Текст книги "Скользкая дорога (СИ)"

Автор книги: Константин Байдичев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 16 страниц)

Юрка поворачивается ко мне и говорит:

– Батька, женится хочу. Пыриедем дамой, нада хароший баба. Иван тоже хочет. Тебе не говорит.

Ван тычет Юрку в бок кулаком. Юрка хохочет во всю глотку, локтем отталкивая его.

– Пыридатель, – судя по недовольной гримасе Ивана, Юрец разгласил важный секрет. Впрочем, Ванька быстро успокаивается.

– Эй, женихи, а на ком жениться-то будете?

"Женихи" переглядываются и разводят руками. Ван говорит:

– Еще не знай. Нада искать.

– Ваня, надо говорить – не зна-ю. Я – не зна-ю. Он, – показываю на Юру, – не зна-ет. Мы, – обвожу пальцем нас всех, – не зна-ем. Они, – тыкаю пальцем в сторону, – не зна-ют. Запомнил?

– Батька, руски язык трудный, – закряхтел Ван.

– Учись. Ученье – свет, а неученье – чуть свет и на работу. Если на русской женишься, как разговаривать с женой будешь? Мадамка, чифан мал-мал тавай, сюда ходя, туда ходя, чики-чики будем, так?

Парни хохочут.

– Зря смеетесь. Бабы русские с характером, абы за кого взамуж не пойдут. За косноязычного, что двух слов связать не может, тем более. И отцы с мамками за таких дочерей не отдадут. Ежели только на богачество жениха позарятся, но та история не про вас, вы покамест голодранцы. Не верите – на себя гляньте.

Парни переглядываются, Юрка тычет пальцем в зашитую у ворота рубаху Вана, а тот дергает его за рукав и легко рвет по шву. Оба закатываются смехом, а я укоризненно качаю головой.

– Вот – вот, как есть голодранцы. Вообще, женитьба – дело ответственное. Спешки не терпящее. Дом иметь надо, хозяйство. Или занятие денежное, чтобы семью содержать. Нищеты наплодить мозгов не надо. А в люди их вывести, достаток дать, это вам не фунт изюму. А ежели всего-навсего вашим пипискам невтерпеж, гулящих девок для блуда найдете. Давай-ка, ленка добывай, жених, – киваю Юрке. Он берет глиняное полено и стукает о галечник. Куски обожженной глины отлетают и вот он, запеченный в собственном соку ленок. Едим, выбрасывая кости в реку. Не оставлять никаких остатков пищи возле стоянки – первеющее правило. Иначе привадишь зверя и сам едой станешь.

– Батька, а писать дневник про день, кроки рисовать? – серьезный Ван старательно выговаривает вновь заученые слова. Я ведь взаправду почти каждый вечер пишу краткие заметки о нашем путешествии, рисую схемы реки, притоков и сопок вокруг. Может быть, пригодится нашим картографам, как военным, так и обычным, край-то не исследован. Хоть что-то полезное для предков сделаю. Но, кстати, если и примут мое бумагомарание к сведенью, то так и отметят – по запискам экспедиции американского купчины Трампа Б.М., ха-ха. В двадцать первом веке будет ржака. Для тех, кому история интересна. Не быть тебе, Коля, на карте Родины. Да и не надо.

– Поздно уже. Темно. С утра, пока завтрак будете варить, распишу.

Бабах! Вскакиваю, недоуменно трясу головой. Вижу перед собой спину Вана, стоящего в положении для стрельбы с колена и лежащего Юрку, с одновременно заспанным и ошалелым лицом. Наверное, мы сейчас одинаково выглядим. Что за…

– Батька, медведь приходил. На плот залез. – обернулся ко мне Ванька, опуская двустволку.

На карачках лезу к выходу, выбираюсь из шалаша и выпрямляюсь. Кажется, слышу скрип позвонков… О-ё, моя поясница!!! Старперам, вроде меня, дома надо сидеть. Ну, или у речки с удочкой, рядом с домом, а не шляться по таежным чапыжам. Сон на земле, даже на лапнике и суконной курке – дело молодых.

Уже светло, вот-вот взойдет солнце, У входа в шалаш облако порохового дыма, утягиваемого в сторону реки. В лесу удаляющийся треск веток. Над водой легкий туман, вообще, на улице довольно свежо.

Твою ж тудыть-растудыть! Разглядев наше плавсредство, разражаюсь семиэтажным матом. Испугавшись выстрела, лохматая скотина опорожнила кишечник прямо на плоту. Вылезший следом за мной Юрка неожиданно ляпает:

– Пахом гаварил, что гамно к деньгам!

Ванька начинает громко хохотать, я присоединяюсь, тут же включается и Юрка. Испуганно взлетает ворона, только что несмело присевшая рядом с шалашом, что тоже добавляет веселости. Отсмеявшись, командую:

– А теперь, господа, пока я готовлю завтрак, отмойте плот.

Из-за сопок встает солнце, расцвечивая мир радостными цветами и оттенками. Пока парни приводят в порядок наше судно, запаливаю костер, ставлю на огонь котел и ловлю рыбу. Задолбала, честно говоря, уже и рыба и дичина, но приходится терпеть. Теперь, пока готовится еда, займусь рисовательством и писаниной. Зарисовываю в блокнот отрезок пройденной вчера реки, сопки, долины, ручьи, делаю пояснения к рисунку. Кратко записываю впечатления вчерашнего дня. Вроде и времени ушло всего ничего, но парни уже сняли с огня готовый рыбный суп. Едим, собираемся и отчаливаем. Судя по знакомому абрису гряды сопок справа, до устья остался всего один дневной переход. Если б на лодке, да с подвесной Ямахой, то часа за три бы проскочили… Но нет Ямахи, наш двигатель – течение. Но Анюй быстр и даже с такой скоростью сегодня к вечеру я надеюсь увидеть Амур.

В нижнем течении Анюй полноводен, почти не встречаются мели, перекаты и резкие повороты русла. Мы вывели плот на середину реки и, подруливая веслами, без особого труда удерживаем его на главной струе. Туман под солнцем постепенно исчезает, клочки его держатся за верхушки прибрежных деревьев и у самой воды. Небо светло-голубое и безоблачное, день обещает быть безветренным. Отличная погода располагает к… к спокойствию души располагает. И ненапряжному трепу.

– Батька, а пыриедем, что делать будем? – ну, конечно-же, неугомонный Ванька. Шило в заднице у парня, минуты на одном месте молча не просидит.

– Что на Аляске делали – обустраиваться. Дрова в первую очередь заготавливать. Тут тебе не там. Тут зимой мороз настоящий.

– Эта как?

– Это ссышь, а на снег лед падает! Желтый! И в суконном кожушке да ботинках без меха обморозишься. Тут зимой шуба и валенки нужны.

Парни опять хохочут, но глядя на мое серьезное выражение лица, Ванька эдак недоверчиво выговаривает:

– А… а… ты не пошутить, батька?

– Нет, Ваньча. Скоро лист с деревьев станет опадать, через пару недель по ночам уже станет холодно, через месяц – заморозки, через два – первый снег. Потом замерзнет Амур и все речки. На полгода. И только в середине мая придет настоящее тепло. Растает снег, сорвет лед, который за зиму станет вот таким, – я расставляю руки и показываю толщину больше метра, – полезет трава, тайга оденется в листья. Но до весны будет так холодно, как в Америке никогда не было.

Парни с посерьезневшими лицами переглядываются. Хе-хе, ребята, вы ж тут зимы еще не видели. И сами вы со Среднего Китая. А после жаркого лета поверить в мои росказни… Ничо, придет зима, не просто поверите, на себе прочувствуете. Я достаю трубку, кисет и огниво, неспешно набиваю трубку табаком, высекаю искру и с удовольствием затягиваюсь.

Эвон, а река вправо поворачивает! Чорт старый, не узнал место. Воон та протока, что со стороны болота идет, как раз перед мостом в Анюй впадать должна. Точно! Тут же будет мост через Анюй и трасса! А пока высоченные кусты тальника по низким берегам, стаи уток, вон сохатый встал в заводи на ноги и беспокойно смотрит в нашу сторону! Пусть себе идет, возни с ним на полдня, а мясо все равно пропадет. Лучше уточку, другую подбить, на ужин. Блин-блинский, туман мешает… вот сейчас, поближе течением поднесет и жахну.

Беру двустволку, вынимаю из ружья пулевые патроны, вставляю дробовые. Плот вплывает в облачко тумана, клочковато держащегося над водой. Прицеливаюсь в еле видный сквозь туман силуэт утки, сидящей на воде, вот, еще чуть-чуть… Бабах! Вдруг под ногами исчезает опора, бревна плота провалились, вокруг абсолютная чернота! Ах, ты…! Откуда-то сверху слепит ярчайший свет, оглушающий звук автомобильного ревуна… удар… тьма…

– Дежурный ОМВД Нанайского района майор полиции Жиделёв. Что? Сейчас! – пожилой, наголо бритый майор, ткнул пальцем в кнопку соединения с начальником ГИБДД. Белобрысый, рыхлого вида сержант-помдеж, подпиравший дверь, поглядел на него.

– Авария на анюйском мосту, – ответил майор на незаданный вопрос. Тут же снова запиликал телефон.

– Слушаю, дежурный! Да, тарищ подполковник. Да, соединил. Да, понял. Сейчас, – дежурный положил трубку и взялся за рацию.

– Беркут -1, Беркут-2, я Беркут, прием!

– Слушаю, Беркут-1… Беркут-2, из динамика на столе донеслись два лишенных обертонов голоса, почти наложившись друг на друга.

– Где находитесь?

– На повороте. Оба.

– Дуйте немедленно на мост через Анюй. Там ДТП. Есть потерпевшие.

Из динамика раздалось: Принял! Принял! – и нецензурщина. Сержант гадко ухмыльнулся:

– Уже расслабились? Думали, что скоро домой, а нифига!

Дежурный покачал головой:

– Ну, до чего ж ты паскудный человечишка, Манджелей! Чего злорадствуешь? Сидишь в тепле, а парням на морозе еще часов несколько кочумать.

Сержант удивленно воззрился на дежурного:

– Ты чего, Григорьич? Жалеть их? С какого перепугу? Они в прошлую смену в дежурке натоптали, говна собачьего натащили на обутках, нюхай тут за ними. Егоров щеглом меня назвал третьего дня и подзатыльник дал.

– За дело дал, – отрезал дежурный, – меня пяти минут не было, а ты свару устроил, задержанных принимать отказался. Натоптали ему… Ты, что ли, полы тут моешь? А говно нюхать каждому менту приходится, уж не взыщи, не в розарии работаем. И вообще, кто Васькину смену ОСБшникам с пьянкой сдал? Не ты? А че зенки поросячьи-то забегали, а? Еще врать не научился толком, а туда же! Интригант сраный! И как тебя, такого ушлепка, в полицию взяли? Неет, нахер с пляжа! Сегодня же скажу Анатоличу, чтоб в другую смену тебя переводил, не уживемся мы.

И снова взялся за телефон:

– Алё! Здравствуй, Маша. Поднимай "скорачей", срочно на анюйский мост. Авария, есть потерпевшие. Скоренько давайте.

Через час, телефонный звонок в кабинете начальника райотдела:

– Товарищ полковник, докладываю. На анюйском мосту в кабину фуры "Шкода" влетели бревна. Водитель испугался, фура выехала на "встречку", зацепила две легковушки. С лесовоза, понятное дело! Сбежал с места ДТП! Ищем! Нет, все живы. Да, есть травмированные, забрала наша "скорая". Травмированные, нет, не водители… они вообще посторонние, два нанайца и бомж. По прибытию доложу подробней.

Еще через час в том же кабинете.

– Тащ плковник, ситуация мммм… с одной стороны ясная, местные лес ворованный везли, несколько бревен уронили и сбежали. Это мы доработаем. Но есть нюансы.

– Что еще за нюансы?

– Тут такое дело… водитель фуры утверждает, что бревна на мост полетели сбоку, от реки. Сами по себе. А машины с лесом не было.

– Как это не было? Как, сами по себе да сбоку? Он, что, пьяный?

– Освидетельствовали на месте, трезвый.

– Тогда чего он плетет?

– Может, от шока? Такое бывает… Он вообще много чего плетет, мол, справа открылось как бы окно, и он видел текущую реку и плот, на котором были люди и, мол, этот самый плот и вылетел на мост.

– Гхм… Где он сейчас?

– На месте ДТП. Мы схему зарисовали, машины растащили, они все там, возле моста. Мужик расстроился сильно. У него ущерба прилично набегает. И своя машина без стекол, кабина помятая и пару пузотерок прилично так помял. Видать, чуток и двинулся.

– Ты его на наркотики освидетельствуй, может накуренный или обдолбаный. Пошли экипаж, пусть сюда его везут.

– Есть, тарищ плковник.

– Остальные водители что показали?

– Да ничего. Поравнялись с фурой, а она их прижимать, помяла левые двери и крылья в двух машинах. Все. Травм у водителей и пассажиров в машинах нет. Пристегнутые ехали, испугались немного. А так – только материальный ущерб. Пара боковых стекол, царапины, мятые двери.

– Так, с этим понятно. А потерпевшие – они кто такие?

– Да бомжи какие-то. Два молодых нанайца и русский мужик лет шестидесяти. "Скорачи" их в нашу больницу отвезли, они до сих пор без сознания. Опросить пока не удалось. Документов при себе ни у кого нет. Телефонов тоже. Не факт, что выживут. Похоже, шли по мосту и попали под бревна.

– Пальцы им катали?

– Катали. Я тоже выезжал. И дознавателя с собой прихватил, подстраховался, мост все-таки. Чтобы осмотр был по уму, а не тяп-ляп, мало ли как потом дело повернется… По пальцам – ноль, "Папиллон" ничего не дал. Характерных шрамов, татуировок зековских у них тоже нет. Одеты в такое рваньё, что приличная хозяйка полы им мыть не станет. По внешним признакам обычные бомжики. Но тут такое дело…, – главный ГИБДДник района выложил перед начальником райотдела глухо стукнувший о стол сверток и развернул. Рядом с компьютером, на полированном столе Кольт-Нэви выглядел экспонатом музея про Дикий Запад. Капитан продолжил:

– На поясе у русского обнаружили. А под мостом, на льду нашли два ружья и винчестер. Барахло всякое – котелки, ложки, кружки. Все позапрошлого века выпуска, а на вид – новьё. Пользованное, но так… слегка. Кроме того, почему-то под мостом по льду разлилась вода. Много воды. Даже с рыбой. Водитель второго экипажа мешок здоровенных ленков и хариусов насобирал. Но лед целый, ни трещинки. Хотя несколько бревен улетели под мост.

– Может, они и пробили лед?

– Нет. Там лед метровый, фура бы упала – выдержал бы. Под мостом эти бомжики покалеченные и лежали. Мокрые, в кровище. Мы пошли их вытаскивать, заодно и осмотрели там все, благо с собой были фонари, да у Егорова болотники всегда в багажнке. Целый лед, тарщ подполовник. И еще – все трое одеты по летнему – ни шапок, ни курток.

– Что думаешь?

Капитан пожал плечами. Подполковник задумался ненадолго, потом, поморщившись, сказал:

– Дознавательша твоя как?

Капитан понял подтекст вопроса, улыбка слегка тронула его губы и он ответил:

– Нормально. Материалы оформляет под моим контролем, никакой отсебятины, – тут он почти незаметно запнулся и продолжил, – но все в рамках законов, приказов и инструкций.

– Стволы видел кто?

– Я и дознавательша.

– Ружья где?

– У меня в машине.

Подполковник весомо приложил правую ладонь к столу:

– Тогда так решим. ДТП отдельно, бомжи отдельно. Бревна упали с левого лесовоза, без номеров. Мы его будем искать. В сводку дадим стандартное ДТП. Травмы придут со "скорой", заедь сейчас к ним, пусть сообщение сделают правильное, ну ты знаешь какое. Оружие сдашь в дежурку как случайно найденное, им завтра угрозыск займется. Барахло ихнее – кружки, ложки, котелки – изъял?

Капитан кивнул.

– Молодец. Отдам розыскникам, пусть проверят, может, эти самые бомжи каких-нибудь коллекционеров или туристов богатеньких обнесли. А ты экипажам внушение сделай, чтобы лишнего не болтали. Вопросы?

– Нет вопросов, Вячеслав Анатолич. Только… а может бомжи с того самого лесовоза, что исчез?

Начальник опять поморщился:

– А говоришь, нет вопросов. Даже если так, придут в себя – все и расскажут. Задержим удравшего водителя и на всю катушку раскрутим. Потом. А пока – выполняй мои распоряжения.

– Есть!

… что-то сбоку шевельнулось. Скосив глаза, вижу… здоровенного тайменя! Бесцеремонная рыбина подплыла вплотную, обнюхала мою тушку, растянув в улыбке хищный рот, улыбнулась и, вильнув хвостом, лениво поплыла вверх. Я в воде? Но почему дышу? А я не дышу. Не могу открыть рот. Со всех сторон давит. Провожая тайменя взглядом, вижу колышущуюся волнами поверхность и яркий круг солнца. Туда! Надо всплыть и вдохнуть! Загребаю руками, рвусь на поверхность, выныриваю… Вода вдруг быстро нагрелась, чувствую что она обжигает тело все сильнее и сильнее, до самых костей… С трудом разлепляю почему-то сухие губы, вдыхаю и рычу от внезапно затопившей все тело свирепой боли… яркая вспышка света и снова тьма…

Через трое суток.

… каким – то рывком прихожу в сознание. Пить! Как же хочется пить! Вокруг темнота. Хочу пошевелиться, чувствую, что спеленан, как младенец. Подо мной, с детства знакомым звуком, скрипнули пружины кровати. Тут же слышу такой же, почти синхронный скрип где-то рядом и с приближающийся быстрый топоток. А потом у лица двухголосый шепот:

– Батька!

Моргаю, но ничего не вижу. Сбоку раздается щелчок, загорается неяркий свет.

– Ван! Юрка!

Оба китайца, одетые в белые нательные рубахи и кальсоны, стоят у моей кровати и счастливо улыбаются. Их лица в синяках и ссадинах, у Юрки правая рука в лубке и висит на перевязи.

– Батька, живой!

Хриплю с натугой:

– Пиить!

Ван протягивает мне граненый стакан с водой. Выпиваю до дна и облегченно вытягиваюсь на кровати. Оба приседают на корточки, лицо Вана становится серьезным. Я слушаю его горячечную скороговорку:

– Батька, мы не знать куда попасть! Тут люди быстро-быстро катать в железный коробка, смотреть волшебный ящик, носить волшебный ящик с живой картинка, свет идет по веревка, баба бесстыжий, ходить голый нога и показать сиська. Улица зима, лед, мороз, печка дом нет, а тепло.

– Ваня, что со мной?

Мой голос слаб, с удивлением понимаю, что я еле двигаю языком. Но Ван обрадованно скалит зубы в улыбке:

– Батька, ты сломать рука, ударить шея, башка. Ноги не ломать. До-ку-тор сказал смотреть, как открой глаза его звать.

О, я могу шевелить левой рукой. А правой… не могу, она забинтована и очень тяжелая. Гипс.

– Помоги мне встать!

Ван резво выпрямляется, протягивает мне руку, хватаюсь за нее. Юрка вскакивает, становится рядом с Ваном, левой рукой пытается помогать. Сажусь на кровати. Голова кружится. Где мы? Судя по интерьеру – больничная палата, кровати, тумбочки еще советского образца, аляповатый ночной светильник на стене и голая лампочка, свисающая с потолка. Походу, сельская больница. Пытаюсь встать на ноги, но чувствую сильную слабость, мне жарко, на лбу испарина. Нет, не сегодня.

– Ван, тут есть… как же ему понятно сформулировать… э-э-э женщина, девушка – доктор? Ну, в белом халате, которая ночью смотрит за больными?

Ван снова улыбается и радостно кивает:

– Да, батька. Есть. Бесстыжая. Дает сиськи трогать. И жопу. Смеется.

Юрка жизнерадостно скалится. Вот же ухари!

– Позови ее. Только тихо. Чтобы другие не знали.

Ван быстро и бесшумно выходит из палаты. Через пару минут вместе с ним заходит полноватая нанаечка не старше двадцати пяти с миловидным личиком и задорно торчащими грудями размера эдак четвертого, обтянутыми халатиком медсестры. Н-да, такие ноги грех прятать, но рабочий халат выше колена – это чересчур. Неудивительно, что у парней взыграло ретивое.

Увидев сидящего меня, она становится строгой:

– Больной, вам нельзя вставать!

– Девушка, как вас зовут?

– Таня меня зовут, – и безапелляционным тоном добавляет, – а вам надо лежать! Ложитесь немедленно!

– Сейчас, сейчас, – я послушен как ребенок, – Танечка, милая, я хочу позвонить.

– Хорошо, я дам телефон, если вы немедленно ляжете. И вообще, сейчас два часа ночи. Кому в такое время можно звонить?

Не возражая, я неловко пытаюсь улечься, Ван кидается мне помогать, Таня, отстранив Юрку, придерживает меня с другого бока. Придирчиво оглядев, как я улегся, она достает из кармана халата айфон, разблокирует его и протягивает мне.

– Денег на телефоне мало, имейте в виду. Я буду в сестринской. Ваня, потом принесешь!

Грациозно развернувшись на невысоких каблучках, Таня выходит.

Я пялюсь на дисплей. 15.01.20. Температура в Троицком… мы в Троицком? Две тыщи двадцатый год? Офиздипеть! И здесь два года прошло… А кому звонить? Я ж не запоминал никогда телефоны. Записал и забыл, только кнопкой ткнуть… ан нет! Есть один номерок, что помню наизусть. Попискивает наборник, гудки, и знакомый рык сонного Толича:

–..лядь, кому, сука, по ночам не спиться? Если не по делу – убью!

– Это Колян, Толич. Дело есть.

Через год, в офисе…

– Михалыч, ты мне так и не рассказал, где пропадал два года!

– Да нечего, Толич, рассказывать. Последнее, что помню – украденный кабель, да как собирался в Комсомольск. А потом больницу троицкую. И все.

– Темнишь! Ох, и темнишь, Коля! Не может такого быть – тут помню, тут не помню, тут селедку заворачивал! Номерок-то мой не забыл! Нанайцы эти… Ты где их отыскал, диких таких? Они же по русски с трудом говорят. Батькой тебя кличут. Смотрят как на бога. И слушаются так же. А ты нянчишься с ними, как с родными. Небось, нанайке вдул по молодости в каком-то стойбище, а теперь грехи юности замаливаешь?

– Ну, типа, да…

– А нафига было пропадать, да еще таким стремным образом? Всех взбудоражил. Такого кипеша я за всю свою жизнь ни разу не переживал.

– Толич, вообще – мне землю есть, чтобы ты мне поверил? Ну, правда, не помню я ничего. И именно так – тут помню, а тут не помню!

– Ленка в курсе за нанайчиков? Ведь когда ты сгинул, а она работу потеряла – в нитку тянулась, но денег у меня брать ни в какую не хотела. Гордая. А ты им сразу хату купил, то-се…

– Нет. Она и так чуть не поседела, когда я пропал. Сам знаешь. Зачем добавлять? Хата… на хату я свою заначку распатронил, было кое-что, на черный день. Она не знала. Парни меня спасли, я им жизнью обязан, а большего ей и знать не надо.

– Правильно мыслишь, Колян. Но рыба ты еще та! Никак тебя не ущучишь. И никогда всей правды не скажешь, если не хочешь. Да оно мне и не надо, особо-то, – Анатолич покрутил головой, достал из стола пачку счет-фактур и пододвинул мне:

– Вези заказчикам. Месяц заканчивается.

Завожу свой серенький " Пробокс", сейчас прогрею и вперед. Надо крутиться, зарабатывать, долги закрывать, одна только квартира для парней мне в неслабую копеечку обошлась. Ежусь, ох и морозно сегодня!

Фирма устояла. Анатолич шустро кредитанулся, купил новый кабель, организовал доставку и спас положение. Моя супруга от переживаний слегла в больницу на два месяца, а после выписки стала жаловаться на сердце. Работу ей пришлось оставить, но Анатолич не дал семейству впасть в ничтожество. Не содержал, но помогал регулярно – заработков сыновей катастрофически не хватало – я стал дедом.

Когда Толич умыкнул нас из больницы, мы пару месяцев отлеживались в платной клинике, где не задают вопросов, а просто лечат. Потом последовала опупея возвращения из без вести пропавших, но все более-менее быстро устаканилось. Троицкие полицаи было возбухли, даже попытались стращать, но, как выяснилось, нечем – Кольт и винчестер с ружьем десятого калибра бесследно исчезли в недрах местного райотдела, а валяться без сознания под мостом не запрещено и не наказуемо. Уперся, ничего не помню и все. С тем и отпустили, выдав справку о происшествии. Зато их коллеги из Хабаровска вволю оттоптались на мне за утрату нарезной "Сайги". Оштрафовали и месяц сношали мозги, повторяя разными словами одно и то же – а ты знаешь, что с тобой сделают, если твоя ружбайка где-нибудь выстрелит? Но все рано или поздно кончается, полиция оставила меня в покое.

В июне я посетил свою малую Родину. В одной из дальних деревень Николаевского района нашел старого нанайца, потерявшего в майском шторме на Амуре сыновей. Возраст погибших был подходящим. Я выкупил за смешные деньги два паспорта – для русских паспортисток все монголоиды на одно лицо, тем более в них были фотки четырнадцатилетних пацанов. Еще немного денег плюс связи среди бывших одноклассников в николаевской полиции помогли провернуть нехитрый трюк с одновременной заменой паспортов в двадцать лет и выпиской. Теперь Ван и Юрка – братья Самары. Они быстро адаптировались в нашем времени. Наравне со сверстниками юзают гаджеты, бегают на дискотеки… Сейчас работают в нашей фирме разнорабочими. И старательнее у меня сотрудников нет. Ван вытащил из Троицкого медсестричку Танечку, та прихватила с собой двоюродную сестру. Живут вчетвером в двухкомнатной хрущевке, подозреваю, что шведской семьей, но то их дело. Собираются съездить на историческую Родину, но пока я отсоветовал – пусть времени пройдет побольше, чтобы какая-нибудь хня не вылезла при получении загранпаспорта.

Появилось свободное время и я полез в интернет, хотя раньше не жаловал его, пробуя отыскать следы своего пребывания "там". Но увы – во всяких педиях ничего не нашел, ни словечка. Николаевск сожгли красные сто лет назад. Город выгорел дотла, со всеми архивами. Спрятанные в подвале дома, купленного мною перед поездкой на Анюй, "Сайга", паспорта Трампа и Ковальски, немного золотого песка и камешки, стыренные у Стэнли, бесследно исчезли вместе с домом. Сейчас даже места не найти, где дом стоял, все поменялось, привязаться оказалось не чему.

Во время блужданий по просторам интернета случайно попался "Янки из Коннектикута" Сэма, начал его читать, но забросил, не дойдя и до половины – ну не книгочей я. Как по мне – совершеннейшая нудьга. Принадлежащие его перу и читанные в детстве приключения пацанов на Миссисипих[136]136
  Произведения Марка Твена – «Приключения Тома Сойера и Геккельбери Фина.»


[Закрыть] мне кажутся более живыми и интересными. Так и не понял, что подвигло Сэма написать «Янки». Но откуда-то мысль о путешественниках во времени у него взялась? Теперь уже не спросишь. Да и некогда художку читать, на документы и хронику времени не хватает. Да еще и работать когда-то надо.

Кун дожил до 62 лет и благополучно отошел в мир иной, окруженный всеобщим почетом и уважением. О Питере вскользь упоминалось в отчетах РАК. Куприянов, обремененный многочисленным потомством, в семидесятых годах 19 века вернулся в Россию. Из нашей компании только Жозеф был отмечен парой американских хроникеров. Причем с положительной стороны, как добросовестный и честный аляскинский чиновник. А вот о Бэзиле Майкле Трампе в сохранившихся документах того периода никаких упоминаний отыскать не удалось. С удивлением узнал, что в конце 19 и в начале 20 века Сан-Франциско был дважды разрушен землетрясением, частично выгорел и фактически отстроен заново. Стало чуточку жутко – как будто какая-то злая сила старательно уничтожала следы моего пребывания в том времени. Уничтожала вместе с городами.

Новый джип я пока не купил, за два года моего отсутствия финансовое положение семьи изрядно пошатнулось. Как и мое здоровье. Ломаная рука ноет к перемене погоды, а недавно терапевт мне объявил, что я гипертоник. Еще сильнее, чем раньше, стали докучать головные боли, перепады давления, зрение подсело. Я обзавелся очками, стал тщательнее бриться, так как теперь ненавижу любые намеки на бороду. И на машине в сторону Комсомольска дальше Вятского больше не езжу. Никому ничего не рассказываю, чтобы в дурдом не упрятали. Вот и все.