Текст книги "Мой самый любимый Лось (СИ)"
Автор книги: Константин Фрес
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)
– Ну, открой ротик, хороший мой, открой! А то я возьму твой телефончик, сниму с тебя трусики, сфотографирую и выложу в твой Инстаграмчик. Вот так, вот хороший мальчик!
Акула выл, яростно грызя розовый шарик, пока Машка деловито фотографировала его – беспомощного, с полными глазами слез, – на свой телефон.
– Маэстро, – скомандовала Анька, – музыку!
Девчонки с веселым визгом налетели на несчастного Акулу и в один миг стащили с него трусы. Вереща от восторга, они фотографировали его, голого, извивающегося, с заткнутым ртом, и хохотали, показывая пальцами на скукожившийся вялый член.
Зеленка появилась в руках мстительниц внезапно, и Акула взвыл, чувствуя, как холодная жидкость льется ему на живот и в пах.
– Феерично! – выдохнула Анька, отступая на шаг и фотографируя. – Акула трансформируется в крокодила. Впервые в истории.
Если б не кляп во рту, то рев Акулы разнесся бы по всем этажам, когда одна из мстительниц, долго и упорно приглаживающая на его лбу восковую полоску, одним рывком лишила несчастного бровей.
– Не плачь, сладкий, – сквозь зубы процедила Анька, – мы тебе новые нарисуем. Хочешь?
Акула не отвечал. Он бессильно рыдал, когда одна из девушек, от усердия высунув язык, маркером рисовала ему брови как у Брежнева.
– Дай-ка мне, – попросила Анька, протягивая руку за маркером.
На мгновение ее глаза встретились с глазами Акулы, красными от слез, стыда и злобы, и Анька поистине дьявольски усмехнулась.
– Что, – пошипела она злобно, аккуратно присаживаясь рядом с дрыгающимся Акулой, – позвал Лося-то, чтоб меня припозорить? Позва-ал; по глазам вижу. Сейчас он приедет, – Анька ободряюще подмигнула Акуле. – Может, даже тебя освободит.
Легко, самым легкомысленным почерком, она написала на голой груди Лассе «Аня была тут! Чмоки!». И нарисовала смайлик.
– А теперь, – произнесла она, поднимаясь, – гвоздь программы?
Веселой толпой, умирая со смеху и пачкаясь в непросохшей зеленке, коей вылито было много, девчонки натянули на Акулу веселенькие розовые кружевные стринги и сетчатые чулки, так популярные среди жриц древнейшей профессии. Отступив, каждая из них направила на Акулу камеру, и к нему на кушетку с обеих сторон прилегли стриптизеры в полицейской форме.
Покручивая дубинками, привычно улыбаясь на камеру, они прижимались обнаженными мускулистыми торсами к извивающемуся, очумевшему от ужаса Акуле, и девчонки визжали от восторга.
– Вы арестованы, – эротичными голосами, с томным придыханием, шептали стриптизеры ему сразу в оба уха, поглаживая обтянутые розовыми кружевами выпуклости своими резиновыми дубинками. – За вашу преступную, невозможную сексуальность…
Девчонки едва не катались по полу, визжа и хохоча, когда эротичные копы оттягивали резинку розовых стрингов и отпускали ее, звонко шлепая по упругому Акульему телу.
Пожалуй, никогда еще Акула не был так рад розовым трусам на своей заднице.
– Ладно, веселитесь, – мельком глянув на часы, произнесла Анька. – Сейчас Лось заявится… а я обещала быть у него в офисе.
Она снова запустила руку в карман, но на сей раз – во внутренний, ближе к сердцу, – вытащила пачку денег и помахала ею у Акулы перед носом.
– Рыпнешься, – грубо сказала Анька, – и все твои фотки попадут в прессу. Во все газеты. В почтовые ящики твоих знакомых. Всем. Я могу это устроить. Ты, лошара, просто не знал, с кем связался!
Она шагнула к столу, положила гонорар стриптизеров на белую скатерть.
Послание ревнивому Лосю было оставлено, и Анька чувствовала себя как Золушка, убегающая с бала. Она успела, убежала от принца, оставив его наедине с самой интересной интригой в его жизни. Чтобы не столкнуться с Лосем, она нарочно не стала пользоваться лифтом. Ее каблучки звонко пересчитывали ступеньки, и с каждым шагом ей становилось все легче и легче дышать. Она снова услышала шаги Лося, но теперь их звук ее не пугал. Похихикивая, она представляла, как Лось открывает дверь, рассчитывая увидеть ее в постели Лассе, и видит собственного блудливого брата в розовых трусах и прикованного, с ее автографом на груди.
– У меня своеобразное чувство юмора, – шепчет она, падая на заднее сидение в такси. – Привыкай или умри, сохатый! Плачу пятерку! Только быстро, быстро!
Глава 19. Правда
Когда Лось переступил порог своего офиса и закрыл за собой двери, перед его взглядом предстала Анька. Нахохлившись, словно замерзшая птичка на ветке, она сидела на его рабочем столе, закинув ногу на ногу, и курила, пуская дым в потолок. Как и обещала, она была в его офисе ровно в шесть.
Глаза ее были спокойны, сухи и сейчас, именно сейчас поражали своим сходством со взглядом Миши. Она внимательно и молча наблюдала, как Лось неспешно раздевается и вешает свое пальто в шкаф, как разматывает шарф и приглаживает и без того тщательно причесанные волосы.
– Ну, – агрессивно рыкнула Анька, небрежно туша сигаретку в хрустальной пепельнице, – поймал меня, да? Накрыл? Нужно больше доверять мне, милый. Я же тебе сказала – ничего у меня с твоим братцем быть не может. Я не дешевая профурсетка. У меня гордость есть; ум; чувства. И я тебе не из тех беззащитных девочек, которые задирают лапки и плачут, чуть что. Я и отомстить могу. Понял?
– Понял, – покладисто ответил Лось, приближаясь к Аньке. В его серых глазах танцевали смешинки, хотя губы его не улыбались, и Анька почувствовала, как с ее плеч сваливается огромная тяжесть, как ее мышцы, напряженные почти до каменной твердости, вдруг разом ослабевают, и приходит громадная усталость, от которой хочется свернуться клубком, свалиться на бочок и уснуть. Победа! Она обыграла обоих братьев, одному устроив ад, а второму доказав как нельзя более понятно, что не собиралась ему изменять. Но разговор еще не окончен, и она удерживает себя усилием воли, гордо задрав подбородок и вызывающе глядя в лицо Лосю.
– Лассе идет розовый цвет, – заметил Лось, чуть улыбаясь краешком губ. Но Анька не собирается сдаваться так просто.
– Сама выбирала, – огрызается она вызывающе.
– Ты давно это задумала? – скорее уточнил, чем спросил Лось, и Анька кивнула:
– Да. В тот день, когда ты сговорился с папой. Задумала и исполнила.
Лось задумался, чуть кивнул головой.
– Квиты, – признавая Анькину победу, произнес он. Но и этого ей было мало.
– С ним я разобралась, – все так же агрессивно продолжила она. – Теперь с тобой.
Лось удивленно приподнял брови.
– Милый, – зловеще проворковала Анька. – Если ты действительно хочешь чтобы мы были вместе, тебе придется доверять мне. Тебе придется говорить со мной, и да – тебе придется объясниться. Если, конечно, ты… хочешь, чтоб мы были вместе, – голос Аньки предательски дрогнул, но она тряхнула головой, прогоняя унылую тоску, и снова гордо выпрямила спину. – Я не Ингрид. Как бы я тебя не любила, я не тряпка. На шею вешаться не стану, ныть и валяться в ногах – тоже. Не нужна – переживу. Лассе дал мне отличный мастер-класс по выживанию. Так что давай решим прямо здесь и сейчас. Да – да, нет – нет, и разбежимся с миром…
Лось не дал ей договорить. Он подошел вплотную и, встав прямо напротив нее, заглядывая в ее сердитое лицо.
– Да, – с вызовом ответил он, сунув руки в карманы брюк.
– Что – да? – вкрадчиво произнесла Анька, устраиваясь поудобнее. – Я знаю, ты умеешь говорить. Милый, я хочу насладиться твоим голосом, так что прошу – давай развернутые ответы.
– Так и ты, – в тон ей ответил зловредный Лось, не собираясь уступать ей ни в чем, – задавай конкретные вопросы.
Анька с трудом проглотила стоящий в горле ком и чуть кивнула головой. У Лося было редкостное качество, которое Анька не встречала ни у кого – он умел вовремя и очень кстати не уступать, и эта неуступчивость ясно давала понять, что он относится к Аньке на равных. Не будет лживого сюсюканья, не будет щадящего вранья. Будет первая серьезная ссора, первый – и самый серьезный! – разговор. Что ж, отлично…
– Отлично, – хрипло проговорила она. – Тогда я скажу так: Анри, мне не понравилось то, что я видела. То, как ты гонял жену. Ты напугал меня, Анри. И объяснений твоей ярости нет. Я слышу в ответ на свои вопросы какие-то нелепые байки про кружевные трусы, но это же смешно! Я тебя знаю достаточно, чтобы понять – не можешь ты подряд несколько лет злиться на это! А ты говоришь, что у нас все серьезно. Ты говоришь, что собираешься прожить со мной жизнь. Но как я буду жить с тобой, Анри, зная, что ты в любой момент, за любую провинность можешь меня… так же?.. Как?!
Лось, поблескивая спокойными глазами, смотрел сверху вниз, в бледное лицо волнующейся, как девчонка, Аньки, и его губы чуть подрагивали.
– И это ты сейчас говорила о доверии? – язвительно заметил он. – То есть, просто поверить, что я адекватен и имею… причину так себя вести – этот вариант ты не рассматривала? Я просто не хотел, чтобы тебя это касалось. Эта грязь…
– Но если мы вместе, то меня касается все, что связано с тобой. Милый, – пропела Анька мелодичным голосом, чуть качнув головой, – объяснения!
– Хорошо, – непривычно оживленно ответил Лось и, как показалось Аньке, встряхнулся, словно сбросив с плеч тяжелый груз.
– С самого начала.
– Да, хорошо, – Лось, как показалось Аньке, стыдливо опустил лицо, чуть тронул нос, явно смущаясь оттого, что говорить придется долго и откровенно, но все же начал: – Я был женат на Ингрид. В тот самый год, когда Лассе облажался.
– О, какие слова мы знаем…
– Я знаю русский язык очень хорошо. Не перебивай. Ты сама хотела знать – так что слушай. Да, Ингрид намного старше меня. Да, она была успешной моделью. Очень красивой, очень востребованной. На подиуме это была не женщина – богиня. Фрейя. И она казалась мне не пустышкой, не просто красивой картинкой. Она была остроумной, интересной, очень тонкой женщиной. Не простой; завоевать ее было не просто, и то, что я смог, мне льстило… Я влюбился, как мальчишка. Как щенок.
– Как в меня? – съязвила Анька, у которой на душе от этих слов кошки скребли. Безжалостный Лось кивнул головой:
– Почти, – ответил он, все так же прямо глядя ей в глаза. – Ингрид тоже меня любила. Действительно любила; тогда с меня нечего было взять, всем заправлял Лассе, а он меня деньгами не баловал. Тогда я даже был горд, что между нами она выбрала именно меня. Да, думаю, все же своеобразно она меня любила…
Лось на миг замолк, задумался, а Анька, пользуясь этой передышкой, вынырнула из горького омута его слов и схватила глоток воздуха, потому что когда он говорил, дышать от ревности и горечи, разливающейся во рту, наполняющей легкие и разрывающей грудь, было невозможно.
– Дальше, – приказала она, хотя эта экзекуция казалась ей самой страшной пыткой в ее жизни.
А Лось с каждым словом будто оживал. Выговариваясь, он выплескивал то, что носил так долго в себе, и в его груди освобождалось место для свободного дыхания.
– Была сумасшедшая страсть, – продолжил Лось, снова глянув в страдающие Анькины глаза. – Просто… космос. Мы не помнили себя. Я не помнил, сколько ей лет, сколько мне лет. Никого не слушал и не слышал. И так вышло, что…
Лось замешкался, снова стыдливо спрятал глаза и почесал переносицу, скрывая свое смущение.
– Словом, она забеременела, – бухнул, наконец, он, все так же пряча глаза. Ага, а теперь и ему непросто все это говорить. Каждое слово будто обжигало ему язык, но Лось, помня об обещании быть честным, продолжал: – Нечаянно. Так вышло. Она не хотела, в общем-то, но раз так… мы спешно женились. Ребенок должен был родиться в браке, ну, ты понимаешь… А я так любил ее, что и ребенка… тоже. Очень хотел. И любил.
– Ах, вот оно что, – протянула Анька, мгновенно понимая, куда клонит Лось. У того, кажется, снова начался приступ его ярости, его привычное спокойствие улетучилось, и он то и дело потирал виски, тер нос и прятал глаза, стараясь справиться с нахлынувшими на него чувствами. – Ты так сильно его хотел?..
– Ну да, – ответил Лось, чуть пожимая плечами и нерешительно глянув в глаза Аньке. В его взгляде читался стыд, смущение, и Анька поняла, что одной из причин его молчания было то, что холодный, сдержанный и сильный Лось не готов был на весь мир заявить о своем чувствительном и сентиментальном сердце. – Разве это плохо – хотеть семью? Тех, кто тебя любит? Я ведь один, – внезапно очень откровенно произнес он, – совсем один. Лассе… он другой. Он, по-моему, не знает, что такое родственные чувства. Иногда мне кажется, что ему не нужен абсолютно никто. Ничего родного, ничего любимого. И если настанет апокалипсис, он продолжит пить виски и трахать девочек, потому что ему нечего будет терять. Ничего не жалко. Ничего, дорого сердцу.
– Ясно, – ответила Анька задумчиво, опуская лицо, но Лось снова качнул головой.
– Это еще не все, – мягко произнес Лось. – Не все…
Он кашлянул, прочищая горло, снова опустил голову, явно набираясь храбрости, чтобы выложить последнее, что жгло его душу.
– Про кружевные трусы, – чуть слышно сказал он. – Это же отчасти правда. В ту зиму Лассе все потерял; промотал, прогулял, и мне надо было лететь в Москву, все налаживать заново, все восстанавливать… Понимаешь, всего на месяц! И кроме меня было некому. Семейное дело, достаток, достойная жизнь – все было на кону. Месяц… Это долго, когда речь идет о любви, но иногда необходимо… дела… – Лось застонал, в досаде качая головой. – Ингрид хорошо ходила… с ребенком. Легко. Никаких отклонений, все шло очень хорошо. Да, я отчасти волновался, я боялся ее оставить одну так долго, но я спрашивал у врачей, и они говорили, что угроз нет. У меня полный стол был снимков с… ребенком. Я слышал, как билось его сердце; он начал шевелиться, иногда беспокойно возился, и затихал в тепле, если я накрывал живот ладонью…
– Что, – безотчетно спросила Анька помертвевшими губами. – Это…
– Двадцать две недели, – ответил Лось прямо. – Дочка.
Он снова опустил взгляд, и Анька в тот же момент пожалела, что затеяла этот разговор, потому что правда оказалась больнее и страшнее ее догадок, хотя бы тем, что Лось сейчас и здесь рассказывал ей, признавался в самой страшной муке в его жизни. В своем страдании; в своей слабости. Расписывался в собственной беспомощности и винил в случившемся себя.
– Это так странно, – хрипло произнес он, – в один день потерять, и никогда не увидеть… Я даже не знаю, какой она была. Не видел. И никогда не увижу. Я уже считал себя отцом. Уже думал, что нас трое. Я уже считал, что ребенок родился. Я свыкся с мыслью, что он есть, что ему можно петь песенки, что его можно любить – и что он любит в ответ и чувствует… чувствует меня. Понимаешь? Он уже был. Я придумывал, перебирал имена… А потом… Я уехал, понимаешь? Надолго уехал. И был этот звонок. Ингрид звонила мне оживленная, говорила, что ее ждут, что намечается конкурс, очень важный для ее карьеры. Я не понял ее. Я посмеялся, сказал, что она, кажется, забыла, что ей сложно будет участвовать… Когда вернулся, очень хотел обнять ее, погладить ее живот. Думал, он стал еще больше, и она – дочка, – толкнется и затихнет под моей рукой, почувствовав и узнав меня. Но там было пусто. Не было ничего. Мертво. Плоско. Да, я сохранил бизнес. Тогда мне казалось, что это важно. А теперь жалею, что нет возможности вернуться назад и все исправить. Сейчас уже не так тяжело. А тогда… Хотелось выть, грызть все, мозг горел от мысли, что меня отделяет от того страшного мига всего несколько дней. Так недавно, всего ничего! Воспоминания еще свежи, все еще живо в памяти!.. Так близко – и так недосягаемо. И ничего уже не исправить. Даже минуту назад не вернуть. И это тогда было самое страшное. Не исправить.
– Не-ет, – с расширенными от изумления глазами прошептала Анька, не веря своим ушам. Лось как-то незаметно подкрался совсем близко к ней, и теперь стоял, почти прижавшись, а она обнимала его разведенными коленями. Он перебирал ее волосы, поглаживал плечи и спину, ища в этих немудреных ласках спокойствие, а Анька жалела, что он такой огромный, что его невозможно сжать в ладонях и прижать к горячему сердцу, которое трепещет в груди от боли, невозможно пожалеть и хоть на миг защитить и закрыть от тягостных воспоминаний.
– Когда я вернулся, ребенка не было, – закончил Лось, судорожно вздохнув. – Понимаешь? Не было. Моего ребенка, части меня, плода любви с этой… женщиной. Все было хорошо, ребенок был абсолютно здоров, но она посчитала, что ее карьера важнее… нас с ним. Она что-то говорила мне о том, как этот конкурс важен для нее. О том, как эта операция была опасна – опять же, для нее. Говорила, что у нас все еще будет, и все впереди… И дети будут. А я никак не мог понять, что у нее в голове? Что за камень вместо сердца? Убить… она убила. За мои же деньги. Ей все сделали за деньги – и все для того, чтобы она могла покрасоваться с сияющей улыбкой на подиуме, в красивом белье…
– И ты не простил, – закончила Анька. Лось уткнулся лбом в ее лоб, и Анька почувствовала, какой он мокрый, словно остывая после болезненного жара.
– Я не хочу это прощать, – ответил он тихо. – Я не могу это простить.
Анька обхватила его за шею, с силой притянула к себе так близко, что их дыхание перемешивалось. Она плакала; слезы ручьями текли по ее щекам, хотя она самой себе не могла объяснить, отчего.
«Ну, хотела же делить с ним горе и радость, – захлебываясь беззвучными рыданиями, думала она. – Вот тебе первая плюшка».
– А ты, – пробормотал Лось, осторожно-осторожно ласкаясь к девушке, поглаживая ее склоненную голову, – тогда, на вечеринке… Так забавно и смело пообещала мне родить ребенка… А потом, в самолете, помнишь, что сказала?
– Нет, – хлюпнула носом Анька.
– Ты сказала: «Дети тебе не игрушка! Их надо заслужить, остолоп ты этакий! – подражая Анькиной манере говорить, передразнил Лось. – Если будешь моим детям плохим отцом, я тебе глаз выкушу!»
Анька рассмеялась сквозь слезы и уткнулась зареванным лицом Лосю в грудь.
– Ты правда… правда так сильно хотел ребенка? – пробубнила Анька, доверчиво прижимаясь к Лосю и прячась в его объятьях. Защитница, елки-палки… раскисла как малолетка на фильме про Хатико!
– Правда, – ответил Лось мягко. – Конечно, правда.
– Ну, так делай, – шепнула Анька, поднимая мокрое лицо, отыскивая горячими губами его губы.
– Что делать? – удивился Лось, так же осторожно, нежно касаясь ее губ своими, скорее утешая девушку, чем лаская ее.
– Не что, а кого, дурачок, – засмеялась Анька сквозь слезы. – Ма… маленького длинноногого лосенка. Такого же, как ты. Похожего на тебя. Сегодня такой день, что может… может получиться.
Лось не ответил; Анька поняла, что сейчас сделала ему больнее, чем Акула и Ингрид вместе взятые, вручив мечту, о которой он даже заикаться не осмеливался. Эта сладкая боль была в его поцелуе – исступленном, жарком, жадном, длящемся вечность. Он рассыпал ее волосы по плечам, зарылся в них руками, привлекая девушку к себе и целуя, целуя ее, будто боясь, что если отпустит ее губы хоть на миг, она передумает и скажет нет.
– Повтори, что ты сказала, – выдохнул он в ее горячие влажные губы. – Повтори.
– Ты будешь болтать, – шепнула Анька, запуская коготки ему под пиджак и нетерпеливо прихватывая его спину сквозь сорочку, – или делом займемся?..
– А если нет? А если не получится?
– Не последний день живем; еще раз попробуем…
Анька едва успела обнять его ногами, прижаться; Лось ухватил ее, стиснул, сдернул со стола, рассыпав какие-то документы по полу.
В его кабинете стоял маленький кожаный диванчик для посетителей, скорее большое кресло, и в следующую минуту Анька спиной ощутила его гладкую прохладу.
«Какой ужасно неудобный диван», – только и успела подумать она. Лось, сверкая исступленно глазами, поднялся, отстранился от нее, но лишь затем, чтобы стащить с нее обувь. Путаясь в ее одежде, запустил ладони под ее платье и нетерпеливо сдернул с нее белье вместе с колготками, которые в бою с Акулой были просто непобедимым бастионом, а ему вот покорились с первого раза. Анька, в свою очередь, дрожащими руками отыскала его ремень и стащила с мужчины брюки, запустила ладони под его одежду, нетерпеливо цапая голую горячую кожу.
«Безумие какое-то! – мелькнуло в ее голове, когда Лось нетерпеливо и грубо дернул ее вниз, как безвольную тряпичную куклу, укладывая под собой поудобнее. – Восхитительное безумие…»
Анька приникла, прижалась к целующему ее мужчине, обхватила его ногами и руками, упиваясь его яростной страстью. Казалось, эти два человека старались слиться воедино, прижаться друг к другу так тесно, как это только возможно, раствориться друг в друге. Дыша одним дыханием в поцелуе, они исступленно и жадно ласкали друг друга, словно изголодались по любви, и когда напряженный член мужчины вошел в лоно девушки, жестко, резко, одним толчком, Анька выкрикнула, на миг сжавшись, потерявшись от острого бессовестного ощущения, а Лось заглушил, загладил ее крик горячим языком.
«Боже, – проносилось в ее голове, – Боже… что происходит?! Что мы вытворяем!?»
Движения мужчины были резкими и сильными, Анька вскрикивала от каждого из них, извиваясь и тая под ним. Такого жадного, ненасытного напора она не испытывала никогда; ей казалось, что мужчина сейчас растерзает ее, убьет своей страстью, но от этого становилось только еще более восхитительно, прекрасно до головокружения. И Анька, дрожа, сжавшись в комок, подтянув повыше колени и раскрывшись перед любящим ее мужчиной, снова запускала пальцы в его волосы, приникала к его губам и целовала, упиваясь его диким желанием.
– Еще, Лосик, еще, – шептала она в любовном беспамятстве. – Боже, если я сейчас умру, то я умру счастливой…
– Не умрешь, – пообещал Лось, просовывая свою ладонь под ее горячую ягодицу и вжимаясь в ее тело еще сильнее, еще яростнее и глубже – до исступленных криков, до диких животных стонов, до слез, катящихся из-под зажмуренных век и до сумасшедшей вспышки наслаждения.
Она ослепила обоих, заставив их замереть на миг, а затем снова приникнуть дуг к другу в нежной, последней ласке.
– Как хорошо, – шептала Анька, поглаживая его влажную, подрагивающую поясницу. – Как хорошо, Лось… боже мой, как я, оказывается, тебя люблю…
– И я тебя люблю, моя Анья, – ответил Лось, утыкаясь лицом в ее волосы. – Ты необыкновенная.
