор вышел и через минуту вернулся с небольшой связкой ключей.

– С левой стороны дома есть надежный подвал, откройте его вот этим ключом.

– Спокойной ночи, профессор.

Кувалдин открыл дверь.

– Одну минутку…

– Я слушаю вас, профессор.

– Как вы называли имя этого инженера?

– Кручинин. Артур Илларионович Кручинин. Вам знакомо это имя?

– Когда-то я знал одного студента Кручинина. Чрезвычайно способный молодой человек.

– Простите, профессор, мы еще поговорим на эту тему, а сейчас мне нужно спешить.

– Хорошо, еще один вопрос.

– Пожалуйста, профессор.

Профессор как будто смутился.

– Разрешите… узнать ваше имя?

Кувалдин назвал себя.

– Позвольте… мне пожать вашу руку.

Кувалдин вышел на улицу. Около крыльца, тесным кольцом окружив Саржинского, стояли красногвардейцы. Увидев Кувалдина, Саржинский сделал к нему шаг – голос его задрожал:

– Неужели вы… меня убьете? Ведь я все чистосердечно рассказал. – Он опустился на колени. – Пощады… я… я еще так молод, – он всхлипнул.

– Встаньте, никто вас не собирается убивать. Архипов, осмотри его квартиру…

– Есть.

Кувалдин сунул ключи Архипову и показал на темный квадрат подвального окна.

Архипов завозился около тяжелой окованной двери.

– Придется вам, господин Саржинский, побыть здесь до утра. Если вы вздумаете хитрить и что-нибудь напутали с адресами – пеняйте на себя. Чапрак!

– Есть.

– Поручаю тебе этого бандита, упустишь – голову с плеч.

– Не упущу, Степан Гаврилыч.

Чапрак звякнул винтовкой и подтолкнул Саржинского.

– Иди-и.

– Итак, товарищи, – заговорил Кувалдин вполголоса, – дорога каждая минута.

Первая часть задачи решена, остается вторая – взять Маккинга. Это боевой приказ партии. Дело очень рискованное, сбежавшие наверняка успели предупредить Маккинга. На всякий случай проверьте оружие, стрелять только по команде и только в самом крайнем случае.

Кувалдин поочередно оглядел всех.

– Наша удача зависит от быстроты действия. У меня три адреса. Два из них я почти знаю и без труда найду, третий очень далеко, у самой окраины, но мы туда пойдем после того, как обследуем эти два.

Маленький отряд быстрыми шагами вышел на темную безлюдную улицу и скрылся во мраке.

Через час группа Кувалдина подошла к высокому трехэтажному дому. Ни один огонек не освещал его.

Группа подошла к железной ограде. Кувалдин внимательно осмотрел расположение дома. Он имел несколько выходов и множество окон.

– Степан Гаврилович, маловато нас, – чуть слышно прошептал Архипов, точно угадывая его мысли. – Надо бы еще кое-кого прихватить.

– Обойдемся.

Кувалдин послал Темина и Шалыгина охранять окна со стороны сада.

– Ну, Архипов, пошли…

Архипов поднял маузер и негромко постучал в дверь. На стук сразу ответил голос.

– Кто стучит?

– От господина Саржинского.

– От кого? – переспросил удивленный голос.

– От Саржинского, – повторил Кувалдин.

За дверью завозились, щелкнул замок, забренчала цепочка. Дверь слегка приоткрылась, в образовавшуюся щель показалось настороженное лицо лакея. Подняв свечу, он секунду рассматривал Кувалдина. Внешность Кувалдина показалась ему подозрительной.

– Вы ошибаетесь, господина Саржинского в России нет, – лакей попытался закрыть дверь.

Дальнейшее промедление грозило сорвать весь план.

Кувалдин с Архиповым изо всех сил нажали плечом, цепочка со звоном лопнула, и они оба едва не упали под ноги лакея. Он было издал какой-то звук.

Архипов зажал ему рот и скрутил руки.

– Молчи…

– Где хозяин?

– П…п-п-очивает…

– Чей это дом?

Лакей судорожно глотал воздух и силился что-то сказать, но с его губ срывались только бессвязные слова.