Текст книги "Мой самый любимый Лось (СИ)"
Автор книги: Константин Фрес
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)
Глава 18. Страшная месть. Не Гоголь
Лось доставил Аньку непосредственно к дверям дома. Он успокоился, его уже не разрывало в клочья, и это был прежний Лось – немногословный, спокойный, уверенный в себе. Но в гости на чашку чая он зайти отказался, очень ловко и в то же время очень вежливо отказав Анькиной матушке, сославшись на неотложные дела с Мишей. А имя Миши в любом споре было решающим, и женщине пришлось уступить.
– Дела, дела, – тихонько вздохнув, проговорила она, помогая уставшей Аньке раздеться. – Все они деловые, все спешат, все они заняты, а нам остается лишь ждать, ждать, когда они смогут выкроить на нас время… Ну как он, ничего? Обижать-то не будет? Больно уж красив. Гулять, поди, станет…
– Не станет, мам, – отмахнулась Анька сердито. – Он очень хороший. Правда.
Мать снова тихонько вздохнула.
От Миши, который выбором дочери был очень доволен, мать узнала, что у Аньки «все серьезно», и раз и сама Анька была довольна, то вроде и совсем все хорошо. И матушка лишь тихонько вздыхала, боясь вспугнуть хрупкую идиллию.
Однако лосиное упрямое молчание и его ловкое уклонение от знакомства с потенциальной тещей говорило лишь о том, что он все еще не готов держать себя в руках, и попросту удрал, спрятался в свою берлогу – зализывать раны.
«Интересно, напьется или что? – размышляла Анька. – Как он снимает стресс? Вот этот вопрос тоже надо бы прояснить до… до…»
Но мозг Аньки отказывался произнести крамольное слово «свадьба», Аньку бросало в жар, и она обмирала, словно ее, обряженную в бело платье и фату, уже подтащили на аркане к регистраторше и спешно окольцовывают.
В том, что Лось имеет самые серьезные намерения относительно нее, и что он не отказался от своих планов, сомневаться не приходилось. В самолете, расслабившись, придя в себя после разрушительной ярости, он слегка ослабил узел галстука и глянул на Аньку. Впервые после устроенной им истерики прямо, не тушуясь.
– Прости за испорченный отдых, – произнес он очень искренне. – Мне действительно жаль, что так вышло. И, несмотря на все это… я хочу, чтобы между нами ничего не менялось. Я хочу быть с тобой. Надолго, не на пару дней. Всегда.
Ага, хочет!
Витиеватое лосиное «хочу» здорово смахивало на предложение, Анька не ответила ему, только уткнулась носом в его плечо, чувствуя, как он поглаживает ее волосы, но черт подери – а как же доверие?! Лось ни словом не обмолвился о том, отчего его так расколбасило. Не попытался успокоить ее – «хей, детка, да все в порядке, просто однажды женушка подала мне суп, а там плавала человеческая голова, и с тех пор я не очень доверяю этой порочной красотке!». Не попытался сгладить неловкое молчание. Не доверился, не разделил с ней, с Анькой, свое переживание… Стыдится? Хочет сам все пережить, перетерпеть, не нагружая ее своими проблемами? Что, что, что с ним не так?
И еще Акула не шел у Аньки из головы.
Вот же сучоныш!
«Что б там у Лося с бывшей не произошло, – размышляла Анька, – а этот скользкий червяк знал наверняка, как Лось бесится. Видел, небось. И нарочно ему подсунул эту Ингрид. Сделать больно. Нет, Боженька, я все понимаю, но тут ты просто тычешь пальцем в этого слизня и криком кричишь: отмсти! Этот скот просто заслуживает розовых стрингов и объятий стриптизеров… Вот честно: колебалась. Сомневалась. Но теперь точно знаю, что это сделать просто необходимо. Чтоб было в его жизни такое же больное и невыносимое, как у Лося… и баба, от которой он по потолку бегать будет. Ты у меня пошлепаешь плавниками по люстре, красавчик…»
Вечером, для очистки совести Анька все же решила опробовать обойтись без консультации Акулы и после ужина, воспользовавшись отличным настроением отца – тот махнул за ужином рюмочку коньяка, – Анька проникла в его кабинет, как партизан приползает в разведку.
– Па-ап, – протянула Анька тоном, от которого у Миши тотчас настроение испортилось, и он поднял недобрый взгляд от бумаг. – А что там у Лося с его бывшей? Что-то он сильно реагирует на нее…
У Миши даже губы задергались, словно во рту его сидело какие-то маленькое, но очень агрессивное создание, и теперь оно рвалось наружу с недобрыми целями.
– Профурсетка! – выпалил Миша прежде, чем успел сообразить, что и о ком говорит. – А я думаю, чего это вы прикатились так рано…
Миша разволновался, откинулся на спинку кресла, оттолкнув от себя газету, которую до сих пор читал, и Анька, удовлетворенная, кивнула головой.
«Знает, – заключила она, разглядывая сердитого отца. – Отлично!»
– Явилась, не запылилась? – продолжил меж тем Миша, потирая губы с досадой оттого, что не смог скрыть раздражения. – Глаза мозолить… И чего он с ней, говорил? Мирно?
– Он орал, как бешеный, – внимательно наблюдая за реакцией отца, продолжила Анька. – Я вообще думала, что он ее бьет. С чего бы вдруг так беситься? Времени-то прошло…
– Какая разница, сколько прошло времени? – сварливо отозвался Миша, поблескивая сердитыми глазками. – Если она профурсетка? Орал? И правильно, что орал! Мало, что орал! Надо было взашей, взашей, проститутку!
– Да что она такого сделала…
– Вот! – Миша ткнул в оробевшую дочь пальцем. – Вот это очень правильный вопрос! Если не хочешь такого же отношения, надо вести себя соответственно! Хорошо, скромно надо себя вести, и не крутить задницей налево и направо! Ты с серьезным человеком пытаешься связать свою жизнь, и мне нравится его подход! Да! Вышла замуж – будь женой, а не балаганной куклой!
Нужно ли говорить, что Миша был консерватором и придерживался очень строгих взглядов на поведение женщин в браке?
– Что она сделала! – пароходным гудком проревела Анька, стараясь перекричать Мишино брюзжание.
– Задницей она крутила! – брезгливо ответил Миша, в знак презрения разрывая и комкая свою газету. – Он поехал поправлять дела фирмы, и только за дверь, как она нацепляет кружевные трусы и бежит скакать по подиуму, как будто нет ничего важнее! Солидного человека жена! Ну, вытащили тебя из грязи, вывели в люди – сиди и не дрыгайся! Так нет же…
Анька озадаченно примолкла.
– И все? – удивленно произнесла она. – Поэтому он так злится?! До сих пор?!
– А этого мало!? – разозлился теперь уже Миша. – Вот, вот у вас в головах что! Что можно выйти замуж и продолжать демонстрировать свою задницу кому попало! А жена – это тыл! Это опора, а не полуголая разукрашенная обезьяна! Ты мне смотри, Анька, – Миша яростно погрозил дочери пальцем, – будешь такой же, я ж не посмотрю на мужа – выдеру!
Отец все брюзжал, а Анька задумчиво почесывала макушку.
Нет, серьезно? Лось ревнив настолько, что возненавидел свою жену за то, что она… вернулась в профессию? Ведь это же очевидно, что Ингрид была моделью или королевой красоты, как там их называют, этих вечно нарядных конкурсных Барби. И если Лось ее полюбил такой, зная, что она ходит по подиуму в купальнике, в кружевных трусах, как выразился Миша, то это не должно было его смутить настолько, чтоб аж до исступленной истерики. Что-то не срасталось; вероятно, в этом была доля правды, и Лось выдал эту версию, чтобы прикрыть правду, но зачем?..
«Без кружевных трусов вообще бегала? – размышляла Анька. – И причем тут предательство? Он сказал – предала. Переспала с кем-то из жюри конкурса? Встретилась с бывшим любовником, с партнером по… гхм… профессии, и завертелось? Запрещал ей возвращаться на подиум, а она все равно пошла? Да бред. Лось не ханжа; он меня-то, пьяную вусмерть, назвал приличной девушкой. Он умный, он умеет отличать, когда нечаянно, а когда со злым умыслом. Не стал бы он так злиться из-за трусов… Значит, папа не знает всего. Или совсем ничего не знает. Только то, что хитрый Лось рассказал. А Лось наврал; так что же ты скрываешь, милый?»
Вечером Анька снова забралась в отцовский кабинет. Тайком, как в юности, отыскала в отцовском тайнике сигареты – мадам Медведица не одобряла вредных привычек мужа, – выцарапала одну и закурила, открыв окно. Долго молчала, медитируя на серый дым, выползающий в щель между рамой и створкой окна, вдыхала холодный воздух, льющийся ей на лицо.
Затем уверенно пошла к отцовскому рабочему столу, уселась в его кресло, включила компьютер. Отец давно знал Лося; с тех самых пор, как тот вместо Акулы встал во главе фирмы.
– Еще ж на охоту вместе катаются, – бормотала Анька, отыскивая в компьютере фотографии. – Должно же быть что-то…
Совместных фотографий отыскалось много – целых три папки. Бизнес, партнеры, отдых с охотой…
Лось на фотографиях был могуч, кровожаден и величественен. Анька не была поклонницей охоты, но тут даже залюбовалась – трофеи Лося не уступали ему в силе и мощи, и выглядел он так, словно голыми руками завалил, скажем, кабана, а не пристрелил его из охотничьего ружья.
– Варвар, – ругнулась Анька, невольно улыбаясь и гордясь Лосем.
Перебирая фотографии, рассматривая мелькание пестрых картинок, Анька узнавала о Лосе все больше и больше. Вглядываясь в его серые глаза, в его улыбку, девушка все сильнее влюблялась в него, и отчаянно жалела, что между ними есть недопонимание и недоверие, а Лось не смотрит на нее так, как смотрел раньше в объектив – мягко и доверчиво. Чистым-пречистым, как весеннее небо, взглядом.
«Лось, чо ж ты глупый-то такой, а, – с тоской думала она, – я ж для тебя в огонь и в воду…»
А вот и искомые фотографии. Анькины руки даже вздрогнули, когда она увидела всего три снимка – Миша не удалил их, вероятно, потому, что там он пожимал руку какому-то важному перцу.
Анька с замиранием сердца смотрела на счастливого, светящегося от любви Лося и белым облачком взлетающую рядом с ним белую фату над синими глазами Ингрид. Анька тихо заскулила, завозилась в кресле, подбирая под себя ноги, потому что смотреть на любовь в глазах Лося к ней, к другой женщине, было выше Анькиных сил – и не смотреть было невозможно.
– Какой же ты… – шептала Анька, попискивая от восхищения и вглядываясь в абсолютно счастливое лицо мужчины, обнимающего свою прекрасную жену. – Какой красивый, юный, хороший Лосик… Ты же мой, Лосик! Ну, мой! Ты же можешь быть рядом со мной таким же вот счастливым?! Ты же хочешь таким быть! Так скажи мне, чего надо, я же все отдам тебе, лишь бы ты снова вот такой был, – Анька почувствовала, что сейчас или расплачется, или треснет по лицу Ингрид на экране. Это белобрысая стерва Лося как сглазила. Это она превратила его, улыбающегося и дерзкого, в холодную каменную скалу с ледяными внимательными глазами. Это из-за нее Лось не верит никому, осторожничает – и с Анькой в том числе.
На Ингрид было очень короткое и очень простое платье, изысканный и элегантный минимализм. Фата в ее светлых волосах была скорее вуалью, спускающейся со шляпки, туфельки на высоких каблуках, но даже в них она была на фоне Лося миниатюрной. Видела Анька платья и красивее, и богаче, но глядя на эти несколько фотографий, она вдруг совершенно четко осознала, что Лось был бы так же счастлив и горд в день своей свадьбы, если б на Ингрид было надето черное платьице в горошек. Красота и любовь в глазах смотрящего…
– Я все узнаю и все исправлю, – бормотала Анька, отирая набежавшие слезы и прикуривая вторую сигарету, чего с ней никогда не было. – Я вам всем задам…
Пуская дым в потолок, Анька решительно набрала номер Акулы, и долго ждала ответа, щуря глаза и размышляя о чем-то.
– Ты с ума сошла? – голос отозвавшегося Акулы был заспанный, недовольный. – Ты видела, который час?
– Дело есть, – хладнокровно заявила она, делая очередную затяжку. – Ты готов встретиться?
Акула в панике завозился, и Анька с усмешкой подумала о том, что в постели он явно не один.
«Снова пудрит мозги доверчивым московским дурочкам, – подумала Анька. – Ну, я отучу тебя это делать…»
– Прямо сейчас, что ли? – спросил он тревожно, и Анька чуть качнула головой, словно собеседник мог ее видеть.
– Ты видел, который сейчас час? – издевательски повторила она его слова. – Нет, конечно, не сейчас. А ты что, уже в Москве?
– Вслед за вами прилетел, – в голосе Акулы послышался знакомый Аньке ядовитый мед. – Я же обещал.
– Вот и выполни до конца свое обещание, – в тон ему произнесла Анька. – Очень уж хотелось бы узнать перед свадьбой, – она чуть помолчала, напряженно вслушиваясь в дыхание Акулы в трубке, – что это Лосик такой нервный.
– Он сделал тебе предложение? – быстро спросил Акула, и Анька ощутила себя заправским рыбаком, который поймал и мастерски подсек огромную рыбу. Акула боялся потерять доступ к кормушке, ох как боялся! И такую вещь, как женитьба брата оставить без внимания явно не мог.
– Да, – небрежно ответила она. – Но согласия я пока не дала. Хотелось бы сначала разузнать причины такого… неадекватного поведения женишка. А то больно страшно. Вдруг он садист. Или психопат. В конце концов, он твой брат, а значит, порченые гены-то у вас одинаковые…
– Я расскажу, – торопливо забормотал Акула. – Я тебе все расскажу! Всю информацию… Не спеши давать ему ответ. Нам надо встретиться… и…
Акула поперхнулся, словно говорить ему было неудобно, и Анька усмехнулась, понимая, что тот пытается флиртовать с ней, но рядом девушка, и при ней заигрывать с другой женщиной Акуле совсем неудобно.
– И пообедать? – подсказала ему Анька.
– Да, да! – оживился Акула. – Как насчет завтра? У меня? Часиков в пять? А? Как?
– Не поздновато ли для обеда-то? – легко ответила Анька, прикидывая, а что же будет в пять часиков.
А что будет, что будет… конец рабочего дня будет. Лось свернет свои бумажки в трубочку, сядет в машинку и покатится в гостиницу.
«Ты ж хочешь меня перед Лосем подставить, гадкая ж ты сволочь, – промелькнуло в ее голове. – Ах ты ж, мудила ты этакий… ты думаешь, ты тут самый умный? Да вот шиш тебе. Ты у меня попрыгаешь…»
– Адресок-то напомни, – хладнокровно попросила Анька, спешно набирая послание Клубу Бывших.
* * *
Клуб Бывших выразил полнейшую боевую готовность, и Анжелика – та самая, что обещала стриптизеров, – верещала, как брачующаяся касатка в океане, потому что как раз накануне пара парней из ее клуба сетовали на то, что нет никакой подработки.
– Для горячих мальчиков все, что угодно, – кровожадно прорычала Анька. – Назовите вашу цену, господа блюстители порядка, и да наполнятся ваши карманы! Плачу налом и сразу.
– А во сколько начинаем? – поинтересовалась Анжелика.
– В четыре, – хищно ответила Анька, недобро усмехаясь.
Да, Акула назначил обед на пять, но Анька, пораскинув мозгами, решила, что в пять ее под Акульей дверью будет поджидать Лось. И тогда уже неважно будет, изменяла она, не изменяла; Акула наверняка преподнесет Лосю так, что тот будет на грани взрыва, а Анька, появившаяся в назначенное время, сработает как искра, которой недостает для того, чтобы все взлетело на воздух.
К тому же, Лось вдруг позвонил – почти с самого утра, – и замороженным голоском поинтересовался, во сколько она освободится.
– Может, проведем время вместе? – спросил он.
– Непременно, – ответила Анька елейным голоском. – В шесть в твоем офисе – устроит тебя это? Буду как штык.
– Может, в пять? – ворковал хитрый Лось. – Я освобожусь пораньше, заеду за тобой…
– Я сама доберусь, – ответила Анька, усмехаясь. – В пять буду немного занята.
– Ты уверена, – с сомнением спросил Лось, в голосе которого уже прорезалась холодная и острая, как отточенная сталь смертоносного клинка, ревность, – что тебе не нужна моя помощь? Мы виделись мало, ты разве не хочешь побыть вдвоем?
«Лось, – с раздражением думала Анька, слушая его бесхитростные уловки, – вот что в тебе хорошо – притворяться не умеешь. Я отсюда слышу, как пылает, потрескивая, твой стул. Да, да, ну сказал бы прямо – чтоб в половине пятого была у меня, и точка! – и смотрел бы, как я буду выкручиваться. Но ты же, мазохист парнокопытный, накрыть меня хочешь. С поличным взять. Тепленькую и голенькую, под бочком у Акулы. Что ж ты не веришь-то мне так, а? Или тебе проще так – не верить? Поверишь, расслабишься – тогда удар держать сложнее, в случае чего?»
– Я приеду сама, – настырно повторила Анька. – Вели только своим мордоворотам меня пустить, – и дала отбой.
Вот теперь отомстить Акуле было просто необходимо – и ему преподать урок, и Лосю, который упрямо ждет подвоха от нее, от Аньки. Которую любит, тискает до дрожи, трахает, как будто ему крышу сорвало – и ревнует, черт его дери, к Акуле!
«На Акульей эпиллированной воском грудке, как на развалинах Рейхстага, напишу маркером послание в назидание потомкам: «Так будет с каждым, кто осмелится трахать мне мозг!». Пусть Лось ходит, боится меня и оглядывается!» – с каким-то азартом, граничащим с хорошей спортивной злостью, подумала Анька.
Нужно было все рассчитать до минуты, и игра превращалась в очень опасное развлечение, ведь ставки были очень высоки. К четырем Клуб подтянулся в гостиницу, где окопался Акула, и Анька, погрозив промерзшим на январском морозце, повизгивающим от восторга девчонкам, набрала Лосю.
– Ты точно сегодня освободишься пораньше? – пропела невинным голоском она. Лось не выдал себя ни словом, ни звуком, ни интонацией, но Анька обострившимся чутьем уловила, поняла, что он уже в автомобиле – и едет сюда, к Акуле.
– Да, немного пораньше, – ответил Лось. – Так ты приедешь?
– Обещаю, – горячо ответила Анька, чувствуя, как ее сердце заходится в бешеном ритме и кровь наполняется кипящим адреналином.
– Значит, встретимся, – проговорил Лось, думая о чем-то своем, и Анька снова усмехнулась.
– Знаешь, – внезапно произнес Лось, – Лассе в Москве.
Вероятно, он давал Аньке последний шанс одуматься, покаяться и отступиться. Анька улыбнулась, горько и нежно. Ах, Лось, что ж ты дурак-то такой! Любит; ведь любит, до умопомрачения, до откровенной слабости любит. Вот сейчас, даже думая, что она путается с Акулой, пытается ее вернуть. Заставить отказаться от предполагаемого свидания, вспугнуть. Пытается заставить ее быть с ним, только с ним, с Лосем…
– В самом деле, – беспечно отозвалась Анька. – И чего дома не сидится, болтается туда-сюда…
Лось тихо вздохнул, дал отбой. И Анька услышала, как щелкают, утекая, драгоценные секунды, время, отведенное ей на воплощение в жизнь ее безжалостного плана.
– Живо! – командует она. – Мальчики – в туалет, переодеваться! Девочки – накатим для храбрости! Сегодня свершится справедливое правосудие над самым опасным мудаком северного полушария!
Пока стриптизеры облачаются в синий блестящий латекс, Анька потрошит праздничную упаковку с бутылкой коньяка. Рюмок нет – и они с девчонками пьют из мягких пластиковых стаканчиков, заедая лимоном обжигающую жидкость, восхитительно пахнущую лучшим французским шоколадом. Алкоголь пробегает по венам, тушит адреналиновый пожар, мягко стукает в затылок, и Анька смеется. Ей кажется, что время повернулось вспять, и ей снова семнадцать. И они, Клуб Бывших, собираются впервые, чтоб поплакаться друг у друга на плече. И отомстить.
– Ну, – Анька выдыхает, чувствуя сильное послевкусие, запах дубовой бочки, – с богом! Пожелайте мне удачи!
Она заедает алкогольную горечь мятной жвачкой, нащупывает в кармане короткой модной куртки нагревшиеся от тепла ее тела наручники, взбивает на макушке собранные в хвост волосы и идет к номеру, за дверями которого ее ждет прошлое, в котором надо поставит точку.
«Еще тогда надо было, – со злостью думает Анька, деликатно постукивая костяшками пальцев в дверь, – но глупая была… верила…»
Акула открыл почти сразу, словно кого-то ждал – и очень удивился, увидев ее. Он был почти не одет – под распахнувшимся халатом Анька заметила только веселенькие трусы в белый горошек, да почему-то еще носки, которые Акула поддерживал элегантными подтяжками для носков.
«Да гребаный ты граф Монте-Кристо инкогнито, – подумала изумленная Анька, рассматривая эти самые подтяжки на крепких икрах мужчины. – Теперь я видела все! Интересно, а корсет он носит? Ну, мало ли…»
– Аня? – осторожно произнес он, выглядывая за дверь. – А что так рано?
– Освободилась пораньше, – повторяя незамысловатое Лосиное вранье, ответила Анька, отодвигая Акулу плечом и проходя в его номер. – Ты не рад?
– Нет, я рад, – забормотал Акула, отыскивая взглядом телефон. Анька усмехается – что, серьезно?! Он другую девушку ждал и рассчитывал ее трахнуть перед Анькой? А потом, на сладкое, перед приходом Лося, и ее натянуть? И хватило бы здоровья?
«Какой-то адский конвейер просто, – передернув плечами, подумала Анька, милостиво позволяя акуле настрочить какую-то смс. – Жеребец неугомонный…»
Акула, кажется, благополучно отмазался от встречи, и теперь нервно потирал руки, соображая, как же ему потянуть время и не приступать к основному блюду вечера раньше времени. До приезда Лося ему предстояло удержать Аньку всеми возможными способами, и он, кажется, даже боялся, что она может вдруг, неожиданно, ему отдаться.
– Так ты обещал мне рассказать об Ингрид, – напомнила Анька, бесцеремонно заваливаясь в кресло и задирая ноги на его подлокотник, так, чтоб юбка задралась повыше, чуть больше приличного оголив бедро. Акула, запахнув бархатный темно-синий халат на груди, глянул на ее ноги и нервно сглотнул, словно сексуальный голод лишал его последних сил.
– А что ты хочешь знать? – через силу отводя голодный взгляд от ее бедер, спросил Акула, все так же зябко потирая ладони. – Шампанского?
– Пожалуй, – легко согласилась Анька, усмехаясь. Акула подготовился на славу! На столе, в серебряном ведерке со льдом, стояла бутылочка… интересно, для кого? Для нее, Аньки, или той, другой, которой акула дал от ворот поворот? – Ты обещал мне рассказать, чего Лось так бесится.
Акула, чуть усмехнувшись, неспешно откупорил бутылку, разлил шипучую жидкость по высоким фужерам.
– Прошу, – он поднес Аньке один бокал, и та пригубила шампанское, не чувствуя его вкуса. – А что тут рассказывать. Ты же уже поняла, какой у нас Анри?
– Какой? – переспросила Анька, недобро щурясь. Акула неспешно пошел к кушетке, грациозно опустился на нее, распахнув пошире халатик и закинув ногу на ногу. Отчего-то теперь смотреть на его подтяжки Аньке было совсем невыносимо, и она не сдержалась, фыркнула в свой бокал. Но Акула как будто принял это за смех над Лосем.
– Анри у нас правильный, – отвратительным, мерзким тоном ответил Акула, закидывая руки за голову. – Серьезный. Умный. Не то, что я, разгильдяй…
– И я, – тихо произнесла Анька. – И я…
– Да, – оживился Акула. – Я даже удивился, увидев вас вместе. Уж извини. Ты веселая девчонка, но ты тусовщица – а он… он из другого теста. Вы совсем не пара.
– Ингрид была пара? – холодно поинтересовалась Анька, снова пригубив шампанское и зло глядя на Акулу. То, что он даже теперь опускает ее ниже Лося – и уж тем более ниже себя, любимого, которого он ценил превыше всех на свете, – больно резануло ее самолюбие. Для Акулы Анька так и осталась тупой, обманутой девчонкой. Наверное, ему даже нравилось то, что он поимел дочь Миши; льстило его самолюбию. Но относился он к ней, несмотря на это родство, по-прежнему – с презрением.
– И она была не пара, хотя, конечно, – задумчиво протянул Акула. – Она все же была высший класс! Красивая женщина, статусная, дорогая, шикарная! С такой не стыдно показаться. Но мозгов как у курицы, – с презрением отметил Акула.
– Почему?
– Да потому, – передразнил он Анькин вопрос. – Он только въехал в дела фирмы, стал важным человеком, бизнесменом, – как под копирку повторяя слова Миши, ответил Акула, – а она нацепила купальник и помчалась крутить задницей перед другими мужиками…
Вслушиваясь в слова злорадствующего Акулы, Анька с изумлением поняла, что тот тоже не знает, что на самом деле произошло между Лосем и Ингрид, а просто повторяет то, что ему сказал Лось. Пересказывает его ложь, придуманную для чужих людей.
«Вот это братец, – с изумлением подумала Анька. – Ну и ну! Поверить в безыскусное лосиное вранье! Даже не заподозрить, что тут что-то не так! Лассе, милый, скажи честно: ты такой тупой или тебе чисто пофигу?»
– Дичь какая-то, – фыркнула Анька. – Она же… модель? Королева красоты? Это же ее профессия. Как к этому можно ревновать?
– Ну, вот так, – пожимая плечами, ответил Акула. – Анри очень ревнив. Смотри, – Акула неприятно рассмеялся, – приревнует тебя к клиенту…к подружкам… к веселой вечеринке…
Глаза у Акулы масляно поблескивают, и Анька узнает этот блеск. Она не забыла бы его, наверное, даже после лоботомии – призывный взгляд, полный похотливого бесхитростного желания.
– А кто тебе сказал, – медленно произнесла она, глядя прямо в лицо мужчины, – что я с ним… буду? Ты чего, реально не догоняешь, кто я и как ко мне надо относиться?
Анька оттолкнулась спиной от кресла и одним прыжком оказалась на коленях у Акулы. Тот даже охнул, когда ее острый ноготок уперся ему в живот, чуть выше пупка.
– Я не потерплю, – медленно ведя этим острым пальцем вниз, к резинке нарядных шелковых трусов Акулы, произнесла Анька, внимательно глядя в его похотливые глазки, – чтобы меня контролировали. И в чем мне ходить – в трусах или без них, – решать только мне. А Лось, кажется, очень увлечен мыслью о собственном превосходстве надо всеми. Думает, что может командовать.
– Ох ты, – палец Аньки подцепил резинку трусов, отпустил, и Акула получил легкий, но чувствительный щелчок по животу. Сидя верхом на мужчине, чувствуя, как его руки вкрадчиво обнимают ее бедра, а член в шелковых трусах, прямо под ней, быстро наливается кровью, Анька думала только об одном – как бы ее не вытошнило прямо на грудь Акуле. Его прикосновения, которые она так долго с трепетом вспоминала, теперь были ей омерзительны, ее колотило и подкидывало, словно ее кожи касались раскаленные повода, и она начинала понимать Лося, который с таким остервенением мыл руки после того, как дотронулся до Ингрид.
«Все кончится, и я ляжки вымою кипятком, с хозяйственным мылом!» – клялась себе Анька, еле сдерживаясь чтоб не плюнуть в лицо мужчины.
– Так может, нам снова, – вкрадчиво прошептал Акула тоном рокового соблазнителя.
– Снова? – холодно отозвалась Анька. – Но ты меня обидел. Очень сильно. Ты меня бросил; а потом еще и оскорблял… ты был о-о-очень, очень плохим мальчиком…
Она склонилась над Акулой, словно намереваясь его поцеловать; от его губ пахло табаком и шампанским, и Анька почувствовала, как ее мутит от отвращения – так ярко вспыхнули в ее мозгу воспоминания.
– Так накажи меня, плохая девчонка, – в тон ей ответил Акула.
Его руки противно, суетливо обшаривали ее бедра, трепали куртку, стягивая ее с Анькиных плеч, старались стащить колготки, и Анька едва не завывала, обмирая, когда ей казалось, что он уже запустил свои руки ей под одежду и касается голой кожи. Она с остервенением вцепилась в его запястья и с силой отняла его руки от своего тела, подняла их над головой, придавила к мягкой подушке.
«Только б принял за заигрывания, – молилась она, удерживая его руки одной своей и лихорадочно нащупывая в кармане наручники другой рукой. – Господи, только б не соскользнул…»
– Паршивый мальчишка, – сквозь сжатые зубы рыкнула Анька, – я отхлещу тебя плеткой! Где твой ремень? Повернись-ка ко мне задницей, и я тебе устрою…
– О, в какие интересные игры ты научилась играть! – жарко зашептал Акула, изо всех сил стараясь поцеловать Аньку. Его мокрые губы неловко ткнулись в ее, и Анька едва сдержалась, чтобы не вытереться с остервенением. Однако на поцелуй его ответила, старательно имитируя страсть и изо всех сил удерживая себя на месте. Акула должен поверить, что она воспылала к нему страстью. Он должен лежать смирно, чтобы ей удалось его зафиксировать…
А еще она вдруг услышала, как утекает ее время. Ей, возящейся с Акулой, казалось, что за дверью слышатся шаги Лося, и от страха, что он застанет ее в такой двусмысленной ситуации, чуть не напрудила на живот мужчине.
«Лосик, милый, не спеши! – молила она, представляя, как тот стоит в московской пробке, холодными глазами рассматривая поток машин, и лицо у него при этом мертвое и злое. – Всего пятнадцать минут! Мне больше не надо!»
– Негодяй, маленький паршивец! – шипела она, от нервного возбуждения почти не понимая, что несет, отчаянно запуская руку в карман и вытягивая розовые меховые наручники. Одно кольцо удобно защелкнулось на металлическом поручне над головой Акулы, второе мгновенно обняло его запястье.
– Эй, что за шутки?!
На губах его все еще блуждала улыбка, в глазах стояло ничего не понимающее выражение, когда Анька и вторую его руку ловко зафиксировала пушистым гламурненьким розовым наручником.
– Ты что, серьезно играешь в БДСМ? – дрогнувшим голосом спросил Акула, стыдливо стискивая колени, как девственница перед маньяком. Анька, тяжело отпыхиваясь, выпрямилась, свысока глядя на Акулу, убрала с лица волосы, откинулась назад, любуясь делом своих рук, и неспешно сползла с его распростертого тела.
– Я – нет, – холодно и резко ответила она. – А вот ты сейчас сыграешь.
Она неспешно выудила из кармана телефон, хотя руки ее и дрожали от пережитого волнения, набрала номер и негромко бросила: – Он готов, одноклубнички. Пора повеселиться!
– Эй, ты что, с ума сошла?! – взревел Акула, из всех сил дергая прикованными руками и стараясь ногой достать до Аньки. Но та легко отпрыгнула от него, хохоча во всю глотку. – Отпусти меня, сучка! Да я тебя…
– Это я тебя сейчас, – рыкнула Анька, ощущая хищную жажду крови. Акула все еще брыкался ногами, но девушке удалось его обойти, увернуться от его конечностей, и ее острые ноготки впились в его лицо, больно стиснули его щеки, сплющили губы. Ее глаза глянули в его, и Акула на миг затих, испуганный, потому что ему показалось – над ним склоняется разъяренный Миша. – Я сейчас так тебя отделаю, красавец, что ты неделю ровно сидеть не сможешь…
– За что?! – прохрипел он, и Анька брезгливо оттолкнула от себя его лицо, вытерла обслюнявленные пальцы об одежду.
– Зачитать тебе полный список твоих прегрешений? – небрежно ответила она. – Изволь. Регину помнишь? А-а-а, вижу, помнишь. Ее дочка тебя папой называла. Девочек соблазненных помнишь? Не всех, поди, но помнишь же? Я – одна из них. И Лося…
Анька нервно сглотнула, вспомнив Лося, с остервенением отмывающего в парящем кипятке руки.
– Ты, скотина, так больно делаешь, – с отвращением произнесла Анька. – Вот так запросто – так больно! Говоришь, нету у тебя бабы, от которой ты по стенам бегаешь? Сейчас будет! И не одна, а пятеро!
В двери постучали, и целая толпа ввалилась в номер к онемевшему от ужаса Акуле.
– Сладкий мой, ты неважно выглядишь, – пропела Машка обалдевшему Акуле своим божественным голосом, сбрасывая с плеч шубу прямо на пол. – Мальчики, дайте что-нибудь!
Что-нибудь оказалось кляпом в рот, веселеньким розовым шариком, замаскированным под соску младенца. Акула задрыгался, как эпилептик, но Машка, присев на краешек его ложа страдания, навалилась на него грудью, и заворковала, уговаривая:
