Текст книги "Скользкая дорога (СИ)"

Автор книги: Константин Байдичев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

– Сидите, Трамп. Мне лучше думается при ходьбе. Ваши сведения очень важны. Вы их уже докладывали в Вашингтон?

Я сел на стул и кивнул:

– Докладывал. С последним кораблем мне поступило указание ознакомить с ними вас. Можно сказать, я его сейчас выполнил.

Дэвис выпятил нижнюю губу и стал похож на бородатого зайца. Только без длинных ушей.

– Я, конечно, проверю ваши сведенья, но пока не доверять им оснований нет. Да, задали вы мне задачу.

Он замолчал и подошел к окну. Мы с Жозефом молча ожидали, что он еще скажет. Дэвис постоял, рассматривая что-то невидное мне со стула, потом обернулся:

– Знаете, Трамп, ваши предложения мне кажутся стоящими внимания. Охотничья команда и рыбаки… да, я немедленно распоряжусь. Но мне противно сговариваться с дикарями. Даже о торговле. Я с ними долго воевал. Они везде одинаковы. Отличаются только названия племен. А нравы… Сейчас ты с ними договорился, а через час они стреляют тебе в спину.

– Понимаю. Но тут вопрос этикета. Каждый вождь считает себя первым после бога, потому договариваться кому-то, кроме вас, будет тяжело.

– Трамп, я не политик и не дипломат. Я военный. Возьмите переговоры на себя. У вас получается. Вы умудрились даже меня разубедить кое в чем, это непросто. По значимости вы второе лицо на Аляске. Заставьте этих поганых вождишек поставить нам продовольствие.

Нет, генерал Дэвис не Спиноза, но верхнее чутье имеет Ну… иначе бы генералом не стал. Мигом просек, что в Вашингтоне обстановкой владеют. А он нет. Не наладил разведку, а между прочим, обязан был это сделать. И если я прав, то в случае провала с него спросят по полной, никто не отмажет. Если уцелеет, конечно. Умеет при нужде и подольстить. И, эдак, невзначай, нагрузить своими проблемами. Я встал:

– Насчет картофеля я договорюсь. В самом крайнем случае, приведу вождя к вам, генерал, и вы одобрите сделку. Но буду избегать обращаться с такой мелочью, в чем постараюсь убедить индейцев.

Дэвис согласно кивнул. Потом громко заорал:

– Пакстон! Пакстон, черт тебя дери!

В дверях появилась нарочито-испуганная солдатская физиономия.

– Сэр?

– Вызови ко мне всех офицеров!

– Есть, сэр!

Дэвис посмотрел на меня:

– Когда вы сможете представить мне ваши сведенья?

Я задумался:

– Быстро не получится. Мои записки нужно переводить на английский, их нужно комментировать. И для беседы с вами мне еще необходим переводчик. Может, по вечерам? Днями нам предстоит много дел.

– Да, вы правы, – согласился Дэвис. – Сейчас офицеры соберутся, я выясню, кто из солдат годится для наших задач. Сформируем команды, назначим старших.

– А мне нужно найти проводника и с финнами договориться. Нам еще донесения нужно составить. Давайте, господин генерал, встретимся после двух часов пополудни. Возможно, я к тому времени отыщу все, что нам надо. А после мы подумаем над документами. И как будем решать вопросы в Сан-Франциско. Разрешите вас покинуть?

Генерал согласно кивнул.

Взяв со стола револьвер, я вставил его в кобуру. Дэвис внезапно спросил:

– Трамп, а вы бы действительно выстрелили?

Он уставился на меня, но я молча смотрел ему в переносицу. Поняв, что ответа не дождется, дернул уголком рта и шумно выдохнул:

– Жду вас после обеда, комиссар.

Глава двенадцатая. Злой чечен ползет на берег…

А у нас гости! В Ситку прибыла «Луис Перро»! Доставила продукты для солдат, почту и… Куприянова. Сюрпрайз! Пока Питер общался с генералом Дэвисом, я с Жозефом скромно стоял в стороне, но когда генерал с офицерской свитой ушел и унес с собой напыщенный официоз, атмосфера стала непринужденной:

– Высоко взлетел, Василь Михалыч! Важный стал! Истинно барин! – ох и ехидный тон у Петровича. Чёй-та он поддеть меня норовит? Не замечал за ним ранее. Ладно, примем мяч.

– Ну, какой же я барин, Иван свет Петрович? Подымай выше – перший заместитель енерал-губернатора! По расейски ежели величаться, то высокоблагородием, не иначе! На мериканский манэр комиссар госдепартаменту, упал, бля, намоченный. И нонеча не Василь Михалыч я, а мистер Трамп! Бэзил Майкл Трамп! Прошу любить и жаловать!

Лицо Куприянова идет морщинками у глаз и он хохочет, я тоже, мы обнимаемся. Да заскучал Петрович на шхуне, за десять-то дней, нет привычки на одни и те же физиономии пялиться, вот и вы… скажем так, куражится. Питер серьезен, ручкаться и обниматься не лезет. Немец, он и в Африке немец, я ж тут не просто его корифан и собутыльник, а баальшой начальник. А для немца орднунг прежде всего. Хлопаю его по плечу:

– Здравствуй, Пит, здравствуй, бродяга! Рад тебя видеть! Полгода прошло, не меньше. Я уж соскучился за тобой. Да не чинись ты, все дела потом. Идемте сей же час ко мне, чаю с дороги попьем, да к чаю чего-ничего отыщем.

Куприянов мотает головой:

– Благодарствую, ваше выскоблагородие! Я тут по делам церковным, епископ с протоиереем ожидают меня. Так что пойду-ко в миссию. Не обессудь, Василь Михалыч!

Шкипер не спешит с переходом к дружескому общению, внимательно смотрит мне в глаза, четко произносит:

– Осмелюсь доложить, герр комиссар, ваше имя пакет топсикрет. От госдепартамент. Указание – вручить в собственный руки. Расписаться ведомость.

Хлопаю его по плечу:

– Питер, дружище, да плюнь ты! Некуда в наших палестинах торопиться. И незачем. Потом заберу и распишусь. А сейчас ко мне скоренько…

Шкипер отрицательно мотает головой:

– Найн, герр комиссар, орднунг есть орднунг. Нужно подняться шхуна, пакет сейф. Там ведомость. Топсикрет это не шутка.

– Ну, если так… А ты, Иван Петрович, опосля дел своих зайди в гости, уж не побрезгуй. У епископа не наедайся, я тебя потчевать буду.

Куприянов, улыбаясь, заверяет, что ближе к вечеру непременно навестит мое высокоблааародие, окромя чая у епископа ничего употребит, надеясь откушать от щедрот товарища губернатора [92]92
  Товарищем главы любого учреждения или должностного лица до 1917 г. русские именовали его заместителя.


[Закрыть]. Мы смеемся, даже Питер подобрел лицом.

Оглядываюсь, где-то рядом крутились мои китайчата. А, вот они – Ваня и Юра, машу им рукой. Они подбегают, распоряжаюсь помочь Куприянову донести вещи, потом затапливать баню, готовить на стол. Парни подхватывают неслабых размеров тюк и следом за Петровичем идут к церковному дому. Оборачиваюсь к Питеру:

– Пойдемте, мистер Болен.

Он придерживает меня за локоть:

– Бэзил, пакет позже. Нужно обсудить без посторонний уши. Летом мы…

Я подмигиваю ему и хохочу:

– Летом мы классно зажгли! Надо бы повторить! Ты как, Питер, не против? Мы, кстати, теперь братья! Молочные!

Оказывается, опошляцкий смысл выражения ему понятен без перевода. И улыбка меняет его нахмуренное лицо, а потом он тоже ржет и толкает меня в плечо:

– Бэзил, ты есть гроссе либаатин[93]93
  (нем.) Большой развратник.


[Закрыть]! Это не есть гуд!

– Это гуд, Питер! Вери гуд! Самый гудский гуд!

Мы вдвоем хохочем так, что на нас оглядываются все собравшиеся на пирсе. А их немало. Приход любого судна для Ситки – событие важное. Полгородка, если не больше, собирается на пристани. Вот и сейчас, несмотря на холодный ветер с океана, низкие облака, периодически сыплющие то морось, то снежную крупу, собралось немалое количество народа. Тем более, что рядом швартуется "Бивер"[94]94
  Пароход «Beaver» (Бобр), был первым пароходом, работавшим в Тихоокеанской северо – западной части Северной Америки. Служил КГЗ с 1836 до 1888 года, когда потерпел крушение.


[Закрыть]. Увидев, что в толпе, недалеко от нас, ошивается поганец Павлов[95]95
  Реальная личность, приказчик РАК, растративший вверенное имущество и одним из первых принявший американское гражданство, чтобы избежать ответственности.


[Закрыть], косящий в нашу сторону и явно прислушивающийся, я говорю:

– Питер, сейчас поговорить нам не дадут. Видишь, сколь народу? И каждый норовит свой нос и уши сунуть куда не надо. Давай-ка закончим официальную часть и пойдем ко мне. Там и поговорим. В тепле, без спешки и лишних ушей. Иначе завтра весь Новоархангельск будет сплетки сплетать про наши дела и разговоры, да перевирать их бессовестно.

К пирсу подходит строй солдат под командованием двух офицеров. Питер, увидев, что на пристани стало еще теснее, неожиданно соглашается со мной:

– Бэзил, ты есть прав, тут много людей, шхуна много людей, бумаги можно взять потом.

– Я о чем и толкую! Зачем матросам мешать? Пусть люди свою свою работу работают. Пошли, Питер!

Он говорит "Кайн момент!" подходит к трапу, отдает распоряжения помшкиперу и возвращается:

– Можно идти.

Народ на пирсе задвигался – с "Бивера" сошел представительный мужик в черной фуражке, наверное, капитан. Кивком головы отправляю Жозефа исполнять обязанности таможенника и вместе с Питером шагаю к дому. Обойдутся без меня. Если что, позовут.

Скучно в Ситке зимой, одни и те же занятия, одни и те же физиономии. И уж на что я себе хорошую компанию подобрал, но когда она полгода не меняется, то напряг становится явственным. Тем более нет ни радио, ни тиливизера, даже газеты и те двухнедельной давности, если капитан судна, идущего из Сан-Франциско, не забудет их захватить. Может и забыть, шкипера и капитаны – люди чрезвычайно занятые, не всегда им есть дело до такой мелочи как газеты. А тут новые люди, хоть и знакомые давно.

Гостей, как и полагается, я встретил щедро и душевно. По русски. Блеснул талантом Саша – после переезда в Ситку выяснилось, что он больше склонен к плите и сковородкам, а не к ремеслу боевика. Не-не-не, стрелок он хороший и не трус, но душа евоная тяготела к ремеслу повара и ни к чему больше. Рубленные котлетки из кеты, жареный палтус, блинчики из печени, лапша собственного приготовления, запеченные утки с гусями и даже рыбный суп из трески… эх, это ж не еда, это шедевры кулинарные! Жозеф и мои китайчата заметно округлились телами и лицами, а я с ужасом обнаружил, что снова становлюсь пузатым замдиректора, которым раньше был. Пришлось отменить найм мужиков "на дрова" и рубить чурки самому, чтобы к лету не расползтись квашней. В результате возле дома и бани постоянно растет поленница, лежит кучка свеженапиленых чурок и свеженарубленых дров. Не бегать же вдоль пирса по утрам – вообще за придурка сочтут. Сейчас не объяснишь аляскинцам, что колка дров – единственный доступный мне вид физкультуры. Да и слова "похудеть" и физкультура в местном лексиконе не водится от слова вообще! Ситкинское население начало сплетничать о моем мужицком происхождении – не может, де, замгубернатора отвыкнуть от крестьянских привычек. Но вполголоса – поначалу расслабившиеся от американской демократии болтуны быстро отучились лязгать языком, посидев в местной неотапливаемой тюрьме за буйство, пьянство и другие прегрешения, где охрана им доходчиво объяснила, что губернатор и его заместитель не жалуют пьянь, хулиганье и особенно трепачей. Ну да пес с ними, сегодня гости у меня!

Посиделки удались. А еще бы не удались, если в гостях люди свои, душевные, долгожданные. Сюда бы еще Сэма залучить, да он, небось, по Европам нынче раскатывает… Но сначала была баня. С тремя заходами в парилку, березовыми вениками, купанием в сугробе и клюквенным морсом. Эх, красота! Питер, правда, поначалу в снег окунаться не решался, да мы с Петровичем его быстро из куля в рогожку обернули – с шутками-прибаутками скрутили, за руки-за ноги раскачали да кинули в сугроб! А после второго захода он уже и сам за нами сиганул. Молоток! Подрастет – кувалдой будет!

Старенькую баньку, топившуюся по "черному", в современный мне вид я перестроил в первую очередь, сразу как купил дом. Плотники с местной верфи удивились начальственной блажи, но за работу взялись охотно. За неделю изладили в таком виде, как я и хотел. Денег, конечно, стоило, но оно того стоило. Теперь с довольной физиономией наблюдал как Куприянов с Питером цокали языками, разглядывая чистенький и светлый предбанник, такую же светлую отдельную парилку с аккуратной каменкой, мыльню с чугунными емкостями под воду, медные краны, тазы… а уж когда пошли баниться, то… в общем, еще до застолья все достигли нирваны и постигли дзэн! Шутка!

Кончился Великий Пост, вчера только Пасху отгуляли. И слава богу, иначе Петрович беспременно занудничать стал бы – хмельного не пей, скоромного не вкушай! Он еще в Сан-Франциске меня по средам и пятницам тиранил, постные, мол, дни, грех чревоугодничать. Ну, то дело прошлое. И нет уже поста, не среда и не пятница сегодня и мы с превеликой охотой выпивали и закусывали. И от души чесали языками.

А посидели славно, душевно так… Я выставил на стол все, что тут можно было запасти – лосося семужного посола, капусту квашеную собственного рецепта, груздей и рыжиков соленых, икры красной. Сашка расстарался на картошечку отварную, жаркое из оленины, оладушки из оленьей печени, салаты из свеклы с чесноком, морскую капусту и китайские пампушки вместо хлеба. Жаль, что с уходом РАК тут водки стало негде взять, не в чести она у американцев. Дикие люди, в выпивке не понимают нифига! Аппарат самогонный замутить, что ли? Да где тут меди столько найти? Нужно во Фриско ехать, самому заказывать и над душой стоять, пока делать будут. Ну, чтобы сделали как надо. А не как привыкли. Ладно, это потом. Как– нибудь. При случае. Водка – не главное… сегодня виски обойдемся.

После первой Куприянов начал неспешно рассказывать новости – что храм в Сакраменто уже под крышу подвели, весной закончат, передал приглашение на открытие, мол, почетный я там гость отныне. Куна в мэры более не выбрали (это я уже знал) и он компанию затеял страховую, мне привет передавал, обещался в гости летом. Хорошую новость сообщил – отец Михаил поправляется, хоть и слаб еще. Многозначительно подмигнув, вручил белоснежную вышитую рубаху, красные атласные шаровары и кожаные сапоги с портянками из мягчайшего сукна – подарок от Авдотьи Семеновны. Сказал, что попадья каждый день молится за мое здравие, да просила в гости заезжать при оказии. Я тут же нарядился – ну вылитый хохол! Для полноты картины только оселедца на лбу и не хватает. Ух, пройдусь по Ситке в вышиванке летом, все тлинкитки мои!

Тут из бани вторая смена явилась – Жозеф и китайцы, мы налили по второй и выпили за здоровье гостей. При этом я строго глянул на младший персонал. Мальчишки понятливо закивали, помнят, что им более одной рюмки не полагается. И только по праздникам. Неча алкашничать, молоды еще! Успеют!

Питер поначалу особо в разговор не мешался, отделываясь междометиями, да налегал на закуски. Утолив первый голод и накатив стопиисят, поведал, что мое куховарничанье разбаловало его матросов, команда начала вполголоса роптать, потом отказалась есть моржатину. Пришлось сменить рацион, выкинуть несколько бочек моржовой солонины, закупить продуктов и взять нового кока. Но и тому до меня и Сашки далеко. Тут же предложил Шурику переквалифицироваться в судовые повара и наняться на его шхуну. Китаец со смехом отверг предложение:

– Тута я господина Алисандла, а твоя колабля буду ускоглазая китаеза! – и ткнул пальцем в вешалку, на которой висели наши куртки и шапки с ярко выделяющимися на груди и спине буквами "Ministry of the Interior[96]96
  Министерство внутренних дел


[Закрыть]"

Под громовой хохот присутствующих Питер сожалеюще развел руками:

– Пех гехабт[97]97
  Не повезло! (нем.)


[Закрыть]! Мистер Трамп менья обскакать, найти самый гуд кок! А бедный Питер кушать дрек[98]98
  Гадость (нем.)


[Закрыть]!

Смех стал еще гуще. Я хлопнул его по плечу:

– Не расстраивайся, Пит! Почаще в гости приезжай и будет тебе счастье. Кулинарное. А если серьезно, то в Сан-Франциско полно китайцев, выберешь не хуже. Сашка! Ну-ка, подскажи хорошего повара, из ваших, кто моря не боится.

Сашка состроил задумчивую физиономию, а потом зашушукался с остальными и, к моему удивлению, с Жозефом. На китайском! Потом с важным видом выпрямился:

– Гаспадина Пит надо дядя Хо! Он всех знай!

Питер заинтересованно спросил:

– Дядя Хо? Кто он? Где он?

– Сан-Фланциско. Цяйна-таун ходи, там его лавка все знай. Сыплоси любой китаес – пловодят.

У меня появляется вполне очевидная мысль и я тут же ее высказываю:

– Питер, а команда не будет против китайца на камбузе?

Все заинтересованно ждут ответ капитана, ведь пренебрежение и неприязнь к китайцам многие американцы не скрывают. Питер влет просекает, чем вызван вопрос и хлопает ладонью по столу:

– Мой матрос – немец! Он соблюдать орднунг! Он подчиняться свой капитан! Если я назначить китаец – я знать, что делать. Недовольный – на берег! Бунтовать в море – на рея!

Куприянов уважительно покачивает головой:

– Крутенек немец-то! Спуску не даст!

Я согласно киваю:

– Этточна, Петрович. Питер свою команду в ежовых рукавицах держит. У него не забалуешь! Ну что, еще по чарке?

… язык во рту как рашпиль царапается! И в горле пересохло! Пить хочу! И до ветру надо! Шарю рядом с собой, ага, штаны и спички в кармане гремят. Достаю, чиркаю. Вон лампа, на столике. Да будет свет! Не, с голыми ногами на улицу не пойду. Чорт, железяка эта на боку… застегиваю ремешок, чтобы револьвер штаны с меня не стягивал, вхожу в кухню с лампой в руке, зачерпываю из бочки ковшом и жадно пью холодную воду. Ух, хорошо! Вбиваю ноги в стоящие у порога валенки, накидываю куртку, отодвигаю засов на двери и во двор. Ну и ветрюга! Опять заметет по самые-самые… Ой, не утерплю до сортира, все равно заметет… уух, вот теперь полный кайф! Скрип снега за спиной… Что… От тяжести, ударившей по плечам, падаю лицом в собственные ссанки. Убью, бля… верчусь в снегу под тушей придавившей меня, хватаюсь за ручку Кольта, жесткий удар в голову… тьма.

… язык во рту как рашпиль царапается! И в горле пересохло! Пить хочу! И до ветру надо! Открываю глаза. Крик:

– Насяльника плоснулася!

В голове как будто молния шарахнула! Больно-то как! И кто орет? Подымаю голову. Не могу пошевелиться, в затылок как свинца налили. Голова остается на месте. Пытаюсь спросить что-то, но язык не слушается, глаза закрываются. Мы так обожрались вчера? Губ касается что-то прохладное, мокрое. Вода! Пью. Уф! Как хорошо стало. Да, хорошо… стало… тьма.

… что-то холодком потянуло. Чорт, ноги голые, одеяло где? Открываю глаза. Крик:

– Насяльника плоснулася!

Морщусь, в голове опять от крика что-то срезонировало. Стало больно в затылке. Счастливая физиономия Вана:

– Насяльника, насяльника плоснулася!

– Да не ори ты!

Сажусь на кровать. В комнате все – Жозеф, Питер, Куприянов, три моих китайца. Три китайца красят яйца, ча-ча-ча… Тьфу, дурь какая-то! Все стоят вокруг кровати, уставившись на меня с тревожным ожиданием. Смотрю на них. Чувствую, что головная боль какая-то двойственная – болит в затылке и висках, а еще голову печет сзади. Трогаю… что за… на голове тряпка намотана. Влажная. Смотрю на руку, в краске, что-ли? Нет, Коля, это кровь. Откуда? Нифига не помню… сидели, выпивали… дальше не помню. Подрались, что ли? Бред, с кем из них я мог подраться, все взрослые люди, не гопники уличные… Так хорошо, душевно сидели… нет, так не пойдет!

– Ну-ка, Иван, докладывай.

Китаец, глядя на меня влюбленными глазами, приосанился и выпалил:

– Наса васа спасать! Васа носью ходи солтил, на васа напали, мы их стлелять и поймать!

Твою дивизию! Кто на ком стоял? Перевожу взгляд на Жозефа:

– Мистер Нильсен?

Жозеф осторожно спросил:

– Мистер Трамп, как вы себя чувствовать?

– Жозеф, я себя чувствую нормально, чтобы тебя выслушать. Говори.

– На вас ночью напали индейцы. Иван и Юра дежурить ночь, услышать, что вы пойти двор. Иван вышел след и видел, что вас ударить голова и начать связывать. Он выстрелить и убить индейца. Еще два бежать, но Юра попасть в одного. Индейца поймать и связать. Вы лежать пять часов.

Круто! Встаю. Вдруг сильный приступ головокружения и тошноты. Сгибаюсь в поясе и блюю на пол. Опять сажусь на кровать. Мутит. Походу, сотрясение мозга. Подскакивает Юра с полотенцем, начинает вытирать мне лицо, отбираю полотенце, вытираюсь сам – ну не совсем же я немощный, в самом-то деле! Тут же Куприянов подходит вплотную, кладет руку мне на плечо и увещевающе говорит:

– Ты отдыхай пока, Василь Михалыч. Досталось тебе крепко. Тем паче по голове. Тебе нужно лежать и сил набираться. Жозеф да китайчата справятся покудова сами, да мы поможем, если надо.

– Я-я, герр Трамп! – поддакивает Питер.

Перемогаю тошноту и встаю:

– Спасибо, други! Я и не сомневаюсь! Но мне в нужник надо сходить. Только сам, за меня вы это не сделаете, – и улыбаюсь через силу.

Китайцы и Жозеф облегченно смеются, Куприянов улыбается в бороду, один Пит серьезен, как статуя. Стоит статУя, в лучах заката, а вместо ху… тьфу ты, нехило мозги мне взболтали, похабель всякая вспоминается… контузия походу. Где-то читал, что у контуженных все мысли ниже пояса…

Стою на улице. Свежий воздух немного взбодрил и я чувствую себя довольно сносно. Слегка мутит, но не настолько, чтобы сосредоточиться на своих болявках. Рядом со мной Ван, на подстраховке. Спрашиваю его:

– Что за индейцы? Те, что мы на речке поймали?

Ван отрицательно мотает головой:

– Нет! Длугие! Сталше!

– А где убитый?

Ван показывает пальцем на дровянник. Шаркаю туда. Труп лежит в проходе между поленницами. Меховая куртка, мокасины… нет, это кожаные башмаки, черная грива волос, смуглое лицо лет на тридцать пять-сорок. Наклоняюсь, обшариваю одежду покойника. В карманах огниво, трубка и… пусто! На шее крестик. Срываю его, прячу в карман.

– А где подранок?

– Баня!

Надо идти допрашивать. Делаю шаг, другой, тут темнеет в глазах, хватаюсь за дверной косяк, чтоб не упасть. Ван подскакивает, хватает поддержать, смотрит в лицо:

– Капитана, ты быледная вся! Ты ходи спи, потом ево сыпылосишь. Мы клепко-клепко столожить. Не убезыт.

Осторожно дышу, стараясь не усугублять дурноту и спрашиваю:

– Вы его подстрелили?

Ван энергично кивает и показывает два пальца на руке:

– Два нога попал. И плавый бок. Он ходить не моги. Мы пелевязать.

– Надо сейчас. Пока отлежусь, он станет совсем плохой. И говорить не сможет. Позови Куприянова!

Петрович выскакивает из дома чуть ли не рысью, достаю из кармана крестик, он его осматривает и сходу выдает:

– Католицийский крест-то!

Значит, мекс… Захожу в баню. В ноздри шибает смесь несовместимых запахов – вкусного дымка от осиновых полен, березовых веников, застарелого пота и свежей крови. На полу мыльни лежит такой же, как и в дровяннике, латинос, с присвистом дышащий сквозь стиснутые зубы. На губах розовато пузырится слюна. Руки у него связаны за спиной, обе ноги поверх штатнин небрежно перемотаны затрапезными тряпками, заляпанными кровищей. Рубаха разорвана на полосы, которыми перевязано его туловище. М-да, говенные у парня дела. Надо быстрее, пока он в сознании… Со вчера в бане еще достаточно тепло, лицо и торс пленного залито потом. Спрашиваю по русски:

– Кто ты?

Молчит. Оборачиваюсь к Вану:

– Позови Жозефа.

Ван выходит из бани, делаю шаг к пленному, пинаю по ране на правой ноге и снова спрашиваю:

– Кто ты?

Пленный орет. Тяжело опускаюсь на лавку рядом с ним, ставлю свой валенок на его правую ногу и снова спрашиваю:

– Ху ар ю[99]99
  Кто ты? (англ.)


[Закрыть]?

Он ненавидяще смотрит на меня и выдавливает:

– Хесус.

В предбаннике топот, в мыльню врываются Ван и Жозеф. Сзади остальные. Машу рукой, мол, все нормально. Жозеф остается, Ван выходит в предбанник. Куприянов и Питер уходят в дом.

– Его зовут Хесус. Спроси, Жозеф, зачем они хотели забраться именно в наш дом.

Жозеф заговаривает пленным на английском, тут же переходит на испанский. Тот односложно отвечает. Я не вникаю в смысл, голова тяжелая, даже думать больно, просто сижу. Жозеф поворачивается ко мне. Удивленное лицо и неожиданно:

– Их нанять выкрасть вас, мистер Трамп.

Что? Да кому я нужен! Значит, кому-то нужен…

– Спроси, куда побежал третий.

Обмен фразами.

– Он побежал к шлюпке.

Какой еще шлюпке? Шлюпке? Совсем голова после оплеухи не варит – если шлюпка, значит они с корабля.

– На каком корабле их доставили?

– Не знает.

Пленный опять орет, потому как я снова наступаю ему на раненую ногу.

– Переводи. Если он быстро все не расскажет, я прикажу отрезать ему сначала уши и нос, после все пальцы на руках и ногах, а также яйца и хер впридачу. Меня интересует, как зовут каждого из их шайки, кто их нанял, где, когда, название корабля, имя капитана, где их взяли на борт, как и сколько шли, сколько заплатили и сколько обещали. Меня интересует имя нанимателя, как он выглядит, все, что он говорил, как он был одет и обут, любая мелочь. Даже как он дышит, ест, пьет и курит. Что, кстати, курит. Да, Вана позови.

Когда заходит Ван, я приказываю ему принести нож, топор, маленькую чурочку и ведро воды. Жозеф переводит мои слова пленному. А Ван тем временем заносит чурку с топором, ставит у порога полное воды деревянное ведро и кладет мне на колени ножны с ножом. Пленный смотрит на эти приготовления, на деловитого Вана, сидящего с безразличным видом меня, на Жозефа, который тоже смотрит на меня с долей испуга и недоверия – видать сомневается, что его начальник способен устроить резьбу по живому мясу. Вынимаю нож, рукояткой протягиваю Вану. Тот без тени сомнений его берет, делает шаг к пленному и поочередно трогает пальцем его ухо и нос. Во взгляде ожидание команды. Я не успеваю ничего сказать, как у латиноса округляются глаза и он начинает без остановки тараторить. Жозеф слушает, испуг сменяется выражением презрения:

– Они три брата, Хесус, Хуан, Диас, дезертир из мексиканский армз. Пять лет промышлять Техас всякий мелочь – угонять скот, грабить крестьян. После стычка рейнджерз убежать Сан-Франциско, потом уехать Орегон, потом мыть золото прииск речка Фрейзер[100]100
  Река Фрейзер – главная река канадской провинции Британская Колумбия


[Закрыть]. На прииск повздорить с бармен, на следующий день их обвинить в насиловании кухарки заведения[101]101
  Изнасилование в то время каралось в Америке повешением.


[Закрыть]. Они бежать порт Виктория[102]102
  Город Виктория являлся столицей канадской провинции Британской Колумбии, расположенной на южной оконечности острова Ванкувер у Тихоокеанского побережья Канады


[Закрыть], где их нанять английский торговец опий Джой Стюарт. Ту, два год они торговать опий[103]103
  Торговля китайским опием в те годы была легальным занятием.


[Закрыть] в местный китайский квартал и разбираться со строптивый китаец по его приказ. После Рождество Стюарт свел их с один тип. Лет сорок, седой, худой, высокий. Представлялся янки Джон Смит. Но не янки, он англичанин. Из метрополии. Слишком дорого одеваться и вести себя как импотн э-э-э важный господин. Стюарт был как слуга перед Смит, делать все что он приказать. Смит обещал им за работа сначала фри, потом файв таузенд э-э-э-э пять тысяч долларз. Сначала дал триста. На корабль их посадить порт Виктория тен э-э-э десят дейз назад. Это «Бивер». Он привез продовольствие, стоит в порту, под разгрузкой, ждет их сутки. Они должны на шлюпка увезти вас за мыс, сигналить зеркало, или фонарь. Их со шлюпка забрать, когда уйти наш порт. Кэптэн подчиняться Смит. Он болшой шишка.

Опять англичане! Да еще так, внаглую. Ушлепков каких-то послали, те обосрались по полной… Зачем я им, спрашивается? Чего гадать, поймаем – спросим.

– Смит на "Бивере"?

Хесус понимает без перевода, кивает. Оборачиваюсь к Вану:

– Пошли Юрку или Сашку на пирс, пусть глянет – на месте ли корабль.

Ван выскакивает из бани. Ждем. Пятиминутное словоизвержение оказалось утомительным, пленный, закрыв глаза и уронив голову на пол, вновь судорожно дышит сквозь стиснутые зубы, периодически подвывает.

– Особые приметы Смита – шрамы, татуировки, увечья? Может он одноногий, однорукий, без пальцев, без носа? Кольца, перстни, запонки? Может рубахи или носовые платки с вензелями?

Жозеф переводит.

Латинос с хрипом выталкивает из себя несколько фраз. Жозеф говорит:

– Он щеголь. Носит усы, бреет бороду. От него всегда пахнет душистым мылом и кофе.

Проходит десять минут, Ван рывком открывает дверь:

– Лано утлом уплыла.

Цокаю языком. Пленный бесполезен, опознавать некого. Можно еще его попытать-пораспрашивать, но толку никакого. Не поеду же я в Британскую Колумбию искать неизвестно кого по словесному описанию. Встаю с лавки, командую Жозефу:

– В тюрьму его. И доложите Дэвису о попытке ограбления. Дальше не наша забота. То, что он тут наговорил, Дэвису не докладывать. Вы меня поняли, мистер Нильсен? Не слышу!

Жозеф удивленно вздергивает брови, подтягивается и отчеканивает:

– Иес, сэр!

В его глазах здоровенный ворох вопросов. Руками не обхватить. Потом все объясню. Наверное. Хреново мне. Пойду отлеживаться. Сотряс мозгов на пятом десятке здорово мешает думать. И здоровья не добавляет.

– Если Дэвис потребует, чтобы я явился для объяснений, скажите – мистер Трамп ранен и лежит в кровати. Да, найдите местного лекаря, я в самом деле ранен. И этого надо перевязать, иначе до виселицы не доживет.

В глазах Жозефа не появляется понимания, но он дисциплинированно разворачивается и исчезает. Юра садится напротив пленного с револьвером в руках, у двери стоит Саша с револьвером в руке и винчестером за спиной, Ван поддерживает меня под руку, мы идем в дом. Уже заходя на крыльцо, вижу не меньше десятка солдат и офицера, подбегающих к ограде. С ними Жозеф. Можно спокойно заваливаться в койку. Быстро бегает, однако! Было бы мне лет на двадцать поменьше, я бы тоже быстро бегал.

Ложусь на постель, откидываюсь, закрываю глаза и выключаюсь.

… скрипят половицы, меня трогают за руку, голос Питера:

– Мистер Трамп, пакет.

Встаю. В комнате и за окном уже темно. На столе лампа с почти прикрученным фитилем, даже в полутьме ясно различаю недовольство Вана и Жозефа, с неприязнью смотрящих на капитана шхуны. Питер невозмутим, он подает мне пакет с сургучными печатями, небольшой конверт и лист бумаги. Расписываюсь, ломаю печати. "Письмо топсикрет" оказывается пачкой новых инструкций, деньгами за три месяца и ведомостью на жалование. С пакетом Питер мне отдает письмо Куна. Вскрываю маленький конверт. Определенно, сегодня не мой день!

Экс-мэр сообщает, что взял на себя смелость вложить "известные мне средства" в страховую компанию имени себя. Как не вовремя! Я раздражено сминаю листок бумаги. Виски и затылок снова свело болью, заломило шею.

– Вот же козел!

… до виселицы пленный не дожил. При задержании Юра картечным выстрелом перебил ему голеностоп и зацепил легкое. И час назад пленный латинос умер. В принципе, плевать на него, дезертир, насильник, наркоторговец, наемник, конченая сволочь. Скорее всего, от простреленного легкого кровью захлебнулся. Или кость артерию порвала. Это, кстати, о квалификации местного лекаря говорит. Он максимум чему обучен – перевязки более-менее сносно делать. Да отварами из трав поить. И приговаривать: все в руце божией! А отсель вывод – мне нужен квалифицированный врач. И поскольку тут его нет, то мою драгоценную тушку нужно переместить туда, где есть таковые. Правильно, в Сан-Франциско! И как можно скорей!

Это для Дэвиса, для обывателей. Суть проста как молоток – нужно уносить ноги. Аляска из выгодной синекуры превратилась в ловушку. Отсюда пешком не убежишь. А по морю… дык кто тут владычица морей? То-то же! Обидно – писец! А ведь как хорошо поначалу пошло! Вроде прижился уже, даже периодически идея возникала остаться насовсем. Но, не судьба, видать.

За мной пригнали целый пароход с диверсионной группой. Такие траты себе может позволить только государство. И я знаю – какое.

По ходу дела, информация обо мне вместе с Рассмусеном не умерла. Где-то заныкал, паскуда, бумаженцию со всеми раскладами. Она попала по назначению. Меня стали искать и нашли. Просто повезло, что у местного резидента не оказалось под рукой нормальных бойцов, барахло какое-то нанял. Но играть в орлянку с разведкой мощнейшей империи, рассчитывая на одно везение – глупо. В следующий раз пришлют полный пароход диверсов. Настоящих, а не первых попавшихся дезертиров. Могут затеять восстание тлинкитов, чтобы повязать под шумок. Я конечно, эгоист и на американцев с индейцами мне, в общем-то, плевать, но не до такой же степени. Пострадает множество людей. Да и русских тут еще немало. Пострадают дети, бабы… ни за что пострадают. Надо срываться отсюда, путать след и убегать. Убегать далеко. Убегать сейчас, пока противник не готов к действиям на суше и на море одновременно. Выход один – вот он, за моей спиной стоит, ждет, когда я ему ведомость отдам. Упущу шанс – другого не будет, ловушка захлопнется. И мой захват или убийство станет только вопросом времени. Ну, нет, я еще побарахтаюсь!