Текст книги "Метакод"

Автор книги: Константин Кедров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

Вот как это происходит у Низами в поэме «Сокровищница тайн»:

В подземелье меня окружила мгла,

Но любовь меня за руку взяла.

В дверь ударил я во тьме глухой,

И спросили: «Кто входит здесь в час такой?»

Сорвала завесу с меня любовь,

И упал с души телесный покров)

Предо мною чертог. Не чертог, о нет!

Предо мною сияние всех планет...

Небосвод перед этим царством мал,

Я глядел. Предо мною и прах блистал.

Семь халифов со мною в зданье одном...

Это семь планет и одновременно сердце, печень, легкие, желчный пузырь, желудок, кишечник, почки.

Первый – это полудня, движения царь.

Стран дыханья, живого стремленья царь. (Сердце)

Красный всадник – витязь учтивый второй. (Легкие)

Третий скрыт под яхонтовой кабой. (Печень)

Дальше – горький юноша-следопыт. (Желчь)

Пятый – черный, что едким отстоем сыт. (Желудок)

Словно жирный ловчий, халиф шестой,

Сел в засаду и мечет аркан витой. (Кишечник)

А седьмой – с телом бронзовым боец,

Весь в броне из серебряных колец. (Почки).

Но все всадники оказываются мошками вокруг свечи – сердца.

Были мошками все. Быть свечой только сердцу дано.

Все рассеяны были, но собранным было оно.

Это сердце-солнце оказывается как бы точкой сопри¬косновения нутра и неба. Здесь, поднимаясь ввысь, ока¬жешься внизу, опускаясь вниз, окажешься на вершине; по¬гружаясь во тьму, выйдешь к свету; проникая в узкое про¬странство, войдешь в бесконечность.

Таково, в частности, пространство «Божественной комедии» Данте.

Все необычные свойства такого мира отчетливо видны и в русской сказке.

Узкое пространство дупла или колодца по своему место¬нахождению соответствует горловине хрустальной чаши.

В той же «Сокровищнице тайн» Низами есть глава «О вознесении пророка», где вознесение на небо сравнивает¬ся со спуском в колодец библейского Иосифа.

Этот спуск-восхождение весьма знаменателен, поскольку дает возможность проследить за звездным путем героя, подробно представить весь небесный маршрут.

Поначалу речь идет об оставленном внизу скакуне. Это созвездие Пегаса – русский Сивка-бурка.

Скакуна с его стойлом высоким внизу он оставил,

О попоне заботу оставшимся здесь предоставил.

Затем начинается описание зодиака, в котором отсут¬ствует лишь одно созвездие – Овен. Почему? Только потому, что Овен есть сам Магомет, так же как в Апока¬липсисе это созвездие – сам Христос. Ему отведена столь высокая роль за то, что в нем находится точка весеннего равноденствия.

Как мы уже знаем, рядом с Овном – альфой – на¬ходится Телец – омега. Именно таков порядок восхождения пророка в поэме Низами.

Ночью темной, как амбра, жемчужину неба ночного

Бык небесный похитил, изъяв из ноздри у земного. (Телец)

И когда наступил путешествию длинный конец,

Близнецы ему дали свой пояс и Рак свой венец. (Рак и созвездие Короны)

Неба колос расцвел при одном появленье пророка,

Этот колос, расцветший от Льва, он отбросил далеко. (С колосом в руках изображалось созвездие Девы)

Чтоб измерить, насколько той ночи цена велика,

На Весах ее вес проверяла Венеры Рука...

И пока проносился пророк меж сияющих звезд,

Чашу противоядья излил Скорпиону на хвост. (Упоминается созвездие Чаши вблизи Скорпиона)

Вдаль метнул он стрелу, где его проходила дорога, (Созвездие Стрельца)

Ею был уничтожен губительный вред Козерога.

Стал Иосифом в кладезе, солнцу подобно, пророк,

Стал Ионою Рыб, ибо кладезь от них недалеко.

Финал особенно важен, он прямо указывает место ко¬лодца – созвездие Водолея. Вероятно, сама форма Водолея напоминает сооружение типа колодезного журавля, спу¬скающее Овна вниз, к водяным созвездиям Кита и реки Эридан. Почему именно здесь происходят эти события?

При переходе солнца от Рыб к Овну день начинает прибывать и становится длиннее ночи. Но при этом в жертву приносится агнец – Овен: он исчезает из поля зрения, чтобы вернуться на небо через сорок дней. Здесь же поблизости находится созвездие Кита, заглотившего биб¬лейского Иону на сорок дней. Значит, библейский Иосиф и пророк Иона, заглоченный китом, есть не что иное, как созвездие Овна. В это же весеннее время происходит возне¬сение Магомета на небо и погребение Христа.

Овен – русский Садко, ныряющий на дно океана, и Синдбад-мореход, проглоченный большой рыбой, а позднее барон Мюнхгаузен во чреве все того же кита.

В сказке Н. Ершова Овен – Иван, только встречается с китом в своих странствиях по небу, но это уже следы лите¬ратурной обработки сюжета.

Итак, на небе в созвездии Водолея находится горловина чаши, спуск в небесный колодец, ведущий ввысь. Это трещина в хрустальной горе небес, куда можно проникнуть, уменьшившись до размера муравья. Иногда «узкое про¬странство» – это тропа в лесу, лабиринт, проход между скалами, или переправа по хлипкому мосту, или даже коровье ушко. Для Одиссея это проход между скалами. Для Данте в «Божественной комедии» – лес: «Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу...»

Через узкую горловину предстоит пройти будущей счастливой невесте – падчерице, сиротке. Ее чаще всего спускают в колодец, но с ней обычно происходит то же, что произошло с библейским Иосифом Прекрасным. Брошен¬ный в колодец в рубище, он в конечном итоге оказывается на вершине славы и богатства. Предание об Иосифе интересно еще и тем, что в нем сохраняется изначальная звездная символика, забытая и утерянная во многих более поздних сюжетах. Иосиф видит сон о том, как «солнце, луна и один¬надцать звезд поклоняются ему». Близкие мгновенно ис¬толковывают этот сон по правилам звездного кода: «И по¬бранил его отец его, и сказал ему: что это за сон, который ты видел? Неужели я и твоя мать и твои братья поклонимся тебе до земли?» Библия ничем не обосновывает такое ис¬толкование сна Иосифа, но мы помним, что кодовая основа едина в фольклорных системах разных народов, и могли бы сами истолковать этот сон. Ведь и в русском фольклоре солнце – мать, месяц – отец, звезды – дети.

Еще отчетливее видна звездная основа сюжета о спуске в колодец в киргизской сказке «Сын раба и птица Зымырык». Здесь путешествию героя за своей небесной невестой пред¬шествует творение вселенной из человека.

«Мне снилось, будто из головы моей вышло солнце, из ног выплыла серебряная луна. Потом раскрылась моя грудь и оттуда посыпались алмазные звезды».

В сказке «Вещий сон» старшему сыну приснилось: «Будто брат Иван высоко летал по поднебесью на две¬надцати орлах; да еще будто пропала... любимая овца». Как видим, и здесь сохраняется вся небесная символика: двенадцать орлов – двенадцать знаков зодиака и овца (со¬звездие Овна), символизирующая младшего сына, который по законам метакода должен пропасть.

Это дает возможность расшифровать звездную природу младшего брата. Овен – Иван, младший сын. Позднее, как мы теперь знаем, он стал символом пасхальной весенней жертвы – агнца, Христа. Древние ассирийцы видели в нем умирающего и воскресающего Таммуза, египтяне связывали его с птицей Бену, сжигающей себя в огне раз в тысячелетие и возрождающейся снова. Греки называли ее птицей Фе¬никс. Отсюда ясно, что Жар-птица русского фольклора и злоключения младшего сына Ивана, связанные с ней, отнюдь не случайны. Иванушка должен попасть в темницу или в колодец, как и его прообраз – младший сын Иосиф в библейских сказаниях.

У спуска в колодец, над которым сияет созвездие Ориона, видим мы Иосифа в романе Томаса Манна «Иосиф и его братья». На свои злоключения в колодце жалуется и древнеиндийский Трита (буквально «третий»), заметим, что Иван не только младший, но и третий сын.

Намек на звездную природу героя сохранен в сказке «Иван-ковш». Созвездие Овна действительно похоже на ковшик.

Спуск в колодец, в подземелье – это вход в роскошный звездный дворец, усыпанный драгоценными камнями. Так древние представляли «подземное небо» за горизонтом. Иногда в подземелье находятся три царства: медное, сереб¬ряное, золотое; их можно забрать с собой, скатав в яйцо (Солнце) или завернув в платок (Плеяды), как это делает Иван-ковш. Не менее интересен спуск в колодец звездной невесты. Падчерица спускается туда за утерянным золотым веретенцем – месяцем. Попав туда замарашкой, она воз¬вращается «вся в золоте». Это Венера утренняя, исчезаю¬щая на востоке в золоте восхода. Иначе выглядит уход под землю старшей дочери – Венеры западной. Она возвра¬щается из колодца «вся в дегте», так как появляется вечером, в ночном небе.

У народов Океании амплуа лентяйки принадлежит, наоборот, утренней звезде по имени Манди, которая была «очень красивой девушкой, но совсем не хотела работать». Вечерняя звезда Охом была «самой прилежной из женщин».

Мужчины похитили красивую Манди, чтобы принести ее в жертву на культовом празднике, но девушке удалось бежать: «Рано утром она поднялась на небо и превратилась в красивую звезду; и теперь каждое утро ее можно там видеть. А прилежная Охом тоже стала звездой. Правда, по утрам у нее нет свободного времени, как у лентяйки Манди: Охом весь день трудится. Но как только стемнеет, она по¬является на небе. Первая звезда—это и есть Охом» («Сказки и мифы народов Океании». М., 1970).

Во многих сказках слышен один и тот же намек на особую космическую миссию человека. Ему предстоит даль¬ний путь через подземелье и тьму к звездному космическому свету, к вершине хрустальной горы, где сокрыта чаша.

В этом контексте особенно интересны сказки, где звезд¬ные имена героев обозначены прямо, как, например, в сказке О царевне Звезде и ее сестре Луне.

У царя и царицы родились дети: сестры Звезда и Луна и брат. Вскоре Звезду и Луну похищает Вихрь, он же Змей. Брат отправляется на поиски и после многих при¬ключений возвращается победителем. Он уничтожил злодея и вернул похищенных сестер Звезду и Луну.

В древнегреческой мифологии эту роль Ивана-царевича выполняет Персей, спасая Андромеду.

Сравним путь Персея и путь Ивана-царевича.

Персей встречает на своем пути волшебниц, они отдают ему три дара: рог Оберона, шлем-невидимку и сандалии с крыльями. Иван-царевич гонится за лешими, и они отдают ему скатерть-самобранку, сапоги-скороходы и шапку-не¬видимку. Надо ли говорить о функциональном тождестве шапки и шлема, сапог и сандалий, рога изобилия и скатерти-самобранки.

Есть основания предположить, что звездный облик Ивана-царевича в данном случае таков же, как и звездный облик Персея. Созвездие Персея по форме напоминает букву «Л», повернутую в другую сторону, ? – это богатырь с опущенной палицей. Персей спасает Андромеду, неотде¬лимую от созвездия Пегаса. Заходя за горизонт, Пегас увлекает за собой и Андромеду. В данной сказке Пегас – это Великий вихрь. Конь-вихрь известен во многих ска¬заниях. Днем он настолько бел, что невидим, а ночью его очертания выступают ясно. Предание о белом коне, кры¬латом коне пронизывает весь мировой фольклор. У нас это Сивка-бурка, вещий каурка.

Вот как выглядит похищение сестры Луны. Она ис¬чезает из поля зрения, как поздний месяц, пройдя все четыре фазы, чтобы через три дня появиться на небе, «обернувшись» ранним месяцем.

Далее путь царевича идет в хоромы сестры Луны, ко¬торую сторожит медведь-оборотень. Тут само имя указывает на Большую Медведицу. Ударившись о землю, оборотень становится молодцем. Возможно, это положение Большой Медведицы, ударившейся о землю,– как бы сопри¬коснувшейся с горизонтом.

Следующая встреча Ивана-царевича уже с Вихрем в хоромах похищенной сестры Звезды. Здесь происходит знаменитая битва богатыря с чудищем «на Калиновом мосту». Если предположить, что «Калинов мост» – это Млечный Путь, а Вихрь о двенадцати головах – это две¬надцать звезд созвездия Пегаса, то останутся нерас¬шифрованными три момента: что за «палаты белокаменные» ожидают Ивана на другой стороне моста, какие «семь дев» берут его за руки и ведут к невесте-царице и кто эта Царица-невеста?

Карта звездного неба подсказывает, что «палаты бело¬каменные могут означать летне-осенний треугольник на другом конце Млечного Пути («Калинова моста»). Семь дев-купальщиц – это весьма распространенное наимено¬вание Плеяд, или Стожар. А вот царевна-невеста – это созвездие Девы, ибо и в греческой мифологии она ча¬ще всего невеста, о чем свидетельствует само ее на¬звание.

Нетрудно догадаться что во всех сказках, где под¬разумеваются персонажи-созвездия, женские роли будут распределены между Девой, Андромедой и Кассиопеей. Что же касается главных мужских ролей, то они отданы чаще всего пяти созвездиям – Персею, Ориону, Геркулесу, Воз¬ничему, Стрельцу. Орион господствует в зимнем небе. Почти все с легкостью находят три звезды, именуемые Пояс Ориона. Орион часто выступает в мировом эпосе в роли хромого великана, в тех же случаях, когда созвездие не воспринимается целиком, большую роль играет его Пояс из трех звезд. Это могут быть три брата, три волшебных дара, три волхва, три косаря. В сказке о Царевне-звезде эти волхвы упоминаются: к ним обращается царь Ахридей с просьбой сообщить, куда унес Вихрь его дочерей, упоми¬наются и три волшебных предмета.

Если данная расшифровка верна, то мы можем рас¬крыть звездное инкогнито почти всех персонажей этой сказки:

Иван-царевич – Персей

сестра Звезда – Сириус

Вихрь – Пегас

сестра Луна – Луна

Избушка – Малая Медведица, вращающаяся на курьих ножках вокруг оси Полярной звезды

Баба Яга – Кассиопея

медведь-оборотень – Большая Медведица

Калинов мост – Млечный Путь

палаты белокаменные – осенне-зимний треугольник

девы-купальщицы – Плеяды

Царевна-невеста – Дева

два леших – Близнецы

три волхва – Пояс Ориона

Итак, мы видим, что в одних сказках Иван – Овен, а в других Персей. Одно амплуа отдано разным созвездиям. А есть еще Иван – месяц. Иван – солнце.

В XIX веке в трудах филологов мифологической школы была широко исследована доминирующая роль солнца в мифологии и фольклоре. Позднее роль солнца стал играть сам литературный герой, но его солнечная озаряющая роль оставалась главной. Так, в былинах киевского цикла каган Владимир именуется Владимир – Красное солнце. Герой-солнце озаряет мир своим светом. Солнечные герои в мировой литературе озаряют мир своим внутренним душевным светом. Солнечный герой облачен в сияющие доспехи, как «шлемоблещущий Гектор» в «Или¬аде». Со временем солнечные доспехи тускнеют, и вот уже мы видим Дон Кихота с медным бритвенным тазом вместо шлема. Однако солнечная озаряющая природа образа от этого не тускнеет, а становится еще ярче. Дон Кихот озаряет мир жаждой справедливости, Фауст – мудростью, Зосима В «Братьях Карамазовых» – сердечной глубиной. Все это солнечные, солярные герои.

У лунных героев природа иная. В фольклоре и мифе они умирают, а затем воскресают, как Озирис или Иванушка. Их жизнь расколота на две фазы – это умирающий и воскресающий месяц. Они погибают, как месяц в последней четверти, а затем живыми и невредимыми возвращаются к жизни, как ранний месяц. Такая неунитожимость свой¬ственна в литературе Швейку Гашека. Ему заранее пред¬определено выйти живым из всех переделок, хотя его то и дело сажают в тюрьму и даже приговаривают к расстрелу.

Лунные герои всегда сохраняют в душе мечту о некой цельности, завершенности. Их расколотость на две фазы – смерти и воскресения озарена воспоминанием о некой лунной цельности, завершенности. И действительно, обе фазы умирающего и воскресающего месяца в луне соединены.

Солнечный герой путешествует, несет свет людям; лун¬ные герои гибнут, ввергаются в темницу, возрождаются снова. Но есть еще и внешне неподвижные герои, вокруг которых все вращается. В сказке это царевна в тереме или в башне. Ради нее сражаются храбрые рыцари, скачут в три¬девятое царство, совершают подвиги, убивают змея или дракона. Сама же звезда-царевна – некий неподвижный центр мира, вокруг которого происходят события. На небе такая роль отведена Полярной звезде. Это неподвижная точка звездного неба, вокруг которой вращаются все осталь¬ные звезды. Такой заточенной в башне царевной чувствует себя Татьяна Ларина. Она видит в Онегине рыцаря-изба¬вителя, который ее спасет. Но Онегин уже не рыцарь, не Иван-царевич. В «Илиаде» это Елена. Вокруг нее и ради нее идет Троянская война. Сама же она никак не участвует в этих бурных событиях.

Реже таким неподвижным центром бывает мужской персонаж. Тем более интересен в этой ипостаси Илья Ильич Обломов, пребывающий в неподвижности на диване на протяжении почти всего повествования. Временами его куда-то везут или приходится куда-то перебираться, но главная функция Ильи Ильича – неподвижность. Этим он и интересен.

Кассиопея – Баба Яга – когда-то была вполне поло¬жительным образом как родоначальница, праматерь, живущая в святилище посреди леса. В иконографической традиции. Очертания Кассиопеи отчетливо видны в изображении Богородицы Покрова, простирающей руки над всем земным И небесным миром.

Орион – свирепый охотник с дубинкой, он же и ослепленный изгнанник, блуждающий в темноте, пока лучи солнца не вернут ему зрение.

«Небо в алмазах» нет-нет да и вспыхнет своими, невидимыми днем, гранями в пьесе Чехова или на картине Васнецова «Три царства».

Орион в древнегреческой мифологии – охотник, ослепленный царем, обреченный на скитания, изгнанный из дворца. Естественно предположить, что ослепивший себя царь Эдип, покинувший дворец и шекспировский король Лир – слепнущий царь-изгнанник, несут на себе отсвет этого созвездия.

В литературе звездная память часто утрачивается, но сохраняется основная черта звездного героя. Как библей¬ский Иосиф, он покидает дом, проходит через множество испытаний, чтобы вернуться в образе нищего или царя в рубище в родной дом. Это и блудный сын, и Алексий Божий человек, и отец Сергий у Льва Толстого.

Король Лир, изгнавший свою дочь из дома, пьяница Мармеладов, пославший дочь на панель, связаны лишь отдаленным сюжетным родством, и все же связь эта отчетливо ощутима. Правильнее сказать, ощутима неразрушимость изначального прасюжета, перекодирован¬ного в структуру звездного неба. В то же время сама структура созвездий возникла при активном творческом участии человека. Роли созвездий и планет в сказке разные, но сами «актеры» бессмертны. Одно созвездие у разных народов играет разные роли, но у него должно быть, как и у живого актера, сравнительно устойчивое амплуа. Во всех случаях Андромеда «похищает¬ся» Пегасом, ибо Пегас уходит за горизонт, как бы увлекая ее за собой. Но похищенная невеста может быть и Людми¬лой Пушкина, и Еленой Прекрасной на Сером волке, и тонущей сестрицей Аленушкой с камнем на шее. Выручать сестру или невесту поедет Персей, Руслан, Иван-царевич, братец Иванушка – словом, созвездие Персия, устремив¬шееся за Андромедой.

Как и в обычном земном театре» роли могут распре¬деляться весьма произвольно. Но все же режиссер вынужден считаться с тем или иным амплуа актера, его данными и возможностями. Так, в небесном театре наблюдается при всем разнообразии устойчивость, можно даже сказать – консерватизм ролей. Скажем, созвездие Близнецов может быть Ремом и Ромулом, или Кастором и Поллуксом, или двумя братьями, двумя лешими, просто близнецами. Есте¬ственно, что, встретив в сказке подобных персонажей вблизи Луны и Звезды, мы вправе предположить, что это и есть созвездие Близнецов. Сцена погони Ивана (ме¬сяца) за двумя братьями («Конек-горбунок») или встреча Ивана-царевича (Персея) с двумя лешими (Царевна-Звез¬да) астрономически выглядит одинаково: зодиакальное созвездие Близнецов приближается к Персею. Сцена эта пов¬торяется в Северном полушарии ежегодно на протяжении всей истории человечества. Не приходится удивляться ус¬тойчивости данного сюжета у многих народов, живущих в Северном полушарии. Три брата, где двое побеждены младшим, есть у скифов, китайцев, башкир, индусов, иранцев, русских. Возможно, здесь приоткрывает¬ся тайна так называемых бродячих сюжетов. Общность и устойчивость ситуаций обусловлена отчасти общностью и устойчивостью подвижного рисунка звездного неба, где каждый год перед глазами разных народов про¬игрываются одни и те же события.

Величественна и многозначна эстетика звездного театра. Днем на небе только два героя – солнце и облака. Их сказочная роль в русском фольклоре подробно рассмотрена Афанасьевым еще в XIX веке, но наступает ночь, на не¬бесной сцене появляются другие актеры – звезды, планеты, созвездия. О них почему-то фольклористика хранила молчание, хотя сказки переполнены звездами.

Звездное действо длится весь год. Картина основательно меняется два раза: весенне-летнее небо и осенне-зимнее. Есть герои, которые на сцене всегда. Это Большая и Малая Медведицы, Полярная звезда. Остальные приходят и уходят. Условный центр сцены – неподвижная точка неба – Полярная звезда, звезда Коло. Вокруг нее вращаются все звезды и все созвездия. Это хоровод, корогод, коло – танец по кругу.

Ковш Малой Медведицы упирается «ручкой» в По¬лярную звезду, вращается вокруг нее, как конь на привязи. Семь звезд ковша Малой Медведицы вполне можно отожде¬ствить с семью Агафонами, которые поехали из родной деревни посмотреть мир. Вечером выпрягли лошадь, а телегу поставили оглоблями в ту сторону, куда ехать. Но какой-то шутник повернул оглобли обратно. Утром едут Агафоны и удивляются: чужая сторона в точности как родная. Их телега, как ковш Медведицы, в буквальном смысле воз¬вращается «на круги своя».

Малая Медведица может быть также «чудо-меленкой», мелющей звездное зерно. Она все время вращается вокруг оси Полярной звезды.

Не исключено, что два излюбленных сказочных героя Волк и Лиса – это Большая и Малая Медведицы. Хвост Волка, опущенный в прорубь, похож на ручку ковша Боль¬шой Медведицы, наклоненную к горизонту.

В других сюжетах эта звездная пара может хранить вос¬поминание о своем «медвежьем» происхождении. Например, медведь и коза. Медведь – Большая Медведица, коза – Малая. Коза тоже ходит, привязанная к колышку, по кругу, а за ней гоняется медведь. Большая Медведица никогда не догонит Малую. В пользу такого предположения говорит обычай ношения звезды на шесте в народных действах о козе и медведе. Обычно эту звезду называют Вифлеемской, хотя само действие восходит к временам дохристианским. Во многих фольклорных играх эта звезда устанавливается на шесте в центре действия, как Полярная.

Схожесть формы Большой и Малой Медведиц могла породить сюжет о двух неразлучных друзьях (Фома боль¬шой да Фома меньшой), где один слабый (Малая Медве¬дица), а другой сильный (Большая Медведица): волк и лиса, лиса и медведь, лиса и заяц.

В жизни земледельца и охотника звездное небо играло громадную роль. Это и ориентир в пространстве, и кален¬дарь (от часов до дней), это и величественное зрелище. Заселяя небо героями сказок, фольклорный автор должен был считаться с теми или иными астрономическими реа¬лиями. Небо влияло на сказочное воображение всей своей звездной структурой. Эта сцена в известной мере диктовала и сам сценарий. Можно приказать актеру двигаться в том или ином направлении, но созвездиям этого не прикажешь, у них свой «астрономический режиссер». Сказочное небо очень похоже на дисплей, где можно записать любую инфор¬мацию. У дисплея небес есть своя «программа», которая как бы обучала сказочника правилам астрономии. Все созвездия стали героями, но, конечно, не все герои могли стать со¬звездиями. У сказочного узора множество степеней сво¬боды, он, конечно, может выходить за пределы звездной канвы, но в определенных пределах. Уходя в тридевятое царство, трудно миновать небо.

Попытаемся выявить звездный код в чистом виде, не¬зависимо от того или иного сюжета сказки.

Можно заранее предсказать, что в нем столько букв и иероглифов, сколько созвездий различимо невооруженным глазом.

Действующие лица уходят «за кулисы» горизонта либо просто исчезают из поля зрения в лучах восходящего солнца. Через всю сцену проходит подвижная, как бы вращаемая, светящаяся граница Млечного Пути. Не ис¬ключено, что она делит мир на два царства – «этого» и «того» света. Во всяком случае, в народной этимологии Млечный Путь – это и молочная река с темными кисель¬ными берегами, и хрустальный мост из одного царства в другое, и соломенная дорога, и Батыев тракт, и птичья дорога мертвых.

Если рассматривать небо вертикально, то Млечный Путь—это железный столб или древо от земли до неба. В других сказках небо – хрустальная гора с Полярной звездой на вершине. При вертикальном построении небо может быть также темным царством Кощея, уходящим ввысь причудливым замком, который рушится в лучах солнца. Кощей, стерегущий Полярную звезду-царевну, по-видимому, Цефей. В тех же случаях, когда речь идет о змее о двенадцати головах, на роль змея может претендовать Большая Медведица. В таком случае ее следует рассматри¬вать не как ковш, а как изогнутое тело змеи. Головы – основные звезды созвездия. Если же речь идет о богатыре Огромного роста, сражающемся со змеем, то на эту роль Может претендовать зимний Орион, заполняющий собою чуть ли не половину видимого неба. Меч-кладенец Ориона из трех звезд всю зиму полыхает на небе.

Пегас может стать Сивкой-буркой или даже волком, но его главная роль быстро скачущего зверя, уносящего на себе красную девицу (Андромеду), как правило, неизменна.

Семантика созвездий в сказках многозначная. Плеяды – это еще и купающиеся семь девушек, и куриное лукошко, и костер, и горящий куст (купина), и Стожары (горящий стог), и Волосыны (возможно, сыны Велеса – этимология Афанасия Никитина). Правда, при всех различиях ощутимо некоторое единство: стог, куст, костер – нечто горящее по¬среди небесного поля.

Писатели часто «вспоминают» астрономи¬ческий код. Альфонс Доде в рассказе «Звезды» устами пастуха повествует о звездных феериях. Большая Медве¬дица – это повозка, Плеяды – гнездо наседки, пояс Ориона назван Три святителя, а Млечный Путь именуется дорогой святого Иакова. Все эти наименования звезд есть и в русском фольклоре. Итак, мы можем назвать несколько источников рас¬шифровки звездных сюжетов сказок: фольклорная астро¬номия (кстати, мало изученная), открытые наименования звезд и созвездий, сохранившиеся в сказках (Царевна-звезда, сестра Луна), аналогичные звездные сюжеты у других народов и, наконец, сама астрономическая картина неба, структурно совпадающая с тем или иным «звездным» сюжетом.

Следует указать еще один метод при расшифровке звездного кода, можно назвать его условно «метод под¬сказки». Очень часто светящие, сияющие предметы можно видеть на небе. Например, перо Жар-птицы, похищенное Иваном, вполне может оказаться созвездием Плеяд. Хру¬стальный ларец очень похож на незаходящее созвездие Цефей – Кощей, а у Кощея есть хрустальный ларец. Если же вспомнить, что ларец находится на вершине дерева, а древом чаще всего именуют Млечный Путь, то предпо¬ложение обретает значительную весомость. В таком случае крушение царства Кощея – оборот Млечного Пути, падение древа, переход его в горизонтальное положение и, наконец, падение ларца Цефея – длится довольно значительный промежуток времени, а именно один месяц. За это время из ларца вылетают: заяц, утка и яйцо (три фазы луны) и последняя фаза – игла. Их появление одного из другого: из ларца – заяц, из зайца – утка, из утки – яйцо, из яйца – игла – очень напоминает прибывание и убывание луны на небе. Тем более что луна – заяц, луна – утка, луна – яйцо – наименования широко распространенные.

Разбитое волшебное зеркальце тоже напоминает луну, «разбившуюся» на фазы. Я пред¬положил, что Колобок есть не что иное, как убывающая луна. Однако в распространенном варианте, наиболее из¬вестном, заяц, волк и медведь только встречаются с колоб¬ком, не откусывая его. Зато у Афанасьева сюжет с проглатыванием нашелся. Там звери откусывают от колобка по кусочку, превращая в убывающий месяц, пока он полностью не исчезнет.

Два хрустальных башмачка Золушки очень похожи на убывающий и прибывающий серп. Потому и остается лишь один башмачок, ведь оба могут соединиться только в полной луне. Примечательно, что в инсценировке сказки волшебница заклинает мышей достать для Золушки «у луны из сундучка два хрустальных башмачка».

Многие звездные подсказки можно увидеть в палехской живописи, где все сказочные события происходят на черном лаковом фоне ночного неба. Важны не столько конкретные расшифровки, сколько само присутствие звезд¬ного кода.

К счастью, здесь перед нами нет тяжкого выбора рестав¬раторов, которые вынуждены, обнажая древний золотой фон иконы, уничтожать более темные поздние наслоения.

Небесная символика пронизывает весь мир человека. Млечный Путь – это и древо, и река, и столб от земли до неба. Луна обозначена самыми разными символами: лягушка, заяц, яйцо, зеркало, щит. Месяц: рыба, жеребенок, ягненок (агнец), козленок, утка, лодка, золотая (или хрустальная) туфелька. Что уж говорить о самих созвездиях, вызывающих своей необычной конфигурацией лавину образов, но при всем многообразии ясно проступает единый звездный остов небесной феерии. Звездная матрица, отпечатана в глубине древнейших сю¬жетов.

Одни и те же сюжеты повторяются ежегодно на небесном экране. Естественно предположить, что на земле эти же сюжеты разыгрывались в магических ритуалах, запечатлева¬лись в мифе и сказке.

Нельзя забывать о психологическом, внутреннем небе. Звезды отпечатываются в сознании и в сфере, которую нынче принято именовать «бессознательное» (этот термин сменил менее точный – «подсознание»). Роль подсознания в творчестве достаточно велика. Происходит взаимоузна¬вание. Небо всплывает из глубин бессознательного в процессе творчества.

Вот как это происходит в реальности. Все помнят сюжет пушкинского «Ариона». Буря потопила челн, все пловцы погибли, и только певец Арион спасся, выплыл на берег и продолжает петь прежние песни о своих товарищах. Древние греки видели этот сюжет на небе. Есть созвездие корабля «Арго», на котором плыли аргонавты. Но в небе Северного полушария чаще видна лишь затонувшая кор¬ма. Зато Орион простирается по всему небу, в руках его трехзвездная лира (Пояс Ориона). Он поет о своих «по¬гибших» – утонувших за горизонтом звездных спутни¬ках. (Имеется в виду подсознательная цепь аналогий. Арион и Орион связаны сходством имен. Певец Арион мифологически родствен певцу Орфею. Возникает интуитивный ряд: Орион – Арион – Орфей).

Помнил ли Пушкин звездную основу сюжета? Скорей всего – нет. Он просто знал миф об Орионе. Но объективно и миф об Орионе, и стихотворение Пушкина хранят в себе рисунок звездного неба. И если бы небо вдруг исчезло, забылись мифы, то по стихотворению можно было бы условно воссоздать его звездную канву.

Небесная матрица весьма устойчива, зато ее семантика в культуре изменчива, как очертания облаков. Однако не так уж редки случаи, когда художник помнит и на сознательном уровне о звездном родстве своих героев. Так, Суриков вос¬произвел рисунок звезд Большой Медведицы в картине «Утро стрелецкой казни». Это созвездие образуют свечи в руках стрельцов.