Текст книги "Дом без чёрного хода"

Автор книги: Константин Курбатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

Мужской разговор

Мама открыла Денису дверь и сказала:

– Наконец-то! Где ты пропадал?

Отец гладил на кухне брюки. Он сунул на подставку утюг и вошёл в комнату.

– Сначала мы сидели в ложе и слушали оперу, – сказал отец, – а потом немного задержались в ресторане.

Мама строго посмотрела на него.

– Коля, я хочу поговорить с ним серьёзно.

– Я тоже, – согласился отец. – Сейчас ведь ещё только начало первого. Детское время. Вот если бы он явился в шесть утра, тогда да. Молодчина, Дениска. Ты и дальше валяй в том же духе. Пора приучать родителей к порядку. И не вздумай предупреждать нас или, там, оставлять записки, когда решишь исчезнуть на ночь. Нечего мать с отцом баловать, не маленькие. А если мама захочет поволноваться, то всегда капли имеются.

Только тут Денис заметил, что мама совсем бледная, словно сильно напудрилась, и в квартире пахнет лекарством.

– Мама, – проговорил Денис, – такое дело было… Ты не сердись. Я виноват, конечно…

– Расскажи, где ты был, – потребовала мать.

– Ты понимаешь, это такое дело…

– Я хочу знать, где ты был.

– Мама, можно я сначала папе расскажу? А если он решит… В общем, тебе, наверное, нельзя знать. Пусть папа решит.

– Очень приятно, – сказала мама. – Чрезвычайно приятно. У нашего сына появились дела, о которых мужчина может рассказать только мужчине. Что ж, у меня больше вопросов нет.

Она стала ходить по комнате и, скрестив на груди руки, растирала плечи. Денис дрожал от нетерпения. Он затащил отца в ванную и закрыл на задвижку дверь. Показав на вентиляционную сетку, шепнул:

– Только тише, через неё слышно всё.

Николай Николаевич заговорщически нагнулся к его уху.

– Послушай, здесь шибко жарко, – сказал он. – Может, лучше в уборную запрёмся?

«У-у-у!» – загудела труба.

– Ты даже не представляешь! – проговорил Денис.

– Совершенно не представляю, – подтвердил Николай Николаевич, – как ты можешь так относиться к матери.

– Пап! – взмолился Денис. – Ты сейчас всё поймёшь!

– Ну, валяй, я слушаю, – сказал Николай Николаевич, пристраиваясь на краю ванны и вытирая со лба пот.

– Папа, ты узнал у старого льва, что такое «П 1000»?

– Это что, имеет какое-то отношение к твоему опозданию?

– В том-то и дело. Ещё не узнал, нет?

И Денис, торопясь и захлёбываясь, рассказал, какая история приключилась сегодня на полянке у дуба.

– Яшка – это такой с расплющенным носом? – спросил отец.

– Ну да.

– Фамилия Лещ?

– А ты его знаешь?

– Немного. Видать, хороший парень, этот твой Яшка Лещ. Ты себе друзей выбираешь что надо.

– А чего же его, высаживать? – буркнул Денис.

Николай Николаевич немного замялся.

– Это вообще-то, конечно… А у дома ты зря стоял. Там парадная проходная. Лещ вошёл с улицы, а ушёл через двор.

– Откуда ты знаешь?

– Специальность у меня такая, – сказал папа. – Как ты думаешь, он тебя, не заметил?

– Ты что!

– Уверен?

– Во! – чиркнул Денис пальцем по горлу.

– Предположим, – задумался Николай Николаевич и вытер со лба пот. – Предположим…

– А он на почте в ящик письмо не бросил? – спросил Денис.

– Вряд ли, – проговорил Николай Николаевич. – Стоит ли из-за этого в город ехать. Идём-ка.

Они вошли в комнату. Мама всё ещё зябко растирала плечи.

– Мать, – сказал Николай Николаевич, – прости нас, пожалуйста. Совершенно особый случай. В ложе не сидели, в ресторан не заглядывали. Выполняли важное поручение. Ты нам веришь?

– Пока да, – улыбнулась мама.

Он обнял её и поцеловал.

– Вот и хорошо. Ложитесь-ка спать. А мне нужно в одно место съездить. Совсем из головы вон.

– Коля! – удивилась мама.

– Нужно, – сказал Николай Николаевич и чиркнул себя пальцем по горлу. – Во как нужно! Думаешь, я зря гладил брюки?..

Взрывчатка

Альберта Казимировича Кууза вместе с Фомичом и авоськой, которую «кто-то забыл на столике кафе», доставили в управление в закрытой машине с красной полосой вдоль бортов. Прежде в подобных машинах Альберт Казимирович не катался и поэтому немного нервничал.

– Это шантаж, – твердил он. – Привели незнакомого человека, заставили меня развёртывать какой-то свёрток.

– Безобразие! – в тон ему возмущался Николай Николаевич. – И Фомича вы, конечно, совершенно не знаете.

– Да, я увидел его впервые. Те времена, когда подстраивали такие штучки, давно прошли, товарищ майор.

– А не знаете ли вы Бахромцева?

– Нет.

– И Сумова, конечно, тоже не знаете?

– Не знаю.

– И никакого золота вы никому не продавали?

– Нет.

– Странно. Значит, вышло недоразумение. А у меня, понимаете, недавно был человек, который показал, что скупал у вас золото.

– Какое золото?

– То, что лежало в пакете, который вас заставили развернуть. То, которое раньше вам привозил от Бахромцева Сумев и за которым вы теперь послали Фомича.

– Ложь! – воскликнул Альберт Казимирович.

Николай Николаевич сокрушённо развёл руками.

– Что ж, если ложь, мне остаётся только одно: извиниться перед вами и отпустить. А с сотрудников за недоразумение я взыщу.

– Издеваетесь?! – взвизгнул Кууз.

– Вот те раз! – удивился Шапранов. – Но если вы совершенно невиновны… Между прочим, вы не очень торопитесь?

– К сожалению, тороплюсь. У меня работа.

– Тогда всего несколько вопросов. Какую записку вчера вечером принёс вам Яков Лещ?

– Я не знаю никакого Леща.

– Вот это уж совсем зря, – поморщился Николай Николаевич. – Нельзя же теперь отказываться от всего света. Так вы, чего доброго, заявите, что и Тосю не знаете.

– Какую Тосю?

– Из парикмахерской.

– При чём здесь она?

– Значит, её вы знаете?

– Немного.

– Вот так лучше. Я расскажу, при чём здесь Тося. Как-то вы познакомили её с Сумовым. Этот самый Сумов хорошо знал, что пакеты, которые он возил из Лисьего Носа, начиняются отнюдь не взрывчаткой. Знал он также, кому вы продаёте золото. К одному из ваших постоянных клиентов он и забрался в квартиру. К сожалению, ваш клиент умолчал, что у него пропало золото. Испугался. Он сказал нам об этом лишь на днях. Ну, Сумова мы, разумеется, взяли быстро. И вот какую интересную запись в его книжечке нам удалось обнаружить.

Николай Николаевич протянул Альберту Казимировичу книжицу, раскрытую на том месте, где было записано: «П 1000. Берёз. 16. Альберт 200. Мне 200. Ост. Бахр.».

– Как видите, всё чёрным по белому.

– Идиот, – прошептал Альберт Казимирович.

– Пожалуй, – согласился Шапранов.

– Но я был только передаточным звеном, – забормотал Альберт Казимирович. – Только. Вы это учтите. Я не воровал.

– Вы только продавали ворованное, – подсказал Шапранов. – Расшифруйте, пожалуйста, что здесь записано. «П 1000» – это что?

– Это значит: примерно на тысячу рублей.

– Золота и драгоценностей?

– Да.

– Неплохой оборот. Дальше: «Берёз. 16»?

– Шестнадцать шагов от берёзы.

– Дальше.

– Бахромцев давал нам по двадцать процентов с выручки. Остальное брал себе. Но продать на тысячу рублей удавалось не всегда. А он всё равно требовал себе шестьсот.

– Выходит, вам с Сумовым доставалось по двести?

– Как правило, меньше.

– Что, не очень бойко раскупали?

Альберт Казимирович вздохнул и не ответил.

Они беседовали долго. Кууз курил папиросу за папиросой. Он откровенно выкладывал всё, что знал. Запираться не имело смысла. Он даже почти успокоился. Его охватило странное безразличие. Даже не было злости на Сумова. Была только страшная усталость, такая, словно целый день таскал на спине тяжёлые мешки.

Оскорбленный рыцарь

В окнах горел свет и двигались тени. Яшка вытащил из штанов рогатку. Из другого кармана достал маленький, чуть больше горошины, камешек. Чтобы камешек ласково стукнул в стекло, нужно иметь верный глаз и точную руку. Яшка оттянул резинку левой.

«Дзын-н-н!» – тихо пропело окно.

Ответного сигнала не последовало.

Яшка подождал и прицелился снова.

«Дзын-н-н!..»

Опять ничего. Выходит, зря он сегодня отмывал с мылом шею и уши. Он даже в парикмахерскую сходил и надел лучший костюм, который мамка даёт только по праздникам. И хотя этот костюм он надел ещё и по другой причине, всё равно было обидно.

На всякий случай Яшка послал ещё один вызов. На этот раз горшок с фикусом передвинулся с одного края подоконника на другой.

Анка вышла во двор какая-то странная. И голос её прозвучал странно, словно издалека.

– Чего ты? – удивился Яшка.

– А что?

– Нет, так просто.

На проспекте разгорались ртутные лампы. Торопились по своим делам прохожие. У детских колясок сидели мамы. Мимо прошли парень с девушкой. Они держали друг друга за руки, как детишки из детского сада, когда их выводят на прогулку.

– У тебя папа водку пьёт? – спросила вдруг Анка.

– Нету у меня его, – нахмурился Яшка. – Я же тебе говорил.

– Ну, который вместо.

– Жлоб он, – сказал Яшка.

– А у меня напился.

– Ну и что?

– Ничто. Противно просто.

– Подумаешь, нежности. Если бы у меня он был, пусть бы сколько хочешь напивался.

– А мне противно. Возьмёт и ни с того ни с сего напьётся.

– И что?

– Ничто. Не люблю я его. Ненавижу прямо.

– Разве за такое ненавидят? – удивился Яшка.

– Конечно.

– И ты прямо так ему и говоришь?

– Не а, – покачала головой Анка.

Яшка спросил:

– А если что-нибудь знаешь и не говоришь, это ведь тоже врёшь?

– Тоже, – согласилась Анка. – Только я ещё не совсем точно знаю, люблю я его или нет. Я только когда он выпьет. У меня вообще-то и глаза как у него, и нос.

– Значит, любишь, – решил Яшка.

Анка пожала плечами.

– Противно только, – сказала она.

Они перебрались через железнодорожную насыпь. Парк встретил их тишиной и острым запахом прелых листьев.

– Нужно всегда говорить то, что знаешь, и то, что думаешь, – сказал Яшка.

– Вообще-то нужно, – со вздохом подтвердила Анка.

– Хочешь, я тебе что-то скажу? – спросил он.

Она подняла на него глаза.

Яшка набрал побольше воздуха и выпалил:

– Я тебя люблю.

– Совсем даже не умно, – без особого удивления отозвалась она. – Даже глупо в твоём возрасте.

– Ты что, не веришь?

– Ни капельки.

– Ну и дура тогда, – обиделся Яшка. – Я как только тебя увидел… Знаешь? И вообще я для тебя чего хочешь.

– Совсем-совсем, чего хочу?

– Конечно.

– Тогда сейчас мы идём к Гоше, и ты перед ним извинишься, – сказала Анка.

– Чего это? – удивился он.

– Того, что бить людей стыдно и гадко.

– Вот ещё! Я же ему за дело выдал.

– А теперь извинишься.

– Ну уж дудки.

– Нет, извинишься.

– Нет, не буду.

– Ах, так? Врун ты. А ещё сказал – совсем-совсем.

Она повернулась и ушла. Яшка стоял и растерянно тёр ладонью мытую шею. Приветик! Теперь ещё нужно и перед Анкой извиняться.

Он догнал её, когда она уже сворачивала на свою улицу.

– Графиня, не сердитесь.

Она отвернула лицо.

Он зашёл с другой стороны:

– Я лучше чего хочешь другое сделаю.

– Я хочу, чтобы ты извинился.

– Извините, пожалуйста, – сказал Яшка.

– Перед Гошей.

– Так он же тип.

– Всё равно.

– Принцип, да?

– Нет, это очень нужно.

– Кому нужно?

Анка остановилась:

– Я же тебе говорила, что мы его перевоспитываем. Он не пропащий какой-нибудь. Ему тоже трудно. У него знаешь мать какая.

– Мать? Какая у него мать?

– Такая. У меня папа и то лучше.

– Фу ты, ну ты, – пропел Яшка. – Так он же совсем не потому тип.

– А почему же?

– Почему, почему, – передразнил он. – У тебя вон тоже отец, а ведь ты не тип.

– Яшка, не смей! – топнула ногой Анка.

– Подумаешь, – сказал он, – нежности какие. Ладно, идём к твоему Гоше.

На вздёрнутом Яшкином носу возмущённо раздувались ноздри. Он готовил себя к унизительной процедуре. Ему смотреть было тошно на этого Гошеньку. И вдруг – простите, пожалуйста. Наше вам с кисточкой.

– Идём, – повторил он и зло сплюнул сквозь зубы.

– Яшка, не плюйся, противно! – крикнула Анка.

– Ты что? – удивился он. – А мне, думаешь, не противно?

Он чувствовал себя оскорблённым рыцарем, гордым и великодушным. Он клал к ногам дамы своё попранное достоинство. В награду за это он считал возможным разговаривать с ней не очень любезно и даже грубо.

– Ну? – крикнул он.

Анка улыбнулась.

– Смешной ты, Яшка, – сказала она. – Но вообще-то в тебе что-то есть… настоящее.

Пусто-пусто

Ребята играли в мяч. Стояли на площадке перед домом и пасовались. Больше, конечно, играли взрослые парни и девушки. А Денису с Олей мяч почти не доставался, его перехватывали у них над головами.

Гоша скучал на скамейке.

– Иди сюда, Гош, – позвала Анка.

– Чего? – откликнулся он.

В сумерках Гоша не разобрал, кто стоит рядом с Анкой. Он подошёл и, как только узнал живоглота с ноздрями, испуганно напыжился.

– Давай мир, – буркнул Яшка, протягивая руку.

Такого оборота Гоша не ожидал. Когда человек просит мира, значит у него дела плохи. Гоша у какого-нибудь слабака ни за что не стал бы просить мира. И поэтому Гоша почувствовал себя сильным.

– Да? – сказал он. – Теперь так мир! Сразу перепугался. Не хочу я с тобой мириться. Погоди вот ещё…

– Гоша! – укоризненно вздохнула Анка.

– Чего Гоша? – возмутился он.

Яшка стоял, набычив голову, и сопел.

– Не хочу! Все вы одинаковые! Тебя снова в тюрьму надо. Я ещё…

Гоша не договорил. Яшка схватил его за отвороты пиджака и тряхнул.

У Гоши лязгнули зубы. Гоша сразу вспомнил, кто слабый и кто сильный. Всё мгновенно встало на свои места.

Яшка отпустил его. Анка даже не успела вмешаться.

– Мир? – угрюмо спросил Яшка.

Гоша молча протянул руку.

– Чудаки, – улыбнулась Анка и предложила: – Идёмте вон там посидим.

– Не пойду я, – буркнул Гоша.

– Ну! – сказал Яшка.

Они уселись на детской площадке, в беседке под грибом.

– Гош, у тебя отец водку пьёт? – спросила Анка.

– На праздники только, – пробормотал Гоша.

Помолчали. На площадке глухо стучал мяч и вскрикивали девчата.

– А ты его любишь? – спросила Анка.

– Люблю.

– За что?

– Он добрый.

– Добрый, – хмыкнула Анка. – За это не любят. А маму?

– Тоже люблю.

– А Олю?

– Ты что, ненормальная? – испугался Гоша.

– А ты трус, – сказала Анка. – Нужно всегда говорить то, что думаешь. Это будет по-честному. Вот Яша не боится говорить, что думает. Правда, Яша?

– Тра-ля-ля! – запел Яшка. Он, конечно, был не трус, но всё равно испугался, что Анка сейчас возьмёт и всё выложит.

Странный человек эта Анка. Она может такое отколоть, что потом неделю чесаться будешь. Яшка боялся, что она возьмёт сейчас и отколет про то, что он говорил ей в парке. Поэтому он срочно потащил её домой.

– А то мне ехать пора, – уговаривал он.

– Ну и езжай на здоровье.

– Графиня, за кого вы меня принимаете? Я обязан доставить вас к дому.

– Я и сама доставлюсь, – отнекивалась Анка. – Чего ты ко мне привязался?

– Фу, как грубо, графиня.

Он всё же уговорил её. Да и время, действительно, было уже позднее.

Проводив Анку, Яшка не пошёл на станцию. Он вернулся обратно. На площадке уже никого не было. Только за шатким самодельным столом какие-то дяди при свете керосиновой лампы играли в домино. Костяшки звонко стучали по доскам.

От этого стука Яшке стало неуютно и сиротливо. Тревогой сдавило сердце. Он знал, откуда эта тревога. Всегда страшно сделать первый шаг в неизвестность. Когда его сделаешь, станет легче.

Яшка медлил. Он обошёл вокруг дома. Костяшки стучали зло и ритмично. Он обошёл ещё раз. Стук наступал и давил. Казалось, издалека медленно и угрожающе приближается человек в сапогах.

Яшка подошёл к столу. Щурясь на лампу, заглянул через спины.

– Четыре – пусто, – сказала спина и стукнула по доскам ладонью.

– Пусто – пусто, – сказала другая и тоже стукнула.

Лампа подпрыгивала и коптила.

Сердце в груди у Яшки билось неровно и часто. Не оглядываясь, он пошёл к парадной. Он пошёл решительно, как в собственный дом. В голове толчками шумел голос: «Пусто – пусто, пусто – пусто». Наверх вели шершавые, ещё не отполированные ногами и временем ступени. Он думал, их будет много. Их оказалось мало. Ему хотелось идти ещё. Но идти дальше было некуда.

На звонок высунулся Денис.

– Чего тебе? – удивился он.

– Приветик, – улыбнулся Яшка, сразу нащупав привычный тон и успокаиваясь.

– Поздно уже, – сказал Денис. – Чего ты?

– Поговорить нужно.

– Завтра, нахмурился Денис.

– Сегодня, – сказал Яшка. – Только не с тобой, с отцом твоим. Дело есть.

Денис отступил. Яшка с нагловатым видом ввалился в прихожую.

– Яков Лещ? – встретил его Николай Николаевич. – Вечер добрый.

– Честь имею, – отозвался Яшка. – Очень рад.

– В гости?

– Ответный, так сказать, визит, – поклонился Яшка. – Как культурный человек.

– Чайку попьёшь?

– Не сто́ит беспокойства. Я по делу.

– Вот как? Что ж, выкладывай своё дело.

Яшка стрельнул зелёным глазом на Дениса. Николай Николаевич понял:

– Желаем без свидетелей?

– Совершенно верно, – подтвердил Яшка.

Денис вспыхнул и отвернулся.

– Сложное положеньице, – вздохнул Николай Николаевич. – Там жена спит, тут тоже, понимаешь… У нас, правда, ещё ванная есть. Очень удобное место. Дверь глухая и закрывается на задвижку. Полная гарантия. Устроит?

Но Денис заявил, что ему чужих секретов не нужно, и удалился на кухню.

– Что ж, Яков Лещ, – сказал Николай Николаевич, – выкладывай своё дело.

Яшка пересел со стула на диван, вплотную придвинулся к Николаю Николаевичу. Оглянувшись на дверь, шепнул:

– Милиция тоже… Я же вам тогда наводящие вопросы задавал. А вы? И разве так ищут? Вы Илью не знаете. Это же такой тип. У него прямо у всех на глазах запрятано. Вы сто раз мимо проходили.

Яшка прильнул к уху Николая Николаевича и зашептал.

– Стой ты, – отдернул Николай Николаевич голову. – Всё ухо прощекотал.

Он повертел в ухе пальцем и попросил:

– Ты не торопись и не шипи. И вообще, может без уха обойдёмся?

– Нет уж, – сказал Яшка.

Выложив свое дело, он поднялся. На уговоры остаться переночевать отрицательно покачал головой:

– У меня есть где ночевать. У меня здесь тётка недалеко живёт.

Тётки у Яшки не было. Но домой он твёрдо решил не возвращаться. Он потому и костюм надел парадный. И золотые монеты он копил именно к этому дню.

Дорога домой была отрезана. В голове снова застучал голос: «Пусто – пусто, пусто – пусто…» И Яшке на минуту стало жутко.

Но только на минуту. Он знал, куда нужно идти. Он уже давно всё обдумал.

Беспризорник

По длинному коридору бежал мальчишка. Он был в одних трусах и спортивных тапочках на босу ногу. Мальчишка бежал как-то странно, подпрыгивая то на одной ноге, то на другой. Тапочки шлепали смятыми задниками по полу.

Яшка загородил дорогу:

– Где тут у вас директор?

Мальчишка остановился и сжал коленки. Затем он подскочил на одной ноге и другой ловко поймал в воздухе тапочку.

– Эй! – негромко сказал он и посмотрел в конец коридора.

– Директор где? – повторил Яшка.

– Эй! – крикнул мальчишка, юркнул мимо и, пританцовывая, помчался дальше.

Рядом с Яшкой, за одной из дверей, раздавались вопли и крики. Что-то стучало, падало и тарахтело. Яшка приоткрыл дверь. Шум мгновенно стих, будто его и не было. Синяя лампочка тускло освещала три ряда кроватей с никелированными спинками. На кроватях, посапывая, мирно спали дети.

Яшка закрыл дверь. За ней, нарастая, снова поплыл шум.

По коридору возвращался мальчишка в трусиках. Он уже не подпрыгивал.

– Ты кто такой? – спросил мальчишка.

– Ваша тётя, – сказал Яшка.

– Ты отвечай, когда спрашивают.

– Тоже мне рояль с арбузами, – хмыкнул Яшка. – Мне директор нужен.

– А министр тебе не нужен?

– Министр пока нет.

– Ты как сюда попал?

– Ножками.

Мальчишка вздохнул и поёжился. В коридоре было холодно.

– Может, тебе к Платону Кречету? – спросил он.

– Лучше к Чарли Чаплину.

– Дурак, – сказал мальчишка.

– Я буду стараться и поумнею, – пообещал Яшка.

– Платон Кречет – это наш воспитатель, – объяснил мальчишка. – Он дежурит сегодня. Он знаешь какой? Страсть какой строгий. Будет тебе.

– Топай дальше, – сказал Яшка, – а то посинеешь.

Они разошлись. Яшка отправился на поиски Платона Кречета. Ясно, в такую познь директора в интернате давно нет. Как это он раньше не подумал? Но вполне можно и с дежурным поговорить. Дежурный тоже небось что-нибудь смыслит.

Платона Кречета только за глаза звали Платоном Кречетом. На самом деле он был Платоном Кирилловичем Смирновым. Он немного сутулился, носил старомодные очки в железной оправе и был не какой-нибудь «страсть какой строгий», а очень даже добродушный. Зная за собой эту слабость, он разговаривал с воспитанниками, особенно с мальчиками, подчёркнуто строго.

– Кто таков? – спросил он, столкнувшись с Яшкой на лестнице.

– А вы? – поинтересовался Яшка. – Вы Платон Кречет?

– Гм, – сказал Платон Кречет. – Меня, между прочим, зовут Платоном Кирилловичем. Ты к кому?

– К вам.

– А я, между прочим, первый раз тебя вижу.

– Я, между прочим, тоже, – сказал Яшка.

Платон Кречет гмыкнул и повёл Яшку за собой.

В маленькой комнате, куда они пришли, стояли стол, железная кровать, шкаф и два стула. На столе шумел электрический чайник. Рядом с чайником лежали батон и кусок колбасы. От колбасы так вкусно пахло, что у Яшки ходуном заходили ноздри.

– Рассказывай, – сказал Платон Кречет.

– Что?

– Кто ты такой, откуда и зачем?

– Приехал я сегодня из Сибири, – начал по заранее намеченной программе Яшка. – В Сибири я жил в лесу.

– Между прочим, в тайге, – поправил Платон Кречет и досмотрел на Яшку поверх очков. – Звать-то как?

– Яков, – сказал Яшка. – Советский.

– Советский – это что, фамилия?

– Фамилия.

– Интересная фамилия. Дальше.

– Ну, дальше я жил в одной тайге, потом в другой…

– Потом, между прочим, в третьей, – продолжил Платон Кречет, – и так далее. Это ясно. Родители где?

– Нету.

– И, между прочим, никогда не было. Так?

– Так, – подтвердил Яшка.

– Вопрос ясный, – сказал Платон Кречет. – Яков Советский хочет остаться в интернате. Я тебя понял?

– Поняли, – пробормотал Яшка.

– В каком классе учишься?

– В седьмом.

– Есть хочешь?

– Нет, – поблагодарил Яшка, – спасибо большое.

– Тогда присаживайся.

Они пили чай, и Платон Кречет больше вопросов не задавал. Потом показал на кровать:

– Ляжешь здесь.

– Я со всеми хочу, – пробормотал Яшка, разопрев от горячего чая. – Вместе с ребятами.

– Ляжешь здесь, – повторил Платон Кречет и ушёл.

Яшка разделся и залез под тонкое одеяло. Матрац пружинил и покачивал. От подушки пахло карболкой. «Пусто – пусто, пусто – пусто», – застучал в голове у Яшки надоедливый голос.

Яшке показалось, что он только на минуту закрыл глаза и сразу открыл их снова. Но в окно уже заглядывало пасмурное утро. У стола сидела женщина-милиционер с лейтенантскими погонами на плечах. Синий берет с милицейской эмблемой она держала на коленях, тесно обтянутых чёрной юбкой.

– Крепко же ты спишь, товарищ Советский, – сказала милиционер. – Этак, если в тайге, то и до беды недалеко.

Яшка понял, что Платон Кречет его предал.

– Одевайся, пора идти, – сказала милиционер.

– Куда? – поинтересовался Яшка.

– Туда, откуда ты удрал. Там, наверное, всю ночь не спали, с ног сбились.

– В милицию пойдём? – спросил Яшка.

– В детскую комнату.

– Отвернитесь, пожалуйста, я оденусь, – попросил Яшка.

Милиционер отвернулась. Яшка натянул парадные штаны. Ему было обидно. Уж если в милицию, то хоть с настоящим милиционером, а не с этой.

На улице она взяла его за руку.

– Нет! – дёрнулся Яшка.

– В чём дело?

– За ручку не пойду, не маленький.

– А не удерёшь?

Яшка сразу сообразил, что удрать можно вполне свободно.

– Вот ещё! – сказал он.

Шли молча. Она искоса поглядывала на него. Но на Яшкином лице застыло полнейшее равнодушие.

У знакомого дома, на лестнице которого Яшка передавал письма Куузу, он бросился к подъезду и рванул дверь. Он отлично знал дорогу. Проходной двор, пустырь, два забора. Он не оглядывался, только с замиранием сердца ждал свистка.

Свистка не последовало. Милиционер не побежала за ним. У милиционера была слишком узкая юбка.

Весь день Яшка блуждал по городу. Ноги всё чаще выносили его к «гастрономам» и булочным. За нарядными витринами лежали вкусные вещи. Вот когда пригодились бы те шесть золотых монет! Яшка глотал слюну и переминался с ноги на ногу. Есть хотелось до невероятности.

«Пусто – пусто, пусто – пусто», – стучало в висках. Пусто было и в животе, и в голове, и в груди. Он стал совсем невесомым от этой пустоты. Он лениво плыл в потоке пешеходов и шарахался в сторону, когда замечал милиционера.

На Садовой, под аркой. Гостиного двора, тётка в белом халате, надетом поверх драпового пальто, продавала горячие пирожки. Она вытаскивала их вилкой из блестящего ящика на колёсиках. От ящика густо валил пар.

Толпа протащила Яшку мимо. В пустом Яшкином животе заворчало возмущённо и требовательно. Запах потянул его обратно.

Пар сочно ударил в нос жареной капустой и мясом. Вилка ныряла внутрь и накалывала пирожки. Люди брали их в бумажку и осторожно держали двумя пальцами. На бумажке расплывались жирные пятна. Люди совсем не хотели есть. Они покупали пирожки просто так. Люди жевали пирожки совершенно без всякого удовольствия.

– Что-нибудь случилось, мальчик? – спросила над Яшкиным ухом пожилая женщина.

У него, наверное, был очень голодный вид, иначе бы она так не спросила. Из-под шляпки у женщины выбивались седые волосы.

– Ничего не случилось, – вздохнул Яшка.

Ему стало жаль себя. У него даже слёзы навернулись от жалости.

– Бедный мальчик, – проговорила женщина. – Ну конечно, у тебя что-то случилось. Я же вижу. Хочешь?

Она протянула пирожок в бумажке. Отказаться у Яшки не хватило духу.

– Что же у тебя случилось? Кто ты такой?

– Беспризорник, – сказал Яшка, заглатывая большие куски.

– Беспризорник? – переспросила она. – Как беспризорник?

– Так, – вдохновенно сказал Яшка. – Очень просто.

– Последнего беспризорника женщина видела лет тридцать назад. За это время она успела забыть, что на свете когда-то существовали беспризорники.

– Это нехорошая шутка, – сказала она. – Расскажи лучше, что у тебя случилось.

– Какие шутки! – проговорил Яшка, облизывая жирные пальцы. – Беспризорник и есть беспризорник. А в интернат не принимают.

Вокруг собирались прохожие, толпились тесным кружком.

– Ты понимаешь, что говоришь? – грустно произнесла женщина. – Какие сейчас могут быть беспризорники?

– Беспризорник? – удивились в толпе.

– Да что вы чушь-то городите!

– Говорят, он у этой женщины кошелек стащил.

– Ерунда какая, ничего он не стащил.

– А чего же тогда?

– Уверяет, что беспризорник.

– Кто уверяет, он? Хорош, видно, гусь.

– Что, правда он кошелек стащил?

Яшка старательно разыгрывал бездомного. Грустная женщина ему понравилась. Но тут словно из-под земли вынырнул милиционер. Перед глазами у Яшки мелькнули начищенные пуговицы, бляха и синее с красным.

– Нарушаете? – спросил милиционер и отдал Яшке честь. – В чём дело, гражданин? Попрошу со мной.

Гражданин Яшка уставился на милиционера. Милиционер был настоящий, в брюках. На указательном пальце у него висел свисток. Милиционер прижимал свисток большим пальцем к ладони и держал руку у козырька:

– Попрошу.

Гражданин Яшка поплёлся сбоку. Спасаться бегством не было никакого желания, хотя возможности для этого были, – милиционер даже не смотрел в его сторону.

В отделении милиции задержанный гражданин дал следующие показания: зовут Яковом, фамилия Советский, приехал из Сибири, родителей нет и никогда не было, хочет в интернат.

– И вообще, я беспризорник, – закончил Яшка, не спуская глаз с бутерброда, который лежал на столе у старшины.

Старшина поправил фуражку и пошёл на доклад к начальнику.

Бутерброд с котлетой лежал на столе, и его никто не охранял. До бутерброда можно было дотянуться одной рукой. Яшка старался не смотреть на бутерброд. Он смотрел в окно, за которым серел ранний осенний вечер.