Текст книги "Девушка под яблоней (Буймир - 2)"

Автор книги: Константин Гордиенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 19 страниц)

– А прядиво было на выставке? – спросила бабушка Чемериска, перебив охватившее людей торжественное настроение.

Пастух сначала замялся, чуть было сгоряча резкое слово с губ не сорвалось, напуститься хотел на старуху, что туда же со своим бабьим умом суется. Мирового масштаба мысли людей заботят, а она про куделю речь завела. Да вовремя спохватился, ничего ведь предосудительного в словах старухи не было.

– А как же, было и прядиво. Так и лоснится, словно стираное, вроде бы серебром отливает, так и посверкивает, так и сияет, желтоватым оттенком отдает – белорусские колхозы вырастили, – а что уж пахнет! – ответил он с полным знанием дела.

И старая была удовлетворена, и сам пастух, и все присутствующие.

А не встречал ли пастух Мусия Завирюхи в Москве? – спрашивали люди. Бывали ли на выставке садовник, пасечник?

– А где ж им еще быть? – отвечал пастух с некоторым даже удивлением. Как же! Вся честная компания на выставке отличилась, только редко встречались приятели, зато частенько слышали по радио друг о друге. Имя Мусия Завирюхи тоже гремит на выставке, высокой чести он удостоен – тоже при золотой медали, – выдвинулся благодаря своей хате-лаборатории. Там некогда было тары-бары разводить. На небо глянуть – и то некогда было. Завирюха ведь тоже учил народ, рассказывал о своих опытах и достижениях. Где ж пастуху все пересказать? Приедет Мусий Завирюха, сам расскажет. С академиком опять-таки имел встречу – будет о чем послушать!

Подошел к собравшимся сорвиголова Тихон.

– Савва Абрамович, – спрашивает, – где ж Марко? Мы уже все соскучились по нему. Скоро он приедет?

– Какой Марко? – изумился пастух.

– Да сын ваш.

– Какой сын?

– Да Марко. Разве у вас еще какой есть?

– Нет, нету.

– Так скоро он будет?

– Кто?

– Да сын.

– Какой?

– Марко.

– А, это орденоносец?

– Он самый.

– Так бы и говорил.

Начал тут пастух при всем честном народе отчитывать Тихона, стыдить его за легкомыслие, за ухарство.

– Отчего имя тракториста Сеня гремит в Москве? Сень пользуется почетом и уважением у людей за свой достойный труд. А ты чем отличился? Скандалами? Распутством? Разгулом? Много ли ума на это нужно? А совести и того меньше.

Лучше бы уж Тихон не заговаривал, не показывался пастуху на глаза, а теперь перед людьми зазорно, терпи, слушай, как тебя пастух уму-разуму учит. Раньше бы Тихон ни за что не стерпел, наплевал бы на пастуха, а сейчас невмочь – люди засмеют, пастух при медали, на всю страну прославлен.

Буймирцы и без того не очень-то расположены были к Тихону. Девчата посмеиваются, каждая норовит задеть побольнее. Галя вспомнила, как беспутный забулдыга (слово-то какое!) Тихон вечно подымал на смех перед молодежью Марка: дескать, под коровой сидит! А Марко не обращал внимания на насмешки, на козни злопыхателей, добился-таки своего.

В новом свете предстал перед девчатами Марко! И дельный, и честный, и душевный – хвалит Марка Галя. А чем Тихон себя проявил? Чего добился? А Марко все преграды сломал. Со свету хотели сжить хлопца! А кто ничтожеством-то в конце концов оказался? Вся страна оценила Марка.

Галя резко обращается к Тихону:

– А вот ты какую пользу обществу принес?

Вот уж действительно свет перевернулся! Совсем ни во что поставила Тихона! Умишко воробьиный, только что горло драть умеет да нахальства много. Будто уж нет места Тихону в колхозе. Все припомнили девчата Тихону. Какую славу он заработал? Что гуляка-то? Да распутник? Никогда еще не приключалось с ним ничего похожего. Тихон не находил, что ответить. Он беспомощно озирался – никакого сочувствия! Дурной сон, да и только! Раньше стоило Тихону свистнуть, топнуть, крутнуться-метнуться – все полегло бы перед ним как трава! Как ветром бы всех сдуло! А теперь? Полными насмешки глазами так и колют со всех сторон.

Да ко всему еще вдруг запели: "Зачем было влюбляться, зачем было любить?.." Нехотя так завели, тянули нудно, словно бы ничего такого и не происходило, и вид такой безразличный, точно ни на кого и не думают намекать, а ясно же – неспроста. Больше всех старалась Галя. А на Тихона что-то напало – стоит, оторопел, не знает, как держаться, что сказать.

Это он-то, Тихон, должен терпеть все эти каверзы и спокойно наблюдать, как пастух Савва – при медали – людей поучает! Эх, радиатор упал в карбюратор!

Даже Санька и та сердито косила на Тихона своими коровьими глазами. Чего Санька-то злится? Да разве у нее нет причины? Треклятый парень этот Марко, всех обхитрил, всех подмял! Отмечен наградой, в славу вошел. А Тихон чем отличился? Чубом разве! Это мировой-то парень! Ухарь! Хватит, похорохорился перед девчатами. Горько сознаться – прогадала Санька. И Родион не защитил, – сам теперь ходит с вилами, вместо печати-то. Ох, горит у Саньки душа, мести жаждет.

Вдобавок Галя начала при всех позорить Саньку – бессовестная, пыталась хитростью присвоить себе чужие заслуги, – это Галя, которая сама ничем себя не проявила, а туда же при людях стыдить Саньку взялась: шашни крутила, мол, с председателем, гнездо осиное свили в колхозе, хозяйничали, подкапывались под честных тружеников. Родион Ржа собирался ее – как же, полюбовница! – на выставку пропихнуть, украсть чужую славу! Ох, и здорово досталось Саньке! И ниоткуда ни одного доброго взгляда, ни слова сочувствия! Наоборот, попреки, насмешки, подковырки. И понесла ее нелегкая к этим баламутам. Не сиделось дома. Слух, что вернулся пастух с выставки, всех заставил бросить хаты. Вот теперь и терпи.

Кругом все в один голос твердят: чего только не плели Санька с Тихоном на Марка с Теклей, не помогло – правда победила.

Марко плавно опускался в бездну. Не во сне ли это? Всколыхнулась душа, трудно объяснимое чувство охватило парня. И отчего это такие родные вокруг лица?

Он разглядывал сказочное подземелье метро, не спеша подал светловолосой кассирше деньги за билет, ласково улыбнулся, не зная, что бы еще сказать, – не спросить ли, какая в Москве погода? Пока он мялся и раздумывал, кассирша десять билетиков выдала – ох и проворна!

Ну и что, если Марко среди телят вырос, не знает он, что ли, как ходить по этим нарядным светлым плитам? Твердо ступает по строго очерченным квадратам, словно век ходил здесь, а не по зеленым берегам Псла бегал.

Беленькая девушка привела его в порядок, подстригла, причесала, пригладила. "Что за паренек с орденом, откуда приехал – в хромовых сапогах, в синем костюме?" – верно, подумала она. А если подумала, то почему же не спросила? А уж как волновало его, как непривычно было прикосновение нежной руки – дыхание сперло, точно онемел. Стремглав вылетел Марко за дверь, и только за порогом вздохнул с облегчением. После того ему захотелось купить коричневый в вишневых цветочках галстук, он, верно, очень подошел бы к его веснушчатому лицу.

...Бронзовый бык наставил рога.

То опаленные жарким солнцем, то покрытые снегом земли встали перед глазами. Сновали стайками люди. Многоязычный говор, яркие краски, светящиеся торжеством взгляды.

Манили темно-красные, наливные яблоки. И все изливало аромат, пьянило, поражало тебя, переливалось всеми цветами радуги, сверкало глянцем – мед, вино, кожи, зерно. Все необъятные богатства, что хранят в себе дремучие леса и недра земные, степи и горы, моря и реки, доставили сюда люди. Меха, верблюжий пух, хлопок, руно. Аромат лимона, крепкий табачный, чайный дух дурманят голову.

Очаровательная девушка в платье небесно-голубого цвета водит толпу, давая подробные объяснения. Ой, и сколько же таких вот русявых девчат в Москве, а у этой еще вдобавок волосы блестящие, красиво вьются, и Марку вдруг нестерпимо захотелось погладить ее по голове.

Непонятно, отчего это всякие шалости в голову лезут, приехал в Москву по серьезному делу, а между тем с ним творится что-то несуразное. Что такое счастье – пусть по этому поводу мудрствуют те, кому не лень. Что касается Марка – он всем своим существом ощущает его.

Народу такая тьма, что заслонили собой окна, двери, темно стало в помещении, – собрались посмотреть, как парень с орденом корову доит. Марко надевает белый халат, моет теплой водой руки; все это он проделывает с привычной быстротой. Самарянка – корова сытая. Молоко в порожнее ведро било сильными струями, пенилось, теплый пахучий пар бил в ноздри. Так и подмывало запеть. На всю Украину известность получил. Комиссия следит, что-то записывает. Самарянка, щедрая на молоко, словно захотела прославить парня, за пять минут полное ведро молока дала – двадцать литров! Комиссия, все присутствующие удивлены. А еще два раза надоить придется по ведру, не корова, а колодец! А Нива, Ромашка, Казачка, Гвоздика, Снежинка – разве хуже ее? В надежные руки сдал их Марко – опытной доярке Мавре; сам теперь будет заведовать фермой.

Вечером Марко перед микрофоном расскажет о своем опыте. Вся страна будет слушать – может, и Текля услышит. И отчего это каждая русая головка навевает на него чудесные воспоминания, будоражит душу? Всегда чутка была к нему Текля, подбадривала, заступалась, когда приходилось бороться с чужой злой волей, немало перестрадала она, когда обидели его.

"Дорогие друзья! Доярки, пастухи, все присматривающие за скотом! Все честные труженики! Советская страна отметила меня высокой наградою орденом Ленина и золотой медалью..." – может, так начать Марку свое выступление?

"Хотелось бы, чтобы вы сердцем восприняли мою науку..."

Марко расскажет, с чем приехал на выставку, чего достиг и каким способом.

"Самарянка – удойная корова, спина у нее ровная, грудь широкая, без впадин, сливается с плечом, туловище треугольником, вымя с хорошо развитыми железами, голова сухая, каждую жилку видно, узкая длинная морда – не тупая, как у мясной. Рог нежный, тонкий, так и блестит, не мутный, как у мясной. Шкура лоснится, взгляд живой..."

А может, рассказать, как развели эту молочную породу от Рура и Самарянки?

Доярке Мавре сводило пальцы, по локоть ломило руки от долголетней работы. Горевала доярка: неужели придется бросить любимую работу? Растила коров, берегла, ухаживала.

А сейчас повеселела Мавра: аппарат пульсирует, молоко само бежит в подойник, корова стоит спокойно, никто ее не теребит, не толкает, кругом светло. И Марко расскажет людям чудесную повесть, какое облегчение принесла машина натруженным рукам! Корова хоть и ходит у самого Псла, а питье для нее за кормушкой: нажимает мордой на клапан, оттуда бьет чистая, не болотная вода, ветряной двигатель гонит сюда грунтовые воды. Вверху снуют вагонетки, сбрасывают навоз в выложенные кирпичом ямы.

Нет, не случайно колхоз "Красные зори" вырастил знаменитое стадо.

По-видимому, знатокам дела лекция Марка понравилась, слушали его внимательно, поздравляли, и все та же русая девушка с ласковой улыбкой поправила ему галстук в вишневых цветочках. Пожелала успеха, счастливого пути. Парень смешался – не то с непривычки, не то разволновался.

Москва придала ему силы. Поставила на ноги. Победила-таки правда. Будто окрыленный, возвращался домой. Чудесный мир ему открылся... Душа радовалась творческим победам трудовых людей.

Не успел Марко добраться до села, – людская зависть, точно репей, облепила его. Люди возвращались с базара, возвращались с хорошей выручкой, веселые, говорливые. Данько Кряж, ничем не приметливый, разве что плотным корпусом, нагнал Марка на своем резвом коне.

– Мы тоже, я тебе скажу, если бы так-то нянчились с коровами, не хуже б твоего прославились...

Базарники угодливо заулыбались.

– На ленивом поле щедро один бурьян растет, – ответил Марко, и это соседям пришлось не по вкусу, молча разминулись, – видно, загордился парень.

Марко верит, что скоро-скоро люди навсегда избавятся от зависти, будут радоваться успехам каждого, ибо это наши общенародные достижения.

Панько Цвиркун при встрече повел льстивую речь: ну и порадовал своих друзей Марко, какую известность приобрел на выставке! Теперь и Панько не прочь изменить о нем свое мнение.

Люди пристыдили Цвиркуна: и что мелешь? Соображай, с кем разговариваешь. Слушать тошно.

Панько Цвиркун притих, смешался, – бес его знает, никак не угодишь нынче людям.

Прибежал Сень, от души поздравил Марка и, продолжая идти рядом, что-то бессвязно и оживленно толковал, так что Марко даже улыбнулся.

Сень вернулся немного раньше и сейчас, казалось, радовался успехам Марка больше, чем своим.

Крутобедрые молодицы Соломия с Татьяной смотрят вслед Текле.

– Когда мужья наши в силе были, так она не больно-то вольничала, а теперь в чести и славе, никого не боится, не признает, ни во что нас не ставит.

Чувствуя свое бессилие, бесятся, сплетничают, обливают грязью.

– Подумаешь, диво дивное! Медалистка прошла! Наградили, так уж и нос задрала: еще бы, персона – при медали. И за что только ее наградили? Ладно бы уж спину гнула. А то вон как раздобрела. Отъелась. Кровь с молоком девка стала. Снова хлопцев водит за собой. Хлопцы возле нее так и вьются. Не нашли лучше. И с чего льнут? Ума не приложу. Что шагнет, что повернется – будто хозяйская дочь. Горда стала. Подступу нет. Старалась, из себя лезла. Не выпрягалась из работы. А все с расчетом. Иссохла вся. Ветром обдуло. Солнцем обожгло. Что скелет. Да разве станут на такую парни зариться? Как копченая. Недосыпала, недоедала. Ни попеть, ни погулять девчатам вволю не давала! За славой, вишь, гналась! Премия – на время! У нас поясницу не ломит. Нам лишь бы спину не наломать. Павлюк своих приспешников в Москву отправил. Заслужила, значит. Знатный урожай вырастила! Другие, скажешь, не добились бы, будь они на твоем месте? Та же Санька – неужели б не сумела? Разбили жизнь Саньке. Прогнали с фермы. Пять литров молока ежедневно да три трудодня пропало! И Тихон не в почете. Как раз все те, что при наших мужьях первыми людьми были!

Соломия сердито засопела, лицо багровое, губы трясутся, глаза налиты злобой.

– Чтоб мне сквозь землю провалиться, коли не отомщу тебе!

Как ни старались языкастые кумушки опорочить девушку, словно бы неуязвима стала Текля. На душе у нее посветлело, рассеялась тоска, мир точно обновился для нее, теперь уж не станут ненавистники поперек дороги. Как ни злобятся. А почему злобятся? Нет больше почвы для хуторских привычек, негде пустить корни – вырубят.

Текля всюду чувствовала поддержку. Павлюк словно родной отец заботится, ничто не омрачает ее дней. Только старайся, прикладывай какие у тебя есть знания, весь твой опыт – ублажай землю, пробуждай живительные силы, создавай структурную почву, выращивай сортовое зерно, стойкое против мороза и засухи.

На всенародном смотре достижений Текля убедилась, что социалистический строй оздоровил дикое поле, вернул силу земле, озеленил пески, напоил водою степи, осушил болота. Сумская область восемьдесят процентов полей засевает сортовым зерном. Бухара – девяносто восемь процентов. Скоро сортовое зерно наполнит всю землю.

Словно переродилась Текля, заметили люди, словно овеяна светом новых достижений. Не откуда-нибудь – из Москвы ведь приехала. Было чему поучиться, было что перенять.

– Век проживете, не забывайте, добрые люди: чтобы вырастить тонну зерна, мелкособственническое хозяйство тратит тридцать два дня, а социалистическое – всего один день!

Слава светлому разуму и доброй воле, что действуют на пользу человечеству! Что стоят на защите человечества.

Текля задумалась. Нежная улыбка набегает на лицо, в воображении встают дорогие друзья, люди, выращенные новой эпохой, – Павлюк, Марко, пастух Савва, отец Мусий Завирюха, это они создают новую жизнь.

Судьба навек соединила ее с Марком. Сердце испило тяжкое горе: не зная жизни, молодая, беспечная, кому доверила она девичью честь? Марко умолял ее не казнить себя. Ни укора, ни попрека.

Теперь Текля созрела умом. Горе многому научило ее.

Далеко расстилаются перед ними полевые просторы. Разбуженная чудодейственными руками земля заколосилась тучными нивами. Плодоносные соки побежали по стеблю. И кажется – мир вокруг ярче заиграл красками. Поставит ли жизнь новые испытания перед любящими сердцами?

1940 – 1955