Текст книги "Табельный наган с серебряными пулями (СИ)"

Автор книги: Константин Костин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

Дело номер 11: Незваный гость

1

Обнаружилось еще одно сходство между реальной жизнью и рассказами о Ван Тасселе. У того, помню, был этакий заклятый враг, доктор… не помню фамилию, что-то такое, паучье в ней было… в общем, этого доктора даже сам сыщик, при всем своем умище, не мог победить. Так, пару раз планы нарушил – и всё. А доктор тот злодейский не просто так доктор был – он под себя всю преступность Лондона и окрестностей подгреб. Навроде как у наших доморощенных жиганов есть иваны, самые, значит, опытные и уважаемые воры и грабители. Другими ворами и грабителями уважаемые, понятно, уж точно не честными людьми. Только у нас нет такого единственного ивана, чтобы над всеми стоял.

Ну, так я думал.

Рассказал мне товарищ Чеглок, что есть у него подозрение, временами перерастающее в уверенность, что за некоторыми, если не сказать – многими, преступлениями в Москве стоит некий человек. Вроде того доктора. Только, в отличие от того же доктора, этот человек за славой не гонится и скрывается куда как лучше. Настолько хорошо скрывается, что даже те, кто его планы выполняют, и не в курсе, что не только на себя работают, но и еще на кого-то. Ни один информатор моего начальника про такого человека не знает и не слыхивал. Разве что – на уровне каких-то смутных слухов, а то и того самого «ощущения». Только про чувства и ощущения хорошо девочкам на лавочке говорить, а к начальству с ними не пойдешь. Вот Чеглок и роет землю в поисках этого верховного преступника в одиночку.

Раньше он вдвоем его искал. Вместе с Карлом Иосифовичем. Был такой сотрудник в МУРе, еще до меня. Да что там до мен – еще до самого МУРа. Он еще в сыскной части до революции служил. Как товарищ Чеглок рассказывал – в семнадцатом году Карл Иосифович сам пришел в новосозданную советскую милицию и предложил свою посильную помощь. Честно сказал, что большевиков считает бунтовщиками, но видит их меньшим злом по сравнению с разгулом преступности, начавшимся после того, как из тюрем в феврале не только политических выпустили, что правильно, но и уголовников, что уже нет. Сейчас его, за такие слова, может, и вычистили бы из милиции, не глядя ни на какие заслуги, но тогда дореволюционные специалисты не больно-то рвались советской власти помогать. Так что взяли его и служил он не за страх, а за совесть. Только убили его бандиты, в двадцатом. Но до того успел он нынешнему начальнику ОБН рассказать о том, что еще до революции заподозрил Карл Иосифович, что кто-то преступниками Москвы играет, прямо как куклами-петрушками. Вон откуда еще эта зараза тянется, аж с царских времен. Рассказал, показал материалы, которые смог насобирать, даже прозвище сказал, которое он этому неуловимому кукловоду дал.

Двойной Нельсон.

Кто его знает, почему: двойной нельсон – это прием такой, из французской борьбы. Может, имел в виду, что тот, кто в лапы этого Нельсона попадет – уже не вырвется, прям как из борцовского нельсона? Кто знает…

2

Но вы не думайте, что я, о таком открытии узнав, прям бросил все дела и кинулся эту мерзопакость выискивать. Тут сам товарищ Чеглок его найти не может, а Степа Кречетов отыщет, ага. Не говоря уж о том, что и без всяких нельсонов работенки у МУРа хватало.

Сидим мы, значит, как-то в отделе… Ну, как «мы». Я да Цюрупа, пресвитер наш.

Товарищ Чеглок уже несколько дней как отправился самолично банду колдунов вскрывать. Внедриться к ним под видом, значит, коллеги, прибывшего из Запорожья. Правда, не помню, чтоб Запорожье какими-то колдунами славилось, но на том и упор был, что он, значит, в ремесле этом неопытен, вот и приехал умений и мастерства у старших товарищей понабраться. Честно говоря, мне эта затея сомнительно показалась: товарища Чеглока в Москве не то, что каждая собака, думаю, и половина кошек знает. Но товарищи меня успокоили, сказав, мол, не боись, Степа, наш начальник так замаскироваться может, что его родная мать не узнает, не то, что какие-то там колдуны-бандиты. Не первый раз, чай, у нас в МУРе этот прием, внедрение под видом кого-нибудь, вообще частенько использовался. Так-то оно так, но на сердце все равно неспокойно…

Коля Балаболкин в больнице лежал, рану свою боевую залечивал. Главное – при нем эту рану боевой не назвать, а то ж обидится смертельно. Ну сами посудите – в перестрелке участвовать, ни единой царапинки не получить, а потом, когда уже все закончилось – на доску с гвоздем наступить. Пробил ногу насквозь, хуже, чем любой пулей. Вроде и смешно, а вроде и подцепишь от ржавого гвоздя столбняк – и будешь корчиться, пока не закопают. Лекарства от этой заразы еще не придумали, одна надежда на врачебные заговоры, которые, знаете ли, тоже не каждый раз срабатывают. Один врач прошепчет «Заря-заряница, красная девица…» и все такое прочее – и как рукой снимет. А другой хоть изшепчись весь – никакого толку.

Хороненко в Лефортовский распределитель Петьку-Паука повез. Взяли мы его с Хороненко буквально сегодня утром, неделю охотились. Думали – какой-то особо хитрый уголовник, по ночам в квартиры влезает и все, что ни на есть ценного найдет – с собой уносит. Да так ловко, что и хозяева не просыпались. Оказывается – мальчишка, нашел где-то на улице воровской инструмент, перчатки-стенолазки, да с их помощью по стенам, как тот паук, и ползал. Даже не из голода или там нищеты, из глупого азарта. Ладно был бы беспризорником – тогда понятно. Ладно бы совсем ребенком – тогда тоже понятно, ума еще нет. Так ему ж, дураку, уже восемнадцать стукнуло! Я сам не поверил – с виду мальчишка мальчишкой. В войну такие уже ротами командовали, под пули и сабли шли, а он – игрался. Вот посидит полгодика, ума наберется…

Фелинолог наш, с котом Трефом, уехали жалобу какой-то бабки на нечисть, в доме у нее озорующую, проверять. Вот и остались мы с Цюрупой вдвоем. Он цепь от кадила ремонтирует, разорвавшееся звено запаивает, а я решил вот, пользуясь минуткой свободной, «Известия» почитать. Так-то я больше «Гудок» люблю, как там товарищ Г. П. Ухов лентяев и жуликов продирает – хорошо пишет, чертяка – но сегодня про новости хотел узнать. Там басмачи Хиву осадили, а я ж воевал в тех краях, вот и хочу узнать, дали им по усам или еще нет.

В дверь бодро постучали и, не дожидаясь ответа, к нам в отдел вошли штаны.

3

Понятное дело, не сами – хотя после шубы, бегавшей по Тверской, я бы не удивился – штаны вошли вместе с хозяином. Просто настолько это были замечательные штаны, что сразу же притягивали к себе все внимание.

Широченные галифе, пошитые из ярко-зеленого сукна, похоже, когда-то стянутого с бильярдного стола, бросались в глаза так, что и не сразу обращаешь внимания на того, кто в них пришел.

Невысокий, даже где-то щупловатый парнишка, моего, наверное, возраста. Помимо галифе вошедший носил старое, вытертое осеннее пальто, совершенно не подходящее по сезону, и лисью шапку, до крайности похожую на чучело лисы, когда-то виденное мною в охотничьем магазине – такая же клокастая, облезлая и даже, вроде бы, так же разит нафталином.

– ОБН? – весело спросил вошедший, нимало не смущаясь своего клоунского вида.

– Он самый, – встал я из-за стола, – А вы, товарищ, кто таков будете?

– Я – Вася, – протянул тот руку, – Вася Березкин. Я к вам из Рязани приехал.

– Степан Кречетов.

Пресвитер махнул было рукой с паяльником, но глухо закашлялся. Вот еще беда с человеком, чахотка его бьет, на фронте подцепленная. И, как и со столбняком – ни лекарств, ни заговоров, разве что травы, да еще собачий жир, говорят, помогает. Только где ты в зимней Москве жирных собак сыщешь?

– Какими судьбами к нам? Заявление о преступлении?

– Неа. Сейчас… Погоди…

Вася из Рязани достал из-за пазухи белую тряпочку, развернул ее и протянул мне помятые бумажки. Я взял их, уже чувствуя, что ничего хорошего в них не увижу.

И как в воду глядел.

Согласно этим бумажкам товарищ Березкин направлен к нам в МУР в командировку. От уголовного розыска города Рязань.

4

Рязанский товарищ как будто походя сломал запор на двери, через которую к нам в отдел хлынули ранее где-то прятавшиеся события.

Сначала товарищ Цюрупа допаял, наконец, свое кадило и решил его опробовать и заодно разогнать в помещении возможно накопившихся эфирников. Когда б им накопиться, если сам же пресвитер регулярно их отсюда гоняет? Но, как говорит товарищ Семашко – болезнь легче предупредить, чем лечить. Цюрупа взмахнул кадилом, с инвентарным номером, написанном на боку свинцовым суриком…

И тут же закашлялся рязанский Вася, не успев рассказать, чего он в Москву, собственно, командировался.

Мы напряглись.

Дым от освященного ладана – вещь ароматная и кому-то, конечно, может и не понравиться, но у нас в ОБН уже условный рефлекс – если рядом кто реагирует на ладан, проверь, уж не нечисть ли?

Вася, продолжая кашлять, замахал руками, размотал замызганный шарф и полез за ворот, доставая из-за него крест. Ну… будем считать, что ложная тревога…

– Не поверите, – развел Вася руками, – Слюной поперхнулся. Сутки не евши, а тут дымком пахнуло, прям так сразу мясца жареного захотелось…

Не бросать же человека погибать от голода? Пришлось за кипятком идти, чаем поить, сушками угощать. Прибыл к нам рязанский гость, как выяснилось, в поисках одного мошенника, который, пообещав жениться, обманул аж трех рязанских вдовушек на очень красивую сумму. Обманул – и, по имеющейся информации, рванул тратить добытое в злачных заведениях города Москвы. Вот Васю за ним и отправили.

Тем временем в отдел вернулись Треф с фелинологом и некой бабкой. Кот, не отреагировав на незнакомца, сразу же запрыгнул на подоконник и закрыл глаза, мол, устал я с вами, людьми, дальше без меня. А фелинолог принялся записывать сбивчивые и путаные слова бабушки, жалующейся сразу и на разгул нечисти в ее доме, и на соседа-стрекулиста тонконогого, и на цены на дрова, которые растут, как скаженные. Цены, понятное дело, не дрова.

А тут и курьер Митрофан – ни в коем случае не Митроха! Обидится! – принес мне аж два конверта с бумагами.

В первом было письмо из Воронежа, в котором сообщалось, что от них к нам едет известный мошенник, благополучно облегчивший карманы воронежских граждан и кассы воронежских же учреждений, после чего… правильно, рванувший в Москву.

– Отдел по борьбе с нечистью… – проворчал я под нос, копируя отсутствующего Чеглока, – мошенниками не… А, вот оно что…

Мошенниками мы, правильно, не занимались. А вот людьми, которые для своего неблагого ремесла используют колдовские внушения – занимались. И еще как.

Я раскрыл второй пакет, уже чувствуя, что и в нем меня не ждет ничего хорошего. И снова угадал, хоть ты проверку проходи на предмет внезапно открывшихся способностей к ясновидению.

Второе письмо сообщало, что на днях границу под Питером нелегально пересек человек, впоследствии опоознанный как бывший белогвардейский офицер Осип Петрович Белоцерковский. Зачем господину Белоцерковскому переться в страну, где по нему в три ручья плачет ОГПУ – неизвестно, но навряд ли он хочет просто прогуляться по памятным местам детства и вспомнить первую любови и вздохи на скамейке… ну или где они там с первой любовью вздыхали. И едет он, как бывший москвич… тоже в Москву.

Что ж их всех сюда тянет-то⁈

5

В этот момент я остро пожалел о том, что в отделе сегодня нет товарища Чеглока. Уж как-то очень удачно у него получалось – глянет одним глазом в документы или там заявление от потерпевшего, и тут же скажет, что произошло, как произошло, кто виноват и что делать. И даже где покраденное искать и с кого конкретно за наложенную порчу спрашивать.

Про порчу мне пришло на ум потому, что бабка, притащенная фелинологом, уже прекратила жаловаться на жизнь в общем и принялась обвинять свою соседку, молодую «девку», которая, что ни день, то постоянно несчастной старушке очередную порчу накладывает. Иногда и в суп.

Ладно, пес с ней, с бабкой… вернее, кот, который на нее не реагирует вовсе, а, значит, и порч на ней никаких нет. Если только на общей кухне в супе остались. Что мне с поступившей информацией делать-то? Реагировать-то как-то нужно… а как? У меня опыта в таких делах все ж таки маловато. Опытных товарищей дождаться? А если тот самый господин Белоцерковский чего натворит? Кто виноват будет? И как бы выговоров от начальства я не боюсь, а вот то, что невинные люди могут пострадать – это главное. Встречался я на войне с беляками, и вот что скажу – им все равно, сколько крови лить и кто пострадает. Люди вообще воевали не пойми за что. Мы, красные – за мир, за всеобщее счастье, за коммунизм, за равенство, за братство. А они? За царя? Так вроде нет, тем более – царя еще в начале гражданской уконтрапупили. За земли и имения? Так те, у кого земли и имения были, те еще в семнадцатом сбежали. Так за что воевали-то? Чисто из ненависти? Получается, что так. Так и ненависть эта никуда не делась, значит, из нее же он может ой каких дел натворить… Мало ли их братия уже натворила в Советской России, сколько терактов… И опять-таки – без всякого смысла, только чтобы напакостить. Такая уж у них натура…

В общем, по зрелому размышлению, я решил для начала внимательно прочитать, что там в сводке прислали, а потом уже решать, что делать и куда бежать.

Рязанский Вася разместился на стуле, как оказалось, ему должны были оформить наряд на служебное жилье на время командировки, вот он решил у нас подождать, пока бумаги подпишут. Фелинолог устало записывал за бабкой, а я шелестел бумажками.

Начал я все же с мошенника. Беляк, при всей своей опасности, все ж таки не по нашему ОБНовскому профилю проходит, за ним, я думаю, уже ОГПУ по следам идет. А вот мошенник, да еще и манипулятор разумом – это наш клиент.

Итак. Валентин Евгеньевич Бачей, из дворян, сын генерала… ого… Он же Арчил Вардеванян, он же Рафаил Гершуни, он же Александр Аметистов, он же… В общем, как я понял, фантазия у гражданина Бачея работала как надо. 1898 года рождения, внешности… Вот внешность все пострадавшие описывали по-разному. Не сходились даже данные о росте – то ли среднего, то ли низкого, кто-то даже называл его высоким. Совпадало только то, что никто его внешность описать не мог. Обаятельный, но незапоминающийся. Ну, в принципе, для манипулятора разумом это как раз нормально, затереть у пострадавших воспоминания о себе. Правда, будь он манипулятором опытным – они бы и вовсе о его существовании не вспомнили бы, но откуда там опыту взяться, в двадцать лет с небольшим?

Так, что там еще…

Десяток эпизодов, часть – в советских учреждениях, часть – по гражданам прошелся… Так… Ага… Если посмотреть сходство во всех эпизодах, то с первого взгляда его вроде и нет. А со второго… А со второго – есть.

Образ действия – есть какое-то мудреное латинское название для него, но я в гимназиях не учился и из латыни знаю только «Салям алейкум» – у Бачея в целом один и тот же. К будущим потерпевшим – которые, разумеется, еще не знали, кем они будут – приходит молодой человек. Представляется кем попало, от милиционера до священника, в зависимости от жертвы – понятно, что в учреждение священником он не пойдет – и мигом очаровывает каким-то крайне выгодным предложением. Причем, что интересно, денег не просит практически никогда – так получается, что потерпевшие всегда сами приходят к мысли, что надо бы вот этому замечательному человеку выделить деньги под вот это замечательное предложение. Иногда приходит не один, а с кем-то, кто оказывается в конечном итоге автором этого самого предложения, причем этот автор понятия не имел, что является соучастником мошеннических действий. Он просто случайно познакомился на улице с очень добрым и понимающим человеком, который совершенно бескорыстно вызвался помочь во внедрении его проекта, с которым автор не знал, куда и бежать. Так, например, еще до Воронежа, в Казахской АССР товарищ Бачей вместе с неким, в сводке не поименованным гражданином, пришли в управления общепита города Орска с предложением о создании пирожкового треста на основе изобретенной гражданином пирожколепительной машины. И честно внедрял эту самую машину, пока, как я понимаю, ему просто не надоело и он не уехал в бессрочную командировку, в которой и пропал без вести. Причем, что интересно – пирожковый трест продолжил свою работу, машинно лепя пирожки и заваливая ими город Орск и окрестности.

Короче, Бачей – не столько мошенник, сколько авантюрист, которому без риска, схем и комбинаций и жизнь не мила.

Что там еще про него интересного написано? Так… Так… Так… А вот это уже интересно – при необходимости Бачей предъявляет документы, подтверждающие его личность, по установленным данным – изготавливает их собственноручно, до революции считался подающим надежды юным художником. Для манипуляторов это как раз не характерно – им гораздо проще показать тебе чистый лис бумаги или этикетку от пивной бутылки и внушить, что это и есть документ. Хотя… Если опыта у него немного… С другой стороны – он же мозги закручивает не одному человеку, а иногда целому учреждению… Непонятно.

Я снова посмотрел на бумаги. Мошенник… Молодой… Незапоминающийся… Денег не просит… Сами предлагают…

Почему мне это кажется знакомым?

Я посмотрел на скучающего Васю… а, нет, тот не скучал, с интересом слушал жалобы старухи… Нет, васин мошенник – брачный аферист, Бачей за этим не замечен… Тогда?

Погоди-ка…

Я перелистал заявления от граждан, поступившие на этой неделе. Вот оно!

Позавчера в одно невнятное учреждение, прилепившееся к одной из секций Московского горсовнархоза, явился восторженный молодой человек, представившийся журналистом «Торгово-промышленной газеты», каковая решила написать хвалебную заметку о работе сего славного учреждения. Погорелов, начальник учреждения – название и род деятельности не упоминались, что-то связанное то ли с лесом, то ли с дровами – похоже, Хороненко, принимавший заявление, так и не смог этого понять – разумеется, от этой перспективы пришел в восторг и принялся водить товарища журналиста по кабинетам и отделам, рассказывая о работе. Журналист оказался товарищем въедливым, каждый недостаток в работе подмечал, озвучивал, отчего по ходу экскурсии становился все менее восторженным и все более хмурым, отчего товарищ Погорелов начал подозревать, что хвалебной статьи он, похоже, не дождется, а от той, что дождется, может попасть в соответствие со своей фамилией. И предложил товарищу журналисту небольшую сумму. А потом, когда тот вспыхнул от возмущения – сумму побольше. В итоге они сошлись на довольно-таки красиво сумме, журналист пообещал буквально на днях написать такую статью, что Погорелова наградили бы орденом, существуй они в Советской России. На этом они расстались и начальник учреждения принялся ждать статью о себе. Ждал-ждал… Ждал-ждал… Ждал-ждал… И в итоге решил связаться с обманщиком-журналистом, чтобы выяснить, в чем же дело. Позвонил в газету – и выяснил. Что товарищ Чертополохов у них отродясь не работал.

Все сходится. Внешность журнажулика Погорелов предсказуемо не запомнил, разве что оригинальную мохнатую кепку, неизвестно из какого зверя пошитую.

Вот и первое появление Бачея в Москве…

Я потер ладони, уже готовый отправиться в непонятное учреждение и вытрясти все же из Погорелова внешность и вообще все приметы мошенника – и тут заметил, что Вася из Рязани уже некоторое время подает мне некие таинственные знаки, намекающие, что надо бы нам с ним из кабинета выйти.

– Что случилось? – спросил я у него в коридоре.

Вася оглянулся на закрытую дверь и, понизив голос, произнес:

– Бабка врет.

Что за бабка? Потерпевшая?

– С чего ты взял?

– Бабка рассказывает, как соседка на нее трефы накладывала…

Что за трефы… а, на блатной музыке так порча называется…

– … порчу, то есть, наводила, а, судя по описанию, с такой порчей она б до угрозыска не дошла, по дороге б окочурилась.

– Так это понятно, что врет…

– Нее, ты не понял, Степ. Она ж не просто так на соседку собак вешает, она очень даже подробно про наведение порчи рассказывает, со знанием дела. Либо сама по молодости чем-то таким баловалась, либо… Либо продолжает баловаться.

– Вася…

– Ты погоди, не торопись. А дальше она пару раз упомянула, что знает, соседка трефные… порченые предметы прячет. Понимаешь? Она не просто жалуется, она соседку под трехсотые статьи подводит.

Я задумался. А ведь верно, Вася прав – если старуха хорошо в порчах разбирается, то могла бы понять, что то, что она говорит – ерунда, не выжила б она с такой мощной порчей. А если бы не разбиралась – то не смогла б правильно порчу описать. Похоже, и впрямь бабка ведьмовскими штучками балуется, только сжить соседку ими не смогла или не захотела, чтоб в МУР не загреметь, вот такую комбинацию и придумала.

За лишнюю комнату сейчас горло перегрызут, не то, что в ОБН сбегают.

– Толково, Вася, – хлопнул я его по плечу, – ты ж в своей Рязани вроде не в ОБН служишь?

– Я тебя умоляю, откуда в Рязани специальные отделы на каждый случай? Всем понемногу занимаемся, сегодня мошенниками, завтра – ведьмами…

– Давно ты в угро?

– Та нет, недавно пришел.

– Как и я, года еще не прошло. А чего тебя в милицию-то потянуло? Раньше с блатным сталкивался?

– Какие там блатные, тихим мальчиком был, в тетрадке перышком писал, папа-чиновник, мама-домоседка…

– Да уж, представляю, как бы мама на твои великолепные штаны посмотрела.

– А ты над моими штанами не смейся! – шутливо толкнул меня кулаков в бок Вася, – Мне их, между прочим, комиссар нашего полка вручил!

– Повоевать пришлось?

– А кому не пришлось? Бывал под Херсоном?

– Не приходилось. Все больше на Восточном фронте.

– То-то я вижу – загар еще не совсем сошел. А я – в шестой дивизии под Херсоном. Там-то мне товарищ Пельтцер их и вручил, носи, говорит, Березкин, заслужил!

– Чего ж не красные-то? – хмыкнул я.

– Красных не было.

В общем, пока мы старуху раскручивали – и впрямь бывшей ведьмой оказалась, а сейчас лишнюю комнатку захотела прирезать – пока то да се, вернулся я к своим бумагам только через полчаса. В этот раз – к белогрвардейцу.

Белоцерковский Аристарх Никифорович. Из московских дворян, воевал в Первую Мировую, потом – в банде Булак-Балаховича, на том же Восточном фронте отметился, а после победы Советской власти – подался в Европу. Чем там промышлял – неизвестно, а, значит, с белой эмиграцией, о реванше мечтающей, не связан. Ну или связан, но очень хитро.

А, вот оно что…

К нам ориентировку на него передали, потому что Белоцерковский был оборотнем.

6

«Отдел по борьбе с нечистью поджогами не занимается!» – всплыли у меня в памяти крылатые слова товарища Чеглока. Если в МУР в целом приходили по любой мелочи, от пропавшего чайного ситечка до дрязг с соседями по коммуналке, то в ОБН валили все, что хотя бы издалека, ночью и прищурившись казалось имеющим отношение к трехсотым статьям. Пора бы уже, елки зеленые, запомнить, что оборотни – это не нечисть! Да, их болезнь имеет магическое происхождение, но ключевое слово здесь – болезнь! Оборотни – не упыри и не вурдалаки, никаких связей с бесами не имеют и, если регулярно принимают лекарства, ничем не отличаются от обычных людей. Да даже у нас в милиции оборотни служат, петлицы носят, и никто им слова дурного не говорит. А если и говорят, на совещаниях там или на партсобраниях – так то никакого отношения к их оборотничеству не имеет.

Нет, есть, конечно, колдуны, что через нож перебрасываются и тем в волков превращаются, но это – не оборотни, а именно колдуны. Белогвардеец же, судя по краткой справке, именно что болел оборотничеством, так что к нам совершенно точно никакого отношения не имел.

Пусть им ОГПУ занимается.

Нет, понятно, что встреть я его – мимо не пройду, и приди к нам какая информация о Белоцерковском – дал же бог фамилию… – мы от нее тоже не отмахнемся. Но сейчас мне гораздо важнее мошенник Бачей с его вероятными способностями к контролю разума. Вероятными – потому как сильное меня сомнение в этом гложет, не очень-то его образ действий на манипулятора походит…

Я обвел взглядом отдел. Никого. Цюрупа ушел куда-то, кажется, на склад, то есть – надолго, фелинолог увел старуху, Треф без него никуда не пойдет…

Кот спрыгнул с подоконника и, задрав хвост, отправился гулять по коридорам МУРа, вальяжно толкнув входную дверь лапой.

…в смысле – со мной не пойдет… О!

– Вася! Пойдешь со мной потерпевших опрашивать, что от мошенника пострадали?

– Какого такого мошенника? – поднял брови рязанский командированный, – Вы ж, вроде, по нечисти больше? Или у вас тут брачный аферист с приворотным зельем завелся?

Я стиснул зубы. И без того к приворотному зелью я с нелюбовью относился, а после того, как один гад мою Марусеньку приворожить пытался… Собственными бы руками задушил.

– Да нет, приблудился к нам в Москву один, Валентин Бачей кличут, не попадался у вас такой?

Вася в задумчивости потер подбородок:

– Вроде не слышал…

– А тот, за которым ты приехал, не он ли?

– Та нет, тот наш, местный, доморощенный… Извини, Степ, но я лучше здесь посижу, наряд на жилье подожду. Я тут у вас в Москве не птичьих правах, из бумаг вон, одно командировочное, даже нагана – и того нет.

– Ну, не так нет.

Я обвел взглядом столы – пустые, ни одна бумажка у нас никогда просто так не валялась, всегда в сейф закрывалась – сложил стопкой свои документы, бросил взгляд на лежащую сверху сводку по Белоцерковскому…

Подождите…

Сверху, в краткой биографии, упоминалось, где он раньше в Москве жил.

Квартира в доходном доме Григаршина.

Это меняло дело… Это, доложу я вам, очень сильно меняло дело!

Потому что, так уж получилось, что я, сейчас, наверное, единственный человек в мире, который знает, куда направляется Белоцерковский… в смысле – второй, сам-то беляк, тоже, надо думать, в курсе.

В свой старый дом он рвется!

7

У меня пока что только один-единственный информатор. Если не считать Веньку Хрипатого, мальчишку-безпризорника. Но тот не столько информатор, сколько… да просто жалко мне мальчонку, не совсем еще пропащий, вот и подкармливаю иногда. А он, парень гордый, просто так хлеб жевать не согласен, вот и рассказывает мне всякие слухи, что среди такой же синьги ходят.

Настоящий информатор у меня только один.

Старый Гунзэн.

Шаман.

Шаманы в Советской России занимали странное место. С одной стороны – как бы что-то навроде священников, всяких там попов, мулл и лам. Но вроде бы как и не священники. С другой – вроде как что-то типа колдунов, то бишь людей, с нечистой силой связанных. Но духи шаманов вроде как бы и не нечисть. Непонятные, в общем, граждане, мутные. Подозрительные. Шаманы к себе такое отношение чувствовали, отчего любовью к человечеству не лучились и частенько связывались с преступностью, и впрямь уходя за ту грань, после которой ими начинали заниматься ОБН.

Гунзэн считал себя слишком старым для того, чтобы менять привычки с приходом советской власти, но, я подозревал, с преступностью он связался уже давно. Откуда-то ж у него были самые неожиданные знакомства среди жиганов, марвихеров, колдунов и ведьм Москвы? Да и приехал он сюда года два назад, наверняка ж не от хорошей жизни поменял адрес, верно?

Рядом со стариком я чувствовал себя… да вон таким вот Венькой Хрипатым и чувствовал, мальчишкой, которого подкармливают чисто из жалости. Только я Веньке подкидывал хлеб да сахар, а Гунзэн мне – информацию.

Прогуливались мы с ним по улочке, неподалеку от Петровки, шаман постукивал своей резной тростью и молчал. Я тоже молчал, у нас такой ритуал был. Захочет старик что-то рассказать – скажет. Не захочет – просто пройдемся молча по улочке, да и разойдемся в разные стороны.

Он неторопливо достал из кармана черного плаща портсигар. Вообще выглядел он колоритно: на первый взгляд – старик как старик, в черной хламиде, огромной меховой шапке-малахае, в руке – трость с вырезанным набалдашников в виде черепа, и узорной резьбой по черенку. Пальцы, сжимающие трость, покрыты татуировками с неизвестными – подозреваю, не только мне – надписями. Эти самые татуированные пальцы пробежали по рядку разноцветных самокруток: красных, синих, зеленых. Я достал свой кисет и принялся заворачивать свою собственную. Гунзэн мне никогда не предлагал курево из своего портсигара, а я не просил. Для того чтобы курить то, что курит шаман, нужно самому быть шаманом. Ну или дураком.

Он выпустил струйку голубоватого дыма и посмотрел на меня, моргнув глазами. Брр, до сих пор не привыкну – на веках шамана тоже были татуировки, в виде огромных неусыпных глаз.

– Духи сказали… – начал он. Он всегда так говорил, если хотел мне что-то поведать. А уж духи ему это нашептали или Петька Слоеный – я не спрашивал.

– Духи сказали, – и шаман указал тлеющей самокруткой на бывший доходный дом, мимо которого мы проходили, – что волк скоро вернется сюда.

Я поглядел на дом. До революции он принадлежал купцу Григаршину, а сейчас, надо полагать, отошел Моссовету. Дом как дом, совершенно не похожий на волчье логово. Да и Гунзэн раньше не был замечен в страсти к иносказаниям и напуску тумана. Непонятно.

– Что за волк? – уточнил я, – И чего он сюда припрется?

– Волк как волк, – пожал шаман плечами, – Белый. Злой он и голодный, вот и идет сюда, к дому.

На этом он замолчал и больше не произнес ни слова. Я покрутил эту информацию в голове и так и сяк, но ни к какому выводу не пришел. Волк, да еще и белый, голодный и злой, вернется домой… Хех, прям в рифму получилось. Непонятно. Но эти слова я не забыл – никогда еще шаман ничего ненужного мне не говорил.

И ведь он прав оказался!

Действительно, волк, действительно – белый, и уж наверняка – домой. И уж точно злой как, хех, волк. А что до голодного…

Было у меня одна мыслишка.

8

– Вася, а хочешь беляка ловить?

– А чего бы нет? – тот мгновенно передумал сидеть в кабинете.

– А мошенника, значит, не хочешь? – хохотнул я.

– С беляками у меня свои счеты, – хмуро произнес рязанский гость. Впрочем, судя по тому, что он тут же заулыбался – счеты эти были не очень серьезными.

Я кратко ввел его в курс дела. Мол, через финскую границу к нам в гости пробрался бывший белогвардеец, который, по имеющейся у меня оперативной информации…

Вася посмотрел на мой палец, поднятый к потолку. Я смутился и убрал его. Потом для верности и вовсе спрятал руку за спину.

В общем, по имеющейся у меня, кхм, оперативной информации, этот самый беляк направляется в свою бывшую квартиру. Появится он там, скорее всего, ночью, но, так как до ночи осталось уже совсем ничего, то нам нужно сходить туда, благо – недалеко, и прикинуть, как бы получше ему засаду организовать. Волчью яму, так сказать.

– А начерта ему вообще эта квартира? – задал Вася резонный вопрос, – Смахнуть слезы умиления, глядя на развешанные по стенкам паспарту с детскими фотографиями?