Текст книги "Обещанная демону (СИ)"
Автор книги: Константин Фрес
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)
Глава 24. Демоны в душах
Цепочка рвалась из удерживающей ее руки, врезалась в ладонь. То был уже не просто знак – это Первый, добравшись до врагов, рвался в бой, рвал ротозеев стальными когтями, и кто знает, не удерживал ли его магический поводок в шаге от добычи. Не душил ли его хрипящее горло, не ограничивал ли его свободу и не мешал ли защищаться, когда его когти пролетали мимо врага и разрывали только воздух, не в силах дотянуться?
Элиза с трудом отыскала волшебную инквизиторскую палочку и одним взмахом привела себя в порядок, оделась. Тело ее все еще дрожало, не остынув после любви, но времени перевести дух и отдохнуть не было.
Да и Эрвин, ее любимый Эрвин больше не смог удерживать человеческий образ. Сила, переполнившая его, разорвала красивую человеческую оболочку, явив миру рыкающее животное, дикого огромного леопарда, скалящего клыки, крушащего стальными когтями мебель, рычащего рокочущим громовым голосом и прижимающего уши, пугающего светом синих злобных глаз.
Зверь был огромен и прекрасен каждым сантиметром его черного лоснящегося тела, но у Элизы поджилки дрожали от мысли, что к нему нужно подойти и положить руку на его блестящую черную шерсть.
Но Первый остервенело рвал из руки поводок, а значит, надо было побороть свой страх. Элиза безжалостно и решительно навернула на ладонь еще один виток цепочки и потянула к себе огрызающееся чудовище.
– Слушайся меня! – велела она. Человека, в чьих руках была сосредоточена власть над ним, леопард боялся. Он огрызался, рычал и изо всех сил тянул голову назад, стараясь разорвать цепь, но та была кепка. – Слушайся!
Пальцы Элизы коснулись оскаленной морды, скользнули по упрямому лбу, между меховыми ушами. Зверь все еще огрызался, но уже подчинялся нехотя, и Элиза, стараясь не выказывать страха, не отрывая руки, скользящей по гладкому меху, зашла сбоку, как к норовистой лошади. Ухватившись рукой за ошейник, она вспрыгнула зверю на спину, сжала горячие гладкие бока голыми коленями, и тот тотчас же встал, готовый нести отчаянную наездницу куда угодно.
– К Первому, ты слышишь? – прикрикнула Элиза, встряхнув ошейник. – Он ждет нас!
Леопард ответил ей громовым рычанием, и вокруг протяжным воем отозвались Ночные Охотники.
– Быстрее!
Черная кошка прыжком оказалась на пороге комнаты, сзывая своих верных слуг. Стальные когти леопарда скрежетали по ступеням, когда он несся вниз по лестнице, из спальни в разоренную столовую.
Там, на полу, в осколках, лежало копье. Элиза увидела его прежде всего. Оно не сияло святым светом, оно выглядело просто как оружие, и Элиза, глядя, как оно приближается, вдруг отчетливо поняла – это выбор ее. Взять его, а вместе с ним и служение, или оставить лежать здесь навсегда.
И она это решение приняла.
Уцепившись рукой за ошейник на мощной шее леопарда, она на ходу нагнулась к полу, опустила руку, и перламутровое копье само прыгнуло ей в руку.
«Первый добрался до хрустального сердца, – промелькнуло у нее в голове. – И теперь Четырнадцатый – это я!»
Впрочем, и об этом думать было некогда. Леопард несся со всех ног прочь, прочь, по лестницам и комнатам дома, выбираясь на свободу, и его Ночные охотники сопровождали его, распевая жуткую песню смерти.
– Быстрее!
На плечи Элизы легла кольчужная рубашка, серебристый капюшон покрыл голову. Леопард под нею взревел, и впереди раскрылся портал, в который зверь прыгнул без страха и раздумий.
Скорее!
Несколько секунд в небытие, куда унес ее леопард, Элиза пережила с ужасом. Вокруг было так темно, что даже черных мех леопарда полностью слился с чернотой. И только вой Ночных Охотников раздавался вокруг.
Путешествие по порталу закончилось так же внезапно, как и началось. Миг – и леопард просто прыгнул в траву в саду, истоптанную, истерзанную, политую кровью.
Совсем недалеко ушел Первый от места страстно свидания с Веттой. На открывшемся ходе в заборе хорошо были видны обрывки ее юбки на переломанных прутьях, мраморный стол был перевернут дракой и треснул пополам.
А у самого моста через ручей, на берегу, огромный белый медведь с ревом раздирал нападающих на него жутких зубастых тварей, таких мерзких и страшных, что и названия-то им не было. Ярость кипела в его алых глазах, кровь обагрила его белый мех, он хватал зверье клыками за холки и одним рывком вытряхивал дымные души из их мерзких тел.
Элиза не заметила, как оказалась на земле. Наверное, потрясенная яростью схватки, оглушенная воем, она не удержалась на спине Эрвина и скатилась в траву, когда черный зверь в одном великолепном прыжке перемахнул через разъяренного медведя, сбив целую свору тварей с его загривка.
Сбил – и встал позади медведя, собой загораживая его спину, оглашая громовым рычанием сад, скаля клыки. Ночные Охотники ответили ему яростным лаем, лавиной накинувшись на Ротозеев, и те дрогнули, отступили, поджали трусливо хвосты, удирая в сторону дома.
– Вовремя! – прошептала Элиза, поднимаясь на ноги.
Первый был искусан и шкура кое-где на нем висела клочьями, вырванная с боков хищными пастями Ротозеев. Но черта с два это его успокоило; ворча, огрызаясь, он наскоро приладил на место окровавленный белый мех, с урчанием облизал белую лапу, и, ковыляя, хромая, кинулся вслед за быстрым гибким черным леопардом к дому.
– Отец!
Как только Демоны отогнали мелкую нечисть, тревожные мысли об отце тотчас вернулись к Элизе. Он там, в доме, куда помчались Первый и Эрвин; там, где нечисти больше всего. И каждый из них мог убить ее отца, ее родных! Ее няню, ее старого слугу, научившего ее кататься верхом, и ее тихую, кроткую матушку, коротающую дни за вышивкой.
Она очень любила вышивать ангелов с белыми крыльями и прекрасными, умиротворенными, благородными лицами. Она говорила, что ангелы слышат ее молитвы и охраняют ее от бед. Уберегут ли теперь?..
Бегом Элиза рванула вслед за Эрвином и Тристаном. Легкое копье удобно лежало в руке, и Элиза отмахнулась от нападающих на нее тварей, даже не сбавляя скорости. Белая вспышка охватила тела Ротозеев, они кучкой сухих костей попадали в траву, оскалив в жуткой ухмылке рты.
– Папа!
В доме стоял грохот, гром и звон.
Гибкий леопард в прыжке настиг какую-то огромную голую скользкую тварь, и они покатились по полу, визжа и воя, сцепившись, как две злобных кошки. Псы по углам давили мелких уродливых бесов. Огромный медведь, в щепки разнеся длинный обеденный стол, лапами бил и давил Ротозеев, осыпающих его градом ударов, укусов, магических заклинаний, срывающихся с их волшебных палочек. Но все их усилия будто не могли усмирить разъяренного зверя.
Отца Элиза увидела наверху, на галерее, опоясывающей зал. Маркиз Ладингтон, зловещий и великолепный в своей решимости, яркими вспышками волшебной палочки изничтожал Ротозеев, и Элиза даже остановилась на миг, оторопевшая, изумленная, не ожидавшая от отца такой смелой мощи и умения. На миг ей показалось, что ему не нужна помощь – так силен он был, так быстро превращал взбирающееся по лестнице жуткое полчище в груду старых мертвых костей, не позволяя Ротозеям подняться в его дом и атаковать домочадцев.
Впрочем, он был не один. Какой-то невзрачный тип, наряженный в неуместно яркие одежды, спина к спине стоял со старым маркизом, отгоняя нечисть. Этого человека Элиза никогда не видела. Но, судя по тому, как отчаянно тот защищал ее отца, это был очень преданный его друг.
– Отец! – прокричала Элиза. Маркиз бросил на нее быстрый взгляд, в его глазах мелькнул страх.
– Элиза?! – его голос было невозможно услышать, но Элиза почувствовала, как он произнес ее имя.
– Я спасу тебя! Не бойся ничего!
Элиза яростно ткнула копьем в самую гущу мерзостных тварей, тотчас же забренчавших сухими костями, и на шаг приблизилась к отцу. Но раньше, чем она смогла ступить на лестницу, на ступеньках оказался Первый. Он уже не обращал внимания на мелких тварей, кусающих и грызущих его. Он взбирался наверх, рыча и вопя от боли и злобы, и у Элизы в глазах потемнело, когда она поняла, что его целью были люди наверху.
«Не удержишь поводок – пожалеешь…»
В этот момент она сообразила, что цепочка скользит по ее руке, как струя воды, и медведь, обезумевший от магии и силы Первый, обуянный жаждой крови, идет вперед. И Элиза, сжав поводок в руках, поняла, что это помогает мало. Не удержать эту силу, эту мощь, эту магию, что движет белым огромным медведем. Первый рвался людям, словно ему было все равно, кого убивать. Ошейник душил его, он хрипел, плевался, задыхался и кашлял, но шел вперед. Удержать того, кто не боится смерти? Невозможно.
– Нет, Первый, нет! Тристан!
Собственное имя как будто бы на миг отрезвило Первого. Он оглянулся на Элизу через окровавленное плечо, злобно рыча, в его алых глазах промелькнула адская усмешка, и Элиза, холодея, вцепилась в ускользающий поводок:
– Прошу, нет, Тристан! Ты ведь слышишь меня, ты ведь понимаешь! Не тронь их!
«…пожалеешь…»
Позади Элизы взметнулось синее холодное пламя Эрвина, в котором, стеная и корчась, сгорали Ротозеи, из которых магический огонь вытягивал все силы и жизнь. Еще немного – и синие языки пламени охватят весь дом, выпьют из него всю жизнь, до единой искры.
Элиза колотила копьем налево и направо, пробираясь вслед за непослушным Тристаном. Отступающий маркиз пару раз выпустил проклятье в него, но медведь невероятным образом увернулся. И Элиза уже не знала, за кого бояться больше.
– Тристан! Не будь тупым бревном, я знаю, что ты меня понимаешь! Не трогай его! Он может убить тебя!
В ярости Элиза выхватила сандаловую палочку и одним взмахом обвела весь зал, в котором кипела схватка. С легким хрустом онемение охватил всех, заставив их застыть в тех позах, в которых застигла их магия. Замерли расцветающие лепестки пламени. Черный леопард застыл в прыжке над полом, выпустив когти, протягивая лапы к визжащей растерзанной твари. Медведь, карабкающийся вверх по лестнице. Рассыпающиеся в прах Ротозеи и ее отец, посылающий убийственный луч в белого медведя, который почти достиг его, чьи когти уже рвали в броске темные богатые одежды старого мага.
– Стоять! – прокричала она, останавливая в огромной сфере всех, кто попал под ее колдовство.
Это было просто – обойти весь зал и коснуться копьем сердца каждого чудовищного создания. От укола из тела каждого Ротозея тотчас протягивалась тонкая белая нить, словно белое молоко из сломанного цветка. На руку, подобно поводкам от Демонов, Элиза наматывала эти долгие, трепещущие на чуть заметном сквозняки нити. Их набралось преогромное количество; на ее руке был словно паучий кокон намотан, поблескивающий жемчужно-серебристым светом. Синее веселое пламя, карабкающееся по занавесям и коврам, по мановению ее копья затухало и исчезало без следа.
И самое главное – отец и Тристан. Их надо было развести. Развести их пересекающиеся дороги. Не позволить им сцепиться в последней схватке. Расплести впившиеся когти и одежду отца. Обойдя Тристана, замершего в неуклюжем, но таком губительном прыжке, Элиза удивилась ярости, кипящей в его глазах. Она не увидела в них безумие битвы – только целенаправленную решительность.
«Видимо, зло охватило всю его душу, – с болью подумала Элиза. – И взывать к нему сейчас просто бесполезно. Он охвачен желанием убивать, и кого – ему все равно»…
Взмахом сандаловой палочки Элиза отправила яростного Тристана в начало его пути – на первые ступени лестницы, – а отца и его защитника отодвинула вглубь комнаты. Она хотела было уже закрыть за ними дверь, когда заметила то, чего раньше не видела – его волшебную палочку, почти полностью потонувшую во вспышке губительного света. Теперь заклятье, которое отец направлял на Тристана, разобьется о косяк двери. Но Элиза с замиранием сердца вдруг сообразила, что палочка необычна. Очень. Она была длинной и сияла в руке ее отца как сине-зеленый клинок. И заклятье, срывающееся с ее конца – не что иное, как веление некроманта вернуться обратно в могилу.
«Отец знает, против кого дерется?! – в изумлении подумала Элиза, разглядывая темный отблеск проклятья. – Он понимает, что перед ним тот, кого давно похоронили?! Отец… некромант?!»
Все это пролетело в голове Элизы в долю секунды, а в следующий момент мир, остановленный магией Элизы, вновь пришел в движение, вспышка магии с визгом врезалась косяк, опалив его, и Элиза ударила копьем по нацеленной на нее волшебной палочке.
От соприкосновения со святым копьем нечистая магия лопнула, искрошилась, как разбитое стекло, и отец отпрянул от Элизы, обезоруженный, сжимая в руке бесполезную красивую костяную ручку.
– Что ты натворила?! – яростно проорал он. – Ты погубила меня!..
– Об этом поговорим потом, – бросила Элиза, смерив его суровым взглядом. – О том, что ты занимаешься темной магией. О том, что мой отец – некромант. И о том, что я взяла копье Четырнадцатого Инквизитора. Ты знаешь, что может сделать с некромантом Инквизитор?
– Дочка! – изумленный, выдохнул маркиз. – Ты собираешься… убить меня?! Вот так запросто?! Потому, что я посмел защищать свою жизнь пусть незаконным способом, но… ведь я защищался!
– Нет! – твердо ответила Элиза. – Но мы поговорим об этом позже.
По лестнице заскрежетали когти медведя, и Элиза обернулась на этот зловещий звук, а маркиз Ладингтон нервно сглотнул, ощущая сильнейшее в своей жизни déjà vu. В его ладонь из рукава привычно и удобно скользнул кинжал, и Четырнадцатый так вовремя и так удобно отвернулся… Кинжал жег ладонь, прося отведать крови Четырнадцатого… один удар в затылок, и все… Но за дверью ревел страшный зверь, враг, с которым теперь не справиться. А Элиза вполне могла защитить от проклятого Демона.
«Пусть идет вперед, – подавляя панику и почти истеричное желание вонзить нож в девушку, узнавшую его главную тайну, подумал маркиз. – Пусть защитит… может, медведь ее уничтожит…»
Элиза рывком открыла двери, и столкнулась нос к носу с Тристаном. Безумный кровожадный медведь взобрался по ступеням в один миг, и перед Элизой стоял беснующийся монстр, готовый рвануть ее своими клыками, изломать своими мощными лапами.
– Нет, – так же твердо произнесла Элиза, демонстрируя рычащему, ревущему медведю поводки, намотанные на ее кулак. – Помни о том, кому подчиняешься! Отойди.
Тристан заревел злобно и яростно, но подчинился, отступив назад, и Элиза вышла из комнаты, заперев дверь и заслонив ее собой от Тристана.
Ротозеи снова шли в атаку, но Элиза лишь взмахнула рукой, на которую намотала жемчужно-белые нити, и одним этим рывком вытряхнула жизни изо всех разом. Нечисть рассыпалась на сухие кости и улыбающиеся черепа. Один миг – и все кругом стихло. И черный леопард выпустил из лап свою добычу, рассыпающуюся трухой.
– Идем, – Элиза положила руку на загривок медведя. Зверь дрожал всей шкурой от ран и не утоленной жажды убийств, крови. – Тебе надо прийти в себя.
Нехотя, зверь подчинился, да он и не мог не подчиниться – Элиза крепко держала в руках поводок. Вместе они спустились по изломанной, искрошенной его лапами лестнице, и леопард, глядя на них синими мерцающими глазами, послушно уселся у ног девушки.
– Мы победили, Эрвин, – тихо произнесла Элиза. – Мы не дали им убить моего отца. Только вот… кто-нибудь видел Артура? Обидно будет упустить Короля, когда все Ротозеи мертвы…
Она хотела сказать что-то еще, но не успела; стена под лестницей взорвалась, словно в нее ударил огромный каменный шар, выплюнула тысячу острых осколков и обломков, и огромный носорог, раскидывая все своим рогом, окованным металлом, выбрался из разлома.
Эрвин успел; Элиза и пискнуть не смогла, как оказалась далеко от чудовища, выбирающегося на свет, потому что Эрвин в прыжке сшиб ее, и они покатились по полу, подальше от непонятно откуда взявшегося нового врага.
А Тристан – нет.
Носорог поддел его рогом и отшвырнул прочь так легко, будто медведь был крохотным щенком. И тот упал посередине зала и не двигался.
– Первый!
Оставив Элизу, Эрвин рванул вперед, между поверженным Первым и носорогом, готовым растоптать и добить поверженного противника. Магия содрала с Эрвина кошачий образ, и перед сопящим, злобно фыркающим носорогом развернулись, пугая, черные крылья Тринадцатого Демона, закрывая неподвижно лежащего медведя.
– Ты не победишь, Эрвин, тринадцатый, отчаянный воин!
На носороге, сжимая его бронированную шкуру оголенными коленями, сидела хохочущая женщина с растрепавшимися волосами. Та, которую Артур называл матерью на людях, та, чье имя Эрвин выдохнул сейчас с ненавистью.
– Марьяна! Дочерь и мать греха!
– А ты думал, – издеваясь, ответила Марьяна, натягивая узду, которой она сдерживала своего ездового монстра, – что Король Ротозеев сам решился на то, что он совершил? Нет, милый мой Эрвин; грех заразен. Я долго совращала его сердце. Долго, по капле, вливала в него яд, желание убить, уничтожить чистоту. Посмотри, как велика моя мощь! Ты ничто в сравнении с ней. Тебе не победить меня, не увернуться, не справиться! Даже твой неуемный дружок не выстоял. А тебе и подавно не удастся. Отступи, маленький мой Эрвин, или примкни к нам.
Глава 25. Сила и слабость
Эрвин злобно скалился. В его чертах все еще проступало нечто нечеловеческое, темное, хищное, и казалось, что рокот голоса леопарда вырывается из его груди.
– Я всегда был более удачливым воином, чем Первый! – рыкнул он рокочущим голосом, явно с усмешкой. – Для начала попробуй совладать со мной… женщина, сидящая на горе собственных грехов! Ты интриганка, а не боец! Все и всегда за тебя делали собственными руками доверчивые дураки, а ты всего лишь пожинала лавры! Так что не приписывай себе чужих побед… Марьяна!
– Ты помнишь мое имя, – злобно шипела старуха, стискивая в узловатых пальцах уздечку, – все еще помнишь!
– Имя греха запомнить просто, – огрызнулся Эрвин.
– А свое вспомнить нелегко, – хохотнула Марьяна. – Растопчи его, мой сладкий грех, – шепнула она на ухо носорогу, любовно оглаживая толстую, словно бронированную шкуру носорога. – Преврати его в лужу крови… ради меня!0
Носорог злобно фыркнул, глянул на Эрвина, застывшего перед ним.
– И попробуй только улететь, маленький мой Эрвин, – чуть слышно усмехнулась Марьяна, все так же страстно, как любимого питомца, оглаживая своего носорога. – Я не дам тебе такой возможности! Я тотчас растопчу твоего друга, твоего наставника, Первого, твоего Инквизитора-Пилигрима, которого ты боготворил настолько, что…
– Пилигрима? – быстро переспросил Эрвин. – Ты и его имя помнишь, Марьяна? Какая хорошая память для такой древней старухи, как ты!
Носорог взревел яростно, словно оскорбление было нанесено именно ему, и рванул вперед, понукаемый Марьяной. Женщина колотила его пятками, коленями, хлестала уздой по шее. От злости она не могла выговорить ни слова, и яростные выкрики ее потонули в издевательском хохоте Эрвина.
Эрвин отступал; словно играя, дразнясь, он уклонялся от носорога, который неповоротливо разворачивался в зале и раскидывал рогом обломки мебели.
– Возьми его! – орала Марьяна, понукая своего монстра. – Убей его! Растопчи, растерзай!
Носорог, взревев, вдруг взметнулся, поднялся на дыбы, как самый тяжелый и огромный конь, и рухнул, дробя передними ногами пол в крошево, пуская черные уродливые трещины по блестящей глади.
Эрвин под его удар не попал. Увернувшись, он смеялся, совершенно откровенно, всем своим видом показывая, что охота на него – это всего лишь развлечение. Ночные Охотники лишь усиливали это ощущение; лая, они скакали вокруг носорога, хватали его разгорячёнными пастями, сбивали его с толку, и создавалось полное ощущение, что это Эрвин охотится на носорога, не наоборот.
– Ну! Поймаешь меня?
Носорог, озверев от дергающих его собак, от криков старухи, сидящей на его спине, снова, взревев, встал на дыбы, и опять от удара его массивного тела треснул, провалившись, пол.
– Мимо! Попробуешь еще, старуха?
Эрвин хохотал во всю глотку; потешался, глядя, как старания Марьяны не увенчиваются успехом, и продолжал дразнить зверя, уводя его дальше и дальше от неподвижно лежащего Первого. Собаки заходились в лае, лаяли до рвоты, хватая носорога все чаще, все нахальнее, и огромный зверь яростно лягая и взбрыкивал, отгоняя юрких противников.
– Ну?! Еще! Еще, старуха!
От обиды и злости Марьяна потеряла голову. То лицо, что она помнила лишь скорбным, несчастным, страдающим, сегодня предстало перед ней смеющимся, издевающимся, и она на миг потерялась между прошлым и настоящим. Эрвин словно никогда не любил ее, никогда не страдал по ее красоте. В его глазах не было ни тени сожаления, ни тени желания разбудить ее ледяное сердце. Только азарт и издевка.
– Еще, еще, старуха!
– Будь ты проклят! – прокричала Марьяна, сходя с ума от ярости.
Она и не заметала, как Эрвин выманил ее из зала, где лежал раненный Первый, в красивую столовую. Вместо потолка там был чудесный стеклянный купол, и сквозь стекло были видны звезды. Собаки, осмелев, подпрыгивали и дергали ее за подол платья. Носорог крутился, отбиваясь от юрких противников, и Марьяна почти рыдала, чувствуя свою беспомощность.
– Давай, старуха! Нападай!
Эрвин стоял так далеко. И так глупо – из этого закутка ему не выпрыгнуть. Марьяна ощутила злобную дрожь, видя, как он сам себя загнал в угол. Как он проиграл. Как он заигрался, поверив в свою неуязвимость. Она почуяла радостную дрожь, промчавшуюся по шкуре носорога, и засмеялась, почуяв, как огромный зверь рванул вперед, предвкушая победу.
– Убей его! – прокричала Марьяна, терзая ногтями холку зверя. – Убей!
Семь шагов. Пять шагов. Эрвин стоял на месте, никуда не двигаясь. Он еще не понимает, что носорог сомнет его. Превратит в кучу переломанных окровавленных костей.
– Убей!
Носорог, взревев, вновь поднялся на дыбы – но лишь затем, чтоб под его брюхо проскользнула маленькая и юркая Элиза. Она выставила вверх свое копье, белым перламутровым наконечником вверх, и Эрвин, накрыв своими ладонями ладони Инквизитора, помог ей удержать оружие. Когда носорог, вопя, всей тушей обрушился на копье, оно пробило его грудь, перетянутую ремнями, и зверь замер, когда перламутровый наконечник пронзил его сердце. Носорог взревел так громко, что не вынес стеклянный купол над ним. Он взорвался, будто магический зверь выдохнул слишком много воздуха из своей груди, и крепкое стекло не вынесло, разлетелось в мелкие осколки стеклянного дождя.
Эрвин действительно был более удачливым воином, чем Первый. Ему удалось выдернуть из-под удара носорога Элизу, и они оба откатились в сторону от тяжело рушащейся туши, со спины которой скатилась, крича и плача, Марьяна.
– Нет! – орала она, хватая окровавленными рукам холодеющую шкуру. – Нет, ради неба и звезд, нет!
Но копье Элизы пробило тяжелую тушу насквозь; наконечник его выскочил из загривка зверя, пачкая нечистой кровью тушу зверя, залив и всадницу. Марьяна кричала, чувствуя, как исчезают и умирают ее грехи, как оседает под ней ее верный зверь. Она не верила до последнего, до тех самых пор, пока его рог не коснулся пола, и пока ее сила не обратилась в старые сухие кости, кое-как обтянутые высохшей старой плотью. Миг – и она оказалась на холодном полу, слабая, беззащитная, не способная вдохнуть ни капли жизни в своего послушного монстра.
– Я помогу тебе? – шепнула Элиза, глядя на Эрвина. Тот был непривычно строг и молчалив, тих, словно опален войной, не прекращающейся ни на день.
– Нет, – сказал он тихо, будто через силу. – Я сам. Сам. Эту историю я должен закончить сам.
И Элиза отступила, прячась в покое и тени, не смея напоминать о настоящем.
Прошлое и настоящее соединились. Эрвин, шагая по разбитому полу, вдруг ощутил себя там, много-много лет назад, в комнате гордой красавицы Марьяны. Был тот же серый зимний свет, полуприкрытые ставни, потухший камин… только теперь он успел.
– Дочь греха, – промолвил он, отирая ладонью раскрасневшееся лицо. Ему показалось, что из-за пота, катящегося с ресниц, лицо Марьяны кажется ему молодым и красивым. – Я пришел за тобой. Ты, наверное, думала, что я не смогу. Никогда. Но это произошло.
Вороновы черные крылья раскрылись, растворяясь в ослепительно-белом звездном свете. Эрвин наступал на воющую и скулящую Марьяну так же неумолимо, как ночь сменяет день.
– Эрвин! – вскричала Марьяна, заслоняясь дрожащей рукой, не выдержав его тяжелого взгляда. – Эрвин, вспомни: ты любил меня! Неужто ты сможешь поднять на меня руку?!
– Ты же просила у меня свершить Поступок, – произнес Эрвин, распахивая крылья еще шире, словно желая обнять ими весь мир. – Убить. Быть жестоким и страшным. Ты же хотела, чтоб моя душа была так же черна, как твоя. Зерна зла, посеянные твоей рукой в моем сердце, дали щедрые всходы. И желание твое исполнилось. Чем же ты недовольна сейчас?
– Эрвин! – вскрикнула старуха. – Но теперь нам ничто не мешает быть вместе! Теперь-то, когда ты не скован святыми клятвами, теперь, когда ты свободен от оков совести, ты должен меня понять! Существуют только наши желания, а люди – это всего лишь способы их достигнуть! Разве не так, Эрвин? Разве не так?
Эрвин отрицательно качнул головой.
– Нет, – произнес он, и голос его был подобен грому. – Именно сейчас я не свободен. Именно сейчас я скован обязательством убивать, подчиняться тем, кто помнит мое имя. Ты помнишь его, Марьяна? Ты можешь приказать мне убить любого? Или остановить меня можешь?
– Помню! – выкрикнула в истерике Марьяна, цепляясь за последний шанс выжить. – Я помню твое имя, граф Эрвин Храброе Сердце, Чистокровный, Пустынный Повелитель, Гроза Нечестивцев, Владыка Синих Звезд Востока, Тринадцатый Инквизитор!
Громом разорвало небо, и Эрвин зажмурился, слушая последние отзвуки своего имени, отнятого у него людьми. Над головой его дрожали звезды, такие же прекрасные и далекие, как в том краю, где он родился.
– Все верно, – произнес он зловеще, открывая сапфировые глаза. – Я Инквизитор.
– Черта с два! – прокричала Марьяна, в ярости и страхе терзая землю ногтями. Лицо ее от крика покраснело, стало безумным, словно она сражалась за свою жизнь своей душой, своей верой во зло. – Ты больше не Инквизитор! Ты отрекся и возненавидел! Ты по доброй воле оставил Служение! Ты Проклятый! Такой же, как я! Между нами нет различий, никаких! Оба мы убивали, чтобы остаться в живых!
– Как отрекся, – произнес Эрвин тихо, – так и приму.
– Темная душа не может без веры принять Служение! – расхохоталась Марьяна. – Так что если ты убьешь меня, ты станешь всего лишь еще гаже, еще чернее и падешь еще ниже в проклятье. Ну, давай! Утопи себя! Может, сегодня не откажешь мне, и совершишь Поступок, мальчишка? Осмелишься?
Марьяна издевалась и хохотала как безумная, а Эрвин молча смотрел на женщину, корчащуюся у его ног.
– Осмелюсь, – ответил он твердо, когда Марьяна отсмеялась и ее обессилевший голос стих. – Ты хочешь посмотреть на Поступок? Хорошо. Я совершу его. Но не ради тебя; ради Нее. Ради вернувшей мне веру в людей, – голос его окреп, Эрвин поднял руки вверх, словно пытаясь поймать кончиками черных когтей демона лучи святого света над своими трепещущими крыльями, – я принимаю Служение!
Словно оглушительно грянул гром, синей сверкающей змеей молния ринулась с небес, в провал в разбитом куполе, и оплела Эрвина с ног до головы, каждый палец, каждую волосинку на его голове, выжигая скверну, ярость и ненависть. На плечи ему легли латы, зазвенела кольчуга, бархатное черно-синее одеяние Инквизитора одело его.
Марьяна, омерзительно взвыв, как гиена, вытряхнула из рукава кинжал и кинулась на Эрвина, метя ему в бок, но его тяжелая рука в металлической чешуйчатой перчатке с хрустом переломила лезвие ее оружия и, ухватив женщину за плечо, грубым толчком отправила ее на место, к ногам Инквизитора.
Эрвин развел руки в стороны, ладонями вверх развернув их, к свету. И словно бледный лунный луч, на них засиял возвращенный ему огромный, прямой обоюдоострый Инквизиторский меч.
– Судить и карать, – звучно произнес Эрвин, вспоминая девиз Инквизитория. Он перехватил меч за рукоять так уверенно и привычно, словно никогда не выпускал его из рук.
– Ты не посмеешь! – выдохнула Марьяна.
– Кто мне помешает, дочь погибели? – спокойно спросил Эрвин.
Марьяна взметнулась, вскинула гордо голову, готовая спорить до бесконечности, но меч Эрвина, свистнув, мгновенно прочертил широкую полосу белого света, и белокурая голова женщины, мгновенно высохшая, как у древней мумии, запрыгала по каменному полу, странно растянув рот в улыбке до самых ушей. Тело ее осело, мешком свалилось к ногам Инквизитора, и тот почтительно склонил голову перед Смертью, пожинающей свои плоды.
– Магия, прими ее!
